***
Каждую ночь Ханна видела свою дочь. Обычно маленькую, пухленькую, начинавшую совершать первые небольшие шажки в длинной рубашке без рукавов. Просыпаясь, Ханна подсчитывала дни, прошедшие после последней встречи с Нулефер. Она не была с дочерью четыре с половиной месяца! Развод с Оделлом благополучно закончился, за имущество Ханна не билась и даже не узнала, осталось ли что-нибудь за ней или Оделл распустил свои руки на часть её дома, её украшения, её завод. В Рыси Ханна не была три месяца. Уйдя от мужа, она занялась поисками Нулефер. Полиция и Зоркий сокол не шибко откровенничали с матерью террористки. Они сами вели наблюдение за фанесой Свалоу. Ханна наняла частного зенрутского детектива, тенкунских мыслечтеца и превращателя. Безуспешно. Освободители не оставляли улик, способных привести след в их убежище. Они уже долго не нападали на людей. Затаились, готовятся к следующей атаке, нутром чуяла Ханна. Последнее убийство освободители совершили полтора месяца назад, в жилом доме, убив пятьдесят человек! Нулефер в то время была в Тенкуни, последняя весточка о её дочери. «Спасибо, спасибо, вы уберегли мою дочь от тимеровской резни», — шептала Ханна благодарственные молитвы богам. Нулефер не убила вместе с Тимером детей и стариков в тот день, одна эта мысль грела сердце Ханны и заставляла отпихивать в сторону неловкие предположения — а если и не с Тимером, но сумела Нулефер замарать руки в крови? Нить Нулефер рвалась в Тенкуни, когда ей пришлось сражаться с оруженосцами, и обрывалась в лесу, вблизи Конории, где Нулефер и Уилл вступили в бой с зенрутскими солдатами. Ханна тщательно изучала все детали тех дней и событий, где-то же должна быть спрятана зацепка к её дочери! Детективы и маги выяснили, что до этого жуткого дня, окрещенного в Зенруте Убиением пятидесяти лебедей, а в Тенкуни названного неудачной попыткой схватить Идо Тенрика, Нулефер несколько раз навещала Аахена Тверея. Но когда оруженосцы, потеряв Тенрика, чуть не поживились ею, Нулефер покинула и его. Ханне чувствовала омерзение, вникая в подробности драки у ресторана. Оруженосцам, слугам тенкунских господ, её дочь была не нужна, оказывалось, они знали и раньше о встречах Нулефер и Аахена, но с усмешкой закрывали глаза, так бы и забыли про Нулефер, да только она сама спровоцировала бой и дала понять, что Тенрика оруженосцы получат, если схватят её. «Когда вы прекратите использовать мою дочь?» — хотелось Ханне не то что кричать — выть! Она ненавидела Ваксму Видонома не меньше Афовийских и Тимера. Теряясь в догадках, где может быть дочь, Ханна поняла одно — все дороги Нулефер ведут к бывшему старейшине Тенкуни. Прячась, скаля зубы на всех людей, Нулефер тянулась к Аахену. Ханна через винамиатис пыталась достучаться до Тверея, он умело её игнорировал. «Тверей знает, где Нулефер. Я выбью из него правду, чего бы мне ни стоило», — зареклась Ханна. В порту она купила билет на ближайший рейс до Намириана, и через шестицу была в Тенкуни. Где искать Аахена, Ханна не представляла. Он то бывал в Зие, то ездил поездом или перемещался с магами по стране, навещая товарищей, таких же увлечённых энтузиастов по Чёрному океану. Ханне не хотелось идти к Твереям, его родителям, за помощью. Её аж всю сверлило в душе, когда она только начинала думать о лоснящихся, ехидных Леокурте и Даитии с их хитрым злым взглядом. Но выбора у Ханны, похоже, не было. Известив заранее о своём намерении с ними встретиться, она дождалась от них добра на встречу и поехала в их дом. Леокурт и Даития встречали Ханну в том же зале для приёма гостей, как и в первый раз. Обстановка повторяла предыдущую встречу: столик с угощениями, близко друг к другу поставленные стулья и белощёкая казарка Джая, сидевшая у Леокурта на руках. Ханна часто замечала, что во многих домах место хозяина принадлежит большому пушистому коту или вальяжной кошке, которая удобно обустраивается у хозяина на коленях или же занимает всегда лучшее место на кресле, вынуждая человека искать себе какой-нибудь маленький стул. У Твереев хозяином дома была казарка. Все хотят поставить во главу жизни своё дитя, даже если это только кот или казарка, фыркала Ханна. Свой дом, своё кресло, свой покой она отдала Нулефер. Но дочь не оценила любовь матери. — Фанеса Свалоу, — на зенрутском языке сказал Леокурт, — нам весьма приятно вас видеть. Но почему вы раньше не сообщили о своём прибытии, мы бы послали за вами проходящего! Никогда я не любил корабельные каюты, укачивает, если я даже просто говорю о кораблях. Он был всё таким же живчиком. — Не захотела вас стеснять, малерз Тверей, — честно ответила Ханна. — Я ищу свою дочь. Малерз Тверей, мале Тверей, ваш сын Аахен поддерживает дружбу с Нулефер. Я прошу вас, помогите мне найти мою дочь! Вы моя последняя надежда. Прошу, я не знаю, куда уже идти! Про Нулефер никто не знает, лишь ваш сын! Скажите, скажите, где Нулефер? Я обыскалась по всему Зенруте! — О Нулефер известно нашему сыну, — Даития кивнула. — Но не нам. — Так прошу, узнайте, — руки Ханны подрагивали. — Я хочу вырвать Нулефер из Кровавого общества! Но как? Я даже не знаю, где моя дочь. И жива ли она… Порой я хочу услышать, что освободители снова кого-то убили, и с ними была Нулефер, успешно скрывшаяся с места преступления. Кошмарно, но это весть скажет, что она жива! А сейчас… Боги, малеры Твереи, помогите мне! — Богов, фанеса Свалоу, с вами нет, — устало молвила Даития. — Аахен, наш сын, уверяю, промолчит, когда мы приведёт его к вам. Он изменился, как познакомился с вашей дочерью. Вы знаете, что Аахен отказался от поста старейшины… Он променял власть на Чёрный океан, мы его сами редко видит. Аахен может пропасть на несколько шестиц, не писать, не звать нас по винамиатису, появиться на часок в доме и исчезнуть. Что у него в голове? Нам, мыслечтецам, не дано знать! — Как что? — лихо крикнул Леокурт. — Чёрный океан! Животные из детской сказочки под названием абадоны! Фанеса Свалоу, вы бы видели Аахена — не узнали бы! Безумец, а не парень! Он забудет, наверное, наши имена, но будет помнить, как зовут каждого абадону. И пусть, если бы эта была юношеская блажь. Пусть! Забавы дурака греют душу небесам. Но Аахен стал молчаливым, озлобленным, на людей косо смотрит и бредит про своих обезьян, — Леокурт замолчал резко и уставился в одну точку, его пальцы продолжали гладить головку казарки. Через минуту Леокурт взглянул на Ханну и воскликнул, смеясь: — Был нормальным человеком, но повстречал вашу Нулефер, узнал про абадон и стал безумцем! Фанеса Свалоу, наш сын причитается с вас. Леокрут смеялся, Ханне пришлось улыбнуться на его смех. Про себя она давно бы ругнулась, но сейчас ей стоило сдерживать себя руках, рядом же мыслечтецы. — Вы верите в пятнадцать богов? — спросила Даития. Она всегда говорила спокойным голосом, не позволяя себе пылкость и красивых речей. — Да. — Почему? Ханна не сразу смогла подыскать ответ. О богах она и раньше мало задумывалась, достаточно было того, что они требовали к себе молитв. — Я чувствую благодать, когда думаю о них. Что-то, что есть внутри меня, говорит, что Великие Супруги и их Дети — мои творцы. Не раз, когда я думала, что меня постигает конец, я вспоминала о Создателях и спасалась. — Аахен верит по другой причине — о пятнадцати богах написано в книжке про абадон. Аахена религия и вера обходили стороной всю жизнь, мы не часто с Леокуртом молимся богам. Но поверил он в абадон и с этого дня стал искать все источники со словом бога. Вы не находите общим веру Аахена в абадон и преданность Нулефер Кровавому обществу? На той нашей встрече мы с Леокуртом взглянули на Нулефер и догадались — она обречена. Вот только просчитались, что нас сын может попасть в такую же паутину. — Вы знали, что Нулефер станет террористкой? — Ханна понизила голос. — О нет! Этого поворота мы не предполагали! Нам казалось, Нулефер станет жертвой магов, но не манаров. Её способности — это поразительно, но ненормально. Так не должно быть, история, природа, люди подчиняются одним законам. Нулефер родилась особенной, и она должна была, если хотела себе счастливую спокойную жизнь, убить дар в себе, а не показывать его миру. Люди не любят тех, кто выделяются, они стремятся уничтожить таких счастливчиков, либо подчинить себе и выделиться за счёт них. Нулефер почувствовала себя избранной, она погрузилась во славу, её и подчинил себе Тимер. Его внутренняя сила превышает магическую силу Нулефер. Мы хотели дать вам защиту. Да, Нулефер воспользовались бы мы, но её жизнь была спокойна. Вы отвергли защиту, желание девочки спасти мир опередило нашу власть. «Эти суки воспользовались бы моей дочерью!» — чуть не взвизгнула Ханна. Леокурт широко улыбнулся — прочитал. Но Ханна не стала отмахиваться больше от своих мыслей. Она устала от этой борьбы и с Афовийскими, и с Оделлом. Она пришла за дочерью, преодолев два пролива и два острова, и не уйдёт хотя бы без крохотной весточки от дочери. — Малеры Твереи, я совершила ошибку! Да, я тоже не представляла, что Нулефер уйдёт к освободителям, я охраняла её от всех бед, которые можно представить, но враг оказался другим! Если я смогу спасти Нулефер, то разрешу вам распорядиться её жизнью! Она же погибнет в Кровавом обществе, его неуязвимость не будет постоянной! — Фанеса Свалоу, а как вы решили родить Нулефер и вашу старшую дочь? — Леокурт оторвался от любования стены. Его взгляд, пока разглагольствовала жена, частенько становился мутноватым. — Почему вы однажды решили, что непременно хотите дать жизнь двум людям? Что вами двигало, когда вы взяли в свою руки дар богов — создавать людей? — Просто я захотела стать матерью, — вопросы прошлых старейшин Тенкуни не переставали её удивлять. — Просто не бывает. Зачем вы матерью вдруг решили стать? У всего есть первопричина. — Когда душа просит ребёнка, то его любишь, даже когда ребёнка ещё нет. Я всегда хотела прижать к своему сердцу крохотное маленькое создание. Своё собственное! Мою плоть, кровь. Вместе с этим прекрасным малышом расти и смотреть, как он взрослеет. Дети — это продолжение нас, тело, что я дала своим дочерям, их душа, которую я сотворила! Я желала, чтобы на свет появился маленький человечек, которому я помогу стать большим и прекрасным человеком. Но я подвела дочерей. — А мы зачали Аахена и Лору для других целей. Мы осознанно создали себе преемников на пост старейшины, а не детей. Когда я захотел себе ребёнка, чтобы любоваться как он растёт и живёт, то в скором времени у меня появился казарка. Смыслом моей жизнью было укрепление своей позиции в совете старейшин. Я женился на Даитии отнюдь не по любви, своей пытливостью и мудростью Даития идеально подходила мне в партнёры. — Леокурт мой союзник и компаньон. Я вышла за него для того, чтобы стать старейшиной, и наши дети были зачаты для роли старейшины, — призналась Даития. — Аахен предал ту идею, ради которой его создали, теперь мы не можем с уверенностью говорить, что и Лора станет старейшиной в ближайшее время. Но Аахен остаётся нашим сыном, и мы принимает его предательский выбор. Ханна вспомнила своего бывшего мужа, от воспоминания повеяло холодом. — А если бы Аахен стал бы убийцей и угрозой обществу? Отец Нулефер отказался от неё. — Ваш муж поступил сильно. Извините, бывший муж! — воскликнул Леокурт в том момент, когда Ханна мысленно напомнила себе про развод. — Не каждый может любить сотни и даже тысячи людей больше своей родной дочери, как вы сказали, дети это часть нашего тела и души. Это жертва — принять к сердцу страдания народа взамен любви к ребёнку. Смог бы я назвать своего сына чудовищем и отказаться от него? Кто знает, не столкнувшись, не поймёшь. Ханна отвела глаза от Тверей. Сама не понимая почему, она ощутила стыд. Для большинства Нулефер была уже потеряна, материнская любовь не оживёт Грив Буше, не вернёт и убитых под собственной крышей пятьдесят человек. Жизнь Нулефер никому не нужна, кроме неё, Зенрут жаждет смерти освободителям, тенкунцам наплевать на её дочь, как и Ханне тоже наплевать на каких-то абадон. Скользкие Твереи были на редкость прямыми, с каждым своим словом они влезали Ханне в душу. Они читали её мысли, но это было ерундой по сравнению с их вопросами. С какой целью она рождала Нулефер? Не для служения Кровавому обществу! Но для чего, где тот хрупкий образ чудесной девочки, которую она хотела видеть у себя? Нечестно было лгать себе, что Нулефер с раннего детства не оправдывала её надежд, ещё когда та, маленькой госпожой, дружила с дворовыми рабами. Но дочь должна быть доброй, отзывчивой, твердила себе Ханна, и закрывала глаза на это ужасное явление. — Твереи… — Ханна тяжело заговорила. — Кажется, боги воздают мне по заслугам. Я перед вами чуть не ползаю на коленях, умоляя вернуть мне дочь, но в своём доме я вот так ставила перед собой людей. Двое наших рабов обманывали и обкрадывали нашу семью, я заставила Оделла разлучить их с дочерью. Родителей продали, а девочка осталась у нас. Я только и хотела, чтобы рабы страдали каждый день без своей дочери, а о девочке я не думала. Я получила свою кару. — Шесть лет большой срок, — кивнула Даития, роясь в сознании Ханны. — Но вы же не будете шесть лет ходить в чёрной мантии раскаяния? Вы продолжите поиски? — Войдите сейчас же! Надоели подслушивать! — вдруг завопил Леокурт, переметнув взгляд с пустой стены на дверь. Испуганная казарка выскочила и юркнула под шкаф. Дверь отворилась, в пороге стояли робкие Аахен и Лора. — Я устал к вам обращаться, чтобы вы ушли и не смели подслушивать! — разразился гневом Леокурт. — Вот, Ханна, Аахен перед вами. Он подслушивал весь наш разговор, будто я мыслей его не слышу. Я говорил ему, как мог, пока с вами беседовал, чтобы он не грел уши, если с вами глаз на глаз встретиться боится. Вот, принимайте исследователя. При виде Аахена Ханну пробила дрожь. Она бросилась к нему, уронив кресло, и схватила за плечи. Сознание мигом стало мутным, привиделось, что из-за спины Аахена выглядывает заплаканная Нулефер. — Аахен, где Нулефер? Ты ведь знаешь про неё всё! Где она? Где? Аахен! Я хочу увидеть свою дочь! — она кричала на тенкунской, дабы он наверняка её услышал и понял. С бородой Аахен выглядел намного взрослее, чем тот юноша, запомнившийся Ханне. Борода отводила внимание от больших губ, вытянутых черт лица. — Я не… не могу, фанеса Свалоу — подавленно произнёс Аахен на зенрутском языке. — Почему, Аахен?! Так не может продолжаться, Нулефер не место среди убийц! Аахен, где моя дочь?! Почему ты отталкиваешь меня, мать Нулефер? — Я обещал, что буду молчать, — грустными глазами, в который читался стыд, взирал Аахен на Ханну. — Почему, Аахен?! — Ханна вцепилась ему в плечи и лихорадочно затрясла. — Отдай мне мою дочь! «Малеры, пожалуйста, помогите! Аахен представляет, наверное, сейчас мою Нулефер и то место, где она живёт. Скажи мне, что он думает?» «Мы не выдаем подслушанные мысли наших детей, — в голову Ханны ворвался голос Леокурта. — Пытайте его, добивайтесь правды». — Долг. Я не могу нарушить его, фанеса Свалоу. Я стал таким же, как и она. У Нулефер долг перед рабами, у меня перед абадонами. Я теперь понимаю Нулефер и её цели, я не смогу сдать её даже вам, фанеса Свалоу. — Боги, какой же долг! — возмутился Леокурт. — Абадон не существует! И если они есть, то это просто животные, живущие в океанской преисподней. Да что с ними будет, если люди доберутся до этой Абадонии? Аахен с укоризной посмотрел на отца. — Твоя Джая — животное. Абадоны — люди, и они существуют. Я верю. Кроме того, у Видонома есть маленькие возможные доказательства существования острова — винамиатисы, связывающие голоса с экспедиции Кекир, жили некоторое время. И камни были на острове! Что будет с абадонами? — у Аахена гневно дёрнулась бровь. — Люди Видонома закуют их в цепи, вывезут с острова и превратят в защитный купол для переправ через Чёрный океан к другим странам. Жизнь этих абадон будет проходить в трюме корабля, пока наши торговцы будут плавать туда да сюда. — Я запомнила из книжки, что магия абадон превосходит нашу человеческую магию, — добавила своё слово Даития. — Они превратятся в людей и уничтожат всех своих угнетателей. — Абадонам превращение в человека посильно раз в год, за исключением, когда им наносят тяжкие увечия! Видоном и это не продумал? За несколько минут до тридцать первое герматены абадон усыплят снотворным, которое действует сутки! Кто ж восстанет? Они единственный свой человеческий день проведут во сне. — Ты каким образом узнал о планах Видонома? Мы о них не слышали, — удивилась Даития. — Послал Лору шпионить за Видономом, когда он с военными магами обсуждал экспедицию. Родители одновременно уставились на Лору. Девочка потупила глаза. — Я стала мухой и смешалась с насекомыми Видонома. Аахен меня заставил, этот рабовладелец! Я работаю шпионом у него! — Тебя б раздавили или прихлопнули! — в ужасе взорвался Леокурт. — Лора, каждый год погибает по минимум два превращателя, когда на них кто-нибудь наступает, а они ползают жуком или гусеницей! В комнате повисла всеобщая тревога и замешательство. Получив свободный момент, когда Твереи замолчали, Ханна вновь взмолилась: — Аахен, ты думаешь, что спасаешь Нулефер, но ей будет только хуже, если её поймает Зоркий сокол. У Нулефер раньше ещё была надежда избежать смерти и отделаться тюрьмой, каторгой, её несовершеннолетний возраст мог бы повлиять на её судьбу, но теперь никто не пощадит её! Зенрут вот-вот вступит в войну, в условиях военного времени Нулефер казнят даже без суда. — Кстати, вы верно мыслите! — Леокурт щёлкнул пальцами. — А ведь скоро Нулефер отойдёт от взрывов в Конории и станет участником войны. Мда, в отличие от наших наёмников её ждёт военный трибунал, если она попадёт в плен зенрутской армии. — Что вы сказали? — пошатнулась Ханна. — Тимер — пособник Камерута и Иширута в грядущей войне, — ответила за мужа сдержанная Даития. — Вы не задумывались, почему у них всегда есть оружие, взрывчатка, припасы для проживания? Даже с невероятными способностями Тенрика Кровавое общество продержалось бы без чужой помощи до окончания первых боеприпасов. Тимера подкармливает камерутский король. Его слова истиной отдали по Ханне. И тут же родили новую мысль у неё. — Твереи, вы на чьей стороне?.. — На стороне тенкунских граждан, — молвил Леокурт. Он подошёл к шкафу, вытащил казарку и прижал её к своей груди. Чувствуя нежные прикосновения, птица закрякала. — Мир устроен так, что ни одна война не обходится без тенкунских наёмников. Люди разучились сами воевать, а солдаты-манары нужны как пушечное мясо для отвлечения противника. Ваши войны, смерти, вражда для Тенкуни сродни целительству, ваши войны обеспечивают наше выживание. — Деньги… — Ну это мелочь — деньги, — Леокурт мотнул головой. — Та часть, которую воин отдаёт государству, вместе с прибылью магических зелий, тайна превращения, всё это сущая мелочь. Война за границами Тенкуни необходима для того, чтобы война не разразилась в самой Тенкуни. Ненависть между магов к манарам и чувство превосходство были всегда, когда нам стали принадлежать Дирито и Сенистра, важные стратегические острова. Маг не отличается от обычного человека, он такой же горделивый и обидчивый, ему неприятна мысль, что он должен жить на равных с более слабеньким, как ему кажется, соседом. С первого дня, как нам стали принадлежать острова, маги поговаривали о порабощении манар. Как смягчить вражду? Нужно отправить самых горячих юнцов воевать с другими врагами. Воюя за океаном, сторонники чистоты крови позволяли вырываться своему буйству в другом месте. Зачем создавалось Магическое Братство? Нет, не затем, чтобы задней пяткой решать сколько магов дать тому или иному государству, а чтобы следить за настроениями в обществе и в случае чего на корню пресекать попытку войны между магами и манарами. От манаров нам никуда не избавиться, они наше бремя, вечные дети, которые будут помехой. Но манары это граждане Тенкуни, меньше всего старейшины Тенкуни, которые правят сейчас и правили до моего рождения, хотят войны внутри страны за чистоту крови. — Абадоны тоже наше граждане, Чёрный океан принадлежит нам, — произнёс Аахен. — Но вы позволите им стать рабами у вечных людей. Его ошибка — заговорить и дать вспомнить о себе. — Аахен, — простонала Ханна. — Спаси одну Нулефер! Пойми мои чувства, я мать, я не встану у тебя на пути, я не посажу Нулефер в клетку, я только хочу избавить её от этих людей и от дальнейшего греха. Аахен, что ж ты так печёшься о Нулефер? Аахен стоял, замерев, печальными глазами изучая морщинистое лицо Ханны. Она тоже изменилась с последней встречи. — У нас был поцелуй, — тихим голосом ответил Аахен. — И… Она поцеловала меня в амбаре, в котором я работал над комбайнером, и дальше… Мы как-то разговорились о её жизни, о моей, мы с Нулефер болтали до позднего вечера… Нулефер призналась, что назад у неё пути нет, она не вернётся в прошлое, её сердце и жизнь посвящено Обществу… А потом мы переспали. Я лишил вашу дочь девственности. — Ну и ну! А мне что не сказал? — Лора ошарашенно взвизгнула. «Ах ты сука!» — Ханна готова была ударить его по щеке. Опомнилась. Она отдалась мужчине ещё раньше своей дочери и даже не знала его имени, просто мужик у кабака, который даже щедро расплатиться не смог. — Аахен, вы теперь… пара. Ты любишь Нулефер, помоги ей выбраться на свободу. — Мы не пара. Она мне объяснила свою позицию — быть с Обществом. Мой долг — быть с абадонами. — Боги, ты помешался на своей долге, — вздохнул Леокурт. — Я рассказал о них миру. Я стал собирать людей для экспедиции. Отец, мама, Лора, я увлёкся океаном больше, чем Нулефер, и позволил мечте стать явью. В любой смерти абадоны или в его страдании буду виноват и я. Говорите, что они простые обезьяны, но раз в году они становятся людьми. И мы должны признать их право на жизнь и свободу. Люди, убивающие друг друга, живут на этом свете и не платят за свои грехи, а абадоны, сокрытые на острове, должны расплачиваться за наши интересы и наши грязные помыслы? Лора, подтверди, что маги хотят попробовать абадонок, когда те из звериного образа обернуться женщинами. — Да, — кивнула Лора. — Видоном разрешил своим магам насиловать абадонок. — И что ты будешь делать?! — в ярости спросила Даития. Аахен смотрел в глаза родителей. Рядом с ним встала Лора и переводила свой взгляд то на мать с отцом, то на брата. Твереи не просто любовались друг другом, они общались на недоступном для Ханны уровне. Аахен заметно багровел в гневе, лица Твереев грустно вытягивались. — Мой долг… — прошептал Аахен. — Ты даже до острова не доберёшься, стихия убьёт тебя! — сказала Даития. — Тебя похоронят, если смогут сохранить твоё тело, как другого человека — магия живёт три дня после смерти тела. — Так позаботьтесь, чтобы я не шёл на обман и со своим именем и телом вступил на «Встречу». Мама, я ответственен перед ними. Леокурт и Даития обступили Аахена, казарка выпорхнула из рук своего хозяина, и родители стиснули сына с дочерью в крепком объятии. Лора оказалась сжатой по середине, уткнувшись лицом в грудь брата, и жалостливо пробормотала: — Не уходи. Аахен молчал, возможно, отвечал родителям — не произнося слов, а открывая перед ними свой нелюдимый разум. Он обхватывал обеими руками отца и мать, пальцы сжимались до выступающих вен. Искусственно созданная семья Твереев была сплочённее, чем её, настоящая, подумала Ханна. Свою семья складывала она из любви, делая всё для защиты. «Что я упустила?», — эхом отозвался старый вопрос. — Пожалуйста, позволь матери увидеть Нулефер. Возможно, поздно будет скоро, — проговорила Лора. Плотно закрытый рот Аахена дёрнулся. Аахен отпустил сестру и родителей, оказавшись в который раз перед лицом Ханны. — Я не могу вам сказать, где сейчас Нулефер. Бессмысленно искать вам встречи с ней, даже если я назову место убежища освободителей, они покинут его с помощью Идо Тенрика до того, как вы грянете к ним. Я не назову их убежище, но… Казоквары. Следующая их цель Казоквары. Ждите освободителей первого кислора. Спасите, фанеса Свалоу, вторую дочь. Нулефер не ждёт спасения.***
Тобиан оказался близ вокзала. Это он понял по рокоту далёких поездов и шумным извозчикам, гладящих гриву своим лошадкам и бранящих на чём свет стоит владельцев летающих каретах, своих соперников, что уводят из-под носа щедрых на деньгу клиентов, оставляя лошадиным извозчикам захудалых, часто пьяных мужиков да девок, которым тело своё в оплату отдать не жаль, но лишней монеты никогда не сыщешь. — Полдень, — глянул Тобиан на свои часы, свисающие из кармана. — У нас полчаса остановить Люси. Посетители навещают осуждённых в одно время, — сказал он быстро проходящему. — Стой, я для начала свяжусь с Луисом. Проклинать время и расстояние Тобиану хотелось меньше всего, виновником был всего один единственный человек — дорогой брат Фредер, учинивший спектакль. Винамиатис с Луисом был в кармане у проходящего, ведь карман Тобиана занимали часы, а больше вещей вряд ли бы прошли через пространство. — Луис, это Бонтин. Я в Санпаве, да, здесь в Хаше! Луис, Люси ещё зашла за крепость? Останови её немедленно! Я знаю о её планах, я в Хаше! Луис! Из винамиатиса доносилась тишина. — Бонтин? — послышался голос Луиса. — Тебе кто разболтал? Для Люси самым важным было, чтобы ты оставался в неведенье! — Неважно кто, — злился Тобиан. — Останови Люси! — Так поздно, она на шахтах, в крепости. Мне за минуту до твоего голоса Эст сказал, что Люси зашла за ворота. — Чёрт! — не сдержался Тобиан. — А Майк где? — Джейна и Эшли везут его в Камерут. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Не успел! Не хватило несколько минут, хотя он так спешил. И в крепость, охраняемую шахту, не проникнуть ему. Не Зоркий сокол он теперь! Чёрт, стоило ли тогда лишаться поддержки у полиции, знай, что Люси сунется в эту дыру спасать папашу?! — Высади меня в лесу поблизости у шахт, — скомандовал Тобиану проходящему. Его переместили за ряд высоких и широких деревьев, скрывающих взор от караульных и смотрящих с башен. До шахты быстрым шагом идти порядка тридцати минут. — Иди, твоя помощь мне не нужна, я сам вернусь в город, — сказал Тобиан проходящему. Толку от перемещения по лесу, проходящий бы и сгодился, будь Люси ещё у ворот, схватил бы и отправил обратно в Конорию. Перед высокими чёрными стенами крепости, за которыми разворачивалась чёрная пустая земля и тысячи людей под ней, похожих на маленьких червей, Тобиан не обладал силой и властью. Поиски Эста были недолгими, старичок-освободитель стоял на дороге под видом бездомного, который от безысходности плетётся по дороге, надеясь повстречать какую-нибудь повозку и попросить милостыню. В походном тяжёлом мешке хранилась одежда для Фьюи, в кустах притаилась летающая карета. — Умные вы люди, я вас уважал! — в лицо бросил ему Тобиан. — Отправлять Люси на верную гибель! Как она выберется с шахт? Тут член Зоркого сокола не справится, Люси… Всю жизнь провела в няньках чужому ребёнку, авантюристкой вдруг стала! Обвисшие веки старого Эста с осуждёнием уставились на Тобиана. — У освободителей в крови заложено жертвовать собой ради товарищей. У неё же отец! Фьюи, умирающего больного человека, мы спасём, а Люси — она совершила выбор. Наших братьев столько погибло, мне не хватит пальцев на руках и ногах сосчитать их, часть освободителей ушла к Тимеру за кровью, часть бросило миссию, выбрав свою жизнь, свою свободу. Мы, возможно, тоже недолго протянем, но пока мы стоим на ногах, сами не упадёт. Люси — дочь своих родителей, плюнувших однажды на Зенрут. Она — дочь друзей Грэди и Линды. Тобиан ждал. Ходил вблизи дороги, прислушиваясь, может, кто идёт со стороны шахт. Он представлял подземных ход, ведущий в камеры, думал, где бы найти или свить верёвку, чтобы перелезть стены. Бонтина Бесфамильного даже не пропустят вовнутрь, пока он не вернёт тех пятьсот сбежавших рабов и преступников. Пинийская крепость в Конории ниже и не такая огромная. Но освободить Мариона тоже не представляется возможным. От мысли о Марионе защемила грудь. Представилось живо и красочно, что на эшафоте неожиданно оказывается и Люси. Филмера Фонского казнили следом за Эйдином… Маленькая Люси идеально дополнит процесс убиения большого и гордого мятежника. И вновь Тобиана охватила обречённость, ему привиделась кровь на его руках, стекающая большими каплями на чёрную землю. — Он идёт! — оторвал Тобиана от миража Эст. — Фьюи! Фьюи в теле Люси казался меньше и беззащитнее, он брёл по дороге, устремляя пустой взгляд в землю. — Фьюи, ты ли это? Удалось? — прокричал радостный старик. — Я Люси. Не получилось. Её голос Тобиан отличал на подсознательном уровне. — Люси! — он обнял подругу. Она вся дрожала, изо всех сил сдерживая слёзы. Тобиан сорвал с Эста полотняное серое пальто и укрыл им её, с себя снимать было почти нечего, одна бежевая рубаха да штаны на завязках. — Не получилось. Папа остался в тюрьме… Я не смогла стать им, зелье меня подвело. Всё кончено, Эст. Всё кончено… Бонтин, — Люси не удивлялась присутствию Тобиана. Она замялась, дабы не назвать его истинное имя. Завернув Люси в пальто, Тобиан посадил её в карету Эста. Старик что-то говорил им, сидя впереди — никто не разбирал. Тобиан пребывал в странном состоянии, вот только что он хотел рубить мечом весь мир, тут же хотел избавить мир от себя, видя фатальных исход Люси и Мариона, людей, ставших половиной его существования, и вот опять хочется жить и заполнять пустоту в чьём-то сердце. Они ехали молча, Тобиан боялся задать лишнего вопроса. — Майка уже увезли? — спросила Люси. — Да, но он ночью будет на границе, если нам повезёт, то даже завтра утром, — он жалел, что отпустил проходящего, который бы так кстати им пригодился, и воссоединил хотя бы с братом Люси. — Я свяжусь с Луисом, у него винамиатис на Джейну. Я передам, чтобы они возвращались назад, — обернулся через плечо Эст. — Хорошо, — Люси произнесла еле слышно. Все молчали. Люси не говорила, что произошло в тюрьме. Пристанищем по приезду в Хаш им послужила комната на верхнем этаже кабака, тайное место для сборища горстки освободителей, оставшихся верными своим былым идеалам. Люси была бледна как Бонтин, её движения отдавали вялостью, медлительностью, губы сжимались в плотную изогнутую вниз линию. Смотря на неё, Тобиан видел своё отражение в зеркало. В последнее время он также ощущал и телом, и духом, что теряет связь с нечто важным — с волей и надеждой. — Я должна вернуть Нулефер ключ, — произнесла Люси, распрямляя волосы от тугой причёски. — С кем-то из Санпавы Аахен мог пролить кровь на винамиатис? Он учёный, собеседники у него по общим интересам в Санпаве есть, наверное… — Дожидайся Майка, позже отдашь ключ, — Тобиан не хотел лишних разговор Люси с освободителями. — Я хочу сейчас. Я хочу встретиться с Нулефер. Он отговаривал упрямицу, да возможно ли было это проделать с человеком, проехавшим всю страну для спасения отца? Тобиан подчинился. До шести вечера он искал учёных в Хаше, наконец, нашёл какого-то зоолога, с которым Аахен обменялся камнями почти год назад. К счастью, камень слабо, но ещё дышал. При Люси Тобиан достучался до Аахена, ждали втроём они появления Нулефер, прибытия Тенрика. Тобиан крутил в руках цепочку карманных часов, пока дожидался их у винамиатиса, дорога от одного звена к другому требовала терпения. — Отправь меня к Нулефер, — моля, Люси взяла за руки очутившегося в их комнате Тенрика. Идо Тенрик был другим. Мрачным, с непроницаемым, точно мёртвым, взглядом. Он смотрел через Люси, когда говорил с ней. — Если сомневаешься во мне, то прирежь, когда почувствуешь угрозу. Я — Люси, и я не шпион и не предатель. Я хочу увидеть свою подругу. Дай нам встретиться на десять минут. Может быть, встреча с Нулефер вернёт мне силы. — Смотри, не привязывайся к ней опять. Потерять её в третий раз будет печальнее, — сухо сказал Тенрик. — Эй, ты, сын Огастуса, девчонку сопровождать будешь? — Да, я не отпущу Люси с тобой одну. «Что Тенрик имеет под третий раз? — задумался Тобиан. — В детстве Люси потеряла Нулефер из-за её предательства. Ну, допустим, первый раз. Второй… посвящение себя Кровавому обществу? А третий-то что?» Идо выбросил их на расколотую брусчатку перед большим храмом, выбеленным известняком на века. Здесь не было холодного санпавского ветра, на маленьком деревце, пробивавшемся через щели камней, еле заметно покачивался жёлтый лист. — Люси! — с вершины храма завопила Нулефер. И Тобиан увидал их. На пороге храма, на последней пятнадцатой ступени стояли Нулефер, Аахен и Уилл. Нулефер побежала вниз, перелетая через пять ступеней. Она прыгнула на Люси и обхватила её в сильных объятиях. Реакция Тобиана притормаживала, до него не сразу дошло, что весёлое «Эй, приятель!» кричит ему Уилл. Сбежав вниз, Уилл обнял его. Лишь когда тяжёлая рука друга ударила по плечу, Тобиан вернулся в реальность. — Дружище, Уиллард! Считал, не увижу тебя больше! Что, засранец, свободный теперь? — в бок Уиллу последовал крепкий толчок. — Да, я свободный человек. Не раб, — улыбнулся Уилл. — Мне бы хоть сказал, что сбегать надумал, я бы понаблюдал за твоим сражением! — Ничего я не думал. Не меньше тебя поражён! Несложно, я выяснил, стать свободным человеком — вот понять, что моя жизнь давно была в моих руках, было не под силу. Воссоединившиеся друзья и подруги обменивались приветствия и хвальбой на земле, на вершине храма на них смотрели Аахен и Идо. Жадные до слов, Аахен и Идо стояли на расстоянии пары сантиметров, почти прикасаясь друг к другу. — Люси, — Нулефер избавила себя от счастливой улыбки. — Попытка провалилась? Твой папа остался на каторге? Мне жаль, если бы попросила меня и Идо, сообща, мы бы придумали что-нибудь вместе. — Отец выбрал неволю, моя жизнь пересилила мою мечту в нём, — сказала Люси, прижимаясь к Нулефер. — Я напрасно вас потревожила. Нулефер замотала головой. — Я всегда буду рядом с тобой. Проси, что хочешь. Люси, ты моя подруга и часть мечты, за которую я сражаюсь. — Подруга? — переспросила Люси. — Прислушайся тогда, подруга, к моему совету. Нулефер, я далека от миссии Общества и многого не понимаю в вас. Но не губи себя. Мой отец завещал мне жить и быть свободной, твои родители, уверена, думают также. Я готова была убивать охранников, которые помешают мне освободиться, я хотела расстрелять им мозги. Потеряла отца — и потеряла желание мстить. Крови никто не заслуживает. Мне придётся опять из преступницы и освободительницы становится простой Люси Кэлиз. Нулефер, стой со мной рядом, будь выше меня на ступень, если так хочешь, как было всегда, но не опускайся ниже моего сегодняшнего поступка. Я опозорилась на века. Я была в Рыси у твоего отца, виделась с моими, и твоими когда-то подружками — Сэм, Арра, Тина, Роберта — они чувствуют на себе приход Кровавого общества, у них перед вами страх, а не радость. Мы могли бы вместе сидеть на качели, спорить, шептаться и делиться секретами, наслаждаться нашей юностью. — Люси, я уже женщина, у меня забрали девичество! — Нулефер гордо вскинула голову. — Я начисто уничтожила прежнюю себя. — Фиуу, — Тобиан моментально позабыл и Уилла, и все свои тяжёлые мысли. Заговорили на одну из любимых его тем. — О, это интересно! Нулефер, я тебя считал неповоротливой дубиной! И кто тебя? Тимер? Тенрик, ты что ли? — Я, — с высоты ответил Аахен. Он спустился к Нулефер и прислонил её к себе. Она без сопротивления отпустила Люси и прижалась к нему. Аахен искоса смотрел на Уилла, что тот сделает? Даст ли знак ревности? Уилл не отходил от Тобиана, и казалось, приревновал бы к своему другу, если бы кто-нибудь посмел увести от него Тобиана. Откровение Нулефер не удивляло его, точно знал, что так и будет. — Так что произошло, Бон? — спросил Уилл. — Я ни черта не понял, почему Люси ушла, а отец остался на каторге! Тобиан развёл руки в сторону — вот Люси, я у неё спрашивал, но она молчит. — Зелье не превратило меня в отца, — ответила Люси. — Оно даже не растворило папин волос. Не знаю, как такое могло случится. Я хранила зелье, как велел мне принц Фредер. Я не могла перепутать его с уже готовым своим зельем, которое дала бы отцу. Не могла, я знала каждый пирожок. Как так я ошиблась? Когда я перемешала капсулы с зельями? — она вытащила из кармашка юбки прикрытый тряпочкой стакан. Его занимала мутная жижица, облик самой Люси, предназченный для Фьюи, к которому отец даже не притронулся. Покинув камеру со стеклянным стаканом, побоявшись, что охранники вдруг каким-то образом по запаху, по остаткам мельчайших капелек догадаются о содержимом и её плане, Люси забыла его убрать, так и прятала в юбке своё лицо, заточённое в зелье. Тобиан резко прищурил глаза. — Дай стакан, — потребовал он. Зелье было грязным, цвета немытой человеческой кожи, оно напоминало Тобиану собственные зелья, которые он пил каждую шестицу. Неприятно, но красивые цвета зелья приобретали от стихийной магии, как у Нулефер и Уилла, не от человеческой. Задержав дыхание, Тобиан хлебнул остаток зелья. — Что творишь?! — изумился Уилл. Бонтин обратится в Люси, обратно сможет стать лишь Тобианом и раскроет свою тайну перед Аахеном и Тенриком. — Вода, — заключил Тобиан, оставаясь собой. — Грязная сточная вода. Зелье имеет другой вкус. Тебя надули. Это вода… Фредер дал её, верно? — Фредер, — подтвердила Люси. — Он не мог меня обмануть, я сама видела, как это зелье, с моим обликом, он готовит при мне! — Ты наблюдала весь процесс? — прищурился Тобиан. — Да! Ну… волос мой растворился, и Фредер отвернулся подправить себе брюки, повернулся и дал мне в руки эту жидкость. — Сука! — с силой Тобиан разбил стакан об гранитную лестницу храма. — Он потешается над Люси! — Фредер дал мне свободу, а тебе открыл ошейник, — нахмурился Уилл. — У него были причины послать Люси с фальшивым зельем на каторгу. Мысль Фредера всегда впереди нашей. «Марион», — пронзило Тобиана. Фредер заменил человека, которого Тобиан должен спасать. Фредер заставил забыть его о Марионе. — Фредер издевается надо мной. Мой долг сейчас и навсегда спасти… — запнулся, обратив внимание на любознательных Аахена и Идо. — Долг… — проворчал невидимый Идо, стоя в стороне ото всех, — Ты его не забудешь, не переживай, Бонтин. Мы помним о своём долге. — Помним, — повторил Аахен. — Не изменим ему. Идо шаркал ногой по древним камням. Тобиан, не убирая левой руки с плеча Уилла, правой подозвал Люси и прислонил её к себе. Нулефер жалась к тёплой груди Аахена. Мёртвый, безликий город проносил по сухой земле частицы пыли. Стены пахли седым мхом, округу наполняли перекрикивание птиц, схожие с призраками, оживающими при виде незваных гостей. Птицы не боялись людей, проносились над головами, щебеча: «А мы свободны! Нас создали для веселья и песен!» Лист усердно держался на тоненьком отростке. Над горизонтом поднималась ранняя полная луна, мерцая ярко-алым оттенком.