***
Ирвин, солдаты — ветераны Анзорской войны — и маги прямой наводкой шли к десятому полку. Любопытные зеваки выглядывали из окон или выбегали на дорогу, чтобы своими глазами увидеть армию предателей. Ирвин поначалу гнал их по домам, не место простым людям крутиться там, где к любой момент может взорваться бомба, а потом остыл — раз хотят погибнуть, его не волнует. Идти с солдатами по городу пешком Ирвину было не по душе, он предпочитал восседать на коне, как легендарный полководец, у которого за спиной развевается плащ, вести армию вперёд. Но узкие улочки Конории были не для конницы. Возле сбитых в кучу домов не разогнать лошадей; тут нужна проворность, лёгкость, хитрость, чтобы знать в каком кабаке или люке скрыться от врага и нанести удар. — Разделяемся, — Ирвин остановился в квартале от полка. — Идо, подойдите ко мне. Идо не нужно было проделывать большой путь до командира. Он стоял во втором ряду. — Половина магов останется со мною, половину проходящие переместят ко дворцу, — громко произнёс Ирвин. — Убедительно прошу, в боях принимать участие только обладателяй стихий природы, остальные должны избегать кровопролития и использовать силы по назначению. Ранее было обговорено, целители выдают себя за гражданских, напоминаю, их можно узнать по красным воротникам. Если кто выдаст ненароком целителя, тому лично прострелю голову. Идо, — наконец Ирвин вспомнил о проходящем, — переместите как можно больше людей ко дворцу. И не вмешивайтесь в сражение, Идо, — смягчил генерал тон, — вы — наш самый ценный боец. Тенрик кивнул Шенроху и принялся с товарищами по магии переправлять людей. Ирвин в это время пробудил винамиатис, чтобы доложить об обстановке Эйдину. В воздухе витал запах пороха, не слышно было птиц. «Чую, через пятнадцать минут начнётся битва». Ирвин ошибся в одном. Он полагал выйти на штаб-квартиру полка, однако артиллерийская пехота десятого полка сама вышла на Шенроха. В полной боевой готовности, с вооружёнными солдатами, привезёнными пушками, магами, парящими в воздухе — она заставила Ирвина оробеть на миг. — Генерал Шенрох, сдавайтесь! — отважно закричал генерал полка. Лёгкий испуг прошёл. Ирвин вышел вперёд, отойдя от своей армии и телохранителей на несколько метров, и почти в плотную приблизился к командиру противника. — Человеческая судьба непредсказуема, — усмехнулся он. — Я, рабовладелец, негодяй, хочу свергнуть поганую королеву. Надо же, а бывший раб пошёл в королевскую армию, дослужился до полковника и защищает тираншу! Узнаёшь меня? Я твой сосед, в детстве часто ходил к твоим хозяевам в гости. Генерал повстанцев отошёл назад, давая возможность полковнику Зенрута и освобождённому двадцать лет назад невольнику хорошенько подумать. — Огонь! — скомандовал противник. Королевские солдаты собрались нажать на спусковой крючок, но в этом момент маг-перемещатель взмахнул рукой и разом всё оружие Зенрута «ожило», полетело к повстанцам. Солдаты запрыгали, пытаясь словить хоть револьвер. Но тщетно. Их полковник сердито фыркнул и дал расправленной ладонью знак одному из своих воинов. Тотчас оружие в воздухе остановилось. Два мага перемещателя схватились за него и стали сражаться. — Давайте! — заорал Ирвин. Из рукавов магов вылетели огонь и вода, а песчаная буря столкнулась со снежной. Мятежный маг поднял руки к небу, и улицу пронзила тьма. Этого хватило, чтобы заполучить своё оружие, правда, и противник ухватил кусок. С появлением света первым бросился в атаку Ирвин. Генерал, как правило, стратег, но анзорская война с «дикарями» научила работать и руками, и даже ногами. Деревья поднимали свои корни из земли и ими нападали на людей, пули стремились в голову, однако от неминуемой смерти товарищей спасали перемещатели или проходящие. Идо Тенрик так и скакал с места на место, после десятой пули перед глазами он перестал их считать, не до этого было — грудь впивала ненависть погибших товарищей. Воздух наполнился пылью, талым снегом и криками, которые разрывал выстрел револьвера или ружья, сгорающими заживо людей. Манар вцепился в манара, маг встал один-на-один с магом. Прошли две минуты сражения, и отчаяние со злобой наполнило Циркачей. Меняющие внешность маги принимали другой облик и обманом проникали в стан противника, превращались в их друзей и совершали смертельный удар. Становилось невозможным отличить друга от врага, а врага от друга. Сражение не затихало, вдали, за баррикадами обычных подданных воевали другие повстанцы и другие солдаты.***
Мятежники идут на дворец. Моментально по тревоге солдаты и командиры были подняты и выстроены на плацу. Тысячи людей с гордо поднятой спинами стояли, не шевелясь, в длинных шеренгах. Перед ними на белом коне проезжал генерал Сэмил Даргин. …— Вспомните, для чего ваши отцы и матери привели вас ещё зелёными юнцами в кадетский корпус! — громче, чем в обыденные дни, наставлял солдат Даргин. — Для золотых медалей или орденов на груди? Для уютного дома под старость лет на берегу моря, куда вы сможете приводить молодых девок? Нет! Вы не просто солдаты, вы — воины, элита Зенрута. Вы — Эродский полк, первейший полк, основанный королём Жоао I сто пятьдесят лет назад. У большинства из вас прадеды и прапрадеды сражались за нашу страну, не жалея жизни. Этих людей вела вперёд одна цель — благо и только благо для Зенрута, потомка великой Рутской империи. Что есть сейчас? Имя, жалкое имя. Нет империи, нет и былого величия Зенрута. Вы хотите, чтобы вскоре не осталось и памяти о вас и ваших семьях? А так и будет, если Эмбер продолжит политику закрытых глаз. Месяц назад вспыхнул ещё один бой на границе у Санпавы. Солдаты, выкиньте всю дурь, о которой говорят в других подразделениях. Мы, Эродский полк, имеет свою голову на плечах. Командиры, вспомните, чему я вас обучал последние месяца. Припомните, нашу цель. — Есть, генерал! Мощный голос тысячи человек пронёсся по плацу, раздался звук приложенной ко лбу руке, солдаты прижали ружья к груди. Сэмил довольным взглядом окинул своих людей. Ребята выдрессированы хорошо, их глаза блестят храбростью, готовы с яростью идти с оружием на свою королеву. В первых рядах стоят командиры двух батальонов полка. Все на лошадях, воинственные и упорно молчащие. Полковник Рызол, глава первого батальона, сделал шаг вперёд. На его губах замерла учтивость, но со рта хрипло слетело: — Генерал, мы готовы к битве. Но готовы ли вы? Вопрос прозвучал с непривычной мрачностью для полковника, от чего Сэмил не сообразил, что хочет сказать ему Рызол. — Готов к чему, полковник? — К эшафоту, — рявкнул тот. — Вы арестованы за поддержку мятежников и предательство родины! Схватить Даргина! Из шеренги выбежало десять человек, гвардейцы, охраняющие плац, бросились на своего генерала. Сэмил услышал только шаги, спешащие к нему. Любой другой на его месте запаниковал бы, но ветеран Анзорской войны давно перестал удивляться и бояться, рука быстро опустилась к кобуре с револьвером, выдернула его и нащупала пусковой крючок. Один из солдат повалился на землю, а затем и второй. — В бой! — закричал Сэмил тем, кто ещё оставался верен ему. Со стороны второго батальона раздались выстрелы. Солдаты, пытавшиеся захватить Сэмила, рухнули камнем вниз. Сражение завязалось. Не так представлял Даргин начало восстания, но делать было нечего. Его полк раскололся на две части, на два батальона. Пули вылетали из дул ружей, не щадя никого — ни людей, ни лошадей, — сабли свистали над ушами. Солдатам негде было укрываться, сражение возникло в открытой местности, точно в поле, где не растёт даже дуба. Люди просто впивались зубами друг в друга, движимые своими представлениями о присяге и приказе. Сэмила загородили друзья. Ему пришлось спрыгнуть с коня, сильным ударом ноги заставить животное бежать прочь, в безопасное место. И драться. Он только и успел зажечь винамиатис и сказать Эйдину: — У меня в рядах раскол. Я сражаюсь. Он отстреливался револьвером, а когда закончились пули, взял в руки саблю и понёсся на Рызола: — Что тебе предложили за предательство, тварь? — Много чего, генерал! — отбил удар полковник. — Связались винамиатисом за минуты до вашей пылкой речи и пообещали в том числе звание. Вот только не учите меня чести, предатель! Я и не собирался быть на стороне генерала, нарушившем присягу. Плац, где раньше проходили смотры и парады, превратился в море крови. Люди падали один за другим. Они не ожидали измены, не были подготовлены к этой битве. Сэмил отбивался хорошо, достойно, однако ничем не мог помочь молодым мальчишкам. «Благословят небеса Анзорскую войну!» — рывком прячась за стену от пули солдата, подумал он. Война научила генерала скорости, жестокости и быстрой оценки ситуации. Ничто — ни предательская пуля, ни бой со своими товарищами — не сравнится с анзорскими бойцами. Простыми десятилетними детьми, которыми дрались не за выгодного короля или запасы камней, а за пленённых отцов и братьев, изнасилованных матерей и сестёр. Тёмными ночами они бесшумно проникали в окопы, резали глотки зенрутчанам, душили платками, пропитанными кровью их близких. За две ночи отряд бесстрашных зенрутских бойцов сокращался втрое, выжившие потом годами боялись оставаться одни в темноте. Честь войны, справедливый бой. Тогда Сэмил забыл, что значат эти громкие понятия. Анзория уничтожила добродушного Даргина, сделала его жестоким и непреклонным. Однако каждую ночь он вспоминал окопных детей, подходил к яслям своих сыновей и с содроганием представлял их — грязных, заросших, с ненавистью в глазах и ножом в руках.***
Три часа шли бои. Удача попеременно сопутствовала повстанцам и армии. Театр сражений разделился на три главных фронта: дворец, восточные улицы и парламент, где не утихали страсти. Парламентарии «Силы» и «Братьев» ругались и дрались не хуже бунтовщиков на площади. То там, то здесь звучали призывы об аресте, но они оставались не исполненными. «Объединённый дом», сидящий молча, наконец принял сторону «Силы», решено было опять связаться с Крылатым обществом. Эйдин был неразговорчив, но учтив. Он коротко и дружелюбно сказал, что, как и все, желает прекратить бойню, но согласен на это при одном условии — отречение королевы. Капля за каплей, улица за улицей принимала новых повстанцев и солдат. Пламя восстания разгоралось и, казалось, это уже не восстание, а революция. Ирвин двигался вперёд, подчинив себе четверо кварталов. Его бойцы, взращённые на анзорской войне, не знали слова «отступление». Преимуществом Ирвина были маги, которые сжигали, затапливали врагов и отбирали у них всё оружие. Генерал узнавал наёмников, с которыми сражался бок о бок на Анзорской войне. Дикие и яростные чародеи! Они не любили манаров и грезили мечтой, что однажды вернут изменят строй Тенкуни, в которой развелось слишком много манаров. Отбит ещё один квартал, с правой стороны идут союзники, ведя за собой связанных солдат. — Идо! — закричал Ирвин. Проходящий переместился к нему. — Я только что получил сообщение от Эйдина. От Даргина плохие вести, тебе надо лететь в Эродский полк. Приказ свыше. — Хорошо, как скажете, — хмуро ответил Идо. Военный тон, которым с ним разговаривал генерал, не понравился магу. Он не привык, что им потакают, распоряжаются. Идо плохо чувствовал себя в роли шенроховского солдата. Впрочем, приказ пришлось исполнять. Он испарился. Если Даргин проигрывал, а Шенрох ловко брал трофеи в виде улочек, то на площади Славы никто не понимал, в чьих руках сила. Бой кипел, не замолкали крики. Люди, столкнувшись друг с другом, превратились в одну живую шевелящуюся кучу. Солдат против солдата, маг против мага — мятежники и армия были почти равны. Королевских воинов больше, но у мятежников есть преимущество в ярости, в неожиданности. Свист пуль и сабель не затихал, а площадь застилалась то дневным сиянием, то уходила в ночь, когда магу света и тьмы нужно было отвлечь врагов. Однако дрались маги не в полную силу, не чувствовалось мощи Анзорской войны, когда целый батальон разом сметали с лица земли. Их битвы были в основном один на один, два на десять. — Генерал Эйдин, — в штабе повстанцев молодой адъютант подвинулся к своему командиру. — Мы сражаемся три часа, но пока никаких успехов. В подземельях люди готовятся для атаки, но снаружи мы бессильны над дворцом. Захвачена полиция, мэрия, но армия противника не сдаётся! Как и генералы. Может быть, вы прикажите магам применить полную силу? Эйдин посмотрел на адъютанта. — Нет, мы ещё попытаемся отбиться так. Лейтенант Лэган, магам сложно управлять своими самыми высокими способностями. Они уничтожат противников насмерть, если выпустят силу. А заодно пострадают мирные люди, — лицо Эйдина вдруг отразило страдание, руки задрожали: — Лэган, что вы скажете об Анзорской войне? Какие у вас представления о смерти? Лэган молча вздохнул, не находя ответ. — Анзорская война прославилась ночными детьми, — ответил Эйдин. — О них, вероятно, никогда не перестанут ходить легенды. Но сотворили этих детей мы. Лично на моих глазах убивали родителей одного мальчика, который потом хвастался на весь мир снятым скальпом солдата. Здесь у нас не война, но исход похож — смерть врагов. Лэган, я легко могу отдать приказ магам. Они заморозят солдат, сожгут улицы, сметут дома, где спрятались наши недруги. Но убийств ли мы добиваемся? Мы сражаемся за победу, за новое государство. Я не хочу его начинать со зверств Анзорской войны. Тем временем на балконе ресторана «Королевская тарелка», что расположился на площади Славы, на втором этаже сидел мужчина и салфеткой вытирал рот от супа. — Фанин, вы ещё здесь?! Бегом в убежище, в подвал! Неравнодушный официант с испуганными глазами прибежал за мужчиной, схватил за рукав и собрался уже волочить в укромное место. Но мужчина отмахнулся. — Оставьте меня. Я хочу сидеть именно здесь и любоваться видами победы. Этим человеком был Джексон Марион. Три часа назад, когда на площади мирно собирались люди, он вошёл в ресторан. Для него уже был заказан столик на балконе, откуда открывался красивый и полный вид на площадь. Джексон заказал несколько аппетитных блюд и разлёгся на стуле. Месяц назад он ещё не знал, что будет делать, когда начнётся восстание, но Тимер предложил неплохую идею. Джексон наслаждался омлетом со спаржей в соусе, густым салатом, приправленным мёдом и оливковым маслом, овечьим сыром, тортом с финиками и изюмом. «Ещё одно такое восстание, и я потолстею», — усмехнулся он, попивая теанское красное вино. Со стороны Марион казался обычным посетителем, который любит плотно пообедать, даже несмотря на бунт. Спокойный, сонный, нерасторопный — такой взгляд видели пробегающие мимо него повстанцы или солдаты, подданные, не успевшие вовремя скрыться в домах. Душу Джексона грызла зависть, что он не может встать в одно плечо с освободителями, и тоска. Он смотрел на две воюющие стороны. «Да, — признавался Джексон, — я не был на войне, не могу прочувствовать её, познать. Но, наверное, война с соседом имеет какие-то правила, порядок. Здесь, под моим носом, нет ничего святого. Что такое гражданин на гражданина? Это последние отброшенные добродетели, принципы, устои. Нет ничего, что сдерживает людей, бывших знакомых, друзей или даже родственников. Война поражает всех величиной просторов, сил, но восстание отличается от неё своей жестокостью. Люди, на чьих лицах застыла жестокость и ненависть, чьи головы забыли про богов и сострадание к ближнему, несутся вперёд. Без разборов, без причины они стремятся проткнуть врага в самое сердце, не задумываясь о том, что год назад они могли бы сидеть вместе в одной летающей повозке или даже поезде. Боги, создавшие Тринадцать Детей, — сами боги! — писали, что страшатся войны, которую могут развязать их Сыны и Дочери друг против друга. Что же заставляет исчезнуть страх на лике человека? Идея, ради которой надо поправить священные, не испоганенные временем, законы богов? Или же всеобщая ярость, как болезнь, способна передаться от человека к человеку, выветрить из него весь рассудок, заставить бежать вперёд на брата, не опуская оружие? Пусть его распевают романтики, восстание ужасно». Зубы Джексона застучали от злости. «Хотя есть одна зараза, страшнее его, — гражданская война, расползающаяся на года. Во что бы то ни стало надо победить в этой битве. Народ уже не будет дремать с открытыми глазами, Камерут устанет терпеть Зенрут. Ещё несколько лет, и страна распадётся на два куска — любящий и ненавидящий королеву.» Джексон не сомневался в том, что люди поддержат Эмбер, встанут за неё с ружьём. По стеклу говорили, что в других городах, в парках Конории, где нет битв, собираются зенрутчане. Они кричат, они отстаивают право Эмбер на трон. И они любят наследника Фредера. Конечно, они не видали рабских кандалов, не искали зимой в доме крошки хлеба, не кланялись у себя в стране камерутским солдатам. Они — именно те, кто распоряжается жизнью других. Слушая собрание монархистов по стеклу, Джексон слегка проникнулся к ним уважением. В конце концов, каждый человек имеет своё мнение. С врагами и их соратниками иногда приятно вести борьбу. Только если от этих людей выходит решимость, страсть к победе, только если враги способны стать тебе примером. Джексон хмуро провёл глазами по мужчине, бежавшему к двери дома. Мужчина, закрывает голову от камней, падающих с неба от мага земли, и не смотрит никуда. Он кричит, зовёт на помощь, хватает дверную ручку и юркает в дом. Наверняка, забьётся в угол или в подвал. «Бегите, спасайтесь, — усмехнулся Джексон. — Точно малые дети, играющие в прятки! Ребёнок спрячется за чёрной занавеской и радуется: раз он не видит других, значит, и его не видят. Однако из-за занавески сиротливо выглядывают жалкие босые ножки. Можете закрывать глаза, сказать «меня это не касается». Но почему, если ребёнка за занавеской должны найти, вас, жителей Зенрута, не должно коснуться восстание?»