"Скоро будет солнечно, Скоро будет ласково, Скоро глаза твои будут сверкать незнакомыми красками…"
Сплин
Софи — Пахомова, хватит жрать, пол сам себя не вымоет! — Голос старшей медсестры раскатился по полупустой столовой, оттолкнулся от беленых еще при Советах стен и осыпался мне на плечи любопытными взглядами пациентов, самые стойкие из которых еще ковырялись в тарелках с вязкой бурой субстанцией под кодовым названием «ужин». Я невозмутимо положила в рот вишенку с последнего пирожного и с сожалением взглянула на опустевшую коробку. Ничему меня жизнь не учит. Овал лица перестал был четким, скулы уже не столь выразительны, как раньше, и талия стремительно теряет свои очертания, а я все никак не поумнею. Но без этих милых моему сердцу бисквитов, батончиков и эклерчиков со взбитыми сливками мое существование станет совсем серым и безрадостным. Вот что сейчас происходит? А ни-че-го. Взять хотя бы практику. В первый же день здесь все мои романтичные представления о ней, и о больнице в целом разбились о суровую реальность, прямо как в популярных мемчиках. Практика студента-первокурсника предполагала помощь младшему медицинскому персоналу и включала в себя: а) заботу о маломобильных пациентах (поменять постель, покормить, подставить «утку», помочь с передвижением по больнице); б) работу в архиве (бессмысленное перекладывание с места на место старых медицинских карт и прочих бесполезных талмудов, которые давно нужно было бы списать за ненадобностью); в) санитарную обработку вверенной территории — самое основное наше занятие с утра и до позднего вечера: мойка полов, окон, дверей и горизонтальных поверхностей. В общем, Волков не шутил, когда говорил мне по махание тряпкой. У-у-у, как я его ненавидела! От мизинчиков на ногах до кончиков волос. Уж в хирургии-то наверняка все было по-другому. По крайней мере так я думала, пока не встретила однажды нашу старосту с совершенно безумными глазами и, пожаловавшись ей на свою нелегкую судьбу, не получила ответ: «А тебе когда-нибудь приходилось отмывать операционную от крови? Нет? Так радуйся, ты еще легко отделалась». Но я с ней не согласилась. Подумаешь, кровь. Да за возможность поглядеть хоть одним глазком на эту самую операционную я еще и не на то готова была. Но все же, как ни крути, я надеялась, что подобный опыт в своей жизни получаю один-единственный раз, и это больше никогда не повториться, ну, разве что в страшном сне. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что все было не так уж плохо, как казалось. Практика была организована таким образом, что мы работали посменно, по двенадцать часов в день, как настоящие санитары, и выпадала такая смена раз в два дня, в остальное же время мы отдыхали, заполняя дневники с отчетами. И хотя рабочий персонал отрывался по полной, гоняя нас как сидоровых коз, мне удалось подружиться с медсестрой, в смену которой я всегда попадала: Света сама несколько лет назад окончила медколледж при нашей академии и была девчонкой простой и падкой на разные штучки, бывшие ей не по карману. Так, за две недели практики к ней перекочевала треть моей косметички и парочка ювелирных украшений, но зато у меня появились лишние полчаса на обеденный перерыв и приятные бонусы в виде присутствия на процедурах и кратковременного залипания в безлюдном архиве. Галина Викторовна, старшая медсестра, которая в данный момент сверлила меня взглядом, стоя в дверном проеме в позе «руки в боки», женщина была хоть и строгая, но справедливая. Именно она приглядывала за всей нашей гоп-компанией и не давала расслабиться, но с ней всегда можно было поговорить по душам и обсудить рабочие вопросы. Выбросив коробку из-под пирожных в урну, я по-военному козырнула Галине Викторовне и протиснулась между косяком и ее пышным телом в коридор. Зашла в подсобку, взяла рабочий инструмент и наполнила ведро водой. Выходя, столкнулась со Светланой. — София, ты намордник надень, там в пятую палату гриппозного привезли, с пневмонией. — А почему к нам? — Удивилась я, доставая из кармана смятую медицинскую маску.- В инфекционку, вроде бы, должны. — Так мест нет, — пожала она плечами. — Эпидемия в городе. Поблагодарив медсестричку за предупреждение, я без энтузиазма отправилась выполнять свою работу. Я дома отродясь полы не мыла, да что там полы, даже пыль не вытирала, у нас для этого Мария Михайловна была и из клининговой компании раз в неделю приезжали. А здесь… Мало того, что коридор десять на два, так еще и каждую палату намывать приходилось, из-под кроватей мусор выметать, да скабрезные шуточки некоторых пациентов мужеского пола выслушивать. Немудрено, что к концу смены я чувствовала себя, как мультяшный пес Шарик: и лапы болели, и хвост отваливался. Но делать было нечего, мыла и мыла себе, напевая под нос что-то раннее мумий-тролльское, а швабра бодренько скользила по обшарпанному линолеуму «под паркет». В пятую палату я вошла полубоком, толкнув дверь бедром и волоча за собой ведро с чистой, только что смененной водой. Я уже привыкла не обращать внимания на пациентов. Сначала, конечно, дико смущалась своей новой социальной роли, краснела и изо всех сил старалась сдерживать рвущийся наружу мат, когда кто-то из новеньких не убирал с пола тапки и сумки, но потом забила, и просто молча делала свою работу, потому что так надо, и в конце концов, это когда-нибудь закончится, ведь практики осталось всего ничего, каких-то две недели, а значит, можно и потерпеть. В палате было занято всего одно койко-место, а потому я начала с противоположного края, где стояла пустая кровать, как вдруг услышала: — А тебе идет. Тело мгновенно среагировало на голос, доносившийся сзади: сердце забилось в ускоренном ритме, кровь прилила к ушам, щекам, шее. Я замерла, едва не выронив из рук швабру, затем медленно выпрямилась, попутно соображая, что ответить, и медленно повернулась. Во-о-т, я теперь знала, чего мне не хватало для полного счастья: Егора Щукина собственной персоной. — Вот это? — я потрясла древком швабры и сделала пару шагов ему навстречу. Выглядел он, надо сказать, не очень. Вид болезненный, уставший. Под запавшими глазами залегли тени. Я подошла ближе, обеспокоенно склонилась над ним. — Да нет же, форма, — он закашлялся. Кашель был нехороший, приступ долгий. — Просто огонь. Ага, как же. Огонь, это вот он. Даже не касаясь его, я чувствовала исходивший от него жар. Щука лежал под одеялом, скрючившись. Похоже, его знобило. Лицо красное, губы пересохшие. — Егор, ты как? Может, позвать кого? — Да нормально я, — отмахнулся он. — Только что таблетки выпил, сейчас буду в порядке. А ты красивая. «А у тебя бред», — подумала я. И чего тут красивого? Выгляжу, как в нетленке Киркорова: «Медсестра по глазки в марлевой повязке…». Только не медсестра, а хрен пойми кто с ведром и тряпкой. Как он меня узнал-то вообще, еще и со спины. — Пневмония, значит? — Да, заразил меня все-таки мелкий. Я даже матч пропустил. — Он снова закашлялся. — Но мы все равно выиграли, представляешь? — Поздравляю, — сказала я, решительно отставляя инвентарь в сторону. — Не нравишься ты мне, Щукин. — Неправда, — через силу улыбнулся он. — Очень даже нравлюсь. Нахмурившись, я качнула головой и, не отрывая взгляда от Егора, попятилась назад, а потом выскочила из палаты и опрометью бросилась на пост. Светы на месте не оказалось. Чертыхнувшись, я пошла по коридору, заглядывая в каждую палату, но ее нигде не было. Волнение стало перерастать в панику. Мысли хаотично проносились в голове, даже не пытаясь выстроиться в ряд. Что делать? Самой взять градусник, вернуться в палату? Или продолжить поиски? Не обнаружив медсестру ни в одной из палат, я дернула на себя дверь ординаторской, но и там оказалось пусто. Где все, вообще? Где дежурный врач? Наконец, дверь, ведущая на улицу, отворилась, и в коридор шагнула Света, а следом за ней ворвался стойкий запах табака. Ну, все понятно, опять выбегала курить во двор. А Егор там лежит сейчас один, с высоченной температурой. У меня просто руки зачесались схватить ее за шиворот и хорошенько встряхнуть. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы задавить гнев в зародыше, и, поймав ее за рукав, я сказала только: — Свет, там, в пятой палате, молодому человеку плохо. — В смысле, плохо? — беспечно отозвалась она. — Я только недавно от него, жаропонижающее принесла. — Не помогло оно, — упрямо сказала я. — Зайди, пожалуйста, посмотри. — Ладно, — пожала она плечами и направилась в сторону поста, где, ненадолго остановившись, взяла-таки термометр, а потом, наконец, пошла к Егору. Я следовала за ней по пятам, до глубины души возмущенная ее безразличием, хоть и понимала, что для Светы Щукин — всего лишь один из бесконечной череды пациентов. А у меня мелко дрожали пальцы, потому что это был не просто пациент, а мой Щукин, и его нужно было спасать. В палату мы вошли вместе. Я остановилась у двери, а медсестра приблизилась к Егору и склонилась над ним. — Эй, парень, ты как? — Нормально, — одними губами прошептал он, с трудом фокусируя взгляд на мне. За то время, что я отсутствовала, ему явно стало хуже. Света сунула Егору под мышку градусник, старый еще, ртутный, каких сейчас в аптеках днем с огнем не сыщешь. Жаль, они мне всегда нравились, и доверия, по сравнению с электронными, вызывали больше. — Тридцать девять и девять, — как-то растерянно пробормотала медсестра, глядя на градусник. — А была сколько? — Тридцать восемь и четыре. — Свет, сделай что-нибудь, пожалуйста. — Я схватила ее за руку и умоляюще посмотрела в глаза. — Тройчатку поставь или гормоны. Ему же плохо… — Соф, со мной все в порядке, правда, — отозвался с кровати Егор и тут же зашелся судорожным кашлем. — Вы знакомы, что ли? — Удивилась Света. — Впрочем, это не важно. Ты права, Пахомова, я сейчас. Она убежала, а я подошла к Егору и, стянув, наконец, резиновые перчатки, положила ладонь на его лоб. — Прохладная, — едва заметно улыбнулся он заветренными губами. Мой взгляд скользнул по тумбочке, подоконнику, остановился на бутылке с водой. Не медля ни секунды, я схватила ее, отвинтила крышку и приложила горлышко к его губам: — Пей давай. Щукин сделал несколько глотков, а я нашла полотенце, щедро намочила его из той же бутылки и приложила к его голове. — Сейчас станет легче, потерпи немного. Егор поводил рукой по кровати, нащупал мою ладонь и, сжав ее, прикрыл глаза. Пришла Света, держа в руках шприц, попросила его перевернуться и сама потянула за резинку спортивных штанов, оголяя нужное место. Егор чуть вздрогнул, когда игла вошла в мышцу. — Все, — сказала медсестра. — Сейчас все пройдет. Софи, — она повернулась ко мне. — Я, конечно, все понимаю, но займись, пожалуйста, своей работой. Ты сможешь зайти к нему после. Я кивнула, соглашаясь с ней. Подождала, пока она выйдет, и вернулась к Егору. — Ты отдыхай, ладно? Поспи немного. Я еще приду. Он кивнул, не открывая глаз, а я вышла из палаты с тяжелым сердцем. Продолжая мыть полы, я все время возвращалась мыслями к Егору. Как он там? Спала ли температура? Спит он, или лежит без сна, разглядывая потолок? Волнение было настолько велико, что я просто физически не могла находиться отдельно от него, казалось, каждая клеточка моего тела тянется к нему. Только этот чертов коридор никак не заканчивался. Хорошо, что мимо прошла Света, показав мне большой палец. Это немного успокоило. Но все равно работу я заканчивала заполошно, стремясь поскорее сдать смену и вернуться к Щукину. Галина Викторовна редко оставалась в больнице не в свою смену, а дежурному врачу не было никакого дела до практикантов, поэтому с молчаливого согласия Светы я немного задержалась в больнице и теперь сидела в изголовье Егора, гладя его по волосам и убирая налипшие на лоб пряди. Температура у него спала, и буря в моей груди постепенно улеглась, и сердцебиение вернулось к привычному ритму. — Я так рад, что ты здесь, — сказал Егор, млея от моих манипуляций с его волосами. — Я себе даже представить не мог, что это так хорошо, когда ты рядом. — Тебе поспать нужно, солнце мое, — ласково сказала я, стараясь не поддаваться на провокации, хотя внутри меня уже все радужно переливалось. — Поздно уже. Я сейчас домой пойду, а вернусь послезавтра, хорошо? — Нехорошо, — пробурчал он. — Всего один день, — улыбнулась я, думая, как бы вообще этот день пережить, вдруг тут с ним случится что-то без меня.- Будем на связи. — Ладно, — едва заметно кивнул он. — Я знаю, что ты устала, Соф. Отдыхай и не смей переживать, слышишь? Со мной все будет хорошо. — Верю, — сказала я и едва совладала с собой, чтобы не наклониться и не коснуться сухими губами его щеки. — Пока, Щука. Выздоравливай. *** На следующую смену я не шла — летела, потому что весь предыдущий день не могла найти себе места и постоянно слала Егору сообщения, справляясь о его самочувствии. Он заверял меня, что все нормально, писал, что скучает, тем самым усиливая мое нетерпение. И вот я снова оказалась у него. — О, наконец-то ты здесь, мой доблестный рыцарь ведра и швабры! Я уже заждался. — Если я рыцарь, то ты тогда кто? — прищурилась я, отставляя ведро в сторону. — А я твой оруженосец, — Щукин чистил апельсин, один из многих, что лежали в пакете на его тумбочке. Интересно, от кого гостинчик? Димка заходил? Или мама? А может быть, Марина? — Вернее, готов им быть, если ты меня поцелуешь. Я оторопела от такой наглости и заявила общеизвестное: — Изо рта в рот — получается микроб. Уймись, бацилла. — София-София, — укоризненно покачал головой Егор. — И о чем ты только думаешь. Я вот об этом говорил, — и он постучал указательным пальцем по левой щеке. Я развела руками и, кажется, покраснела, одновременно испытывая облегчение от неудачных шуток Щукина: капитан снова в строю. — Ты как себя чувствуешь? — спросила я, берясь за работу. — Да хорошо, — отмахнулся Егор. — Антибиотики делают свое дело. Мне их два раза в день тычут, представляешь? Шесть уже поставили, обещают еще четырнадцать. — И он заерзал на кровати, пытаясь улечься поудобнее. — Ингаляции? — Делают, — кивнул он. — Тоже два раза в день. Кашлять меньше стал. Действительно, все время, пока я была у него, он закашлялся только пару раз, но уже не таким мучительным приступом, и это радовало. Я мыла пол, а Егор рассказывал мне про матч с «Химиком», который пропустил, зато смог посмотреть в записи, жаловался на Димку, что его уже выписали, и он укатил на выездные игры, и еще что-то говорил про книгу, которую сейчас читал… Палата Щукина находилась на солнечной стороне, и здесь было светло и уютно, солнечные искорки плясали на стенах, отражаясь от часов хоккеиста, и от металлической коробочки с конфетами, лежавшей на подоконнике, и я думала, что давно не чувствовала себя так спокойно и хорошо, а еще отчего-то правильно. С тех пор так и повелось. Каждую смену, во время утренней и вечерней уборки, я заглядывала к Егору, а иногда мне удавалось провести у него весь тихий час. Света, получив от меня в подарок новенькую упаковку недешевых патчей, прикрывала, как могла. Мы много говорили, шутили, Щукину каждый раз удавалось меня рассмешить, и это все рождало между нами хрупкую близость, доверие, которого так не доставало раньше. Однажды я даже поймала себя на мысли, что мы могли бы стать хорошими друзьями, если бы я не сходила по нему с ума. Впрочем, я не позволяла ни себе, ни ему ничего лишнего, стараясь держать его на расстоянии, только это расстояние стремительно уменьшалось. Его взгляды, интонации, случайные прикосновения с каждой новой встречей все сильнее пробивали мою оборону. *** В один из выходных дней мне позвонила Оля, справляясь, не в той ли больнице я прохожу практику, где лежит Егор, и, получив утвердительный ответ, рассказала, что они с «Медведями» готовят подарок на день рождения тренера. К вопросу о подарке они подошли творчески, решив, что одинокую берлогу Макеева непременно украсит календарь с изображением команды. Фото игроков они уже сделали, не хватало только капитана, поэтому Оля планировала приехать и запечатлеть его прямо здесь. Идея, конечно, была так себе, но попробовать стоило. Я пообещала Беловой, что помогу ей, Егор тоже был не против, так что оставалось только эту затею осуществить. В назначенное время я ждала подругу на сестринском посту, откуда открывался вид на коридор и входную дверь в противоположном его конце. Наше отделение находилось на первом этаже, и посетители могли попасть сюда, минуя холл, прямо с улицы — с торца здания. Оля задерживалась. Минуты, выделенные мне на отдых, стремительно таяли, поэтому я начинала тихонько нервничать. Но когда, наконец, дверь отворилась, и я увидела знакомый силуэт, тихо уже не получилось: уровень кортизола в крови подскочил под завязку, и пришлось сжать кулаки, впиваясь острыми ноготками в ладони до красных отметин, чтобы сохранить лицо, потому что Белова пришла не одна, и если появление здесь Антипова было более-менее оправданно, то второй из них был подобен стихийному бедствию: Андрей Кисляк приближался ко мне, как ураган на Канзас, — быстро и неотвратимо. — Вы что же, все к Щукину? — удивилась Света, увидев такую делегацию. — София, ты говорила, что будет только девушка. — Пахомова! — совершенно по-идиотски разулыбался Кисляк. — И ты здесь. Очень кстати, правда? — Это товарищи Егора по команде, — отворачиваясь от него, сказала я медсестре. — И они ненадолго. Можно? — Можно, только если вдруг что, с Павлом сама объясняться будешь. Павел Александрович — это лечащий врач Щукина. Сегодня как раз была его смена. Я видела, как он заходил в ординаторскую, и, судя потому, как долго он там находился, сейчас как раз отдыхал перед вечерним обходом. Нужно было поторопиться, и я качнула головой в сторону пятой палаты: — Идемте. В палату зашли вместе, и Щукин, тоже не ожидавший такого внимания, мгновенно подскочил с кровати, бросив на меня ошалевший взгляд и тут же принялся пожимать руки приятелям. Когда приветствия закончились, Кисляк стал копаться в спортивной сумке. — Я тут к тебе домой заезжал, Димон форму выдал, так что переодевайся давай. — Он извлек из сумки красно-синий ком и бросил его в Щукина. — Мы за дверью подождем, — сказала Оля, потянув меня за руку. — Пахомова, а ты можешь остаться, — хохотнул Кислый. — Чего ты там не видела? Антипов хмыкнул, но от комментариев воздержался, и на том спасибо. Щукин открыл было рот, но тут же его закрыл, а кончики его ушей красноречиво зарделись. Это было все, что я успела заметить, прежде чем почуявшая опасность Оля не выпихнула меня из палаты. Не имея возможности ответить Кислому, я обрушила свое раздражение на нее: — Могла бы и предупредить! Что он, вообще, тут делает? — Прости, оно как-то само получилось… — Виновато вздохнула Белова. — Я сказала, что мне помощь нужна, ну и он сразу вызвался, так что… Я же не знала… — Ну, теперь знаешь. — Я оперлась спиной о стену, сложив руки на груди и глядя на носки своих сабо, в которых по-прежнему чувствовала себя Русалочкой, только что обретшей ноги. Уже все пальцы в пластырях, а они, зараза, никак не разносятся. — Что у вас, вообще, происходит? — Тихо спросила Оля. — Вы вместе? Я отрицательно покачала головой. — Он все еще с Мариной? — Ага. — А как тогда… — Да никак, — отрезала я, не желая сейчас говорить на эту тему. Я все еще была сердита на Олю из-за Кисляка. Надо было хотя бы смс отправить, я бы морально подготовилась. Но опять же, она не в курсе всех наших перипетий, так что смысл обижаться? Может, просто стоит больше разговаривать? Оля, будто бы уловив ход моих мыслей, ласково тронула меня за плечо: — Софи, если ты вдруг захочешь что-нибудь рассказать, знай, что я всегда готова выслушать. — Я знаю, — успокаиваясь, улыбнулась я. Дверь отворилась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Антипова — Девчонки, заходите. Атмосфера, царившая в палате, была относительно спокойной. Скорее всего, Щука выпада Андрея не понял и потому решил пока с этим не разбираться, сделав вид, что ничего не было. Он уже облачился в форму и даже надел коньки, а Кисляк с Антиповым растягивали позади него простыню, выполнявшую роль фона. — Дверь закройте, — спохватился Егор. Оля настраивала фотоаппарат, поэтому эту миссию взяла на себя я, еще раз на всякий случай проверив коридор, и повернула защелку на ручке. — Все готовы? — спросила Оля. — Егор, вставай перед простыней, ребят, складки расправьте. — А можно как-то побыстрее? — нахмурился Кисляк. — Пальцы устают. — Сейчас… — Оля подбирала ракурс. — Егор, что ты такой кислый? Улыбнись для приличия… — Все у меня нормально, — огрызнулся Щука, которого, по-видимому, все же напрягало происходящее. На меня он не смотрел, избегал взгляда. Может, думал, что это я виновата в осведомленности Кисляка, а может быть, просто не хотел давать тому лишних поводов для обсуждения. — Делай, что говорят, — бычканул Антипов, выглядывая из-за простыни. — Руки не железные же, ну. — Все, снимаю, — сказала Оля и защелкала объективом. Она успела сделать пару кадров, прежде чем в палате раздался громкий и требовательный стук в дверь. Все испуганно переглянулись. Ручка на двери задергалась, и из коридора донеслось строгое: — Эй, вы чего закрылись? — Павел пришел, — прошептала я, глядя на растерянно застывших хоккеистов. — Так, Щука, на кровать, быстро. Одеялом его укройте кто-нибудь. Парни зашевелились, а Оля быстро собрала фотоаппарат и засунула треногу под кровать. Простыня полетела на соседнюю койку, и через секунду, когда в двери послышался звук поворачиваемого ключа, все уже чинно-мирно сидели на стульчиках, кроме Антона, примостившегося на тумбочке, а Егор по самый подбородок был укрыт одеялом, полностью скрывавшим форму. Павел Александрович зашел в палату, деловито осматриваясь и мельком цепляясь взглядом за меня. — Так… Егор, что тут происходит? — осведомился врач, приближаясь к нему. — Ничего не происходит, — быстро ответил Щукин. — Просто беседуем. — А закрылись зачем? — Так разговор конфиденциальный, — пожал плечами Кисляк. — Понятно, — задумчиво проговорил доктор и потянулся рукой к лицу Щукина, чтобы проверить, нет ли у него жара. Но Егор то ли не понял, то ли испугался, и медленно стал уползать под одеяло, натягивая его повыше, а тем временем его ноги остались без защиты. Антипов прыснул первым, глядя на вытянувшееся лицо врача, когда тот рассматривал коньки, вслед рассмеялась Оля, и я тоже улыбнулась. — Щукин, а ты для конфиденциального разговора всегда коньки надеваешь? — Поинтересовался Павел Александрович, качая головой. — Ой, молодежь… Тут уже все не выдержали, рассмеялись. А врач, чей взгляд вернулся ко мне, направился к выходу, бросив: — Пахомова, за мной. Я вздохнула, понимая, что за всю эту вакханалию влетит мне одной, и медленно побрела за ним, но тут Кисляк остановил меня, всунув что-то в ладонь. Уже в коридоре я увидела, что это билет на следующий матч «Медведей», повернулась и благодарно кивнула Андрею. *** После ужина я, как всегда, появилась у Щукина, чтобы помыть пол. Когда я зашла, он спал, лежа на спине, но от производимого мною шума завозился, повернулся на бок. Стараясь действовать тише, я склонилась над ведром, выжимая тряпку, и тут услышала: — Почему Кислый о нас знает? Голос Щукина звучал почти ровно, но я все равно почувствовала скрываемое напряжение. Все время после этой дурацкой фотосессии я думала, рассказывать ли Егору об угрозах Андрея, и не породит ли это новые сложности в наших и так запутанных отношениях, и теперь, услышав этот вопрос, в особенности тон, которым он был задан, поняла, что не стоит. — Не знаю, — я не смотрела на него, намывая пол под соседней кроватью. — Такое ощущение, что все уже знают. — Ты все рассказываешь Оле, а она — Антипу. Вот тут я уже психанула. Бросила швабру и повернулась к Егору. Вот кому-кому, а ему точно меня обвинять не в чем. Он лежал, уперевшись локтем в кровать и поддерживая голову ладонью, без улыбки смотрел на меня, прямо-таки изучал взглядом. — Я ничего не рассказываю Оле. Если бы она знала, Андрея бы сюда не привела, а Антон сам все видел тогда и на льду, и в кинотеатре. Если ты чего-то боишься, не стоило так перед ним палиться, и встречаться нам тогда тоже не стоило. Я, между прочим, и не хотела даже. Щукин сообразил, что сморозил глупость, сел, всовывая ноги в тапочки, а затем подошел ко мне. Я попятилась назад, но тут же уперлась в металлический каркас соседней койки. — Правда не хотела? — шепотом уточнил он, склоняясь надо мной. — Совершенно точно, — выдохнула я, вытягивая руки и упираясь ими Егору в грудь, чтобы он не смел подходить ближе. Этот вечер определенно перестал быть томным, и на моем пути наметился опасный поворот. — Я вообще тебя ни о чем не просила, помнишь? Это ты постоянно в торговый центр ходил, а потом пристал с этим свиданием… — То есть, ты хочешь сказать, что никогда не пыталась меня соблазнить? — вкрадчиво спросил он. Егор напирал, пытаясь сломить сопротивление, но я не сдавалась. — Никогда… — Тут я вспомнила осенний вечер, яблоки и подъезд с перегоревшими лампочками и в сердцах воскликнула: — Да когда это было-то! — Ага, значит, все-таки, было? — ухмыльнулся он, не сводя с меня пытливого взгляда. Его ясные глаза действовали на меня не хуже афродизиака, и я чуть не поплыла, с удовольствием ощущая легкую дрожь от проходящих по коже разрядов. Егор тем временем опустил мои руки и шагнул еще ближе, так что мы теперь стояли почти вплотную, и кончик моего носа едва-едва касался его ключицы. — Давай просто не будем больше бороться с этим, Софийка. Бесполезно, я уже понял. Имя, которым он меня назвал, резануло по ушам, отзываясь болью в солнечном сплетении, и какая-то сила буквально отбросила меня от него, так что в следующее мгновение я обнаружила себя у самой двери, державшейся за ручку. Егор, ничего подобного не ожидавший, смотрел на меня совершенно растерянно. — Не называй меня больше так, — попросила я, приводя мысли в порядок. — Хорошо, — мягко сказал он, снова подступая ближе, но я успела схватить швабру и выставила ее перед собой. — И вообще, у нас договор, помнишь? — Помню, — вздохнул он. Я опустила голову, не имея больше сил смотреть на него сейчас, а в следующую секунду услышала то, чего уже не ждала: — Я поговорю с Мариной. Сразу, как только вернусь домой.