Thinking out loud

Оикава пишет на собственных обоях число восемнадцать и зло смеется. Это не его возраст, вы не подумайте. Он не пьян, не под кайфом и не влюблен. Последнее вообще собственнические символы высекает на коже ржавым гвоздем. Так что к черту. Тоору рождается в Японии. Опять. В восемнадцатый раз. Теперь вы знаете его маленькую тайну, от которой Оикава застрелиться хочет. Его тошнит от этих лиц, от этих дешевых прокуренных декораций и обесцвеченных слов-признаний. Привет, Ива-чан, это о тебе. Когда живешь опять и опять, умудряешься предсказать дальнейшие события. «Опять», - думает Оикава и кривится. «Что за ублюдок», - хмурится Иваизуми, но руку подает. Вот же гребаный… Тоору смеется ему в лицо. Какая трогательная история любви, только выдайте ему обратный билет по касательной в Ад. Куда угодно, но подальше отсюда. А то что-то в горле першит, и это не от дерьмовой погоды или горького дыма. Иваизуми говорит много. Меньше, чем Оикава, слова которого сплошная ложь для запудривания мозгов, но достаточно, чтобы Тоору всерьез вспоминал, как убил его около ста лет назад. Потом уже сам Хаджиме предал его (в следующей жизни, когда Освенцим под кожей бурлил неправильным вулканом), и Оикава подумал: сколько можно, перед тем как его расстреляли без объяснений. Ну и плевать. Иваизуми несправедливо жестокий в своем неведении того, что когда-то было и выбило из Оикавы желание жить. Они сошлись в тупике и теперь кружатся вокруг друг друга, не зная (или не желая знать) как разойтись. Главное ударить побольнее. Остальное неважно. Оикаве удобно сталкиваться с Иваизуми каждый раз. Влюбился однажды, по ошибке, случайно, и прошибло его жизнь этим дерьмом насквозь. Как смыть с себя это липкое чувство, он не знает. - Я люблю тебя, - сонно бормочет Иваизуми. Тоору криво улыбается и перебирает его волосы, отчаянно жалея, что сейчас не время взрывов на Хиросиме, когда они оба просрали свою жизнь одновременно. Хотя они и без ядерных реакторов способны подорвать друг друга. С любовью, конечно. На часах уже половина третьего, а в девять у них собеседование в этом огромном Всемирном торговом центре, куда идти нет никакого желания. Одиннадцатое сентября пахнет привычным кофе и яичницей с беконом. Иваизуми немного нервничает, Оикава разглядывает ровное голубое небо. Когда происходит этот блядский взрыв, Тоору до обидного смешно. Быть похороненным в двадцать – неправильно, но ему, если честно, не привыкать. Внутри него глохнет и раздолбано скрипит старый поезд тысячелетней давности. Кровь и дым вокруг смешиваются с чужой истерикой и слезами. Оикава устало прикрывает глаза и даже не пытается зажать разорванный бок. И стоило так стараться, если произошло такое дерьмо? Паркет рядом липкий от крови, боль пульсирует в виске назойливым «привет, обнуление». Вот так Оикава встречает смерть, если вам интересно. Иваизуми кашляет кровью. Осколком ему разорвало живот и зрелище это не самое приятное. Оикава неприятно улыбается, почти скалится и выплевывает: - Лучше бы нас по стене размазало. Хаджиме не отвечает, потому что говорить с разорванным животом несколько проблематично. В принципе, Тоору не хочет слышать ответ. - Такое чувство, что я через это проходил, - выхаркивает Иваизуми. Оикаву подмывает закатить глаза, и если бы он не умирал прямо сейчас на этом холодном полу, он бы обязательно еще и рассмеялся бы. Тоору почему-то бесится. Он чувствует себя живым человеком, с пометкой на «мертв», конечно, и это странно. - А представь, - Иваизуми улыбается, Оикава слышит это по голосу, - если мы с тобой столкнемся, переродившись. Тоору смешно. Он прикрывает глаза и надеется, что в девятнадцатый раз ему попадется не Япония и не преданный (кому-то и кем-то) Иваизуми. (хотя он знает, что где бы он ни оказался, там будет Хаджиме)