Охотник для мага

Два зеленых огня в темноте. Чертовщина какая-то. Тело непослушней и тверже деревянного тренировочного меча, и какая-то непозволительная слабость сковывает тело... или это путы, которых он не в силах почувствовать. Тревога звенит в голове призывом к утренней молитве. Чувствительность постепенно возвращается в пальцы, что сжимают какую-то ткань: подстилку ли, одеяло, на которой лежит... без доспехов, как оказалось – в чем мать родила. И... что происходит? – Тише, тише, Александр, лежи. У тебя сильный жар, бред, лихорадка. Я помогу, хорошо? Лежи, Александр... пожалуйста, не мешай. Прохладную ладонь – на пылающий лоб. Ангелы пресвятые, как хорошо. Длинные пальцы откинут лезущие в глаза влажные пряди. Кажется, склонится ближе, потому что свежее дыхание – на лице и едва уловимый аромат сандала, каких-то восточных сладостей. "Кто ты? Где я?", – такие неважные, нелепые вопросы, что ни на миг не всплывут в мятущемся разуме, в спутанных мыслях. Какая разница, если эти руки дарят покой. Хорошо, Господи, так хорошо... не убирай свои руки. Но прохлада уходит, и, наверное, это он сам протестующе стонет и пытается потянуться, последовать за незнакомцем... кем бы тот ни был... – Александр, лежи. Отвары и примочки тебе не помогут. Нам нужен еще один ритуал, а братья Святой инквизиции не дремлют. Ни звука, молю... Свечи, много свечей и журчащие напевы на незнакомом наречии. Мелодичный, струящийся голос, заставляющий волоски на руках шевелиться. И десятки огоньков-светлячков, что просвечивают даже сквозь опущенные от слабости веки. Запах плавящегося воска, пыли и книг, сушеные травы. Пальцы, невозможно длинные, изящные пальцы, что мелькают в рукавах черной мантии, то и дело касаясь раскаленной кожи, забирая боль и усталость. 〜 〜 – Мяо, ты должен оставить нашего гостя в покое. Дай ему отдохнуть, – пеняет кому-то устало, и, кажется, порывается скинуть некого незваного гостя с постели больного. "Все же, где я? И почему вдруг болен?" – У тебя такие глаза, Александр. Я готов умереть только за то, чтобы ты смотрел на меня вот так до конца моих дней. И собственная скромно прикрытая ветхим одеялом нагота вдруг чувствуется так остро, постыдно. Пытается натянуть одеяло повыше... и столько надо спросить, но получается лишь нечленораздельно мычать. – Все в порядке, мы победили недуг. Осталось лишь укрепить твои силы. Помогут отвары и хорошее питание, никаких жареных крыс и что вы там еще едите в своих казармах? Тихий смешок и неожиданно такой прямой, твердый взгляд. Кажется, видит насквозь, в душу смотрит. И Алек замечает и вспыхнувший на мгновение во взоре янтарь, и вертикальный кошачий зрачок, и... И какая-то неведомая зверюга, заорав оглушительно, прыгает прямо на грудь. И он бы отдал Богу душу на месте, если бы в теле оставалась хоть капелька сил. – Не бойся, Александр, это Мяо. Мой кот, который обычно шипит или кусает каждого из тех, кто переступит порог этого дома. Только вот для тебя почему-то он решил сделать исключение. Впрочем, я его понимаю. – Ч-что пр-роисходит? Я был в п-патруле, а п-потом т-темнот-та... Первые слова даются с трудом, а маг /он ведь маг, очевидно. тот, кого Алек и его собратья по оружию бросали в камеры, чтобы позже Святые братья их жгли на костре, очищая священным огнем еретическую скверну/ улыбается довольно. Будто опасался, что его гость полностью утратил дар речи после болезни. Раскосые глаза темные, точно затянутое мглой небо в новолуние. Блестят живо и будто сияют изнутри. Красивый. Как какое-то древнее божество, которому поклонялись их предки, подносили дары и приносили девственниц в жертву... Маг между тем вздыхает и, расправив полы своей необычной накидки подсаживается ближе. На низенький табурет у самой кровати. Так, что их лица оказываются почти наравне. Так, что лишь склониться немного вперед, и можно наяву проверить теорию о мягкости губ и необычном вкусе с примесью терпких трав. – Чума пришла в Лондон, Александр. И многие люди мертвы. Страшнее заразы я не встречал, а я, поверь, живу очень долго. Ты потерял сознание на улице, рухнул прямо ко мне на порог. Разве мог я пройти мимо? "...мимо того, кто должен стать погибелью для таких, как я", – не говорит этот человек, откуда-то вызнавший имя Алека и так и не представившийся сам. Как-то очень бережно берет его руку. Касается губами ладони, как какой-то святыни. – Ты пробудил что-то во мне, Александр. Я не чувствовал такого столетия... Точно тысячи коротких уколов острой пикой – в ладонь и запястье, к плечам, вдоль по телу. Телу, что плавится как кусок снега на солнце. И... почему так неважны сейчас и служба, и долг, и все остальное?.. "Это магия... дурман... приворот", – тревожным набатом бьет в голове. И все исчезает. 〜 〜 Кот мурлычет свою кошачью песню почти что на ухо, свернулся клубочком под боком. Мохнатый и теплый. Комната неожиданно светлая, и солнце проскребается сквозь мутные потеки на давно уж немытых окнах, бросает косые лучи на стол у окна, где стопкой – чистая одежда, и аккуратно сложенные доспехи в углу. Краюха хлеба на подоконнике и кувшин с чем-то – вода, молоко... может, отвар. Мяо замолкает, а потом вскидывает на Алека свои невозможные зеленые колдовские глаза. Будто подмигивает. Закутанная в черное фигура оборачивается на звук, и Алек может свободно разглядеть красивое смуглое лицо, живой яркий взгляд с вполне обычными, человеческими зрачками. – Меня зовут Магнус. И я прошу тебя остаться в моей скромной келье до тех пор, пока эпидемия не утихнет. Тысячи людей все еще больны, трупы лежат прямо на улицах, в сточных канавах, потому что их некому убирать. Ты уйдешь, когда окрепнешь достаточно для того, чтобы поднять меч. И Алек не чувствует в себе желания возражать. Не только потому что тело до сих пор, как студеная болотная жижа, и перед глазами плывет каждый раз, как только он пытается приподняться. Просто... есть что-то в нем... этом мужчине, в этом маге... – Ма-а-агнус, – повторяет неспешно, почти на распев. Будто пробует на вкус, и легкая улыбка на губах говорит о согласии. – Спасибо, Магнус. Я... я никому не скажу о том, что видел здесь... – О чем ты говоришь, Александр? И снова его ладонь в этих теплых руках, и мысли путаются от близости, аромата, так кружится голова, будто в пропасть летит. – Магия, свечи и ритуал... Инквизиторы не узнают... – Святые братья могут заглянуть в мою обитель хоть и сегодня, Александр. Мне нечего скрывать от Церкви, я – законопослушный христианин. – Но я видел... – Чума, мальчик мой... такой тяжелый, страшный недуг. Мысли путаются, лихорадка... и сознание ускользает. Вполне естественно, что ты немного перепутал явь и горячечный бред. Потухшие свечи по периметру комнаты, все еще щекочущие ноздри незнакомые травы, странные видения и кот, который, кажется, понимает каждое слово. Зачем выдумывать какие-то дикости, если объяснение лежит вот здесь, на ладони? И рука в руке, и совсем не хочется отпускать, не хочется уходить. Ему придется вернуться на службу, вновь надевать доспехи и ловить изворотливых магов, чернокнижников, ведьм. Слава Богу, это будет когда-то потом, не сегодня. Слава Богу, что Магнус – вполне себе человек. Торговец или, может быть, лекарь. Никаких амулетов, заклинаний и магических книг. Ничего, что заставило бы Инквизицию усомниться... – Я нашел бы выход, Магнус. Если бы ты все же оказался магом, я придумал бы, как спрятать тебя... Кот мурлычет все громче, а свечи отчего-то зажигаются сами по себе, гром за окном... это так странно. И очень... очень хочется спать. – Спи, Александр. Тебе нужны силы.