***
Встреча двух царствующих фамилий началась, как водится, со встречи их слуг. На рассвете дня этого исторического события на холмы возле Кунна – маленькой деревеньки на границе, с противоположных сторон въехали два обоза. И людям, и кентаврам было одинаково любопытно – большинство из них никогда не видело представителей другой расы, и уж тем более не общалось близко. Теперь же им предстояла большая совместная работа: необходимо было обустроить достойное место для пребывания их королей. О расположении долго не спорили, благо рядом располагались два абсолютно одинаковых пологих холма. Вполне логичным выглядело, что люди заняли тот, что был немного ближе к границе, а кентавры – который «уходил в глубь территории» – по ироничному определению их командира. Закипела работа. Поначалу слуги старались держаться со своими, словно граница между королевствами неожиданно сместилась и пролегла между холмами. Но вскоре какому-то кентавру понадобились гвозди, а кому-то из людей – веревка... Дальше пошло проще, и когда оба лагеря с богатыми шатрами оказались готовы, все перемещались между ними абсолютно свободно. Совместными усилиями определили место, где лучше всего разложить походные костры. Кентавры оказались большими мастерами в деле разведения и поддержания огня, а люди спешили поделиться своими кулинарными изысками... Звенел смех, кто-то напевал, рассказывались какие-то шутки и истории – дружба народов расцветала на глазах. Их величества прибыли практически одновременно. На некоторое время укрылись в своих шатрах – смыть дорожную пыль и переодеться, – и вот он, великий миг. Люди и кентавры вперемежку толпились вокруг, стараясь не упустить ни единой детали: о таком не зазорно и внукам в старости рассказать... Король Атмеус верхом и Тодэбард в истинном облике – величественные, уверенные, спокойные... Принцы и наследная принцесса – к церемониальным приветствиям добавляют легкие дружеские улыбки... Младшие принцы, будущие супруги. Все внимание, разумеется, приковано к ним. Норржич даже в человеческом облике выше Тейра почти на полголовы, и шире в плечах. Густая копна (грива?..) прямых каштановых волос отброшена назад и спускается почти до поясницы. Тяжелый подбородок и слишком крупные зубы делают лицо немного лошадиным – впрочем, чему же тут удивляться... Зато глаза умные, внимательные, смотрят доброжелательно... Вот и принц Тейр, кажется, это заметил. Что-то неуловимое в его облике говорит, что, видимо, он ожидал худшего, и теперь несколько расслабился. Церемониальное приветствие – двоекратное легкое касание щеками – выходит непринужденным. Приветственное слово – тоже. Текст, понятное дело, заранее написан и отрепетирован, – но интонации кажутся искренними, не механическими. Счастья тебе, принц Тейр, народный любимец! Церемония окончена, слуги разражаются аплодисментами и бегом расходятся по делам: скоро начнется королевский пикник. В шатре Атмеуса, куда после окончания встречи удалились все королевские особы, царила растерянность. – Одних? Пешком?! – переспрашивал недоумевающий король. Тодэбард значительно склонил голову. – Нет лучшего способа узнать друг друга, чем совместное путешествие. Если принцы отправятся в столицу одни, у них будет четыре дня на то, чтобы познакомиться. Лучше им провести это время наедине, в пути, чем прохлаждаться во дворце. – И однако... – Мне думается, его величество прав, – заговорил Тейр. – Это действительно отличный способ узнать друг друга. Если у принца Норржича нет возражений, мы можем отправиться в путь тогда, когда вы этого пожелаете. – Мы же поедем в столицу по главной дороге – верхом или в каретах, – дополнила план принцесса. – И лично проследим, чтобы к приходу принцев было готово все для Испытания огнем. – Так тому и быть... – неуверенно согласился Атмеус. Поскольку день клонился к вечеру, решили заночевать в лагере, а в путь отправиться назавтра. Утром во исполнение этого решения слуги начали спешно разбирать только накануне собранные шатры. Работа эта, даже в спешном порядке, грозила затянуться как минимум до полудня. Заметив это, Тейр обратился к своему будущему супругу: – Мне кажется, что нам нет смысла ждать, пока все соберутся. Было бы неплохо пройти побольше, пока не начнется зной. – Да, вы правы, – согласился кентавр. – В путь? – По правде говоря, у меня нет никакой походной одежды, – признался принц. – Если только одолжить у кого-то из слуг... – Я захватил для вас кое-что, – сказал Норржжич, протягивая Тейру свой заплечный мешок. – Отец любит ставить людей в такие экстремальные ситуации, но я лично не вижу ничего полезного в том, чтобы несколько суток разгуливать по лесам и горам в парадном костюме. Надеюсь, подойдет. – Спасибо. Тейр развязал мешок, в котором оказалась легкая полотняная рубаха, штаны, плащ на случай прохлады и чтобы укрываться ночью и пара массивных удобных сапог. Для долгого пешего путешествия лучшего и придумать было нельзя. Вещи оказались почти в пору. Прикрепив на место пояс с оружием и спрятав парадную одежду в мешок, Тейр почувствовал к своему попутчику искреннюю благодарность. Простившись с родными, они тронулись в путь. – Вы знаете куда идти? – поинтересовался Тейр. Норржич кивнул. – Да. Мы бывали тут раньше. Охотились. – Я не знал, что кентавры охотятся. Ведь вы не едите мяса. – Это не такая охота, как у людей. Это что-то вроде спортивного состязания – и одновременно... Как бы это сказать... Тренировка чувства прекрасного, наверное. – Это как? – Мы не убиваем животных. Смысл в том, чтобы его догнать и дотронуться. А потом можно описать свои впечатления. В стихах, например. Некоторые умельцы могут из одного мимолетного касания раздуть целую поэму. – Судя по вашему скептичному тону, вы не относитесь к таким умельцам. – Нет. Я не умею писать стихи. Хотя у нас это умеет каждый ребенок. И предполагается, что принц будет владеть стихосложением лучше, чем кто-либо. Нас этому специально учат. – О... И как вы справлялись?.. – Никак. Несколько смущенный тоном последнего ответа, Тейр замолчал и зашагал за своим спутником.***
В целом человеческий принц Норржичу понравился. И внешность приятная, и характер вроде бы неплохой – во всяком случае, на первый взгляд. Веет от него какой-то надежностью... Впрочем, еще бы – глава тайной службы! Наверное, он самый надежный человек во всем их королевстве!.. Замкнутый немного, и не особо разговорчивый... Но с другой стороны – а что будешь делать, когда тебя вот так собираются женить неведомо на ком? Душу нараспашку открывать?.. Совершенно непредсказуемой представлялась реакция принца на известия насчет пророчества. По правде говоря, кентавру было страшновато поднимать эту тему. Страшновато – и самому же стыдно за этот страх: да, разговор будет, конечно, не из приятных – но почему он не может относиться к этому как взрослый мужчина, а не как ребенок, ожидающий выволочки?! Так или иначе, время шло, и затягивать было нельзя. Чем позже он сообщит обо всем Тейру – тем более непорядочно это будет выглядеть. – Принц, мы можем поговорить? Тейр, шедший впереди, оглянулся. – Конечно. Думаю, для будущих супругов это очень подходящее занятие. Не находите? Норржич почувствовал легкую иронию в его голосе. Действительно, глупое начало разговора. Тем более такого. – Именно об этом я и хотел сказать... – он помолчал, готовясь к буре. – Я не смогу быть вашим супругом. – Простите?.. – Это не от меня зависит, – снова заговорил кентавр, чувствуя, что вопреки намерению говорить твердо и решительно, он снова начинает лебезить, как нашкодивший ребенок. Стало стыдно за себя, внутри начала разрастаться злость. – Все дело в пророчестве. Когда я родился, в Карр-Амм-Дахх пришел один очень известный прорицатель. Мама уговорила отца пригласить его, чтобы он прочел мою судьбу. – И?.. – Мне предсказано, что я зажгу Огонь истинной любви и счастливо женюсь. Но явно не на вас. – Почему нет? – Я, к сожалению, не могу вам передать сам текст пророчества – его можно раскрывать только кому-то самому близкому, – но поверьте, описание моего будущего супруга вообще не подходит человеку. – Вот как... И что, у вас есть предположения, кто этот... Избранник судьбы? Норржич кивнул. – Полагаю, это принц Пауриэль. – Эльф? – Тейр с минуту подумал. Вопросов было так много, что он терялся, с какого начать. – Почему же нам не сообщили об этом во время переговоров? – Отец не воспринимает это всерьез. И не считает препятствием к нашему браку. – А вы? Норржич пожал плечами. – Если это судьба, то какая разница, что я думаю? Прошу, не думайте, что за всей этой историей стоит какое-либо неблагожелательное отношение к вам или нечто подобное... – Да нет, я понял, что я тут как раз ни при чем. – Сухо ответил Тейр, и кентавр вновь ощутил себя ребенком, которого отчитывают. В голосе человека скользило плохо скрываемое раздражение. – Все же, если для вас этот брак невозможен – это достаточно важно, и мы должны были бы знать об этом. Нужен ведь не просто союз – предполагается, что мы полюбим друг друга... И если вы против... – Я не против. Я говорю только, что скорее всего этого не будет. А лично я... Я бы попытался... – Норржич смущено взглянул на Тейра и чуть покраснел. Это вызвало у принца новый приступ раздражения: договор, можно сказать, висит на ниточке – а этот лошак тут глазки строит! Боги, был бы он поуродливее, но поумнее!.. – Послушайте, – вслух сказал он. – Романтичная история с пророчеством – это, конечно, прекрасно. Но не слишком ли много надежд вы на него возлагаете? Я, конечно, не эксперт, – но обычно предсказания такого рода весьма туманны. Их можно трактовать как угодно. – Я проверил. Когда отец рассказал мне о его планах насчет нашей женитьбы – я долго думал, может ли пророчество каким-то образом указывать на вас. – И вы точно не хотите мне сказать, о чем там речь? Я-то всяко знаю о себе больше, чем вы. Может... – Простите, не могу. Тейр досадливо нахмурился. – А вы уверены в том, что этот прорицатель не был шарлатаном? – Уверен. – Почему? – Он предсказал смерть моей матери, – глядя в сторону, ответил кентавр. Немедленно переходить к дальнейшим расспросам после такого ответа казалось не слишком удобным, и Тейр некоторое время молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Затем он спросил: – А что принц Пауриэль? Он уже как-то давал понять, что ищет брака с вами? – Нет. Признаться, насколько я знаю, он вообще не разделяет моих наклонностей. Правда, он до сих пор не женат. Тейр гневно прикусил губы. – Хмм.. В каком-то смысле вашего отца можно понять. Но в любом случае – от своих союзников мы ожидали большей открытости и честности. Это ведь не просто какая-то любовная история. Это политика. Это пять лет каторжной работы – моего отца, моей, и целого полка дипломатов, советников, министров... А теперь оказывается, что все это в никуда, а наше с вами путешествие – не путь к алтарю и договору между нашими странами – а всего лишь пешая экскурсия по сельской местности Виннэрстрэма. Невероятное что-то! Он сердито замолчал, нахмурившись. Норржич чувствовал себя глубоко несчастным, следуя за ним. Он понимал, что хоть его спутник и не заговорил об этом открыто, но его вид ясно дает понять, что именно его, кентаврийского принца он считает причиной всей этой неприятной истории. Его и его упрямство. Они шагали молча до самого полудня. Заметив небольшую рощицу невдалеке от дороги, Тейр предложил: – Может, устроим привал? У вас есть какая-нибудь еда? – Есть, – с готовностью отозвался кентавр, радуясь, что может быть полезным. Они устроились в тени деревьев на разостланных плащах. Рядом с ними журчал тоненький чистый ручеек. Норржич извлек из заплечного мешка хлеб, сыр и вяленое мясо, которое протянул Тейру. – Мы не едим этого, но для вас я прихватил. – Спасибо. Запив угощение водой из фляги, Тейр поинтересовался: – А вы, стало быть, очень серьезно относитесь к перспективе брака с Пауриэлем? Кентавр неопределенно пожал плечами. – Наверное, все серьезно относятся к своей судьбе. Он увлекается науками, особенно астрономией. Я тоже ее изучил – нужно ведь о чем-то разговаривать, верно? Вообще, стараюсь больше о нем узнать – увлечения, характер... Чтобы можно было наладить контакт, когда придет время. – Как-то односторонне вы собираетесь контакт налаживать! – фыркнул Тейр. – Он-то о вас и ваших планах и понятия не имеет. И, по правде говоря, из того, что мне известно о Пауриэле – он весьма далек от того, чтобы подстраиваться под кого-либо. Может, потому до сих пор и не женат. – Возможно. Не думайте, что для меня это какая-то влюбленность или что-то такое. Я ж не сумасшедший – влюбляться в кого-то, кого ни разу не видел в живую. Просто если это судьба, то лучше к ней подготовиться, разве нет? Если бы пророчество говорило о вас, я бы постарался изучить то, что близко вам... Тейр несколько раздраженно, как показалось кентавру, передернул плечами. – Почему вы все время стремитесь под кого-то приспособиться? По правде говоря, как-то не вяжется это с образом принца. Норржич отвернулся, чувствуя, как краска заливает щеки. – Да... Не вяжется... – тихо подтвердил он. – А отцу вы говорили о ваших планах насчет Пауриэля? – Конечно. – А он? Кентавр сделал неопределенный жест рукой. – Его очень сложно переубедить в чем-либо. Тейр кивнул, то ли в знак понимания, то ли просто чтобы показать, что услышал ответ. – Ладно. Так или иначе, нам нужно добраться до столицы. Без наших семей мы эту проблему все равно не решим. Вы знаете местность? Мы правильно идем? – Да. Сегодня придется заночевать в лесу, потому что поблизости нет селений. А завтра к ночи уже доберемся до одной деревеньки. Там есть корчма, где можно будет переночевать. К вечеру третьего дня мы должны добраться до Энтуриона. Я знаю, где там мост. Перейдем через него – а там уже недалеко. – Ну что ж, отлично. В конце концов, это перемена обстановки. Говорят, полезно, – с деланным весельем подытожил Тейр. – Кстати, почему бы вам не идти в истинном облике? Наверное, человеком вам непривычно. – А вам не будет это мешать? В истинном облике я намного больше и выше вас. Да и хожу быстрее. – Опять подстраиваетесь? В голосе Тейра скользнула злая ирония. Норржич опустил глаза, стараясь не показать, что его это задело. – Как вам будет угодно, – сухо ответил он, принимая истинный облик и с облегчением чувствуя, как расслабляются мышцы в натруженной спине. Он подобрал пояс с оружием, который отстегнул перед трапезой и закрепил его на талии. Тейр сложил в заплечный мешок остатки еды и наполнил фляги водой из ручейка. – Хотите, я понесу мешок? – спросил он кентавра. – Как пожелаете. – Нельзя ли хоть раз услышать, чего желаете вы? – раздраженно обронил Тейр. – Такое чувство, что у меня завелось какое-то неумелое отражение! Кентавр нервно переступил с ноги на ногу, копыта мягко стукнули по густой траве. – Вам лучше идти налегке. Оставьте на всякий случай оружие, остальное могу взять я. Я сильнее, и вам понадобятся силы, чтобы держать темп. Он знал, что это звучит недружелюбно, и в какой-то момент ему было все равно. В конце концов, его злой воли во всей этой истории не было – так по какому праву с ним обращаются как с нашкодившим щенком? Затем, правда, заряд возмущения прошел, и он снова опустил голову, гадая, не обидел ли он своего спутника. – О, кажется, вы начали проявлять характер! Похвально! – покровительственно заметил Тейр. Кентавру вдруг дико захотелось его лягнуть, но он сдержался и зашагал по дороге.***
К вечеру они добрались до опушки леса. Дорога, по которой они шли, продолжала виться между деревьями, но путники сочли неразумным идти дальше на ночь глядя. Сняли оружие и заплечные мешки, собрали хворост и толстые сучья, разожгли костер. – Здесь есть какие-нибудь опасные звери? – поинтересовался Тейр. – Волки. Но сейчас у них и так много добычи. Не думаю, что они к нам полезут. Хотя лучше, конечно, поддерживать огонь всю ночь. – Значит, будем до утра страшные истории рассказывать! – пошутил Тейр, вынимая из заплечного мешка провизию. – Зачем? На лице кентавра было написано явное недоумение. – Ну как... Вы не делали такого в детстве? Есть какой-то такой возраст что ли... Когда тянет в темноте страшилки рассказывать. Кентавр пожал плечами. Разговоры о детстве были ему неприятны. Тейр, не замечая напряженного молчания собеседника, продолжил: – Правда, мне редко удавалось попасть на такие посиделки. Когда братья этим увлекались, я был маленьким... А потом, когда стал старше... Он неожиданно резко оборвал себя на полуслове и отсутствующим взглядом долго смотрел в огонь. Затем поморщился, словно от боли, и с силой потер ладонями лицо, словно пытаясь стереть что-то. Норржич почувствовал волну боли, хлынувшую от принца. Внимательно глянул на него, но ничего не сказал. Его совершенно не тянуло принимать какое-либо участие в этом человеке, который после обеденной стычки вызывал в нем глухую неприязнь. – Словом, – взяв себя в руки, продолжил Тейр, – не так часто мне удавалось посидеть при костре с кем-то. Детство принца налагает некоторые ограничения, которые другим могут быть непонятны. Не находите? - Нахожу, – равнодушно пожал плечами Норржич. – У вас были друзья в детстве? – Нет. – Тоже из-за того, что вы были принцем? – По многим причинам. Немногословность собеседника наконец начала смущать Тейра. – Что же, – нервно сказал он. – Если страшилок рассказывать не будем, то я предлагаю поделить дежурства и ложиться спать. – Ложитесь, – разрешил Норржич. – Вы, видимо, устали больше меня. Ему доставляло какое–то злобное удовольствие подчеркивать свое физическое превосходство над спутником. В конце концов, это было его неоспоримое преимущество. Может быть, всего одно, но все же. – Я разбужу вас в полночь. – Еще одна вещь... – смущенно начал Тейр. – В последнее время я неважно сплю. Могу кричать или стонать во сне... Не пугайтесь. – Не испугаюсь. Спокойной ночи. Принц завернулся в плащ и улегся на землю. Усталость взяла свое, и заснул он очень быстро, в качестве последнего образа, выхваченного из реальности, запомнив кентавра, пекущего на костре кусочек хлеба. Спал он на удивление спокойно.***
Наутро они спешно позавтракали; разыскав в лесу источник, еще раз наполнили фляги и снова отправились в путь. На краю леса рос густой орешник, пополнивший их рацион своими плодами. Тейр забеспокоился, что запасы провизии подходят к концу: кроме орехов, осталось еще только немного хлеба. – Ничего, – успокоил его Норржич, на диво хорошо знакомый с местностью. – За лесом начнутся фермы, мы сможем там купить все необходимое. Они снова зашагали вперед. Идти было легче, чем накануне: раскидистые деревья спасали от горячих солнечных лучей, дорогу покрывала опавшая хвоя, так что она не пылилась. Около полудня набрели на богатый черничник. Угостились (Норржичу пришлось принять вид человека). Выбрались дальше, листьями вытирая черничный сок с пальцев. – А как ваш отец относится к вашему браку с мужчиной? – поинтересовался Тейр, стараясь подстроиться под темп кентавра. Норржич неопределенно махнул рукой. – Ну... Я же не наследный принц. Норрия помолвлена, они с женихом обожают друг друга, так что скорее всего мне не придется наследовать и, стало быть, думать о продолжении рода. Тем более сейчас, из-за этих некромантов с юга... Союз между нашими королевствами и наш брак, его скрепляющий – для отца это просто находка. – И это все? Просто вопрос престолонаследия? – А что еще? – кентавр удивленно повернулся к принцу. – Ну не знаю... Мой отец, например, считает меня позором семьи из-за моих склонностей. – Позором? Навряд ли это возможно – вы же глава его тайной службы. Он, наверное, гордится вами. – А, это, – Тейр поморщился. – Это просто часть игры. – Игры? – Что-то вроде негласного соглашения. Я обеспечиваю покой королевства – король обеспечивает покой мне, не комментируя мою личную жизнь. Пока все хорошо – это отлично работает. Но если я где-то даю промашку – тут уж выслушиваю за все и сразу... По правде говоря, в последнее время промашек у меня столько, что в совокупности они тянут на катастрофу... Так что и отец не слишком со мной церемонился, – грустно закончил принц. Норржич выразительно пожал плечами, но ничего не сказал. Тейр, однако, заметил этот жест. – Что? – Да нет, ничего. Просто... Просто это странно. – Что странно? – Это словно... – Норржич слегка помахал рукой, подыскивая подходящие слова. – Словно отец заставляет вас расплачиваться за то, кто вы есть. – По сути, это так и есть... – тихо подтвердил Тейр. – Но расплата... Расплата бывает за какую-то вину или ошибку. Как можно расплачиваться за то, над чем вы не властны, и в чем, безусловно, не виноваты? Не услышав ничего в ответ, он оглянулся, и увидел, что его спутник бредет, опустив голову, не заботясь больше о том, чтобы не отставать. От него веяло такой болью и отчаянием, что Норржич ему искренне посочувствовал и почувствовал себя немного виноватым: может, зря он вспылил вчера? Кто знает, какие скелеты попрятаны в шкафах этого человеческого принца... Если бы его, Норржича, отец так относился к его склонностям – это тоже наверняка повлияло бы на его характер далеко не лучшим образом. Он остановился и, дождавшись спутника, зашагал медленнее, приноравливаясь к его скорости. Дорога тем временем вывела их из лесу. Как и обещал кентавр, сразу за ним стали видны отдельно стоящие домики ферм. Направившись к ближайшему, путники купили у хозяйки – старушки-кентаврийки головку козьего сыра, хлеба, овощей и молока. Норржич заплатил щедро, больше, чем просила старушка, и они отправились дальше, сопровождаемые искренними пожеланиями доброго пути и всяческого благополучия. – Счастливы будьте, деточки! – уже на пределе слышимости прозвучал старушечий голос. – А что детишек не будет – так не беда... Тейр усмехнулся, отвлекаясь от своих мыслей. – Кажется, она приняла нас за пару. – Должно быть, со стороны именно так мы и смотримся. – Все же удивительно, как у вас смотрят на такие союзы. Не думаю, что бабушка в какой-нибудь нашей деревне так сердечно желала бы нам счастья, – сказал Тейр. – У меня есть небольшая гипотеза на это счет... Хотите, поделюсь? – немного застенчиво просил Норржич. Обычно его не слушали на столько долго, чтобы он успел поделиться своими мыслями и идеями. Хотя по правде говоря, раньше у него и желания подобного не возникало. – Давайте. – Может, это потому, что вы, люди, часто воспринимаете соитие как нечто самодостаточное, существующее словно бы само по себе, и словно само по себе имеющее ценность. Если так посмотреть – тогда и правда – становится жутко важным то, с кем, как и когда это происходит. Мы же видим в телесном единении продолжение единства духовного. То есть... Сначала души встречаются, понимаете? Твоя душа встречает другую, близкую, родную что ли... И уже от этого такая эйфория, и нежность, и желание быть вместе и поддерживать, и доверие... Ну, словом, это становится как одна душа в двух телах. И если ты это чувствуешь и понимаешь, что вот она, та душа, с которой слилась твоя – тогда и слияние тел – это только продолжение того, что уже есть. Как некое дополнение, украшение... Важное, конечно, но не единственно возможное. И в таком случае – не так и важно, это тело одного с тобой пола, или расы, или цвета – или разных. У меня был в юности один друг – мы целые дни проводили вместе. Чего только не творили!.. Безумно хорошо было. Так поверите ли – мы друг друга и пальцем не тронули. Бродили везде, болтали, смеялись, книги читали... А один раз... – Богов ради, хватит!! Истерика в голосе Тейра прозвучала так явно, что кентавр даже сбился с шага, недоуменно оглядываясь. Да, возможно, он несколько разболтался, – но чтобы уж так... Так что скорее всего, принц сорвался не из-за него. – Простите, – подходя к принцу, сказал он. – Я не часто пускаюсь в такие монологи... Хотите, отдохнем? – Нет... – Тейр тяжело дышал, глаза покраснели. – Нет, идемте. Извините меня. С вами это никак не связано. То, что вы говорили о душе... Это на самом деле прекрасно... Не обращайте внимания. Я же говорил, со мной в последнее время творится что-то непонятное. – Темная полоса? – Норржич зашагал рядом с ним, стараясь не торопить. – Скорее черная яма. Могила, судя по всему. – Так плохо?.. Тейр прерывисто вздохнул, отворачиваясь, слабо махнул рукой. – Давайте лучше пойдем. Что толку... Вы говорили, там впереди деревня, где можно заночевать? – Да уже относительно недалеко. Все, однако, оказалось не так просто, как полагал Норржич. Деревня действительно скоро показалась на горизонте, но вскоре путники обнаружили, что путь к ней пересекает довольно широкий и очень глубокий овраг. Подойдя к его краю и оценив почти отвесные склоны и заросшее каким-то острым кустарником и буреломом дно, Тейр, уже несколько успокоившийся, признал, что спускаться в него равносильно самоубийству. – Должен же быть какой-то способ!.. – рассуждал он. – Место ходовое, неужели... Он с охотничьим азартом огляделся. Норржич старался держаться подальше от края обрыва, чувствуя себя все более напряженно. Боги, только бы... – Нашел! – послышался радостный голос его спутника, и Тейр вынырнул из-за небольшой группы деревьев, росшей над самым обрывом. – Там овраг сужается, и есть мост! Идемте! Кентавр усилием воли заставил себя последовать за ним. Мост представлял собой четыре толстые ствола елей, надежно скрепленные между собой поперечными досками. Для кентавра в истинном облике места там было в обрез – но все же вполне достаточно. Для человека же он был широк достаточно, чтобы не слишком жалеть об отсутствии перил. Тейр вскочил на стволы и слегка попрыгал. – Отлично! – с удовлетворением заметил он. – Даже не дрогнули! На славу сработано! Идемте, думаю, мы придем в деревню уже до заката. Я бы сходил в корчму... Принц?.. Норржич как зачарованный смотрел на деревянную змею, перекинутую над оврагом, и чувствовал, как ноги начинают предательски слабеть. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. – Принц, что с вами? – Тейр оказался рядом с ним, с беспокойством заглянул в лицо. – Вам нехорошо? Может, с голоду?.. – Нет, это... Это не голод... – выдавил Норржич, чувствуя себя на редкость глупо. – Это... Я панически боюсь высоты. Простите. Я не смогу здесь перейти, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Может, поищем кружной путь? – О... – если Тейр и испытывал какие-либо отрицательные эмоции по поводу его признания, то не подал виду. – На кружной путь может уйти много времени, – спокойно заговорил он. – Да и неизвестно, есть ли он. Кругом лес, возможно, дальше он будет непроходимым. Это большой крюк. – Я знаю, я все прекрасно знаю... Поверьте, мне давно не было так стыдно... – пробормотал кентавр. – Но я правда не могу. – Хм... – Тейр задумался. – Если вы примете человеческий облик, я смогу вас перевести. Попробуем? Норржич нерешительно кивнул. В следующий час было опробовано несколько вариантов передвижения: за руку, Тейр впереди (кентавр даже не смог подойти к мосту); за руку, Тейр впереди, но задом наперед, чтобы иметь возможность видеть незадачливого спутника (после первого шага на мосту у Норржича так закружилась голова, что они оба едва не рухнули вниз); Тейр сзади, направляя кентавра за плечи (с тем же успехом, что и второй вариант, кентавр путался, наступал человеку на ноги и спотыкался, кажется, на совершенно ровном месте). Наконец, оба в изнеможении уселись под деревьями. – Да... – Тейр отдышался. – Загвоздка... Норржич готов был провалиться сквозь землю. – Простите... – еще раз прошептал он, не поднимая глаз. – Я знаю, что это выглядит полной нелепицей... Может быть, вы перейдете и пойдете в деревню, а я поищу кружной путь? – Ну вот еще! – фыркнул Тейр. – Я попутчиков не бросаю. Погодите. Он задумался, затем решительно повернулся к Норржичу. – Думаю, есть способ. Снимите рубашку. Недоумевая, кентавр послушался. Тейр сложил переданную ему ткань в плотную полосу с ладонь шириной. – Уж простите, дорогой принц, – говорил он, разглаживая ее, – но придется с вами обойтись, как с самым обычным конем. Не против? Не дожидаясь ответа, он завязал кентавру глаза. – Видите что-нибудь? – Нет. – Хорошо. Вставайте. Шорох подсказал Норржичу, что его спутник поднялся на ноги. Он послушно последовал его примеру и почувствовал, как ладонь Тейра поддержала его под локоть. – Вот и чудесно, – голос Тейра зазвучал успокаивающе. Норржич подумал, что именно так он действительно разговаривал с лошадьми. Впрочем, ему было все равно. – Теперь послушайте. Сейчас мы просто потренируемся. Ничего страшного и опасного не происходит. Хорошо? Он обошел кентавра сзади, и Норржич почувствовал, как сильные теплые руки обхватили его вокруг ребер, заставляя плотно прижаться к спутнику. – Отлично. Вы знаете человеческие танцы, я полагаю? – Да. – Хорошо. Каков секрет хорошего танца? Дыхание. Сейчас просто стоим и дышим синхронно. Попытайтесь уловить ритм. Не нужно ничего пугаться. Просто почувствуйте меня. Расслабьтесь. Я не разожму руки, не отпущу вас и никуда не денусь. Вы в полной безопасности... Дышите. Норржич последовал совету, ощущая приятное тепло, исходящее от Тейра. Ему несложно было подстроиться под его дыхание. Его мышцы слегка расслабились, он чуть более уверенно облокотился на принца. – Молодец, – интонации Тейра стали совсем уж «лошадиными» – но кентавр не обращал на это внимания, захваченный новыми ощущениями. – Чувствуете меня? Он кивнул. – Теперь шаг вперед. Как в танце. Спокойно и медленно. Это получилось само собой. Он чувствовал малейшее напряжение мышц Тейра, и ему было нетрудно предугадывать его движения. Они шагали, кружились, меняли направление, пытались ходить вперед и назад... В какой-то момент Тейр даже начал мурлыкать какую-то простенькую мелодию, подходящую к их движениям. Норржич чуть откинул голову назад, чувствуя ровное дыхание принца на своей шее, вливаясь в его ритм... Ему было спокойно – так, как не было уже давно. Он знал, что Тейр и вправду не разожмет руки, не даст ему упасть. Это продолжалось довольно долго. Замечтавшийся кентавр не сразу заметил, что они уже какое-то время движутся по прямой. Это ощущение породило в нем смутное беспокойство... И тут его нога чуть соскользнула – и не нашла опоры. Паника ударила как молния, он судорожно рванулся в сторону – и в тот же момент руки принца разжались, он ощутил сильный толчок в спину и, вскрикнув, ничком рухнул на траву. Секунду спустя рядом с ним упал Тейр, и Норржич услышал, как он засмеялся. Сорвав с глаз повязку, он некоторое время ошеломленно таращился на оставшийся позади мост. – Вы... Вы... – только и смог выдохнуть он. – Прошу простить, что обманул вас, – сказал Тейр. – Хорошо, что вы испугались только на последнем шаге. Как вы? – Х... Хорошо... – Норржич нерешительно улыбнулся. – Можете идти дальше? – Конечно. Спасибо. Я давно не испытывал такого доверия к кому-либо. Да, наверное, и ни к кому не испытывал. – Я рад, что мы справились, – тепло улыбнулся Тейр. – Не сочтите за оскорбление, но и ни один конь не доверял мне так, как вы. Усмехнувшись, Норржич принял истинный облик, и они направились к деревне.***
Как и сказал Норржич, корчма в деревне была. Правда, представляла она собой обычную хату. Предприимчивый хозяин снес все перегородки на первом этаже, поставил в получившемся зале стойку и несколько столиков. Лестница наверх говорила о том, что здесь есть и комнаты на съем. Зал был полон народу. Тейр отметил, что, чтобы избежать сутолоки, кентавры пользовались человеческим ипостасями. Они заказали большую яичницу с грибами и кувшин пива, договорились о ночлеге и устроились за столиком в углу. С этого места был плохо виден зал, но и его из-за наплыва посетителей удалось найти с большим трудом. – В прошлый раз я отстал от охоты и заходил сюда перекусить, – сказал Норржич, садясь напротив Тейра. – Но здесь не было так много народу... Может, праздник какой? Бреньканье двух лютней стало ответом на этот вопрос: в корчме выступали бродячие певцы. Песенки – шуточные, лиричные, любовные и откровенно пошлые, сменяли одна другую. Уставшие и проголодавшиеся (купленная у фермерши провизия закончилась уже давно) за день спутники молча ужинали, а затем неспешно потягивали пиво из больших деревянных кружек. Тейр нашел его восхитительным. Оно приятно согревало, давало ощущение радости – но при этом совершенно не туманило голову, оставляя мысли абсолютно ясными. В какой-то момент к ним подошла официантка – судя по всему дочь хозяина заведения – миловидная девушка с симпатичным лицом и приветливой улыбкой. – Господа желают еще чего-нибудь? Может, чего-то покрепче?.. – она кивнула на опустошенный кувшин от пива. – Вы пробовали кнурр? – обратился Норржич к Тейру. – Это настойка на травах? Ваш национальный напиток, верно? – Он самый. Хотите попробовать? – Почему нет? Понятливо кивнув, официантка исчезла, и вскоре вернулась с двумя изящными маленькими стаканчиками, наполненными жидкостью яркого травяного цвета. – Будьте с ним осторожней, – предупредил кентавр. – В него добавляют сахар, и поэтому легко забыть, что он на спирту. – Может, господа желают и с собой взять? – прочирикала девушка. Тейр задумался, затем протянул ей свою флягу. – Налей, милая. Он усмехнулся, перехватив удивленный взгляд Норржича. – Думаю наперед. Если вы правы насчет пророчества, то вскоре нам предстоит, мягко говоря, неприятный разговор с нашими семьями. Думаю, полезно будет потом залечить раны. Норржич улыбнулся и кивнул, признавая его правоту. Вернулась девушка, подала Тейру полную флягу, и он снова пристегнул ее к поясу. – По правде говоря, я даже не знаю, что делать во всей этой ситуации, – признался он. – Этот договор... Это непростое решение для всех нас... А уж наш брак... Не представляю, что отец чувствовал, давая свое согласие. Да и для меня это... Непривычно. Я столько лет старался не лезть в глаза со своими предпочтениями, – а тут вдруг именно они-то и нужны... – У вас есть... возлюбленный? – нерешительно поинтересовался Норржич. Тейр ухмыльнулся. – Ну... Такого красивого слова он вряд ли заслуживает – но есть один куртизан, я у него постоянный клиент. – Куртизан?! Изумление в голосе кентавра заставило Тейра поднять глаза. – Ну да. Так называют работников веселых домов. Борделей, проще говоря. – Я знаю, кто такие куртизаны! – отрезал Норржич с возмущением. – Они же рабы! Вы что, спите с несвободным, да еще постоянно?! –М-м... – Тейр несколько растерялся от такого неожиданного напора. – Ну... В целом да. А это принципиально? Норржич сделал брезгливую гримасу. – Я же вам рассказывал о том, как мы понимаем плотскую связь. Единение, доверие... Наивысшее уважение, какое можно проявить к себе и партнеру... Как, по вашему мнению, это возможно, если партнер – не ровня тебе? Хуже того, если это невольник, которому ты платишь?! – А как же тогда быть с вашим рассуждениями о единстве душ, и о том, что если души сливаются, то не важно, в чьих телах они заключены? – парировал Тейр. – Разве это не могут быть души свободного и раба? – Даже если у рабов и есть душа, – менторским тоном ответил кентавр, – что не доказано, и в чем я лично сильно сомневаюсь, – то самоочевидно, что это душа некоего низшего порядка, что, разумеется, не оставляет возможности для такого единства, как то, о котором я говорил. Вам же не приходят мысли о соитии с животными – хотя нечто похожее на душу у них явно должно быть. Тейр не успел ответить. Посетители притихли, в наступившем молчании менестрели начали новую песню. Струны их лютен дрожали, издавая не мелодию, а скорее стон, продолжением которого звучал их диалог. - Выпусти меня, отвори двери, Темным коридором из плена темницы, Выпусти меня - полуночного зверя, Выпусти на волю души моей птицу! Тоска и робкая надежда в голосе первого барда... - Я построил стены крепче, чем камень, Слово мое будет крепче металла. Спутана дорога безумными снами, Белая метель следы разметала... Отчаянная решимость у второго... - Дикая Охота по моему следу, Их не остановят засовы и двери. Отпусти меня хотя бы до рассвета, Выпусти меня, полуночного зверя! Словно удары большого тяжелого тела о холодный камень стен, падали слова. И ответом на них – отчаянный вопль: - Не проси, проклятый, не бейся о стену, Не поддамся я на твои уговоры. Если отпущу я тебя из плена, Растерзает душу голодная свора. Тишина, и почти растворяющийся в ней шепот: - Посмотри, за окнами небо плачет, Ледяные звезды в ладонях стынут, Одинокий всадник к восходу скачет, Он поможет мне снова вспомнить имя!.. И дальше – все нарастая: Белая метель следы заметает, Близится мой срок, время полнолунья, Выпусти меня - душа умоляет! Выпусти на волю хмельное безумье! Под этим вихрем дикого желания свободы падает маска холодности и силы: - Я открыл бы дверь, да заклятье крепко, Разомкнул оковы, да ключ потерян. Сам себя я запер в стальную клетку, Сам в себе я запер дикого зверя... Звяк! Норржич, вздрогнув, отвел глаза от дуэта. Недопитый стаканчик кнурра выпал из руки смертельно побледневшего Тейра, прокатился по столу и свалился на пол, разливая содержимое. – Принц? Тейр?.. Что... – Простите, – хрипло прошептал Тейр и, неловко поднявшись, расталкивая посетителей, кинулся по лестнице наверх в их комнату. Встревоженный кентавр последовал за ним.***
Перемена обстановки не помогала ни на грош. Это Тейр понял уже с самого начала их совместного с Норржичем путешествия. Огненный кошмар все так же был рядом с ним, лишь ненадолго отступая, давая передышку – и то, только затем, чтобы потом набросится с удесятеренной силой. Принц ощущал, что сдает позиции, уступая неведомо перед чем. Если раньше он держался, контролировал себя, отсекая непрошеные мысли, образы, воспоминания, – то теперь они рвались наружу, словно лава из извергающегося вулкана. «Освободи меня!..» Хватало любой мелочи, чтобы разбудить этот вулкан боли, вины, одиночества и отчаяния: нечаянно брошенных слов о друге юности... Песни, в которой словно отразилось его состояние... Кошмар набирал силу, грозясь поглотить его целиком. И что тогда? Смерть? Безумие? Он уже сейчас боится спать. Что потом? Бояться разговоров? Людей, которые могут сказать что-то, что подольет масла в этот огонь? Песен? Стихов?.. Нет, если так – то лучше сразу в петлю... Тейр подошел к окну, открыл его и глубоко вдохнул душистое тепло летнего вечера. Затем медленно перевел взгляд вниз. Хата представляла собой высокий бревенчатый сруб – и все же окно второго этажа было недостаточно высоко. Кроме того, внизу была разбита клумба с какими-то цветами. Прыжок из него закончился бы переломанными костями, а не смертью, показавшейся на мгновение такой желанной. – Принц? Тейр вздрогнул, отступая от окна: в человеческом облике кентавр двигался почти бесшумно, так, что он не заметил его появления. Норржич молчал, и Тейр был благодарен ему за это: он не вынес бы сейчас бессмысленных вопросов вроде не случилось ли чего и не заболел ли он. А между тем слова рвались наружу, и он чувствовал, что не сможет их сдержать: может, пиво все-таки затуманило разум, сняло запреты, дало зайти за грань... А может, просто он дошел до предела, за которым и правда – или говорить, или резать вены. Он присел на краешек кровати, оперся рукой об изголовье, словно эта деревяшка оставалась его единственной опорой. Почувствовал, как кентавр опустился рядом – невидимый, но удивительно осязаемый во мраке ночи. – Я схожу с ума, – заговорил Тейр, не зная точно, обращается ли к Норржичу, к себе или просто в пустоту, заклиная огненного демона отступиться. – До предыдущей ночи я уже больше месяца не спал больше часа за раз. Я не контролирую свои чувства, мысли и поступки. Все, что существовало вокруг меня, весь мой мир рушится, как карточный домик, как декорации в театре. И я гибну под его обломками... Мне говорили, что кентавры хорошо разбираются в такого рода вещах... Один лекарь, добрый человек, предположил, что вы могли бы помочь мне разобраться. Признаюсь, на тот момент эта идея показалась мне нелепой. Я был уверен, что никогда не смогу заговорить об этом с кем-либо, а тем более с вами... И вот я здесь. Вы умеете толковать сны? – спросил он в темноту. Норржич не отвечал, и он продолжил, не дожидаясь ответа. – Да если и не умеете, какая разница. Может, он отвяжется просто если рассказать... Это огненный демон. Он преследует меня, и одновременно это и есть я. Я его пленник, а он мой. Я часто вижу себя в огромной клетке, подвешенной посреди гигантского, черного, абсолютно пустого зала. Там просто какая-то запредельная пустота, понимаете... Будто это не зал, а целый мир – в котором ничего нет, кроме меня и этой клетки... И кроме него. Эта клетка и есть тот демон. Но одновременно этой клеткой становлюсь и я сам. Я спрашивал, что ему нужно. Он хочет, чтобы я отпустил его. Мы оба держим друг друга. Мы пленники друг друга. Но я не знаю, кто он. Он говорит, что он моя клетка. Он преследует меня каждую ночь, хочет уничтожить, но я не знаю, за что. Может, за то, что я не даю ему свободы. Вы слышали когда-нибудь о таком? Можете предположить, что это за демон? На самом деле он не ждал ответа. И был тем более поражен, получив его почти сразу: – Память. Тейр резко повернулся к кентавру, не различимому во мраке, замер, чувствуя, как сердце начинает колотиться через раз. Воспоминания наваливались невыносимым грузом, казалось, еще немного, и они просто раздавят его, словно червяка. Боль становилась нестерпимой, бешеным зверем искала выхода. Захотелось сбежать, закончить этот разговор и больше ничего не слышать, не видеть, хватаясь за последние жалкие ошметки здравого смысла. Однако он каким-то животным чутьем понимал, что это приведет его напрямую к гибели. Боль же таила в себе шанс выжить. – Продолжайте.... – выдохнул он. – Только память не отпускает нас, если мы не отпускаем ее. Живя прошлым, мы становимся его пленниками – только потому, что сами же цепляемся за него. Черный зал – это то, во что превратилась ваша душа, пока вы стерегли вашего огненного демона, а он стерег вас. Вы остались в прошлом, – но его уже нет. Как нет для вас ни настоящего, ни будущего. Потому там и такая запредельная пустота. Это как пропасть, которую нужно перейти. – Значит, нет выхода?.. – прошептал Тейр. Норржич помолчал – три невыносимо долгих удара сердца. – Дайте прошлому войти в настоящее. Взгляните на него здесь и сейчас. А потом дайте ему уйти. Отпустите его, и оно отпустит вас. Тейр долго молчал, пытаясь выстроить мелькавшие образы в какую-либо осмысленную картину. – Сколько себя помню, я никому никогда не был нужен, – наконец заговорил он. – Мама умерла, когда я родился. Отцу было не до меня. Братья, даже близнецы, были старше на десять лет, у них была своя жизнь. Разумеется, вокруг меня было полно прислуги, нянек, потом гувернеров, учителей... Но никому из них я не был нужен по-настоящему. Каждый ждал от меня чего-то... Что буду учить уроки, буду вежливым, буду много гулять или хорошо есть – не суть важно. Я ни с кем не мог быть собой... Да я довольно долго и не знал, кто такой – я... Когда мне было пять, меня начали учить разным наукам. И вот тут я думал, что что-то поменяется. Учителя почти сразу заговорили о том, какой я умный, сообразительный и талантливый. Об этом узнал отец. Я надеялся, что теперь-то он обратит на меня внимание... Но довольно скоро понял, что он просто пользовался моим умом. Чтобы похвастаться перед гостями... Или чтобы стравить нас – братьев, – между собой. Он это любил. Сказать, например, Ноланду «Смотри, малыш Тейр обыгрывает тебя в шахматы!» А мне – «Почему ты даешь Ноланду победить себя в драке?!» Это при том, что мне пять, а ему восемнадцать... Словом, он использовал мой ум, но никогда не принимал меня-умного... Словно одно дело – то, что я думаю, а другое – я сам... По правде говоря, он частенько смеялся надо мной, говорил, что я, видимо, стащил себе дополнительные мозги у какого-то бедолаги. Словом, много чего говорил... Ну да это неважно... Он перевел дыхание, нервно переплел пальцы рук. Помолчал какое-то время, затем упрямо качнул головой, словно человек, идущий навстречу сильному ветру. – Когда мне было шестнадцать, я познакомится с Амиром. Он был пажом одного нашего дальнего родственника, который какое-то время жил у нас во дворце. Наверное, он был первым, кто просто заметил меня, увидел во мне человека... Кто воспринимал меня не как принца, а просто как парня, которому нужна была компания, внимание... Искренность... Не знаю, как объяснить. Словом, он дал мне все то, в чем я так нуждался все эти годы. Мы провели вместе два незабываемых месяца. Мне на полном серьезе казалось, что, только узнав его, я начал жить по-настоящему. Все то, что вы говорили про единение душ – это было про нас... Однажды... Он запнулся, тяжело дыша, глядя в темноту невидящим взглядом. Боль и ярость сдавливала глотку, мешая рождаться словам. – Однажды, примерно таким же летним днем, какие стоят сейчас, мы оказались на сеновале. Сначала болтали о чем-то, шутили... Сейчас кажется, что мы вообще без перерыва хохотали над чем-то... Словом... В какой-то момент мы оба почувствовали, что что-то изменилось... Он снова помолчал, справляясь с собой. – Один поцелуй. Ничего больше не было, богами клянусь, – хотя и не потому, что нам не хотелось. У него были какие-то дела, он спешил. «Придешь сюда завтра, Тейр?» Я знал, зачем. Это было приглашение, и вызов, и... Словом, я согласился. А он снял с шеи кулончик – какую-то диковинную монетку на веревочке – и отдал мне. Сказал, на счастье... Не знаю, кто нас видел. Но этот крыс помчался прямиком не к кому-нибудь, а к тогдашнему главе тайной службы. А тот был помешан на поиске разных врагов. Тактика такая: если кого-то объявить врагом, все остальные сплотятся против него. Не важно, враг это один человек или какая-то группа... Словом, он пошел к королю... Он запнулся и молчал так долго, что Норржич осмелился спросить: – Что было потом? – Потом... Известно что. Его бросили в темницу, меня заперли в моей комнате. Знаете, удивительно, какой властью над судьбой человека обладает тяжелая дубовая дверь на добротном засове. В книгах герои всегда как-то выбираются, открывают двери хитростью, силой или магией... Но со мной это было не в книге, а я не был героем. Не знаю, сколько прошло времени. Не думаю, что много... Пара дней, может, чуть больше. Потом ко мне пришел отец. Я сначала не мог понять, что он такое говорит. Думал, он будет гневаться, оскорблять меня... А он – «бедный мальчик...», «коварный соблазнитель...», «изменник...», «мужеложец...», «шпион...», «хотел тебя использовать...». А потом он достал свиток с таким же текстом. И я понял, что это – признание. – Амир сознался во всем этом? – Нет. Оно не было подписано. Поскольку обвинения были настолько тяжкими, достаточно было всего одной подписи – его или моей. Я там, разумеется, не упоминался, но отец-то знал о моей роли... Словом, отец хотел, чтобы я это подписал. Я, разумеется, был взбешен. Орал, что это ложь, что это просто бредни главы тайной службы... Что не было ничего из той грязи, которую там расписывали. Ну и конечно отказался подписывать. А отец... Он даже не спорил. Просто забрал бумагу и пошел к двери. А по пути – равнодушно так: «Ладно, тогда он подпишет». Знаете, я как-то сразу понял, о чем речь. Понял, что это было такое своеобразное милосердие. Меня, принца крови, могли только попросить подписать. А его бы заставили под пытками. Я не мог этого допустить. Я ведь был реалистом. Я понял, что речь идет не о том, чтобы спасти его или погубить – а о том, пойдет ли он на эшафот сам или его вынесут окровавленным куском мяса... – Вы подписали? Тейр кивнул. Снова надолго воцарилась тишина. Потом он продолжил. – В следующий раз дверь моей комнаты открылась в день его казни. Естественно, я угрожал, умолял, хотел пойти за него... Но кто меня слушал... Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным, ни до, ни после... Он сам вышел на площадь – от пыток я его все же спас. Я слышал, как читали приговор. Видел, как он оглядывается... Как затравленный зверь, что он ищет меня взглядом... Нашел, меня ведь посадили на балкон рядом с отцом и главой тайной службы... И мы просто смотрели друг на друга, пока читали то самое признание... Потом он кивнул мне... Прощаясь... Прощая... Не знаю. Это было его последнее осознанное движение... Он снова помолчал, рвано дыша. – Палач был мастером, ему хватило одного удара... Это я тоже постоянно вижу во сне, вместе с тем демоном... И ни тогда, ни теперь я не знаю, правильно ли поступил, дав ему умереть опозоренным – изменником и шпионом... – Есть ситуации, в которых нет правильного решения, – тихо сказал Норржич. – Да, видимо, вы правы... На сей раз тишина длилась так долго, что темнота в комнате стала таять, возвещая приближение утра. Наконец Тейр заговорил вновь. – Я не помню следующие полгода моей жизни. Зимой отец на какое-то время отослал меня из Ким-Ара, учиться. Потом я вернулся, и первое, что сделал – сместил главу тайной службы, заняв его место. Это было несложно. Моими стараниями его отправили в изгнание. Жаль, по правде говоря, я ровнял ему дорожку на плаху... Ну, в ссылке он быстро умер, так что можно сказать, месть удалась. Я стал местной легендой, что-то вроде Робин Гуда... И, не знаю, связано ли это с этой историей – но никогда не смотрел на женщин. Он сухо усмехнулся, и смешок прозвучал как рыдание. – Боюсь оскорбить ваши чувства, – но куртизанов у меня после этого была целая армия. И никакого больше душевного проникновения. Исключительно постель. По правде говоря, я и от того светленького парнишки сбежал, как только почувствовал, что он привязывается ко мне. Что делает с людьми привязанность ко мне – я уяснил раз и навсегда... Норржич слушал рассказ Тейра, смотрел на него – и его окутывала какая-то странная тревога. Что-то было неправильно. Не здорово. Что-то в поведении принца было искажено и настораживало... Внимательно вглядевшись в лицо спутника, заметив его сухие воспаленные глаза, обкусанные губы, он, наконец, понял, что его беспокоило. – Это страшная история, Тейр, – сказал он. – Страшная и горестная... Ваша привязанность к этому парню, та часть жизни, что вы прожили вместе, и все то, чего вы лишись с его смертью – это достойно самого искреннего оплакивания... Так почему вы не плачете? Тейр провел ладонью по щекам, с легким удивлением посмотрел на сухие пальцы. – Не могу, – наконец ответил он. – Не знаю, почему. По правде говоря, в душе у меня сейчас самый настоящий ад. Но это огненный ад, там нет места слезам. Он навзничь откинулся на подушки, плотно прижав одну из них к груди. – Я благодарен вам за то, что разделили этот ад со мной. Пожалуй, действительно стало немного легче. Если вы не против, я бы хотел подремать немного перед тем, как мы двинемся дальше. Он закрыл глаза, не заметив, что лицо кентавра при его последних словах приобрело озабоченное и мрачное выражение... ...Огненный демон в его снах лютовал как никогда, глумливо смеясь.***
Утром они пополнили в корчме свои запасы провизии и продолжили свое путешествие. Тейр после очередной бессонной ночи был молчалив и, казалось, все время о чем-то сосредоточенно думал. Норржич решил не отвлекать его от размышлений, тем более, что, несмотря на искреннее сочувствие, испытанное им к принцу ночью, он не имел ни малейшего понятия о том, как и чем мог бы ему помочь. Дорога шла в гору, воздух был душным, парило, как перед грозой. Идти было тяжело. – Интересно, а на кентаврах ездят верхом?.. – неожиданно, словно обращаясь к самому себе, сказал Тейр. Норржич одарил его мрачным взглядом. – А вас часто запрягали в телегу? Принц не ответил, и они поплелись дальше. Погода начала портиться. Подул пронизывающий холодный ветер, а к полудню набежали свинцовые тучи, более подходящие для осени, чем для середины лета. Еще через пару часов пошел сильный холодный дождь, заставивший путешественников задуматься о поисках убежища. По счастью, они довольно скоро обнаружили в лесу избушку лесничего. Хозяина видно не было, да и сам домик выглядел нежилым и заброшенным, так что они без колебаний расположились в нем на несколько вынужденный отдых. – Нам осталось всего полдня пути до реки, – говорил Норржич, раскладывая на припасенных салфетках купленную в таверне еду. Если бы не этот дождь – завтра в это же время мы были бы уже в столице. Как некстати! Тейр пожал плечами. – Кажется, ничего хорошего нас там не ждет. Я бы не торопился особо. Буря за стенками избушки набирала обороты, видимо, полностью поддерживая мнение принца о том, что торопиться им некуда. Дождь хлестал по стенам и крыше, и путников очень радовало то, что домик, видимо, был заброшен не так давно, чтобы начать разваливаться: внутри было сухо, хотя и довольно прохладно. Тейр вынул из мешка свою парадную одежду, критически осмотрел ее... Мысль о том, чтобы переодеться в нее на подходе к Карр-Амм-Дахху, отпала сама собой: его вещи представляли собой мятые тряпки, – правда, богато отделанные украшениями. Пока он пытался хоть как-то их расправить, из неприметного кармашка выпал какой-то потертый полотняный мешочек. Принц, вздрогнув, наклонился и поднял его с пола. Поколебался немного, затем нерешительно обратился к своему спутнику. – В продолжение вчерашнего разговора... Тот медальон, что подарил мне Амир, до сих пор со мной. Я его хранил в тайнике в моем кабинете, а когда ехал на встречу с вами – забрал. Хотите взглянуть? – Если вы не против, – кентавр подошел поближе, заглядывая через плечо принца. Тот вытряхнул на ладонь мелкую монетку, пробитую насквозь. В дырку был вдет длинный шнурок. Некоторое время оба молча смотрели на вещицу. Края монетки истерлись, металл, из которого она была отлита, потемнел. Было невозможно судить о том, какой стране она принадлежала. – Он сказал, это мне на счастье... – тихо проговорил Тейр, перекатывая кулон на ладони. – Как видно, не сработало. – Мне правда очень жаль. Кентавр оторвался от созерцания реликвии и бросил быстрый внимательный взгляд на лицо спутника. Может... Нет. Тейр прикусил губу и быстро убрал монетку на место – но ни единой слезы не пролилось из его глаз. Огненный ад... – вспомнились Норржичу его слова. – Даже не знаю, что с ней делать, – говорил между тем принц, стараясь скрыть едва заметную дрожь в голосе. – Выбросить, наверное... Какой смысл все время таскать ее с собой? Норржич мягко положил руку ему на плечо. – Это подарок дорогого вам человека. Мне кажется, было бы неправильно просто выбросить ее. Может, стоит подождать – вдруг ей найдется лучшее применение... – Да, пожалуй вы правы. Тейр спрятал кулон назад в мешочек, убрал его в сумку вместе с одеждой. Непогода пошла на убыль только к вечеру, но, поскольку отправляться дальше на ночь глядя не было смысла, решили переночевать тут же. Завернулись в плащи, легли на пол спина к спине, стараясь согреться. С этой же целью отпили по глотку из фляги с кнурром, припасенной Тейром. Сон не шел. – Знаете, я действительно вам благодарен, что вы выслушали меня вчера, – сказал Тейр. – А еще за то, что не задавали пустых вопросов. И за то, что не жалели меня. Правда. Жалости я бы не вынес. – Я знал, что вам это не нужно, – отозвался Норржич. – Правда? Как вы научились так чувствовать других? Или это у вас с рождения? – Наверное, когда мама заболела... – ответ вырвался у него сам собой, и он тут же осекся. Как глупо! Вопрос Тейра, – он это ясно чувствовал, – был продиктован простым любопытством, а не желанием услышать какой-то содержательный ответ. Принц явно хотел легкой, неторопливой, необязательной беседы. К тому же ему и своих проблем хватает... – Неважно, – продолжил он. – Прошу прощения. Это не слишком интересно. – Ваша мать болела? – после небольшой паузы донесся из темноты голос его спутника. Норржич не видел его лица, но это не мешало ему чувствовать интонации, улавливать легкие изменения дыхания... Теперь в голосе Тейра он прочел интерес и сочувствие. На миг появилось желание все рассказать – но он одернул себя: навязываться со своими слезными историями не годилось. Принц может подумать, что он напрашивается на жалость. А это уж полный позор. – Да, – ответил он коротко. – Долго? Проявленный к нему интерес был непривычен и вызывал непонятные, спутанные чувства, которые можно было бы наиболее точно описать словами «бередили рану». Ему было больно, – но одновременно почему-то хотелось, чтобы эту рану наконец кто-то потревожил. Хотелось – и было стыдно за это желание: слабак паршивый, чего ты добиваешься? Слез и соплей? Думаешь, благодаря этому тебя полюбят? Стыд и гнев на себя нашли выход в раздраженном голосе: – Долго! Мы можем уже сменить тему или просто постараться поспать? Он уловил движение, которое говорило, что его собеседник повернулся к нему лицом. – Мне и правда хотелось бы это знать. Это не праздное любопытство, поверьте. Если мы все же поженимся, было бы... Норржич нетерпеливо дернул головой. – Я же объяснял вам... – Да, знаю – пророчество и эльфийский принц. Но все же... Кентавр резко повернулся на голос. Мешанина чувств в душе распалялась, выходя из-под контроля. Он чувствовал, как пылают его щеки и благодарил богов, что темнота не дает Тейру этого увидеть. – Что вы хотите знать?! – яростно выкрикнул он. – Она болела двенадцать демонских лет! Угасала месяц за месяцем. Это началось, когда я был малышом, а закончилось, когда стал юношей. Хотите знать, как это – взрослеть при постели умирающей матери?! Он замолчал, почувствовав слезы в собственном голосе, и перевел дыхание. Тейр молчал, но к своему удивлению, кентавр не почувствовал, что тот не хочет продолжать разговор. Позволь он себе подобную вспышку с кем-то из родных – они бы оттолкнули его – просто своим молчанием. Молчать можно по-разному. Близкие прятались за молчанием, как за крепостной стеной. Стоило ему хоть словом обмолвиться о матери – как он натыкался на этот молчаливый приказ: стоп. Молчание Тейра было иным. Он сочувствовал, его чувства были обострены, так, что его бил легкий озноб – но он не отгораживался, не боялся этого разговора. Словно мог вынести рассказ кентавра и не сломаться, не убежать. Словно мог разделить с ним это бремя. Он ждал. Иллюзия, конечно. За долгие годы болезни матери и после ее смерти кентаврийский принц успел привыкнуть, что такой груз не выдержать никому. И тем не менее, было так сладко хоть мгновение помечтать о том, что бы нести этот груз не одному!.. Его рука пошарила в поисках фляги. Найдя, он порывистым движением открутил пробку и сделал большой глоток. Алкоголь опалил небо, горячей волной провалился в желудок и растекся по венам, даря тепло и спасительно туманя сознание. Что у трезвого на уме... – Когда она заболела, – глухо заговорил он, рассеянно вертя в пальцах крышку от фляги, – все, кто жил во дворце, словно сплотились вокруг нее. Слуги... Норрия... Толпа лекарей... Отец. Все, кроме меня. Мне было четыре, и я тогда словно остался один. Все остальные понимали, что происходит, знали, что делать – во всяком случае, так мне казалось. Они стали словно одним живым механизмом. А я – песчинкой, нарушающей его работу. Он помолчал. – Всего-то и требовалось, что вести себя тихо, самому себя развлекать и никому не мешать, – снова заговорил он. – Правда, не всегда. Если меня звали к маме, то нужно было быть веселым, что-то рассказывать, развлекать ее... Иначе «Ну почему ты такой кислый, Норржич? Смотри, мама расстраивается, глядя на тебя...» И я начинал ее веселить. Сначала через силу. А потом и сам увлекался –много ли ребенку надо?.. Рассказывал то, что самому было интересно. И посреди фразы слышал «Ну хватит, хватит, принц. Маменьке пора отдыхать». И я шел к себе, чувствуя себя этакой цирковой собачкой на арене: вышел – показал фокус – ушел. Он хмыкнул. – По правде говоря, так себе из меня была собачка. Никогда не знал, когда номер заканчивается. – А ваша мама сама не говорила, что ей нравится, что нет? Не заступалась за вас? – в голосе Тейра чувствовалось волнение. Норржич перевел дыхание и еще раз хорошенько приложился к фляжке. Оставалось самое трудное. – Она... Она не могла, – наконец ответил он. – Ее болезнь разрушала ее мозг. Началось с того, что она стала путать слова. Сначала похожие, вроде пирог и порог. Помню, я даже смеялся... Думал, это мама так шутит. Потом слова стали забываться. Потом какие-то факты, события.... Наконец кентавры. Мы. Потом вместо реальных кентавров появились вымышленные. Она разговаривала с пустотой. Смеялась или плакала без причины. Или злилась. Переворачивала мебель, била посуду... Один раз нашла нож... Этого не заметили, меня пригласили к ней. Мне было десять. Не знаю, что ее рассердило... Он лег на пол и свернулся клубком, подтянув колени к животу, чувствуя, как его начинает трясти. – Никогда не забуду, – прошептал он. – Не знаю, где были слуги... Не забуду ее крик, горящие глаза и нож в руке... Он всхлипнул, пытаясь подавить рыдания, и тут же почувствовал, как руки Тейра обхватили его за плечи, как когда они переходили пропасть. От их живого тепла стало чуть спокойней. – Это был день, когда кончилось мое детство, – продолжил он. – До этого вся эта история с маминой болезнью была чем-то вроде игры – неприятной, но, как казалось, поправимой. Она все равно оставалась мамой. Когда я видел ее больной, то ее образ все равно смешивался с тем, который я запомнил, когда она была здорова. Я все еще видел в ней ту мамочку... Он вытер щеки ладонью, помолчал, справляясь с перехватившим дыханием. – Потом все рухнуло. Она стала для меня каким-то потусторонним существом, которого я боялся... И... Боги... Правду говоря, в какой-то момент я почувствовал отвращение. В последние пару лет перед смертью она была как младенец – ее нужно было кормить с ложечки, ну и ухаживать как за младенцем. Конечно, все это делали слуги, сиделки, а не я. Но я приходил, видел ее нечесанную, неопрятную, от нее дурно пахло... Признаться, я молил богов, чтобы это скорее кончилось. Он снова помолчал, задумавшись. Затем продолжил. – Вот и ответ на ваш вопрос. За эти годы я научился досконально чувствовать настроение, состояние других. Не ради выгоды, или чтобы что-то получить – просто чтобы выжить. А иначе как общаться с существом, которое знакомит тебя с цветами на подоконнике? И начинает душить, если делаешь что-то не так – при условии, что «так» и «не так» неизвестны, да еще, судя по всему, постоянно меняются? Как найти грань между веселостью и тем, чтобы никому не мешать? Или с отцом, который одновременно хотел, чтобы ты верил, что все будет еще хорошо, – и при этом переживал вместе с ним его отчаяние? При отце приходилось каждый раз делать вид, что ты подыхаешь от счастья, когда нужно было навестить мамочку, – потому что чуть меньше энтузиазма и блеска в глазах – и он впадал в ярость. Или с сестрой... «Норр, почему ты не помогаешь ухаживать за мамой? – Норр, ну что ты путаешься под ногами?!». Когда все требуют от тебя совершенно разных вещей, часто противоположных – и почти всегда одновременно... А если не угадываешь – то ты эгоист, лентяй, тебе лишь бы сбежать, думаешь, нам легко... И так годами. Знаете, наверное, я потому так и боюсь высоты. Я всю жизнь провел, балансируя на таком мосту, как вчера. Только не было рук, чтобы меня направлять. И никто не позволял закрыть глаза и не видеть. Они долго молча лежали рядом. Затем Норржич услышал голос Тейра. – Почему вы один несли все это? Вы были ребенком – а значит, самым слабым и незащищенным из всех. Как они могли переложить на ваши плечи всю эту боль? Это какая-то дьявольская несправедливость и жестокость. – Ну, видимо... – он замолчал, чувствуя, как снова волной подступают слезы. – Видимо, больше я ни на что не годился. Тейр промолчал, чувствуя как вздрагивают от рыданий плечи кентавра.***
На следующее утро погода порадовала. Умытая природа была великолепна. Дышалось легко, ноги словно сами несли вперед. Путь, однако, оказался более далеким, чем предполагал Норржич, так что к Энтуриону они выбрались только на закате. – Энтурион... – мечтательно протянул Тейр, глядя на сверкавшую золотом в последних лучах солнца ленту реки. – И легендарная Скала-дракон посреди него... Говорят, это действительно дракон, убитый в схватке и окаменевший. Скала Орх-рок, так вы ее называете, верно? Норржич кивнул. – Я бы не сказал, что она такая уж легендарная. Просто говорят, что никто никогда не взбирался на нее. Такая вот непокоренная скала посреди Энтуриона. – Я знаю, – сообщил Тейр, грустно улыбаясь. – Это очень трудно – покорить ее. А еще все боятся, что дракон проснется. Или не проснется, но как-то отомстит. – Да, верно. – Знаете, мы с Амиром мечтали ее покорить, – признался Тейр. – В самом деле? – Угу. Точнее, это он мечтал. Он придумал целую историю о том, как однажды он отправится сюда и взберется на Орх-рок посреди легендарного Энтуриона... – Тейр говорил нараспев, словно бард, исполняющий балладу. – И тогда все узнают об Амире – покорителе драконов... Он всегда мечтал о чем-то великом... Тейр замолк, чувствуя, как вновь перехватывает дыхание и с горечью заметил про себя, что то, что он рассказал свою историю Норржичу, хоть и помогло – но совсем немного и ненадолго. Похоже, ему не вырваться из этой клетки, не перейти пропасть... – Давайте спать, – услышал он мягкий голос кентавра. – Завтра нужно найти мост и переправиться на другой берег. Тейр послушно подбросил хвороста в костер, завернулся в плащ и задремал, а Норржич еще долго сидел, глядя в огонь, и о чем-то думал...***
Наутро, спешно позавтракав и сложив вещи, они засобирались продолжить свой путь. Кентавр уверенно повернул на север и, пройдя несколько шагов, обернулся, не слыша шагов спутника. – Что? – Вы уверены, что нам туда? – уточнил Тейр. – Если я правильно помню карту, то Карр-Амм-Дахх на юге от нас. – Да, абсолютно уверен, – в голосе Норржича не звучало ни капли сомнения. – Идемте? Все еще сомневаясь, Тейр последовал за ним. Дорога была трудной, то и дело приходилось продираться через какие-то заросли. Энтурион, текший внизу, расширялся, течение его становилось все более бурным. Вода зловеще гудела, выворачивая небольшие камни с берега. Вскорости после обеда Тейр высказал беспокоящую его мысль. – Принц, тут не может быть моста. Никто не станет возводить мост в широком течении реки. Нужно вернуться. – Мы пришли. Норржич оглянулся и пристально посмотрел на принца. – Вы правы, тут нет моста. Зато есть он. Раздвинув кустарники, росшие на краю обрыва, Тейр увидел огромную скалу, возвышавшуюся посреди реки. Скалу в виде взметнувшего голову дракона. Орх-рок, Скала-дракон. Тейр застыл, глядя на нее. Сюда они стремились с Амиром в своих мечтах. Здесь должна была закончиться история Амира–пажа и начаться история Амира – покорителя дракона... – Думаю, вы знаете, зачем мы здесь, – услышал он голос Норржича. – Исполните его мечту. А сами перейдите пропасть.***
Ледяная вода обжигала кожу, словно кипяток. Входя в нее с кулоном Амира на шее, Тейр испытывал сильное искушение броситься в нее ничком, чтобы прекратить эту пытку. Однако он знал, что от этого может отказать сердце, и потому продолжал продвигаться медленно, шаг за шагом. Лишь когда она дошла ему до пояса, он окунулся и поплыл к Орх-року. Течение тут же подхватило его, сбивая с направления, вода слепила глаза, заливалась в нос. Он барахтался, хватался за подвернувшиеся под руку валуны – но они предательски подавались и укатывались. Цель приближалась куда медленнее, чем ему бы хотелось. Напряженные мышцы стало сводить судорогами от холода. В какой-то момент, вынырнув, он обернулся и увидел берег, на котором остался Норржич. Далеко, слишком далеко. И Орх-рок словно застыл на месте, – не приближается, кажется, вообще, несмотря на все усилия... Небольшая волна толкнула его на камень, торчащий над поверхностью. По ребрам разлилась жгучая боль, которую, по счастью, тут же скрадывал ледяной холод. Еще одна захлестнула его с головой, отрезая от внешнего мира, не пропуская воздух в легкие. Тейр перестал ориентироваться, где верх, а где низ, и в тот же момент его руки замерли, обессилев. Несколько мучительных секунд он погружался все глубже, не имея сил, да и желания что-либо сделать. В конце концов, если и умирать, то вот так, пытаясь исполнить мечту самого близкого тебе человека... Его нога неожиданно наткнулась на что-то твердое. Он оттолкнулся – и тут же оказался над поверхностью воды – кашляя, судорожно пытаясь вдохнуть. Каким-то краем сознания он почувствовал, что течение стало не таким сильным и, насколько мог оглянувшись, понял, что находится на отмели, ведущей к подножью Скалы-дракона. С растущей надеждой он начал снова продвигаться вперед, стараясь не упустить дно под ногами. Один раз в дне оказалась какая-то яма, и он снова ушел под воду с головой, едва успев хлебнуть крошечный глоток воздуха. Снова бездна без верха и низа. По счастью, легкие, в которых оставался кислород, сыграли роль поплавка, и его вытащило на поверхность. Дно поднималось – и вот он, вконец обессиленный, рухнул на темно-серый базальт у самого основания скалы. Подъем по скользкому камню показался ему продолжением его кошмаров. Сколько раз он оскальзывался, ломая ногти, сдирая кожу с онемевших от холода пальцев, – он не смог бы сказать. Мешая забытье и явь, он несколько раз думал, что падает, – и только в последний миг что-то мешало ему разжать судорожно сжатые руки. Наконец он оказался на крошечной, чуть больше его стопы, ровной площадке высоко над водой. Если смотреть со стороны, она казалась макушкой каменного ящера. Поняв, что двигаться дальше некуда, Тейр отдышался и, сняв с шеи монетку Амира, как мог аккуратно приладил ее на каком-то каменном выступе. Металл тускло блеснул на солнце.***
Казалось, все складывалось не так и плохо. Он слабо представлял себе спуск по «шее» каменного ящера: камень там был гладкий, отшлифованный ветром, – зато опыт подсказывал, что если уж он смог проплыть половину ширины реки и добраться до скалы, то, видимо, сможет повторить это еще раз, чтобы добраться до противоположного берега. Приняв решение, он начал неловко разворачиваться на малюсеньком пятачке относительно ровного камня – «макушке» дракона. В какой-то момент ему пришлось отпустить обе руки, чтобы повернуться поудобнее – и как раз в этот момент налетел резкий предательский порыв ветра. Если бы Тейр держался – ветер не составил бы для него большой трудности. Увы! В том крайне неустойчивом положении, в котором он находился – и несильного толчка оказалось достаточно. Он почувствовал, что начинает крениться на бок. В панике попытался ухватиться за скалу – но пальцы только скользнули по холодному камню, не встретив опоры – и принц с коротким вскриком полетел в бурлящую ледяную воду. Ему повезло. Если бы дно у подножья Орх-рока было одинаково пологим с обеих сторон – он разбился бы насмерть. Однако с той стороны, куда он упал, дно резко уходило вниз, создавая необходимую глубину. Он оказался словно в кипящем ледяном котле. Вода бросала его, била о вывороченные ею камни, не давала дышать, слепила... Довольно скоро он перестал понимать, где он и что происходит – не говоря уж о том, чтобы сообразить, в какую сторону плыть. Ощущая себя невесомым и хрупким во власти этой жестокой стихии, он ясно понимал лишь одно – это конец. В какой-то момент голова его наполнилась тяжелой болью – видимо, какой-то камень ударил его по затылку, – и в тот же момент он увидел себя в зале из своих снов. Он по-прежнему сидел в клетке, сотканной из огненного демона – однако нечто начало меняться. Зал заливало водой – самой настоящей, той самой, что теперь через нос и глотку вливалась в его рассудок и душу. Несмотря на кажущуюся безграничность зала, уровень воды поднимался быстро, и вот-вот должен был достигнуть клетки, висящей под потолком. Тейр ждал этого как избавления. Он не знал, удастся ли ему выбраться, – или вода вместе с его темницей поглотит и его самого, – но уж от огненного демона он уж точно избавится навсегда! Вода плеснула мелкой волной, заливая дно клетки, подбираясь к демону, из огненного тела которого состояли прутья... Все выше... Выше... Демон не обратил на присутствие такого, казалось бы грозного, врага ни малейшего внимания. Он захохотал, пылая только сильней, и от его жара вода испарялась, а затем и вовсе отпрянула, откатилась назад, словно напуганное живое существо. Значит, не стоило и сражаться. Если всех вод Энтуриона недостаточно, чтобы погасить демонское пламя, то надеяться больше не на что. Последним усилием угасающей воли Тейр метнулся к прутьям клетки, надеясь обратиться пеплом от их жара прежде, чем успеет почувствовать боль или испугаться. Огонь метнулся ему навстречу, торжествующе взревев... ... И пропустил его. Он стоял на вершине Орх-рока, и не понимал, каким образом он помещается на такой маленькой площадке. Тем более не один. Видение ускользало от него – но хоть и краем глаза, но он смутно различал золотой силуэт, находившийся рядом, и вокруг него, и в нем самом, – силуэт, окутывавший его блаженным теплом и радостью, так же, как прежде демон окутывал непереносимым жаром. Новая монетка с дыркой поблескивала на нем, как частица солнца. Не было слов. Дух делился с ним своим торжеством – над драконом, миром, смертью... Легкое касание душ. Зов. Он потянулся было за духом – но что-то вдруг грубо дернуло его за ногу, удерживая. Уродливая демонская клетка хоть и стала почему-то меньше, давила так, словно весь земной шар лег ему на сердце. «Освободи меня!!» Золотое сияние окутало его плотнее, подсказывая, давая сил... И тогда Тейр ощутил, что сам становится влагой – каплями, струями, ручьями и гигантскими волнами она поднималась из его сердца, заливая демона, уничтожая его. Давая ему свободу. Немыслимый вой, – то ли злобы, то ли радости, заполнил собой все пространство. Он длился и длился, – а волшебная влага все лилась и лилась из души принца. И чем больше ее утекало, тем легче становился он сам. Он парил над землей, над мирозданием, временем, жизнью и смертью, и словно из дальнего далека видел, как рушатся стены черного зала, а за ними открываются новые горизонты, новые миры, новые пейзажи, – все, чего бы только он ни пожелал. Золотой дух, Амир – покоритель дракона, все еще был рядом, но Тейр вдруг понял, что больше не слышит его зова. Наоборот – его сердца коснулось что-то, больше всего напоминавшее доброе, светлое и немного грустное прощание. «Ты придешь сюда позже, Тейр...» Какая-то исполинская сила вдруг дернула его наверх, мешая восхитительные виды, словно разбросанные на столе игральные карты. Затем наступила темнота. ...Измученный, мокрый, продрогший до костей, избитый волнами кентавр на дрожащих от слабости ногах приблизился к берегу реки и отчаянным рывком перебросил на землю бесчувственное тело человека. Затем неловко и медленно выбрался сам, уже в человеческом облике, ничком рухнул на землю и, заставляя себя не засыпать, всю ночь смотрел, как его спутник изрыгает потоки речной воды вперемешку с рыданиями.