***
На жутком холоде у стен Броциля стоял Идо Тенрик. Он не чувствовал ног и рук, на нём кроме лёгкого одеяния ничего не было. Идо злился и ругался, что нельзя из-за «замков» попасть во дворец и подслушать разговоры старейшин с Нулефер. «Согласился же на эту авантюру… Тимер, ты невыносим. Как тебя только земля носит. Бр-р. Меня чуть не разоблачили в порту. Ха, как ты бы тогда обошёлся без своего лучшего и теперь единственного проходящего?». Но жалуйся не жалуйся на погоду и не ищи мага света, чтобы он согрел немного улицу, Идо понимал, возможно, от него и его действий зависит будущая судьба Кровавого общества. Нулефер оказалась ухватистой девчонкой, в первый же день приблизила к себе старейшину Тенкуни. Сына самого Леокурта Тверея. Леокурт, он же Тенкунский Лев, придумал начало новой, неведанной ранее для Тенкуни традиции — править пожизненно, ставя во главе государства жену и детей. Он управлял страной долгих семь лет в должности простого старейшины, ещё потом тридцать лет жизни потратил на первейшего, но столь длинной власти Леокурту оказалось мало. После его ухода в совет вошла жена Даития, изменившая возрастной ценз таким образом, что после неё тут же смог принести клятву верности стране двадцатилетний сын. У Леокурта ещё и дочь подрастает… «Попробуй подбери к своим рукам Нулефер, попробуй замути ей голову, если рядом будут два мыслечтца Леокурт и Даития, — думал Идо. — Если мои опасения верны, то к Нулефер и близко ему подойти не получится. Но если Тимер прав, и в Нулефер живёт родственная для Кровавого общества душа, то Нулефер сможет не только стать жрецом и знаменем общества, но и заручиться знаниями и силой Тенкуни, а это будет лучшим от неё подарком для зенрутского террора». Едва ли не ночью маги отпустили Свалоу. Идо замёрз, хотел есть и спать, но помня просьбу (или приказ?) Тимера, последовал за ними. Новый дом Свалоу, стоящий недалеко от посольства, охранялся вооружёнными бдящими. «Со всеми удобствами», — посмеялся Идо. Подождав полчаса, он пробрался к чёрной лестнице и ползком через охрану пробрался до главной двери, отряхнулся, постучался. Ему открыла Ханна. — Кто вы? — растеряно спросила она. Нулефер было не слышно. Видимо, легла спать. Идо решил иди на таран. — Боги мои! Фанеса Свалоу, до чего я рад вас видеть! Ой, фанеса Свалоу, здравствуйте! Здравствуйте! — увидел он подошедшую Ханну и сильнее заликовал. — Фанеса, вы так похожи на Элеонору! Одно красивое и прелестное лицо у вас! Как я счастлив, что нашёл маму и сестру моей дорогой подруги! Под видом очарованного приятеля Идо полез к Ханне с поцелуями. — Кто вы? — настойчиво повторила она. — Я… — Идо остановился. Стоит ли говорить своё имя? Вероятно, Элеонора ничего про него не рассказывала своим, это в её духе, но повстанца Тенрика в Тенкуни хорошо знают и ищут его, как человека, объединившегося с манароненавистниками на зенрутском восстании. Наверное, и в Зенруте поливают отходами его имя. — Я Идо, — ответил он просто. — Близкий друг Элеоноры. Разве она не говорила, что я к вам зайду? Фанеса Свалоу… у вас такие же красивые глаза, как у Норы. Идо добился своего — его впустили в дом. Больше радуясь теплу, чем удачному началу операции, он продолжил кричать, как счастлив, что нашёл семью подруги. Ханна заметила, что мужчина дрожит от холода и дала ему накидку. — Вы маг? Какая у вас магия? — поинтересовалась она. — Я прохожу сквозь пространства, — спокойно, но трясясь изнутри, ответил Идо. — Я всегда к вашим услугам. Если возникнет необходимость, просто обращайтесь ко мне за помощью. Ханна возле дверей стояла с магом, не отводя любопытных глаз в сторону. Нужно заболтать, пока она не раскусила его, решил Идо, кутаясь в накидку. — Как вы познакомились с Норой? — поинтересовалась Ханна. И Идо пошёл в атаку. Он говорил о чудесных днях, проведённых вместе, о вылазках за город и в другие страны. Об интересном и скучном, грустном и весёлом. Ханна заливалась смехом, когда Идо рассказывал о первом перемещении Элеоноры: она тогда визжала от страха и бегала кругами, искала свою руку, ей показалось, что где-то здесь при перемещении у неё оторвалась рука. Идо говорил правду, но с одной маленькой ложью — Элеонора была в прошлом. Он вспоминал их первое знакомство, простое, незаурядное. Элеонора ждала общественную карету и злилась, Идо от доброты душевной предложил переместить её в нужное место. В первый же день они были очарованы друг другом. Идо забыл о днях и ночах, без конца перемещался к ней и жил только ею одной. У Норы он тоже был первым, и поэтому она так легко закружилась им. Идо слышал, как во сне Нора повторяет его имя и не может остановиться. Любовь стала для них наваждением, глотком спасительного воздуха. Идо взглянул на Ханну. До чего же Норе и её сестре повезло с мамой, подумал он. Ханна как великий полководец охраняла Нулефер от враждебного мира, при этом давая ей возможность идти в бой самой. Грань между полководцем и солдатом сходила на нет. Наберись ещё немного ума, как бы говорила Ханна, и я перестану бояться за тебя. Идо мечтал о такой матери. У своей он запомнил лишь тёплые тонкие руки, нежный соловьиный голос и запах мелколепестника, который сажала мама. Мать исчезла, когда Идо только открыл свой дар, человек, назвавшийся его отцом, сказал, что её похитили пираты и найти её может лишь он, Идо Тенрик. Идо не жалел себя, изматывал сложными тренировками. «Переместиться ещё дальше! Ещё больше раз в этот день!» Ребёнком он не знал детства и не хотел наслаждаться свободными днями. «Почему у всех есть мамы, а у меня нет?» — часто спрашивал он себя и отца. Так продолжалось до пятнадцати лет, пока Идо не подслушал разговор отца с человеком из правительства. Услышанное его шокировало. Отец не был ему родным отцом, именно он отвечал за исчезновение мамы. Три пьяных удара ножом в сердце — и женщины нет. А когда он осознал, что его ждёт за убийство, то за свою свободу обещал властям воспитать в проходящем идеального солдата. Тогда Идо едва не совершил убийство. Он ворвался в комнату и прижал нож к шее отца. Думал, что выплеснет давно накопившую ярость на мир, но вместо презрения ощутил жалость к своему воспитателю, кряхтящему о пощаде. Рука дрожала и не могла даже оставить царапины на шее. Узнав правду, Идо не смог найти покоя, перемещения по миру стали смыслом его существования. И однажды он встретил Каньете. Их программа была написана словно под Идо, уставшего от государственных машин Тенкуни и Зенрута. Увы, Элеонора не разделяла его взгляды. Пришлось выбирать. Сейчас, сидя с её мамой и сестрой, Идо думал, может, лучше было выбрать Нору? Их ребёнка, малыша, которого не убила бы родная мать. Жили бы нормальной семьёй, хоть и не по правилам. А кто вообще придумал эти глупые правила чести, долга и справедливости? Свободы и равенства. Самопожертвования себя ради высшей цели. Идо с таким восхищением рассказывал об Элеоноре, что не заметил, как потерял грань между подругой и возлюбленной. — Скажите, кем вы приходитесь моей дочери? — потребовала Ханна. — Я её бывший жених, — сохраняя невозмутимость, улыбнулся Идо. — Тот мерзавец-маг, что разбил ей сердце? — вскричала Ханна. Поразительная материнская проницательность! И тут в ночной сорочке на шум выбежала Нулефер. Она за секунду вспомнила опустошённое лицо Идо. — Мама, он один из них, сподвижников Тимера! Мама, он с повстанцами заодно! Не разговаривай с ним! Я видела его в логове Тимера! — Нулефер, помоги мне! — схватил девушку за руку Идо. Что ж, план номер два. — В Тенкуни меня казнят, как повстанца, поговори с Твереем, дай мне убежище! Мне нужно только убежище, я пришёл к тебе за помощью! — Отойди, я зову охрану! — оттолкнула Идо Нулефер. Она уже собралась кричать, зная, что через «замки» Идо не переместится. Но в это миг к дому подъехал экипаж. С книгами об Юрсане Хакене.Глава 24. Тенкуни
6 февраля 2017 г. в 01:05
Не так представляла Нулефер своё первое путешествие в Тенкуни. Она искренне надеялась, что вся дорога до страны магов займёт минуту-две, однако мама даже не хотела рассматривать мысль, чтобы воспользоваться услугами проходящих.
— Ты понимаешь, сколько они возьмут за переход? Нулефер, и не проси. Нет, я сказала. Платить две тысячи аулимов я не намерена и свои вещи бросать тоже. Я с ума сойду, пока буду дожидаться в порту целых три дня свой багаж. Его же там весь перепортят и разворуют без моего контроля.
Пришлось подчиниться маме и сесть на пассажирский корабль. Плаванье длилось недолго — три дня, но для Нулефер оно оказалось тяжёлым. У мага воды, выяснилось, морская болезнь. Нулефер качало, кружилась голова. Пока она привыкала к своей природной стихии, Ханна через винамиатисы вела переговоры с посольством Тенкуни. Как-никак её дочь не обычная путешественница, встретить их должны должным образом.
На мачте реял тенкунский флаг. Цвета — красный и белый сверху, коричневый и голубой снизу — представляли четыре первородные стихи, в центре жёлтый круг, символизирующий магию и единство тенкунцев. Уже на судне почувствовался тенкунский дух. Пассажиры были разнопёстрыми, много плыло манаров, но нельзя было не заметить в толпе истинных магов. Их выдавал горячий взгляд, которым они зажигали папироску, лёгкая рука, одним движением которой они подзывали по воздуху к себе тарталетку с клубникой, странное бурчание — несколько человек всю поездку носили на руках пауков и разговаривали с ними. Когда одна пассажирка чуть не наступила на ползущую букашку, эти люди едва не с кулаками набросились на неё и затолдычили что-то про душу каждой твари на земле. Один мужчина решил сэкономить на билете и ничего умнее не нашел, как превратиться в семилетнюю девочку, он выдал себя за племянницу своего приятеля и потратил бы так половину суммы билета, но изысканная брань выдала его.
Несмотря на своё плачевное состояние, Нулефер почти не сидела в каюте, она юлила возле магов, поддерживала с ними разговоры, хотя это было нелегко — язык она знала небезупречно. Однако не теряла попыток познать его в совершенстве и, чуть что, бежала за помощью к Ханне, которая владела им в идеале. Тема для разговора была ещё какой! В Тенкуни накануне прошли выборы трёх новых старейшин. С Дирито прошёл экономист, о котором Нулефер ничего не слышала, с Синистры основатель тенкунской железной дороги, с острова Тенкуни выбрали юного сына прошлых старейшин Твереев. По словам пассажиров, эта семейка до конца века не вылезет с совета.
В порту Намириана вместо буревестников и чаек корабль встречал какой-то юноша. Высокий цилиндр, длинный сюртук, букет роз в руке, он летел впереди птиц, завис над судном, всмотрелся в пассажиров и опустился перед миленькой девушкой. Нулефер и Ханна готовились к тому, что придётся ждать, пока матросы спустят трап, но всё заняло считанные секунды: капитан отдал приказ, матрос подошёл к бочке с землёй, взмахнул рукой, и земля сама вылетела к борту, выставилась диагональю и затвердела, превратившись в хорошую опрятную дорожку, как в парке, только что трава на ней не росла.
— Мама, мы в Тенкуни! — восхищённо ахнула Нулефер, едва они сошли на берег. — Теперь я точно вижу разницу!
Как и в обычном порту вокруг пассажиров петляли торговцы и предлагали им по удивительно дорогой цене купить безделушки, раздавались радостные крики встречающих и провожающих, бегали туда-сюда матросы. Но было одно, что сразу бросилось Нулефер в глаза — это рабочие. Порт — такое место, где нельзя отдохнуть, где до глубокой ночи бурлит работа, слышны голоса. В Тенкуни людской шум шёл без беготни, без спешки. Бочки, тюки, грузы, чемоданы пассажиров переносили по воздуху и по воде; рабочие, взяв длинной лианой вьюща молоток, забивали ими гвозди, просто сидя на земле. Все силы природы маги подчинили и направили в работу. Не видно было надламывающих спину грузчиков, не слышно криков недовольных надсмотрщиков.
— Когда мы увидим такое в Зенруте, мама? — вздохнула Нулефер.
— Дочка, — ответила Ханна, — ты должна понимать, что в Зенруте невозможно избавиться от ручного труда. Маги не станут в чужой стране скоблить от грязи корабли за сущие бины, а никто не повысит плату за эту грязную работу специально для твоих магов. Пока манары не научатся магии или не изобретут чудесные приборы, то… — «будут и рабы» — хотела сказать Ханна, она поняла, что дочь имела ввиду, когда восхитилась умелостью магов, но Ханна ответила: — Останется ручной труд.
Она не стала касаться больной для Нулефер темы.
— Так, и где наши встречающие? — Ханна всмотрелась в толпу. — Сказали в посольстве, что нас встретят в порту.
— Свяжись с ними, — улыбнулась Нулефер.
— И потрачу весь день. Это мне надо будет связаться с папой, он вытащит винамиатис с человеком из зенрутского посольства, тот в тенкунское… Не могу же я обменяться кровью с людьми из Тенкуни. Всё-таки связывающие голоса винамиатисы очень неудобны, а сколько с собой-то пришлось взять. Папин, элеонорин… Ты, кстати, взяла связывающий с Элеонорой?
— Ой, забыла! У меня с собой камни папы, Уилла, Урсулы и Бонтина, ну ты его знаешь, вестей у него всегда хватает. А Норы забыла. Ну ничего, через тебя буду с ней общаться, — так же безоблачно говорила Нулефер.
Но тут она дёрнулась, ей показалось, что, прислонившись к дереву, за ней наблюдает какой-то мужчина. Только стоило Нулефер посмотреть на него, как мужчина скрылся. Это мог быть простой любопытный, но неприятный осадок всё равно остался.
— Э-э… извините, ваша фамилия не Свалоу? — к матери и дочери робко подошёл молодой юноша. Он оглядывался по сторонам и от волнения подрыгивал коленом.
— Да. Я Ханна Свалоу, а это моя дочь Нулефер, — с некоторым недовольством, что её заставили ждать, сказала Ханна.
— Я Аахен, я…
— Вы из посольства? — перебивала его Ханна. — Вы нас будете сопровождать?
Молодой человек хлопнул широкими глазами, замялся и пальнул громко на зенрутском:
— Да, да, я пришёл за вами! Вы не против небольшой экскурсии по столице? Не волнуйтесь, ваши вещи я доставлю в гостиницу, их никто не повредит.
Он говорил быстро, путая буквы, но не от незнания языка, слышно было, что зенрутский он знает великолепно, а от волнения. Этот человек никак не походил на служащего посольства. И дело не в возрасте, весь его вид говорил о неуверенности, торопливости. Паренёк не обладал красивой представительной внешностью, ровной походкой. Вытянутое большеносое лицо, широкие выдающиеся губы. Дипломатия посла ему явно не удавалась: Ханне не понравилось такое быстро предложение прогуляться по городу, Нулефер отметила, что парень не сводит с неё глаз, впивается с неприятным любопытством, манией, как маньяк.
— Прощу прощения за моё поведение! — он быстро понял, что не так. — Я впервые вижу мага, рождённого за пределами Тенкуни. Так сказать, большой научный интерес. Меня зовут… — он смолк, взглянул на женщин, о чём-то подумал и представился. — Аахен. Просто Аахен. Если вы хотите, я отвезу вас в гостиницу, но уверяю, в нынешнюю погоду приезжим надо гулять. Сегодня экскурсия для вас бесплатная.
— А что? Мама, согласимся? — Нулефер уловила, что с этим скромным провожатым можно ходить по городу, где вздумается, не боясь, что он тут же полезет в её жизнь с расспросами и опытами о магии.
Ханна ожидала более торжественного приёма и более взрослого и опытного сопровождающего, но ради дочери согласилась. Аахен ненадолго отлучился, и вернулся уже с каретой, в которую положили вещи Свалоу. Экскурсию он предложил провести пешую и подальше от порта. Нулефер ощущала беспокойство молодого человека, однако оно перестало казаться ей странным, когда она снова заметила следящую за ней тень. Видно, её способности не только в одном Зенруте привлекают внимание недоброжелателей.
Покинув порт, Аахен вздохнул спокойно. Любезный экскурсовод предложил Свалоу сходить на спектакль искусств, а по пути рассказать им о Намириане и Тенкуни. Различие разных стран виделось невооружёнными глазами, хотя с такой же ясностью была заметна их схожесть. Прямоугольные дома, построенные из чёрного выкрашенного в яркие цвета камня, были плотно прижаты друг к другу. Каждый дом напоминал художественную картину, будто хозяева соревновались у кого краска и кирпич цветастее и красивее. Только серые канализационные трубы слегка портили фасад. Примерно в каждом доме находилась лавка или ресторан. Конечно, шум стоял неимоверный. В нос бил запах лошадей и почему-то гари. Несмотря на сплющенные дома, улицы были широкими, однако в центре любой из улочек непременно стояли на виду у всех храм или модный салон, парикмахерская или школа. Все значимые здания имели круглую крышу, покрытую мозаикой с картиной.
— Это остатки давних традиций, — сказал Мэтт. — Было время, когда тенкунцы верили, что мы, маги, являемся детьми богов, и поэтому они стремились сделать каждый дом похожим на храм на зависть путешественникам-манарам.
— А теперь не верите, но всё равно так строите, — подметила Нулефер. — Вот тот зверинец, кажется, построили недавно.
— Так я не говорю про веру всей страны, — засмеялся Мэтт. — Зверинец частный, а что у его хозяина в голове… А сменим тему!
— Она для вас неприятна?
Мэтт хмыкнул и прошёлся съедающим от любопытства взглядом по Нулефер.
— В последнее время разговоры про магов и манаров часто заканчиваются плохо. Не все в нашей стране довольны тем, что к нам толпой едут манары, порождая других манаров. Шутка в том, что маги покидают Тенкуни, там у них непременно будет работа и куча денег, а манары хотят сделать своих потомков магами, вот и едут. Ох, извините, что посвящаю вас в наши внутренние проблемы!
Это был которой раз за час, когда Мэтт извинился. Его робость ни в какую не шла с должностью младшего помощника посла, как представился он. Он стеснялся того, что видит Нулефер — самого необычного мага всех времён — того, что проводит экскурсию, того, что хочет говорить о магии, а работа требует показывать страну.
— Мне это очень интересно! — воскликнула Нулефер. — Так что, в Тенкуни не все дружны?
— Да дружим мы обычно, только вот магической страной скоро перестанем быть, — Аахен вздохнул, впрочем, без печали. — Маги уезжают, манары приезжают, благодаря правилам о зачатии на свет появляются одни маголишённые. Дирито и Сенистра нашу страну вообще превратили в механизм по производству манаров. И шутка в том, иностранцам мы можем закрыть ворота, но диритчан и сенистрицев нет, наши же граждане! Живут где хотят, и рождают, где вздумается! За четыреста лет, пока мы владеем этими островами, они численность магов в самой Тенкуни вдвое уменьшили. Тут товарищи одни говорят, что гнать острова в шею из государства, так, сумасшедший Агасфер, они занимают такое стратегическое место в океане! И к тому же богаты на лес, на ресурсы, на территорию!
Аахен посмотрел на Нулефер, смущённо отвёл взгляд в сторону и тут же взглянул в глаза:
— Когда я узнал про тебя — разрешишь на «ты» обращаться, четыре года ж разница? — у меня появилась гипотеза. Магия уходит из Тенкуни в Зенрут. Нулефер — ты первая ласточка новой эры. Я считаю, что магия это некая физическая невидимая энергия. Ну вроде электричества, звука. Она изучаема, она материальна. Из-за того, что место скопление магов теперь Зенрут, то эта энергия начинает появляться у вас. Будут ещё дети, рождённые с магией. Может, в Зенруте уже пять, десять, сто детей-магов! Вы — прибежище магов, вы — место залежей сероземельника. А мы…
Раздался резкий оглушающий звук и снова почувствовался запах гари. Из угла выехала телега. В неё не были запряжены лошади, она не управлялась винамиатисом. На крыше телеги была пыхтящая труба, сзади вылезала ещё одна труба, с которой шёл чёрный едкий дым. Внутри сидел мужчина и крутил круглую металлическую штуку.
— Что это? — удивилась Ханна.
— Машина, работающая на паре, — ответил Аахен. — Могу вам показать машины, передвигающие на так называемом двигателе внутреннего сгорания.
— Медленно едет… — протянула Нулефер.
— Ну всему своё время, мы лишь недавно стали осваивать личный транспорт, — кивнул Аахен. — Сколько вы добирались до Тенкуни? Три-четыре дня? А хочешь, удивлю? Можно с помощью пара или электричества построить корабль, который за день преодолеет это расстояние! Их уже пускают в ход, я был одним из первых, кто прокатился на таком корабле!
— Да ну? А почему тогда в Зенруте о подобном я не слышала?
Аахен захихикал. Нулефер и её маме показалось, что юноша хотел показать таинственный смех всезнающего учёного, но получилось довольно… мило.
— Потому что мы скрываем эти изобретения. Нам выгодно, чтобы соседи жили на винамиатисе, часть денег от его зарядки маги приносят в казну Тенкуни. Я говорю, у меня появилась гипотеза. Это столетия назад Тенкуни была древней страной волшебников, которые ходили в балахонах и ни черта не мыслили даже в работе огнестрела. Всё меняется, мы за технический прогресс, а вы привязаны накрепко к винамиатису. Хочешь, я кое-что покажу? Нет, не машину, лучше!
Аахен схватил Нулефер и Ханну за руки и побежал. Он привёл их в ателье «Цвет». Это был маленький домик, в котором находилось всего два человека.
— Садитесь. Вы увидите то, что называется фотоаппарат. Не двигайтесь минут двадцать!
Ханна и Нулефер присели на диван. Аахен поправил им причёску, прогладил платья и дал знак человеку, который держал странную громоздкую коробку. Его напарник поднял руку к потолку и комнату ослепил резкий свет.
— Не пугайтесь. Сейчас зима, солнца нет, поэтому маг света и тьмы создаёт нужные условия.
Как долго пришлось ждать! Свалоу устали, спины их затекли, от светящего наверху шара выступил пот. Ханна даже подумала, что сейчас получит загар. Но вот настал конец их пыткам. Аахен взял бумажку и протянул фанесам. На чёрно-сером фоне были нарисованы Ханна и Нулефер, с немыми лицами, уставшим серьёзным взглядом. Красоту их белоснежных шалей было вообще не заметно, а сами они напоминали людей, сидящих в позе узников, приведённых на допрос.
— Интересная вещица, — сказала культурно Ханна, не показывала разочарование, когда они покинули ателье. — Но мы в Зенруте не мучаемся, когда хотим себя изобразить.
— И карточки у нас цветные, — добавила Нулефер.
Она залезла в кошелёк, который был в дамской сумочке, и достала карточку их семьи. Карточка была сделана всего за пару секунд, Свалоу даже не пришлось напрягаться тогда. Их горничная лишь направила мысль на винамиатис, и семья из пяти человек, занятая игрой в мяч, запечатлелась на бумаге. В цвете и с радостью.
— Так всё впереди! — воскликнул Аахен. — Яблоко не сразу вырастает. Вы только подумайте, Нулефер, фанеса Свалоу, сколько времени создаётся ваш винамиатис? И он может сделать только десять таких карточек, ну двадцать, если не ошибаюсь. А этим фотоаппаратом можно будет до бесконечности рисовать человека! Это называется наука! Я не люблю магию, раньше она была полезна, а теперь только тормозит страны и замораживает мозги людям. Вот увидите, придёт время, когда мы заживём приборами, которые создал человек, не магия! Стойте, я вру! Я люблю магию, её природа неизвестна пока ещё никому, и я всё время копаюсь в ней, пытаюсь разгадать. Действительно, что я тут ляпнул? Не люблю магию… Магия создана, чтобы изучать её, а я хотел бы стать учёным.
— В роли учёного вы смотрелись бы лучше, — слабо слышно прошептала Ханна, усмехнувшись.
— Так ты почти учёный? Что ты знаешь об Юрсане Хакене? О Йосеме Окровавленном? О Чёрном океане? — не сдержавшись, вскричала Нулефер. На её громкий крик обернулись прохожие, но Нулефер плевала на чужие взгляды, на свою взбалмошность. Последние дни она только и бредила историей Хакена, и простое упоминание постороннего человека о тайнах и загадках сразу же из реальной жизни возвратило её записи дневника.
— Я ещё не учёный. И научную область даже не выбрал… Мне всё в мире интересно! Не знаю, на чём остановиться. Про Хакена я могу рассказать, начиная с его младенческих лет, — ответил Аахен. — Великий был человек! Йосем тоже знаменитая и мощная личность, но со прибамбасами, он считал себя сыном вашего Неонилиаса. Про Чёрной океан тоже знаю много чего, но не уверен, что хоть одна из тысячи красивых легенд о нём правда. А почему тебя волнуют такие разные вещи? Вроде Хакен, океан и Йосем не связаны…
— Ну я нашла личный дневник Хакена… — в эту минуту Нулефер пожалела, что позволила отправить её вещи в гостиницу. В чемоданах с одеждой, в шкатулке под замком хранилась манящая тетрадь. Изредка она выпускала дневник из рук, он даже стал заветнее сероземельника Уилла. Решив, что затыкать себя было бесполезнее, тем более перед ним, человеком, который знает о Чёрном океане, по крайней мере, больше её самой, Нулефер живописно, подробно, чуть ли не повторяя каждое слово, пересказала дневник. Она пронзительно смотрела на Аахен, уж не считает он её ненормальной.
— Ничего подобного не слышал! — вскричал Аахен. — Да… да… я припоминаю, что Хакен хотел покорить океан, но попал в плен к пиратам. Но звери, превращающиеся в людей… Даже не знаю, что сказать. Но я заинтригован!
— У вас есть библиотеки, архивы, где бы я могла побольше разузнать насчёт путешествия Хакена? — кричала сильнее Нулефер.
— Могу хоть сейчас отвести тебя туда! — воскликнул Аахен и застыл.
Через дорогу в их сторону шли двое вооружённых мужчин в форме. Чёрный мундир с серой ленточкой, чёрная фуражка, белые штаны, сабля за поясом; один пальцами играл с маленьким огоньком.
— Бежим! — завопил Аахен и схватил Нулефер за руку. — Быстрее!
— А моя мама? — задыхаясь, побежала за ним Нулефер.
— Её не тронут! Они пришли за тобой и мной!
— Но это же полицейские!
— Это бдящие оруженосцы. Они созданы выполнять приказы сверху, и они не любят, когда их иностранцы сравнивают с полицейскими, это большое для них оскорбление, унижение их могущества.
Аахен бежал, сломя голову, таща за собой перепуганную Нулефер. Они выбежали на площадь, едва не попали под копыта лошадей. Аахен остановился. Ничего не разбирая перед собой, распахнул дверь кареты, толкнул вовнутрь Нулефер, сел сам и крикнул:
— Нам по пути! Трогайте!
— Аахен, ты не ошибся с каретой? — тихо промолвила Нулефер, ловя на себе удивлённые и печальные взгляды закутанных во всё чёрное людей.
На окнах висели тёмные занавески, всхлипывала женщина, перед Нулефер и Аахеном стоял гроб.
— Чёрт, это катафалк! — ругнулся Аахен. — Не разглядел.
— Я не поеду! Не поеду с покойником! Остановите карету! — завизжала Нулефер. — Аахен!
Юноша кивнул и, не раздумывая, снова схватил её за руку и выскочил из кареты. Аахен не позабыл правила этикета и перед прыжком крикнул скорбящим:
— Примите мои соболезнования!
Они выпрыгнули на полном ходу, даже не убедившись, что улица свободна. Но как на беду за площадью был рынок. Со всей скорости Нулефер и Аахен упали на прилавок с овощами. Помидоры, свекла, толчённый перец мигом оказался на них, Аахен потерял записную книжку и, пока отчаянно пытался её найти, поскользнулся и неудачно приземлился на ящики с картошкой. Но он не растерялся, отыскал Нулефер и снова побежал.
— Я вам всё восстановлю. Обещаю! — крикнул вслед обескураженным торговцам.
Грязные, измученные, напуганные, Нулефер и Аахен всё же достигли здания центральной библиотеки. Нулефер хотела проклинать своего сопровождающего, уж никакие похождения по мятежной Конории не могли сравниться с удираньем Аахена от бдящих. Она вспомнила о маме, но Ханна и все остальные не заставляли так тревожиться, как-то, что может прямо сейчас она подтвердит свои догадки об абадонах. Вычистив грязь водой из ближайшего фонтана, они с Аахеном зашли в библиотеку. Тот повёл её сразу в старинный архив.
— Что вас интересует? — спросил библиотекарь.
— Мне нужно всё, что у вас есть об Юрсане Хакене, — не скрывая радости, ответила Нулефер. — Всё! Его биография, воспоминания современников, его научные труды, работы, написанные другими людьми о нём. В общем, всё, где встречается имя Хакена. Книги, журналы, дневники, газеты, очерки… Всё!
— Просьба, собрать литературу, как можно быстрее, — настойчиво потребовал Аахен и отошёл с библиотекарем.
«Может, мне попросить выдать книги о Чёрном океане?» — подумала Нулефер. Однако наглеть она не хотела, да и тратить своё время на тысячи сказок тоже. Ещё в Конории она начиталась достаточно версий, и ни одна не была связана с абадонами. Через минуту Аахен вернулся и сказал, что придётся подождать. Они вышли в коридор и сели возле окна. Из него открывался хороший вид на одну из площадей Намириана, на ту самую, где шёл спектакль искусств. Маги соревновались за звание самого красивого кудесника. Это было поистине захватывающее зрелище. В небо взмывали сотни ярких, как звёзды, огни, перекручивались, сражались друг с другом и взрывались салютом. Вот летит огненная стрела и, бац, её разрушает водный щит. Преграда из листьев лианы, и тем временем маги земли сооружают каменный дворец. Ни на минуту не затихало светопреставление, на крохотной площади воцарялась то ночь, и вылетали стаи летучих мышей, то день, и по гранитной плитке танцевали лошади. Шумное представление и библиотека — две противоположности, что ненавидят друг друга, но в Тенкуни они стояли в одном месте и ладили.
— Аахен, а какая у тебя магия? — весело спросила Нулефер.
— А ты угадай, — растянул он губы в улыбке.
«Наверное, хочет, чтобы я назвала его огневиком, — от Нулефер не ушла маленькая гордыня, что появилась на лице парня. Но на могущественного огневника Аахен не походил. На его скромное лицо сложно было подобрать магию, хотя Нулефер знала, что определять магию по внешности, это всё равно что давать человеку характер чисто из-за его ровного или кривого носа. — Ну, учитывая, как ты пронзительно смотришь на меня пронзительно, будто что-то впитываешь, я бы назвала тебя мыслечтецом.
— Мысли я могу читать, — засмеялся Аахен.
— Хорошо, отгадай теперь ты, какое слово я задумала, — бросила вызов Нулефер. Над словом она долго не думала, взглянула окно, увидела птицевещателя с соколом и загадала эту птицу.
Аахен присмотрел к ней и сказал:
— Твоё слово — молоко.
— А вот и нет! — обрадовалась победе Нулефер. — Я думала о соколе. Плохой из тебя мыслечтец.
— Вообще-то, прекрасный. Я ведь узнал твоё слово. Правило мыслечтеца номер один — позволь жертве самой рассказать о себе правду. Самое лучшее это чистосердечное признание, магам остаётся только сверять правду с ложью. И, впрочем, я знал твоё настоящее слово, его легко было отгадать. Ты посмотрела на птицу, и я это уловил, — Аахен похлопал дружески девушку по плечу. — Это я так, балуюсь иногда мыслями. На самом деле я растеневик.
Он подошёл к цветочному горшку и оторвал пожелтевший росток. Одного взгляда юноши хватило, что стебель позеленел и на нём распустился фиолетовый цветок. Нулефер безобидно засмеялась, вот уж точно какая магия подходит зубриле Аахену.
Только она протянула руку к цветку, как в двери раздался хлопок и в коридор вбежали десять вооружённых саблями, револьверами и воздушными потоками оруженосцев. Рядом с ними стояла бледная Ханна.
— Вот он похитил мою дочь! О, Нулефер! — Ханна подскочила к дочери и заслонила от Аахена. — Отойди от него, этот человек самозванец!
Один из бдящих, державший наготове водную петлю, как у Урсулы, рванулся к Аахену. Ещё немного и петля бы скрутился бы парня, а за ней последовали бы настоящие наручники, что приготовил его напарник. Но только вода коснулась Аахена, оруженосец изменился в лице, отпрыгнул назад и пролепетал:
— Вы? Старейшина Тверей? О, простите, господин Тверей, не признали!
Он щёлкнул пальцем, и по его команде все бдящие спрятали оружие. Аахен стыдливо опустил глаза в пол. Уголок губ криво дёрнулся, однако сам юноша ничего сказать в своё оправдание не мог. Нулефер так и застыла, секунду она приходила в себя, проговорил раз десять про себя: «старейшина, старейшина» и вскричала:
— Ты тот самый молодой старейшина? Аахен Тверей? Зачем ты меня обманул?
— Нам бы не дали нормально с тобой поговорить, начались бы одни официозы, — понуро ответил Аахен. — Я хотел лично, без чужих глаз увидеть первого зенрутского мага! Понимаешь, я хотел изучить тебя! Ты ценнейший экземпляр.
— Ах я экземпляр! — покраснела Нулефер и топнула ногой. — За эти слова я с тобой такое сделаю! Такое! — она замолкла. «Что я сделаю старейшине на глазах бдящих? Они меня в порошок за Аахена сотрут». — Мама, пошли. Видеть его не хочу. Экземпляр во мне нашёл, хам!
То, что Аахен оказался старейшиной, успокоило Ханну, она ведь представляла самое худшее. Аахен провернул с ней и дочерью чудную аферу, всё, что он наплёл, было выдумано буквально на ходу. Даже гостиница была сочинена в ту минуту, когда его приняли за экскурсовода, Аахен просто приказал своим людям отвезти вещи Свалоу в ближайший трактир, хотя на самом деле в посольстве хотели, чтобы маг воды и её мама находились в доме рядом с ними. Как только Нулефер освободилась от «похищения» Аахена, ей велели срочно приехать в Броциль, так назывался дворец, где сидело правительство Тенкуни.
Её ждали делегации учёных, маготолкователей, богословы и, конечно же, политики. Встречи растянулись на часы. В Нулефер и её маму впились светопоглощающие стёкла, устремились расспросы вещателей, над головой жужжала странная коробка, которую маги называли «радио». Всё это было так утомительно, и главное, не ощущалось дуновение магии, которое в гремучем веселье охватывало все намирианские улочки. Маги между собой хвастались своими новенькими сюртуками, блестящими сапогами, обсуждали избранных старейшин и предугадывали, как будут звать ещё трёх новых старейшинах на следующие выборы через три с половиной года. Тенкунцы с красивыми улыбками на лице задавали Нулефер скользкие и неприятные вопросы, не хочет ли она пополнить численность магов Тенкуни? Во дворце Эмбер Нулефер было не по себе, но здесь она чувствовала одну только гадливость. Если Эмбер и Огастус ещё украшали свой дом ореолом красоты и великолепия королевской жизни, то кроме собственного расчёта магов ничего не волновало. Даже сохранение магии в стране было где-то на задворках, они бы пустили к себе миллион манаров, только бы шла выгода.
— Нулефер, закончились времена, когда маги заботились о магии и видели в ней искусство, — шепнула во время перерыва Ханна и обняла дочь. — Но если ты продолжить искать в магии какой-то сверхъестественный след, я буду с тобой рядом, до конца твоего пути.
Самой магией и силой Нулефер интересовались только люди из Магического Братства, самой могущественной и сплочённой организацией в мире. Это были суровые воины, хмурые наёмники, живущие битвами и войной, разрушающие чужие страны и обогащающие свою родину деньгами, на которые их покупали иностранные короли. Воины Братства спрашивали про уровень силы Нулефер, предлагали ей отречься от мирского пути заряжательницы винамиатиса и посвятить жизнь борьбе, войне и славе. Когда воины разговаривали с Нулефер, все учёные и вещатели робко держались в стороне.
Когда закончились знакомства с учёными и вещателями, началось самое для Нулефер волнующее — встреча со старейшинами. Все десять правителей пригласили её с мамой к себе в зал заседаний, говорили практически о том же самом, что и вещатели, только с должным вниманием продумывали каждое своё слово. О магии шло мало разговоров, что неудивительно, ведь шестеро старейшин были манарами. Больше беседа уходила в сторону недавнего зенрутского восстания, добычи сероземельника и чью бы Нулефер заняла сторону, если бы в Тенкуни маги объявили войну манарам. Особенно интересовался мнением девушки первейший старейшина — седовласый длиннобородый Ваксма Видоном, записывающий её ответы с помощью щелчков на своеобразной машинке. Аахен держался стойко, наверняка, о его поступке знали все, но он и вида не показывал, что, никого не предупредив, совершил наглую выходку, несоответствующую его должности. Он снова перешёл на «вы», не допускал вольностей о науке, однако случайно вспомнил Агасфера и затонувшую Абадону. Да и под конец не удержался, и сказал, что на днях Нулефер и её маму хочет видеть его семья.