Эпицентр

      – Скажи… это всегда так происходит?       Звуки вязли в молочном тумане, терялись в ощущениях – шершавые ладони на груди, горячее дыхание, прохладное колено между бедер. Отвечать на неуместный вопрос – почти больно.       – Происходит что? – с трудом собирая буквы в слова, глупо прошептал Костя.       – Ну… все это… – Саня вжался жаркой щекой в плечо.       – Ааа, трах? Да? – фак, Костя, не тупи, о чем еще тебя будут спрашивать, когда вы впаяны друг в друга?       – Да. Трах, секс, как это назвать?! – в приглушенном голосе зазвенело раздражение – с сопляка хватит наивности обозвать происходящие чем-то пафосно-романтичным. Костя, усмехнувшись и поцеловав в макушку, продолжил ряд эпитетов, обозначая рамки:       – Еблей можно назвать, и… не знаю, стыковкой? – на «ебле» Саня застыл, потом расслабился и рассмеялся, его теплые губы мазнули по ключице. – Или «игрой в трубочиста»… – и, услышав возмущенное: «а у меня, значит, трубы!», Костя получил ощутимый толчок под ребра.       Испугавшись собственной дерзости, Саня вновь замер, а потом приподнялся на локте, толкнувшись бедром в гудящие яйца. Черт! Лишь бы вчерашняя жадность не обуяла, и вновь тормоза не слетели. Пришлось зажмуриться, хоть считай до двенадцати… Раз, два, три… дошел до пяти, но отвлекся – Саня заерзал, устраиваясь повыше, лицом к лицу. И его выдох – сладкий, мятный, он-то успел зубы почистить качественно – Костя поймал на вдохе. От кого другого отстранился бы брезгливо – слишком уж интимно для Штейна, ближе поцелуев. Да и сам, прости господи, не свеж, налет на зубах чувствовался языком. Но Сане все равно, будто и не чуял. Выдохнул в самые губы:       – Я серьезно… Нет, правда, это всегда похоже… на драку?       Пришлось открыть глаза. И закрыть. Черт, черт… Решил ведь, проскочили, не будет пацан о вчерашнем упоминать, а Костя постарается – сотрет воспоминания о боли и грубости, или новыми заменит, он постарается! Но объяснять, просить прощения… блядь! Посмотрел внимательно – у Сани радужка настолько густого цвета, что кажется черной.       – Санька… – на имени пацан моргнул и отстранился. Не нравится, когда так называют? Ну и хрен с ним. – Не всегда. Конечно, нет, Сань. Просто… я не справился, – слова выдавливались со скрипом, признавать себя несдержанным слабаком – непросто. Фак… – Нужно было иначе… больше времени, подготовить тебя…       Штейн, увлекшись покаянием, не сразу заметил, что Саня ухмыляется, и замолчал удивленно, услышав смешок:       – Вот-вот, почему меня?       – Меня? – Костя завис, не въехав, а когда въехал – чуть не заржал. – Стой. Подожди.       Скопировав Санину позу, приподнялся на локте.       – Так ты мечтал трахнуть меня?       – А что, нельзя? И мечтал… Ну, в смысле, представлял. Ты же… – пацан без шуток объяснял Штейну, почему хотел его трахнуть, осторожно подбирая фразы, а Штейн еле сдерживался: вроде уместно было бы разозлиться – ситуация где-то сродни той, с Ереминым, в ресторане, а ему смешно до слез.       – … ну, ты же голубой, а я… в общем, привык с девчонками и не думал… Не ожидал я, прости, и вел себя как придурок.       Смеяться расхотелось: во-первых, у пацана пока период самоопределения, во-вторых – обидеть можно, а в-третьих – кажется, все намного хуже, чем Штейн представлял – вчерашний не самый приятный опыт навсегда охотку отбить способен, и нужно выруливать. И забавно – он, Костя, себя винил, а Саня-дурачок – себя.       – Помечтать-то кто запрещает… – было добавил: «А сноровки наберешься, и посмотрим», только не факт – еще не решил, продолжения у сегодняшнего безумия может и не быть. – Вчера очень плохо было?       – Больно, да, но… не так уж и плохо. – Помолчал, и нелогично закончил: – Ты красивый. Костя, не зная, что на это ответить, подтолкнул Саню в грудь. Пожалуй, понаслаждался и хватит, придется брать процесс в свои руки…       – Не дергайся, – прошептал севшим голосом, – расслабься. Навалился сверху, преодолевая инстинктивное сопротивление. Саня неохотно подчинился, и Костя, обхватив ладонями его лицо, силой выкручивал из себя нежность – поцеловал сначала одну бровь, потом другую, веки, по щеке, в уголок губ.       – Если дашь, я покажу… – блядь, коль нарвался на хищный цветочек, расхлебывай, Штейн, говори, делай, а пацана раскрути на оргазм с членом в заднице, или с пальцами хотя бы… – Может быть не просто неплохо, может быть нереально улётно. Веришь?       Саня кивнул, но настороженность никуда не исчезла – страх проглядывал за отчаянной решимостью. Костя оглаживал ладонями плечи, руки, и под ладонями мускулы то расслаблялись, то каменели. Саня застывал на вдохе и отпускал себя, позволяя целовать, впитывать ртом, носом запах, вкус. А потом снова каменел, стоило лишь Штейну провести пальцами по внутренней стороне бедра, приближаясь к мошонке. И вновь становился покорным, когда отвлекая от осторожно-настойчивых прикосновений внизу, Костя прикусывал гладкий подбородок, ловил губы и тихие стоны. Шепнул: «Перевернись». На мгновение перестав дышать, Саня поднял голову, поймал взглядом, что-то выискивая на Костином лице. Видимо, нашел. Неловко перекатился на бок, на живот, ощутимо стукнув пяткой по голени. Вжался щекой в подушку, неуверенно ожидая – что же дальше? Костя нашел в себе силы улыбнуться, и с трудом – хоть и послушный вроде, а все равно жесткий, неуступчивый, – подтянул за бедра, вынуждая встать на четвереньки. Поймав в горсть, массировал яйца, перебираясь выше к промежности, чередуя слова-поцелуи-слова. Выходило – обещающе. Шея, затылок, плечи, лопатки, милые и вчера незамеченные ямочки на пояснице. Слова-поцелуи-слова…       Сам увлекся, не уловил момент, когда Саня полностью и окончательно расслабился. Не уловил – мозг отключился. Запах, теплый и влажный, кожи, геля для душа – без него было бы еще острее, спиралью раскручивал жажду. Стонов, толчков навстречу языку, пальцам. Больше, сильнее, откровеннее. И не укрыты темнотой капли пота на пояснице, покрасневшие от легких укусов ягодицы, подрагивающие бедра, кулаки с белыми костяшками, мокрые пряди на шее. Безумно. Лизать незнакомые жопы… он, Штейн, всегда был слишком брезглив, да и консервативен в сексе. Прост и незатейлив. Но… с Саней все иначе. Вчерашняя жадность и сейчас пожаром неслась по венам. Мелькнуло – вот бы стать этаким семируким восьмихуем, чтобы во все дырки зараз, и сосать, и вставлять, и лизать. И целовать. Везде и сразу, внутри и снаружи. Черт! Под языком – мелкие трещины и припухлость – следы ночной грубости. И нужно больше: ввинчиваясь штопором под самый корень, до сведенной спазмом челюсти, слышал тихое «ууууу» – Саня срывался, на пике старясь уйти, уползти от боли и наслаждения. Вновь к себе, ближе, раскрывая. Палец-язык-пальцы. Палец сначала по фалангу, потом – глубже. Уводил от страха – жестко дрочил, оттягивая назад член, получалось плохо – крепкие мышцы упрямо возвращали член к животу, но действенно – уже двумя пальцами, выкручивая кисть, вверх-вниз, до упора. Черт, где же?.. До упора, вверх-вниз. Саня вскинулся резко, и сбитое дыхание превратилось в короткий, удивленный вскрик. Вот она! Костя рассмеялся – до одури хотелось воткнуться по самые яйца, без жалости с разбега, а он рассмеялся – вот она, прелесть анального секса, сегодня все для тебя, мальчик! Саня еще раз вскрикнул, подался назад, насаживаясь глубже, и дернулся вперед, вбиваясь в ладонь… И все, Костя себя отпустил, будто разжал кулак и отпустил на свободу неуемную жадность – больше, сильнее, откровеннее. Пальцы туго стянуло, Саня застонал протяжно, по спине пошла волна дрожи, и он кончил Косте в ладонь. Нахуй пальцы, нахуй контроль. Саня мягкий, расплавленный в непривычном оргазме «дуплетом», нужно пользоваться моментом. И Костя грубо надавил на поясницу, вынуждая задрать ягодицы почти вертикально, встал и обхватил задницу коленями. В долгом оргазме анус пульсировал, сжимался бутоном и раскрывался – ярко-алый, воспаленный. Завораживающе. Ему всего-то и хватило – ткнуться головкой, чуть-чуть, не надавливая, почувствовать жар, потереться членом и дернуть два раза скользкой от спермы ладонью. Фааак! Ноги подкосились, и Костя рухнул сверху, вминая Саню в кровать.       Лежал, чувствуя грудью бешеный пульс. То ли свой, то ли пацана. Член так и остался между ягодиц, липко, пузу жарко и мокро, во рту влажные волосы – уткнулся в шею, и не вздохнуть, не выдохнуть. Невесомо, и будто проплыл три километра на рекорд. Ему – невесомо, а пацану, видимо, нелегко держать немалый вес, он заерзал, освобождая придавленный локоть. Костя уже собрался отклеиться, но Саня не дал – ухватив за руку, подтянул к себе. Близко, ближе некуда. И Костя позволил – отвалиться и встать будет бесчеловечно, что ли, а он сегодня неузнаваемо добрый. Белый и пушистый. Минуту, другую, чувствуя, как сердцебиение синхронно приходит в норму, а голая жопа мерзнет. Решительно отлип, жестко провел по спине, стирая пот. Пацан так и лежал оглушенный, вжимаясь щекой в подушку. Костя видел покрасневшее ухо, приоткрытый рот, зажмуренный глаз и тень от ресниц. Медаль тебе, Костя, ты справился с задачей – вон, как развезло Саню от ощущений, – о боли и грубости он однозначно позабыл.       – Слушай, покажи, как душ включить, у меня нихера не получилось.       – А, да, сейчас…       Саня открыл глаза – взгляд мутный, нездешний, – смешно, по-собачьи, встряхнулся и улыбнулся неуверенно. Костя отвернулся – хватит. Хватит пялиться, а то до душа никогда не добраться.       Добрался, и даже помыться получилось качественно. Саня, собрав себя в кучку, настроил воду, ловко подергав и покрутив краны. Правда, мочалка оказалась слишком жесткая, а гель для душа навязчиво пах теми самыми апельсинами. Дешевый стойкий запах проецировал в подсознание образы – мылился, а в голове вспыхивали сочные, полные знойного аромата картинки. Не возбуждение, нет, скорее – зуд возбуждения, отголосок шторма. Резко включил холодную воду, остужая желания, но зуд никуда не исчез. Приятный, щекочущий в животе, от него ладони становились горячими, губы покалывало, и голова не соображала. Когда вышел из ванной, неся за собой шлейф пара и апельсинов, Саня перестилал постель, тщательно заправляя простынь. Полностью одетый, даже толстовку зачем-то напялил. На Костю, пока он натягивал трусы-футболку-брюки, старался не смотреть, но нагибался соблазнительно, и Штейну срочно захотелось покурить.