Время лишений

Год 173 4Э, Хаммерфелл. Элинир. Южная ночь тиха и безлунна. В бездонной, головокружительной вышине мерцают звёзды – белые, желтоватые, красноватые, голубоватые, где-то журчит родник да чуть шуршат листьями платаны и грабы. Время от времени вспорхнёт птица, с глухим шлёпом упадёт с ветки мягкое переспевшее яблоко, скрипнет старая лиственница. Нагретая за день земля отдавала тепло, грела босые ступни ног, промороженные вечным холодом Скайрима. Здесь точно какое-то чудо – всего-то один перевал, день пути – а такой разительный контраст: в Фолкрите льют серые осенние дожди, деревья сбрасывают листья, по ночам иногда подмораживает, а здесь, в долине Элинира, цветут цветы и одуряюще пахнут поздние дыни и виноград. Вокруг масляной лампы вьются мошки, на открытую террасу залетают яркие пёстрые бабочки, время от времени проносятся мелкие летучие мыши. Служанка в сером головном покрывале с почтительным поклоном поставила на расстеленную на низком столике циновку блюдо кушари[35] и подала круглую чашу с водой для рук. Дивад кивком головы поблагодарил её, скрестил ноги и подсел к столу. Есть хотелось сильно, за последние двое суток только и получилось, что перехватить горсть поздней морошки да кусок чёрствого хлеба, с которого он аккуратно счистил плесень, но он заставил себя не бросаться сразу на кушанье. Вместо того, чтобы схватиться за ложку, он прикрыл глаза и медленно втянул носом запах специй, чувствуя, что от его аромата начинает кружиться голова, и только после этого нарочито неторопливо попробовал первую ложку, долго рассасывая рис во рту. Вроде бы такая простая и привычная еда, в Храме её подавали едва ли не каждый день, а год без неё – и кажется, что вкуснее её нет во всём мире… Кемату появился из темноты внезапно, однако Дивад давно услышал его лёгкий, чуть хромающий шаг – последствия перелома, полученного при битве за Танет. Он поспешно вскочил, приложил руки ко лбу и склонился в почтительном поклоне. – Ешь, певец, – чуть наклонил голову Кемату, усаживаясь, скрестив ноги, напротив него. – Вижу, что голодный. Служанка поставила на столик квадратное блюдо с нарезанной басбусой[36] и чашку чая, в котором играли золотистые блики от лампы. Когда Дивад доел кушари и ополоснул руки, чашка с ароматным горячим чаем появилась и перед ним. Кемату взял свою, давая этим разрешение приступить к чаепитию и ученику. – Перевал проходим? – задал он первый вопрос. – Для караванов уже вряд ли, – Дивад отпил маленький глоток, сдерживая себя, чтобы не зажмуриться от удовольствия. – Там дожди, по ночам морозит, дороги выше Приюта Странников – один сплошной каток. Я потому и шёл сюда двое суток вместо одного дня. – Не стоило тебе сюда соваться, – покачал головой Кемату, – талморцы умеют видеть даже там, где их нет. Впрочем, рассказывай. Когда Дивад закончил, Кемату сжимал ладонями чашку и хмурился. Дивад допил последний глоток уже подостывшего чая и старался не смотреть на блюдо с басбусой – взять пирожок, от которого текли слюнки, он не смел, потому что Кемату к ним не прикоснулся. – Про босмера можешь что-нибудь сказать? – задал неожиданный вопрос учитель. – Ничего, что отличало бы от его сородичей. Разве что… Он проезжал на вот таком расстоянии от меня, – он показал руками, – и я видел его ногу в стремени. Она была маленькая, как у женщины. Кемату кивнул: – Это была левая нога, он был обут в закрытую обувь и второй ноги ты не видел? – Именно так, учитель. Он снова кивнул. – Гаднор, беглый каторжник из шахты Сидна. Попал туда за убийства и грабежи, три раза бежал, два раза его ловили. Во время второго побега отморозил себе пальцы ног, на правой ноге часть пальцев спасли, на левой пришлось все ампутировать, оттого он носит сапоги разного размера. Третий раз он бежал четыре года назад, бежал успешно, нашёл убежище у талморцев и по их приказам убивает неугодных им людей. Причём убивает характерно – проламывает череп дубиной. – Счетовод из каравана почтенного Котаро аль-Махди, – вспомнил Дивад, – был убит сильным ударом по голове, и… – он запнулся от недоброго подозрения. – Что «и»? – прямо глянул на него учитель. – Святой Дунн из Вайтрана, – ему внезапно стало неуютно. – Я не знаю, кто это, про него дочь трактирщицы упоминала. Говорила, что на следующий день, когда ему пробили череп, Иман внезапно покинула Вайтран. – Похоже, талморцы используют её как шпионку, – Кемату мрачнел всё сильнее. – Тем более ты говорил, что она слишком много вопросов задавала. Иман находит нужного человека, Гаднор его ликвидирует. Классическая схема для талморцев. И он же ликвидирует Иман, если она попытается бежать или выдать своих хозяев. Ты такой жизни хотела, Иман ан-Нури? – Как поживает ростовщик Виламон ан-Нури? – поинтересовался Дивад, невольно бросив тоскливый взгляд на блюдо с басбусой. Кемату заметил это и без охоты взял ломоть пирога. Дивад с поспешностью схватил второй кусок и смутился. – Виламон ан-Нури, – Кемату сделал вид, что не заметил его неподобающего поведения, – казнён талморцами в месяц Второго Зерна. Официально за то, что он подтасовывал счета, чтобы обмануть клиентов и извлечь для себя большую прибыль. – Не похоже на него, – Дивад прожевал и проглотил миндальный орешек. – Я слышал, что он использовал любую возможность накрутить проценты, но до обмана не опускался. – Так и было. Он был сволочью, но не обманщиком, и чем он не угодил своим хозяевам на самом деле, нам неизвестно. Но он мёртв, и его имущество отошло в пользу Доминиона Альдмери. – А приданое дочери? – Не думаю, что она получила что-то. Ты этого хотела, Иман ан-Нури? И где ты можешь прятаться? В Солитьюде была резиденция талморских юстициаров, но Дивад сомневался, что Иман там. Оттуда раз или два в седмицу приходили на рынок за продуктами служанки-босмерки, которые не прочь были почесать языками с продавцами и покупателями и перемыть косточки своим товаркам. Хозяев они не обсуждали, только качали головами, когда их пытались спрашивать, а вот слуг и стражу песочили вдоль и поперёк. И упустить редгардку со шрамами они никак не могли. Где она тогда скрывается? В Хаафингаре только два места, где могут зимовать талморцы – это с большой натяжкой Драконий Мост и Солитьюд. Но ни там, ни там её не было. В голове забрезжила догадка. Нехорошая догадка. Дивад ополоснул липкие пальцы в чаше с водой, тщательно вытер их грубым полотенцем и вытянул из заплечного мешка сильно потёртую карту Скайрима. Сдвинул в сторону пустую чашку и блюдо с басбусой и развернул карту на столе. Ткнул пальцем в Солитьюд, а затем медленно сместил его на три фарсаха на северо-запад. Кемату проследил за его движением. – Посольство Талмора в Скайриме, – свёл он брови на переносице. – Я туда не проберусь, – покачал головой Дивад. – Если карта точная, между Солитьюдом и посольством фарсаха три… – Это по прямой. Там горы, чтобы попасть в посольство, нужно объезжать хребет. Дорога на посольство должна отходить от тракта, – он наклонился ближе к карте, вспоминая местность, – где-то здесь. Или даже ещё дальше к перевалу. Или где-то со стороны побережья. – Зимой сообщение между посольством и Солитьюдом есть? Дивад задумался, потом покачал головой: – Не знаю. До перевала дорога проходима, а что творится в боковых долинах, не знаю. Но здесь высоты небольшие, возможно, что проехать можно. Мне пробраться в посольство? – он посмотрел на учителя. – Если появится возможность попасть туда законно – да. Если нет – не вороши гнездо тарантулов. Жди, когда она весной выберется оттуда. – Сделаю, учитель. Кемату встал, Дивад поспешно вскочил за ним, приложил руки ко лбу. Мечник наклонил на прощание голову. – Леки[37] тебе в помощь, певец. Дивад проводил его взглядом, и только когда он исчез в темноте, позволил себе сесть назад за столик и попросить служанку принести вторую чашку чая. Кемату напутствовал его именем Леки, а это… Это совет быть хитрым. И, соответственно, осторожным. Ночь тёплым ветром несла ароматы трав, дынь и винограда. Если повернуть голову, за деревьями можно различить очертания городских стен, чёрным провалом обрисовавшихся на фоне тёмно-синего звёздного неба. Время от времени там мелькали блики факелов, иногда ветер доносил голоса стражников. Мир, покой и тишина… Только Дивад знал, что уже год стражники выходят на стены в двойном составе, что всегда зорко вглядываются в черноту ночи, высматривая, не мелькнёт ли условный сигнал о том, что пришли талморцы, что все проходы в долину перекрыты баррикадами, и караваны и путники пропускаются сюда только после тщательного досмотра. Что день и ночь дозорные в горах не спускают глаз с перевалов, откуда могут появиться талморцы, в любой момент готовые принять неравный бой. А следопыты и охотники ежедневно обходят все тропы в поисках следов неприятеля. Но сейчас в душе царила тишина. Порыв тёплого ветра качнул огонёк в лампе, заколыхал занавесками. Прилетела крупная пёстрая бабочка, села на край пирожка, пробуя его усиками. Дивад понаблюдал за ней, затем достал из кармана шаровар окарину. Завтра в обратный путь, завтра будет продуваемый пронизывающими ветрами ледяной перевал, бесконечные тягучие дожди, на севере Скайрима переходящие в снег, холодные комнаты на постоялых дворах, квашеная капуста вместо плова и кислое вино вместо чая. Сугробы выше человеческого роста, воющие шторма на море Призраков, трескучие морозы. Бесконечные гаммы, мягкие переливы флейты, баллады о древних героях, страницы учебников в колеблющемся свете свечи, неторопливые лекции по истории или этикету, ворчливый Ураг, деятельный Тальсгар, застенчивая Ливия, мудрый мастер Виармо… Но это всё будет завтра. А сегодня – лишь покой и тишина южной ночи. Дивад коснулся губами окарины, и в шёпот ветра вплёлась тихая низкая мелодия, постепенно набирая силу, захватывая переливы родника, пробегая шелестом по листьям деревьев, качаясь травами под звёздным небом. Исчезли колючие снега Скайрима, знойные пески Алик’ра, усталые от бесконечной бдительности дозорные, бездушные талморцы. Тёплая южная ночь окутывала весь мир, прятала страхи и опасности, давая отдых измученным душам. Пусть ненадолго, но люди забывали о разрушенных домах, погибших родных и любимых, голоде и нужде, поднимали головы и видели огромное небо с мириадами звёзд, которые сверкали миллионы лет до их рождения и которые будут сверкать ещё миллионы лет после того, как их тела обратятся в прах. И пусть жизнь человека мимолётна по сравнению с жизнью звёзд, они каждому человеку щедро изливали свой свет, свою ласку, свою поддержку, свою улыбку. Беды и горести не вечны, придёт время – и люди снова отстроят свои дома, снова родятся дети, вырастут новые сады и виноградники, а молодые воины будут мечтать о славных битвах прошлого, не осознавая, какое это счастье – жить в мире. Завтра будет новый день с его проблемами и заботами, но сейчас ночь качается на волнах трав и звёзд, забирая печали и горести и без остатка растворяя их в сладких ароматах винограда, журчании ручья, шелесте листьев. Спи, мир, спи спокойно и безмятежно. Испейте чашу покоя, мятущиеся души, отдайте свои страдания этой тихой ночи, растворите их в ней, чтобы утром встретить солнце не с печалью, а с радостной улыбкой, чувствуя в себе силы прожить новый день лучше, чем вчерашний. Спи, мир… … Кемату долго стоял в тени деревьев, не спуская глаз с играющего на глиняной свистульке ученика. Он дождался, когда тот закончит, допьёт остывший давно чай и уйдёт к себе в келью, и только после этого качнул головой в такт своим мыслям, развернулся и чуть хромающей походкой направился к покоям преподавателей. ________________________________________ [35] Кушари – традиционное египетское блюдо из макарон, риса, чечевицы и томатного соуса. [36] Басбуса – египетское десертное блюдо, сладкий пирог. [37] Леки – в мифологии редгардов – богиня ложных ударов в бою на мечах.