Игра стоит свеч

Сонную тишину раннего утра разорвал телефонный звонок. Я уже не спала, но высовывать нос из-под теплого одеяла не торопилась, наслаждалась ленивой полудремой, распластавшись на животе и обнимая подушку. А что, имела право. Сессия была закрыта, а отпуск отец продлил до конца практики, которая еще не началась, так что мне в кои-то веки не пришлось подрываться спозаранку и сломя голову нестись сначала на учебу, а потом на работу, и я решила в полной мере воспользоваться этой передышкой. Телефон продолжал настойчиво звонить. Не меняя положения тела, я протянула руку и, пошарив ею по соседней подушке, ухватила источник звука и подтянула его к себе. С дисплея мне улыбалась довольная моська Димы Щукина, это было фото с вечеринки, и, глядя на него, я тоже невольно улыбнулась. Димка, наверное, единственный человек на свете, которому я рада в такую рань. — Привет! — Привет. Софи, мы можем сегодня встретиться? Его интонации заставили меня мгновенно посерьезнеть. Я даже села на кровати и плотнее прижала телефон к уху. — Конечно. Я свободна целый день, говори, где и когда. — Я не стала задавать лишних вопросов, понятно, что обо всем он расскажет при встрече, но в голове зазвенело тревожное: что-то случилось. — Давай в спорт-баре… — парень запнулся. — Нет, в кофейне на площади, знаешь, где это? — Найду, — пообещала я. — Буду через час. Положив телефон обратно на кровать, я отправилась в душ, по дороге размышляя о том, что стряслось у Щукиных. Голос у Димы был каким-то… взволнованным? Нет, скорее упавшим, потерянным, и, судя по времени на часах, он давно не спал, выжидая, когда можно будет набрать мой номер. А вдруг… По телу холодной змеей скользнуло беспокойство, распугав заметавшиеся в голове мысли, проползло по позвоночнику и свернулось где-то в области солнечного сплетения. А вдруг что-то случилось с Егором? В считанные секунды в голове пронеслось множество теорий того, что могло произойти, одна другой страшней, так что в ванной у меня все валилось из рук, и я кое-как закончила утренние процедуры, а вернувшись после них в свою комнату, толкнула дверь и замерла на пороге. После Нового года и разговора с медвежьим капитаном я твердо решила начать новую жизнь, избавившись от груза старых проблем и налегке вступить в счастливое беззаботное будущее, которое меня непременно где-то ждало. И начала я с ремонта, потому что ванильно-облачное безобразие, творившееся в моей комнате, порядком действовало на нервы, да и вообще, крушить все вокруг себя было до чертиков приятно. Первым делом я собрала все свои игрушки и подростковую одежду — все, что смогла найти и с боем отобрать у излишне сентиментальной мамы, — и аккуратно упаковав в пакеты, отвезла туда, где эти вещи были по-настоящему нужны. Затем с помощью родителей избавилась от мебели, рассовав ее по другим комнатам, и принялась за обои. Остервенело отрывая кусок за куском, я навсегда прощалась с той девочкой, которой была до поездки в Москву, наивной, верящей в сказки, девочкой, которая все еще жила где-то внутри. В теории все это звучало, конечно, красиво. А на деле сессия стала набирать обороты, времени катастрофически не хватало, и мой энтузиазм постепенно угасал, а после и вовсе сошел на нет… И теперь комната подмигивала мне лишенным штор окном и тоскливо топорщилась остатками обоев. — Я обязательно все доделаю, — прошептала я, погладив серую стену. А потом, уже захлопнув дверь, добавила: — Когда-нибудь. А пока вернулась в гостевую комнату, служившую мне временным пристанищем, и стала собираться. Не хотелось заставлять Диму ждать. Найти кофейню не составило труда, я без этих заведений вообще свою жизнь не представляю, и в окрестностях академии знаю каждую забегаловку. Кофе я люблю только свежесваренный, без сахара, молока и прочей мишуры — крепкий и честный на вкус. У многих, правда, от такого глаза бы повыпадывали, а мне ничего, в самый раз. Мама всеми силами пытается бороться с моей привычкой, предрекая проблемы с сердечно-сосудистой, и я все, конечно, знаю, но все равно не могу отказать себе в удовольствии выпить пару чашечек в день. Димка мне сразу не понравился. Он сидел за столиком, опустив плечи и глядя в какую-то невидимую точку перед собой, так что меня заметил, только когда я устроилась напротив него. — Не помешаю? — А? — отвлекся он от созерцания узоров на скатерти. — Конечно нет. — Рассказывай. — Вблизи он выглядел еще хуже: под глазами мешки, волосы лежат как попало, в глазах — хмурое небо, готовое вот-вот пролиться дождем. — Меня из команды выгнали. Я охнула, откидываясь на спинку стула. Думала, что пока добиралась, перебрала все возможные варианты произошедшего, но такого уж точно не ожидала. — Как это? — А вот так. — Дима запустил пятерню в волосы, опираясь локтем о столешницу и на меня не глядя. — Помнишь, я тебе про олимпиаду говорил? Я помнила. Он рассказал мне, что произошло дальше, а я слушала и офигевала от методов их тренера. Подумаешь, пропустил одну игру, по уважительной же причине, что ж с плеча-то рубить? А как же шанс на исправление? Дима хороший вратарь, кроме того, основной. Кто теперь ворота будет защищать? Этот их, второй… Я покопалась в воспоминаниях и выудила оттуда образ милого увальня, вечно обитавшего на скамейке запасных. Да уж… — Парни из команды с Макеевым вашим разговаривали? — Да нет вроде, — не очень уверенно ответил Дима. — Да и зачем это им? — Как зачем? Вы команда или где? Ну ладно они, Егор хоть за тебя заступился? Щукин молча покачал головой. Я прищелкнула языком от негодования. — Он был против того, что я на олимпиаду поехал, а теперь, когда матч проигран, вообще со мной не разговаривает. У меня в голове это не укладывалось. Да, мне приходилось бывать свидетелем их конфликтов, но ссорились они обычно из-за пустяков и потом быстро об этом забывали, в конце концов мальчишкам свойственно делить игрушки и мериться силой. Но теперь, когда родному человеку нужна помощь, разве не должен брат встать на его сторону? Как Щука может так поступать? Что с ним произошло? Егор, которого я знаю, никогда бы не бросил Диму в беде… А с чего я вообще взяла, что хорошо его знаю? — Может, Макеев поймет, что без тебя «Медведям» не справиться, и позовет обратно? — вытряхивая эту нечаянную мысль из своей головы, предположила я. — Нет, не позовет, — вздохнул Дима. — Он принципиальный. Я задумчиво посмотрела на Щукина. Как же непривычно видеть его таким отчаявшимся. Сердце защемило. Я понимала его чувства. Убрать его из команды — все равно что меня из академии отчислить. Это как будто… почву из-под ног выбить. Ну ладно я, в академии без году неделя, а Дима в хоккее с детства, это его образ жизни, ее смысл. Диму надо выручать. Но как мне помочь ему? Тренер вряд ли будет меня слушать… Пододвинув к себе чашку с остывающим ристретто, я сделала глоток и ощутила на языке приятную горечь. Да, Макеев меня слушать не будет, а что, если зайти с другой стороны? — У вас когда следующий матч? — спросила я Диму, который меня от размышлений не отвлекал, сам о чем-то задумавшись. — У меня — не знаю, у «Медведей» — на следующей неделе, — безрадостно усмехнулся он, скрещивая руки на груди, и это выглядело так, будто он уже смирился с тем, что больше не является частью команды. — Можешь билеты достать? Попробую с Олегом Ивановичем поговорить, он же на все игры приходит? — Почти. Но, может, лучше не надо? — засомневался Щукин. — Я поговорю, — глядя ему в глаза, тихо, но твердо сказала я. — Спасибо. — Он впервые за все это время улыбнулся, но улыбка получилась неживой, натянутой, и от нее на щеках не заиграли привычные милые ямочки. От этой улыбки у меня в груди снова сжалось. — Ты прости, что я тебя из дома вытащил, у тебя, наверное, планы были… — Ты все правильно сделал, — поспешила заверить я. — Ты всегда можешь на меня рассчитывать. — Я запомню, — кивнул он. Мы некоторое время молчали. Дима оперся подбородком на сцепленные в замок руки и просто смотрел на меня, а я — на него. Не знаю, что именно он нашел в моих глазах, но его взгляд постепенно светлел. А у меня все время на языке вертелся вопрос, который я боялась задать, потому что он разрушил бы этот момент. Про Вику. Это ведь ради нее он поехал на эту злополучную олимпиаду, из-за нее покинул команду, так стоила ли игра свеч? Но я так и не спросила. *** В следующий понедельник в просторном холле третьей городской клинической больницы яблоку было негде упасть: всюду, куда ни глянь, толпились веселые, воодушевленные молодые люди в хирургических костюмах. Они громко переговаривались, не стесняясь окружающих, и делали селфи на память, хвастая в соцсетях своим новым образом и статусом, изучали таблички на дверях кабинетов и увлеченно обсуждали распределение. Все это могло означать только одно: лафа закончилась и начались трудовые будни — первая медицинская практика объявлена открытой. Я сидела у стойки регистрации с небольшой группкой однокурсников и с нетерпением ждала, когда же, наконец, за нами кто-то придет, потому что мы тут торчали, наверное, уже целую вечность. В голову начинало закрадываться подозрение, что нами просто некому было заняться, так как встречающийся медперсонал мелкими перебежками перемещался мимо нас, стараясь остаться незамеченным. Чтобы как-то развлечься, я в сотый раз разглядывала себя в большое зеркало на противоположной стене, и, надо сказать, вид мне нравился, хотя я безнадежно сливалась с подавляющим большинством студентов, одетых ровно так же: светло-голубое поло в сочетании с такого же цвета брюками, волосы убраны под чепчик, а на ногах медицинские сабо. Вот этот последний атрибут просто сводил меня с ума, это не сабо, а убийство какое-то: неудобная, твердая обувь нещадно натирала пальцы. Неужели в этих кандалах придется проходить всю практику? — София, а ты чего молчишь? — легонько толкнул меня плечом одногруппник. — В какое отделение хочешь попасть? — Ясное дело, в хирургию, — пожала я плечами. — Никогда больше ничего и не рассматривала даже. — Все туда хотят, — улыбнулся он. — Оно и понятно, там настоящая движуха, — вступил в разговор еще один парень с нашего потока. — Может быть, и на операции пустят посмотреть одним глазком. — Ага, курсе этак на четвертом… — С прошлого года распределение происходит не по желанию, — перебила всех староста. — Списки составляют заранее. Все расстроенно переглянулись. — Хотя тебя, — добавила Таня, глядя на меня, — возможно и правда отправят в хирургическое, как лучшую студентку курса. Ты это заслужила. Ну не зря же я посвящала столько времени учебе, зарабатывая себе рейтинг. Я была первой на курсе, так что даже не сомневалась, что меня допустят в святая святых больницы. Это всегда было моей целью, а потому мыслей о том, что что-то может пойти не так, даже не возникало. Впрочем, в голосе девушки звучала едва слышная досада: история о том, как я сдала зачет, быстро облетела коридоры академии, и те, кому пришлось несладко, испытывали некоторое замешательство по этому поводу. — Студенты-первокурсники! — Густой громкий голос заставил нас замолчать и обратиться в ту сторону, откуда он раздавался. Принадлежал он высокой дородной женщине средних лет, на чьей пышной груди терялся бейджик с надписью «Старшая медсестра». — Подойдите все ко мне! Студентов, измученных ожиданием, долго уговаривать не пришлось: медсестру в считанные секунды окружили плотным гомонящим кольцом. — Тихо! — Она призвала нас к порядку. — Слушаем меня внимательно. Вы уже, наверное, в курсе, что руководители практики распределили вас по отделениям. Сейчас я буду зачитывать список. Кто услышит свою фамилию, сразу отправляется по адресу и ждет на сестринском посту. Все понятно? Ответом ей послужило дружное мычание. Всем уже не терпелось оказаться в своем отделении и приступить к новым обязанностям. — Аникеев — кардиология. Парень, с которым я разговаривала пару минут назад, весело подмигнул мне и умчался в сторону лестницы. — Архипова — гинекология. Блин, ну почему у меня фамилия не в начале алфавита? Большая часть однокурсников уже разошлись по своим отделениям, а я все еще торчала в холле. Было немного волнительно, но я не нервничала, зная, что все равно скоро окажусь в хирургическом, нужно лишь немного подождать. Мальчики были правы: именно там происходит все самое важное, ведется постоянная борьба за жизнь и за судьбу человеческую, там, наверное, чувствуешь все острее и видишь — шире. Как же я хотела туда попасть! Это была моя детская мечта, рожденная в разговорах с дедушкой, взращиваемая и лелеемая под гнетом непонимания со стороны отца и, кажется, готовая вот-вот осуществиться. — Пахомова — терапия. — Ч-что? — Мне показалось, я ослышалась. — Терапия, — слегка раздраженно повторила медсестра. — Это здесь, на первом этаже. — Нет, постойте. — Я обогнула оставшихся ребят и подошла к женщине. — Это, наверное, какая-то ошибка. Я должна была пойти в хирургию. Я надеялась, что права. Меня — в скучную терапию? Да быть такого не может! Это точно или ошибка, или чья-то злая шутка. Сзади послышались смешки, но я не обращала на них решительно никакого внимания. — Скажите, пожалуйста, кто составлял списки? — Сейчас… — медсестра перелистнула страницу. — Где же… А, вот. — И она показала мне знакомую размашистую роспись. — Руководитель вашей практики, Олег Сергеевич Волков. Девушка, вы куда? Куда-куда, на Кудыкину гору. Видела я уже сегодня этого упыря, он мимо проходил полчаса назад, значит, на рабочем месте должен быть. Нет, ну мало он моей крови попил за прошедший семестр? Я быстро пересекла коридор, оказавшись в другом крыле больницы, где располагалось хирургическое отделение, миновала приемное, там на меня никто не обратил внимания, кроме ожидавших дальнейших распоряжений однокурсников на посту. Отмахнувшись от удивленных возгласов этих счастливчиков, я направилась к ординаторской. Перед ней я чуть постояла, переводя дыхание и пытаясь усмирить клокочущий внутри гнев. Не особо получилось, поэтому я бросила попытки и, постучавшись, сразу же толкнула дверь. Волков в ординаторской был один. Увидев меня, он как будто совсем не удивился. — Можно с вами поговорить? — Я без приглашения зашла в кабинет. Если бы он сейчас ответил отрицательно, я бы все равно тут осталась. — Пожалуйста. — Профессор отставил в сторону чашку чая, которую до этого держал в руках. — Олег Сергеевич, почему вы определили меня в терапию? — Мой голос слегка дрожал. Меньше всего мне хотелось быть здесь и выяснять отношения с Зубастым, под строгим взглядом которого я всегда чувствовала себя неуютно, но у меня была цель, и я к ней шла. — А что, собственно, не так? — ровным голосом спросил он, изогнув одну бровь, что одновременно могло означать и удивление, и презрение, и холодное равнодушие. В такие моменты в его лице проступало и вправду что-то хищное, волчье. Я задохнулась от переполнявших меня эмоций и, не найдя слов, которые бы помогли мне обосновать свою позицию, просто выпалила: — Я хочу в хирургию! — А чем вам терапевтическое отделение не угодило? Там что, не врачи работают? — Это не то, что мне нужно. — В душе начинала закипать обида, настолько сильная, что она готова была выплеснуться наружу слезами. Хотелось, как в детстве, сжать кулачки и затопать ногами. — Олег Сергеевич, я заслуживаю хорошей практики, я лучшая студентка на курсе… — Но не единственная, — поправляя очки, осадил он. — И рейтинг — это дело наживное, он еще ни о чем не говорит. Да он просто издевается. Целых полгода из-за одного-единственного пропуска он портил мне жизнь, придираясь по любому поводу, не давая спуску на семинарах, пытая на практических, добивая внеочередными рефератами, и теперь заявляет, что мои старания ничего не стоят? — Послушайте, Пахомова, — Волков сел на диван и принял совершенно расслабленную позу, будто бы намекая на то, что разговор почти окончен. — Насколько я помню, вы заявляли о том, что хотите стать великим врачом, новатором, заниматься частной практикой. Поверьте, сейчас ваш путь только начинается, а длиною он — в целую жизнь. Так почему бы не начать его в терапии? В сущности, какая разница, в каком отделении шваброй махать? Что? При чем тут швабра? И тут до меня дошел смысл его слов, и все вдруг встало на свои места. Он не забыл мое выступление на лекции. Я думала, расплата за это настигнет меня на зачете, а когда ее не последовало, расслабилась, и очень зря. Он приберег ее для практики. — Извините, — процедила я, — что побеспокоила Вас. Я пойду. — Идите, Пахомова, — слегка прищурив глаза, разрешил он. — И помните: «Sig Parvis Magna»*. Я резко развернулась, чуть не поскользнувшись на гладкой плитке пола в этих долбанных сабо, и быстрым шагом пошла к двери. По пути не сдержалась и выдохнула едва слышно: — Козел! — Вы что-то сказали? — Нет-нет, — обернувшись, поспешно заверила я. Надеюсь, он не расслышал, а то попросту со свету сживет, с него станется. Не знаю, показалось мне или нет, но в тот момент, когда я уже покидала ординаторскую, вслед мне донесся едва слышный смех. *** Спустя несколько дней мы с Димой встретились в Ледовом дворце. Я давно не была на хоккее и теперь удивлялась полным трибунам, на которых почти не осталось свободных мест. С тех пор, как «Медведи» стали выигрывать, болельщиков у них явно прибавилось. Наверняка не последнюю роль в этом играл и официальный сайт команды, на котором, помимо постоянно пополняемой и обновляемой информацией о хоккеистах, с недавних пор выкладывались записи прошедших матчей. Имелся там и форум, на котором все желающие могли обсудить увиденное. Не сказать, что я часто на этот сайт заглядывала, но иногда Оля просила меня зайти и оценить ее заметки. С Беловой мы пересеклись в холле и, когда Щукин отошел, чтобы сдать наши вещи в гардероб, она сказала: — Жаль Димку. Вообще не понимаю решения Сергея Петровича по его поводу. — И я не понимаю. А что в команде говорят, случайно не знаешь? — Да не особо, — развела она руками. — Но вот Антон очень рассержен. Они прошлый матч проиграли, и сегодня еще неизвестно, как все пройдет. — Рассержен на кого? На Диму или на Макеева? — уточнила я. — Да на обоих. Понятно. Значит, Димку все-таки считают виноватым. Это плохо. Хотя Антипов — это еще не вся команда. Пробираясь по ряду на свое место, я бросила взгляд на VIP-ложу, в которой когда-то смотрела матч вместе с Калиниными. Она пока пустовала. Надеюсь, что Олег Иванович все-таки придет, иначе мое пребывание здесь не имеет смысла. Первый период был муторным. Даже мне, далекому от хоккея человеку, было понятно, что соперники выжимали из «Медведей» все соки, гоняя их по арене, как саврасок, а последние и рады стараться — они велись на все обманные маневры противника, постоянно пробивая дыры в собственной защите, и в итоге к концу периода мы имели счет 1:0 далеко не в нашу пользу. Я особых эмоций от игры не испытывала, но рядом очень нервничал Дима, и это поневоле передавалось мне. Он не комментировал матч, нет, но по его напряженной позе, по сжатым в кулаки рукам, неотрывно следящим за действием на арене глазам было несложно догадаться, что он чувствует. Второй период отличался от первого только двумя залетевшими в ворота шайбами. Щукин рядом застонал, прикрыв лицо руками. В воротах Бакин печально пожимал плечами. Когда «Медведи» направлялись на отдых в раздевалку, капитан команды вдруг поднял голову и наткнулся взглядом на нас. Я заметила это только потому, что сама бездумно неотрывно следила за ним. Егор ненадолго впал в ступор, но потом, подгоняемый товарищем, скрылся из виду. Я перевела дыхание. — Ничего не хочешь мне рассказать? — От Димы не укрылась наша с Егором перестрелка взглядами. — Нет, — покачала я головой. Пересказывать Диме наш с Егором разговор было глупо, а объяснять, почему я сделала то, что сделала, — бессмысленно. — Ладно… — А ты? — Я развернулась к нему всем корпусом и пристально посмотрела в глаза. Щукин сразу растерялся как-то, отвел взгляд, долго молчал, глядя на исчерченный лезвиями коньков лед. Потом сказал бесцветным голосом: — У нее парень есть. Взрослый. Ну вот и все. Я чувствовала, как ему сейчас плохо, но не знала, что сказать, чтобы хоть как-то подбодрить его. Поэтому просто придвинулась поближе и положила голову ему на плечо. Щукин замер ненадолго, а потом расслабился и приобнял меня за плечо. Так и сидели, пока третий период не начался. Вероятно, в раздевалке Макеев произнес какую-нибудь вдохновляющую речь, а может, попросту дал втык, но ребята как будто проснулись, чем немало удивили расслабившегося соперника. Первый гол забил Кисляк, а потом Антипов, описав красивую дугу вокруг противника, отдал пас Кострову, и Саша отправил шайбу прямиком в их ворота. К концу периода косолапые сравняли счет, добившись овертайма. Трибуны ликовали. Я скользнула по ним взглядом, задержав его на группе поддержки. Марины не было, девушек возглавляла ее подруга Лена. Я ощутила какую-то смутную тревогу, но не поняла, с чем это связано, и, прогнав наваждение прочь, повернулась к Щукину. — Я не буду смотреть овертайм. Парень кивнул, тяжело вздохнув. Ему не очень нравилось то, что я хочу поговорить с Калининым, так как он считал это нарушением субординации, а я думала, что в этой ситуации все средства хороши, и мы даже чуть не поругались перед дворцом. Но ему все же пришлось согласиться, потому что со мной просто бесполезно спорить. Не знаю, чем закончился матч, потому что весь овертайм я проторчала в коридоре, ожидая, когда выйдет Олег Иванович, но мысленно желала «Медведям» победы. Подумать только, еще каких-то полгода назад я знать не знала об их существовании, жила себе спокойно (ну, почти), даже хоккей ни разу не смотрела. А теперь что? Собираюсь до последнего биться за судьбу вратаря, который стал мне очень дорог, чувствую что-то к капитану, ожидаю подлянки от нападающего и могу похвастаться наличием соперницы-черлидерши. Да, еще моя лучшая подруга — пресс-секретарь "Медведей", а ее парень — самый «забивной» игрок команды. Короче, полный набор. И как я умудрилась во все это вляпаться? Дверь, ведущая в коридор прямиком из VIP-ложи, распахнулась, и передо мной появились Калинин, Колюня и еще какой-то тип, которого я встречала прежде всего один раз, когда Стас привел меня на первый матч.  — Вы не переживайте так, Олег Иванович, этот матч решающего значения не имеет, — утешал он мецената, который был мрачнее тучи. — Медвежата бились до последнего, вы же видели. Уверен, что следующую победу они просто зубами выгрызут, как пить дать. Только вы бы Макеева чуть-чуть того… Намекнули бы ему, что неправ он, что нужно… — Вадя! — резко одернул его Калинин, на ходу стягивая свою шапку-оберег и швыряя ее в помощника. — Мы с вами, кажется, уже договаривались! — Олег Иванович! — пискнула я. Олигарх обернулся, сфокусировал на мне взгляд и, наконец, узнал: — София? Что ты тут делаешь? — Мне бы поговорить с вами, Олег Иванович. — Я подошла к нему ближе. — Срочно. Мужчина нахмурился, бегло посмотрел на наручные часы. — У меня есть пять минут. Рассказывай. Я слегка стушевалась, потому что незнакомый мне «Вадя» с неподдельным интересом разглядывал меня и как-то нехорошо улыбался, перекатывая во рту жвачку. При нем я совершенно не хотела ничего говорить. Калинин это, кажется, понял и, махнув рукой, отправил его восвояси, а Колюне велел идти в машину. — Что случилось, София? — Я по поводу Димы Щукина… — Это кто? — перебил Калинин, приведя меня в состояние крайнего недоумения. — А-а, капитан команды, что ли?  — Нет, вратарь, — поправила я. — Вратарь… А что с ним? Ну пропустил пару «банок», с кем не бывает, но неплохо держался для такой игры. — Он снова взглянул на часы. — Олег Иванович, я говорю о втором вратаре, которого тренер ваш из команды выгнал. — Та-ак, — протянул он. — И что? Я стала рассказывать бизнесмену про Диму, но он не дослушал и половины, сказав:  — София, я так считаю: если Макеев кого-то выгнал, это его решение. Значит, он считает это правильным. Я ему в этом вопросе доверяю. — Но, Олег Иванович, команда проигрывает второй матч подряд, — возразила я. — Так они до молодежки не дотянут. А Дима хороший вратарь, просто ему правда тогда очень нужно было уехать… Калинин слушал с выражением крайнего нетерпения на лице, вперив в меня свои глаза, которые всегда напоминали мне спелую черешню. Я машинально потерла вспотевшие ладони. — Может, ваш Макеев поступил импульсивно, и стоит вмешаться… — Девочка, послушай меня, — Калинин говорил спокойно, но по его лицу пробежала тень. — Ты, кажется, на врача учишься? Я кивнула. — Ну так и учись. А составом команды пусть Сергей Петрович занимается, ему виднее. Слышала поговорку: всяк сверчок знай свой шесток? — Слышала, — пробурчала я. — Ну вот и хорошо. А сейчас мне пора идти, отцу привет. Я смотрела Калинину вслед, чувствуя, как в груди зарождается глухое раздражение. Не такого разговора я ожидала. Похоже, меценату глубоко плевать на игроков своей команды, раз он даже по именам их не знает. Главное, чтобы результат был, чтобы парни выкладывались и забивали, ведя «Медведей» к молодежке и добавляя баллы к престижу бизнесмена. А что, сейчас модно вкладывать деньги в спорт, а еще круче — иметь свою команду. У крупных мировых олигархов есть, так почему бы и нашему местечковому ей не обзавестись? Похоже, только это волновало Олега Ивановича, а вовсе не те, из кого эта команда состоит. Я сердито ударила ладонью по ни в чем неповинной двери. Сам-то господин Калинин, чтобы залезть повыше, похоже, ничем не гнушается, даже вот в любовь играет, а простым людям помочь не хочет. При воспоминании об истории с Алисой меня передернуло. Выходит, он ничуть не лучше моего отца. Может, бизнесмены все такие, на голову отбитые, и там, где крутятся большие деньги, нет места простому человеческому сочувствию? С этими невеселыми мыслями я потопала на выход. Жаль, нечем Диму порадовать, я так хотела ему помочь. Несмотря на все его протесты, он все равно надеялся, что этот разговор поможет ему вернуться в хоккей, потому что желал этого всей душой. Я вышла в холл. Там было шумно и многолюдно: народ еще не разошелся. Кто-то ждал в очереди к гардеробу, многие стояли кучками и обсуждали сегодняшний хоккей. Я стала искать глазами Щукина-младшего, но нашла почему-то только старшего. Егор стоял у окна, явно кого-то выжидая. Увидев, что он заметил меня, я коротко кивнула и отвернулась в другую сторону, чтобы проверить, не идет ли Дима со стороны лестницы, но капитан окликнул: — София, подожди. Да что ж это такое! — Ты на матче была? — спросил он после того, как мы обменялись приветствиями. — Ты же видел, что была, — со вздохом ответила я. — Просто ты так давно не приходила… Егор еще не успел переодеться и был облачен в черное термобелье и щитки, как будто бы торопился вырваться из раздевалки. Мокрые от пота волосы торчали в разные стороны, придавая ему трогательный вид. Захотелось протянуть руку и пригладить их, привести в порядок. Несколько секунд я молча смотрела на него, прислушиваясь к своим ощущениям. Внутри ничего не дрожало, не трепыхалось, заставляя сердце стучать сильнее. Очевидно, бабочки в животе умерли от тоски. Вместо этого всю меня тихо и неотвратимо заполняло что-то такое теплое и большое-большое, нежное и светлое. Чудеса, да и только. — Я с Калининым приходила поговорить. — Начет Малого? — догадался он. — И как все прошло? Вместо ответа я только молча покачала головой. — Понятно. — Егор опустил глаза. — Слушай, я тут подумал… — София! Вот ты где. — Сзади подошел Дима с моим полушубком в руках. — Егор, хорошая игра, достойно бились. — А я твоего мнения не спрашивал, — холодно отозвался старший брат. Я в полном недоумении взглянула на него. Минуту назад мне показалось, что он переживает за младшего. — Пойдем? — Димка отдал мне вещи и кивнул в сторону скамейки. — Да, — улыбнулась я. — Пока, Егор. — Пока, — разочарованно пробормотал он и побрел в сторону раздевалки. — Все нормально? — тут же поинтересовался Дима. Я неопределенно качнула головой. Это смотря что считать нормальным. Егор вообще ведет себя странно в последнее время, но я, кажется, начинаю к этому привыкать. Больше Щукин ни о чем не спрашивал, и, когда мы уже вышли на улицу, я сама обратилась к нему: — Прости, Дим. — За что? — удивился он. Я рассказала ему о нашем с Калининым разговоре и о его позиции относительно команды, той самой, где «Петровичу виднее». — Понятно, — выслушав меня, сказал он то же самое, что его брат. — Значит, так тому и быть. — Вообще-то у меня есть еще одна идея. Она озарила меня несколькими минутами ранее, когда я смотрела на заполненный людьми холл дворца. — Я договорюсь с Олей, чтобы она на сайте попросила поддержки у ваших болельщиков. Может быть, если соберется много народу, они сумеют убедить вашего принципиального Макеева в том, что тебя нужно вернуть в команду? Дима повернулся ко мне и светло улыбнулся. — Не нужно. Думаю, это уже перебор. Но спасибо тебе, правда. — А по-моему, отличная идея, — проворчала я. Ладно, еще что-нибудь придумаю. — Вот почему так бывает, Софи, — спросил он, спускаясь по лестнице, — живешь себе, живешь, планы строишь какие-то, и тут вдруг жизнь сама тебя с пути сбивает… — Не сбивает, — поправила я, отчего-то вспоминая о грядущей практике. — Просто ставит подножки. — Точно, — согласился он. — И все летит кувырком. — Жизнь вообще штука непредсказуемая, — усмехнулась я. — Думаю, ей плевать на все наши планы, у нее свой замысел. А нам что остается? Встали, отряхнулись и пошли дальше. Я не заметила, в какой именно момент моя ладонь оказалась в руке Димы, а когда внезапно осознала это, не стала ничего менять. Наверное, сейчас это было для него важно. В конце концов, какие бы препятствия не попадались нам на пути, вместе идти веселее. ______________________________ * «Великое начинается с малого» (лат).