Игра стоит свеч

День обещал быть приятным. Я спокойно попивала кофе на рабочем месте, изучая список вопросов для блиц-интервью, который полчаса назад занесла Оля. Подруга была сама на себя не похожа: глазки сияют, щечки розовеют, улыбка такая, что у меня аж скулы свело. — Антипов? — только и спросила я, мысленно ставя Беловой диагноз «бабочки в животе — дурь в голове». — Антипов, — выдохнула она и тут же скороговоркой посвятила меня в свою личную жизнь. Последние несколько дней пресс-секретарь занималась наполнением своего сайта, опрашивала ребят из «Медведей», приходила на каждую тренировку команды, чтобы сделать фотоотчеты. Мало-помалу ее постоянное присутствие в Ледовом стало отчего-то нервировать девчонок из группы поддержки, особенно их руководительницу, которой с некоторых пор за каждым поворотом мерещились соперницы. Конечно, Оля об этом не подозревала, и все было относительно спокойно ровно до того, пока она не добралась до Щукина. Они встретились в спорт-баре, пообедали, пообщались. Беловой Егор интересен был вдвойне: не только как капитан косолапых, но и как объект моего вожделения, поэтому разговор одним интервью не ограничился и плавно перетек в дружескую беседу, в ходе которой журналистка между прочим решила выяснить, чем же он меня так зацепил. Впрочем, не преминула заметить Оля, ничего достойного внимания она так и не нашла. На ее беду, в этот момент в бар заглянула Марина и, увидев мило воркующую парочку, тут же решила, что Белова хочет увести ее ненаглядного, и задумала, как бы от избавиться от угрозы. На следующий день Касаткина предложила Оле написать статью и о группе поддержки и пригласила ее поучаствовать на тренировке, чтобы, так сказать, увидеть все изнутри. Подруга согласилась на эксперимент. Месть Касаткиной настигла журналистку в душевой, когда та, не ожидая подвоха, пришла туда после тренировки вместе с девчонками. Раздевшись и встав под душ, Оля с удивлением обнаружила, что осталась в помещении одна-одинешенька, одежда пропала, а дверь заперта. Правда, на скамейке лежало милостиво оставленное кем-то полотенце. Завернувшись в него, Оля принялась что есть мочи колотить в дверь, требуя выпустить ее, но никто не отзывался. Спустя пятнадцать минут, когда Белова уже поняла, что стучать и кричать бессмысленно, а выбить дверь ей не по силам, и успела запаниковать, в раздевалке вдруг раздались голоса и громкий ржач. Потом кто-то открыл наконец дверь, и Оля, вместо того, чтобы выйти, шарахнулась назад от столпившихся перед ней хоккеистов. Оказалось, изобретательная Касаткина позвала их всех, чтобы представить журналистку в самом жалком виде, мокрую, испуганную и дрожащую, да еще и навесила на дверь листок с обидной надписью «секретутка». В результате Оля смотрела на медведей, медведи пялились на Олю, причем реакция у парней была разная, от неодобрения глупой выходкой девчонок до откровенного веселья, однако никто ничего не делал, они просто стояли и смотрели, пока вперед, расталкивая парней локтями, не выбрался Антипов. С глухим рыком он сорвал с двери листок, закрыл собой Белову и разогнал товарищей, после чего наехал на Касаткину и вытребовал у нее Олину одежду, а саму Олю успокоил, утешил и накормил обедом. В общем, что мы теперь имеем: Антипов — герой месяца, а с Щукиным «и связываться забудь, мало ли что его ненормальной девке в голову взбредет, потом не отмоешься». Да уж, дела. Целовалась с Егором я, а прилетело ни в чем неповинной Оле. — Ну, что думаешь? — спросила меня подруга. — Касаткину надо наказать, — рассеянно ответила я, сжимая кулаки. — Да нет, — цокнула языком Оля. — Про нас с Антоном что думаешь? — По-прежнему считаю, что он для тебя плохая партия, — пожала плечами я, но, видя разочарование на ее лице, добавила: — Раз уж ты решила нырнуть в этот омут, отговаривать не стану, но считаю своим долгом предупредить, что черти там водятся знатные. — Мне нравится, что ты говоришь то, что думаешь, — улыбнулась Оля. — Ты же моя единственная подруга, я никогда не буду тебя обманывать, — на полном серьезе заявила я. — Обещаешь? — Обещаю. В порыве Олька обняла меня, и я все-таки искренне за нее порадовалась. Влюбился человек, ну и пусть даже в Антипова, зато взаимно и препятствий никто им не чинит. Мне оставалось только надеяться, что подруга будет счастлива. — А у тебя-то как дела? — спохватилась Белова. — Все хорошо, — отмахнулась я. Мне особо нечего было рассказывать, разве что о концерте. Про Калинина я умолчала. Я с ним вообще с тех пор не виделась. Утром, на обратном пути, Стас, конечно, извинился за неподобающее поведение, но четко дал понять, что от своих намерений не откажется, а я так же четко дала понять, что мне его намерения параллельны, впрочем, как и он сам. Все это осталось невысказанным, но мы отлично поняли друг друга и попрощались довольно холодно. Может, это и к лучшему, хоть доставать меня больше не будет, мне и без него есть чем заняться. Вот, например, блиц-интервью. После того, как Оля ускакала, я внимательно его прочла. По сути, это была обычная анкета и речь здесь шла о предпочтениях и увлечениях. Помню, у нас по лицею гуляли такие тетрадочки с похожими вопросами, которые нужно было заполнять и передавать дальше, порой они облетали весь лицей, а еще использовались как повод познакомиться с понравившимся мальчиком из старших классов. Так вот тут тоже самое: любимый фильм, любимое блюдо и все в том же духе. И зачем только Оле это нужно? А мне уж тем более. Но назвался груздем — полезай в кузов, сегодня я встречаюсь с Назаровым. Только я сделала последний глоток кофе, как дверь с грохотом распахнулась, жалобно подпрыгнув на петлях, и в кабинет ворвался отец. При этом вид у любимого папочки был такой, что мне тут же захотелось спрятаться под стол. Что я, собственно, и сделала бы, не будь в кабинете Сережи и Грымзы, тоже, кстати, не на шутку струхнувших. Я понадеялась было, что кто-то из них попадется под горячую руку, но папа направился прямиком ко мне. — Ну и как это называется?! — грозно вопросил он, уперев руки в бока и буравя меня взглядом. — Что? — пискнула я, лихорадочно соображая, где успела накосячить. — Почему у нас до сих пор нет главбуха? — А, так вот в чем дело. — Третью неделю, София Ильинична, третью неделю! — Он с размаху ударил кулаком по столу, и я от неожиданности вжалась в спинку стула, а листки едва не смело ударной волной. К несчастью, папа обратил на них внимание. Что тут началось… Отец орал около получаса, как только связки не сорвал. Обвинил меня, наверное, во всех смертных грехах, самым страшным из которых, по его мнению, было страдание херней на рабочем месте, и припомнил все промахи, какие только смог. И ладно бы он кричал на меня наедине, так нет же, и под ехидным взглядом Грымзы Ивановны, которая едва не потирала ручки от удовольствия, мне было особенно паршиво. — Все к чертям летит, с тех пор как Светлана Петровна ушла, — это он о бывшем главбухе. Женщина уволилась в связи с переездом в столицу, но есть у меня подозрения, что папочка просто доконал ее своими придирками. — Со дня на день налоговая нагрянет, а эти курицы в бухгалтерии отчетность в порядок привести не могут, только кудахчут, и кому все приходится делать? Мне! А ты думаешь, у меня на это время есть? Нет у меня на это времени! Это у тебя его, смотрю, валом! Для чего, спрашивается, я взял тебя на работу? Вот этим заниматься? — он снова взял листки с вопросами и швырнул их мне в лицо. Это было уже слишком. Я вскочила со стула, уперлась кулаками в стол и заорала на него в ответ: — Да ты задолбал меня уже со своей работой! Если знал, что я не справлюсь, нафига было меня сюда запихивать? Решил, что самый умный, да? Методы воспитания у него, видите ли, такие! Макаренко, блин! А то, что я из академии сразу сюда бегу, а потом по ночам рефераты пишу, тебя не волнует! Мало того, что ношусь, как сивка-бурка, не высыпаюсь ни черта, так теперь вообще хочешь меня личной жизни лишить?! Контратака подействовала: отец заткнулся и только молча пыхтел, вращая глазами. Я бросила быстрый взгляд в сторону сотрудников. У-у-у гады, могли бы тактично выйти под шумок, так нет, все еще стоят и смотрят. Так бы и врезала обоим! — София Ильинична, — сбавив тон на пол-оборота, снова начал было отец, но я больше не хотела его слушать. — Я требую, чтобы… — Да пошли вы, Илья Романович! — выкрикнула я, вскочив из-за стола и пулей вылетая из кабинета. Напоследок так хлопнула многострадальной дверью, что в ушах зазвенело. Меня трясло от обиды и злости, глаза застилали слезы, и я бежала куда-то, не разбирая дороги. Попадись мне кто сейчас на пути, порву нахрен! Отец обвинил меня совершенно незаслуженно. Я помнила, что от нас сбежал главбух, и с тех пор, как вернулась из Питера, проводила по двадцать собеседований в день, потому что бухгалтеров в нашем городе как собак нерезаных, но вот хорошего среди них днем с огнем не сыщешь, а требования папа выдвинул нешуточные. Нам ведь абы кого не надо, нам самого лучшего подавай, квалифицированного, с обширным послужным списком и с идеальной репутацией! А самое главное, чтоб они на конкурентов не работали и не сливали информацию! И где такого найти? Вот если он такой умный, пусть сам с этим и разбирается! А с меня хватит, я увольняюсь! Хотелось на воздух. Плевать, что на улице ноябрь месяц, а я без верхней одежды — сейчас было не до этого. Бегом спустившись по эскалатору, я пронеслась по холлу первого этажа и завернула за угол, пробираясь к выходу. Впереди был фонтан, и, обогнув его, я бы в считанные секунды оказалась на улице, если бы вдруг с размаху не налетела на какого-то неуклюжего, совершенно не вовремя подвернувшегося мужика. — Вот черт! — выругалась я, схватившись одной рукой за бортик фонтана, чтобы удержаться на ногах. — Смотри, куда прешь, козел! — Вообще-то это ты в меня врезалась, — раздался над ухом голос, от которого внезапно все сжалось внутри. Я подняла глаза и меня начал пробирать смех. Истерический такой, совершенно ненормальный, и я зажала рот ладонью, чтобы он не вырвался наружу. — Софи, с тобой все в порядке? — На меня смотрел Щукин. Тот, который Егор. Обеспокоенно так смотрел, с искренним участием, отчего мне почему-то отчаянно захотелось его ударить. — Да у меня вообще все отлично! — выкрикнула я, порываясь сбежать. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда. Но он не пустил. Удержал за руку, развернул к себе, снова спросил: — Пахомова, что случилось? Ты сама не своя. — Не своя, не твоя, вообще ничья, — пробормотала я, наблюдая за тем, как округляются его глаза. Хм, не знала, что они у него могут приобретать такой размер. Что он вообще тут делает? — Что ты здесь забыл? — Я задала этот вопрос вслух, не особенно надеясь на ответ, просто нужно было перевести дух. — Подарок маме пришел купить, у нее скоро день рождения, — Егор присел на бортик, что категорически запрещалось правилами торгового центра, но метнувшийся было к нам охранник, заметив меня, сделал вид, что проверяет связь по рации. — Мы с Димкой скинулись, но я понятия не имею, что купить. Вот, — он зачем-то показал мне деньги. — Может, посоветуешь, что можно взять на эту сумму? Мы хотели мультиварку, но я в них не разбираюсь. — Вы бы еще сковородку ей приперли, — проворчала я. — Твоя мама день рождения будет отмечать, а не международный день повара. Подарите духи. — Духи? — с недоверием переспросил Щука. — Это же совершенно бесполезный подарок! — Неправда, — не согласилась я. — Очень нужный и очень, между прочим, приятный. Какими она пользуется? — Понятия не имею, — пожал плечами Егор. — Кажется, был флакончик… Такой синенький. — Да, тяжелый случай, — вздохнула я. И тут меня озарила новая идея. — Пойдем-ка со мной! Я схватила Егора за рукав и потащила в сторону косметического бутика. Парень не сопротивлялся, доверив дело профессионалу, и вскоре мы уже выходили оттуда с подарочным сертификатом на руках, еще и скидочку неплохую оформили. Щукин, по-моему, остался доволен, а я пришла в себя. Настолько, насколько это было возможно в компании Егора. — У вас тут можно где-нибудь перекусить? — Егор убрал сертификат в спортивную сумку, из которой торчала клюшка. — Мне на тренировку скоро, а я голодный, как сто тысяч волков. — Можно, — кивнула я. — Поднимись на третий этаж. Вон, на лифте быстрее будет. Хоккеист проследил за моим взглядом, а потом снова посмотрел на меня, да еще так пронзительно, что я снова чуть не поплыла. Да, я помню, что обещала выкинуть голубоглазого из головы, но, оказывается, это очень проблематично, особенно когда он так смотрит! — А ты? — явно смущаясь, предложил он. — Может, пообедаешь со мной? Мне этого не хотелось, но… Ладно, вру, очень даже хотелось. Только вот чем больше времени я проводила с Егором, тем сильнее меня тянуло к нему. Пробуду с ним еще хоть пять минут, и все — щиты, которые я старательно возводила между нами, полетят коту под хвост. А он вообще ведет себя как ни в чем ни бывало, как будто между нами не произошло то… что произошло. Как будто не было того поцелуя, что снес нам обоим крышу, и не было зимнего холода в его глазах, когда он говорил, что нам лучше больше не встречаться. — Как-нибудь в другой раз, — отказалась я. — Мне работать надо. А еще с вашим Назаровым встретиться. — Зачем? — настороженно спросил он. — Интервью ради. Оле помогаю. Кстати, о птичках, — вспомнила я. — Вернее, о рыбах. О тупых, безмозглых рыбах. Твоя Касаткина вконец офонарела? — Ты о чем? — опешил Егор. — О чем, о чем… О том! — разозлилась я, и эта злость погасила нахлынувшие было чувства. — О дурацком розыгрыше над Беловой. Ты, между прочим, тоже там был и ничего не сделал, а организовала все твоя Марина, чтоб ты знал. — Я с ней поговорю, — мрачно пообещал Егор. — Поговори-поговори, а не то я лично ей все кудряшки пообдираю! Будет знать, как… — я наткнулась на его взгляд и замолчала, правда, ненадолго. — Что ты на меня уставился? Щука и вправду разглядывал меня с интересом, как будто впервые увидел. — Ничего, — покачал он головой. — Просто ты какая-то другая стала. Это все… из-за меня? — Вот еще, — фыркнула я. — Много чести. Я вообще всегда такая была, сам виноват, что не сразу разглядел. — Так, Софи, тормози, не хватало еще с ним здесь отношения выяснять. — Ладно, я пойду к себе, а ты иди, корми своих волков. Елену Константиновну от меня поздравь. Егор хотел сказать что-то еще, но я решила, что разговор окончен и сбежала. После пережитых только что эмоций думать вообще ни о чем не хотелось, я лишь знала, что мне нужно подняться обратно в кабинет и забрать разбросанные по полу листы со злосчастным интервью. И только на лестнице меня накрыло. Лестница была служебная, ее пролеты сейчас пустовали, и я, не найдя ничего лучше, забилась в угол, упав на пятую точку и подтянув к себе колени. Сжала виски руками, — отчего-то сильно разболелась голова, — и закрыла глаза. Посидела в тишине, собирая мысли в кучку, но уже через пару минут бросила это бесполезное занятие, выяснив только одно: я дура. У меня был такой шанс наладить отношения с Егором, а я его бездарно профукала. Он теперь, наверное, думает, что я истеричка. Но угораздило же его припереться в торговый центр именно в такой момент! Тут меня и нашел Сережа. — София Ильинична, ты спишь, что ли? — после неудачных попыток дозваться, он потряс меня за плечо, и я приподняла голову. — Нет. — Голос звучал хрипло, тело затекло. Неужели и правда заснула? Взглянула на часы: полтретьего, значит, мое сознание потухло не больше чем на пятнадцать минут, ну и то хорошо. А вот то, что меня обнаружил Сергей — плохо. Он, конечно, мальчик милый и все такое, но слухи среди сотрудников все равно теперь поползут. — Папа где? — спросила я. — Илья Романович? — Ушел, — хмыкнул подчиненный. — Почти сразу после твоего фееричного выступления. Правда, мы с Нелли Ивановной все равно огребли за компанию. — Не мне же одной получать, — пожала я плечами, глядя на его недовольное лицо. — Ладно, пойдем поработаем что ли? Вечер прошел спокойно. С отцом я больше не виделась и, закончив дела на работе, пошла на встречу с Назаровым. Попробовать себя в роли журналиста оказалось довольно интересно, мы проболтали около двух часов, и я узнала много интересной, но абсолютно ненужной информации. А потом, как бы мне ни хотелось, все равно пришлось идти домой, потому что ночевать мне больше было негде. Оставалось только надеяться, что отец укатил куда-нибудь подальше, в Москву, например. Но он был дома. Заехав в гараж, я обнаружила его машину, а в дальнем углу… Я даже зажмурилась, а потом осторожно приоткрыла один глаз, проверяя, не померещилось ли мне. Открыла второй и, завизжав от восторга, бросилась к новенькой, сияющей отполированными боками машинке. Обошла ее со всех сторон, нежно погладила крышу, провела пальчиками по зеркалу, любуясь плавными изгибами линий. Подергала ручку дверцы: заперто. Заглянула в салон, счастливо вздохнула, оглядывая обтянутые белой кожей сиденья. Ключей поблизости не обнаружилось, но я и так знала: это мое. Эта красавица просто не может принадлежать кому-то другому. Не так давно мы с отцом спорили насчет модели машины, которую он обещал мне купить, когда я согласилась выйти на работу. Спор был довольно бурным: он настаивал на Ниссане, опираясь на небольшой расход топлива, комфорт и относительно невысокую цену, я же, в свою очередь, уперлась и не хотела ничего, кроме Мини-Купера. И вот теперь автомобиль стоял здесь, тот самый, о котором я мечтала, и цвет у него был точь-в-точь такой же — белый кузов, черная крыша и в тон ей — зеркала. Это была любовь с первого взгляда. Как же мне хотелось поскорее сесть за руль и ощутить всю ее мощь! — Любуешься? Отец подошел неслышно и некоторое время наблюдал за мной. Я повернулась к нему. Обида уже прошла, растворилась в светлых эмоциях, и теплое чувство к папе снова просыпалось в груди. Не говоря ни слова, я подошла и обняла его, а он покрепче прижал меня к себе и облегченно вздохнул. — Ты хоть понимаешь, что нанесла удар по моего авторитету, наорав на меня перед подчиненными? — спросил он, и не думая меня отпускать. — Угу, — уткнувшись ему в грудь, шмыгнула я носом. — А ты понимаешь, что нанес удар по моей психике, унизив меня перед ними же? — Прости, дочь. — И ты меня прости, пап. Мы простояли так несколько минут, а потом над моей головой что-то звякнуло. Я посмотрела наверх: в папиной руке были зажаты ключи. — Ну что, покатаемся?