Thinking out loud

Когда Оикава уходит, Иваизуми хватает где-то на двенадцать дней. Он живет чисто по инерции и одним утром даже случайно заливает две кружки чая. Хаджиме даже смеется, потому что боже, Дуракава, это такой идиотизм. Но раз он считает, что так лучше, то окей, ему же видней. А потом небеса как-то скукоживаются над его головой, гниют и словно валятся Иваизуми на голову гранитными плитами его гордости. Это даже нечестно. Оикава просто сбежал, как последний трус. Сбежал, улыбнувшись, и хлопнул дверью, по привычке бросив ключи на журнальный столик. Они, кажется, все еще там. Иваизуми хватает на двенадцать дней. Потом все меняет свой цвет, безнадежно утрачивается форма вообще жизни. Хаджиме убеждает себя, что это нормально, когда люди расходятся, если не любят друг друга. Но вот загвоздка. Кто-то же из них любил? Через двенадцать дней Иваизуми убирается в квартире и перекладывает оставленные журналы куда-то в коробки. Он молча задается вопросом: кто тебе готовит обед, кретин, у тебя же этот чертов диабет. Почему-то эта мысль мешает спать. В один прекрасный день Хаджиме продает его волейбольный мяч: единственное, что осталось от прошлой жизни, где Тоору мог спокойно заниматься любимым делом. Вряд ли обычной продажей мяча Иваизуми задел этого нахала или тем более отомстил. Просто вещей как-то многовато. Все чаще Хаджиме начинает сидеть на лестнице, как брошенная собака с поводком, оборванным на середине. Многим кажется, что он себя совершенно забросил и запустил. Ну, расстались они и расстались, что дальше-то? Время начинать следующую страницу жизни. Как объяснить людям, что он однолюб и все ждет, когда Оикава вернется, Иваизуми не знает. Через восемьдесят девять дней Тоору и вправду приходит. С выпечкой и дорогим вином, которое Иваизуми ненавидит. У Оикавы ласковый взгляд и эти нелепые шутки, в которые Хаджиме чуть-чуть влюблен. — Ну, кого прячешь в своем шкафу? — первое, что говорит он, зайдя в квартиру. Иваизуми хочется сказать, что единственным, кого он когда-либо прятал в шкафу, был сам Тоору. — Ива-чан, господи, у тебя такой беспорядок, — сетует Оикава и смеется. Хаджиме кидается прибираться и мыть тарелки с бокалами, напряженный, как струна. Осколки разбитой любви он решает пока не подметать, уж слишком красиво блестят. А потом как-то срывается и интересуется: — Она у тебя красивая, да? Вы наверняка чудесно выглядите вместе. Невысказанное какого черта тогда ты тут, а я один остается спрятанным в дрожащих пальцах и сжатых губах. Иваизуми не из плаксивых, вот и разбивается о камни. Оикава тихо смеется и ничего не отвечает. Через сто три дня Оикава Тоору умирает. В одну минуту, в один миг. Иваизуми находит это несправедливым. Врачи оправдываются и разводят руками. Хаджиме ничего и не требует. Он приезжает в последний раз к нему и гладит по каштановым волосам. И в этот момент вообще прекращаются все цифры и буквы, обращаясь в нули. Иваизуми кажется, что ему уже сто лет, и он старик. Но на самом деле не прошло и года с их расставания. Но однажды вся боль укладывается в Хаджиме, как кот укладывается спать. Жизнь приобретает какой-то неправильный заводской штрих-код, и он винит в этом не то себя, не то Бога с его неправильными решениями. Небеса работают только на вход, как-то раз осознает Иваизуми, но это не мешает ему сидеть на лестнице и терпеливо ждать. Ждать, когда Оикава вернется домой. И совершенно не имеет значения, если это займет всю жизнь.