Элеонора Свалоу настроилась решительно. С вечера она приготовила красное платье с немного обнажёнными плечами, узкой талией, пышной юбкой. Неброское, не слишком-то яркое, не вызывающее, деловое, но способное кое о чём намекнуть собеседнику, если он мужчина. У нее было всё продумано: едет она к Казокварам, чтобы обсудить вопросы добычи винамиатиса, на правах наследницы семьи Свалоу заключить с ними деловые соглашения. Работая с камнем, она будет подбираться к сердцу Эвана Казоквара. Элеоноре была известна древняя фамилия её носителей. На протяжении столетия Казоквары занимали высшие военные посты в государстве, ясное дело, что даже гражданский Казоквар не окажется развозчиком протухшей рыбы на рынке. Проницательная женщина оставила маленькую дочь дома с сестрой, по опыту она уже знала, что не стоит показывать в первый день мужчине ребёнка. Но Люси она решила взять с собой — воспитанная служанка, за которую на аукционе покупатели могут выложить крупные деньги, как красивое украшение подчёркивает положение хозяйки.
— Нора, ты же сегодня должна меня в школу устроить, — возмутилась Нулефер, когда увидела сестру при параде.
— Потом, — отмахнулась Элеонора, — несколько дней без парты пойдут тебе на пользу.
С утра Урсула суетилась, ёрзала. Её напряжение передалось и Уиллу. Учитель и ученик переговаривались молчаливыми взглядами, которых понять не мог даже самый прозорливый в доме человек — Джексон Марион. Когда Элеонора танцевала перед зеркалом, Урсула подбежала к Люси и украдкой протянула ей прозрачную маленькую бутылочку, в которой плавала противная жидкость телесного цвета.
— Это… лекарство для Бонтина. Он забыл у нас вчера его взять. Люси, я очень сильно тебя прошу, передай его Бону. Только никому ни слова, его хозяева не должны знать.
Бутылочка красиво сверкала на солнце, но жидкость своим видом вызывала тошноту. Люси спросила, чем болен Бон, но ответом послужило молчание. К дому подъехала карета с лошадьми, заказанная Элеонорой, и, отдав последние приказы Люси, женщина поспешила к Казокварам. Уже выходя из дома, Люси вспомнила, что забыла на столе бутылочку. Она забежала домой и прихватила с собой лекарство, чем заслужила злой взгляд госпожи за опоздание.
Имение Казокваров находились в западной части Конории, поездка до них занимала часа два. Со слов Урсулы выходило, что Нормут Казоквар является одним из владельцев столичных шахт. Конория была бедна на сероземельник, в отличие от северных провинций, к которым принадлежали Рысь и Санпава, всего три шахты имела она — западную, центральную и восточную. По сути это была одна большая шахта, которую разделили три хозяина, восточная, самая близкая к центру города, принадлежала Казокварам.
Первые люди, которые показались гостье, когда карета подъехала к владениям, были рабы. Зоркий глаз Элеоноры сразу застыл на их одежде — домашние рабы ходили в яркой, красивой, идеально чистой одежде, но она была настолько легка, что люди дрожали от холода, но невольники были счастливцами по сравнению с дворовыми рабами, чьи тела закрывали лохмотья, осенний холод жестоко морозил их босые ноги. Страх, робость, отрешённость — это сидело в глазах тех и других. Как только карета остановилась, рабы стали помогать женщине и её камеристке спуститься. В это время из громадного особняка выбежал мужчина. Он был не стар, всего сорок пять лет на вид, голову покрывали редкие седые жиденькие волосинки. Мужчина имел густые брови, вывернутые губы и прямоугольное упитанное властное лицо, на котором застыло такое выражение, будто он унюхал что-то неприятное под самым носом
— Посторонитесь, не смейте трогать госпожу своими грязными ручищами! — крикнул он хрипатым голосом рабам и наступил одному мальчишке на ногу. Ребёнок только стиснул зубы, но не вскрикнул.
— Добро пожаловать, фанеса Свалоу! — помог он женщине выйти из кареты. — Мой раб Бон говорил, что вы хотите навестить нашу семью. Давайте представлюсь — Нормут Казоквар. А это моя жена Фалита и младшие дети Азадер и Алекрип.
На пороге особняка стояла толстая женщина. Её лицо было грубое, мужикоподобное, с крупным носом и маленькими глазами в кучку. Волосы так сильно были зачёсаны назад, что казалось, будто бы она лыса, как и её муж. Верх её платья был зелёным, низ жёлтым, затем шёл розовый подол. К этой чудной женщине нежно прижимались двое прехорошеньких малышей: девочка пяти лет и трёхлетний мальчик. «Думаю, Тина с ними подружится», — подумала Элеонора.
— Приятно с вами познакомится, меня зовут Элеонора Свалоу, — отвесила она реверансом. — А это, если вам интересно — моя рабыня Люси.
Казоквары даже не посмотрели на Люси и жестом показали гостье — проходите в наш скромный дом.
— Господин Нормут, — вдруг подала голос Люси. — А где ваш Бонтин?
— В шахте, уважаемая, этот мерзавец, — проскрипел зубами Казоквар.
— Госпожа Элеонора, — обратилась Люси к хозяйке. — Можно мне навестить Бона?
— Нет, ты мне нужна здесь! — шикнула Элеонора.
— Пожалуйста, разрешите навестить Бона, — голос Люси стал твёрже. — Мне необходимо его увидеть. Это по просьбе фанесы Фарар…
Элеонора презрительно выдохнула и буркнула:
— Ладно, иди. Взяла тебя в Конорию на свою голову.
— Как же вы добры, фанеса, к своим рабам, — за спиной раздалась усмешка. Вальяжно, неспешно из-за угла особняка вышел мужчина. Только разглядев его, сердце Элеоноры отчаянно забилось. Это он! Молодой, лощённый, сильный, красивый, одетый со вкусом. Человек крутил на пальце верёвку, на которой болтался чёрный винамиатис. Так поступали многие хозяева — соединялись чёрный винамиатис с кольцом, вставляли через кольцо верёвочку и надевали на шею, чтобы орудие подчинения не потерялось и всегда было при них. — Я бы на вашем месте, фанеса, — произнёс молодой мужчина, — пробудил бы винамиатис и вся строптивость у девчонки мигом исчезла.
Элеонора представила слова человека на деле и передёрнулась.
— В месте, откуда я родом, не принято издеваться над людьми.
— Но если этих людей другие люди создают с целью превратить в животных, а наша уважаемая конституция одобряет рабство, как самую ужасную жестокость, то почему бы и нет? — засмеялся он и взял руку Элеоноры. — Я Эван Казоквар.
Скрыв отвращение и позволив Эвану поцеловать её руку, Элеонора поклонилась и ему и сжала зубы. «Он идеально тебе подходит, выброси дурацкую мораль».
Крикнув что-то своему рабу, погрозит ошейником, Эван нежно взял под руку Элеонору и повёл её в дом.
Не теряя ни минуты, Люси отправилась в сторону шахт — там, по словам казокварских рабов, работал Бонтин. В животе Люси неспокойно ныло, она повидала много женихов Элеоноры, один не лучше другого, но этот… А что если у них всё пойдёт? Он же станет и её хозяином! Жестокий, мерзкий… И как с ним Бонтин живёт? Из тревожных раздумий Люси вывел девичий голос.
— Остановись, дура. А поздороваться с хозяевами?
Люси замерла. В стороне стояли двое, девочка-подросток, которая на вид была младше Люси на три года, и рослый юноша. Ребята были хорошо одеты, в красивых благородных лицах виднелись черты Нормута и Фалиты. Высокомерно они смотрели на Люси.
— Она не из нашего скота, Ромила, — впился в рабыню юноша. — Почему по земле Казокваров ходишь? Кто разрешил?
— Я к Бонтину.
Услышав имя раба, брат и сестра перекосились.
— Бонтин, Бонтин, — передразнил парень, поправляя чёрный шарф на шее. — Ну наконец-то к нему личные шлюхи стали ходить!
Люси вскипела, но, увидев винамиатис, свисающий на цепочке из-под шарфа юноши, быстро взяла себя в руки. Её дело молча слушать, если она не желает боли.
— Меня к Бонтину послала моя госпожа, Элеонора Свалоу, чтобы я передала одну вещь, — соврала Люси. — Если вы сомневаетесь в моих словах спросите лично госпожу Элеонору, она с вашими родителями и дядей.
Парень махнул рукой, стоит столько сил тратить на какого-то раба? Девочка крикнула:
— Если отвлечёшь Бона от работы больше, чем на десять минут, час будет мучиться от ошейника. Так и передай ему.
Люси не ответила и только сильнее сжала кулаки.
Быстрым шагом, коим она передвигалась, до шахты было идти примерно полчаса. Жалкий облик жилищ рабов первым бросился в глаза. Убежище бездомной городской собаки было и то лучше. Дома были построены из какой-то соломы, картона, гнилого дерева, прижались к земле, навалились друг на дружку. Возле них бродили полуголые дети. А ведь шёл последний месяц осени. Все взрослые мужчины и женщины, дети старше семи лет были согнаны в шахты. Голоса надсмотрщиков, управляющих, прочих надзирателей ревели посильнее поезда на вокзале.
Раздался пронзительный крик женщины. Она лежала на земле, хватаясь руками за шею, и извивалась, как могла. Над ней стоял управляющий, с прижатым к винамиатису пальцем, ногами он колотил женщину.
— Сколько лишней соли в мой суп высыпала? Пять банок? Может, десять? Прекрати орать! Отвечай!
Рабы, опустив головы, смотрели на эту картину. Люси и сама встала как вкопанная, не зная, вмешаться на чужой земле в чужие разборки, или, склонив голову, пройти мимо. Крепкой ногой надсмотрщик заехал в лицо рабыни, послышался звук сломанного носа. Он замахнулся снова, как мимо него проскочил Бонтин и загородил женщину. Энергия от винамиатиса, которая была направлена в женщину, оказалась в ошейнике Бона. Он ойкнул от боли и едва не опустился на колени. Однако устоял. Бонтин не двигался и ждал, что предпримет управляющий. Мужчина выругался, въехал ногой в живот ему и крикнул:
— Иди работать, тварь!
Лицо Бонтина было всё перемазано в земле, как и дряхлая рваная одежда. Рабы унесли женщину, а юноша направился к шахте. В этот миг к нему подбежала Люси.
— Бон, ты в порядке?
— Ба! — вскрикнул Бон. — А ты здесь какими судьбами? — и тут же изменился в лице. — Ты мне принесла это… ну это…
— Лекарство? — спросила Люси. Бон кивнул. Люси залезла в карман, вытащила бутылочку и протянула парню. — Держи, можно поинтересоваться, что за болезнь у тебя?
Бон протянул руку к бутылочке, внезапно он покраснел. Взгляд парня окаменел.
— Что ты мне принесла?
— Лекарство, — не поняла такой реакции Люси и взглянула сама на бутылочку.
Она ахнула. Это была не та! Тот же размер, стекло, но не лекарство.
— Духи. Аромат свежесобранных горных цветов, — чётко, без запинки прочитал шахтный раб.
Люси хлопнула себя по голове.
— Я вместо твоего лекарства духи Нулефер взяла! Прости!
— Не прощу! — закричал Бон. — Я помру сегодня вечером без этого лекарства! Серьёзно, помру! Я должен каждую шестицу его пить! Спасибо, дорогая Люси, — он отвесил низкий поклон, — зато в гробу буду пахнуть горными цветами.
— Прости, — пролепетала Люси. — Послушай, ты не переживай, давай я разъясню всё Элеоноре и твоим хозяевам.
— Не вздумай! Никто не должен знать о моей… болезни.
— Чем ты болен?
— Вот твоих любопытных ушей, растяпа, не касается.
Бон зачесал голову. Он задумался, запереживал. Управляющий не смотрел в его сторону, отдавая приказы другим рабам, но уже начинал теребить винамиатис.
— Так, Люси, ты замесила это тесто, теперь выручай меня, спасай мою жизнь. Сейчас ты побежишь к своей госпоже, придумаешь какую-нибудь небылицу, прибежишь домой, возьмёшь лекарство и принесёшь мне. Никому только не говори, что Бону нужно лекарство.
— Ты, генерал, — обозлилась Люси, — скажи хоть «пожалуйста».
— Пожалуйста, — покривился он. — Довольна?
Люси хотела уже ответить нет, но за спиной Бонтина внезапно возникла огромная тень. Управляющий. Повернув к себе лицом парня, мужчина влепил Бону пощёчину. Юноша отлетел на несколько метров. Он не успел подняться, как управляющий схватил его за ухо с такой силой, что можно было оторвать, и отбросил раба в сторону шахты.
— Что я сказал? Работай, бездарь!
Пинками и тумаками, он погнал раба в шахту. Ударил под конец Бона ногой по лицу и кинул так, что Бонтин ударился головой об вагонетку. Управляющий грубо развернулся, схватил какого-то попавшего под руку бедолагу и ударил его так же как и Бонтина.
— Бон! — закричала Люси и побежала за ним.
Избитые рабы поднялись без посторонней помощи. Неизвестный невольник, прихрамывая, только вытерев кровь, поплёлся к вагонеткам с сероземельником. Бон поднял с земли тряпку, обтёр кровь, отряхнул одежду и тут же раздражённо посмотрел на Люси.
— Лекарство, — сказал он с королевской выдержкой.
Элеонора сидела в казокварском доме за столом. Её соседом был молодой галантный Эван, который не отпускал её руки. Но казалось, что Эван здесь лишний, Элеонора уже долгое время вела важную беседу с Нормутом и Фалитой по поводу шахт, сероземельников и винамиатисов, Эван и старшие дети сидели будто бы для вида. Когда в зал влетела Люси, Нормут рассказывал забавный анекдот. Уже начиналась концовка, самое интересно, как появилась Люси:
— Госпожа Элеонора, мне необходимо домой. Пожалуйста, с вашего позволения, можно мне какую-нибудь повозку. Я туда и обратно.
Элеонора оторвалась от Эвана и хмуро подняла брови на Люси
— Что стряслось?
У Люси была заготовленная легенда, будто бы ей помнится, что она оставила открытой какую-то склянку с непонятным веществом и теперь не знает, что происходит в доме. Ведь Урсула держит в своём шкафу и ртуть, и крысиные яды, если какое-нибудь вещество оставить открытым, отравиться смогут домашние, в том числе малютка Тина. Пусть её за это серьёзно накажут, но Бон будет спасён.
— Понимаете, госпожа… — начала Люси.
— Не слушайте её, фанеса Свалоу, — прервал Люси сын Нормута. — Если она от Бонтина к вам бежала, то что-нибудь тако-о-е наврёт, чтобы её отпустили, а самом деле выполняет она очередную пакость нашего раба.
— Это так? — подняла Элеонора свой голос.
Люси стыдливо покраснела, не научилась она за долгие годы служения Элеоноре врать ей, да и вообще врать не умела.
— Ну вот видите, — сказала Ромила. — Бонтин опять за своё, он пренаглый и своевольный раб. Папа, думаю, тебе сегодня самому следует его наказать.
Нормут одобрительно закивал, повернулся к лицом к Элеоноре и заговорил о «самом отвратительнийшем за всю свою жизнь» рабе. К его словам живо присоединились жена, старшие дети, младший брат Эван. За одну минуту, пока рядом стояла Люси, они наговорили столько нехорошего о Боне, что парня бы следовало казнить без суда и следствия. Малыши Алекрип и Азадер поддакивали родителями и кричали:
— Выпороть! Выпороть! Ошейник!
Видя, что про неё забыли, Люси поспешила к Бонтину с одной лишь целью — огорчить. Бон работал у входа в подземную часть шахты. На худых, хоть и крепких плечах, он поднимал по лестнице три мешка земли и складывал в вагонетку, которая вывозила всё ненужное с места, где шла работа, глаз заплыл в синяке. Толстоватый свободный рабочий обрушил на его спину четвёртый мешок, как только Бон поднялся наружу. Бон скрючился, но ничего не ответил. Так изгибались все рабы, выполняя как свой труд, так и труд ленивых рабочих. Возразить они не могли, даже у самого нищего шахтёра был чёрный винамиатис. Где-то вдали от боли орал мужчина.
— Бон, о, бедный, тебе помочь? — знакомый голос послышался за спиной руки. Люси подпёрла собой мешки.
— Не нужно, — огрызнулся парень. — Кто тебе разрешил вернуться? Почему ты за лекарством не поехала?
— Я не смогла, госпожа не разрешила, меня твой молодой хозяин сдал.
Бон бросил мешки в вагонетку и плюнул на землю. Он тяжело дышал от непосильной работы, шатался на ногах от усталости, но виду не подавал.
— Так и знал, всё самому приходится делать! Император и Чёрный океан, спасите меня! Ни на кого нельзя положиться в этом мерзком поганом королевстве. Придётся ехать к Урсуле за лекарством.
Люси изумилась.
— Как ты от работы уйдёшь? Тебя и так хозяин пообещал наказать.
— Угоню самокат управляющего, до дома успею доехать, пока он заметит пропажу и вызовет самокат к себе. А мою работу будут выполнять другие рабы и страдать за меня. А что делать? Не выпью я это лекарство — умру мучительной смертью! Меня просто убьют, а также и раба Уилла. Моя болезнь… если про неё узнает люди, то я пропал. Ты первая, кому я про неё заикнулся.
— Как же ты живёшь так у хозяев, что они не знают о тебе?
Бледный Бонтин почернел за секунду.
— Казоквары не настоящие мне хозяева, я им просто сдан в наём.
Парень отогнул ворот грязной рубашки, Люси пригляделась к маленькой надписи.
— Огастус Афовий… И ты ему принадлежишь? — закричала она. — Ты что, тоже маг-манар?
— Нет, просто непокорный раб, которого не смогли подчинить себе настоящие хозяева и отправили Казокварам на перевоспитание.
Бонтин огляделся по сторонам, следит ли за ним кто-нибудь. Слежки не было. Поманив за собой Люси, он, прячась в тени стен, выбрался с территории шахт. Взглядом нашёл управляющего, тот входил в подсобное помещение со своим помощником, самокат стоял прямо возле двери.
— Хочешь злись, хочешь не злись, но ты поедешь со мной, — заявил Бон. — Рабам запрещено управлять повозками с винамиатисом, если ты будешь рулить, то велика вероятность, что тебя в яркой одежде примут за госпожу. Ответ «не умею водить» меня не устраивает, буду говорить, как и куда поворачивать и настраивать камень под себя. Не смотри на меня так грозно, ты виновата!
— Почему это я? — замахнулась на Бона Люси, тот проворно увернулся — опять же, научился уклоняться от хозяйских ударов. — Ты вчера забыл своё важное лекарство и меня ещё смеешь обвинять!
— Смею. Свалив вину на другого человека, легче дышать становится. Меня этому Казоквары научили. И мои настоящие хозяева.
— Но мне тоже нельзя управлять самокатом. Никто же не даст мне тридцать или сорок лет.
— Знаю. Но всё равно к несовершеннолетнему человеку не так захотят докопаться, как к рабу.
Скользящим шагом, держа за руку Люси, Бонтин подкрался к самокату и встал на летающее средство. Всё тихо, из подсобки управляющий не выбегает, рабы не смотрят на него. Хорошо. Бонтин сказал, что нужно положить руку на винамиатис в руле и тщательно сформулировать мысль: «Вверх, вперёд», слегка нажать на камень. Заранее предупредил, чтобы Люси не спрашивала, где раб научился летать.
Послушно всё выполняя, самокат поднялся над землей. Он дрожал, однако его дрожь была куда меньше Люсиной. Люси переживала: самокат был рассчитан на одного человека, Бонтин еле-еле помещалась на короткой платформе с ней, руль елозил в разные стороны. Всё бы ничего, но Люси знает, какой с неё получится гениальный водитель. Вдруг, она расслабит руки и они полетят кубарем на землю? Или во время не успеет дать команду «остановись»? Самокат взлетел на высоту человеческой головы и пустился вперёд. В той стороне, через лес можно было вылететь к дому Урсулы, минуя головы Казокваров.
Ветер развевал волосы Люси. Она смотрела вперёд, деревья, затем дома, люди быстро проносились мимо. Чувствовалась свобода, лёгкость. В воздухе самокат потяжелел, руки прочно вцепились в рук. Давным-давно Люси прокатилась один раз на самокате господина Оделла: они стащили с Нулефер повозку и покружились над имением. Незабываемое впечатление! Вот только бы Бонтин не ворчал тут за спиной — левее, правее — как будто девушки управлять повозками не умеют.
Едва не столкнувшись с полицейским, Люси и Бон благополучно долетели до дома Урсулы. Ну как сказать благополучно, несколько раз они задели стену, чуть не сбили прохожего. Но по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы они попались полицейскому, поездка считалась удачной. Бросив невнятное приветствие Уиллу, который прочищал пруд от упавших с деревьев листьев, Бонтин быстрее самоката влетел в дом, побежал к столу, на котором стояла бутылочка. Дом сотряс его рёв:
— Где оно?
Стол пустовал.
— Что случилось, дружище? — вбежал изумлённый Уилл. — Зачем ты сбежал опять? С тебя хозяева три головы отрежут!
— Мне вместо этого… лекарства Люси духи принесла!
— Но тебе идёт запах горных цветов, — хотела ему поднять настроение Люси.
Бонтину было не до шуток. Он обсмотрел весь стол, залез под него, потряс Уилла, требуя лекарство. Но оно как сквозь землю провалилось.
— Ты ищешь духи, Бон? — послышался детский нежный голосок Тины. Маленькая девочка спустилась вниз, озадаченная грохотом в доме. — А я их Нулефер в сумку положила. Смотрю, она уходит с Урсулой на завод без духов и положила в сумку.
Бонтин так и осел.
— Ты, мелкая дочь Неонилиаса, знаешь, что я с тобой сделаю?
— Моего папу зовут Гай, — возразила Тина. — А маму Элеонора, и она тебя разорвёт на куски, если будешь на меня кричать.
Девочка важно закинула головку и потопала в свою комнату, оставив Бонтина без мести. Свой гнев ему пришлось вымещать на стул.
— А у вас есть ещё лекарства? — пыталась быть полезной Люси.
— Нет, — мотнул головой Уилл, — на шестице привезут, это было последним. Бон, дурак, как же ты мог его забыть вчера? Боги, говорили же мы с Урсулой, чтобы ты выпивал в конечник, когда хозяин отпускал тебя к нам! Вот почему ты выпил его в первяк?
— Ну забыл, понимаешь, в нашем языке есть такое слово — забыл! — забурчал Бон. — Казоквары на той шестице до вторяка уехали в другой город, я расслабился у вас, забыл о работе, о… лекарстве. Вчера опять забылся. Сегодня расплачиваюсь.
— А не проще вам связаться с Нулефер и Урсулой, чтобы они подъехали и привезли лекарство? — вставила слово Люси.
От радости Бонтин чуть не расцеловал девушку. Но время было дороже, он побежал в комнату Уилла, за связывающем голоса винамиатис. Но, как только взял камень в руки, то обнаружил, что тот умер, посерел. Как нарочно, именно в этот день. Бонтин побежал в кабинет Урсулы. Шкаф женщины был полон связывающих голоса винамиатисов, перебирая каждый из камушков до одного, Бонтин пытался достучался до собеседника. Должен же хоть один из пятидесяти человек, с которым Урсула пролила кровь на камень, быть на заводе. Но Бону попадался под руки лишь груды мусора. В другие города, в другие страны попал юноша, но только не завод к учительнице друга!
— Да что за происки демонов?! — закричал Бонтин. Бесстрашный, наглый раб был на пределе. В его глазах сидел страх, лицо выражало злобу, едва ли не ненависть, но к кому — Люси понять не могла. Неожиданно Бон посветлел. — Марион дома? У него может есть…
— Ушёл через пять минут после Урсулы и Нулефер, — констатировал Уилл.
В доме повисла тишина, слышно было пролетавшую муху. Юноши перепугано смотрели друг на друга, Люси так и не поняла, что же такое странное творится в жизни Бонтина, но чувствовала, что дело плохо. Этого парня не пугал ошейник, удары управляющего, угрозы хозяев, а тут на него страшно взглянуть. Возвращаться назад, к госпоже Элеоноре, она и не думала сейчас.
— Есть единственный выход, — подал голос Уилл, который звучал уверенно для обычно боязливого и замкнутого раба. — Лететь на завод и искать там Нулефер по всем отделам, она может быть где угодно, Урсула обещала ей провести экскурсию.
— А как вас туда пропустят? — недоверчиво спросила Люси.
— Пропустят, — ответил Бон, даже не обдумывая безумную затею друга. Согласился моментально. — Нам с Уиллом достаточно показать охранникам имя нашего хозяина на ошейниках — Огастуса Афовийского.
— В таком случае я с вами, — отважно заявила Люси. — Главный болван в этой истории ты, Бон, но я тоже хороша. Надо загладить вину.
Ребята спеша закрыли дом, Уилл отвёл Тину к соседке, чтобы та присмотрела за ребёнком, Люси горячо попросила малютку молчать про бутылочку и лекарство Бона, если вдруг мама вернётся раньше времени. Повозку управляющего ребята не стали брать, Уилл вытащил из домика личный самокат Урсулы, на котором по большому счёту катались они с Боном, а не Фарар, и встали все втроём. Было тесно, но ничего не поделаешь. Самокат поднялся и взмыл в сторону завода.
***
Нулефер и Урсула давно уже находились на рабочем месте волшебницы. Покинули они дом не сразу, долго Урсула расспрашивала девушку о её способностях, смотрела их в живую, интересовалась планами на жизнь. Нулефер нравилась Урсуле, у неё был талант, искорка, которая позволяла магу превращать свой дар в нечто особое, чему так завидовали манары, а не казаться фокусником на арене цирке. Из Нулефер могла бы получиться хорошая ученица. Не как Уилл, но всё же. Она могла бы занять хорошую должность в производстве винамиатиса. Желание там работать у девушки было — самое главное. Она была согласна после школы ходить на завод. Осталось проучиться полгода, последний класс, а дальше вообще свободна. Вот только если Элеонора найдёт время устроить сестру в новую школу, как обещала она родителям… До девятнадцати лет по закону Нулефер не в праве распоряжается своей судьбой и принимать за себя решения.
Единственное, что настораживало Урсулу — у Нулефер не было цели покорять магическое искусство. Желание есть, но не более. Нулефер тянулась к знаниям, к тайнам, к ответу, что и как устроено. Её интересовали не сами магические приёмы, а связь человека со своей стихией в этот момент. Не случится ли так, что старания учительницы зароются в землю?
Приехав на завод, Нулефер сразу бросилось в глаза, с каким уважением встречают Фарар. Поклоны, пышные приветствия, и ни грамма лживой лести. О таком можно только мечтать! Урсула держалась строго, возвышенно, но не высокомерно. Она совсем не была похожа на ту милую женщину, которая вместе с рабами хлопотала на кухне. Выкроив свободные минутки, она устроила экскурсию ученице. Чтобы у Нулефер не возникло проблем, Урсула повесила на шею особый пропуск. Завод состоял из множества отделов и цехов, каждый был посвящён собственному виду винамиатисов. Нулефер прохаживалась по цехам и разевала рот. Столько волшебников, столько камней! Она много раз видела магов у себя в Рыси, но на магическом заводе оказалась впервые. Мама никогда и близко не подпускала её к семецному заводу, опасаясь, что на заводе, в присутствии магов, у Нулефер проявится сила. Отец был не так тревожен и предлагал познакомить Нулефер с созданием винамиатис, но разве мама будет кого-то слушаться, если что-то вбила себе сильно в голову.
— Утечка магии из родной страны, — вздохнула Урсула.
Маги стояли либо сидели перед серыми камнями и заряжали их энергией. Пробуждали магию, как правильнее надо говорить. Впервые в жизни своими собственными глазами, а не по картинке со стекла, Нулефер видела винамиатисы, которые приводили в движение поезда, корабли, ткацкие и прочие машины, которые создавали нужные королевству вещи. Были винамиатисы, которые находились глубоко в канализации и очищали воду. Нулефер чувствовала их вместе с водой.
Осторожно взяв в руки один из камушков, Нулефер сосредоточилась, смотря на магов, она стала проникать внутрь него, чтобы ощутить энергию камня. Но ничего не получалось.
— Это сложно, сразу ничего не получится, — положила ей руку на плечо Урсула. — Нулефер, положи камни. Никто не должен знать, что ты маг.
Нулефер послушно исполнила просьбу-приказ, но скривила незаметно для Фарар рот. Положив камень, она услышала детский плач.
— Что это? Младенец?
— Да так… — Урсула резко повернула голову на крик, — кто-то из сотрудников просто с ребёнком пришёл. Видно, не с кем было оставить.
Нулефер посмотрела на Фарар, волшебница отвела взгляд в сторону. В эту секунду в их сторону стали приближаться шаги. Видный, опрятный мужчина в галстуке подошёл к ним.
— Здравствуйте, фанеса Фарар! — поприветствовал он женщину. — А это кто с вами?
— Здравствуй, фанин Акитр, — ответила Урсула, когда подчинённый ей поклонился. — Это дочь моих знакомых, она приехала с севера учиться, сейчас живёт у меня в доме.
Мужчина расплылся в улыбке.
— Фанеса, у вас добрейшая душа! С материнской заботой ухаживаете за рабом герцога, что живёт у вас, приютили племянника покойной сестры, а теперь и вот дочка знакомых… — мужчина скрыв улыбку, принял серьёзный вид. — Перейдём к делу, фанеса, тут с Камерута недовольные партнёры связывались с нами, мол, мы у них заказчиков отобрали.
Урсула побагровела.
— Без меня нельзя было взять винамиатис и связаться с ними? Объяснить, что мы договор с ними раньше камерутчан заключили?
Урсула сузила глаза, на расположенном рядом столе задрожала вода в стакане.
— Фанесы Фарар нет, так всё из рук валится! Мне раздвоится из-за вас?! Сейчас буду!
Женщина схватила Нулефер за руку и повела в свой кабинет. Быстро найдя нужные бумаги, она приказала Нулефер сидеть в кабинете, ничего не трогать и не делать. А главное, не шастать по заводу. Наскучит — пусть закроет кабинет, отдаст ключ на вахту и едет домой, деньги на карету есть.
— Не всё так в моей работе хорошо, — возмущённо воскликнула она.
Нулефер кивнула, но когда Урсула уходила, то не могла не задать вопрос.
— Фанеса Фарар, у вас есть племянник? Вы его приютили, а я и не видела.
— Мой племянник уехал в Тенкуни. Нулефер, потом поговорим, — спешно ответила Урсула. В её голосе зазвучала волнительная нотка, которая не возникала, когда Нулефер расспрашивала её по пути в кабинет про иностранных заказчиков и конкурентов-камерутчан.
Нулефер осталась одна. Она быстро поняла, что Урсула вернётся не скоро, можно и не ждать её. Работа, что поделаешь. Но уходить домой Нулефер не хотелось. Она понежилась в мягком креслице, прошлась в столовую, попробовала вкусное рагу из баранины, которым кормили работников, подышала свежим воздухом у входа в завод.
Центральная часть здания представляла собой пышный полукруг, посреди которого стоял памятник последнему императору Неонилиасу. Возрождение величия последнего правителя началось с восхождением на престол Эмбер Афовийской. В народе говорили, что не случайно памятники ставятся по стране да изучается жизнь императора, жестокий Неонилиас как бы показывает, что политика королевы правильна. Не раз среди историков возникали вопросы, тираном был император или первейшим патриотом Зенрута? Забавно смотреть на памятник Неонилиасу, над которым висел флаг Зенрута. Белая большая полоса, символ мира, новой жизни, давила сверху полосу красную, маленькую — кровавое прошлое страны, часть которого составлял Неонилиас и его разрушенная империя. В центре флага находилась львиная чёрная грива — корона монархов. Жаль, что последних диких львов в Зенруте истребили ещё триста лет назад.
Насмотревшись на памятник, Нулефер вернулась в кабинет. Позабыв стыд, любопытная девица открыла один из шкафчиков, быстро закрыла. Потом открыла второй, посмотрела чуть дольше на бумаги. Интересные договора, соглашения лежали в столе и в шкафах Урсулы, но Нулефер они наскучили — она вспомнила про детский плач. Почему же Урсулу он так заставил беспокоиться?
Закрыв кабинет, взяв свою дамскую сумочку, она направилась в сторону, где слышала ребёнка. Охранники без проблем пропускали Нулефер, у неё ведь был пропуск помощницы Фарар. Когда она прошла все цеха в правом крыле, плач раздался снова. Его еле было слышно, как-никак толстые стены. Но в других помещениях точно находился ребёнок. И не один. Нулефер отворила дверь, и тут на неё налетел человек.
— Смотрите, куда бе… Бонтин? — вытаращились глаза. — Уилл, Люси?
Трое рабов выглядывали из двери, впереди всех стоял Бонтин, сзади маячили Уилл и Люси.
— Ты не выбрасывала бутылочку, которую тебе в сумку племянница положила? — поздоровался Бон. Увидев на плече девушки сумочку, он протянул к ней руки.
Обескураженная Нулефер прижала сумочку к себе.
— Как вас пропустили?
— Сказали имя нашего хозяина, — показал быстро Бонтин надпись на ошейнике. — А теперь давай бутылку.
Непришедшая в себя Нулефер оторопела ещё больше. Бон жадно тянул к её сумке свои грязные руки. Вдруг снова послышался плач.
— Дам, дам, не переживай. Мне нужно кое-что взглянуть, это важнее твоего пива или что там в бутылке ещё такое.
— Да что смотреть, сама понимаешь,
какие там дети орут! — набычился Бон.
— Понимаю и хочу видеть! А у тебя нет такого желания посмотреть на… — она запнулась. — Человеческое выращивание? Ребята, вы же его тоже не видели, скорее всего.
— Видел. Ужасно! — заявил Бон, — а теперь отдай…
Но последние его слова остались без внимания. Нулефер оттолкнула парня и прошла дальше. Бонтин хотел было вцепиться в девчонку, однако привлекать к себе глаза сотрудников… Бон, а за ним остальные поплелись за Нулефер. Цехи от важной комнаты отделял коридор с чёрным входом — по нему зашли рабы. Возле двери стоял охранник, подтянутый, накаченный, с револьвер в руках. Как будто это привычное дело, проходить мимо охранников, Нулефер показала пропуск, Уилл и Бон показали имя хозяина и их пропустили.
Детский плач оглушил вошедших. Сотни кроваток с маленькими грудными детьми, не старше трёх шестиц, стояли рядами. Младенцы изнемогали от крика, звали на помощь матерей, отцов. Но их мольбы были тщетны. Лениво возле них прохаживали нянечки, грубо брали на руки какого-нибудь малыша и кормили непонятной смесью. Также неосторожно, презрительно бросали в кроватки. В кроватках были заточены винамиатисы, по одну сторону зала находились девочки, по другую мальчики.
— Это же будущие рабы, — протянула Люси, прижавшись невольно к Уиллу и Бону.
Выставив напоказ пропуск, Нулефер походила мимо детей. Внезапно она остановилась, глаза её застряли на одном из младенцев.
— Это… это родимое пятно, такое же у Тины.
Руки её потянулись к крохотной девчушке, на плечике у которой было коричневое пятнышко, похожее на птицу. Точно такое же как у дочери сестры.
— Не трогай, нельзя! — закричал Бонтин и ударил Нулефер по руке.
Нулефер, не отрывая взгляд от малютки, поплелась дальше. Снова новые двери, коридоры. Этому заводу нет конца. Из одной из комнат доносились женские крики. Охранники и… клетки, клетки, полные женщин. Голые, сбитые как скот в одну кучу, с ошейниками на шее. Их губы беззвучно шевелились, в глазах читалась ненависть к вошедшим ребятам. Крупные слёзы катились по их щекам. Женщины молчали, только одна завыла, когда зашли посторонние.
— Мой ребёнок! Мой ребёнок! Прошу… позвольте его увидеть!
Охранник заставил её замолчать ударом по щеке.
— Почему только одна хочет увидеть ребёнка? На аукционах все матери рыдают… — прошептала Люси.
— Они не вынашивали дитя под сердцем, — ответила Нулефер. — У них нет к ним любви.
Ребята прошли дальше. Застыли одновременно все четверо. Колбы величиной в человеческий рост, а в них существа, лишь отдалённо похожие на детёнышей людей. И множества магов, копошащиеся у этих колб, дающие им энергию, жизнь, еду.
— Что это? — спросила Люси.
— Эмбрионы, — ответил спокойно Бонтин.
— Как только мужчина сумеет оплодотворить женщину, — дрожащим голосом пролепетала Нулефер, — ребёнок достаётся наружу целителями и помещается на девять месяцев в колбу.
— Целители всех мастей заменяют ему мать, а когда ребёнок вырастет, его отдают в приют, после пяти лет в рабство… — вздохнул Уилл.
В окнах хорошо было видно здание этого приюта. Облезлая крыша, голые стены, железный забор. В этом же окне можно было разглядеть другой приют, в котором воспитывались свободные дети. Над приютом развевался королевский флаг, разукрашенные яркие стены со всей душой приветствовали приёмных пап и мам малышам, детишки с улыбчивой воспитательницей играли в прятки во дворе. Вот так, не вылезая из пелёнок, смотря в соседнее окно, дети, самые беззащитные дети в стране, лишённые самых близких людей, осознали своё положение и разницу.
— Вот куда сбегаются целители Тенкуни. Вот чем занимаются святые люди, которым мы обязаны жизнями, — сжал кулаки Бонтин.
Что-то подскочило к горлу Нулефер, она отошла от ребят, и всё содержимое её желудка вышло наружу. Люси ошарашенно испуганно смотрела на колбы с детьми, Уиллу было не по себе, один Бонтин сохранял спокойствие.
— Жизнь нельзя создать, — сказал он. — Даже магу это не под силу. Выращенные… неправильно мы называет этих людей. Оторванные от матерей куда лучше звучит. Вырастить человеческое тело можно, но оно будет мёртвым.
— А ты откуда знаешь? — закричала Люси.
На Бонтина сурово взглянул Уилл. Нулефер, которой на немного полегчало, подняла глаза на детей, в них засияли слёзы.
— Люси, муж Элеоноры… он говорил… куда он уехал?
— В Конорию вернулся, домой к себе. Госпожа Нулефер, вы же сами слышали от него, предложили в столице хорошую работу.
Нулефер бросилась назад, в детскую.
— Остановись, дура! Там всё продумано! — закричал Бонтин.
Но его Нулефер не слышала. Она растолкала всех охранников, схватила из кроватки девочку с пятном и побежала. Винамиатис в колыбельной засиял, вой раздался по всему зданию. Нулефер задыхалась, прижимая ребёнка к сердцу, она выскочила на тёмную лестницу в чёрном ходе. Услышала звук выстрела револьвера. Охранник. Однако Уилл поймал его пулю — рядом стоял чан с водой. «Я не отдам тебя, не отдам» — шептала Нулефер. Где-то там повозка мальчишек, у чёрного входа — мелькнуло в голове.
И правда, стоял летающий самокат. Но Нулефер не дали вскочить на него, в мгновение око перед ней возникли стражи завода. Из ниоткуда. Магия перемещения.
— Отдай ребёнка! — пробасил самый крупный.
— Нет! Это сестра моей племянницы! Она не будет рабыней!
К Нулефер выскочили мальчишки и Люси, в эту секунду появились ещё охранники. Нулефер отчаянно принялась искать глазами воду. Придётся пожертвовать тайной ради свободы сестры Тины. Прицелив револьвер на воровку, охранники пошли на Нулефер.
— Стойте! — раздался звук самоката и знакомый до боли голос. — Именем королевы!
Самокат проскочил над головами охранников и приземлился на землю. С него спрыгнул Джексон, моментально раскрыл свой паспорт.
— Я, Джексон Марион, бывший губернатор Санпавы, приказываю убрать оружие!
Охранники недоверчиво стояли, но пушки никто не собирался прятать. Джексон метнул глазами молнию в их сторону, взгляд Мариона был не хуже, чем у огненного мага, способного испепелять врага. Джексон повернулся к Нулефер.
— Это сестра Тины! — заплакала Нулефер. — Я не отдам её, я куплю её, продам душу, но… Это сестра Тины!
Джексон закусил губу, не скрывая мерзости, которую испытывал к самому себе. Он выхватил девочку из рук Свалоу. Ласково, как бы заглаживая вину, он прошёлся ладонью по лицу Нулефер.
— Мы ничего поделать не можем. Эта девочка рождена рабой. В нашей уважаемой Конституции прописано следующее —
раб признаётся человеком; раб является собственностью. Если ты украдёшь чужую собственность, даже, которая называется «человек», ты станешь воровкой. Это наши законы, наша жизнь.
— Мерзкое королевство! Побери его император! — закричал на всю Бонтин.
Джексон кивнул ему и передал ребёнка охранникам. Он приказал ребятам вернуться в кабинет Урсулы и ждать там его.
***
В кабинете висела мрачная тишина. Бонтин ходил туда-сюда, шаркая ногами. Люси и Уилл сидели на диванчике, Нулефер смотрела в окно, пытаясь сдержать слёзы. «Тинина сестра, тинина сестра», — тихо открывались её губы. Она не заметила, как Люси кликнула её, назвала опять по имени, без госпожи. Но услышала их с Боном историю про непонятное лекарство и болезнь, молодого Казоквара и Элеонору.
— Дай, пожалуйста, моё лекарство, — без злости, резкости сказал Бонтин.
Нулефер вытащила из сумочки бутылочку, мерзкая жидкость сразу заставила её поморщиться. Она бросила её в руки Бону, тот едва поймал.
— Ты даже не испугался, когда зашёл! — не своим голосом закричала Нулефер на Бона. — Почему?
— Я был в лабораториях, — ответил он.
— Шахтный раб и лаборатории? — не сбавляла темпы Нулефер.
И внезапно она схватила стул, швырнула в стену. Всё, что накипело в ней за сегодняшний день, вылезало наружу. Этот смазливый раб Бонтин, который с первых минут издевался над её сестрой, который знает больше её, стоит так спокойно. Это бесило, выводило из себя.
— Почему всё так странно? Непонятно! Мерзко! Урсула же против рабства! Почему она… Почему она выращивает детей?! Уиллард, Бон, кто вы такие? Почему у вас один и тот же хозяин?! Почему ты, раб Бон, такой просвещённый?! Ты тоже маг?! Почему ты такой наглый, строптивый?! Я тебя начинаю ненавидеть! Кто ты такой? Тайны, тайны, тайны... Мне надоело!
Бонтин стоял с открытой бутылочкой, готовый сделать первый глоток. Сочувствия в его глазах становилось всё больше, он переглянулся с Уиллом и поставил лекарство, которое было точь-в-точь как цвет его кожи, на стол.
— Закройте кабинет на ключ, — отдал Бонтин приказ.
Он потёр ошейника раба и сжал кулаки, голова задрожала. Затем руки, ноги, всё тело. Бонтин становился выше, кожа утрачивала неприглядную бледность, темнела, волосы, напротив, светлели. Лицо принимало ровную квадратную форму, нос становился шире, глаза крупнее. Одни родинки уходили, появлялись вторые. Минута, и стоял другой человек. Другой Бонтин, с таким знакомым для Нулефер и Люси лицом.
— Моё имя — Тобиан Афовийский. Я живой.
