«Совесть — сестра бессонницы и мать тоски.» Каду Ренэ. Атлантида под водой
Полуденные улицы яркой и вечной как сама жизнь Конории были наполнены людьми. Конечник, выходной день. Люди собирались маленькими стайками и отправлялись на ярмарки, в театры, музеи или просто шатались без дела по городу. Свободные на один день рабы спешили к своим семьям, друзьям. Если закрыть глаза и хорошенько прислушаться, можно сквозь звонкие колокольчики на упряжке лошадей, детский лучистый смех, брань пьянчуг у трактира услышать тихое побренькивание винамиатиса в ошейниках. Примерно половину айрин льют дожди, не пропуская за облака солнечный свет, изредка небо радует горожан своей ясностью. Солнце в айрин к добру, гуляет в устах древних стариков народная примета. Наверное, сейчас эти старцы смотрят на небо и гадают, что приготовила им жизнь — за четырнадцать дней на их седые головы не упала ни одна тяжёлая капля. Из общественной кареты, свесив язык, выглядывает уродливая собачья морда, которая время от времени чихает от непривычного городского воздуха. Рядом с нею, задрав голову к верху, брезгливо сидит женщина, не разрешая дочери гладить собачку. Незлобно над женщиной посмеивается молоденькая девушка, презрительно хмыкает широкоплечий мужчина, и только рабыня не обращает на госпожу никакого внимания. Все задние места заняты большущими чемоданами. Их так много, что из Рыси до Конории путникам пришлось добираться на поезде, личная карета не вместила бы в себя четырёх взрослых людей, ребёнка, собаку и целый магазин сумок да чемоданов. — Нора, нам люди так заботливо предложили кров в своём доме, а ты в благодарность заполонишь его своим барахлом, — укорила сестру Нулефер. — Я между прочим не по собственной воле еду жить к Фарар, — фыркнула Элеонора. — Мне выгоднее гостиница, пусть за неё и платить надо, из-за тебя согласилась на это. Тоже мне выдумала, у чужой женщины жить! — Но она же нас пригласила и ведь совершенно бесплатно, — заметила Нулефер. Не из-за денег на самом деле Нулефер согласилась жить у Урсулы. Она бы заплатила тысячи аулимов, лишь бы почувствовать свободу, отдалиться от манаров, от которых нужно постоянно скрываться. Дом Фарар находился в западной части города, маршрут общественной кареты проходил через площадь Славы, на которой стоял дворец Солнца. Раскинувшись на семь гектаров, дворец поражал своим величием. Гранитные львы возле врат, выполненные на древний лад колонны — одни только каменные золотые ворота, ростом с трёх взрослых человек, внушали людям страх. Сколько во дворце комнат и окон, сосчитать невероятно сложно, стены и корпуса петляют как змеи, вырисовывая с воздуха красивое очертания красной ленты. К сожалению, только маги полёта могли разглядеть этот рисунок. Все остальные видели лишь красный кирпич. Но красота этого кирпича, которую подкрепляли восхитительные цветы, фонтаны, величественные гвардейцы могла свести с ума. «Сколько динамита потребуется, чтобы этот гадюшник взлетел?» — подумал Джексон — Это не герцог Огастус гуляет по аллее? — закричала Нулефер, показывая пальцем на какого-то мужчину с прогулочной тростью. — Нет, это не Огастус. Я точно тебе говорю. «Его величественную харю я ни с кем не перепутаю.» В мирном районе, в котором жила столичная элита, на улице Трёх аулимов стоял великолепный двухэтажный дом. Не особняк, не дворец, а всего лишь дом. Внешний вид у него был довольно блеклый по сравнению с соседями, внутренняя территория была не так уж велика. Но размеры дома приводили в восторг и ужас. — Отгрохала Урсула себе норку, — засвистел Джексон. — Вы к Фарар? — послышался незнакомый голос. Он принадлежат добродушной на вид женщине, закутанной в меховое пальто. — Осторожней к ней входите. Урсула часто тренируется с водой, может поранить вас. Соседка, догадался Джексон и только после предупреждающих слов заметил во дворе Фарар искусственный пруд. С помощью Люси и рабов, что проходили поблизости, Элеонора вытащила все свои чемоданы и подала мужчинам знак рукой — затащить свой багаж во двор. Нулефер, держа за руку Тину, восхищённо вдохнула воздух. Всего несколько шагов, всего несколько метров! Ворота были открыты, Нулефер позвонила в колокол, что висел у двери дома. Дверь открыл молодой раб. Выглядел он лет на семнадцать-восемнадцать лет, не старше. Мальчишка был коренаст, силён на вид, но худ, щёки провалились от голода. Одет он был как обычный раб у безразличных хозяев — хлопковая серая рубаха в заплатках, грубые штаны, босые ноги. Юноша не мог похвастаться красотой, невзрачные волосы плотно покрывали его голову, на лице была нездоровая бледность. — Ты Уиллард? — спросил Джексон. — Нет, меня зовут Бонтин. А вы, должно быть, Джексон Марион и Нулефер Свалоу? — поглядел он в сторону девушки. — Да, это мы, — ответил Джексон и парень сразу пропустил его. Он сочувственно оглядел Бонтина и, не скрывая раздражения, проговорил: — Не знал, что Урсула стала рабовладелицей. Бонтин покраснел и гневно выпалил: — Урсула не рабовладелица! Не смейте оскорблять её! Бросив в адрес свободного человека эту дерзкую фразочку, он отпустил дверь, которую придерживал, и тут же раздался звук хлопка. Элеонора Свалоу коснулась двери носом. — Замолчи, раб! Не выделывайся! — рыкнула она. — А то что? Что ты мне сделаешь? — смело в глаза ей посмотрел невольник. — Мне начхать на твои угрозы. Нулефер отвернулся, скрывая улыбку. Паренёк ей понравился, знакомы меньше минуты, а уже как комар выпил из Элеоноры кровушку. Смелый человек. Бонтин отошёл в сторону, пропуская собаку и Люси. Вежливо поклонившись последним, он хотел затворить дверь. — Сама справлюсь, — ответила Люси и недовольно посмотрела на юношу. Смелый — да. Но наглый ужас и, возможно, распутник. С неё и господней Свалоу глаз не отводит. Нулефер сразу понравилось, что в доме нет магических замков и она может чувствовать свою магию. С лестницы, которая соединяла первый и второй этажи, послышались плавные шаги. — Это она… — слабый стон вылез из Джексона и растворился в цоканье каблуков. — Здравствуй, Урсула. Это была женщина тридцати шести лет, но всё такая же цветущая, как и двадцатилетняя девушка. Она была высока, стройна, с правильной осанкой. В её походке чувствовалось достоинство и сила, но отсутствовало высокомерие, свойственное некоторым государственным магам. Прямые чёрные волосы гладко свисали вдоль плеч. Урсулино лицо, как показалось Джексону, было удивительно добрым, широко раскрытые серые, почти серебристые, глаза с нежностью смотрели на бывшего одноклассника, засияла улыбка. — Здравствуй, Джек, — приятным голосом ответила волшебница и обняла его. — Давно мы с тобой не виделись, — она отпустила Мариона и повернулась к Нулефер, протянув ей руку. — Для меня большая честь встретить тебя, мага, рождённого за пределами Тенкуни, и быть твоим учителем. Нулефер поклонилась Урсуле и отошла, даже стоять со своей важной так называемой соплеменницей ей стало страшно. Урсула, не теряя вежливости, здоровалась со спутниками Нулефер. Пожала руку гордой Элеоноре, малютке Тине, рабыне Люси, потрепала за ухом Живчика. Бонтин грубо спиной повалился к стене. — Наконец-то в этом доме много женщин! — и провёл ехидными глазками по гостям, остановившись на Тине и Элеоноре. Поморщившись, Элеонора сделала вид, что не слышит мерзкого мальчишку. Украдкой к Бонтину подошла Люси. — А тебе и дети, и взрослые женщины? — Нет. Только ты и Нулефер! — Бон, — заметила раба Урсула, — не пора ли тебе домой? — Неа! Я с вами до конца дня побуду. Мне охотно посмотреть на девчонку, о которой Уилл не затыкался. Урсула обняла за плечи юношу: — Это Бонтин. Он мальчик очень хороший, но наглый, не обращайте на его подколки внимание. — Фанеса Фарар, — зашептала неловко Нулефер. — А Уилл… Где Уилл? — Я здесь, — раздалось за спиной у Бонтина и Урсулы. Тихим шагом из тени вышел юноша. Высокий, крепкий, широколицый — Уиллард из худого мальчишки превратился в настоящего красавца. Сразу, что бросилось в глаза Нулефер, — вечный ошейник, который покоился на шее Уилла. Неотъемлемая позорная вещь раба. Этот ошейник сковывал всё тело Уилла, страх, который не вылезает из подсознания, — вот что читалось на его лице, хотя на первый неброский взгляд могло показаться, что на нём царит радость. — Нулефер! — закричал Уилл и заключил её в объятиях. — Нулефер, Нулефер… Он словно не знал других слов и повторял её имя. Нулефер так вообще забыла, что такое говорить. Подростки, которым недолго осталось до взросления, улыбались детской улыбкой и смотрели друг на друга взглядом пятилетней давности. Дружба — хрупкая штука. Она, как листья оторванные от дерева, чахнет без корня, обременённая расстоянием, годами. Но Нулефер и Уилл обнимались и не чувствовали время, место. — Я не забыл тебя, подруга. — Уилл быстренько достал с полки над комодом сероземельник. — Я тоже, — показала Нулефер свой камень. — А это кто здесь? Люси! Я и тебя не забыл! Уилл поцеловал старую приятельницу в щёку. — Как хорошо, что мы все собрались! Все встретились! А, точно, девочки мои дорогие, давайте я вас со своим другом познакомлю! Это Бонтин! — схватил он того за ухо и подвёл к девушкам, забыв напрочь, что наглый раб уже дважды представлялся гостям. — Сокращённо — Бон. Бесстрашный, опасный, независимый. Парень сумасшедший, но самый храбрый из всех храбрецов! — Не захвали меня, — смущённо произнёс Бон. — Надеюсь, вы станете друзьями, — не слышал его Уилл. — Как насчёт сегодня куда-нибудь вчетвером ходить? — Не получится, — разочарованно отозвалась Люси. — Мы с Нулефер не подруги. Тревожная отчуждённость повисла в воздухе. Уилл изумлённо поднял брови. — Я предала освободителей, — прошептала Нулефер. — Рассказала про сундук Фьюи и Джины, из-за меня их продал отец. Уилл на шаг отошёл от Свалоу. Это был один простой шаг, но он как будто образовал каменную стену. Уилл смотрел на подругу и молчал. Так продолжалось с минуту, а потом он невнятно проговорил: — Не ждал... И он отвернулся от Нулефер. Не подавая виду, буднично он сказал Урсуле, что надо разместить гостей в доме, показать их комнаты. Отведя взгляд от Нулефер, Уилл вместе с Джексоном стал затаскивать чемоданы Элеоноры наверх. Бон любезно отказался от такой работы, заявив, что у него и так предостаточно хозяев, которых должен обслуживать. Как оказалось, дом Урсулы не был столь роскошным, каким казался снаружи. Половину места занимали библиотека, рабочий кабинет, шкаф с кучей винамиатисов — связывающие голоса, передвигающие повозки, освещающие дом — и зельями с чужой магией. В подвале находился тренировочный зал, в это помещение был протянут шланг, который поставлял воду из пруда. В особой кладовой находились мечи, револьверы, мишени для выстрелов. Оконные рамы и двери были железные, стены обиты прочным материалом. — Однажды Уилл напором струи окно выбил и соседку едва не прибил, — объяснила Урсула, — пришлось всё обезопасить. На стенах тренировочного зала висели винамиатисы, поглощающие звук. Хоть круши здесь всё, никто не услышит. — Предлагаю сначала поесть, а потом красоваться, — сказал Джексон. — Урсула, у тебя ко столу всё готово? Урсула заранее продумала, что гости могут проголодаться. Со вчерашнего дня она испекла яблочный пирог, наготовила салатов. Но обед не заладился с первых минут. Элеонора начала возмущаться, когда Урсула захотела посадить Люси за один стол с ней. Люси сказала, что не голодна и вышла из столовой. Второй неприятной новостью для неё оказалось, что Бонтин тоже будет сидеть за одним столом и есть вместе с гостями дома. Бонтин на гневные слова Элеоноры лишь отвесил пренебрежительный развязный поклон и покинул столовую, обматеревшись у двери. Нулефер и Уилл сидели рядом, но разговор у них не клеился. На все вопросы старой подруги Уилл отвечал нехотя, расплывчато, сам он задавал вопросы только из вежливости. Если бы не воодушевление Джексона, то с обедом можно было попрощаться. Марион держал за руку Урсулу и рассказывал Свалоу и Уиллу истории из их школьной жизни, которые слушала одна только Тина. Элеонора, посматривая на дверь, за которой скрылся Бонтин, недовольно фыркала и с ужасом представляла, что её ждёт дальше. Нет, не такая в её мечтах сияла столичная жизнь — обед с рабом на пару! Бросить бы всё и вернуться обратно к родителям, да куда Нулефер денешь? Снять бы комнату в гостинице, так закатит сестра истерику. Чужой дом есть чужой дом, остаёшься жить — терпи чудачества или же, правильнее, дурь хозяев. Обед продлился недолго. Собрав у всех тарелки, Урсула повернула рукой по воздуху и из колбы по трубам в дом просочилась вода. Волшебнице не нужно было прикладывать руку к голубому винамиатису на металлической поставке для колбы. Плавно водой она подняла тарелки и вилки и направила к колбе. Не поднимаясь с места, Урсула тщательно потёрла их мылом, испарила воду и поставила в шкаф. — Я так хочу, — мечтательно вздохнула Нулефер. — Этому не обязательно учится, — улыбнулся фальшиво Уилл. — Для такой работы у тебя есть Люси. Урсула поднялась со стола и положила руку на голову юноше. — Уилл, а давай мы покажем нашей гостье то, на что ты способен. Ты ведь многому научился. Уилл послушно кивнул и позвал людей за собой. Гостям и Бону, который появился тут как тут, было приказано стоять в углу комнаты и не двигаться. Ученик и учительница встали в центр. Они не совершали никаких движений, только смотрели на шланг, но тут же бочки, в которых лежал шланг, стали заполняться водой. Дождавшись, пока они станут полными, Урсула выхватила из них всю воду и «выстрелила» в Уилла и Нулефер. Мощный сильный поток быстро понёсся к Уиллу. Юноша ловко уклонился, перехватил заряд и направил в учительницу. Но прямо перед носом Урсулы вода резко остановилась и опять полетела к нему. Уилл напрягся и развёл руки по сторонам. На лбу вылезли вены, появились капли пота. Одной рукой он сдерживал яростный поток, который не ослабляла Урсула, другой меч, каким-то непонятным образом оказавшийся прямо перед его лицом. Этот меч держала водная струя. Урсула не собиралась сдаваться. Шланг по новой наполнял бочки, Урсула едва посмотрела в нужную сторону, и они оторвались с места, полетев на Уилла. Люси и Нулефер закрыли в страхе глаза, Элеонора крепко прижала к себе дочь, Уилл не дрогнул. Он набрал воздуха побольше, из его груди выскочил крик и Уилл взмахнул руками. Ветер пронёсся по закрытому помещению, вода с невероятной скоростью отлетела от Уилла и разнеслась по всей комнате. Зрителей бы отбросило к стене, но Уилл мгновенно соорудил перед ними щит, закрыв от разрушительной волны. — Браво! Браво! — Джексон захлопал в ладоши. — Вот это мощь! Парень, ты стоишь своей учительницы! Урсула, не обижайся, — приложил руку к сердцу он. — Но ты в шестнадцать лет была дохлячком перед великолепным Уиллардом. — Для меня это не обида, а честь слышать такие слова, — покраснела Урсула, смутившись. — А теперь последний штрих… — улыбнулся Джексон. Рука скользнула в карман, к револьверу, быстро нащупала спусковой крючок и выдернула оружие из плаща. Прогремел выстрел. Никто не успел даже ахнуть. Первое, что увидели зрители, — большая стена льда заслонила ошарашенную Урсулу, а на замёрзшем полу, как юла, крутилась пуля. С напряжённо расставленными в Джексона руками стоял Уилл. — Это великолепно! — закричал Марион. — Вот это реакция! Сколько же лет тебя этому обучали? — Много, — ответил Уилл и неосознанно поднял руку к ошейнику. Убрав всю воду с пола и с людей обратно в пруд и как следует стукнув Джексона за подлянку, Урсула сказала Нулефер: — Хочешь научиться приёмам, которые знаем мы с Уиллом? Нулефер покачала головой. — Нет, я же не воин, сражаться не буду. Меня интересует, как вы можете делать сразу столько дел, поднимать или удерживать так много предметов. Хочу знать, как вы сливаетесь с водой и становитесь её частью. Хочу постигать магию и её секреты. Мне не нужно таких высот, я же не воин. Я хочу узнать тайны магии и... просто быть рядом с вами. С тобой, Уилл. Уилл посмотрел на Люси, которая отряхивала от пыли Тину, и сказал: — Что же, ты стоишь рядом со мной. Благодаря незатейливым телодвижениям Урсулы и Уилла комната через минуту была полностью суха, Бонтин помог другу убрать меч и поставить на место бочки. Нулефер предложила юношам свою помощь, но Уилл метко заметил, что для переноски меча на десять шагов третьи руки не нужны. Нулефер терпеливо ждала его, но друг, пройдя мимо неё, поспешил за Бонтином. — Ты куда? — крикнула ему Нулефер. — По делам, — грубо ответил Уилл. — Нам нужно… э-э, — он взглянул на босые ноги приятеля. — Обувь купить Бону. — Я с вами! — Нет, ты будешь лишней. Ты же не знаешь вкусов моего друга. Юноши засобирались. За окном было тепло, но погода всё равно стояла осенняя. У раба Бона с собой не было ни обуви, ни толстой одежды. Если бы не щедрая забота Уилла, то ему пришлось бы выйти на улицу в лёгкой рубахе и штанах, но друг поделился с ним одеждой. Пока они возились — тощий Бон не хотел выглядеть посмешищем в широкой одежде Уилла и просил принести ему другие тряпки, Нулефер стояла за стенкой и слушала мальчиков. — Я же говорил тебе, что не может быть дружбы между рабом и господином, — осуждающее говорил голос Бона. — А как же Фредер и Тобиан. Они же первыми назвали меня своим другом? — Жизнь Фредера и Тобиана похожа на твою, — нахмурился Бон. — Фредер заложник золотой клетки, Тобиан… и без слов всё понятно с ним. — Нулефер же была тогда другой… — неуверенно протянул Уилл. Друзья ушли, не прощаясь, Уилл лишь крикнул с порога Урсуле, что к ужину постараются вернутся. Убедившись, что представлений с магией больше не будет, Элеонора, прихватив с собой Люси, ускакала тоже — она решила показать Тине красивый город и уйти побыстрее из дома, в котором с ней никто не собирался считаться. — Фанеса Фарар, — склонила голову Нулефер. — Можно не сейчас продолжать знакомство с магией? Что-то настроения нет. — Хорошо, — ответила Урсула, взяла Джексона под руку и удалилась в свою комнату. Когда Нулефер спустя час постучалась к ним, никто не открыл. Она вошла — пусто. Живчик также пропал из дома.***
Осенний лёгкий ветер прохаживался по улицам. По гладко вымощенным дорожкам центральной Конории людским ногам было приятно идти — они подзабыли о грязи, о дождях. До темноты было далеко, но рабочие проверяли фонари — живы ли в них винамиатисы? Прислушиваясь одних ухом к зазывному голосу торговцев, которыми кишела столица, милую сердце беседу вели Джексон и Урсула. Они держались под руку, женщина ела печёное яблоко. Впереди семенил Живчик. Пёс принюхивался, ловил новые запахи, изучал их. А запахов было немерено — и рынок на соседней улице, с отловленной в море рыбой, и свеженарезанные туши мяса, и надушенные женщины дорогими, изысканными духами. А столько людских запахов — двадцать, тридцать, нет — сотня. Конория кишела людьми. Люди едва не бросались под ноги. Живчик, Урсула и Джексон были в центре Конори, возле административных зданий, жилищ служащих и золотой жилы торговцев — рынка. Что-то нехорошее чувствовал нос. Но не Живчика, а Джексона. Ему в тягость были пробегавшие мимо него люди, столичный воздух со смесью морского ветра. Но зато дома — конечно, и тут Джексон видел недостаток — ему не нравилось, что дома в Конории слишком тесто стоят друг друга, хотя как иначе, все же хотят в столицу? Дома были построены из чёрного, векового камня, величаво, устрашающе. Едва ли не на каждой крыше стояла скульптура одного из пятнадцати богов в грозной, устрашающей позе. И как по-детски мило, по-девичьи наивно и красиво смотрелись сверкающие на солнце фонтанчики, маленькие скверики, примостившиеся в уголке. Всё же Конория была очаровательной. Вот только слишком шумной, многолюдной. Захочешь побыть одному — хоть вешайся, утопиться не получится — порт Конории весь заставлен судами иностранных торговцев, шхунами и лодочками рыбаков. — Откуда он у тебя? — спросила Урсула, засматриваясь, как Живчик выкапывает зарытый кем-то в землю кусок старой колбасы. — Спас от собачьих боёв и я не особо хочу говорить о моей собаке. — Хорошо, — кивнула волшебница. — Замкнутость, отчуждённость от людей, узнаю старинного друга. Но кое-что на тебя не похоже, — она отпустила Джексона. — Зачем ты помогаешь рабовладелице? Не её магия и происхождение тебя интересуют. — А ты проницательна, подруга, — Джексон взял её тонкую руку и поднёс к губам. — Тебе я признаюсь, у меня действительно нет желания выполнять прихоти этой девчонки. Знаешь, как должен был поступил Джексон Марион? Сообщить о девчонке миру, другие будут с ней работать, я — через газеты и поверенных лиц всё узнавать. Но мне нужна тайна, мне нужна ты, Уиллард и ваши связи. Урсула грациозно-кокетливо повернулась на одной ноге и по-девичьи откинулась спиной назад. Джексон поймал её, не дав Урсуле упасть. — Я бесполезна. Я целыми днями провожу в отделе, занимаюсь бумажной волокитой, работаю с магами, заряжающими камнями. Знаешь, как нашей стране не хватает магов? Для того, чтобы зарядить винамиатис, толковому магу нужно минут пятнадцать-тридцать. Ему нужен перерыв в течение рабочего дня, он не хочет работать больше семи-восьми часов, ведь сил уходит ужас сколько! А производство винамиатисов растёт и растёт! Зенрут так и норовит подписать очередной контракт с другими странами. И мне приходится решать все эти проблемы и заодно обучать Уилларда! Думаешь, есть время для другого? Джексон одобрительно закивал: — Глаза есть, уши есть и время найдётся. Но самое главное, ты утаить от меня не сможешь — свою силу. Она мне также нужна. Урсула, принюхайся, чем пахнет? Урсула затрясла носом и быстро передёрнулась, закрыв лицо руками. — Не знаю, Джек, что ты имеешь в виду, но я чувствую одно — навоз и отходы поблизости. Фу, кто это нагадил? — Твоя королева! — взмахнул руками Джексон. — Наша страна загнивает, разлагается! Она погрязла в отходах! А что делают с отходами, если их не смыла канализация? Очищают своими руками. — Ты бредишь, мой друг. Ты слишком привязан к этой стране, маг. Джексон слабо улыбнулся, перевёл взгляд на Живчика, не убежал ли пёс от него, и ответил: — И что с того, что это страна манаров? Я родился здесь, вырос. Зенрут — мой дом. Я не могу такое сказать про Тенкуни. Да, я там прожил шесть лет, там родились мои родители, живут до сих пор дядя и тётя, заменившие мне отца и мать. Но я всегда чувствовал, что в Тенкуни мне не место. Сколько я раз говорил тебе, что уеду? Наверное, не сосчитать. Я смотрю сейчас вдаль и восхищаюсь всем, что вижу: посеревшим листиком на земле, стаей зимних птиц над головой, голосами людей. Скажешь, листья, птицы и люди во всех странах мира есть. Соглашусь, но есть такое слово. Оно простое — родина. И на этом сказ окончен. Урсула, а ты можешь назвать одну из двух стран, Зенрут либо Тенкуни, своей родиной? Урсула оторвала серые ясные глаза от Джексона и застегнула пальто, ей вдруг стало холодно. — Я получила гражданство Зенру… — Всё понятно, — оборвал на полуслове её Джексон. — Если сразу не назвала страну, то ответ очевиден. Урсула, почему ты перестала помогать освободителям? Урсула прикусила губу, её звонкий голосок зазвучал грубо, недовольно: — События трёхлетней давности показали, что их работа бессмыслена. Помогать рабам, этим лишённым воли людям… Это не то. Ну вот, сняли Каньете с триста невольников ошейники, соорудили для них путь через Санпаву за границу, где бы они были свободны, подготовили документы. Что сделали люди на пути к свободе? Стали искать оружие и напали на своих хозяев. В итоге их убили, покалечили кнутами их семьи, а Линда и Грэди умерли в тюрьме от отёка лёгких. Порабощённые не умеют управлять своей свободой. Тогда это я поняла. Джексон язвительно кашлянул и открыл рот, но Урсула не дала ему сказать: — А почему ты, губернатор Санпавы, не спас хотя бы Грэди и Линду? Где ты пропадал в тот день? По лицу Джексона пробежала дрожь, он едва ли не отпрыгнул от Урсулы, но вовремя удержался. Засуетился, замотал головой и, что заметила Урсула, глазами впился в Живчика, который нюхал какую-то кость на земле. — Я был на другом фронте. — Загадки, загадки, загадки, — вздохнула волшебница. — Но правду от меня не утаишь ими, ты не спас своих друзей. Как-то меня поглотили речи освободителей, я с лихвой насмотрелась зверств во дворце, решила бороться с рабством. Придумала незатейливый план, как спасти Уилларда, ради этого мальчика, заворожённая сладкими словами о свободе, готова была отказаться от своего прибыльного места. Но не вышло. Нас сдал один из вольноотпущенников из отряда, он припомнил моё имя и имя Уилларда, которое случайно выкрикнула Нулефер, и с чистой совестью назвал его властям, описав как следует новую внешностью Уилла. Вместо свободы мальчик получил ещё больше страданий, ты видел надпись на его ошейнике? — Не обратил внимания. — Надо было. Раньше он имел надежду на побег, но её забрали. Теперь на ошейнике красуется имя того подлеца, имея связь с ошейником, он в любой момент может обратить свой взор на карту, и винамиатис в ошейнике покажет место, куда сбежал Уилл, — Урсула замолчала и протяжно вздохнула. — Восстание трёхлетней давности окончательно мне раскрыло глаза. Кто хочет жизни, тот борется. Кто не хочет, тот существует как вещь. Я добилась в этой жизни всего, чего хотела, и я не хочу это потерять. Я не раскрою тебе тайны дворца. Джексон закрыл глаза. Может, так он услышит что-то знакомое, доброе, смелое. Но этого не было. Язвительно причмокнув уголками губ, он подметил: — Однако ты позволила приблизиться мне к тебе и Уилларду. Твоё очаровательное личико говорит мне, что ты не против моего молчаливого еле заметного присутствия среди вас. А уж я всегда смогу откопать золото в дерьме, ты это знаешь. Тайны и слабые места дворца не пробегут мимо меня.***
Первыми домой вернулись Уилл и Бонтин. На ногах наглого раба были потрёпанные башмаки, купленные явно у какого-то старьёвщика. Нулефер это обеспокоило, неужто такую рухлядь парни искали до середины вечера. Но лицо Уилла, которое быстро напряглось, как только он перешагнул порог, дало ей ответ: не в ботинках дело. — Я думала, вы купите лучше товар, — осторожно заговорила Нулефер. — Мой хозяин не любит, когда кто-то красивее него одет, — ответил Бон. За ребятами пришли Элеонора и Тина, Люси несла за ними коробку со столичными сувенирами. Последними подоспели Живчик, Джексон и Урсула. Марион первым делом взглянул на ошейник Уилла. «Уиллард. Огастус Афовийский. Дворец Солнца». Джексон презрительно скривил рот, но ничего не сказал. Было девять часов вечера, а гости и хозяева ещё не поели. У Бонтина заурчало в животе, Уилл засуетился, взглянул на часы. — Тебе пора домой, поздно прилетишь, нужно ведь выспаться будет перед завтрашним днём. — Не высплюсь ночью, посплю днём. Я не боюсь своих хозяев, — смело возразил Бон. Урсула покачала головой и отправилась на кухню, по указанию пальца за ней пошла Люси, надо же помогать хозяйке дома. Без чужих слов или подсказок показать свои кулинарные способности решил Джексон. Элеонора удивлённо развела руками: вот же чудаки эта парочка, Урсула, имея под рукой двух рабов, утруждает себя готовкой, Джексон равняется с её рабыней Люси. Уиллард, оставленный наедине с Нулефер, сразу же почувствовал неловкость. Не зная, что делать, он решил отвлечься от насущных разговоров, вытащил из личного шкафа учительницы серый, неживой винамиатис и стал показывать Нулефер и её родственницам, как нужно его заряжать. Он зажал камень в руке и не разжимая его, не шевелясь, едва дышав, сидел так тридцать минут. Лицо то бледнело, то краснело как у беспробудного пьяницы. Вода, стоявшая в вазе с цветами, колыхалась. Наконец-то Уилл облегчённо вздохнул и разжал руку. На его ладони лежал жёлтый камень, который излучал свет. — Я наделил его магией, — сказал Уилл. — Мне не принадлежит магия света и тьмы, она как бы сосредоточена в камне, а я только разбудил её из спячки. Этот камень прослужит месяца три, большее — шесть. Вечным ничего не может быть. — А что с ним потом станет? — спросила Тина. — Станет серым и мёртвым, похожим очень на сероземельник, но другим веществом. Его, скорее всего, используют в строительстве. Когда ужин был готов, к столу моментально бросился Бон. Он жадно поглощал всё, что попадалось под руки, даже простой хлеб, но он не забывал пользоваться салфетками, знал толк, для какого блюда нужна та или иная вилка. — Тебя месяц не кормили что ли? — посмеялась Нулефер. — Три дня, — ответил за друга Уилл. — Тебе не понять, что такое голод. — Чутьё подсказывает мне, наглец, — обратила на Бонтина внимание Элеонора, что нетерпеливо сидела на диване и ждала, пока из-за стола уйдёт раб, — что ты сам в этом виноват. — Да, я назвал лентяйку вроде вас лентяйкой. Элеонора сдвинула брови. — Ты чей такой гордый? Бон быстро поправил рубашку, прикрыв ей ошейник. Странно, родилась мысль у Нулефер, а она за день так и не посмотрела на имя хозяев Бонтина. Теперь же это стало невозможным — он скрыл господ. — Хочешь пожаловаться? Жалуйся, — пожал Бон плечами. — Мне не страшен гнев хозяев, и боли я не боюсь. Если хочешь знать, я живу у Казокваров в западной окраине столицы. Элеонора задумчиво прикусила губу. — Казоквары говоришь… Это не родственники генерала Казоквара, который до выхода на пенсию руководил дивизией на западе Зенрута? Я знаю, что у Казоквара есть два сына, интересно на них взглянуть. Бон, я слышала, один из них владеет конорской шахтой, ты его раб? — Его. Но, если у тебя планы на Казоквара, то горько-прегорько разочарую. Нормут — лысый пузатый мужик с противным голосом. Он женат, растит четверых детей. Ты опоздала. — А второй сын? — Эван — зрелая детина. Двадцать семь лет жизни он потратил на то, что объедал родителей, когда те пинком вышвырнули его из дома, он пересел на шею братцу. Мысли лихорадочно заиграли на лице Элеоноры. Она встала и подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть себя. — Бон, Эван Казоквар будет завтра свободен? Смогу я его навестить? Вот что, скажи хозяевам, что завтра к ним приедет дочь Свалоу обсудить производство винамиатиса. Так уж и быть, за оказанную мне помощь, прощаю твоё хамство. Бонтин прыснул от смеха и вылез из-за стола. Уилл и Урсула пошли за ним, чтобы проводить. Юноши вытащили из маленького домика, где находилась летучая повозка Урсулы, самокат, Бон ловко вскочил на него. Нулефер, которая смотрела на них из окна, сначала удивилась — у раба свой летающий самокат? Но потом всё стало на свои места. Это был новый прототип волшебных повозок, он обладали защитой от угона. Хозяин вещи мог «позвать» к себе заточённый внутри неё винамиатис, и повозка прилетит к нему. Повеление мыслями, присущая одному виду магов, стала всеобщим. «Как это?» — задумалась Нулефер. Сколько же вопросов в этом мире остаётся без ответов. — Научить винамиатис слышать зов владельца люди решили после смерти Тобиана, — подошёл к Нулефер Джексон, читая её не хуже любого мага чтеца мыслей. — Вот так чужая смерть приносит людям пользу. С отъездом Бонтина всё началось по-старому. Уилл вдруг вспомнил про сказ на стекле, Элеонора отправилась убаюкивать дочку и радовалась. Урсула долго расспрашивала Нулефер о её даре, интересовалась роднёй, задавала дотошные вопросы, прямиком она прерывала расспрос, рассказывая что-то интересное. Но Нулефер, жаждущая встречи со своим кумиром, не особо сейчас её слушала. Всё было как в тумане. Не такой она ждала встречи, рисуя так часто этот знаменательный день в своём воображении. На смену вечера подходила ночь. Сестра обустраивала щедро подаренную ей комнату под себя, стараясь не разбудить Тину, и радовалась, что хоть в спальне у нее нет никаких посторонних невольников. Уилл, Джексон и Люси беседовали за сказом. Скоро по двери заскрёб Живчик, требуя вечерней прогулки с Джексоном, Элеонора позвала зачем-то Люси. Воспользовавшись занятостью соседей по дому, Нулефер подскочила к Уиллу. — Пожалуйста, не отстраняйся от меня. Я пять лет ждала эту встречу! — Я тоже, — грустно ответил Уилл, отойдя от неё в сторону. — Даже больше тебя. У тебя ведь есть семья, а у меня… я думал, ты станешь мне как родная. Но ты изменилась. Ты не та Нулефер, которую я знал. — Естественно! Я выросла. Ты думал, что увидишь снова глупую десятилетнюю девочку? Нет! Уилл рукой указал на дверь и посмотрел в печальные глаза Нулефер. — Люси мне всё рассказала. Раньше я бы закрыл глаза на то, что ты сделала. Но не сейчас. В моей жизни много чего произошло… Нет, я не могу тебя принять.***
Ночь опустилась на Конорию. Слышно было, как в кладовке храпит Живчик. Туда его попросил посадить Джексон, чтобы спросонья пёс никого не покусал или не погнался за кошкой Урсулы. Сладкие сны, лучшие друзья детей, подчиняли себе людей, им составляли конкуренцию ночные кошмары, которые, даже когда наступает покой, не отступают от несчастных, напоминают им о демонах подземного мира. Правда, в большинстве случаев людей в своих кошмарах тревожат люди. Нулефер не спала. Она уже жалела, что приехала в столицу, лучше бы осталась в спокойной родной Рыси. К чему она приехала? Ни к чему. Всё осталось неизменно: друга нет, нет рядом с ней этого близкого человека, с которым хорошо. Внутри стояла боль, которая разгоралась всё сильнее и сильнее, отдавая ушам чёткий гул: Люси, Джина, Фьюи. Нулефер трогала руками свою шею. Интересно, думала она, что такое ошейник? Одни говорят, он как огонь, другие, как попадание молнии. Если Люси испытала на себе его мощь, сколько же раз его пробуждали на этих милых женщине и мужчине, её родителях? В коридоре послышались шаги. Тихие, гладкие. Нулефер поняла — Люси. Она вышла и увидела камеристку сестры, несущую совок. Видимо, Тина что-то разбила. Может, вазу Урсулы, может, посуду из изящного чайного набора, который Элеонора днём приобрела в Конории. — Люси, — зашептала Нулефер, стараясь никого не разбудить. — Не убегай, мне нужно с тобой поговорить. Я о том дне… Я хочу сказать… я… Люси остановилась, по привычке опустила голову. В глазах мелькнула недобрая искра, и она тут же подняла взгляд на хозяйку. — Будете оправдываться, госпожа Нулефер? Какую нелепую отговорку вы себе придумаете? — Нет! Я хочу сказать… Я виновата. Прости меня, Люси. Люси тихонько хмыкнула и расправила плечи. — Я так долго ждала от тебя, Нулефер, этих слов. Я мечтала их услышать, мечтала вычеркнуть тот день. Но устала их дожидаться. Нет, Нулефер, простить тебя я не могу. Люси ушла, к своей госпоже, на скромную маленькую кровать, которую ей предоставила Урсула. По оконному стеклу забарабанили капли дождя. Сквозь яркое свечение винамиатиса можно было разглядеть Уилла, который загонял в домик возвратившийся самокат. Он не замечал Нулефер. Его новый сосед по комнате, Джексон Марион, смотрел в потолок, вспоминал добрые школьные дни. Через стенку в бутылочках с зельями тревожно копошилась Урсула. Старых друзей разделяли толстые стены, длиною в годы.