Время лишений

Год 172-173 4Э, Скайрим, Солитьюд. Последний отголосок струны затих в полутёмном пустом классе, и Дивад опустил руку. Пошевелил подмёрзшими пальцами, подышал на них, погладил корпус лютни, благодарно коснулся её лбом и почтительно убрал в футляр. В классе для занятий в этот поздний час никого не было. С вечера за последней партой ещё сидели две девушки со старшего класса, повторявшие историю, да его одноклассник Сарнир старательно выводил на листе серой разлинованной бумаги не очень аккуратные буквы – готовил задание по чистописанию. Но они уже давно ушли в общежитие, заботливо переставив подсвечник с двумя оплывшими свечами поближе к Диваду и пододвинув к нему же жаровню с углями. Дивад погрел над ней ладони и прислушался к вою ветра за окнами, забранными толстыми ставнями. Метель мела уже три дня, так что на улицу невозможно было высунуть нос, крыльцо Коллегии ученики расчищали каждый день, но к утру под дверью снова наметало высокий сугроб. И было постоянно холодно – в то время как норды разгуливали по общежитию в полотняных рубахах, тонких штанах и босиком, Дивад спал в толстом стёганом кафтане, заматывая ноги дополнительной парой толстых шерстяных портянок. Его соседи по комнате – норд по имени Тальсгар и орк Ураг – время от времени посмеивались над вечно мёрзнущим редгардом и предлагали ему стопочку бренди, прекрасно зная, что Дивад ничего крепче вина не пьёт, да и то только в тавернах за компанию со случайными собутыльниками. Товарищами они, правда, оказались хорошими и терпеливо сносили его музицирование по вечерам. Ураг к музыке относился равнодушно – поступал он сюда ради того, чтобы его научили грамоте, литературе и истории, все остальные предметы он просто терпел. Какими были причины, сподвигнувшие орка оставить военное и горнорудное дело и заняться книгами, никто не знал – ворчливый Ураг о себе помалкивал, а на вопросы любопытных огрызался, что это не их ума дело. Но он и никогда не лез в души другим, не интересовался их прошлым, за что Дивад был ему благодарен – ему ведь приходилось тщательно следить за тем, чтобы ненароком не выдать лишнего о себе. Гораздо более общительный Тальсгар охотно рассказывал байки из своей жизни, но при этом норовил выпытать всю подноготную и из собеседника. Впрочем, он быстро смирился с тем, что его соседи не спешат распространяться о себе, списал это на «оркские и редгардские странности», и отношения с ним наладились: Тальсгар охотно помогал Диваду с освоением незнакомых ему нордских музыкальных инструментов, в ответ Дивад занимался с ним сиродиликом и чистописанием. Вспомнив про чистописание, Дивад вспомнил и то, что ещё не выучил заданный к завтрашнему дню отрывок из «Сказания о боге Талосе». Отрывок был большим, на шесть страниц, написанный языком, полным архаизмов, а потому сложный для редгарда, так что Дивад обречённо предполагал, что на его заучивание у него уйдёт полночи. Можно, конечно, отложить его и на завтра – у младшего класса завтра первым утренним занятием шло то самое чистописание, от которого Дивад был освобождён – в начале года мастер Анжело проверял, как новички владеют пером, и похвалил его почерк, признав, что необходимости посещать его занятия нет. Дивад тогда ещё про себя усмехнулся – ещё бы, чистописание в Храме у них вела пожилая и строгая Мелик-ханум, которая за малейшую корявость била розгой по рукам, а хаммерфельские буквы в написании не в пример сложнее нордских. Так что можно было сесть за заучивание отрывка тогда, когда остальные младшеклассники будут на занятии, но Дивад точно знал, что за утро он выучить его не успеет, так что лучше уж пожертвовать половиной ночи, а утром повторить, если за ночь что-то забудется. Тальсгар и Ураг были в комнате. Орк за столом переписывал в тетрадь текст и не обратил на соседа никакого внимания. Тальсгар, поставив на прикроватную тумбочку оплывшую свечу, сидел на кровати, подложив под спину подушку, и читал на сиродильском «Легенды Хиста», время от времени сверяясь со словарём. Тальсгар был сыном матроса из Винтерхолда, в детстве и юности немало поплавал по морю Призраков, в совершенстве выучил с десяток диалектов данмерика и бретонского, но при этом к своим семнадцати годам умудрился совершенно не знать сиродилика. Когда мастер Виармо это выяснил, он схватился за голову – талант у паренька однозначно был, не принять его было бы преступлением, но как работать с учеником, когда почти все учебники по самым важным дисциплинам написаны именно на сиродилике? В итоге Тальсгар спешно постигал азы сиродилика, а остальные ученики по мере возможности переводили ему нужные параграфы. – Ты бы взял что попроще, – посоветовал Дивад, взглянув на название книги. – В «Легендах Хиста» и на родном языке даэдра ногу сломит. Он снял сандалии, поставил их у ножного конца кровати, повесил на крючок у двери меховую безрукавку, зажёг свой огарок от свечи приятеля, поставил её на тумбочку и забрался с ногами к себе на кровать, сунув под спину подушку. Тальсгар показал соседу разворот книги: – Здесь на двух языках: страница на сиродилике – и сразу перевод на бретонский, я потому и взял её. Но ты прав, это такой скуумный бред, что без Шеогоратова сыра не поймёшь. Отрывок выучил? – Когда? – вздохнул Дивад, вытаскивая из стопки учебников на тумбочке толстое «Сказание о боге Талосе», заложенное на нужной странице. – С утра занятия были, потом мы зачёт по этикету сдавали, а потом репетировали представление к празднику Молитвы южного ветра... Да ты сам всё знаешь... Я час назад только освободился. И половину этого часа он потратил на то, чтобы размяться с мечами на заднем дворе Коллегии, а вторую половину – чтобы поиграть на лютне – для себя, для души, а не потому, что задали. В Коллегии он был уже три месяца, а всё никак не мог свыкнуться, что он здесь, в душе страшился, что это сон, он скоро проснётся – и снова окажется в родном Хаммерфелле. И ему всё казалось, что он не занимается в полную силу, тратит время на уйму лишних предметов вместо того, чтобы всецело отдаться музыке. Нет, он понимал, что барду нужны не только игра на инструментах и вокал – из Коллегии выходили не только музыканты, но и актёры, и танцоры, и поэты, и писатели; её выпускники работали писарями, причём везде ценились за грамотность и хороший почерк, архивариусами, библиотекарями, наставниками богатых детей и учителями в школах, переводчиками, исследователями древностей. Но он-то сюда поступал только ради музыки, а в ней прогресс шёл очень медленно, как Дивад ни старался. Вроде бы его голос за три месяца занятий вокалом с мастером Эстьером окреп, но слишком мало, до скальдов в тавернах ему ещё как от Винтерхолда до Лилмота[20]. И техника игры вроде бы улучшилась, появились намёки на глубину звучания, но тоже – слишком мало, слишком медленно. А у него времени очень немного: ещё четыре месяца – и всё, придёт лето, откроются перевалы, и снова на коня – и в путь, искать предательницу. За лето он должен её найти, иначе ему снова придётся оставаться здесь. С одной стороны – это удача отучиться и второй год, но пока он будет перебирать струны лютни или разучивать сольфеджио, родной Хаммерфелл будет истекать кровью, растёрзанный проклятыми талморцами, и он ничем не сможет помочь сородичам, не сможет хоть на час приблизить день, когда захватчики будут вышвырнуты назад на свой трижды проклятый Саммерсет!.. Нет, предательницу нужно найти, чего бы это ни стоило. И вернуться домой, и встать в ряды воинов, и сражаться с ним плечо к плечу, приближая день и час столь желанной свободы!.. Учить отрывок расхотелось окончательно. Дивад какое-то время ещё пытался заставить себя работать, но текст упорно не запоминался, а мысли всё возвращались к Иман, к родному городу, к друзьям и товарищам. Как они там? О них не было никаких известий уже четыре месяца, и не будет ещё столько же, пока не откроется перевал между Элиниром и Фолкритом и не станут проходимы дороги Скайрима. Осенью он успел ещё раз проверить Хелген и Фолкрит, но там никто не видел редгардки со шрамами на лице. Дивад даже рискнул спросить о ней прямо, без обиняков, но результат тот же – не видели. И женщины, закрывающей лицо, тоже не видели. И в Солитьюде её нет – он каждые выходные, а то и в будни, если выдавался свободный вечер, просиживал в тавернах, внимательно слушая новости и сплетни. Новостей зимой было мало, а потому горожане охотно сплетничали об одних и тех же событиях и людях, и располосованную редгардку ну никак не могли бы пропустить. А раз никто о ней не говорил, значит, никто не видел. Выходит, Вайтран? Или она всё же сумела, никем не замеченная, проскочить в Сиродил? Он было даже предположил, что она свела шрамы с лица, и проконсультировался с целителями и магами, но все в один голос утверждали, что если с момента ранения прошло больше двух суток, то полностью убрать шрамы невозможно даже с помощью самой мощной магии. Разве только они были не очень глубокими, со временем хорошо затянулись и стали малозаметны. А если ещё их и замазать мазью под цвет кожи… Дивад отложил книгу, поняв, что учить он не в состоянии, и потянулся за окариной. Взял несколько нот, самым краем мыслей подумал, что надо спросить у приятелей разрешения играть – всё же своей музыкой он может помешать им заниматься. Они-то всегда разрешали, но спросить всё одно стоило, но мысль как появилась, так и пропала, а окарина помимо его воли начала петь, изливая тоску по родине. В памяти встал родной город – не тот полуразрушенный и сожжённый Танет, каким он стал после захвата его талморцами, а другой, утопающий в садах, залитый сладкими ароматами дынь и арбузов, терпким запахом кофе из многочисленных кофеен, заполненный криками торговцев, расхваливающих свой товар. Длинный караван верблюдов у ворот, крики погонщиков, узкие лодки рыбаков на сверкающем под солнцем море, пришвартованные в порту дхау[21], с которых матросы сгружают привезённый из разных уголков Тамриэля товар. Горожане неспешно курят кальян, нарядные девушки набирают из источника воду в кувшины и застенчиво прячут лица под покрывала, если видят, что за ними наблюдают чужие мужчины. Словно бы снова улыбается Диваду белозубая Акорити – молоденькая дочка сапожника из квартала ремесленников, к которой он по вечерам сбегал из Храма, чтобы постоять с ней в саду и подержаться за руки, пока строгий отец не позовёт её домой. Кольнуло сердце – где она сейчас, и жива ли, и если жива… Редгардские девушки славились своей красотой, и ни для кого не было секретом, что альтмеры не гнушались брать их себе в наложницы, естественно, не спрашивая, хотят они этого или нет. И работорговлей не гнушались… А довоенный Танет живёт своей жизнью. Солёный морской бриз шелестит листьями платанов, благоухают цветами сады, растянувшись на потёртом коврике, молится Хун Дингу старый дервиш, ослик везёт на рынок плетёные корзины, наигрывает на ребабе рави, весело качается на качелях маленькая Дандса – младшая из сестёр Дивада. И над всем этим – бесконечное лазурное небо и солнце, солнце… Когда он опустил окарину, его огарок свечи прогорел и погас, оставив после себя лужицу воска и лёгкий запах гари. Ураг уже не писал в тетради, Тальсгар не читал «Легенды Хиста», они оба, повернув головы, смотрели на него. В комнате осталась только одна свеча на столе у Урага, едва разгонявшая темноту, за окном, плотно закрытом ставнями, выла метель, от каменных стен тянуло холодом. А перед глазами стоял знойный, залитый солнцем Танет… – Что такое? – забеспокоился Дивад, заметив пристальные взгляды приятелей. Первым отмер Тальсгар: – Как у тебя так получается? – он шевельнулся и уронил на пол «Легенды Хиста», о которых напрочь забыл. – Получается – что? – не понял Дивад, с трудом возвращаясь в реальность. – Играть так. Ты играл, а я солнце видел и тепло стало, мне казалось, лето наступило. И ещё дынями пахло. Как ты так играешь? – Не знаю, – он удивлённо пожал плечами, – никак. Я просто играю. – Просто играет он, – проворчал из-за стола Ураг. – Он играет, а я про чистописание забыл. – Простите, ребята, – покаялся Дивад, – я забылся. – Забылся он, – орк посмотрел на наполовину исписанную страницу тетради и аккуратно закрыл книгу. – Вы как хотите, а я спать. – Я тоже, пожалуй, – согласился с ним Тальсгар, поднимая с пола «Легенды Хиста». – Действительно, нужно взять чего попроще. Это только под скуумой читать. – Меня бы спросил, – совершенно неожиданно буркнул Ураг, – я бы посоветовал. «Выкуп за Зарека» возьми, там тоже параллельный перевод, на данмерике и сиродилике. «Детский Ануад» есть на нордском и сиродилике. – «Детский Ануад»! – прямо просиял Тальсгар. – Как я о нём не подумал! Дивад покачал головой, убирая в карман жилета окарину и принимаясь наматывать на ноги тёплые шерстяные онучи. Что на Урага нашло, что он взялся что-то советовать товарищу? Грубоватый и прямолинейный орк ненавидел, когда кто-то пытался навязывать ему своё мнение, но и сам никогда не лез ни к кому с советами, тем более с непрошенными. Он закутался в одеяло, зная, что к утру всё равно проснётся от холода. Впрочем, это и к лучшему – больше будет времени на то, чтобы выучить отрывок. ________________________________________ [20] Лилмот – город в Чернотопье, самый дальний юго-восточный город во всём Тамриэле. [21] Дхау – арабское парусное судно.