Отщепенцы и пробудившиеся

      Пышнотелый король потирал от предвкушения руки. План ему нравился, и разговор тоже. Как всё удачно складывается! Позади него предупреждающе кашлял генерал, присягнувший на верность. Ну и чёрт с ним! На то он и король, что хочет, то и говорит!       — Я согласен на треть Санпавы, но я сам выберу, какие территории мне взять. А так я согласен. Согласен, поверьте!       Регент Геровальд говорил ровно. Когда молчал, то губы его были плотно сомкнуты. Он не подавал радости — как же хорошо работается с королём Иги! Великолепный старик! Прекрасный собеседник, понятливый и уступчивый. Вот только фигура генерала Шенроха, застывшая каменным изваянием за спиной Иги не внушала доверия Геровальду.       Встреча Геровальда и Иги проходила впервые. До этого дня их разговоры были лишь при винамиатисах. День, однако, когда королям пришлось встретиться, наступил уж очень быстро, замечал Геровальд. Не прошло и года с его решения начать войну с Зенрутом, а уже обсуждались главные вопросы. Для Иги тоже время пролетело быстро, и он понял одну незатейливую вещь — королём быть скучно. Долгие переговоры взялись его утомлять.       Но пока Иги держался. А всё благодаря смекалке Геровальда — он просёк, что пожилой король любит шербет и приказал принести его вдоволь. Геровальд и кабинет для разговора выбрал весьма подходящий: свою комнату отдыха с голубоватыми успокаивающими обоями. За спиной Иги стоял Ирвин Шенрох. На генерале красовался серый мундир, на плечах прикреплены были уже не зенрутские, а иширусткие генеральские погоны. Шенрох предпочитал стоять в левом от Иги углу, куда падала тень от лампы. Так он старался прятать ужасные послеожоговые рубцы, заполонившие его лицо.       — Уважаемый Иги, у меня четыреста тысяч человек. У вас на войне будет двести тысяч человек, — твёрдо заявил Геровальд.       — Да, вы правы, — закивал Иги.       — У Зенрута всего лишь шестьсот тысяч, союзников сред манаровских стран он не нашёл и не искал, которые бы дали ему свою армию.       — Да, да, у нас большинство.       У Геровальда появилось внезапное желание помассировать виски. Как же его раздражало умное нахохлившее лицо Иги, за которым скрывалась пустота.       — Дела, казались, хорошо складываются. Я надеялся, что мы сможем начать войну ещё раньше лета. Но недавно стало известно, что Зенрут получает тридцать тысяч тенкунских магов, а мы с вами по пятнадцать тысяч. Вы понимаете, что это значит, уважаемый Иги?       — Преимущество в магии у Зенрута? — Иги заморгал. Геровальд так надеялся, что хоть до такой простой истины Иги догадается сам и не будет спрашивать у него непонятные вещи.       Геровальд услышал слабый кашель. Шенрох едва заметно шаркнул ногой. Неловкая пауза. Вдруг Иги понял, что от него хотят.       — Но у нас в своих магах нет нужды. Я мобилизую десять тысяч, вы можете столько же, — сказал он, пытаясь звучать как можно умнее.       — В рядах Зенрута без того служат двадцать тысяч магов. И скажу вам с уверенностью, если тенкунцы попадут в сердце Чёрного океана и живыми вернутся обратно, старейшины на радости подарят Зенруту ещё больше магов. Мы не можем дожидаться лета.       При этих словах Иги помрачнел. Стоящий позади Шенрох вздохнул. И Геровальду показалось, что он сделал шаг вперёд.       Нет, не показалось. Шенрох вышел из тени Иги и встал рядом с ним по левую руку. Его обезображенное лицо было ужаснее, чем могло показаться. Лучше бы Шенрох с пренебрежением отнёсся к этикету и прямо перед правителем Камерута стоял с чёрной непроницаемой маской! Иширутские погоны хорошо шли к лицу Шенроха. К прежнему лицо, мужественному и правильному, без единой лишней линии. А к этому… Геровальд и его советники хотя бы один раз, но каждый задумался, не страшно ли Иги находиться рядом с Шенрохом?       — Ваше Регентство, — произнёс генерал. — Зенрут выигрывает по численности войск и магов. Бесспорно, наша оплошность, что мы упустили Тенкуни. Зенрут со своим кораблём, посланным в Чёрный океан, выторговал себе удобные позиции. Но не всё потеряно. На нашей стороне население Санпавы и, пока ещё не поздно, у нас есть возможность внезапного нападения. Зенрут, страдаемый внутренними распрями, не ожидает от нас атаки в ближайшие месяцы. Войну, по всем его источникам, мы готовим к лету… Пока не упущено время, мы должны переманить к себе населения Санпавы. Пока не поздно. Зенрут не дурак, известно ему, что сбежавшие благодаря освободителям рабы находят пристанище в Ишируте и Камеруте, а большинство мужчин из них попадают прямиком в нашу и вашу армии. Ваше Регентство, жители Санпавы в своих домишках могут сыграть немалую роль, если мы убедим, что пришли не против них, а против Эмбер.       У Геровальда появилась улыбка, которая быстро исчезла. Ну хоть с кем-то можно вести диалог.       — Камерут давно работает с зенрутским населением, — сказал он. — Но следует признать, что обвинение Джексону Мариону за один день перевыполнило план нашей работы. Кто бы мог подумать, что Эмбер и Огастус захотят потерять Санпаву ещё до начала войны.       Иги расхохотался.       — Да, никто не подумал! В тот же день в Санпаве бунт был, хоть сейчас и нападай!       Геровальд и Шенрох переглянулись и, кажется, поймали во взгляде друг друга сочувственное взаимопонимание.       — Раз зашла речь о Зенруте, я считаю должным позвать в наш разговор их, — туманно сказал Геровальд.       Как всегда Иги захлопал глазами. Шенрох кивнул ему, мол, не забывайтесь, Ваше Величество.       — Позовите Тимера Каньете и Карла Жадиса! — крикнул Геровальд гвардейцу.       Дверь отворилась, и они вошли. На Карле был чудный белый костюм, изысканно переливающийся с его золотистыми волосами. Тимер был одет поскромнее, в чёрный пиджак, увенчанный белым галстуком.       — Здравствуйте, Ваше Регентство. Здравствуйте, Ваше Величество. Здравствуйте, генерал Шенрох, — сказал Карл, поклонившись.       — Здравствуйте… Приветствую всех, — через небольшую паузу выдавил Тимер и отвесил через силу поклон.       Генерал Шенрох хотел прыснуть со смеху. Ещё бы чуть-чуть, и он стал бы похожим на своего короля — хохочущим, вытирающим от смеха слёзы. Не ожидал так не ожидал встретить столь знакомые лица не где-нибудь в лесу или на фронте, а во дворце. Да, высоким приёмам король радует освободителей. А он-то думал, что Геровальд общается с Тимером через своих агентов, сам и близко не подходит к этому страстному любителю перерезать чужие шеи.       — Докладывайте, — изрёк Геровальд.       Тимер насупил брови, он осмотрительно разглядывал Иги и Шенроха, пытаясь понять, другом или врагом для него будут иширутский король и генерал, взявший чужие погоны на свои плечи. Кажется, об Иги всерьёз думать нельзя. Но Шенрох, что он всё какие-то жесты подаёт своему королю?       — Ваше Регентство, — заговорил Тимер. — В течение последних месяцев мною и моими людьми были убиты генералы Авлерский, Лендин, Толрак и Забрианский, представлявшие гордость Зенрутской армии. Также были уничтожены шестнадцать видных генерал-полковников, генерал-лейтенантов и прочих генералов да полковников. Отмечу, что Зенрут потерял военный склад, который мы подорвали два месяца назад. В гарнизонах уже намечается смута, ведь стоять рядом с офицерами становится опасно, солдаты боятся, что в это время мы захотим подорвать офицера. Однако замечу, что Кровавое общество не изменяет своим целям — уничтожение рабовладельцев. Честно скажу, нам приходилось тщательно выбирать день, когда генерал или владелец военного завода находится рядом с пособником рабства. Не все же погибшие генералы держали рабов. А народ уже обвиняет во всех грехах королеву и открыто высказывает недовольство предстоящей войной. Мы не скрываем от него документы, сворованные у погибших офицеров.       Геровальд рукой дал Тимеру знак остановиться.       — Благодарю, фанин Каньете, ваша работа не оценима. Уважаемый Иги, — он разговаривал уже с королём. — Зенрут подрывается изнутри, это моя заслуга. Не скрываю от вас, что Камерут снабжает освободителей всеми необходимыми для террора средствами. Морально Зенрут уже перестал быть готовым к войне.       — Хорошая работа! Но последователи Мариона подрались насмерть шестицу назад с отрядом зенрутских военных на границе Санпавы и Иширута, — заявил без хохота Иги. — Вот кого благодарить необходимо.       Тимер кивнул королю.       — Да. Боги благословляют нас всех.       — Хм, и кто же прибил этого принца? — задумчиво обратился Иги в пол. На лбу заиграли большие морщины, король отодвинул от себя тарелку с шербетом. — Тимер, Карл, вы знаете Мариона, ответьте, это была его работа? Я не могу сложить у себя в голове мозаику. Марион сам, не поощряя задание своим помощникам, нашёл Тобиана, испортил винамиатис, был на публике всё это время и ни разу не выдал себя. Его допрашивали сразу же после восстания, но он молчал. Но как только его помиловали, он заговорил! Не подумайте, что я заинтересован в деле убийства Тобиана, но мне хочется знать, как же так вышло? Что-то подсказывает мне, что Афовийские сами убили мальчишку. Уважаемый Геровальд, ох точно! Эмбер ещё тогда активно вашего дядю недолюбливала! Вашего дядю пытались обвинить в похищении и в дальнейшем убийстве принца! Это Эмбер убила Тобиана!       Не будь он королём, Геровальд и Шенрох зааплодировали, что обнаружили в Иги зачатки глубокого ума. Мысль, что Тобиан мог и не случайно, в ходе роковой ошибки, погибнуть, посещала их и ранее.       — Эмбер глупее, чем я думал, — сказал Геровальд. — В нынешнее неспокойное время крайне нерассудительно лишаться поддержки Санпавы. На этой земле стоят камерутские войска со времён Иширутской войны, за неё будет новая война и, Боже, как глупо настраивать против себя жителей Санпавы!       — Может быть, у Эмбер не было другого выхода, — произнёс Карл, стоявший чуть подальше Тимера. — Мы не знаем положения дел в королевской семье и отношения Эмбер с советниками. Но да будет известно одно! Зенрут проиграет! Да сгорит он под нашей яростью!       Карл вскричал эти слова с такой пылкостью, ненавистью, что обратил на себя внимание всех. Как не вязался образ неистового жертвенного освободителя с этим утончённым человеком, который каждый день усердно трудился над своей причёской и подбирал прекрасные наряды. Первое впечатление о Карле Жадисе всегда обманывало людей.       Геровальд повернулся к нему и отрезал:       — Нет. Наша цель — завладение Санпавой. Я не создаю стихийную войну, Зенруту хватит и потери Санпавы. Наша цель это Санпава. Да благослови нас, Боже… — прошептал Геровальд.       — Благослови, — повторил ему Иги.       Короли притихли, помолившись. Тимер и Карл бросили любопытный взгляд на Шенроха: генерал стоял с плотно сжатыми губами.       — Когда Тенкуни выдвинется в Чёрный океан? — тишину прервал Геровальд.       — В кислоре, — ответил Иги.       — Так что? Начинаем войну зимой? — азартно прозвучал голос Геровальд.       — Да, — вместо короля глухо произнёс Шенрох. — Так мы застанем Зенрут врасплох, если начнём войну раньше его.       Соглашение было установлено. Дальше Тимер и Карл не были нужны Геровальду и о них не хотел думать Иги. По приказу Геровальда они покинули королевский кабинет и около двух часов ходили по коридорам Торжественного дворца. Возвращаться обратно в Зенрут король Камерута пока не дал разрешения, Тимер и Карл ждали, когда же он вновь позовёт их к себе с новым поручением. «Значит, война будет зимой, — думал Тимер. — Как интересно, будет ли Зенрут готов к нападению. Уж надеюсь, Геровальд и Иги за год подготовили свои армии».       Пока они ходили по чертогах дворца, разговаривая о будущих поставках динамита и револьверов от Геровальда, Ирвин Шенрох освободился. Иги пылко желал познакомиться с камерутскими театральными актёрами, о которых слава гремела на весь мир. Геровальд не мог отказать гостю в скромном подарке. Шенроху среди кружевных розовых платьев и птичьих масок делать было нечего, возле зала с рыцарскими доспехами и щитами, былым величием предков Геровальда, он нашёл Тимера и Карла, собиравшихся осмотреть второй этаж дворца.       — Почему ты пришёл сюда? — усмехнулся Карл. — Рыцарская честь не для тебя. Воин неустанно предан лишь той стране, которую поклялся защищать.       — Ты ещё вспомни, что я пошёл восстанием на свою королеву, — грубо ответил Шенрох, подойдя ближе к Тимеру и Карлу.       Тимер хотел было протянуть ему руку, дабы пожать её, но остановил себя. С Шенрох он не виделся достаточно давно, со дня поражения Крылатого общества. Вроде Шенрох и союзник ему, как Иширут Камеруту, но генерал, перешедший на следующий день под покровительство другого короля… Шенрох на неосязаемом уровне отталкивал Тимера. Да и внешним видом он не говорил, что рад встрече с прошлыми соратниками. Тимер уже не союзник, не лидер храбрых освободителей. «Ты пал ниже некуда», — чётко мелькало презрение в глазах Шенроха.       Хорошая идейка! Зайти в зал с рыцарскими доспехами и пропеть речь о не нарушаемой чести освободителя и зыбкой клятве генерала. Но не сейчас Тимер не стал испытывать Шенроха. Они всё же на одной стороне.       — Ирвин, — сказал Тимер, облокотившись на лестницу, — Иширутское военное руководство не ругалось, когда Иги дал тебе место в верховном генеральном штабе? Военные — люди не последней чести, и тут ты такой распрекрасный мятежник.       — Тебя так уж волнуют мои взаимоотношения с местными генералами? — хмыкнул Шенрох. — Не открою тебе истины, сказав, что без сложностей не обошлось. Но без меня Иги и десяти тысяч солдат не набрал бы! Я вытащил его армию из такой тьмы, что ещё десять лет и иширутчане дрались бы палками в рваных рубахах! Иги неплохой человек, но королю Иги нужна опора. Я бы сказал, регент, принявший его обязанности вследствие… запоздалого взросления.       — Ты даже прочие обязанности Иги выполняешь? — спросил Карл.       Шенрох улыбнулся уголками губ.       — Не выполняю, а помогаю. Но ты в чём-то и прав, я и генерал, и советник.       — И прачка, и швея, и повариха, — засмеялся Карл.       Шенрох не показал обиды. Да, его лицо изменилось. Карл и Тимер остались такими же. Карл всё также поражал его удивительной степенью смешения его светского внешнего вида с внутренним яростным мятежником. Тимер был по-прежнему мрачен, неразговорчив, на хмуром лице ни разу ещё не проскочила искра веселья.       — Что будете делать, когда начнётся война? — спросил Шенрох.       — Ты ещё спрашиваешь, — поспешил ответить Карл. — Не оставим Зенрут в покое. Твой король и Геровальд хотят всего лишь завладеть Санпавой, судьба наших сограждан в остальных пяти провинциях Зенрута его заботит меньше, чем меня жители Камерута. Зенрутчане предоставлены нам и только нам.       — Часть победы мы получим уже когда Камерут и Иширут завладеют Санпавой, — сказал Тимер. — Рабы на разделённой земле обретут свободу. Так я и мои друзья спасут хотя бы людей Санпавы.       Шенрох не возражал. Да, невольные люди станут свободными. Да, исчезнут ошейники и цепи. Но это только в Санпаве. Или же Тимер захочет, чтобы Геровальд и Иги пошли дальше? Иги не против великолепной войны, но Геровальд… Грозный ненавистник Зенрута со времён юности он, оказывается, умел довольствоваться малым.       — Аааа!       Над головами пронёсся звонкий крик. Послышался скрежет колёс и звук падающего метала.       Тимер вскочил и бросился вниз. Карл и Шенрох ничего не смогли понять, лишь услышали хлопок с перил лестницы. И то, как Тимер сам падает на спину под тяжёлым весом.       Через секунду они увидели: на первой ступени лестнице, у перил лежит опрокинутая коляска. А на животе Тимера сидит ребенок.       Маленький мальчик от страха даже не плакал. Забыл, что такое реветь! Он слабо поддёргивал плечами и мычал без слёз. Тимер осторожно, боясь лишнего своего движения, приподнялся и обнял мальчика. Лицо Тимера побелело, руки дрожали, да и голос тоже.       — Ты в порядке? — прошептал он.       Мальчик никак не обратил внимания на его слова.       В ту же секунду Карл понял, кто упал с лестницы — сам малолетний король Сиджед! Он бросился к мальчику, присел возле него и Тимера и громко сказал:       — Ваше Величество, вы не ушиблись? Позвать лекаря?       Сиджед покачал головой. Тонкая ручка потянулась к коляске.       — Я катался… Коляску тяжело мне крутить, Мариэллла спит, я не хотел её будить. Я хотел поехать на балкон, который возле сада и… И вот, коляска у лестницы упала.       Рука упряма тянулась к коляске, мальчик двигался всем телом, но ноги оставались неподвижны. «Вот он, знаменитый калека. Настоящий король Камерута», — подумал Шенрох с жалостью и поставил перед Сиджедом коляску. Тимер сам усадил короля и встряхнул пыль с одежды. Его движения были плавны, полны заботы, и Тимер, как показалось Карлу и Шенроху, находился в странном, несвойственном ему состоянии. Даже сгладились черты лица у него.       — А вы кто? — любознательно спросил Сиджед, разглядывая незнакомые лица. Отец никогда не знакомил его с освободителями, а Шенроха он и подавно видел в первый раз.       — Иширутский генерал Ирвин Шенрох, Ваше Величество, — Шенрох приложил руку ко лбу.       — Его Величество король Сиджед, рад знакомству, — Сиджед протянул руку для пожатия. Шенроху пришлось её пожать. Рука у мальчика была липкая, в мёде. — А вы кто?       Карл приоткрыл рот, но Тимер остановил его.       — Мы… просто дяди, — ласково сказал он. — Зови меня Тимером, а его Карлом.       Сиджед улыбался. Озорными глазками он взирал на мужчин и радовался только от того, что они говорили громко, не забывая о его недуге. Как часто Сиджеду приходилось переспрашивать людей. Он хоть и был королём, но всё же люди иногда забывались, и говорили тихо. А переспрашивать Сиджеду было стыдно, его отец никогда же не требовал повторять ему вопрос!       — Тимер, Карл, у вас красивые светлые волосы! — с восторгом воскликнул Сиджед. — Ну почему у меня обычные, русые? У моей мамы тоже были красивые волосы, я видел её на портрете. Но отец говорит, что, когда я стану большим, мои волосы почернеют и будут как у него. Генерал Шенрох, у вас тоже обычные волосы, коричневые, у Тимера и Карла красивее. Моя няня рассказывала мне, что у таких людей светлая душа.       Карл приладил к голове причёску, чтобы она не рассыпалась перед юным королем, и гордо улыбнулся.       — Ваши слова попали мне прямо в сердце, Ваше Величество. Если вы назвали меня светлым человеком, да будет так. Одно слово короля правдивее сотни слов, сказанных моими врагами       — Вот уж чудной мальчик! — шепнул Тимер на ухо Шенроху. — Разглядывает твои волосы, а не шрамы, съевшие твоё лицо!       Сиджед увидел, что Тимер что-то говорил генералу, и улыбка пропала с его лица:       — Ну вот, опять не слышу. А когда я был на верху, то я вас хорошо слышал. Вы громко говорили. Тимер, я слышал, вы помогаете людям Санпавы? Вы спаситель?       Сиджед задал невинный детский вопрос. Но чего он стоил! Тимер поднялся с колен, выпрямил спину и оглядел Карла и Шенроха, радостно, почти победоносно. Концы губ расползлись в широкой улыбке, голова упала назад, а руки сжались в кулаки.       — Я спаситель! Боги, да это… Устами ребёнка говорит истина! Дитя, да, да! Дитя, как же ты прав!       — Эй, Тимер, мальчик не о том говорил, что ты подумал, — за плечо Тимера дёрнул Карл. — Он о рабах, которых ты освобождаешь, спросил тебя. А ты что подумал?       Тимер остановился и удивлённо взглянул на своего лучшего друга. Чёртов Карл, как он не понимает, что боги благословили его. Боги! Они вложили в его руки не просто жизнь и свободу рабов, но и всю ценность существования человечества, которым может Тимер распоряжаться по собственному усмотрению!       С лестницы пронеслись быстрые красивые шаги. Спускалась молодая девушка в чёрном платье с белым передником. Худощавая, лучистоглазая, весьма недурная собой. Девушка подбежала к коляске и обняла Сиджеда.       — Мальчик мой, я оставила тебя одного… Прости! Поехали в покои. Всё поехали. Возвращаемся обратно, мы славно поиграем.       — Мариэлла, не увози меня. Эти дяди хорошие.       — Сиджед, ох!       Её вздох не был направлен в пустоту. Девушка смотрела на Тимера и Карла и уводила от них своего маленького короля. Она отказалась от помощи Карла, когда тот предложил ей поднять инвалидную коляску на высокую лестницу. Согласилась лишь на помощь Шенроха, но не сказала ему спасибо.       — Хороший мальчик, — махая на прощание Сиджеду, Тимер сказал Карлу и Шенроху.       — Красивая у него няня, — Карл облизнул губы.       — Они камерутчане, потому для вас и прекрасны, — обратился к прежним товарищам Шенрох. — Карл, сколько зенрутских девушек перестали быть девушками? Тимер, зенрутским детям ты во взрывах отрываешь руки и ноги.       Глаза Карла впились в лицо Шенроха.       — Ты на чьей стороне, сторожила анзорской крепости?       — У отступника нет сторон, — едко заметил Шенрох. — Мои предки были рабами Зенрута, я в прошлом рабовладелец. Во мне течёт иширутская кровь, но присяга дана Зенруту. Кто я? Простой человек, который стремится развиваться сам и приносит долю прогресса в Иширут. Простой человек, не понимающий ваших всевышних замыслов.

***

      Иначе Люси не могла.       Наверное, её назовут эгоисткой. Скажут, что она думает только о себе, не посоветовавшись с мудрыми людьми. Решат, что она возомнила себя самой храброй, умной и сильной. А ещё обзовут дурёхой.       Иначе Люси не могла.       Она всю жизнь ловила на себе лишь презренные или жалостливые взгляды люди. Иногда пустые, проникающие сквозь её тело. «Пустышка», — говорили они. «Комнатный цветок» — либо пели другие. Она гладила, стирала, выносила, заносила, крутилась, выполняя поручения Элеоноры, протягивала ложку к маленькому ротику Тины. И смиренно не поднимала глаз. Она готовила обед, важно кричала Тобиану и Майку, чтобы они бежали в лавку за мукой. И безропотно уходила в угол, когда Тобиан обсуждал с кем-либо, но не с ней зенрутские задачи.       Чем «тогда» разниться с «сейчас»? Люси знала, она только кукла, посаженная на красивое место. Только кукла, неспособная сражаться, помогать. Разница лишь, что одни пройдут мимо неё, другие начнут любоваться. Люси любила в детстве слушать от мамы сказки про принцесс, которых постоянно кто-нибудь похищал, она и сейчас засматривалась историями на стекле, когда прекрасная, наивная и неудачливая принцесса появлялась в сюжете на миг. Дабы притянуть к себе жалостливые слёзы небезразличных зрителей. Но в самой себе Люси бесила её беспомощность и зависимость.       «Казоквар не посмеет причинить вам вреда», — говорит принц Фредер. «Я убью любого, кто обидит тебя!» — кричит Тобиан. «Сестра, я защищу тебя», — заявляет даже Майк.       Иначе Люси не могла. Она видела обратное — её защитники нуждаются в помощи не меньше её. И отец, они не способны его спасти!       Думают, она ничего не видит, не осознаёт. Но друзья, зовущие себя сильнейшими, не замечают, что её книжная полка ломится книгами о жизни осужденных людей в Зенруте. Люси понимала, в силах лишь она встать на ноги и поднять на них сильного, несломленного, любимого своего папу.       Мама не должна знать. Её обсохшие руки гладили Люсино лицо, целовали в макушку Майка, губы слабо шептали:       — Ты молодец, Люси. Ты такая взрослая девочка. Как я надеюсь дожить до своего освобождения!       — Мама, благослови, — просила Люси, улыбаясь. И вот мама недоумённо смотрела на неё проваленными глазами, которые стали невзрачными за месяцы существования за тюремной решеткой.       — Зачем? Что случилось, моя голубушка?. Просто благослови.       Тусклый, разбитый фонарь мигал в тюремной камере. Ветер заглядывал в щели, за стеной грызлись крысы, ругались меж собой заключённые женщины кому принадлежит тряпка-заплатка.       Благословляю», — сказала мама.       Так хотелось сказать маме правду! Нельзя. Она не может разбрасываться словами.       Тобиан лежал дома на диване и смотрел в потолок, хотя его взгляд устремлялся в пустоту. Он даже не задал вопрос, где была Люси, когда она вернулась. Вялый, затихший, задумчивый, отрешённый от мира. Тобиан стал таким, когда узнал о казни Мариона. В которой палачом видел себя. О, его прекрасная способность переживать другим! Люси когда-то восхищалась чувственности Тобиана, её безграничной заботе о людях. Но сейчас… Отрубленная голова Мариона не стоила завядшей души Тобиана.       «Что ты будешь делать?» — спросила Люси его в первый раз.       «Не знаю! Не знаю! Думаю! Придумываю планы побега, помилования, замены приговора! Ничего не приходит в голову. Отстань от меня!»       А сегодня Тобиан держал в руках Житие Небесных Детей и отстранённым голосом заговорил с Люси.       — Я всю жизнь отрекался от богов, боролся с ними, воевал. Но я воевал не с тем врагом, Люси. Не с тем… От богов можно отречься, от своих королей нельзя. Я должен был убить их. Их! Но я перепутал богов, Люси. Перепутал, — тихо и болезненно сказал Тобиан. — Они, если и существуют, то далеко от людей. Это боги. А короли… Люси, я не с теми боролся, от королей невозможно отречься!       Руки лежавшего на кровати Тобиана потянулись к Люси.       — Видишь мои руки? Я не хочу на них крови. Я не допущу этого. Я дурак? Да, я дурак! Не молчи, скажи то, что думаешь. Хочешь поспорить, поссориться? Я согласен. Я склочник, грубиян, я не умею держать себя в руках! Ну же, Люси, не заставляй меня молчать своей мёртвой тишиной! Измываться над собой из-за какого-то неудачника Мариона, это надо ж! Но меня в которой раз использовали. Сколько? Сколько это будет продолжаться? Я считал, что им принадлежит моё тело, но не моя душа. Я не стану убийцей по чужой воле. Право убивать, как и право спасать, принадлежит лишь мне. Люси, меня избрали судьёй и палачом Мариону. Но я не буду убивать без вины виноватого человека.       «Тобиан», — шептала Люси. Что бы выбрала она, будь на его месте? Наверное, молилась. Но Тобиан не умел молиться. Его бог давно умер от Южной смерти. Люси видела, что Конел значил для Тобиана слишком много. В последние дни утром Тобиан вытаскивал из-под рубашки медальон отца и любовался им, перед сном целовал медальон и что-то тихо говорил перед медальоном. Но всегда ли Конел был так дорог Тобиану? Люси не припоминала, чтобы до смертного приговора Мариону Тобиан так сильно любил своего погибшего отца.       И она не хотела, чтобы когда-нибудь она также будет разговаривать с какой-нибудь вещицей, оставшейся от папы. Она не хотела, чтобы её отец тоже умирал.       Люси проходила через большие и тугие двери военной академии имени генерала Гумарда. Она не ждала конечника, а шла прямо туда, где был принц Фредер. Курсанты смотрели на неё, говорили за спиной. Неудивительно! Фредера замечали лишь с двумя женщинами, и одной из них была Люси. Она сидела с принцем у всех на виду в Золотой тарелке, поэтому она имела все права прийти к нему в академию. Второй женщиной Фредера была Урсула Фарар. Каждый пятийник Урсула заезжала за принцем и сопровождала до дворца. В стороне маячила, правда, ещё какая-то графиня Джоанская, с которой будто Фредер, по его же словам, танцует на балах.       — Я пришла поговорить о моей отце, — заявила она Фредеру, когда они скрылись в его комнате. — Я вызволю его с шахт. Освобожу раз и навсегда.       — Как вы это сделаете? — отозвался Фредер. С момента объявления смертного приговора Мариону под глазами принца появились круги.       — Я организую побег моему отцу, — твёрдо сказала Люси, даже не пошатнувшись и не проронив горечи в словах.       — Заключённому? В шахтах? С ошейником? — Фредер сочувственно хмыкнул.       — Да, — с вызовом ответила Люси.       Сквозь открытое окно дул лёгкий сквозняк, от ветра шелестела занавеска. У Фредера в комнате было скромно, но уютно. Маленькая комната помещала в себе умывальный столик, шкаф, в котором висела форма и уличные накидки, письменный стол, стояли две кровати. Люси удивилась, когда увидела кровати, Фредер же, как принц Афовийский, живёт отдельно от остальных курсантов. Но потом вспомнила, что когда-то с ним жил и Уилл. В тех же условиях, что и любой другой ученик академии. Только Уилл был не учеником, а рабом.       Люси сидела с Фредером на одной кровати и уже не чувствовала преграды. Как давно, казалось, были времена, когда она стеснялась разговаривать с казокварским рабом Бонтином из-за его королевского происхождения! Даже вспоминать было смешно собственную робость и неловкость при виде раба, в жилах которого текла афовийская кровь. А совсем недавно она боялась ещё самого наследного принца Фредера. Но принц дал понять, что тоже бессилен и мал что-нибудь изменить. Такой же, как и она. Вот только она поднялась на ноги и не опустилась. А Фредер…       — Ваше Высочество, у меня созрел такой план. Я же помогала рабам, давала им свободу, у меня есть связи. Вам Тобиан говорил, что мы были освободителями. Нет, не этими, с которыми сейчас Тимер. С другими. Так вот, Ваше Высочество, послушайте меня, я всё продумала! Мои друзья, тайные освободители дадут мне зелья превращения, они у них будут, это наверняка. Я приеду в Санпаву повидаться с отцом. Я его дочь, это моё право увидеть отца, мне не смогут отказать. Я пронесу с собой зелья и ключ от ошейника, когда нас оставят одних, я сниму с отца ошейник и мы поменяемся местами. Нас никто не будет подслушивать и подсматривать за нами, ведь мой отец не представляет никакой ценности для полиции и Зоркого сокола, я узнавала, кого подслушивают на свиданиях. Уж точно не таких преступников как мой отец. Ваше Высочество, мой отец покинет клетку, а дальше на выходе его будут ждать освободители, которые отца и Майка переправят в Камерут. Ну а я постараюсь в скором времени, когда никто не будет видеть, обратиться в себя, снять ошейник и сбежать. Мне скажут про тайные пути и скрытые лазейки, которые я смогу преодолеть, притворившись моим отцом, однако мой ошейник можно будет снять. Главная трудность — это найти ключ. Я прошу вашей помощи, Ваше Высочество, помогите мне обрести ключ!       Фредер слушал её, размышлял. Явно видел в её плане глупую затею.       — Я не могу дать вам ключ, — сказал он, не начав критиковать план. — Мать запретила всем людям, кто имеет доступам к ключам, передавать их мне. Ваш план провальный, когда вас схватят и допросят, то подозрения падут на меня. А там уже от моей матери пострадает человек, что продал мне ключ.       — Вы даже не стали осуждать меня? — Люси сдвинула брови.       — Хотите? Могу начать, — Фредер засмеялся. — Для начала вопрос: как вы пронесёте ключ и зелья? Ну ладно, ключ спрячете в исподнем белье, вроде как туда охранники женщинам не смотрят. Но где же вы зелье пронесёте? Как отец ваш выйдет наружу в образе милой девушки, если он кашляет серыми сгустками? И множество иных вопросов я имею.       — Потом обсудим, — Люси положила Фредеру руку на колени. — Я не хочу вас подставлять и лишний раз утомлять. Я сказала, что справлюсь сама, так и будет. Ваше Высочество, из моих знакомых имеется лишь один человек, у которого есть ключи от ошейников, это Тимер Каньете. Я хочу взять ключ у него. Но я не буду говорить с Тимером, позвольте мне выйти на связь с Нулефер и с Уиллардом. Я же вижу, что вы не возненавидели Уилла, вы только рады, что он освободился.       При звучании имени друга Фредер дёрнулся, что не осталось незамеченным от Люси.       — Нулефер замечают в Тенкуни, в компании бывшего старейшины Аахена Тверея. Ваше Высочество, я могу через вас связаться с Твереем? Звучит дико, я хочу поговорить с вашими врагами. Но Уиллард… И Нулефер…       — Уиллард не враг, — чётко произнёс Фредер.       Фредер неловко застыл, не сводя глаз с Люси. Хотя было видно, что думает он не о ней. Протянул руку к шее, пытаясь что-то нащупать. Медальон отца! Догадалась Люси. Фредер знал о пропаже, но совсем не искал медальон.       — Хорошо, — заговорил Фредер. — У нас с Твереем есть один общий знакомый. Это учёная-ботаник Синтия Трауш, у неё есть винамиатис, который скреплён с Твереем кровью. Вы, когда приедете к ней, не говорите, что от меня. Но с ней подольше поболтайте разговаривайте на абстрактные темы, она женщина пожилая, по этой причине хорошо говорливая. Потом и про Тверея спросите.       Люси, забыв, кто перед ней сидит, не удержалась и прижала к сердцу Фредера.       — Спасибо вам, Ваше Высочество! Только не думайте про меня ничего плохого! Мне нужно лишь поговорить с Уиллом или с Нулефер. Я за одним ключом.       Фредер стоял смирно, не желая расставаться с её объятиями. Но когда Люси отпустила его, сказал:       — Мне всё равно. Если бы моя голова интересовала Каньете, на меня попытались совершить хотя бы одно покушение. Хотя бы в тот день, когда я приехал к вам в бакалейную лавку. Но я понял, что освободителей я не интересую. Как, наверное, и моя мать, и мой дядя… Для освободителей мы, Афовийские, превратились в одну общую массу со всеми остальными людьми, населяющими Зенрут. Освободители Тимера — враги Зенрута. Мои же враги…       Он закрыл рот, стараясь дальше не болтать, и тут же рассмеялся:       — Кто их поймёт. Одним богам ведомо, кто угрожает моей жизни.

***

      Нулефер сорвала зелёную ветвь рододендрона. В парк со дня на день придёт зима: пожелтевшие деревья роняли листву, цветы завяли, в летней одежде ощущался озноб. Рододендроны всё так же зеленеют, лишь убрали на время розовые цветы и опустили листья к земле. Нулефер прижала к груди тонкую веточку вечнозелёных растений.       «Ах, почему летом я так не любуюсь цветами? Я даже не замечаю их».       Она гуляла в Эрбском парке вокруг цветущих аллей, дожидаясь, когда за ней явится Идо, заберёт в убежище и расскажет о переговорах Тимера и короля Геровальда. Вот только парк на конец айрин был чёрным, удручающим местом, с нагими деревьями, с пустыми клубами. Цвели одни рододендроны. Казалось, сорванные цветы зябко тянулись к теплу рук Нулефер.       Нулефер размышляла, пока ей велено дожидаться товарищей за пределами дворца, что же происходит сейчас за круглым столом? Сколько оружия вновь даст им Геровальд, кого из высшего руководства Зенрута он прикажет убить? Геровальд давал освободителям одну монету, они должны были отдавать ему несколько иную плату. Каждый подготавливался к предстоящей войне как мог, освободители тоже не сидели в стороне, но в делах военных они действовали по указке Камерута: ликвидировали, если, конечно же, могли, талантливых генералов и приводили в Камерут новых солдат из освобождённых ими рабов.       «Нет, — взмолилась Нулефер. — Я не хочу войны. Не с моей страной, не с моими людьми. Не рядом с моей семьёй». Она принюхалась к цветам. Зимой и осенью листья рододендронов не пахнут. А так хотелось попасть в лето. Да, призналась Нулефер, лето прошло незаметно и насыщено, за служением Обществу. Освободители убеждали её, что их победа наступит после войны, и Нулефер хотела верить в это. Но близость наступающей войны пугала. Ещё полгода назад она думала, что до войны так далеко, так долго, будто пролетит вся её жизнь. Но вот она в Камеруте, вот даже экспедиция на остров Абадонию почти что готова, а война здесь, в Зенруте, в Санпаве. У её дома.       Рысь находится недалеко от Санпавской провинции, из-за этого и страшно. Да, говорят освободители, да, подсказывает сердце, никому дел нет до твоей захолустной Рыси! Вы не анзорийцы, которых Зенрут чуть было не стёр со свету. Повоюют за дурацкий клочок землю и присудят его победителю, кроме гордыни проигравшая сторона ничего не лишится.       Но, быть может, этой другой стороной будет её страна.       Вступая в ряды Кровавого Общества, Нулефер даже не предполагала, что ей придётся помогать врагу. Но если это затевается только для освобождения затравленных рабов, для восстановления справедливости, для уничтожения тирании Афовийских… Тогда можно рискнуть.       В Камеруте именно так рассуждали о вылазках освободителей. В этом холодном, северном, горном королевстве Кровавое общество восхваляли в песнях. Чего стоило Нулефер научиться свободно передвигаться по Камеруту без страха быть узнанной и оплёванной. Приходилось, конечно, опасаться тайных агентов Зенрута, но в целом она не боялась со своим настоящим лицом и без Идо Тенрика ходить по многолюдным улицам, сидеть в тихом кафе или гулять в парке, возле кустов рододендронов. Освободители вызывали уважение, их взрывы и убийства находили поддержку, спасённые беглые рабы рассказывали об ужасах Зенрута.       И никто не говорил про тот тёплый воздух, про смеющиеся лица людей, когда наступал вечер после знойного бешеного дня, жизнь затихала для птиц и диких зверей, а люди выходили на улицу и здоровались друг с другом как после долгого расставания. А ведь у кого в Зенруте ещё была семья, где-то жили в ошейниках их родственники и друзья. Где-то были и её родители, сестра, что так сильно любила вмешиваться в её жизнь, преданные рабы Свалоу, воспитавшие её. Все, кому она обязана была жизнью и восхитительным детством.       Зенрут и Камерут были как братья-близнецы, которые никак не могут поделить оставшееся от родителей наследство. А ведь они оба, вместе с Иширутом, страны одной великой Рутской империи! Нулефер, гладя нежные листья рододендронов, слышала этот же зенрутский язык. В Камеруте она не была чужой.       Мысль о братьях-близнецах увёла Нулефер в сторону от темы предстоящей войны. Афовийские близнецы не вспомниться просто не могли. До всего мира уже долетела новость о найденном убийце принца Тобиана — Джексоне Марионе. В отряде освободителей такое событие приняли в штыки, никто не поверил, что Марион это совершил. Тимер сказал, что Марион способен на хитрое убийство принца Афовийских, но, если это был он, следствие не тянулось бы шесть лет.       А Нулефер молчала. Достаточно с неё предательств! Уже пострадали Люси, Фьюи и Джина, Уиллард, Аахен. Отец и мать. В конце концов, даже у Тимера есть принципы, даже пустоглазы наделены моралью. Чем она хуже?       За спиной послышались тяжёлые шаги, на плечо легла грубая мужская рука.       — Фанеса, вы такая красивая!       Нулефер быстро развернулась и отпрыгнула назад. Бросив цветы, тотчас схватил лежавшую на земле палку и стукнула одного из людей по голове. Взметнула рукой и водой из пруда, что был в ста метрах, сбила с ног второго. В руке возник нож, с ним Нулефер не разлучалась никогда, нося на поясе платья. Она бросилась на нападающего и прижала нож к горлу.       — Помилуйте! Спасите! Я ничего не сделал…       Мужчина взирал на неё испуганными глазами, его руки и ноги колотились, то ли от страха, то ли от крепкой порции алкоголя. На земле лежал его напарник в клетчатой разорванной рубахе и закрывал голову рукой.       Не враги, простые прохожие, которые решили с ней познакомиться.       Нулефер отпустила мужчину и убрала нож. Кажись, и у неё затряслись руки. Ещё бы чуть-чуть, если бы она не замедлила, то быстро бы перерезала глотку. Как учил Тимер. «Пожелела бы я о смерти этих простых бедолаг? Об Оуше Швине по сей день не скорблю».       И Нулефер вздрогнула.       «Почему я снова вспоминаю о Швине? Боги, когда я забуду о нём! Уж невмоготу! Его дух меня достал!»       Нулефер принялась отряхивать так называемых врагов и меж делом извиняться перед ними. Они не сводили ясных глаз с неё. Вид мужчин был ужасен. И не потому, что Нулефер чуть не забрала у них жизнь. У одного не было живого места на лице, слово на него вылили ядовитую кислоту. У другого отсутствовали ногти на правой руки, а шея была в заметных пятнах от ожога.       — Ты же… Ты из освободителей? Нулефер Свалоу? — закричал хриплый и несвежий мужчина, к которому Нулефер поднесла нож.       В его сбитой речи не было и намёка на камерутский акцент. Нулефер сразу насторожилась. Вдруг агент?       — А если бы и Свалоу, что вам из этого будет?       — Мы не думали, что снова кого-нибудь из вас встретим! — закричал второй мужчина, у которого не было ногтей. Он, скорее всего, был трезв. Не то что его приятель.       Нулефер не улыбнулась на его приветствия и отвергла объятия первого.       — Мы знакомы? Я вас впервые вижу. Если вы что-то замышляете, то я брошусь в бой. Не посмотрю, что нахожусь в другой стране, а убивать я уже привыкла, не одного человека положила…       «После Оуша были солдаты Урсулы».       — Мы бывшие рабы! Вы помните, как нас освободили? — воскликнул пьяный. — Мы жили в Гиноре в поместье Зимара! Тимер Каньете открыл нам ошейники и вручил документы на границу Камерута, я, мой друг Морри и ещё двадцать человек сразу бросились бежать. Ну потом я услышал, что поместье нашего хозяина вы сожгли.       — Мы отказывались верить, что освободители не врут, они в самом деле освобождают людей! Жалко, что Тимер не со всех снял ошейник, а только с нас. Ну мы понимаем, мы бросились вам помогать, я сам открыл ворота для вас. А кто-то прятался на чердаке. Но мы со Стевом не из робкого числа! Правда, Стев?       Стев кивнул.       Нулефер вспоминала их поход на Зимаров, тогда Тимер никого не убил своим острым ножом. Часть рабов освободил, часть предоставил самим себе, а хозяев запер в дальней комнате и поджёг дом. Нулефер даже не хотелось знать, сумел ли кто-нибудь из Зимаров выбраться и спастись. Зимаров в народе прозвали гинорскими Казокварами. Хотя они были даже хуже Казокваров, в их поместье Нулефер не встретила ни одного раба, у которого не было изуродовано лицо.       — Я рада, что наши старания даром не прошли, — сказала Нулефер. — Как у вас жизнь сложилась? По Зенруту не скучаете?       Стев и Морри засмеялись.       — Он нам в страшных снах снится! — сказал Морри. — Мы не вернёмся в Зенрут. Ни-ког-да! Мы вот думали-думали долго и решили вступить добровольцами в камерутскую армию. Постараемся быть полезными для нашей новой родины, кроме того Камерут своим солдатам жалование приличное платит.       Нулефер вдруг почувствовала огромное желание засмеяться.       — А если погибнете? Война, знаете, не шутка. Вы будете на ней беззащитными манарами, брошенными в бой, вы будете пылью для магов.       — Нулефер, — Морри стиснул зубы. — Я так сильно ненавижу Зенрут, что ты представить не можешь. Что я потеряю на войне? Абсолютно ничего! У меня вот только он один есть, этот пропойца Стев, который тоже пойдёт на войну. И что же мне терять? Нулефер, я надеялся, что на свободе заживу не хуже своих хозяев, но пока что приходиться работать на побегушках. Я хочу войны, жажду её, мне никто не рассказывал про военные ужасы. Некому было. Я выращенный человек. Может, хоть я смогу доказать, что человек без происхождения, созданный в колбе чего-то стоит.       Нулефер обвела его хмурым взглядом. Она не собиралась спорить. Не имеет право. Быть выращенным человеком это даже хуже жизни подкидыша. Тот хоть знает, что родился естественным путём, который завещали Боги людям.       — Возможно, если вы попадёте в плен, то о ваших личностях узнают. Зенрут к вам будет беспощаден. Известно же, в какие страны бегут рабы. Зенрут знает, что регент Геровальд и король Иги стоят за Кровавым обществом. Не думайте, что в Зенруте живут дураки. Почему такое пристальное внимание к границам Санпавы? И лесом не пробежишь, найдут тебя какие-нибудь зверовещатели или растеневики.       Пьяный Стев косо глянул на Нулефер.       — Ты ж не хочешь войны?       — Не хочу, — кивнула она.       — А свободы людям хочешь?       — Вы говорите мне о разных вещах. Вы никогда не узнаете свободы, если будете каждый день ждать смерти. Ожидание сведёт вас с ума. Быть пленником собственных навязчивых мыслей, хорошо ли это?       Стев хрипло засмеялся.       — Безумство уничтожает границы! Свобода в безумие!       — И в вине, — улыбнулась Нулефер. — Больше вина — больше свободы! Кстати, после какой бутылки вы не в силах подняться на ноги?       Нулефер готова была засмеяться. Но не стала, неприлично всё же. Она собрала рододендроны, разбросанные на земле во время её схватки с Морри и Стевом, и протёрла с цветов грязь. Попыталась вздохнуть аромат у прекрасных нежных листьев. Не вышло.       — Стев, лучше возвращайтесь домой и поспите. Ваша беспечность меня восхищает! Я завидую вам, вы пережили зверства у одних из самых жестоких хозяев Санпавы, но вы прекрасны как малое дитя. Как бы мне стать такой наивной и простой? Нет, от вина я откажусь. Я предпочитаю сказки про мифических существ… До свидания… или прощайте, Морри. Вы внушаете страх, но вы сильны. Заботьтесь о своём товарище.       И Нулефер оставила бывших зенрутских рабов.       Она нарвала новых рододендронов. Ветер поглаживал спину и собранные в хвост волосы. Может, не зря она так долго сражается? И эта война, она стоит будущих жертв! А может… И зря? Это свойственно любому — заблуждаться в собственных действиях, Нулефер не понаслышке знала. Однако, как лихо раскачивается чаша весов, когда она видит перед собой счастливых и свободных людей, освобождённых ею! И тут же проскакивает чей-то новый труп или Тимер одаряет её вестью о новых жертвах. Достойны они жизни или же должны умереть и раскаиваться перед богами в аду?       Всё-таки это не её заботы. Нулефер подбросила вверх цветы и ловко их поймала. Она — член Кровавого общества, что велено Обществу, то велено и ей. Чем плохо смирение, если кроме него больше ничего не остаётся? Нулефер все считали воином — родители, сестра, братья-освободители, Уиллард и Аахен. Зенрут. Но он так не думала. А всё началось с потери глупой мечты по Абадонии, продолжилось, когда она узнала о новой цели Общества — Казоквары. Закончится войной.       У скамейки перед памятником забавного вьюрка Нулефер поджидал Идо. Хмурый, мрачный, Идо в последнее время пугал Нулефер.       — Переговоры королей и Тимера закончились? — спросила Нулефер. — Мы возвращаемся?       Идо нахмурил брови ещё больше.       — Да. Тимер и Карл давно в убежище, я тебя ищу.       — Как всё прошло? — Нулефер решила спросить сейчас, пока они одни.       — По-моему, война начнётся даже раньше намеченных сроков, — Идо не скрыл горького сожаления.       — В таком случае мы избавимся от тягостных ожиданий.       Идо обмерил Нулефер суровым взглядом, ей показалось, что он ударит её. Но Идо беспристрастно произнёс:       — Аахен тебя звал по винамиатису. Сказал, с тобой Люси хочет поговорить. Она сейчас в Зенруте, и связалась с ним через какого-то общего знакомого Аахена и принца Фредера. Я не стал рассказывать об этом Тимеру, мало ли подумает, что ты на чужую сторону переметнулась.       Люси! Про её судьбу она узнала лишь недавно, от Уилла. Нулефер считала, что Люси про неё уж позабыла. После такого предательства, после подлости Элеоноры, после её бойни, должен наступить день, когда Люси раз и навсегда освободилась бы от паутины Свалоу. Должен же! И с чего бы Люси искать разговора с ней? Ясно, не на чаепитие приглашает. Тоже обман, как было с письмом Уилла? Первоначального ответа нужно было искать у Идо. Но Нулефер спросила совершенно другое:       — Во сколько Аахен связывался со мной? Ты в убежище сидел, пока Тимер был с королями?       Она хотел лишь узнать про время, про давность разговора Аахена и Идо, но Тенрик почему-то странно принял её вопрос. Побагровел и отрезал:       — У меня своих дел не может быть? Я в убежище на пару минут пришёл, тогда по твоему винамиатису и закричал Аахен. Тебя не должно волновать, где я нахожусь.       Нервным Идо стал за последние два месяца. Нулефер в такие минуты не трогала его.       — Хорошо. Если не трудно, отнеси меня к Аахену. Я ничего не услышу, если Люси заговорит со мной через свой винамиатис и винамиатис Аахена.       Идо перенёс Нулефер прямо к амбару, в котором Аахен когда-то испытывал комбайн. В амбаре они могли не бояться, что на Нулефер наткнётся кто-нибудь из зорких соколов или бдящих оруженосцев. Новые изобретения Аахен не запускал, а в центре Намириана или у дома Твереев встречаться становилось опасно. Аахен говорил, что ему безразлично, если из-за Нулефер у него возникнут проблемы. Но, в противовес своих слов, он старался сохранять общение с Нулефер в тайне и держаться в стороне от родителей и младшей сестры. Всё-таки Аахен не был похож на Нулефер. Он дорожил своими родными и берёг их честь. Минут через пятнадцать Идо переместил в амбар и самого Аахена с винамиатисом.       — Ты цветы мне подаришь? — засмеялся Аахен, увидев Нулефер с пятью ветками рододендронов. Идо говорил, чтобы Нулефер оставила цветы в парке, но она не захотела с ними расставаться. Цветы были лёгкими, она спрятала их под платье, и на магию Идо они не отразились. Лёгкие и красивые. Зимой так не хватало зелёных листьев.       — Нет, они мои, — улыбнулась Нулефер и обняла друга.       Они не заметили, что Идо уже исчез. Аахен стряхнул пыль со деревянного стола и поставил винамиатис.       — К сожалению, при перемещении стекло с собой я не взял, Люси ты не сможешь увидеть.       — Ничего, мне достаточно слышать её, — Нулефер всё улыбалась.       Она чувствовала себя в оазисе. В амбаре Аахена цвели розы, нежные линии, гладиолусы, одуванчики, тысячелистники и даже изумрудный мох. Независимо от климата и влажности, несмотря на тёмную крышу Аахен создал маленький рай. Вот только его растения были не совсем настоящие — не живые. А её рододендроны цвели ещё по собственной воли.       — Я удивлён, что с тобой подруга захотела поговорить, — усмехнулся Аахен.       — Люси мне не подруга.       — Но мне она назвалась твоей подругой.       Они долго сидели и ждали, когда к ним на связь выйдет Люси. И вот послышался тоненький голосок.       — Здравствуй, Нулефер. Ты как? Всё ли хорошо?       Кажется, он был мелодичнее, чем раньше.       — Я прекрасно, Люси! Я слышала, что ты стала свободной! Ты не представляешь, как я рада за тебя! Жаль, конечно, что свободу тебе подарила не я, обещала когда-то.       Нулефер слышала, что её голос похож на рёв медведицы.       — Я на тебя больше не сержусь. Все мы совершаем ошибки, вовремя нужно остановиться… — Люси замолчала и чуть погодя продолжила. — Ты не думай, Нулефер, что я святая. Я несколько дней назад выстрелила из ружья. Пока что стреляла в окно, попробовать себя решила. А что дальше будет… Надеюсь, что боги будут милосердны.       — Ты хочешь стать освободительницей? — Нулефер затаила дыхание. Люси не о чём с ней разговаривать. Она упустила время, когда было можно вместе обсудить вышивку или посплетничать о мальчишках. Люси не может оказать ей помощь, только просить о помощи. Но вот о чём? Рецепту вкусного пирога Нулефер её научит, но не из-за пирога Люси дошла до самого Фредера и связалась с Аахеном.       — Нет, у меня не получится, не хватит злости. Я хочу освободить только моего отца. Он на каторге, и я за него очень волнуюсь. Если он умрёт… Нулефер, я не хочу потерять вновь своего отца!       — Понимаю… — прошептала Нулефер, задумавшись о своём отце, который отказался считать её своей дочерью. — А как я тебе могу помочь? Ты просишь, чтобы я вызволила его с каторги?       — Нет, — чётко сказала Люси. — Это сделаю я. Нулефер, у тебя же есть ключи от ошейников. Ты можешь мне передать один? Не надо даже со мной встречаться, просто дай его Тенрику или, если не доверяешь мне, боишься засады, как было с Уиллом, положи его в укромное место и потом об этом месте просто скажи мне. Я сама освобожу отца.       Нулефер растерялась. С ней точно разговаривает Люси? Бывшая рабыня её сестры была храброй девочкой, но всё же не такой храброй. И она была умной. А это безрассудство — самой освобождать отца!       — Как ты это сделаешь? Если ты придёшь и скажешь, что хочет повидать отца, охранники досмотрят тебя до нижнего белья. Они найдут ключ! Ладно, ты спрячешь его так, что никто не найдёт. Снимешь ошейник, но вы дальше шагу не вступите. Отец твой где, напомни?       — На шахтах!       — Вот! Пока вы будете выбираться, вас уже…       — Я всё это знаю, Нулефер. Не ты одна освобождаешь рабов. Мы с Бонтином тоже помогали невольникам, ещё когда я служила Элеоноре… Нулефер, у меня есть люди, которые мне помогут, мне даже дадут зелье превращения. Но вот ключа нет.       Нулефер чесала губу.       — А Фредер не освободит Фьюи? У него должен быть доступ к ключу… Ну как бы он наследный принц… Он открыл Бонтину ошейник. Вы, смотрю, подружились. Уилл говорил мне, что вы несколько раз проводили время вчетвером — ты, Уилл, Фредер и Бонтин.       Послышалось, что Люси фыркнула.       — Когда Фредер попытался снять ошейник с Бона, его мать запретила всем чиновникам, связанными с рабами, отдавать ключи Фредеру или его людям. И я не хочу просить о помощи Фредера. Он не поможет мне. И принц Афовийский, и его брат, и даже вы бессильны! Вы будете стоять на месте, а мой отец умрёт. Я виделась на днях с мамой, у неё тоже подрывается здоровье. Нулефер, если я не смогу, то никто не сможет! Я не хочу, чтобы мой брат стал сиротой, он и так думает, что никогда не увидит маму и папу! Нулефер, чем вы поможете? Кровавое общество боится зенрутских стражей, оно нападет только на беззащитных обывателей, как жители улицы Лебедей! Чем поможет принц Фредер? Он следует закону, а закон идёт против своего принца! Чем поможет Бонтин? Он не оставит меня, постарается… Но я не хочу жертвовать Бонтином! Нулефер, я не знаю, у кого просить ключ!       Нулефер взглянула на Аахена. Он молчаливо смотрел на неё и не подавал никаких эмоций, не показывал своё мнение. Нулефер уставилась на камень. Достать у Тимера ключ — не вопрос. Она входит в число самых близких ему людей. Но что делать с ключом будет Люси — та ещё загадка.       — Риски очень велики, Люси. Ты практически в проигрыше. Что будет с Майком, если у тебя ничего не получится?       — Я… я… — Люси замешкалась. По всей видимости, о брате она не подумала. — Я заранее найду самый хороший приют для него. Но я уверена, что я справлюсь!       Нулефер усмехнулась.       — Тогда ищи ему приют не в Зенруте, иначе вам с отцом здесь больше и дня не прожить. Ну, если ты освободишь отца.       Они перестали говорить оба. Люси боялась лишний раз разозлить Нулефер. Так казалось Люси, хотя Нулефер не злилась, просто её голос разучился выражать ласку и сострадание.       — Люси, — наконец, Нулефер заговорила. — Я вот дам тебе ключ, но у фанесы Трауш и её семьи не возникнут проблемы? Если тебя поймают, то первым делом начнут узнавать, кто дал ключ и как ты связалась со мной.       — Нет! Я фанесу Трауш не выдам. Рабы намного лучше свободных людей умеют скрывать своих товарищей. Мы так выживаем.       Нулефер долго сидела и молчала. Рука Аахена коснулась её — спасибо, говорил Аахен. Люси была рабыней её семьи, она училась хитрости, притворству, лжи, коварности, её постоянным спутником была Элеонора. Как не Люси не знать про риск и смелость! Но она оставалась наивной девочкой, верящей в добрых людей и в голубое небо над головой. Даже освободители предусматривали все риски, когда шли убивать ночью в парке запоздалого путника. А как бы поступила она на месте Люси? Нулефер видела себя бросающейся в бой, необдуманный и опасный. Наверное, от её семьи не осталось и пустого место, родись бы она рабыней и манаром. Вот только она, не убей её зоркие соколы, пережила бы потерю. Но Люси… А может она заблуждается насчёт хрупкости Люси? Люси говорила, что однажды чуть не сразилась с волком. Нулефер и сама видела, как отважно Люси защищала её от мятежников во время Зимнего восстания.       В своё время Нулефер заблуждалась насчёт своей доброты. И кто она? Чудище кровавого общества, колдовское отродье. Вдруг, и Люси её стремление спасти отца даст невероятные силы. Нулефер окружают демоны, Люси верна своим богам.       — Хорошо. Постараюсь достать тебе ключ, — улыбнулась Нулефер.       Она сказала короткие слова прощания и пожелала удачи. Удачу она желала каждый день всем своим друзьям освободителям. Винамиатис погас, Нулефер повернулась к Аахену.       — Что скажешь? Ты на стороне Люси?       Аахен пожал плечами.       — Не знаю, я во всём запутался. Я в последнее время просто перестал мерить поступки на добро и зло, на верные и неверные.       Они встали из-за стола. Нулефер взяла в руки свои рододендроны.       — Прогуляемся вокруг амбара? Надеюсь, никто нас не поджидает за стеной.       — Можно, — вяло кивнул Аахен. — Нападут так нападут, у меня тоже магия есть.       Нулефер посмотрела на него и улыбнулась.       — А чего мы хмуримся? Что случилось? Аахен, я опять причина?       Аахен мотнул головой.       — Нет, не ты. А всё остальное… И ты, само собой. Я чувствую себя человеком, который потерял всё на свете.       В Тенкуни ветер дул в лицо с пролива. Но был тёплым, иногда в лицо попадали мелкие сорванные с деревьев листья. Аахен и Нулефер кругами обходили амбар. Трава под ногами была жёлтой, сухой, когда из окошка тянули свои ветви зелёные сочные травы и кусты. Забавно получалось, заметила Нулефер, мёртвая земля на самом деле живая, засохшие травы в следующем году дадут новую жизнь, а кусты Аахена радуют глаз лишь пустой оболочкой.       — Ты больно весёлая для себя, — сказал Аахен. — Люси воодушевила?       — Нет, смирение. Я вижу, что мои попытки кому-то что-то доказать не приносят пользы. Знаешь, Аахен, — посмотрела на него Нулефер доброй улыбкой, — я решила плыть по течению. Просто какой толк биться за Абадонию? Как мне остановить Эмбер и Геровальда, как надавить на Иги и вашего Видонома? У меня есть цель — это быть в Обществе и нести справедливость, я и буду преследовать только её. Уилл свободен, Люси тоже избавилась от ошейника, шаг за шагом кто-то тоже его теряет благодаря нам. А большее… Я не в силах изменить. Пусть будет так. Тимер готовит убийство Казокваров, что у могу сделать?.. У нас с ним договорённость, что он не причинит вреда Элеоноре и Тине, остальное не должно меня волновать. Я сама чуть не убила Нормута, так пусть Тимер завершит за меня дело. Я пыталась донести людям об абадонах, но их хотят поработить. Что я могу сделать? Променять вымышленных людей на моих сограждан, на мир и свободу в Зенруте? Надо уметь выбирать. Приходиться, даже если не хочешь.       Аахен остановился. Его глаза были туманны, хмуры, с большими кругами. Не спал. Что-то делал или о чём-то думал ночами. Как это было похоже на Аахена!       — Я не хочу бросать абадон. — Он произнёс с горьким сожалением. — Если они есть, то их ждёт судьба не завиднее ваших рабов. Даже хуже — звери не причинят нам вреда. Я начинаю проклинать себя, что ввязался в эту экспедицию. Тайное, запертое богами должно оставаться под замками. Мы не короли, чтобы вмешиваться в историю абадон. И не боги, чтобы менять им жизнь.       Нулефер прижалась к его руке.       — Всё так плохо?       — Да. Видоном не собирается с ними вступать в контакт. Он только на словах говорит о заключении дружбы. Нулефер, я сын двух мыслечтецев, я начинающий учёный, интересующийся всем, что вижу, я пил зелья с магией родителей и учился обладать их даром. Видоном не знал, но перед нашей встречей я пил зелье и на несколько минут становился мыслечтецем. Он не хочет с ними договариваться, эти несколько месяцев перед их превращением в людей нужны Видоному для изучения слабых сторон абадон и понимания опасности, которую могут-таки представлять абадоны. Если поймут сразу, что с ними нельзя договориться, то пленят и вывезут с острова ещё до тридцать первого герматены.       Аахен прищурился, глядя на большой Челвлипский пролив. На западе дом Нулефер, за который она сражается своими непонятными большинству средствами. На севере океан, который, возможно, погубит не вымышленных старым целителем абадон, а настоящих и бесстрашных людей.       — Я думал. Я должен попасть на корабль и отправиться в океан… Моя сестра превращается в других людей, я могу набрать у неё зелий на год вперёд и нарвать волос у какого-нибудь наёмника, заплатив ему щедрую сумму, чтобы он отдал мне своё место. Наёмники, там, на острове, подчиняться Видоному, никто не попытается отыскать в мохнатой морде пустоглаза черты человеческого лица. Пустоглазы, которых описывал Хакен, безобразны и вызывают ужас.       — Что ты будешь делать? — с тревогой спросила Нулефер.       — Посмотрим. Надеемся, что абадоны это миф.       Его слова отдали холодными нотками.       — Нулефер, магия для мага имеет глубокий смысл. Мои родители родились мыслечтецами, сестра превращателем — их путь связан с людьми, они не могут жить вдали от человеческого общества. Я с детства понимаю язык растений. Мир людей, он не мой мир! Эта общая черта объединяет меня с Видономом. Нулефер, я начинаю понимать твою ненависть. Зло проще причинить, потому что оно лежит на поверхности, а добро надо ещё поискать, и не всегда оно знакомо. Обидно только что мои родители вошли в историю как одни из лучших старейшин Зенрута. А я прославлюсь своей мальчишеской верой в интересную сказку, если корабль потонет. Если абадоны реальны, я заявлю о себе дураком, признавшим в этих животных людей.       Они обходили десятый круг. Аахен за весь день так и не улыбнулся, он становился похожим на Идо Тенрика. У того свои тайны, у Аахена тоже что-то не спокойно. Нулефер чувствовала себя маленькой девочкой, которой никто не хочет доверять свои секреты. И пусть. Она заслужила. Что она будет с ними делать? Тайна родителей Люси и тайна Уилла дорого обошлись им всем. Нет уж, не бойся Аахен, тебе никто не помешает.       Нулефер остановилась и всучила Аахену рододендроны.       — Что они говорят?       Аахен взял цветы и с сожалением сказал:       — Требуют воды. Ты сорвала их, и они скоро умрут.       Нулефер обняла Аахена за шею и прильнула к его губам.       Отпустила. Заулыбалась.       К щекам Аахена кинулась кровь. Он мотнул головой, сделал шаг назад и пошатнулся.       — Э-э… что это было?       — Догадайся, — засмеялась Нулефер и вновь его поцеловала.       Аахен притронулся рукой к своим губам, рука еле-еле задрожала.       — У тебя же Уилл есть…       — Я люблю Уилла, но в другом смысле. Он мне дорог как самый близкий на свете друг.       Нулефер забрала рододендроны и закружилась с ними. Она не ждала ответного поцелуя от Аахена, даже его слов. Просто наслаждалась моментом, ибо скоро спокойствие и мир станут лишь сном. Тимер втянет её в войну, Видоном вторгнется в Чёрный океан. Покрасневший Аахен что-то мямлил:       — Нулефер, я не знаю, как мне быть. Я изучал растения, животных, магию… Я знаю, как устроены различные механизмы… Нулефер, но тут… в этих… в этой… Я в любви бездарен, как и в политике! Что мне делать? Я читал в книжке Лоры, надо в ответ тоже поцеловать, но… Ты стой… Нулефер!       Нулефер остановилась. Прижалась к Аахену. Его тело было настолько тёплым, что не хотелось отпускать. Она приникла к его губам и застыла. Но отпустила, не дав Аахену ответить взаимностью либо оттолкнуть её. Рододендроны были в её руках. Через мгновение Нулефер подбросила их в небо и смотрела, как зелёные цветы падают на жёлтую траву.