Время лишений

Год 173 4Э, Скайрим. Вайтран. В Вайтран он вернулся раненым. Откуда около городка под названием Серые Верески[30] взялся оборотень, говорили разное. Одни утверждали, что это младший сын местного охотника, другие возражали, что подмастерье кузнеца, третьи заявляли, что жена ткача или сам ткач. Как бы то ни было, оборотень третировал тихий городок уже два месяца. Пока он таскал живность из хлевов, мужики терпели, но когда взялся за людей, пошли к ярлу. Ярл посчитал, что на такое дело поднимать расквартированных в Вайтране легионеров не стоит, и послал к Соратникам. Как назло, почти все Соратники были на заданиях в разных холдах Скайрима, и в Йоррваскре оставались лишь новички и прислуга. В итоге на оборотня пошли Дивад и молодой Соратник по имени Кодлак. Оборотня они выследили, убили, но уже в агонии он зацепил Дивада когтями. Молодой воин успел в последний момент отскочить, так что отделался только двумя неглубокими ранами на бедре. Кодлак помог ему остановить кровь и наложить повязку, и вместе они к вечеру добрались до Вайтрана. Получили от ярла обещанные сто сорок золотых, разделили пополам, и Дивад похромал отлёживаться в «Гарцующую кобылу». В таверне было шумно, около очага разгоралась свара, грозящая перерасти в драку. Дивад заказал кваса и булочек с кисловатым яблочным повидлом и прислушался, пытаясь понять её причину. Дело оказалось банальным – четверо наёмников не могли поделить деньги, вырученные за исполнение заказа. Пока Дивад с Кодлаком выслеживали оборотня, эта четвёрка ходила на драугров, выползших из какого-то древненордского захоронения. Дивад сначала тоже намеревался идти с ними, но посчитал, что если обещанную награду разделить на всех участников, его доля составит всего тридцать пять золотых, и решил, что овчинка не стоит выделки. И вот сейчас его несостоявшиеся соратники делили выручку. Утром их было пятеро, сейчас за грубо сколоченным столом сидело четверо. Норд с рыжей бородой кричал, что он убил больше всех «мертвяков», а потому его доля должна быть больше. Норд с длинными усами требовал, чтобы ему выплатили и его долю, и долю его погибшего брата. Щуплый имперец предлагал разделить всё поровну, а одноглазый норд орал ему, что он ни одного драугра не убил и ему вообще ничего не положено. Имперец огрызался, что он держал магический барьер, и что если бы не он, драугры положили бы их всех. Длинноусый пригрозил съездить ему по морде, имперец вспыхнул, по его пальцам опасно пробежали молнии. К спорщикам подкатили ещё двое дюжих молодцов, родичи рыжего и одноглазого, потом нашёлся приятель и у длинноусого. На сторону имперца стал молодой бретонец, судя по робе, ученик Коллегии магов – видимо, из профессиональной солидарности. Норды уже порешили, что колдуну его доля вообще не положена, имперец недобро сузил глаза, в последний раз предупредив не злить его. – Не к добру это, – хмуро бросила молоденькая Хульда, дочь хозяйки, ставя перед ним жбан с квасом и блюдо с тёплыми ещё булочками. – Сейчас начнут драку и всё разнесут здесь. – Не в первый раз? – вяло поинтересовался Дивад, чувствуя накатывающую исподволь нездоровую слабость – похоже, в плохо промытую рану всё же попала зараза. Нужно будет закипятить на очаге воды, снова промыть её, а утром добыть обеззараживающий настой. – Не в первый, – подтвердила девочка. – Рыжий и одноглазый – это местные. Сейчас к ним все их родичи прибегут. Колдуну ничего не заплатят, он начнёт своей магией кидаться, всё покрушит здесь. – А стражу позвать? – Мамка послала за ней, но Ларс и Йон уже пьяные, а они когда пьяные, не слушают стражу. А пока их повяжут, они успеют всё порушить. Двух охотников, попытавшихся вмешаться и утихомирить спорщиков, просто отшвырнули в сторону. Рыжий Ларс уже потянулся за секирой, усатый положил руку на эфес меча. Некоторые посетители рванули к выходу, не желая попасть под шальной удар. Имперец изготовился к бою, но первым не нападал. Плохи дела, Дивад сам себе покачал головой, как минимум два трупа будет, а если имперец безголовый и начнёт швыряться огнём или молниями, то и пожар гарантирован. Он встал и похромал к немолодому скальду-имперцу, осушающему уже не первую кружку эля. – Не будете ли вы столь любезны одолжить мне вашу флейту и позволить сыграть на ней? Я обязуюсь вернуть её в ваши руки в целости и сохранности. Скальд ошеломлённо поднял на него мутные глаза и словно в прострации кивнул – неожиданная вежливость посреди скандала сбила его с толку. Дивад вернулся на своё место, взял несколько нот, проверяя лад флейты и пытаясь вспомнить подходящее произведение. В Коллегии они изучали в основном военные и героические баллады, а сейчас нужно было что-то спокойное. Не хаммерфельское же играть – опыт показывает, что норды не оценят южных мотивов. В конце концов, когда одноглазый уже выхватил ножи, Дивад вспомнил «Песнь Гильви» – нордского пастуха, заночевавшего со стадом в тундре. Текст он помнил слабо, да он и не нужен был при игре на флейте, но мотив и ноты в памяти отложились, так что Дивад глубоко вдохнул, пытаясь настроиться на нужное настроение, и заиграл – сначала тихо, так что слышать его могли только ближайшие соседи, но постепенно усиливая звук. Тихо в тундре на рассвете - даже речка не шумит, даже сам бродяга – ветер лапы вытянул и спит.[31] Тяжело играть, слабость накатывает, как бы не начали дрожать руки. Зря он это затеял, нужно было пойти в свою комнату отлёживаться, норды сами бы разобрались, не впервой. Но раз начал – нужно уже заканчивать. Он пытался вообразить север, но картинка по песне не приходила. Никакая – ни северная, ни южная. Было просто ощущение усталости, желание лечь и спать, спать… Вместо просыпающейся утром тундры мнилась тёмная тёплая комната и мягкая кровать, на которой можно растянуться. Промыть только рану, найти силы встать, взять котелок, набрать из бочки воды и поставить на огонь в очаге. Тело охватывала слабость, от напряжения начали подрагивать руки, дышать стало сложнее – похоже, начинался жар. Нет, неудачная затея, вот ещё один куплет – и спать… Два куплета он не доиграл. Когда он опустил флейту и перевёл дух, в таверне было тише, чем когда он начинал. На него смотрел только пьяный скальд, остальные завсегдатаи вяло жевали ужин, кто-то откровенно зевал. Четверо авантюристов у очага продолжали ругаться, но по инерции, без прежней ярости, бретонец в форме мага и родич одноглазого Йона так и вовсе, отойдя чуть в сторонку, обсуждали что-то своё. И в это время в таверну ворвались два стражника. Они профессиональным взглядом окинули помещение и уверенно направились к очагу. Их бодрость на фоне общей сонливости казалась чем-то неестественным, чужеродным. – Господа, – зычно поинтересовался один из стражей, – у вас проблемы? – И здесь чуть что – стража, – с досадой скривился рыжий Ларс. – Стоит малость пошуметь – сразу врываются и крутят руки! – он швырнул на стол кошель с монетами. – Каждому по пятьдесят и подавитесь вы этим золотом! – он схватил стакан с вином, в несколько мощных глотков выпил его и закашлялся. Имперец-маг даром времени терять не стал, видимо, боясь, что его подельники передумают, на глазах у всех отсчитал свои пятьдесят монет, подхватил свой заплечный мешок и быстро ретировался из таверны. Норды поделили оставшиеся деньги, стражники, убедившись, что всё в порядке, также покинули постоялый двор, а Дивад с трудом встал и похромал к скальду возвращать ему флейту. Он не справился с этим экзаменом. Он смог передать людям свои мысли и своё настроение, но не смог внушить того, что хотел – просто покой, предрассветную тишь, огромное, чуть тускнеющее небо над головой и щемящее предчувствие чего-то нового, хорошего, светлого… Не смог. Значит – он заставил себя набрать воды в котелок и поставить её кипятиться на очаг – нужно ещё учиться, учиться и учиться. Чтобы игралось не то, что получается, а то, что нужно людям. И только тогда его музыка будет иметь смысл. *** Ночью спалось плохо, промытая и заново перевязанная рана ныла, и провалиться в полудрёму он смог, только когда сквозь затянутые вощёной бумагой маленькие окошки под потолком начал проникать серый утренний свет. Поспал он всего часа три, однако проснулся вполне бодрым, жар спал и слабость прошла, но появился голод. Дивад спустился в таверну. В столь раннюю пору там никого из посетителей не было, а сонная Хульда мела пол. – Каша гречневая со вчера осталась, – принялась перечислять она, оставляя метлу и вытирая руки о передник, – картоха варёная с квашеной капустой… – Кашу давай, – не стал слушать дальше Дивад. – Мясо есть? – А то. Медвежатина и шмат лосятины ещё остались. – Лучше лосятину. Медвежье мясо Дивад так и не смог полюбить. Слишком жирное, слишком сладкое, а если его недостаточно выварили или плохо замариновали перед готовкой, то неприятный привкус вообще мог отбить аппетит. Девочка принесла из кладовки котелок каши и жилистый кусок лосятины, гречку поставила на угли, мясо нанизала на палку и тоже пристроила рядом. – А почему ты метёшь пол? – поинтересовался Дивад, пока грелся его завтрак. – Неужто у вас служанки нет? – Нету, – сокрушённо покачала головой Хульда, опираясь о метлу. – Лето сейчас, все на полях. Была у нас старая Фрида, да померла этой зимой, мамка взяла Нуоту, да она, как сеяться начались, в деревню к себе вернулась. Потом Садия была, так себе работала, да где ж летом найдёшь толкового работника. Она меня всё спрашивала, что да как у нас тут, особливо про ярла нашего любила слушать, да мамка рассчитала её. Говорила, шпионка она. – Чья? – удивился Дивад. – Да кто ж его знает. Мамка сказала, вынюхивает она что-то, и выгнала её. Они ещё ругались долго, Садия грозила, что расскажет, кому надо, и таверну у нас отберут, мамка ответила, что пусть она проваливает в свой Хаммерфелл и там наводит свои порядки. – Хаммерфелл? – подобрался Дивад. – Она что, редгардка была? – А то. Мужики часто к ней хаживали, говорили, горячая штучка, даже не смотрели, что располосованная, смеялись, в темноте рожи не видно. – Зверь, наверно, её располосовал, – предположил Дивад, старательно следя, чтобы его голос звучал спокойно, даже равнодушно. – На дорогах небезопасно… – Да не, – усмехнулась девочка, – то не зверь, то оружием её. Уж я-то отличу след когтя от следа лезвия. Да и мужики говорили, что это следы оружия. Я спросила её, кто это её так, она ответила, что это её хотели убить за то, что она дома сражалась против талморцев. – Какие дела творятся, – он покачал головой, постаравшись придать своему лицу выражение уважения к её нелёгкой доле. – Против женщины поднять оружие… И давно она у вас была? Хульда почесала щеку. – Аккурат перед днём Середины года[32] мамка её рассчитала. Точно помню, самый праздник, все приходят поесть и выпить, а я одна на всех, разносить не поспеваю. Потом тётка Мильдгита пришла помочь, полегче стало. – Да, тяжело тебе пришлось, – совершенно искренне пожалел девочку Дивад. – А Садия-то, небось, в другую таверну подалась, у многих, наверно, сейчас работать некому. – Ага, в «Мёд и Хлопок» работала, потом с хозяином не поладила, к Хрону Рогатому перебралась, а потом, после того, как святого Дунна убили, уехала. – Из Вайтрана уехала? Неужто работы во всём городе не нашлось?.. А, я понял, в свою деревню вернулась… – Какая деревня, – фыркнула Хульда, размешивая его кашу, – не местная она, точно тебе говорю. На нордском говорит как корова по-лошадиному, стой и думай, что она хотела сказать. Не знаю, куда она уехала. Мужики ходили к Хрону Садию искать, да сказал он, что не знает. В один день собрала манатки и ушла. Конюший говорил, что седлал ей лошадь, а куда она подалась – кто ж знает. Хрон не жалел, говорит, не умеет работать, больше языком чесать горазда… Слушай, – девочка воровато обернулась на низкую дверь, ведущую в кухню таверны, – скажи, а это правда, что у вас в Хаммерфелле девушек обязательно учат искусству обольщения мужчин? – она невольно покраснела. Отлично, Хульда сама перевела разговор на другую тему. Пусть запомнит, что они разговаривали о храмовых танцовщицах, гавази[33] и альмеях[34], а не о служанке-редгардке. Заодно Дивад нарочито подробно расспросил её о местных травниках и у кого из них лучше всего брать настойку голубого горноцвета «заразу из раны выгнать». Хульда убедила его, что лучше «Трав Тиберия» нет во всём холде, Дивад согласился, что точно заглянет туда, съел свой завтрак и пошёл прогуляться по городу. Заглянул в «Травы Тиберия», которой заправлял средних лет одноногий имперец, как выяснилось, бывший легионер, купил два флакона настойки голубого горноцвета, потом забрёл в Нижний город и отыскал таверну Хрона Рогатого. На вопрос о молодой редгардке, которая работала у него, хозяин подозрительно поинтересовался, какое ему до неё дело, и Дивад, смутившись и покраснев, объяснил, что ему её рекомендовал его приятель, говорил, немного берёт и в утехах хороша. Да и с редгардкой оно всё же по-другому, чем с нордкой. «Оно-то по-другому, – усмехнулся Хрон, заметно оттаяв, – и да, хорошая сучка была. Да нет её уже, три седмицы назад съехала. Вот Дунну череп проломили, она на следующий день и потребовала расчёт… Да не в другую таверну, вообще из города съехала… Откуда мне знать куда? Поищи другую бабу, хлопец… Тебе именно редгардку подавай? Совсем зажрался, уже нордки его удовлетворять перестали…» Итак, Иман, которая теперь называет себя Садией, появилась в Вайтране где-то в начале лета и покинула его в конце месяца Высокого солнца. Самое досадное, что в конце весны он был в Вайтране, убедился, что предательницы здесь не было, и уехал прочёсывать юг Скайрима. Он был где-то совсем рядом с ней – и разминулся! И что ею двигало, когда она нанималась служанкой в таверну? Избалованная девушка из знатного и богатого семейства – и в подметальщицы полов и мойщицы посуды? И хуже того – в проститутки? Нужда заставила? Но Хульда упоминала, что конюх седлал ей лошадь, а раз у неё есть лошадь, значит, она не бедна. И если она настолько нуждалась в деньгах, что пошла в служанки на постоялом дворе, то почему так резко попросила расчёт и убежала из города? Что-то её спугнуло? Где её теперь искать? В Вайтран он приехал со стороны Виндхельма, там её не видели. Последняя перед Вайтраном ночь застала его на мосту через Белую реку, заночевать пришлось на медоварне Хоннинга, то есть уже после того, как от дороги Виндхельм-Фолкрит отходит дорога на Вайтран, и там её тоже не было. Значит, она повернула на запад, а это Маркарт, Солитьюд, Морфал, Фолкрит… Нет, Фолкрит вряд ли, на него проще и быстрее ехать через Ривервуд и Хелген. Дорога на Морфал отходит в Серых Вересках, которые он на пару с Кодлаком избавил от оборотня, значит, нужно в первую очередь наведаться туда… полюбопытствовать, кто же оказался оборотнем. А там уже смотреть по обстоятельствам, куда двигаться. ________________________________________ [30] Серые Верески – в игре это форт Греймур (Greymoor). [31] Кеулькут Виктор. «Прислушайся – тундра». [32] Праздник Середины года отмечается 16 числа месяца Середины года, т.е. 16 июня. [33] Гавази – египетские уличные танцовщицы танца живота. [34] Альмея – в Египте танцовщица, певица и музыкант, которая развлекала женщин в гаремах.