Thinking out loud

от меня в качестве небольшого предисловия: эта часть посвящается Eri Adzhamatova за её понимание этого сборника. огромное спасибо за то, как Вы прочувствовали каждую часть, каждую небольшую жизнь. я понимаю Вас, поверьте, я пишу об этом именно потому, что понимаю. и я просто поклонюсь, потому что я безмерно счастлива, что кто-то понимает это, как и я. спасибо. *** — Тоору-кун, может, сходишь с нами в кафе? У Оикавы на лице возникает та самая улыбка, от которой все девушки умиляются, а он сам шепчет проклятья. — Прости, дела. Кто-то из парней надменно ухмыляется и бросает ему вслед «ебаный придурок, зазнался-то как», но Тоору плевать. Вот честно. Он перестал любить людей в свои двадцать. Это как раковая опухоль, думает он, слушая шум поездов на станции. Но, если говорить откровенно, вся жизнь и есть гребаная раковая опухоль. Соберите ему денег на операцию, а? У Тоору есть причины говорить так. — Алло? Вот черт. Оикава замирает, задыхается и рассыпается. Немного. Совсем чуть-чуть. — Я на выходные приезжаю, Оикава. Точнее, — собеседник свободно смеется. Тоору кривит губы и нервно смотрит на смытый пейзаж за окном поезда. А Иваизуми продолжает: — Точнее я уже приехал и подойду через пару часов, хорошо? Оикава бормочет нет. Иваизуми переспрашивает, благородно делая вид, что просто не расслышал. — Конечно, — Тоору прочищает горло, — конечно, заходи. *** (дома Оикава здоровается с сестрой, в очередной раз покрасившей волосы, и между делом спрашивает, насколько все плохо. Та хохочет зло и говорит, что вчера было лучше, То-чан, вчера было лучше. Оикава слышит звон бутылок и вздыхает. Потом отдает Юки скопленные деньги и говорит, что на летние каникулы он её с радостью ждет домой. Они невесело обмениваются колючими смешками и расходятся. Юки — свободная душа, учится в Токио и приезжает только ради того, чтобы напомнить, что она еще жива и помнит об отце, о брате и о том, что все его мечты по отвесной линии полетели вникуда. Юки — свободная душа, и поэтому Оикава разумно отдает ей деньги, дабы она жила подальше от этого городка и взрослела как нормальная девушка. Юки — свободная душа. Иваизуми тоже. Они оба прошли по касательной от Тоору, но он уже смирился с этим. Правда. Жаль только, что юристы не могут играть в волейбол на национальном уровне.) *** — Как прошел год? — они сидят на кухне. Точнее, Хаджиме сидит и нехотя пьет дешевый кофе, а Тоору раздраженно помешивает рис в сковороде. Отец в соседней комнате сушит феном черепаху. Добро пожаловать в театр абсурда. — Неплохо, — ровно говорит Оикава. Потому что, ну, на самом деле, год прошел неплохо. Отец орет из комнаты, что черепаха, кажется, того. Тоору хмурится и игнорирует его. За окном слышатся раскаты грома. — Третий курс, значит, — бестолковый разговор, Ива-чан, абсолютно бестолковый, — и ты еще не надумал перевестись в Токио? Оикава размеренно качает головой, потом убавляет газ и поворачивается к Хаджиме лицом. Тоору чувствует себя гулким ничто, окруженным вакуумом и пыльными многоэтажками. Ветер бьется в окна с треском и каким-то чудовищным напором. Как бы стекла не повылетали, отстраненно думает Оикава и в наступившей тишине слышно, как шипит рис на сковороде и как отец врубил фен еще сильнее. Бедная черепашка. Даже ей он умудрился испортить жизнь. — Нет, не надумал, — говорит Оикава, — и прекрати мне задавать этот вопрос, Ива-чан, не маленькие вроде. Каждый год одно и то же. — Я о тебе беспокоюсь, — Хаджиме хмурится. Кофе, наверное, окончательно остыл, но он и не сильно жаловал его. — А не надо, — резко отвечает Тоору. Гром за окном не утихает. У Оикавы разве что хребет не из стали с титановым покрытием, так ровно он стоит. Вот только согнуться впополам и, сцепив зубы, повыть-поскулить от этого хочется не меньше. Еще несколько часов они сидят на кухне. Дурацкая встреча, идиотский диалог и одна мертвая черепаха в мусорном ведре. Что ж, вечер прошел недурно, думает Оикава около часа ночи, куря на площадке под разбушевавшуюся грозу. Иваизуми мягко целует его на прощание. Тоору терпит и надеется, что его не вывернет наружу мясом и костями от оглушающей боли где-то между ребер. (на следующее утро отец притаскивает домой полудохлую мокрую крысу) *** На следующий день Оикава провожает сначала Иваизуми с утра (чертовы лужи, чертов ветер, как же глаза щиплет), а потом и сестру около шести вечера. Она улыбается почти сочувственно и обещает приехать в начале июля. До июля еще черт знает сколько времени, бормочет Оикава. От Юки, как и от поцелуев Иваизуми, пахнет свободой. Даже завидно немножко. Он заходит в университет, потому что забыл свою тетрадь там, и опять с улыбкой отказывается от предложения сходить в боулинг. (или в кафе? зоопарк? он не знает, если честно) Кто-то из парней презрительно цедит «вот же зазнался, блять» или что-то типа того. Но Оикаве плевать. Он распрямляет спину и собирается удержать в себе нарастающий рокот злости и бессильной ярости. У него кончились сигареты, через три недели зачет по праву и дохлый зверинец в мусорном ведре. (Оикаве хватило уже горьких истерик на всю жизнь)