Prick your finger it is done \ Уколи свой палец, это свершилось The moon has now eclipsed the sun\ Сейчас солнце луной затмилось The angel has spread its wings \ Ангел расправил свои крылья The time has come for bitter things \ Настало время огорчений*
Грозовые облака летят к западу по вечернему небу. Ветер сгоняет их в грязные тучи, хлещет верхушки тёмных деревьев. Восточный горизонт выплёвывает молнии, одну за другой. Гарри наваливается на стеклянную дверь в кухне, пытаясь сражаться с ветром. Светлые занавески вздымает резким порывом, и мягкая ткань касается его лица, оглаживая подбородок. Вслед за этой нежностью природа даёт оплеуху, швыряя горсть холодных капель в лицо. Злость закипает в груди, и сильным рывком Гарри захлопывает дверь, закрывая её на блестящий металлический замочек. — Здесь всё? — спрашивает мама из проёма двери. Её лицо такое же мокрое: длинные тёмные волосы прилипли к подбородку, а щёки в каплях, будто она плакала, но глаза ярко блестят, как у ребёнка. Энн обожает грозу. Чего не скажешь о её сыне. Гарри с неприязнью вытирает капли и тихо отвечает: — Всё. Что наверху? Она качает головой, показывая, что там она всё закрыла. — Подумать только, ещё утром стояла такая жара, и ни облачка, ни ветерка, — женщина восторженно охает, когда молния бьёт в нескольких метрах от дома, освещая уютную кухню ярким неестественным светом. — Разве это не весело? Шторм, и маленькие люди в огромном доме пытаются пережить непогоду. Гарри отрицательно качает головой, и ловко уходит из-под протянутой к нему материнской руки. — Улыбнись, малыш, — просит она. Но мальчик не улыбается. — Хватит, мам. Я не маленький. Он ловко проскальзывает мимо неё, направляясь к помещениям для прислуги, что находятся в задней части дома, за широкой деревянной лестницей на второй этаж. Мальчик берётся за ручку двери, собираясь скрыться от грустного материнского взгляда в тёмной комнате с пустой узкой кроватью, но распахнутая настежь входная дверь привлекает его внимание. Энди с громким смехом вваливается в дом. Он тянет мокрую от макушки до пяток Элен за обе руки, бережно сжимая её ладони. Ветер завывает за их спинами, врываясь в тихий, замерший в ожидании дом. Он колышет срезанные утром в оранжерее розы и светлые занавески, раздувает пачку аккуратно сложенных на столике перед телевизором газет. Энн бросается помогать, забирая у ребят сумки, придерживая дверь. Они смеются, здороваясь с женщиной, проходят дальше, освобождая место друзьям. Гарри не спешит уходить в комнату, предоставленную ему для ночлега в этом доме. Молния сверкает в огромном окне гостиной, и раскат грома заглушает громкий женский визг. Мальчик морщится, посматривая на друзей Энди из своего укрытия. Несколько красивых девушек, к лицам которых он уже привык, потому что видел их бессчётное количество раз, всё те же косматые, немного пугающие парни. Мальчик до сих пор не знает большинство имён окружающих Энди людей. И если раньше это имело значение, и Гарри было интересно, то сейчас никто из них не значит ничего. Энди не значит ничего. Они все вместе закрывают дверь, всё ещё радуясь непогоде, пока Гарри разглядывает узор на деревянной панели стены. Он слышит их разговор о том, что ребята останутся на ночь. Слышит, как мама объясняет, что и они не могут уехать в такую погоду. Энди не возражает. Даже даёт обещание вести себя потише, хотя все прекрасно знают, что его будет невозможно сдержать. Но Энн не смущает шум, она всего лишь прислуга. А Гарри и подавно плевать. Его спина немного ноет после долгого дня, проведённого за срезанием цветов. Гарри прижимается к двери и медленно съезжает на пол. Он не собирается идти здороваться, да и мама его не зовёт, поэтому он просто вытягивает свои ноги в поношенных джинсовых шортах, и лениво прислушивается к грохочущим раскатам над крышей. — Томмо! — вдруг кричит Энди вдогонку одному из своих друзей. — Захвати этот пакет. Там пиво, хорошо бы его в холодильник засунуть. Волнение сжимает грудь и бьёт в голову. Надежда бросает скупую милостыню в его трясущуюся детскую ладонь, и до того, как это произойдёт, Гарри уже уверен на сто процентов - сейчас он увидит Луи. Всё те же чуть напряжённые плечи, небольшие кисти рук, с длинными сильными пальцами. Лишь волосы стали длиннее за прошедшие недели. Гарри смотрит с пола в спину Луи, наслаждаясь его видом без опасений - тот вряд ли повернётся и посмотрит в тёмный угол длинного коридора. Гарри в безопасности от лишнего внимания, а это значит можно безнаказанно разглядывать, впитывая ещё немного Томлинсона в себя. Но всё длится лишь мгновение, Томлинсон скрывается в арке, ведущей на кухню, и Гарри готов разрыдаться от досады. Он поднимается на трясущиеся ноги, и поспешно уходит в комнату, потому что последнее, что ему нужно, это безразличный взгляд Луи, который, Гарри уверен, даже не узнает его сейчас. Боль от этой мысли ломает рёбра.✷✷✷
На следующее утро, ещё до рассвета Луи поднимается с постели с тяжёлым вздохом. Он так и не сомкнул глаз. Гроза закончилась пару часов назад, но дождь продолжал хлестать окна с громким отвлекающим ото сна звуком. Рэйч осталась дома, предпочтя общество вернувшихся в город родителей, и Томлинсон скучал в одиночестве, разглядывая всю ночь освещаемый вспышками непогоды потолок. Но к мутному рассвету его терпение иссякло, и он со вздохом, ёжась от холода, отправляется на кухню, рассчитывая найти там лекарство от мучающей его неясной тревоги. Дом спит. Тихо дышат покрытые дорогими деревянными панелями стены, переговариваются перекрытия между этажами, сладкий запах роз наполняет пространство желанием. Томлинсон не включает свет. Он частый гость в доме Энди, они росли вместе: первая драка, первая девчонка, первый косяк, а потом и все другие, более отвязные эксперименты - всё делилось на двоих. Луи наизусть помнил каждый угол этого дома с раннего детства. В кухне царит утренний сумрак. Очертания предметов расплывчатые, тени мягкие, блёклые, едва существующие. После нескольких бутылок тёмного пива и бессонной ночи Луи чувствует атмосферу дома наполненной скрытой тайной, странным ожиданием. Он ухмыляется собственным ощущениям, тому, как неловко забилось сердце, стоило ему переступить порог замершей во времени комнаты. Стаканы расположены там, где он помнит: в верхнем ящике за стеклом. Он достаёт один, сжимая в пальцах прохладное стекло. Минуту он ищет по столу глазами кувшин с водой, пока не наталкивается взглядом на копну тёмных кудряшек. Сердце пропускает удар, и Луи сглатывает с оглушительно громким для сонной тишины звуком. Он обходит стол, поставив стакан на самый край, потому что пальцы дрожат. — Гарри? — вопросительно произносит он, и мальчик поднимает голову, глядя снизу вверх открытым укоряющим взглядом. — Здравствуй, Лу. Он не изменился. Не стал взрослее, выше, крепче. Всё то же хрупкое мальчишеское тело, бледная кожа, а на щеках даже в утренней тёмной дымке этот розовый румянец, словно лепестки тех роз, что благоухают из каждого угла этого огромного дома. Лишь под доверчиво распахнутыми глазами залегли едва заметные тени, и пальцы дрожат, как у самого Томлинсона, сжимая толстый переплёт книги, которую ребёнок держит на коленях. — Ты помнишь моё имя, — констатирует мальчик, видимо, пытаясь поддерживать непринуждённую беседу, а пространство вокруг уплотняется, давит на плечи. — Я польщён. Длинные ноги вытянуты на холодном плиточном полу, а затылок прижимается к стеклянной двери, за которой продолжает буйствовать дождь. Томлинсон переступает через Гарри и присаживается, отодвинув от стола один из деревянных стульев. — Ты пытаешься иронизировать? — спрашивает он, упираясь локтями в стол. Они никогда особенно не разговаривали, но сейчас Луи кажется, что он скучал по их диалогам. — Не-а, — Гарри качает головой, отчего несколько упругих локонов падают ему на глаза. Луи протягивает руку, не раздумывая, и убирает их. Гарри не вздрагивает и не отстраняется. — Как дела? — Не очень. Как видишь, Энди всё ещё не мой, — это звучит странно, противоестественно, но Томлинсон не может понять, что его смущает, поэтому он просто отмахивается. — А ты отказался помогать. Гарри смотрит на него очень пристально, и Луи видит мрачную решительность внутри детского взгляда. Он лишь усмехается. Нет, он не даст мальчику втянуть себя в эту игру вновь. — Мне надоело возиться с тобой, — как можно безразличнее пожимает плечами парень, а рука сама собой ищет в спортивных штанах пачку с сигаретами. Гарри ловит этот жест взглядом, слегка улыбаясь. — Я всё размышлял, почему ты поступил так не честно: не сказал мне прямо в лицо, я ведь ждал, строил планы. А ты даже не поставил меня в известность. На секунду Луи становится стыдно, но он не успевает удивиться этому несвойственному ощущению, потому что Гарри продолжает говорить. — Я подумал, что, может, ты начал влюбляться, вот и испугался. Произнесённое тихим голосом, это заявление производит эффект разорвавшейся бомбы. Луи вскакивает на ноги, удивляя мальчика. Он делает несколько шагов в сторону, а потом возвращается. Взять себя в руки не получается, скрыть то, насколько близок мальчик оказался к правде практически невозможно, поэтому Томлинсону остаётся лишь злиться. — Это бред, — ядовито бросает он. — Тогда почему нет, Луи? Гарри поднимается на ноги и кладёт книжку на стол, чуть сдвигая стакан от края. Томлинсон отчаянно жалеет, что не захватил сигареты. Ему требуется крепкая глубокая затяжка. — Я видел твою привязанность. Не хотел, чтобы это зашло слишком далеко. Врать даже не приходится, Томлинсон просто озвучивает половину правды и мальчику хватает. Он кивает, изучая пальцы на ногах, а до Луи только сейчас доходит, что он босиком. Они оба смотрят на ступни Гарри, в тишине, пока мальчик не произносит: — Ты не прав. Я хочу Энди, но без твоей помощи не могу его получить, - мальчик делает пару шагов к Томлинсону. Рука Луи покоится на краю стола, и когда детские пальцы накрывают её сверху, всё тело прошивает напряжением. Луи стоит всех его душевных сил не дёрнуться, вырвав руку. — Всего лишь секс, Лу. Он доставит тебе удовольствие, и ты сделаешь хорошее дело. Ты поможешь мне? Томлинсон дышит глубоко, по крупицам собирая собственное душевное равновесие, но Гарри не даёт времени. Он подходит вплотную, слегка поднимая голову, и дышит Луи в подбородок. — Давай же, Луи. Тебе будет хорошо, — рука мальчика ложится на его талию, и голос становится глубже. — Я сделаю всё, что ты захочешь: встану на колени, возьму в рот, позволю трахнуть себя, вжимая в матрас лицом. Гарри обещает ему все эти грязные удовольствия не дрогнувшим голосом, прижимаясь дрожащим телом, а мозг подкидывает картинки того, как хорошо было обладать им. И будет ещё лучше. Луи сжимает пальцами подбородок, причиняя мальчику боль. — Никаких чувств, обид и ты сделаешь всё, что я захочу? Гарри распахивает глаза, и в них отражается целый мир, в то же время ничего: ни одной эмоции или мысли. Он медленно моргает, потому что кивнуть ему не позволяют пальцы Луи, сжимающие лицо с каждой секундой всё сильнее. Томлинсон вжимает Гарри в стол, нижней частью тела, упираясь твёрдым членом ему в живот. — Договорились.✷✷✷
На мгновение Гарри оглушает тяжестью навалившегося на него ощущения. Луи прижимается к его телу, плотно, горячо. В нос бьёт его неповторимый запах свободы и горького никотинового разочарования. Стол упирается в спину, царапая поясницу жёсткими углами. Они снова собираются сделать это. Гарри начинает задыхаться, стоит ему представить себя, распростёртого на кровати под Луи. Он чувствует, как плывёт, теряя связь с реальностью, а потом властная рука вырывает его обратно. Луи сжимает пальцы вокруг запястья, наклоняясь ниже, вдыхая лёгкий аромат с кожи мальчика. Будто хищник. Снова. Гарри трясётся, сжимает кулаки до побеления костяшек. — Идём, — зовёт его Томлинсон, и не дожидаясь ответа тянет за собой, прочь с утренней кухни. У лестницы Гарри удаётся совладать с собой ровно на столько, чтобы неясным кивком головы указать на свою комнату, он хочет к себе. Луи понимает его чудом. Обвивает сильную руку вокруг поясницы и дёргает на себя. Несколько нестройных шагов, когда Гарри в своём волнении и полуобморочном состоянии пытается подстроиться под хаотичные и спешные шаги Томлинсона, и они внутри. Луи вталкивает его в комнату и захлопывает дверь за собой. Щелчок замка звучит как приговор, но Гарри вовсе не против. Он не чувствует отчаяния или страха, несмотря на резкое, голодное поведение Луи. Лишь трепет и желание. Возможность дотронуться до любимого, которой, как он думал, лишился навсегда. — Лу, — выдыхает Гарри, когда Томлинсон толкает его к письменному столу у окна. — Раздевайся. Покорность, с которой мальчик стаскивает футболку, удивляет его самого. Пальцы двигаются ловко и проворно, когда Гарри стягивает шорты вниз, вместе с боксерами. Луи смотрит внимательно за каждым движением, не моргая. Его глаза темнеют всё сильнее, а когда обнажённый Гарри смущённо прикрывает ладонью собственное возбуждение, Луи будто переклинивает. Безумный взгляд Томлинсона оставляет следы на коже в виде россыпи непослушных мурашек. — На стол, — командует Луи. Этот приказ, отданный жёстким, властным голосом, наконец, пробивает пелену любовного дурмана в голове. Мальчик вздрагивает, непонимающе оборачиваясь на предмет мебели, а потом вопросительно смотрит в глаза мужчины. Его будут иметь на столе, как шлюху? Растерянность сменяется паникой, потому что становится очевидно - Луи не настроен на долгие прелюдии. Он хватает Гарри под коленки, усаживая на холодную деревянную поверхность. Громкий выдох тонет в стоне, потому что грубые руки тут же толкают в грудь, укладывая на лопатки, и раздвигают ноги в стороны, в желании добраться до того, что подарит удовольствие. — Пятки вот так, — глухо произносит Луи и фиксирует ступни мальчика на столе в самой открытой и беспомощной позе. Голос механический, не живой, и Гарри не решается заглянуть Луи в глаза. Он смотрит в потолок, позволяя ладоням гладить, но не нежно, ласкать без желания доставить удовольствие. Когда пальцы касаются губ, Гарри послушно раскрывает рот и втягивает их внутрь. Он усердно сосёт, втягивая щёки, но всё это лишь технические движения, страсть растворилась в настрое Томлинсона. Сейчас Луи будто использует его. И Гарри знает, что не вправе обижаться или страдать - он соврал о причинах, желая вернуться в постель к Луи, значит остаётся лишь терпеть, пока есть силы. Пока он не надоест Томлинсону окончательно или собственное сердце не будет изранено настолько, что Гарри больше не захочет даже подумать об этих глазах, не то что посмотреть в них ещё хоть раз. Что ж… Сейчас он слишком нуждается в этом парне. Гарри готов стерпеть всё, что придумает Томлинсон. — Расслабься, — на автомате произносит Луи, хотя его пальцы грубы и неаккуратны, когда он вторгается в тело мальчика. Гарри хватает ртом воздух, выгибаясь на столе, но Луи прижимает руку к его быстро вздымающейся груди, удерживая на месте. Он делает всё быстро, агрессивно, будто торопится, будто не заботится об удовольствии партнёра. Может и правда не заботится? Побороть боль не трудно, трудно делать вид, что это приносит удовольствие. Гарри вымученно стонет, когда пальцы покидают его тело, не оставляя после себя даже намёка на возбуждение, лишь дискомфорт и пугающее ожидание. — Подожди, Лу, подожди, — торопливо шепчет мальчик, когда Луи подтягивает его тело к краю стола. Он обхватывает ладонь Томлинсона влажной от беспокойства рукой, но тот лишь рычит, вырывая руку. — Ты сказал, что готов стерпеть всё. Сейчас я просто хочу тебя трахнуть. Мне остановиться? В глазах Луи горит вызов. Он будто надеется, что Гарри откажется, несмотря на то, как отчётливо натягиваются его штаны в области паха. Но ещё одного шанса не будет, поэтому мальчик послушно разводит колени, и сам подвигается в руки к Луи. Луи невыносимо горячий, каменно-твёрдый. Слюны не хватает для действительно комфортного проникновения, и Гарри хрипит, и ненавидит себя, его и весь несправедливый мир. Зато Томлинсон доволен. Он не раздевается, лишь стягивает свои мятые спортивные штаны с бёдер. Гарри чувствует мягкую ткань футболки собственной кожей, она ласкает и щекочет его живот, и сейчас во много раз приятнее прикосновений Луи. Член Луи внутри ощущается наказанием, а не удовольствием, ровно до того момента, пока ладонь Томлинсона не оставляет красный горящий отпечаток на бедре ребёнка. Гарри вздрагивает от неожиданности, сжимается всем телом в тугой комок, а Томлинсон протяжно стонет. — Блять, да расслабься ты! Гарри честно пытается, расслабиться или получить удовольствие, но всё, что он чувствует - это тугое натяжение мышц, отдающееся болью во всём теле. Но Луи знает, что делать, на каком-то интуитивном уровне чувствуя мальчика. Он обхватывает член Гарри пальцами, легко сжимая, и ведёт ладонью вниз, оттягивая, а второй рукой бьёт ещё раз по внутренней стороне бедра. Удовольствие прошибает тело солнечным лучом, сжигая боль и страх. Гарри выгибается и громко стонет, на секунду забывая, где он находится. — Тише, малыш, тише, — Луи останавливается, чтобы успокоить мальчика нежным прикосновением. — Ты же не хочешь, чтобы нас услышали? Гарри отрицательно качает головой, прикусывая нижнюю губу, когда Луи снова шлёпает его. Медленные движения внутри, резкие болезненные шлепки, от которых горят бёдра, глубокое дыхание Луи - всё это смешивается для Гарри в наслаждение, захлёстывает с головой. Мальчик неосознанно тянется к руке Томлинсона, и в этот раз, погружённый в собственное удовольствие, он не отталкивает, не выдёргивает свою ладонь из плена детских пальцев. Гарри переплетает их пальцы, самостоятельно толкаясь навстречу, сжимаясь, когда Луи гладит горящие огнём отшлёпанные места, когда резче проводит по влажному члену мальчика. — Луи, я сейчас, Лу, — задыхается Гарри, пытаясь предупредить. — Какой непослушный мальчик. Тебе понравилось, как я отшлёпал тебя? — сиплый шёпот Луи достигает своей цели, мальчик сжимает его руку сильнее, впиваясь ногтями, и кончает, разбрызгивая белёсую сперму по собственному торсу. — Такой красивый испорченный малыш, — захлёбывается словами Томлинсон, а потом резко выходит, чтобы довести себя до разрядки рукой. Гарри чувствует, как Луи кончает на него, смешивая в причудливый узор собственные капли со следами удовольствия мальчика на его животе. Он тяжело дышит, всё ещё держа Гарри за руку, а второй сжимая дрожащее детское колено. Несколько долгих секунд после оргазма, когда Луи забывает о своей роли мудака, и Гарри получает толику близости, и намёк на взаимность. Счастливые секунды. Они пробираются под кожу, согревая тёплым огнём камина, уютным одеялом, летним солнцем. Но потом Томлинсон приходит в себя и резко высвобождается из детской хватки. Они не смотрят друг на друга, не говорят ни слова. Луи натягивает штаны, и, не оборачиваясь, покидает комнату, оставляя ребёнка растерянно хлопать длинными ресницами. Но Гарри не чувствует пустоты или боли внутри, лишь твёрдую уверенность - у них впереди ещё много дней, и возможно не все они будут плохими. Гарри всё ещё надеется на счастье.