Охотник для мага

Он заново учился дышать. Заставлял себя поутру подниматься с кровати, вливал в горло кофе — черный и едкий, как кровь, что струится по венам демонов и прочих адских отродий. Сжимал привычно клинок серафима, покидая свою крошечную каморку-квартиру. До Института через половину Нью-Йорка путь не очень уж близкий. Он ни разу не вызвал такси, не оседлал мотоцикл, к которому так и не подошел с того дня. Той ночи, что была темнее, чем тьма. Холоднее самой преисподней. Примитивный Нью-Йорк не спит никогда, но в этот час даже эти мотыльки-однодневки расползались по своим квартирам, клубам и подворотням. Позволяли ему побыть одному. В тишине, что в висках пульсирует в такт дыханию. Все время. Порог Института переступал ближе к семи. Не так уж рано для того, кто спать почти разучился. Или просто устал подскакивать среди ночи, срывая горло от крика. Путаясь в перекрученных простынях, мокрых насквозь от холодного пота. Липкого, точно мертвая кровь. Спортзал и изнуряющие тренировки, постоянные рейды — хорошее средство прогнать нахрен мысли, каждая из которых ведет в ту самую ночь. Когда он, наверное, просто сломался. — Ты в курсе, что у тебя под глазами мешки, а кожа того же оттенка, что свечи, которые Магнус использует в своих ритуалах? Александр — глава Института, примерный муж и отец. Самый лучший и преданный друг. Настоящая гордость родителей, что уж. Он маскирует усмешкой тревогу, вот только Джейс его видит насквозь. Бросает так легкомысленно, как умеет: — Всего лишь бессонница. Защищайся. Клинки встречаются со звоном, летят снопы искр. И улыбка на лице Эрондейла становится шире. И шире. Он теснит названного брата. Он нападает. Не оставляет пути к отступлению. Острый серебряный кончик замирает в дюйме от горла. — Сдаешься? Грохот металла о каменные плиты, и глава Института вскидывает руки к плечам, признает поражение. — Джейс, я ни на миг не сомневался в твоей потрясающей форме. Но не мог не заметить, как что-то гложет тебя. Изнутри пожирает. Как будто огромная тень накрывает тебя. А он ведь выводил на своей коже руны. После. Уже после всего. Одну за другой, пытаясь унять эту боль. Заставить исчезнуть проклятые фантомные зубы, рвущие плоть кусок за куском. Впивающиеся с причмокиванием в стучащее сердце. Он падал на колени, давясь криком и кровью. Он выводил узоры опять и опять. Бесполезно. — Магнус считает, что виной всему та облава... ... челка. Его челка той ночью в абсолютной, вяжущей темноте как будто светилась. Челка падала на глаза и прятала смеющийся взгляд, в котором, Джейсу померещилось верно, скользнуло смутное сожаление. — Вот и свиделись, нефилим. — Себастьян... — почти беспомощным всхлипом, роняя руку вдоль тела с зажатым клинком. Не пытаясь отразить нападение. Как под гипнозом пялясь на искаженное от крика лицо и руку, отведенную чуть назад для удара. Стрела с ярко-красными перьями, просвистев у виска, вонзилась точно в ложбинку на горле. Всего ночь назад Джейс вылизывал ее языком, прикусывая кадык и совершенно дурея. Тот, кто звал себя Себастьяном, падает на колени. Хрипит, упираясь ладонями в мокрую землю. Черная жижа проступает меж тонких пальцев. Пузырится, бурлит. — Н-нефилим. — Тьма уходит из глаз, вытекает вместе с черной кровью по капле, оставляя за собой пустоту. Так похожую на светло-серое небо утром после затяжного дождя. ... — Джейс? Не молчи... Иззи тоже тревожится. Это Алек. Беспокоящийся наставник и брат. Спасающий его никчемную жизнь раз за разом. — Зря. Все в порядке. Извинишь? Мне бы в душ? — Х-хорошо... Глава Института кивает и закладывает руки за спину, когда его брат уходит, почти убегает в противоположную сторону от душевых. ... В этой комнате пыльно и свет почти не пробивается через плотные шторы. Он садится за потрескавшийся старый рояль, на пробу трогая клавиши пальцами. Закрывает глаза. Руки помнят инструмент и мелодию помнят. Ту самую, что острее клинка. Ту, что бьет верней стрелы младшего брата. Губы теплые — на щеке, и руки, что накрывая ладони, с ним вместе играют. Ноздри щекочет терпкий запах опавшей листвы, спелых яблок и клюквы, лаванды. Шепот. Шепот только в его голове: — Так случилось. Отпусти. Живи дальше. Он играет, не смея веки поднять и увидеть, что в комнате нет второго. Он играет быстрее, практически бьет. И звук, усиливаясь, летит в вышину и рыдает. Он играет, прядь мягких волос щекочет лицо. Он играет. Влага льется на руки и клавиши все сильнее. Его пальцы, срываясь, скользят. — Не надо. Джейс, не надо. Остановись, отпусти. Ты не должен сюда возвращаться. — Только здесь ты приходишь ко мне наяву. Чьи-то губы отчаянно жмутся к макушке.