Эпицентр

Вид с причала – темно-синяя вода, плавно переходящая в светлую синь неба. Широкую линию горизонта ломали силуэты лодок и яхт, катеров, перевозящих туристов на другой берег – на юг Швейцарии и на французскую сторону. Шум моторов рассеивался в легком бризе, не долетая до укрытой за скалами заводи. Сегодня тут никого нет, даже Берни повесил большой замок на свой эллинг. И это то, что мне необходимо. Пусто и не особо жарко. Если сесть на край пирса, то можно достать самыми кончиками пальцев до воды. Она, несмотря на лето и зной, обжигающе холодная. Или кажется такой, пока нога не привыкнет. Контрастно и приятно. Сидеть, ни о чем не думая, болтать ногами, загребая подкатывающие ленивые волны. Но не думать не выходило – мысли, сбиваясь, кружили, как гларусы – крикливые и опасные серебристые чайки. Вон они, мечутся у самой кромки горизонта вокруг рыбачьих ботов, нарушая идиллию воплями, похожими на отчаянный детский плач… Мне не хочется плакать, но гларусы-мысли, ныряя в глубину сознания, вытаскивают на поверхность, как назло, все то, что давно казалось позабытым. Я не умею долго злиться, бояться – могу. Но страх – плохой советчик, мне бы разозлиться на себя, за истеричность, за глупость, за вечную неуверенность. Или на Костю… но на него не умею. Да и проблема во мне, я знаю… Странный сегодня день. Смешались в кучу – чувства, мысли, ощущения, замесившись в тесто, раскатались тонким-тонким слоем. Как для лапши домашней. Ткнешь, и порвется, расползется в разные стороны. И я думаю – хорошо, что тесто, а не туалетная бумага или там какой пергамент. Тесто можно снова слепить, смять в плотный, упругий шарик… И раскатать заново или не раскатывать… Голова на солнце нагрелась, и мысли в ней дурацкие плещутся. Трудно сосредоточиться на чем-то одном, перескакиваю с сейчас на вчера, со вчера на два года назад, когда мы переехали, потом – обратно на вчера. Две ошибки… первая – глупая ревность, а вторая… Осенило внезапно – боже, я ведь истерил, злился, а он даже не понял… Ну подумаешь, Саня соскучился, разошелся – руку вывернул, специально правую – знаю что плечо иногда болит, особенно на погоду – ткнул мордой в диван, да так, как он не любит. Он вывернуться пытался, но рука в захвате, а я еще и коленом придавил, и ну, да… грубо его отымел, быстро – мне и хватило что всунуть и кончить… Только он рассмеялся, вчера казалось, что надо мной, а сейчас… я идиот. Рассмеялся и поцеловал, и целовал уже не останавливаясь, чередуя глотки вина, затяжки и мокрые кислые – вино-то сухое – поцелуи, слова глупые и нежные. И все было, как всегда или не было, как всегда. Мир не рухнул, он не понял… Обидно? Я пыжился, старался что-то ему доказать, бился в психе, а он не заметил… Я идиот. Память – глубокая яма, а вспомнил – однажды, еще года четыре назад, Костя вернулся поздно даже для него – часов в двенадцать ночи, растрепанный, очки на носу перекосились, галстук в сторону съехал. Что случилось, не сказал, а я и не спрашивал, не до него было – с утра экзамен по «Основаниям и фундаментам». Он ко мне подкатывал и так, и эдак – в шею целовал, за бедра лапал, а я отмахивался – потом, потом, ну чего так не терпится… Но ему на это «потом» наплевать было – меня со стула сдернул, штаны спустил, и скользкими пальцами на раз-два, небрежно и не нежно, а потом трахнул жестко и молча. И тоже на раз-два. Я даже возбудиться не успел, да и не хотел. В башке – про глубины промерзания и гидроизоляцию вопросы и ответы экзаменационные выскакивали. Ну и что? Встал, штаны натянул и дальше сел грызть гранит, а он чашками гремел – чай на кухне пил, и курил у окна. Спать я отправился часа в два, забрался к нему под бок, прижался, он буркнул: «Не наваливайся…» и засопел. И все – разве мне было обидно? Нет. Не посчитал, что случилось что-то из ряда вон выходящее – ну подумаешь, нужно ему было накал скинуть, мне трудно подставиться что ли? Да за эти годы всякое случалось и по-всякому. И вчера тоже самое – ничего из того всякого не выпадающее – мне требовалось накал скинуть, а ему не трудно… Все просто и как-то жизненно, что ли. А я себя накрутил, и продолжаю накручивать. И кто после этого эгоист? Я идиот. Зазвонил телефон радостным техно-рингтоном. Ни к селу, ни к городу… Жаль, что дома не оставил. Даже не подумал, что Костя, уверен – не он. Точно, на дисплее «Мама Аля» высветилось. Отвечать не хотелось, но мама Аля доставучая – один раз позвонила, второй. Взял. И на меня сразу хлынули – сначала поток ее вопросов: как вы? как твой проект? как здоровье, курить не бросили?, а потом и упреков, причем, не в мой адрес, меня она всегда оправдывала, а в Костин – что не звонит, что трубку не берет. – Мам, ты бы деньги не тратила, по Скайпу лучше… – Да вы неактивные, ни ты, ни Костя. А он звонки уже две недели игнорирует. Две недели – это даже для Кости жестко. С чего бы он прятался от матери? – Ма, а что случилось-то? – Да ничего, Сашенька, Вика его искала, – Вика, Костина двадцатилетняя племянница, легкомысленная и бестолковая особа, понятно, почему он ее избегал. Мама Аля помолчала, а потом выдала: – Она к вам приехать хочет, с Антошкой. – С Антошкой? – сыну Вики всего год с хвостиком. – Отдохнуть? – Да нет, Сашенька. Пожить, посмотреть. Она с Костей об этом месяц назад говорила. Черт, я просто не знаю, как реагировать. Ошарашила мама. Бедный Костя… и молчал же, гад. – Мой сынок прячется, ни да, ни нет, – не дождавшись моей реакции продолжила мама. – А эта дурочка уже всем разболтала, квартиру сдавать собирается. Сашенька, я тебя прошу, поговори с ним, если он против ее затеи, пусть сам ей так и скажет. Она же упертая, как и он. – Хорошо, мам… Я поговорю. Поболтав о пустяках, попрощались, и плечи передернулись от озноба, словно пронесся порыв ледяного ветра. Если бы я верил в предчувствие, сказал бы – ветра перемен. Но предчувствия – это не моё, не бывает их у меня.

***

– Пиздец, Шурик, как же я этого жирного уебка ненавижу! – Женька ходил по комнате в ботинках, оставляя грязные следы на линолеуме, а я только сегодня полы мыл. Цыкнул на него, что следующий раз сам все отмывать будет, а Женьке пофиг, ненависть его захлестывает. Ну не дебил? Бывает у него, особенно после встречи с заказчиками. Такая ненависть… для меня непонятная, неразумная. Глупая ненависть – ну да, барыга мерзкий, и ремонт у него дурацкий, любит он тыкать пальцем в придуманные им же косяки, или доказывать, что мы мойку не по проекту установили или еще что, придираться, власть свою демонстрировать. Так они все одинаковые, привыкнуть уже пора, столько лет Женька на богатеев работает. Не может терпеть – пусть идет старушкам за двести рублей обои клеить. Я говорю, а он не слушает, слюной брызжет. И столько в нем зависти черной – не к деньгам, а к возможностям, к власти, к тому, что им прогибаться не приходится, а ему – постоянно. Он такой, Женька, сорок лет – мозгов нет, был бы официантом, ссал бы в суп клиентам. Вообще-то, добрый, безотказный, а вот черной зависти в нем полно. Мне совсем это странно, понятно было бы, будь он там… талантливым, умным, но неудачливым. Наверное, понятнее. А он же… сидел, бухал, два раза женился-разводился, кодировался и снова срывался, снова кодировался… Не учился нигде. Никто же его в такую жизнь не толкал, сам выбрал – родаки его в Сызрани живут, папаша – военный, мать – швеей работает на дому, брат младший свой автосервис держит. Нормальная семья… Да и что, разве плохая у него жизнь? Главное, мастерство в руках есть, и как бугор Женька справляется… Но жрут его ненависть и зависть – видимо, для себя другой участи хотел. Хотеть-то хотел, только что для этого сделал? Ничего. А по мне, и так все отлично. Жить есть где, работа есть, денег хватает, не так чтобы ах, но на пожрать да на развлечения мелкие остается. Да и какие у меня развлечения? С пацанами встретиться раз в месяц, бухла им поставить, диски на соньку купить с новыми игрухами. За квартиру родаковскую заплатить, сам квитанции забираю, сам на почте оплачиваю – им деньги в руки давать опасно, все пробухают. И свое, и чужое. Я знаю, твердо уверен – жизнь могла бы быть намного хуже, ее вообще бы могло не быть. Я знаю, а Женька нет. Вот и рвет его от неудовлетворенности… Да и заказчиков наших богатеньких ненавидеть… глупо. Они там, мы – тут. Для меня они… как инопланетяне… Любопытство легкое, и не больше, вызывают. – Да ладно, завтра на квартире подберем сопли, инструменты вывезем, и прощай, барыга. Главное с него остатки бабла выжать. Сколько он нам еще должен? – достал меня поток Женькиных матов, попытался переключить его на дело. – Пятьдесят штук… – Женька на миг застыл, в уме остаток прикидывая, – тридцатку за основную, и двадцать – за прочие работы, сверх сметы. – Сколько раз нас уже кидали с прочими? Вопрос был риторическим, и вместо ответа Женька зло рассмеялся. – Не ссы, Шурик, мы эту двадцатку уже отбили. Эта сука жирная пиздит дохуя, а чеки пересчитать ему влом, ниже достоинства. Я покивал, оно так и получалось – чем больше гонора в заказчике, тем проще его наебать. Из сметы всегда ведь выбиваемся, на любом ремонте: то мусор вывезти, то машину заказать, то доп. работы какие возникают, а оплачивать их никто не хочет. Как до окончательного расчета доходит, придирки и начинаются – тут не так, тут не то. Закон жизни. Мы сначала по-честному пытались, но когда три раза в пролете остались, пришлось страховаться – в закупках суммы приписывать, понемногу, незаметно. Еще ни разу не попадались, осторожничали и не жадничали. – Тогда будем улыбаться и кланяться, Жень. Потерпишь. Женька бухнулся в кресло, вид задумчивый. Остыл уже. – Слышь, Шурик, тут ко мне Пашка подкатывал… – Пашка у нас в бригаде новенький, всего третий месяц пашет, его адвокатша знакомая сосватала. Как и меня когда-то, тоже она – хорошая тетка, хоть и стерва с виду, пожалела два года назад и на суде забесплатно, когда я уже свыкся с мыслью, что срок получу реальный, вытащила на условный и Женькин телефон дала. Он тогда как раз бригаду собирал, а у нее до этого сам в одно лицо работал, долги отрабатывал. У Пашки связей много, отец у него в администрации где-то сидит, сынок пусть и отрезанный ломоть, а папаша о нем печется – заказчиков подкидывает… Пашка – полезный, хоть и гадкий типок, скользкий, ленивый и безответственный. – И? – любопытно стало, может Пашка долю себе побольше требует? С него станется. – Тут дело такое… короче, объект большой – здание управления на Западном прииске в ремонт взять. У золотарей. – Это же круто, Жек! Мечта, – и впрямь мечта, большой серьезный заказ мы давно искали, да не получалось…. – Дааа, заказ долгий, на три месяца минимум. Там и жить придется, на прииске. На вскидку – тысяч на восемьсот и все официально вроде. Съездить туда нужно, прикинуть точнее… – Ну да, сейчас барыгу закроем, и можно прокатиться… – Слетать на вертушке. Переправа морская еще закрыта, в мае откроется. И в октябре закроется. Пашкин батя с ихним директором на июль договорился. И сроки там жесткие… надо все обдумать, с мужиками посоветоваться. – Так и давай, Жень. А до июля что? А вот это был наболевший вопрос – после барыги заказов пока не намечалось. – Если не наклюнет работка, распустим временно бригаду – пусть каждый по мелочи сам крутится… Тут и зазвонил телефон… Звонок, который кто бы знал, все изменит. Всю жизнь нашу перевернет. И мою, и Женькину. Два года вместе, мы друг к другу притерлись, родными стали. Хата маленькая, тесная, привыкать пришлось: ему к моим порядкам, мне – к его. Сначала спорили, а потом обязанности распределили, все по-честному – я убираюсь, он жрать готовит. Я молчу, он – треплется. Я и к сыну его, Ваньке, прикипел. Надька, жена последняя, лет на пятнадцать Женьку младше, дура дурой, Ваньку ему часто подкидывала, и на трое суток уматывала. Погулять, побухать, поблядовать. Только как можно пятилетнего пацана на мужиков скидывать? Тут у Женьки до меня часто отирались всякие уроды, особенно когда он из запоев не вылезал. Притон притоном. А она – оставляла, сука. Хорошо, что Женька ответственный все же – когда Ванька с ним жил, старался не пить, заботился по мере сил. А потом мы познакомились, мне приткнуться после тюрьмы некуда было, он и позвал. Закодировался и меня, салагу, учить всему принялся. Мне на пользу, и ему в радость. То, что я рядом, молодой, злой – всех его собутыльников распугал, – и до уроков его жадный, держало, смысл придавало. Нравилось Женьке чувствовать себя полезным, значительным. Пить перестал, и дружки, слава богу, сразу пропали. Ванька с нами часто по квартирам да по стройкам мотался. Так и вырос, в школу уже пошел, первый класс заканчивает. А Надька… зачастила в последнее время. Звонок, Надька… все один к одному складывалось… Женька долго слушал, потом кивал, соглашаясь, видно, что довольный. Похоже, простоя не будет, заказчик нарисовался. Так и случилось. – Помнишь мужика – москвича? У которого квартира свободной планировки на Кольцевой? – Конечно, – мужика того и взгляды его… будто раздевающие… хорошо помнил. До сих пор иногда думаю, а никак мне показалось? И это моя проблема, та о которой никто не знает… – Он подкинул знакомого. Квартира старая, брежневка большая у озера. И за месяц нужно уложиться. Завтра договорились встретиться. Посмотрим… может и не срастется.