Отщепенцы и пробудившиеся

      Как и обещал, Джексон остался в Рыси. День, полный душевных разговоров со Свалоу, результата не принёс. Оделл, Ханна и Элеонора как были при своём, что опасно миру или хотя бы одной столичной волшебнице знать про их дочь и сестру, так и остались. Нулефер, пылая от негодования, умоляла Джексона взять её с собой в Конорию и без разрешения родителей.        — Сбегу из дома! — фыркнула под вечер она. — Фанин Марион, скажите только, где живёт Урсула Фарар!        — Не нужно сбегать, — отцовски положил Нулефер руки на плечи Джексон, и в глазах его замелькали искорки ярости. — Слышала, что приключилось с одним королевским мальчишкой пять лет назад, когда ему захотелось попробовать запах свободы? Давно уже своим прахом насытил всех червей.       За день, что она провела с незнакомым мужчиной, Нулефер заметила, как сильно Джексон Марион отличается от её знакомых из Рыси. Поначалу Нулефер настораживало лишь то, что Джексон общается со зверями как с людьми, но это отошло на второй план, когда она услышала речи губернатора с рабами. На «вы», с добавлением почтительного «фанин» или «фанеса», так даже не разговаривала с ними сама Нулефер несколько лет назад. Джексон был человеком из другой среды и, что ужаснее, без страха, без стыда он отборной грязью поливал королевскую семью и всех королевских сановников. Плохого слова Нулефер не услышала лишь о принце Фредере, и то, на это были причины: пять лет назад наследный принц не позволил матери и дяде превратить смерть брата в один очередной политический трюк. Джексон уважал Фредера, который, не боясь родительского гнева, заявил миру об истинной причине смерти Тобиана. Первые дни страна бурлила в версиях о причине внезапной гибели принца, все они склонялись к тому, что авария была тщательно проработана и, скорее всего, камерутчанами, которые засели в Форе, которым каким-то образом перешёл дорогу конфликтный и взрывной Тобиан. Но Фредер разрушил людское представление, подкрепляемое заявлением властей. Всё было предельно просто. Тобиан сбежал из дворца в поисках лучшей жизни, об этом знал только он, Фредер. Братья общались по стеклу и бережно хранили своё общение в секрете. В тот злополучный день они снова связались. Тобиан рассказывал Фредеру о прелестях свободной жизни и решил покрасоваться перед ним своим искусством гонщика. Скорость была огромна, внезапно появилось здание библиотеки. Оно и решило судьбу злополучного принца.       — Если это простая авария, — сидя за ужином возле рабов, прохрипел он, — у Зенрута нет доказательств, что Тобиана убили камерутчане, а, значит, те не выведут свои силы из Санпавы. К чему это может привести? К разрыву дипломатических отношений, а это, в свою очередь, к войне. Я, откровенно говоря, рад, что исчезновение Тобиана недолго оставалось тайной, чего бы они наворотили — боюсь представить. Хорошо, что мальчик умер. Да, вы не ослышались, я говорю — хорошо, что принц Тобиан Афовийский умер.       Обескураженные рабы, которые слушали этого чудного мужчину, начали возражать губернатору. Мол, это ж ребёнок, нельзя детям смерти желать. Какими бы ни были его родители, Тобиан-то не виноват. Их слова были для Джексона как красивый лепет из уст малыша. Марион мыслил иначе — Тобиан прежде всего сын королевы, который может пойти по стопам матери и, чем раньше устранить последователя, тем лучше. Кроме того, этим мальчишкой легко можно было управлять, чего стоило обвинение Камерута в причастности к исчезновению, а после и к гибели ребёнка.       — Королева или кто-то из её окружения думает, каково вашим детях ходить в ошейниках рабства? — спросил Джексон рабов. — По этой простой причине и множестве других сложных меня не волнуют королевские близнецы.       — А как же доброта? — застенчиво прошептала Люси, юная розовощёкая девушка.       — Доброта должна изливаться на того, кто находится возле тебя, — ответил Джексон. — В противном случае об твою доброту можно смело вытереть ноги. Думаю, твои родители были бы согласны. Люси, так ведь тебя зовут?       Люси скромно и печально кивнула головой.       Этот разговор с рабами происходил вечером возле шахт сероземельника, Джексон Марион не напрашивался к Свалоу на ужин, он решил разделить трапезу с рабами. Нулефер хоть и не ела, но присутствовала поблизости. Прячась за деревом, она внимательно слушала речи мага и пыталась понять для себя, что это за человек. Неожиданно она уловила неприятный для себя момент, фанин Марион, который провёл с ней и с её родителями весь день, симпатизирует Люси. Эта девочка-рабыня привлекала странника так же сильно, как и она, госпожа Свалоу.       «Когда же Люси перестанет волновать меня?» — с горечью задумалась Нулефер.        — Люси, иди сюда! — зазвучал голос Элеоноры. — Тина хочет, чтобы ты с ней погуляла за воротами!       Откуда ни возьмись появилась госпожа с ребёнком. Люси быстро поднялась на ноги и взяла девочку за руку.        — Я вроде бы говорила тебе, чтобы питалась ты в доме, — спокойно произнесла Элеонора, сверкая недовольно глазами на Люси. — Я не собираюсь искать тебя по всему имению.        — Простите, госпожа Элеонора, — не осмеливаясь смотреть на хозяйку, проговорила Люси. — Больше не повторится.       — Ага, не первый раз твои наивные оправдания слышу, — отвернулась от рабыни Элеонора, и стараясь не запачкать платье, поспешила домой.       Маленькая девочка, держа за руку служанку, весело запрыгала.       — Люси, Люси, я скучала по тебе! Нулефер, и ты здесь?       Пойманная с поличным на подслушивании тётушка пошатнулась.       — Давайте втроём погуляем! — подбежала девочка к Нулефер, потянув за собой Люси.       — Нет, что ты! — слабо закричала Нулефер, смотря грустными глазами на бывшую подругу Люси. — Не стоит.       В этот миг раздался смешок Джексона Мариона. Тина не слушала тётю и взяла её второй рукой. Не собираясь огорчать племянницу, Нулефер отправилась с ней на прогулку.       Тина была говорливым шумным ребёнком. Любопытство девочки не имело никаких преград, её интересовал каждый камушек, листик. Ежесекундно она задавала старшим вопросы, на которые те не успевали отвечать. Тина была той ещё егозой, ловко она вырывалась из рук Нулефер и Люси и куда-то убегала, приметив светящего жука или услышав шорох птицы в кустах. Найденная старшими девочка улыбалась и снова брала их за руки.       Со стороны могло бы показаться, что гуляют три дружные сестры. Отчасти это было так. Тётя и племянница любили друг друга, как старшая и младшая сёстры, место Нулефер в сердце ребёнка разделяла и Люси.       Рабыня и госпожа… Тина была слишком мала, чтобы понять эту пропасть, которая сковала её любимую служанку и ласковую тётушку.       — Люси, а Нулефер маг! — неожиданно вспомнила Тина, когда они проходили мимо реки.       — Это чудесно, — мило улыбнулась Люси.       — Это правда, — вздохнула Нулефер.       Люси кивнула, не смея возражать. Но Нулефер знала, что рабыня ей не верит. Скрываться нет смысла, она протянула руку к реке и отделила маленькое облачко воды. Облачко подлетело к Люси, покружилось у неё перед головой и вернулось в родную стихию. Глаза рабыни стали размером с это облачко.        — Это невозможно!        — Но я маг, — грустно изрекла Нулефер. — Была им всю жизнь и хорошо скрывалась, а вот теперь обо мне узнал Джексон Марион. Люси, ты помнишь мальчика Уилларда, мы его Диком звали? — осторожно спросила он.        — Д-да, вспоминаю его, госпожа Нулефер.        — Он тоже маг воды, рождённый в Зенруте у манаров. Ему пришлось скрыть своё имя и внешность. Это мы с помощью магии там, в пещере, расчистили так быстро завалы.       Люси вздрогнула и понизила голос.        — Я удивлена, госпожа Нулефер.       Нулефер замялась, что ещё рассказать? Секунду назад между ней и Люси просочилась старая дружественная искра, но, как только она заикнулась про шахту, искра погасла. Шахта сероземельника, сундук Фьюи и Джины, с которого началось предательство — Люси вспоминал её предательство.        — Люси, можешь меня выслушать… — отвела от рабыни стыдливый взгляд госпожа. — Не о магии, я хочу объясниться за тот день…        — Уже поздно, — поморщилась Люси. — Тине пора домой, мы долго гуляем.       Что значило это «поздно» Нулефер не поняла. Близится ночь, потемнело, и ребёнку уже надо домой, или же померк последний луч надежды, который может сблизить двух бывших подруг?       «Поздно»… — прошептала про себя Нулефер.

***

      Тот печальный день развёл двух девочек, двух лучших подружек по разным берегам реки. С какой-то непонятной быстрой скоростью Свалоу поднималась вверх по течению, на вершину холма, а Люси оказалась внизу оврага, с которого, даже поднимая глаза на вершину, она с трудом могла разглядеть свою ровесницу, такое же дитя, как и она сама, по имени Нулефер.       Девочки не знали — пропасть между ними существовала всю жизнь, с того дня, как они появились на свет. Но раньше над этой пропастью был протянут крепкий мост, который назывался дружба. Отныне моста не было, оставалась лишь хозяйка и несчастная раба.       Не сразу к Нулефер пришло осознание того, что она наделала. «Рабы должны лежать у ног господ, они должны перестать думать о свободе. Они бездушные твари, говорящие животные, выращенные в лабораториях, либо рождённые от выращенных», — так твердила себе Нулефер, не в силах простить предательство Уилларда. Но со временем злость к другу стиралась, появилась тревога за него, возвращалась любовь. Понемногу, но Нулефер стала вспоминать о Люси, о своей лучшей подруге. Девочка прекрасно понимала, что после такого о дружбе не стоит и заикаться, поэтому не пыталась что-то восстановить. Но при виде Люси сердце всегда начинало больно ёкать.       Однако и это состояние продлилось недолго. От Люси нельзя было скрыться, она постоянно мелькала перед глазами Нулефер, и девочка постепенно стала привыкать к новому статусу бывшей подружки. Стыд сидел внутри Нулефер, но боль проходила. «Что я ей скажу? Попрошу прощения? Она меня не простит. Да и вообще, я дочь предпринимателей, а она — рабов, между нами не может быть общего. Надо слушаться Элеонору и маму с папой, они мне плохого не посоветуют. Жаль очень Люси, но помочь я ей ничем не могу».       Дружба с Люси закончилась в одно время с дружбой с остальными ребятами-рабами. Нулефер не задумывалась об этом, она просто перестала общаться с друзьями, те в ответ обозлились на неё за Фьюи и Джину. Всё меньше шутливых приветствий, тёплых слов доносилось от девочки, в один прекрасный день Нулефер спокойно закрыла глаза, когда ровесники назвали её госпожой Нулефер.       За пять лет она ни разу не прикрикнула на рабов, каждый её приказ сопровождался словом «пожалуйста» и ответным «спасибо». Но госпожа всегда оставляется госпожой, даже если взору рабов обращена её милая улыбка.       Первой из первых детей в имении Свалоу, кто понял эту простую истину, оказалась Люси. Маленькая девочка, у которой забрали самых близких — маму и папу, осталась одна, брошенная на чужую милость. С продажей Фьюи и Джины, господин Свалоу поспешил отдать хороший крепенький дом другим рабам, которые заняли место хозяйских любимчиков. Девочке пришлось ютиться то на кухне, то на конюшне, то в хлеву, то ходить по домам и просить о ночлеге. Никому не нужен был чужой ребёнок, который требует еду, одежду, место для сна. Из весёлой, счастливой пухлой малышки Люси превратилась в худую грязнулю, которая ходила по имению в рваных платьях. У неё было много хорошей одежды, но когда в её дом перебирались новые жильцы, рабы-соседи разворовали всё.       Такой её и заметила Элеонора Свалоу. Растрёпанная чумазая девочка вызвала жалость у строгой госпожи.        — Чем у нас Люси занята? — спросила Элеонора за обедом родителей спустя два месяца, как продали Фьюи и Джину.        — Не знаю, — небрежно махнула рукой Ханна. — Бегает под ногами и мешает.       — Кто за ней смотрит? — перевела взгляд Элеонора на горничную.       — Никто, госпожа, — ответила Нира. — Она сама по себе.       — Вот, значит, как… — прошептала Элеонора.       Вечером она позвала Люси к себе. Девочка боязливо вошла в комнату старшей Свалоу и затеребила руками платье, она знала, если Элеонора внезапно зовёт к себе кого-то, то только чтобы отчитать. Люси начала уже придумывать оправдания, угадывая провинность, за которую её хотят обругать.       — Постели мне кровать, — властно сказала Элеонора.       Девочка послушно принялась выполнять приказ. Хозяйка ходила вокруг неё и пожирала сердитым взглядом. Ловко и плавно управлялась Люси с тяжёлой периной, которая была длиннее неё.       — Собери кровать, — отчеканила Элеонора, как только девочка закончила.       Тяжело выдохнув, Люси принялась сворачивать свою работу. Элеонора пристально следила, меряя едва ли не линейкой, правильно ли лежат подушки, одеяло. С кровати не свисал ни один краешек покрывала, подушки лежали ровно, точно солдаты на параде. Люси закончила и встала перед госпожой.       — Ты молодец, похвалю, — слегка мягким голосом сказала Элеонора. — Мне бы не помешала такая трудолюбивая и умная камеристка. Хочешь служить мне?        — Не знаю, — смотря в пол, пролепетала Люси.        — Мои родители с тобой сюсюкаться не будут, — вновь потускнел тон Элеоноры. — Тебя, скорее всего, ждёт работа на шахтах поварихой. Если тебе не устраивает моё предложение, то просто выйди из комнаты.       Люси посмотрела за порог, подняла ногу и вдруг остановилась. Она глянула на Элеонору, жалобный взгляд девочки говорил за неё.       Со следующего утра у Люси начались новые обязанности. Она должна была подметать, протирать пыль, убирать кровать, помогать одеваться, делать причёску госпоже, сопровождать ту за пределами имения. Не всё сразу получалось у Люси хорошо, но Элеонора не бранила её. «Ребёнок только учится, не за что наказывать», — ответила однажды хозяйка своим друзьям, которые не тратили своё время на дружелюбие с рабами. Теперь на ошейнике была немного другая надпись: «Люси. Элеонора Свалоу. Рысь, 168.». Жизнь у девочки поменялась в лучшую сторону, её хорошо кормили, Элеонора желала, чтобы её служанка одевалась в самые лучшие наряды, разумеется, по меркам рабов. Но назвать такую жизнь счастливой Люси не могла. Её утро начиналось с того, что она первым делом замечала своё место, место рабыни — она спала на ковре, в дальнем уголке комнаты Элеоноры. Это было нормально, слуга всегда должен быть поблизости, чтобы выполнить сиюминутный приказ. Каждый день она видела Нулефер, которая одним только видом причиняла боль и вызывала злость. Самое ужасное в новой жизни для Люси было стоять за господским столом во время завтрака, обеда или ужина и прислуживать всем, кто попросит. Нулефер не отдавала Люси приказа, но вместо неё Оделл с Ханной требовали, чтобы Люси что-нибудь подала их дорогой дочурке.       Люси молчала, храня обиды и горе в себе. Лишь по ночам она находила силы вспомнить нежную маму, доброго отца, и Люси начинала тихо плакать. Она думала, что госпожа не слышит её всхлипываний, но это было не так. Трудно не услышать плачущего ребёнка у себя в комнате. Элеонора терпела, терпела, да не вытерпела.        — Сколько мне тебя ещё слушать? — как гром однажды ночью прозвенел её голос.       Люси встрепенулась и подпрыгнула на месте.        — Простите, госпожа.       Элеонора зажгла настольный винамиатис и с гневом уставилась на рабыню. Лицо девочки было красным, припухшим, в глазах трепетал страх. Элеонора выдохнула и суровым голосом заговорила:        — Люси, мне это надоело. Каждую ночь я слышу твой плач, он мешает мне спать. Потом извиняться будешь! — цокнула она языком, когда Люси приоткрыла рот. — Люси, я не желаю тебе вреда, я не хочу тебя наказывать, но долго так продолжаться не будет, поэтому давай решим мирно и спокойно всё сейчас. Так уж получилось, что ты родилась рабой, и поэтому твой удел не из приятных. Любая другая фанеса на моём месте давно бы пробудила винамиатис в твоём ошейнике, но я не из таких. Я тебя забрала из хлева, одела, накормила, благодаря мне ты стала похожей на человека, а не оборванку. Может быть, из-за этого ты забыла одну маленькую деталь — я твоя госпожа, я не друг тебе. — Люси покачала головой; не поднимаясь с кровати, Элеонора продолжила. — Между нами никакой дружбы быть не может, моя сестра это уже доказала тебе. И снисходительно относиться к тебе только потому, что ты маленькая девочка и практически сирота, я не собираюсь. Если ты будешь мне мешать, избавиться от тебя не составит труда — отдам на шахты и забуду. А вот тебе с таким грузом придётся жить до конца своих дней. Подумай, что лучше, тёплая жизнь у меня или шахты, где ты может плакать сколько захочешь?       Люси дёрнула уголком рта, пытаясь сдержать слёзы.        — Я поняла вас, госпожа, больше такого не повторится.       Из Элеоноры получилась хорошая учительница, её первый урок рабыня запомнила навсегда. Она просто вещь, её чувства никому не нужны, как и она сама. Хочешь спокойно жить — скрой свою душу подальше от чужих глаз.       С этого дня последние капельки своеволия, гордости, непослушания исчезли из девочки. Весёлая жизнерадостная Люси вернулась. Она перестала грустить, плакаться, снова стала главной заводилой детских забавах, иногда даже дралась, а когда наступало время служить Элеоноре, то спокойно надевала маску покорности и превращалась в лучшую служанку. Конечно, намётанные глаза старых рабов видели, что никакой любви к своим господам у Люси нет, понимала это и сама Элеонора. Научилась Люси, скрывая злость, общаться и с Нулефер. Элеонора особо не беспокоила свою рабыню с приказами отнести что-нибудь её сестре, мучать ещё сильнее девочку ей не хотелось. Если бы это было возможно, она бы могла даже принять дружбу Люси с младшей сестрой. Впрочем, подруги не шли на примирение. Тогда Элеонора сказала Люси:        — Мне неприятно, что ты называешь мою сестру просто по имени. В моё отсутствие зови её как хочешь, то при мне «госпожа Нулефер».       И Люси без возражений исполнила её приказ.       С рождением Тинаиды обязанности Люси поменялись. Трепетное отношение к малышам, пусть даже к господским, не могло уйти от глаз Элеоноры. Видя, как нежно укачивает её дочку Люси, молодая мама быстро сообразила, кто станет лучшей няней её малютки. Люси не возражала, наконец-то появился человечек, которому она могла отдавать свою любовь. Подрастая, Тина привязывалась к рабыне, как к родной сестре. Первым словом малышки было «мама», вторым «Люси».       За всё время, пока Люси служила Элеоноре, госпожа ни разу не подняла на неё руку. Она никогда не давала свою служанку в обиду. Не пожалела Элеонора кулаков и каблуков, когда, отправившись в другой город погостить, близкий друг стал приставать к тринадцатилетней на то время Люси. Попало хорошо от мамы однажды и Тине: малышка решила похулиганить и стала бросаться песком в Люси и в других рабов, такое поведение дочери Элеонора не оставила безнаказанным — на два дня Тина лишилась сладостей.       Но какая бы не была доброй госпожа, она оставалась госпожой. Ошейник из удивительного металла, росший вместе с Люси, внутри которого бренчал винамиатис, всегда напоминал о себе. Иногда, разбирая шкаф Элеоноры, Люси замечала маленькую коробочку с чёрным камнем, который запросто мог превратить её простой на вид ошейник в грозное оружие. Адская боль, удел раба, не обошли стороной Люси. В доме Свалоу существует негласный закон: всё, что здесь есть, обязательно побудет в руках у Тины. Наткнулась малышка и на удивительную манящую коробку. Как назло рядом стояла Люси. Элеонора успела быстро, мигом забрала у дочери винамиатис и усыпила ошейник. Но воспоминания о нечеловеческой боли остались навсегда.       Память невозможно стереть.

***

      — Нулефер на прогулке. — В родительскую спальню вошла Элеонора. — Я сказала Тине, чтобы она упросила Нулефер погулять с ней.       — Вот и славно, — положил в сторону чашку чая Оделл. — Можно и потолковать втроём.       Элеонора кивнула и села к родителям. Неосознанно, не сговариваясь, отец, мать и дочь посмотрели друг на друга и вздохнули. Долгие одиннадцать лет, с момента, когда закончилась спячка способностей Нулефер, они чувствовали, они знали, что это случится. Придёт день, когда они не смогут больше скрывать магию, уберегать их крохотную девочку. «Тайны не покоятся вечно», — гласила одна из надписей на дворце Неонилиаса. «Всё ждёт конец» — было написано на первом тенкунском корабле, когда он подошёл к останкам империи. Если эту мудрость знали их далёкие предки, то как троим простым людишкам сохранить в своём доме нарушение законов природы?       Раб Уилл был первой ласточкой, неприятный и в то же время располагающий к себе Джексон Марион вторая. Но кто будет третьим? Принесёт ли этот человек Нулефер добро или сотворит с ней зло?       Куда применить способности девочки, этот вопрос часто волновал Свалоу. Страна нуждалась в магах, если бы, как думал первоначально бывший губернатор, Нулефер была бы всего лишь приёмной дочерью, то путей для раздолья у девочки было бы тьма. Но как отнесутся люди — простые манары, маги, которые живут в Зенруте, маги, до которых рано или поздно весть просочится в Тенкуни, — к рождённой в семье манаров волшебнице?        — А может быть, нам выдать людям, что Нулефер не родная ваша дочь, не моя кровная сестра? — тихо, боясь собственного голоса, предложила Элеонора.       — И как ты сохранишь новую тайну? — сурово поднял брови Оделл. — Всё наше имение, все наши друзья и знакомые знают, что это не так. Да полгорода вашу маму беременной видели!       — Да… — протянула Ханна. — Скрываться уже нет смысла. Нулефер, после того, как ей Марион мозги промыл, не отступит назад. А завтра имение бурлить будет о маге-Свалоу. Тина всё видела, непременно она расскажет Люси, Люси кому-то ещё. У рабов так, узнает сегодня один, завтра слух пройдёт по всем.       — А Люси кто-нибудь поверит? — скептически спросил Оделл.       — Поверят-поверят, Нулефер ведь молчать не будет. Я свою дочь знаю. Всё из-за этого поганого Уилларда! — Ханна ударила маленький столик ногой. — Что она в нём нашла? Два месяца была знакома!       — Мама, а тебя не посещали мысли, что этот мальчик может быть дорог твоей дочери? — в упор посмотрела на Ханну Элеонора. — Между ними есть связь, которую не разорвать годами разлуки.       — Твоими бы словами, дочка, — засмеялся Оделл, — стихи сочинять. Какая связь между рабом и рабовладелицей? Или ты хочешь сказать, что влюбилась Нулефер? Нора, ей тогда было десять лет, а не двадцать, как тебе. До сих пор, вижу, своего безымянного и таинственного забыть не можешь.       Элеонора опустила глаза вниз.       — Оделл, как тебе не стыдно! — закричала Ханна и обняла дочь.       Как младенец, Элеонора прижалась к материнской груди. Оделл задумчиво взял в руки чашку с чаем и обнаружил, что она пуста. Ему тут же захотел позвать бы раба, чтобы тот подлил напитка. Но какие рабы, если идёт такой важный разговор? «Будь неладны эти маги…», — Оделл проматерился про себя. Первая дочь непонятно из-за кого женское счастье до сих пор найти не может, вторая… А вторая требует свои корни. Не родные, духовные, к которым стремится её душа и тело.       — А если нам… позволить Нулефер встретиться с Фарар?       — Ты понимаешь, о чём говоришь? — подняла недовольно брови Ханна.       — Да, иначе бы подобную глупость не изрёк, — кивнул он. — Если эта Фарар захочет посвятить её в мир магии, знает что-то про Уилла, то за свою дочь я буду более-менее спокоен. Ханна, Нора, я говорю про одну Фарар. Пусть тайна останется тайной, но в неё будет посвящено чуть побольше людей, а когда Нулефер совсем созреет, то сама расскажет о себе миру.        — Оделл, я чего-то не поняла, — фыркнула Ханна. — Ты хочешь отдать нашу дочь в руки незнакомой женщины, которую нам посоветовал этот лысый чиновник?        — Мама, а у тебя есть знакомые маги воды, которые станут учить Нулефер? — оторвалась от матери Элеонора. — Думаю, отец прав… День, которого мы так боялись, настал. Мы больше не может прятать Нулефер в нашем доме, закрытом магическими замками. Отец прав…       Ханна вскочила с мягкого дивана и вскрикнула:        — Оделл, это самая большая чушь в твоей жизни.        — В нашей жизни, — подправил её Оделлу. — По твоим глазам я вижу ответ — ты согласна. А магия Нулефер может даже пригодиться. Если её научить заряжать винамиатисы, то в нашей дочери цены не будет. Хорошо, что у магов нет никаких ограничений в создании винамиатиса, кроме как чёрного винамиатиса, который создают целители. И человек водной стихией может зарядить камень энергией, которая будет отапливать дом или что-нибудь такое.        — Ну и семейка тогда у нас станет, — усмехнулась Элеонора. — Отец владеет шахтами, мать на заводе изготовляет винамиатис, а дочка даёт энергию ему. Только мне… не нашлось места.

***

      Свалоу отправили за Джексоном прислугу, лишь когда с прогулки вернулась Нулефер. Эту ночь Элеонора не укладывала дочку спать, доверяя такой важный ритуал Люси. Джексон всё ещё сидел с рабами у костерка, он не удивился, когда камердинер подошёл и сказал, что уважаемого фанина приглашают к себе господа Свалоу. Печальная от прогулки Нулефер, когда её позвали родители «побеседовать», потускнела ещё больше. Ничего хорошего разговор о её магии предвещать не мог. Лица родителей и сестры были хмуры, они окаменели. Обычно с такой невозмутимой осанкой, стальным взглядом они разговаривали с провинившимися рабами.        — Фанин Марион, — не смотря в сторону дочери, проговорил Оделл. — Мы посовещались всей семьёй, мы согласны, чтобы Нулефер приблизилась к миру магии.       Нулефер от радости подскочила на месте.        — Ура! Вы согласны!        — Мы согласны только на твоё обучение и общение с Фарар и Уиллом, — высоким голосом сказала Ханна.        — Это верное решение, — кивнул Джексон. — Я уверен, страна сейчас не готова для такой ошеломительной правды. Нулефер обязательно заинтересуются власти, а это… это не выгодно, — он туманно пробурчал себе под нос, замалчивая слово «для меня».       Оделл и Ханна уловили паузу в речах Джексона, Нулефер ничего не слышала и не видела.        — Фанин Марион, когда вы собираетесь уезжать, завтра? Мне просто необходимо собрать свои вещи.        — Нет, без приглашения мы не поедем в столицу, — покачал головой Джексон и посмотрел на родителей. — Понимаете, в чём загвоздка. Урсула Фарар — лучший учитель для вашей дочери, но про неё ходят слухи… Я не верю сплетням, тем более, если они касаются моих старых друзей, но я сам Урсулу не видел около семи лет, так что не могу их опровергнуть. Говорят, она состоит в очень близкой, постельной, если вам нужна правда, связи с герцогом Огастусом. Урсула — частый гость в главном королевском дворце и в загородном дворце. Не раз к ней в дом, по словам людей, приезжал Огастус. Возможно, их встречи связаны только с Уиллом и государственными делами, ведь она ответственна за торговлю винамиатиса по стране, но… Правды я не знаю. И, боюсь, если мы заявимся к ней в дом и закричим: «Вот ещё один маг-манар!», то не услышит ли это Его Высочество из спальни? Нет, нет, вы не пугайтесь! — замахал руками Джексон, когда Свалоу помрачнели. — Моя одноклассница надёжно умеет хранить тайны, но стоит заранее её предупредить. Надо написать письмо, где будет всё объяснено.       Нулефер согласно улыбнулась. Джексон не опускал глаз с Оделла и Ханны.        — Теперь вторая проблема. Скажете, я вас замучил. Но, поверьте, кроме Фарар никто не сможет стать достойным учителем мага-манара. Как зверовещатель, который шесть лет прожил в Тенкуни, который знает каждого мага в Зенруте, могу поручиться только за неё, она сохранит вашу тайну. Короче, ближе к делу. Фарар следит за оборотами винамиатиса по стране, сама заряжает камни, к вам в Рысь она приехать не сможет. Остаётся только вам, Свалоу, ехать в Конорию, а у вас своя шахта и завод. Как быть? Прекрасно понимаю, что шестнадцатилетнюю дочь с незнакомым, лысым, ненормальным — а я такой — мужчиной вы не отпустите одну. Поэтому, что вы предпримите: отложите поезду до лучших времен или покинете свои предприятия?       Ханна и Оделл переглянулись и однозначно кивнули.        — У нас есть выход, — сказали супруги и повернули головы в сторону Элеоноры.        — Что вы так на меня смотрите? — удивилась старшая дочь и дёрнулась. — Нет! Не поеду я в столицу!        — Соглашайся, сестра, — подмигнула глазом Нулефер.       Элеонора быстро встала на ноги и отчаянно зажестикулировала руками.        — У меня маленький ребёнок! Я не могу взять ребёнка под мышку и поехать в столицу, всё бросить! Жить в гостинице или снимать у кого-то дом! Нет уж!       Нулефер подошла к сестре и поймала её буйные руки.        — Ты же всегда хотела уехать из деревушки Рысь, что делать в этой глуши? А там, в Конории, столько состоятельных завидных мужчин!       Блеск пробежался по глазам Элеоноры. Раздражённо, хотя правильнее сказать, театрально вздохнув для виду, Элеонора отчётливо произнесла:        — Уговорила, сестра. Но заключим договор, живём мы как соседи. Я не лезу в твою жизнь, а ты не вмешиваешься в мою.

***

      Письмо, совместно написанное Ханной, Оделлом и Джексоном, было отправлено в Конорию на следующий день. Ответа в самом лучше случае ждать надо было дней четырнадцать-шестнадцать, по такому поводу Свалоу разрешили Мариону пожить у них. Джексон не стал отказываться, хотя его туманное лицо говорило за себя: ему невыносимо находиться в окружении кучи рабов, слышать восторженные слова о правительстве из уст их хозяев.       Но приходится терпеть, если хочешь завоевать чужое доверие. Ханна, Оделл и их изнеженная дочурка Элеонора Джексону не были интересны, его волновала Нулефер Свалоу. Она не сильно-то приглянулась Мариону, ну подобрее она своих родных, посправедливее, смотрит на людей как на равных, не поклонница нынешнего политического строя, но она рабовладелица. Человек, который спокойно предал своих друзей, лишил лучшую подругу родителей. Не по доброте душевной Джексон решил помочь Нулефер встретиться с магами, освободиться от забвения. Если слова девочки насчёт Уилларда и Урсулы правда, то дружба с ней может оказаться полезной. Привязав к себе Нулефер, он познакомится с Уиллардом, приблизив к себе ещё и мальчика-телохранителя, можно узнать много важного о зенрутских монархах.       Отправив письмо, Джексон немного подумал и всё же решил себя подстраховать. Взяв у Нулефер и её родителей по волоску, он проверил их родство у целителя крови. Долго пыхтя, маг утешил его; всё верно, родители и дочь — кровные родственники. Эта новость обрадовала Джексона. Свою ногу он вылечил в тот же день у другого целителя. Травма оказалась несерьёзной, шестицу Джексон мог бы и похромать и не тратить деньги на быстрое лечение, но не время болеть.       Пока гость убивал время болтовнёй со всеми рабами в округе, встречами с разными чиновниками Рыси, в доме Свалоу полным ходом шли сборы к поездке, а ведь ответное письмо ещё даже не пришло. Элеонора была хмура, о чём-то долго думала.        — Люси, скоро я уезжаю в Конорию. Ты поедешь со мной. Мне нужна служанка, а Тина к тебе сильно привязана, — ложась спать, сразу после семейного разговора с Джексоном немногословно она объяснила суть дела своей рабыне.        — Я не хочу уезжать, — пробормотала Люси.        — Меня не волнует, — ответила госпожа.       На этом тема была закрыта.       Если сестра собиралась молча, демонстрируя окружающим своё недовольство, то Нулефер растрезвонила всему городу, что скоро будет в столице. За один день она успела обежать всех подружек и сообщить им приятную весть. Для знакомых Нулефер отправлялась в столицу учиться в привилегированной школе. У семьи возникли проблемы с какими-то документами, и поэтому принять её в школу смогли только в конце осени.       Меньше всего к поездке готовились Тина и Люси. Но, если Тина копошилась ещё насчёт игрушек, книжек, то Люси вообще не волновало куда они едут. Всё равно, не позволят остаться в Рыси, а разве в столице что-нибудь изменится для юной рабыни? Будет так же нянчить ребёнка, сопровождать Элеонору по гостям, терпеть под одной крышей Нулефер. Это её судьба, которую она не в силах изменить.       Рабыня никому не рассказывала про магию Нулефер. Не видела в этом смысла. Она была очень удивлена неизвестным способностям госпожи, ей хотелось столько узнать, но ни одного слова Люси не метнула Нулефер о её даре. Если бы магом оказалась вдруг госпожа Элеонора или даже Оделл с Ханной, то, забыв про правила вежливости, Люси бы затрясла хозяев вопросами и просьбой «а покажите это…» Но попросить о чём-то Нулефер Люси не могла. Это было запретом, который давно поставила себе Люси.       Когда её госпожи решали сколько одежды взять с собой, рабыню тревожили другие вопросы. Юная девушка, которая давно своей красотой, изящностью манила к себе поклонников, стала замечать, что является объектом пристального внимания со стороны Джексона Мариона. Он всё время случайно оказывался возле неё. Решит Люси постоять с друзьями-рабами, к ним присоединится Джексон. Приходится ей прислуживать за господским столом, презирающий роскошь губернатор сидит возле госпожи Элеоноры. Отправит хозяйка в библиотеку за книгой — книжка нужна и Джексону. Захочет Люси отдохнуть в тишине, у реки, подумать о своей жизни, — Джексон там же выгуливает Живчика.       Его словам про чистую случайность ещё можно было поверить, но сосредоточенный изучающий взгляд выдавал Джексона. Марион не терял времени даром, он всё искал возможности остаться с Люси наедине. Как-то, поймав её возле чёрного входа, Джексон отвёл её в сторону, подарил шоколадку и начал расспрашивать про семью. Помнит ли она родителей, как переживала расставание с ними, чему её учили мама с папой. Когда от тяжкого допроса глаза Люси стали мокрыми, Джексон обнял её и принялся нежно гладить по волосам, приговаривая:        — Не плачь, недолго тебе осталось скорбеть.       Не выдержав таких унижений, Люси оттолкнула Джексона и убежала в дом. Она ни о чём не рассказывала хозяевам. Элеонора обязательно бы вступилась за неё, но Люси противна была всякая помощь, которую ей оказывала госпожа. Держись подальше от него и переживёшь, так решила для себя Люси, в душе начиная бояться поездки, ведь с ней же будет Джексон.       На четырнадцатый день Джексон подошёл к Люси со странной просьбой, нарвать хороших душистых цветов в поле.        — Не могу я с пустыми руками к однокласснице ехать.        — Они же завянут, фанин Марион, — ответила Люси фанину, именно так он попросил рабам себя называть, никакого господина Джексона.        — Не завянут, у вас в Рыси живёт маг растений, который может им жизнь продлить. Да, и ещё! — крикнул он, когда Люси собралась с корзинкой. — Принеси мне дубовых веток, они для чего-то нужны этому магу.       Джексон достал из сумки длинный ножик и подал Люси. Она неуверенно посмотрела на него.        — Я слышал, ты лучше всех разбираешься в цветах, вот и попросил. Но если тебе страшно одной идти на поляну, она как-никак за лесом находится, то давай вместе сходим, я помогу ветки донести.        — Нет! Уже бегу! — подскочила Люси и рванула в лес.       «Ненормальный, больной, маньяк, извращенец», — плескались мысли. Люси шла по лесу и пинала без пощады камни. До слёз ей было обидно. Вот какая она, жизнь раба… Выполняй приказы придурков, которые те слащаво называют «просьба», терпи унижения и не смей жаловаться. В такие минуты Люси хотела валяться в грязи, питаться одним хлебом, ходить во рванье, но быть свободной. Чего стоит тёплая жизнь у добросердечной госпожи, если самое главное — её жизнь ей не принадлежит?       «Может быть, мне надо было выбрать шахты? — впервые задумалась Люси. — Там бы я меньше видела господ, Нулефер… Мама, папа… где вы? Как вы?»       Люси подошла к одному из дубов и посмотрела на ветки. Вот как их дотащить до дома? Дуб вальяжно раскинул свои широкие лапы, от слабого ветерка колыхались жёлтые листики. К сердцу подобралась жалость, взять и уничтожить такую красоту? Но думать Люси не дали, сквозь шуршание листьев она услышала чьи-то медленно приближающие шаги. «Это он! Намеренно отправил меня в лес» — испугалась Люси и… окаменела.       Из тёмных деревьев выходил волк. Серый, огромный, злобно сопевший, уши плотно были прижаты к голове. Осторожно он ступал по земле и не сводил глаз с Люси. Волк остановился и зарычал.       Впервые за шестицу Люси захотелось увидеть Джексона, зверовещателя.        — На помощь! — закричала она.       Эхом её крик отозвался по лесу и стих. А волк приближался к ней, с его рта потекла слюна. Аппетитную встретил добычу. «На дерево!» — родилась спасительная идея. Люси развернулась к врагу спиной и побежала. И тут же волк сорвался с места. Его скорость была быстрее, чем у перепуганной девушки. В два счёта волк оказался между Люси и дубом. Люси опять повернулась, готовая бежать на другое дерево, зверь, не сводя с неё глаз, прыгнул на Люси.       Сильными лапами он ударил её в спину и клацнул зубами, Люси упала, ударившись носом о землю, нож выскочил из рук и отлетел в сторону. А волк схватил её за волосы. Крик боли прокатился по всему лесу.       «Это конец! Я умру! Я умру! Мама, папа…», — застонала Люси и заорала. — Прошу помогите! Фанин Марион!       Волк отпустил волосы и принялся обнюхивать её, довольно и мерзко сопя. «Нет, мне нельзя сдаваться», — отчаянно поняла Люси и резко подскочила на ноги. Этот дерзкий знак пришёлся явно не по вкусу волку. Зверь зарычал так, как ещё не рычал, и приготовился к последнему прыжку. Достаточно поиграл.       Люси побежала назад и вдруг оступилась. Она упала и сильно стукнулась головой от камень. Вот что бывает, когда на них срываешь зло. Волк рявкнул и бросился на неё.       «Всё», — решила Люси и тут заметила нож, который лежал возле камня. Схватив быстро его, она подскочила и направила нож прямо в морду хищника.        — Ты не убьёшь меня! — закричала она и полоснула волка по шее.       Зверь завизжал, но моментально пришёл в себя и кинулся на Люси.        — Остановитесь! — вдруг раздался мужской голос.       Джексон Марион. Он бежал во всю мощь.       Волк действительно замер, но рычать не перестал. Его глаза налились кровью, шерсть поднялась на дыбы. Руки у Люси задрожали, сильнее она вцепилась в нож и направила на волка.        — Стой, стой, дитя! — Джексон загородил зверя от Люси, а Люси от зверя. — Опусти нож!       Он повернулся к волку и громко промолвил:        — Отойди от неё, брат. Я сказал — отойди!       Волк злобно зарычал, но отошёл.        — Он н-напал н-на ме-меня! — у Люси затряслись ноги.        — Об этом я его попросил, — улыбнулся Джексон.       Оторопело Люси отшатнулась.        — Зачем?        — Я проверял тебя, покорная рабыня… Воистину, ты дочь своих родителей.        — Вы знаете моих родителей? — Люси тотчас забыла и про волка, и про извращённую натуру Джексона.        — Лично не знаю, но много хорошего о них слышал.        — Что? Что вы слышали? — с мольбой в голосе закричала Люси.        — А вот это, — погладил её по растрёпанным волосам Джексон, — тебе не нужно знать. Пока. Если о Фьюи и Джине не слышали даже Свалоу, то такие вещи опасны для ушей рабов. Ликуй, что ты едешь в столицу. Чем меньше между мной и тобой будет расстояние, тем быстрее ты сможешь встретиться с семьёй.

***

      Люси предпочла не рассказывать о нападении волка никому. Зверь в конце концов оказался нормальным, просто его попросили припугнуть человека. Немного ей стало жалко волка, она же не знала, что он не причинит ей большого вреда. Хорошо, что Джексон отвёл его к целителю, который подлечил рану. Проведя весь день в лечебнице с Джексоном и его новым «братом», она вернулась домой лишь под вечер. Элеонора не нуждалась в ней, и поэтому Люси сразу легла спать.       Утром её и всё имение разбудили крики Нулефер. К Свалоу ехал почтальон. Нулефер, в одной ночнушке, забыв про стыд, срам и безопасность, выскользнула в окно по плющу. Настолько ей было лень бежать к лестнице.       Свершилось! Ответ от Фарар, от учителя Уилла! Сердце бешено вырывалось из груди. Не поблагодарив почтальона, Нулефер вырвала из рук письмо. Оно было написано на обычной бумаге, хорошего, однако, качества и водостойкой бумаге, с чуточкой добавленной магией. Нулефер не терпелось открыть конверт прямо сейчас, но это было бы несправедливо по отношению к семье и Джексону.       Собрав родителей, сестру и Мариона и по-человечески одевшись, Нулефер сняла печать и зачитала письмо:        — Здравствуй, Нулефер, — писал аккуратный почерк. — Я много наслышана о тебе от Уилла, — она оторвалась от письма и радостно улыбнулась. — Ты талантливый человек, смелая девушка, хороший друг, я очень рада заниматься с тобой. Тайну твою я буду хранить столько времени, сколько ты пожелаешь. Не в характере магов обманывать товарищей. Мы с Уиллом ждём тебя. От него тебе большущий привет! Дорогой Джек, мы с тобой не виделись семь лет…        — А вот это уже моё! — гордо отобрал Джексон письмо, слегка покраснев.       Торжествующе Нулефер глядела на родных. Элеонора похлопала сестру по плечу и по-настоящему, с теплотой и искренностью, поздравила:        — Отправляемся в дорогу!