Thinking out loud

Иваизуми выходит из себя за считанные секунды. Семь, если точнее. Он буквально рычит на Оикаву, чтобы тот убирался к чертовой матери из этого кафе. И плевать, что Хаджиме могут уволить за подобное поведение. Тоору улыбается. Нагло и свысока. — Я все еще надеюсь, что смогу спокойно выпить кофе, — говорит он. Таких и контрольным выстрелом в голову не убьешь. Ладно. Все началось три недели назад на вечеринке Куроо. Или Бокуто, хотя это не принципиально важно. Главное в том, что на той вечеринке был Оикава Тоору, которому Иваизуми вполне искренне желал оторвать голову. Но это не главное. Все началось с того, что они не переспали даже спьяну. Иваизуми слышит покашливание менеджера. Такое тактичное и намекающее, что стоит уже впустить клиента в кафе. Мальчик с мягким взором, который исчез у Оикавы где-то лет в четырнадцать, вновь возвращает улыбку Иваизуми и усаживается за столик. Сложись некоторые вещи иначе, лет так пять-шесть назад, Хаджиме был бы рад вновь увидеть его. Но не в этой жизни. Они не сбылись как друзья, не состоялись как пара (Иваизуми морщится) и развалили жизни друг друга с таким изяществом, словно были рождены только для этого. С улицы льется патокой мягкий медовый свет. В глазах Оикавы такая пустота, что Иваизуми и правда страшно порезаться об её осколки. Он помешивает кофе по часовой стрелке и пишет что-то на салфетке. Это в его стиле, записывать рвущиеся мысли на чем попало и где попало, лишь бы они перестали мешаться в голове. Иваизуми относит еще несколько заказов, почти забыв про парня с табличкой доломано-слеплено-даром на лбу, а потом, когда в кафе заходит Ханамаки, на автомате смотрит на Тоору. Гребаный рефлекс. Оикава расслабленно читает что-то Кларка, иногда возвращаясь к записям на салфетке. Солнце путается в его волосах, как когда-то в их общей квартире, где было множество коробок, разбросанных книг и всего несколько чашек, потому что Ива-чан, мы все равно если что докупим, зачем тащить это все сюда? Нет. Не так. Все началось не тогда, когда они не переспали. Все началось, когда они переспали в свои девятнадцать после четырнадцати лет дружбы. — О, нет, Маки, — рычит Оикава. В кафе сейчас семь человек, и они все (включая Иваизуми) оборачиваются на этот практически истерический вопль Тоору. Ханамаки вздыхает и трет переносицу. — Иди к черту, я не буду с ним говорить, — зло бросает Оикава и демонстративно отгораживается книгой. Так по-детски нелепо, что не стучи он по столу ручкой, Хаджиме бы посчитал это очередной прихотью придурка. Но он знает его. — Если тебя выставят из команды, то что ты будешь делать? — продолжает Ханамаки. — И эти звонки тебя еще не свели с ума? Пауза. Оикава теряется. Он хмурится и пишет что-то на салфетке. Потом опускает взгляд и тихо говорит: — Я сказал нет. Иваизуми кажется, что он оглох от этой беспринципной ярости в его голосе. Будь они друзьями, он бы подошел. Будь они вместе, он бы… Хаджиме отсекает все мысли, начинающиеся с если бы. Ханамаки уходит, так и не подойдя к нему. У него от проблем самодельная петля на шее завязывается, а делать вид, что все окей у него нет ни времени, ни настроения. И это к лучшему. Оикава заказывает еще кофе. Его взгляд мечется с книги на собственные пальцы, то и дело сжимающие ручку. Он в принципе не готов был ко всему этому. А еще он дробится на мелкие кусочки и не знает, что с этим делать. Иваизуми ставит перед ним кофе. Тоору не реагирует и продолжает лихорадочно вдыхать-выдыхать. Иногда так бывает, когда все обесценивается за миг. Это словно продавать себя за десять долларов где-нибудь на трассе просто от безвыходности. Оикаве тошно от самого себя. Хаджиме смотрит на часы и думает, что его смена, наконец, заканчивается. Он выжат даже от короткого диалога с Оикавой, а наблюдать его еще хоть пару минут дело совсем неблагоразумное. Хотя, давайте начистоту. Все началось, когда после трех лет отношений Оикава бездарно похерил все. Или же все наоборот закончилось, и Иваизуми уверен, что измена является блестящим завершением любых отношений. И сейчас он всерьез уверен в том, что и эти отношения были простым фарсом. Он не стал орать на Оикаву, хотя следовало бы. Он спокойно показал на дверь и сказал убирайся нахер отсюда и не возвращайся, если не хочешь оказаться в больнице с проломанной головой. Все честно же. Оикава вскрыл ему сердце, а он, если что, вскроет ему череп. — Оикава, вот ты где! — тот кисло улыбается, как-то уменьшаясь, и опускает взгляд. — Ты понимаешь, чем пропущенный матч тебе грозит? Подумай хоть раз не о себе, черт возьми! И радуйся, что Куроо прикрыл тебя, как и последние четыре раза, Оикава, четыре, а не то ты был бы уже мертв. — Я и без того еду домой, — обрывает его речь Тоору и явно ставит точку. В его голосе что-то обрывочно-незнакомое. Иваизуми удивлен. Не этим чужим интонациям (хотя и им тоже). Этому глупому решению. Потому что Токийский университет был его главной мечтой, нет? — Оикава, — Бокуто стонет и садится напротив. — Разговор окончен, — резко говорит тот и поднимается с места. Иваизуми отворачивается от закрывшейся двери и идет переодеваться, потому что если Котаро надумает с ним побеседовать, то весь день окажется проебанным насквозь. Бокуто и правда ждет его около выхода. — Нет, — отрезает Хаджиме. Он почти четыре месяца существует отдельно от парня-который-все-ломает и его это устраивает. — Я не за этим здесь, — смеется Бокуто, — а просто сказать, что окей, не стоило надеяться, что после всего ваши отношения хоть немного наладятся. Иваизуми кивает и машет рукой. Любовь навсегда как дурашливый слоган для какой-нибудь комедии, решает он, пока закупается продуктами до конца выходных. На станции он сталкивается с Оикавой. Тот вяло улыбается ему, но после словно смаргивает эту улыбку и отворачивается. На его плече висит сумка (очень знакомая сумка), а он сам наполнен такой фатальной решимостью, что Иваизуми вдруг понимает. Конец. Вот каков их настоящий конец. Здесь, на этой станции, в конце плавящегося мая. И Иваизуми почему-то пусто. Он чувствует себя расслоившимся. Тоору ждет свой поезд, а Иваизуми пропускает два своих. С какого дня он его простил? Хаджиме накрывает цепенящий ужас. Да ни за что. Город вокруг них дышит пылью прокуренных улиц. Иваизуми жалеет, что пособия «как не встречаться с человеком, проделавшим дыру в ребрах» еще не написали. А потом Оикава встает и идет к поезду. И Хаджиме вспоминает. Как Тоору таскал его в парк в стылый ноябрь, как он учился варить кофе, как оставлял сумбурные записки повсюду, как смешно морщился от снега, как говорил что-то о том, как ему жаль, чертовски жаль. Давайте говорить откровенно. Все начинается, когда Иваизуми негромко говорит Тоору, и тот останавливается, замирая осколком разбитой чашки где-то на краю стола. А потом он оборачивается и мир осыпается щебенкой. (поезд уезжает без них)