***
Ночь Тобиан провёл в полудрёме. Но это не помешало ему выспаться. Находясь в сознании, Тобиан упивался видениями, миражами, призраками, кружившимися вокруг него. Смутная тень отца, отражающаяся в луче от луны, молчаливо постояла у его кровати, всего несколько минут — Тобиану хватило их, чтобы насытиться последней прижизненной встречей с отцом и попросить благословения, попросить решимости. Отец коснулся плеча. Тобиан не почувствовал его руки, но внял знак. «Жди меня, отец», — ответил он ему. Ночная тишина в тюрьме оказалась на редкость приятной. Затихали птицы, затихали сторожащие псы, мерно охранники прохаживались вдоль охраняемого блока. Тук. Тук. Тук. Отбивали ритм их сапоги. Лунный свет серебрил чёрные волосы Тобиана, доставшиеся ему от Джексона Мариона. «Всё ли я успел доделать, ничего не забыл?» — задумывался Тобиан. С братом попрощался, с Люси попрощался, с матерью и дядей позже перемолвится заключительным словечком. Успел, и лицо расплывалось в улыбке. В сумраке Тобиану грезились очертания Люси. Тени протягивали ему руки, палец манил — встань с кровати, закричи, кто ты такой. «Нет, Люси, — отвечал ей он. — Я покидаю мир живых. Я и так воевал восемнадцать лет за право существовать. Моя жизнь теперь принадлежит другому. Марион не подведёт тебя». От призрака Люси пахло как от настоящей. Домашними пирожками, полевыми цветами, сладкими волосами. «Моя жизнь — теперь жизнь Мариона. И твоя. Ты нашла решение для моего спасения». Серебристый призрак Люси искрился на тёмном полу. И возле него возникало серое очертание Фьюи. Тобиан видел, как дочь разламывает пирожок и достаёт капсулу с зельем, вливает в грязный стакан и протягивает отцу. Озарение к нему пришло в то мгновение, когда он в Руте обнимал Люси, а за спиной стоял великий храм с мёртвыми бездушными богами. Люси, эта крохотная девушка, подала ему гениальный способ как обмануть и тюремную систему, и хитрый заговор Огастуса, и предначертанную ему судьбу. Всего лишь поменяться местами и принять на себя чужой удел. Джексон Марион не его родной отец, он не откажется от спасения. А если что, то вставить бутылку ему в зубы и заставить его выпить зелье. Но как? Как такое провернуть, как пробраться в темницу Мариона? Невозможно. И тут словно хлопок по голове. Небрежно брошенная Фредером фраза осенила Тобиана. Бонтина не пропустят к Мариону, а вот принцу Фредеру открыты все двери. Они близнецы, его лицо — лицо брата, его судьба быть заменой брату, если возникнет угроза для наследника. И отдал бы Тобиан с удовольствием душу за Фредера, но жизнь расставила другие приоритеты. Меньше чем через месяц им должно стукнуть девятнадцать лет. Как Фредер встретит совершеннолетие без него? Только бы не винил себя в его смерти. Не Фредер подводит его к эшафоту. В другой жизни они попытаются стать настоящими братьями, отринув старые обиды, а в этой он должен уйти красиво, пока есть надежда испытать радость победы. Чем занят Фредер? Ночь, он лежит, наверное, на его кровати, за стеной Люси и Майк. Фредер не спит и горько разочарован, что разрешил Тобиану стать им. Не получилось у Тобиана спасти Мариона, и зря он пытался! Как можно избавить осужденного от кары, что неминуема? Эмбер не ответит на просьбы Тобиана и в облике Фредера. Создать побег из тюрьмы? Слишком сложно. Лежит Фредер на его кровати и думает, чем же занят его брат Тобиан? Не потерял, болван, глупой надежды на спасение человека, который не заслуживает таковой награды? Охранники патрулировали тюрьму. Восходили рассветные лучи. Капли света падали на следящие винамиатисы. Тобиану хотелось помахать рукой бдительным стражам, он еле удерживался от своего желания. Не стоит забывать, что он Джексон Марион. Он стал братом и прошёл без тени подозрения, без лишнего досмотра в Пинийскую крепость. Он забрал у матери королевскую печать и подделал бумагу, написав, что ему сами королева Эмбер и советник герцог Огастус велели поговорить с Джексоном Марионом. Никакая мелочь не должна сгубить его план. С утра охранники начали проведывать его в камере. Они удивлённым взглядом смотрели на Тобиана — чего Марион стал весёлым, воодушевлённым? Ему принесли завтрак, дали воду для мытья, побрили отросшие волосы на лице — Марион захотел, чтобы люди видели его настоящее лицо без бороды и даже без щетины. Тоже прощается с прошлым, понял Тобиан. Смотритель обсуждал с ним костюм и обувь, он только кивал — да, оставьте всё, как и договорились. — Вы как себя чувствуете? Ваше поведение… другое, — спросил надзиратель, когда Тобиан смотрел на него и невольно насвистывал песенку. — Превосходно, мой друг, — игра в замученного уставшего Джексона Мариона удавалась Тобиану хуже игры в принца Фредера. — К вам вчера Фредер Афовийский заходил. Что он вам сказал? Вы после той встречи сам не свой. — Государственная тайна. Пустяки, не забивайте ею голову. И всё же Тобиану было неспокойно. Он проснулся после слабого сна в семь утра, охранники или надзиратель навещали его каждые восемь-десять минут. Казнили в Зенруте всегда во второй половине дня, точное время казни объявляла королева. Тобиану выпало умереть в три часа дня, или же — ровно в пятнадцатый час дня. Пятнадцать часов олицетворяли пятнадцать богов, которые принимали у себя заблудшую душу. Время с наступлением утра замедлилось. Каждый новый приход охранников Тобиан встречал с содроганием. Вдруг раскусили? Вдруг объявят, что Мариону заменили казнь на каторгу? Он слышал про так называемый «бред помилования», когда осужденному на казнь кажется, что к нему смиловались и простили согрешения, даровали жизнь. Тобиана посещали схожие мысли, но они вели не к ликованию, а к ужасу. Он должен принять смерть на глазах миллионов людей! Также Тобиан боялся, что к нему запустят напоследок священника для причастия и прощальной проповеди. Перед священником он не сохранит образ Мариона и сможет проболтался про все свои мысли и даже про приходящего к нему призрака отца. Но священника не приводили. Вместо него пришёл адвокат Мариона, вернее, приятель Рэдликса. Тобиан плюнул адвокату в лицо, обнажая белые, почищенные зубы. — Будем драться? — закричал он, когда адвокат замахнулся на него. — Мне на эшафот идти, синяки видны будут. Целителя позовёшь? Зови! Пока он будет идти, я сам себе пальцы на руках откушу, которых вы не отрастите. Сегодня мой день, и сцена — моя. Последний час пребывания в тюрьме Тобиан захотел провести в своей камере, одному. Солнце жгло, не было облаков, не летали даже птицы. Птица на небе будет одна — он. — Пойдёмте, фанин Марион, — охранники вошли за ним. — Главный актёр театра идёт впереди, — засмеялся Тобиан и вышел из камеры первым.***
Утро Фредер встретил в трактире на соломенном тюфяке. За завтраком ему пришлось самому спуститься вниз. Непривычно было есть противную тягучую кашу, сваренную неизвестно когда, да ещё когда рядом сидели небритые, успевшие напиться мужчины голодранцы. Всё ему чудилось, что кто-нибудь сорвётся с места, накинет на голову мешок и похитит. Но кто из этих людей будет похищать Бонтина Бесфамильного, коего играл Фредер? Как Тобиан и просил, Фредер обернулся в него и бежал из дворца. Но не спешил выполнять своё обещание. Полдня он был занят своими делами, полдня просидел в трактире. Трактирщик был хорошим знакомым Бонтина и безотказно впустил Фредера, когда тот сказал, что ему где-то надо переждать вечер и ночь. Королевская гвардия разыскивала сбежавшего Бонтина, Фредер видел из окна трёх офицеров, но трактирщик сказал им, что разыскиваемый поблизости не появлялся. — Услуга за услугу, — улыбнулся трактирщик. — Ты спас от рабства моего внебрачного сына, я тебе до конца жизни обязан. За дверью заплакал годовалый малыш, и трактирщик пошёл его успокаивать. «Брат, как мало я о тебе знаю», — задумался Фредер. Тобиан рассказывал ему, как он помогает рабам, похищает детей, собирает суммы на выкуп, Фредер даже сам помогал ему бороться с извергами и насильниками законными средствами. Но Фредер всегда настороженно воспринимал деятельность Тобиана. «Как бы не поймали тебя, — говорил он, — мне ж придётся выручать тебя». Он даже не представлял, что Тобиан бегал по таким катакомбам. Распрощавшись с трактирщиком около полудня, Фредер пролетел на самокате четыре квартала, намеренно путая возможные следы в длинных лабиринтах тесных улочек, завернул за угол и превратился в себя. Уже не беглец Бонтин, а наследный принц летел над Конорией. Пора выполнять данное Тобиану обещание — взять на себя заботу Люси. Очень вовремя он появился, подумает Люси, за час до казни Джексона Мариона, когда Тобиана не было целый день. И не будет его ни на следующий день, ни в другой, ни в третий. Тобиан занял место Джексона Мариона. Фредер осознал, что Тоб не вернётся назад, когда попросил его о такой простой для братьев-близнецов просьбе — поменяться местами. Не умел Тоб ему врать, кого угодно мог надурить, хоть всю страну, но от Фредера не ускользала правда, кричащая в разбитых потерянных глаза брата: «Дай мне уйти! Я хочу сбросить со спины эту ношу под названием жизнь!» Фредер его отпускал. Иначе слова Тобиана всё равно бы сбылись, но умирал бы брат с горькой болью, что стал убийцей. Фредер не скажет Люси, зачем прилетел и где Тобиан, даст утешение, что брат был занят спасением Мариона, да не спас. Убийственное утешение, говорил брат. Пусть будет так, потом Люси он уже не будет утешать. В самое трудное время оставит её, как оставил Тобиана в рабстве и Уилла в одиночестве. Самокат приземлился на торговой улице. Фредер думал, зайти ли в какой-нибудь магазин и купить бы Люси подарок. Отвлечёт это её внимание? Или покажет, что-то стряслось? — Фредер! — зазвучало за спиной. Из магазина шляпок к нему выбежала графиня Кэтлин Джоанская. Почему в такое время? Она и так втянута в его игру, и ещё перед самой казнью у них будет встреча! — Фредер, я за тебя волнуюсь, — Кэтлин положила тёплые ладони на его плечи. — Ты вчера был на себя не похож, Симон мне сказал. Графиня Кэтлин была высокой, тонкой, бледной — настоящая аристократка. Золотистые, как у него, волосы были заплетены в косички и уложены на голове, обрамляя щёки и прикрывая уши. В двери магазина появилась мама Кэтлин, женщина с суровым лицом в белой тёплой шубе. Купленная кружевная шляпка с бантом лежала в руках мамы, девушка впопыхах забыла про неё, как увидела Фредера. — Мариона не спасут? — прошептала Кэтлин, осторожно поглядывая на маму. — Как видишь, сегодня состоится казнь, — Фредер убрал с плеч маленькие руки девушки. — Ты один, без охраны. Не ищут? — спросила Кэтлин. — Ищут, ищут. Если найдут, я встречу казнь Мариона запертым в своих покоях. Кэтлин зорко посмотрела на него. Глаза у неё были карего цвета, ему они напоминали золото. — Ты пойдёшь на эту ужасную казнь? — Да. Ты можешь составить мне компанию. Кэтлин отвела глаза, в них мелькнул ужас. — Я не люблю убийства. Одна разница, что казнят преступника, что убивают невиновного человека. Фредер знал, что таким будет ответ, но всё равно вздохнул с облегчением. — А со мной наблюдать за казнью с балкона ресторана будет одна девушка. Вы могли бы познакомиться. Фредер отвёл Кэтлин за другую сторону магазина, дабы их не подслушала мама. Бросать сейчас Кэтлин было бы неправильно для него — девушка может обидеться, её мать, приближённая к двору, неверно растолкует поведение принца, глядишь, ещё одна маленькая трудность возникнет. — Какая девушка? — с любопытством спросила Кэтлин. Фредер хотел видеть в её голосе ревность, но не заметил. Возможно, Кэтлин тоже научилась от него скрывать свои чувства. Если так, то Фредеру было бы приятнее. — Люси Кэлиз, подруга моего брата Бонтина. Мы вместе с ней попрощаемся с Марионом. Бонтин вчера попросил меня, чтобы я этот день провёл с Люси. Не могу же я ради неё пренебречь казнью. Я просто обязан быть на площади Славы через час. Кажется, что я рождён был только для этого дня. Кэтлин сочувственно посмотрела на него. — Я не верю в виновность Джексона Мариона. И мои родители тоже. — Никто не верит. Но против моей матери разве пойдёшь? Кэтлин, советую тебе меньше разговаривать о невиновности Мариона. Ты связалась со мной и твои противозаконные мысли тебе навредят. — А я думала, что попала под защиту короны, когда Симон нас познакомил и мы… — Кэтлин зарделась, — подружились. Мы друзья, Фредер? Фредер, любивший говорить людям правду в глаза, отвёл взгляд в сторону. — Отлучаясь по своим делам, я говорил всем, что иду к Кэтлин Джоанской. Когда я не возвращался домой, то объяснял, что отдыхаю за городом в поместье Кэтлин Джоанской. Для людей мы не друзья, а возлюбленные. — Есть ли различия? — улыбнулась Кэтлин. Дрогнувшее лицо Фредера стёрло с неё улыбку. — Вас с Люси первыми призовут к ответу. — В чём ты провинился? «В чём! Знала бы ты, что мой брат сидит в темнице и ждёт, когда ему на голову опустится сталь! Знала бы ты, что я и Тобиан, мы, два предателя, освободили Джексона Мариона! Знала бы ты всё, то девичья скромность и твоё восхищение мною исчезли бы вмиг! Ты не знаешь меня, как и я не знаю своего брата». — Я совершил непоправимую вещь, назад в прошлое я не вернусь. Ничего не изменить, моё будущее теперь другое. Я страшный человек, ужасный. Слабый телом, слабый духом, но убить могу словом. Словом, Кэтлин! Кэтлин нахмурилась. — И как это у тебя получается? Убей меня. Назови слово, которое меня убьёт. Слово, Фредер! На Кэтлин у него пришлось бы не одно слово. «Мой брат ждёт смерть. В моего брата вонзится клеймо. Я буду любоваться казнью и язвить над Люси. А когда уберут помост, я буду смеяться над нашей матерью». — Кого ты убил словом, Фредер? — Кэтлин обладала настойчивостью. — Был у меня брат Тобиан, — сказал он. — Брат-близнец. Моя вторая половина. Самый близкий мне брат плотью и духом. Но он умер много лет назад. Брат Бонтин вовсе и не брат мне. Он сын моего дяди, а не отца. К тому же бастард, урождённый рабом. Бонтин всегда рядом со мной, но мы разделены этим миром на две непримиримые стороны. Раньше я ещё одного человека мог называть братом — моего друга Уилларда. Как он теперь живёт, простил ли меня — остаётся гадать. Вот сколько у меня братьев! Один за проливами в Тенкуни, второй в садах Богов, третий… Третий захотел быть сожранным псами Создателей! — Бонтин и Уиллард живы. Тобиан умер не по твоей вине. Не бери на себя слишком много, ты никого не убил. — Я смотрел им в лица, как смотрю стоя перед тобой в двух шагах, и кричал им, что они мне больше не нужны. Тобиан… Бонтин, — подправил он себя. — Тобиан… — нет, не оговорился, — был для меня всем. Брат Бонтин никогда его не заменит. Не потому, что мы не родные братья, — он другой. Другой человек, иной, сложный, несчастный, забывающий о себе. Я помню Тобиана, крикливого шалопая и обормота, как нам было весело, как мы резвились с ним и считали, что мир принадлежит нам. Бонтин никогда не будет Тобианом. Я пытался его изменить, подстроить под себя, я так хотел сделать его похожим на Тобиана. Но как может принц думать за раба? Бонтин ходит по улицам, на которых на пустом месте люди набивают друг другу шишки, и он отдыхает там. А ты знала, что он воровал у рабовладельцев детей пока на них не одели ещё ошейники? Эти дети рабов воспитываются сейчас в приютах наравне с простыми сиротками. Раб и свободный человек едят из одной лоханки! Мне никогда не стать Бонтином. Такие самопожертвенные люди рождаются раз в тысячу лет! — Принцы, сбегающие ночью из академии, тоже раз на раз не попадаются, — Кэтлин мигнула глазом. — Я всё ещё верна своему слову. Скажу, что эти ночи мы проводили вместе в парке, если ты попросишь. У Фредера дрогнуло сердце. Он схватил Кэтлин за руку. — Нет. Для тебя другое задание. Когда зоркие соколы поведут тебя на допрос, говори им правду. Во всём признайся! У нас только дружба, ты меня покрывала, когда я тебя просил. Наши встречи были нужны для прикрытия глаз, чтобы я незаметно для всех удалился. Ты не вела со мной разговор по винамиатису. На винамиатис ты вообще не проливала кровь, всё бред, что я ношу твой камушек у себя в нагрудном кармане. Я не хочу тебя подставлять. Кэтлин, я ввязался в такое, что следующим на эшафоте могу оказаться сам. Три месяца назад я попросил тебя выручить меня, так как мне надо было спасти друга. Я несколько раз встретился с Урсулой Фарар и обсудил с ней наш план, я не знал, что буду просить вновь и вновь тебя прикрыть меня. Кэтлин, закончим с нашей игрой. Оставайся невиновной. Фредер отвёл обескураженную Кэтлин к матери и попрощался с ней. Он пошёл пешком, везя сбоку самокат. До Фредера лишь сейчас доходил смысл того, что он сказал графине Джоанской. Он любил старого Тобиана, он привязался к образу брата-весельчака, который побеждал в драках, который бегал быстрее и забирался ловко на деревья, который заступался перед ним и брал на себя редкие шалости Фредера. Новый Тобиан, ставший другим два года назад — или больше? — пугал своей неизвестностью. Познать жизнь его! Вот чего хотел Фредер. Не Тобиан был его тенью. Это он жил, глядя в спину убегающего брата как на нечто иноземное, свободное и сильное. Он притворялся его блеклым силуэтом. Поймать бы Тобиана! Посмотреть на него и понять, что за человек его брат. Младший брат-близнец, второй сын его матери, раб, освободитель — всё не то. Тобиан — человек, которого никогда раньше не было, и не родится вновь человека настолько безрассудного, непознанного. Болван, придурок, идиот — к Тобиану можно было подобрать миллионы дурных слов, но с Тобианом было легко, он придавал сил одной лишь широкой улыбкой, а с Фредером люди задыхались. Он душил людей иногда обманчивой заботой, иногда безразличием. Брат это видел и жалел его, обречённого престолом и своей слабостью принца. «Как стать нам снова тем единым существом, коим мы были в утробе матери?!» — хотел кричать Тобиану Фредер. Но Тобиан уходил всегда раньше, чем слышал вопрос. За прилавком Фредер нашёл Люси. Одна пуговица на платье у неё была не застёгнута, волосы были взъерошены. Люси раскладывала по полкам хлеб и булки, но у неё всё валилось с рук. Фредер, подбежав, поднял с пола хлеб, вытер его рукавом и положил на полку. — Принц Фредер? — испугалась Люси его неожиданному появлению и тут же собралась. — Вы знаете, где Бонтин? Я его не видела несколько дней, а вчера нашла… Бонтин, я боюсь… — Мой брат занимался спасением Мариона, — ответил Фредер. — Я пришёл к вам по его просьбе. — А где он? Я переживаю! Он может сделать с собой всё что угодно! «Ты даже не представляешь, что он выкинул». — Бонтин остановил у меня на кровати ожерелье и эту записку, — она быстрыми дрожащими руки достала из кармана платья голубое прелестное ожерелье, скомканные бумажки и медальон, и Фредер узнал его. — И это… Бонтин вернул вам медальон. Мне он подарил ожерелье, никогда он не делал таких подарков! А вам вернул медальон! И деньги, Ваше Высочество, он оставил вам какие-то деньги! Мне показалось, Бонтин попрощался с нами, он… Он ушёл от нас. Фредер сжал Люси руки, в которых лежали записки и драгоценности. — Отнести домой и положи на место. Не забивай дурью голову. Мой брат так заглаживает свою вину перед нами. Приговор Мариону дался ему нелегко, он перед всеми чувствует себя виноватым. Положи на кровать и не трогай. Мы встретимся с братом в ресторане Королевская тарелка. Он будет на казни. Люси помрачнела. — Я не пойду на казнь, Ваше Высочество! Фанин Марион был прекрасным человеком, я не выдержу, я не смогу смотреть на его убийство! — она вся передёрнулась. — Вы же хотите встретиться с моим братом. Следующая возможность будет не скоро. Люси, я не прошу, чтобы вы пошли за мной. Я приказываю. — Бонтин захотел, чтобы я была там? — зазвучал простосердечный голосок. — Да, брат попросил вас отвести в ресторан. Вы правильно поняли. Люси поглядывала на него с сомнением. Веру во Фредера подпитывала только надежда, что она увидит Тобиана. Ведь зачем кронпринц зовёт её на казнь, не может он снова ставить на ней эксперименты! «Ты снова часть моего плана», — качал головой Фредер. Хозяина лавки не было дома, Люси закрыла лавку и взяла с собой ключи. И опять она из-за Фредера оставляет хозяина без прибыли. Так и выгонят её с работы. Когда-нибудь Люси вцепиться принцу в глаза! Пусть же этот день настанет быстрее. — Майк где? — С соседкой, она присматривает за ним. Соседка — одинокая старушка, ей в радость нянчиться с малышом, сама зовёт Майка в гости. — Думаю, радость испарится, когда чужой ребёнок у неё задержится на несколько дней. Люси, возьмите Майка с собой. Вы не скоро вернётесь домой, пожалейте пожилую женщину и вашего брата. — Что происходит? Ваше Высочество, не играйтесь со мной, — Люси предостерегающе отошла от Фредера. — Мой брат — не игра, — наклонился он к её глазам и взял за руку. Пока Люси ходила за Майком, Фредер смотрел на воркующих голубей и удивлялся своей лжи. Как бы он не оправдывался, а с Люси он затеял безжалостную игру. Что поделать, если игру и её правила создала она. Когда Люси так воодушевлённо рассказывала ему план спасения из каторги своего отца, он понял, каким следующим будет шаг Тобиана. Брат не упустит шанса поменяться местами с Марионом, если Люси докажет — такое осуществимо. Ему остаётся принять выбор брата и выжать из этого выбора все нити, способные навредить Эмбер. — Здравствуйте, Ваше Высочество принц Фредер! — развесёлый Майк побежал к нему. Фредер пожал мальчику как взрослому руку, — они были знакомы, три раза Фредер с Уиллом и ещё тремя телохранителями приезжал в гости к Тобиану. — Итак, Майк, мы пообедаем по-королевски. Хочешь в «Королевскую тарелку»? — Хочу! — закричал мальчик. — Люси, нас приглашают в королевскую тарелку? Ваше Высочество, а как мы на тарелке будем сидеть? Фредер засмеялся. Уловка для Люси. Обманный манёвр для ребёнка. Люси качала головой — её уже не обманешь. Фредер поймал на улице летающую повозку и заплатил извозчику, самокат не выдержит трёх человек, его Фредер оставил у дома Люси. К эшафоту тем временем летели и ехали десятки повозок. Частные кареты, двуколки, фаэтоны, дилижансы и фиакры с пассажирами, город манил любителей поглазеть на смерть как мух на навоз. — Почему Бонтин назначил нам встречу в этом ресторане? — пока они ехали, спросила Люси. — Его тошнило, когда он только думал о будущем фанина Мариона. — Провожает в последний путь. Всего-то. Мимо их летающей кареты пролетали отряды солдат и зорких соколов. Вооружённые манары, маги, состоящие на службе короны, — они были возбуждены и явно кого-то искали. — Обеспечение безопасности? — поинтересовалась Люси. — Не знаю… — сказал он правду. Военных в городе было больше чем обычно. Наверное, санпавские поклонники Мариона что-то учудили, успокоил себя Фредер. Перед «Королевской тарелкой» шла драка. Конориец сказал нехорошее про Мариона, и три санпавчанин набросились на него с палками. У ресторана Фредера уже поджидали гвардейцы — столик с видом на площадь Славы он снял две шестицы назад, это не утаилось от королевы и герцога. — Её Величество разыскивает вас! — басом заговорил капитан. — Она требует, чтобы вы находились с ней в одной ложе. — Передайте ей, что я сяду рядом с ней, если она даст сказать мне слово Джексону Мариону. Или я заговорю без её разрешения. А теперь отойдите! — прикрикнул Фредер. — Ссора принца и его офицера перед самой казнью нежелательна для нас. Так вчера, наверняка, ответил Тобиан, когда входил к Мариону. Но повторяя за братом, Фредер не становился им. Он провёл Люси к столику под открытым небом, а Майка попросил поиграть в стороне. В ресторане бегали другие детишки, родители которых тоже пришли ради одной казни, а не вкусных яств. К ним Фредер отправил Майка. — Ребёнок не должен видеть смерть. А вы выдержите, Люси. Зазвучали трубы. Первое приветствие осуждённого. Знак, что его вывезли из крепости. — Когда придёт Бонтин? — Люси даже не поворачивала голову на площадь. — Подождите моего брата ещё немного, — при Люси он не мог называть Тобиана Бонтином. — Если он не придёт? — Брат не отступает от своих слов. Он исполнит то, что задумал. Карета с Тобианом не показывалась. Глаза Фредера бегали то по приготовленной воительнице, то по оживлённой толпе, то пронзительно всматривалась в Эмбер. Королева тоже смотрела на сына, поднимая голову вверх. Мать сидела на нижней трибуне, а Фредер смотрел на неё с высоты балкона. Между ними стоял эшафот, ждущий нового путника. Опять Тобиан будет спиной к нему. Это непреодолимая судьба. Дожидаться карету с братом было утомительно и мучительно, Фредер перевёл внимание на Люси. — Как ваш отец? — невинным голосом спросил он. Люси нахмурила брови. — Благодаря вам, Ваше Высочество, мой отец поверил, что его дочь — набитая дура, — о самом отце она ничего не сказала. — Я так осрамилась. — Вы напишите отцу, что дурак — принц Фредер, я же перепутал воду с зельями. — Потом же этим письмом заложете меня полиции. Девочка проницательна. Но полиция не достойна его внимания. А вот мама… — Вы выбрали столик, за которым сидел фанин Марион? — Да, Люси. Хороший вид на площадь Славы, не правда ли? Люси промолчала. На балконе стояли ещё четыре столика, с которых люди ждали грядущее зрелище. Шёпотом они шушукались о неизвестной спутнице кронпринца и гадали, какого маркиза или графа она дочь, почему она неподобающе скромно одета, или эта та бывшая рабыня, которую кронпринц уже приводил в «Королевскую тарелку»? Громче и смелее они делали ставки на Мариона и разговаривали о насущных вещах. — На Казокваров Кровавое общество напало! В день траура! Страха вообще у них нет перед святым! — воскликнула фанеса Креанц, сестра полицейского министра. Фредер усмехнулся. — Знала? — Тобиан ему рассказывал о встрече с Нулефер и Уиллардом. Его брат расспрашивал о новой жизни их друга, а девушки уединились тем часом от них. — Нет. Но я чувствовала, когда-нибудь Казоквары встретятся с освободителями… Хоть бы Тина и Элеонора не пострадали. — Люси, я не перестаю поражаться вашей добротой. Эта женщина забрала у вас семью, но вы… любите её. Ужас! Хоть одного человека на свете вы ненавидите? Люси усмехнулась. — Я охотно бы ударила вас. — Я подставлю вам щёку, когда закончится казнь. Показалась карета. И толпа загрохотала. Фредер вцепился руками в столешницу. Почему карета так медленно едет? Он не выдержит ждать! Он подставил руку к уху, а вдруг услышит голос Мариона. Голос Тобиана. Как назло, за спиной разорались два брата маркиза. Ставки делали, как поведёт себя Марион на эшафоте — будет просить о пощаде или достойно, как положено мужчине, примет смерть. — Вам не кажется забавным, что люди обожают спорить? — сказал Фредер. — На всё они делают ставки: на скачки и на стрельбу по мишеням, на исход военной битвы, на то, кто первым из их друзей поженится, на девственность невесты, на рождение мальчика или девочки. В споре со ставками люди не только ждут выигрыш, им нравится сам азарт. Люди спорят на всё, но никогда они не могут быть уверенными до конца — выиграют ли? Я не могу придумать спор, в котором я был бы чертовски уверен. Люси взглянула на площадь Славы, впервые набралась смелости посмотреть на чёрную карету и разгорячённую толпу и тут же отвернулась. — Ставка на свою смерть самая беспроигрышная. Каждый умрет, — сказала она. — Такая ставка неосуществима. Противник не поверит в моё, ваше или чьё-нибудь бессмертие и откажется с вами играть. Карета встала перед эшафотом. Толпа разразилась криком — Джексон Марион! Но вышел не Марион. По чёрным ступенькам спустился Тобиан и, стоя спиной к ресторану, замахал руками. Толпа встречала своего героя, а брат провожал брата. — Люси, — Фредер оскалил зубы, — делайте ставку, мы с вами сыграем против Эмбер и Огастуса. Ставка на смерть, говорите? Я ставлю на моего брата.***
Он изображал хромоту, ибо знал, что Мариону отрезали пальцы на ногах. Но дал себе слово, что там на эшафоте его шаги будут уверенными и прямыми. Он с осторожностью надевал широкие чёрные ботинки. Коричневый двубортный пиджак с белым фраком идеально шёл к лицу Джексона и к надменной ухмылке Тобиана. В зеркале даже не узнавался тот бородатый хмурый Марион. Тобиан помог ему помолодеть лет на двадцать. От Пинийской крепости до площади Славы ехать на карете пятнадцать минут. И все пятнадцать минут он восторженно смотрел в решетчатое окно, широко улыбаясь бежавшим у кареты детям. Приехали. Площадь Славы точно празднует военный парад. Расставлены сотни военных, дуют в трубы, на крыше храма готов к удару барабан. На трибунах нет ни единого свободного места, с окон свисают люди, аж друг на друга забираются и кричат. Кто что! Санпавчане орут, что королева Эмбер — убийца невиновных. Жители Конории, пострадавшие от разрушительного восстания, бросают ему проклятия. Железная карета остановилась у деревянного помоста. Тобиан вышел и помахал толпе. «Я поднимаюсь на театральные подмостки», — сказал он себе, делая первый шаг. Вступив на сцену, Тобиан обернулся на публику. Вот она! Его главная зрительница и второй персонаж его личного спектакля! Королева Эмбер Строжайшая. Суженные брови, надменно поднятая голова, холодные глаза воистину делают Эмбер строжайшей. Она смотрит на него, плотно сомкнув губы, и не подозревает, наивная, что перед ней её сын и главное несчастье её жизни. Огастус, расположившийся по правую руку от Эмбер, довольно ухмыляется. Приковал внимание всей страны к человеку, спустившему его с лестницы. Отомстил называется! На Эмбер красное атласное платье, отделанное жемчугом, Огастус в своём унылом чёрном пиджаке. Нет, не затмят они его. Тобиан взмахнул руками — я здесь! Я пришёл для последней в жизни роли — играть я буду себя. Тобиан озарил взглядом толпу. Сколько много разных людей. Старики дядя и тётя Мариона, одетые в траур, плачут и сторонятся людей. Урсула Фарар облачилась в мужской коричневый сюртук, на шее красный платок, она стоит у нижней трибуны, дышит в спину гвардейцам и смотрит на него, но опускает голову к земле, когда они встречаются взглядами. Народ Санпавы, бывшие товарищи Мариона, перешедшие под сапог Джейкоба Бейли, крупные рабовладельцы Конории — все явились. Но где же Казоквары? Они не пропускают публичных казней, где же они прячутся, на каких рядах? Нормут окажется полным неудачником, если пропустит казнь не Мариона, а Бонтина, которого на протяжении двух лет хотел убить. Санпавчане кричат, что Марион не виновен. Кто-то кинул в полк солдат бутылку. Тут же соколы подлетели к нарушителю, схватили его и десять незадачливых соседей и бросили в чёрные кареты, которые тут же тронулись и поехали в сторону тюрьмы. Фредера нет среди зрителей. О слава богам, впервые за много лет помолился Тобиан. Умирать на глазах брата ему не хотелось. Фредер должен запомнить его доброе улыбчивое лицо, а не эту полубезумную морду. Фредер должен быть с Люси. Два самых близких ему человека должны быть вместе, поддерживая друг друга, когда он оставит их навсегда. Брат исполнит его мечты. Пусть и поздно, но сдержит своё слово, как сдержал это — дал ему свободу действовать и остался в стороне, вместе с Люси. — Представленный перед вами человек — Джексон Марион признан судом виновным в убийстве принца Тобиана Афовийского, — объявляет генерал-прокурор. — Тщательное наблюдение за приговорённым к смерти подтверждает личности виновного и не даёт усомниться, что за образом этого человека скрывается кто-либо другой. «Давайте-ка я расскажу, как вы оставили без внимания одних Фредера и Мариона!» — Осмотр врача показал, что представший перед наказанием Джексон Марион полностью отдаёт отчет в том преступлении, за которое он осужден, а именно: убийство сына Её Величества королевы Эмбер Афовийской — Его Высочества принца Тобиана Афовийского. Джексон Марион пребывает в полном здравии и рассудке и готов к казни. «Да, я готов! Рубите мою голову! Радуйтесь своему убийство! Оно для меня отрада!» Офицеры сняли с Тобиана пиджак, фрак и расстегнули пуговицы рубашки. Живот оголили, спина была закрыта рубашкой, чтобы спрятать незаживающие на века шрамы Джексона. «Хоть бы через белую рубашку они не заметили, что этих шрамов нет» — подумал Тобиан. Шрамы не передаются через зелье превращения, зато свои сохраняются. Следы от плети Нормута, коими Казоквар наградил его один раз в жизни, у Тобиана давно исчезли благодаря руке целителя. Его чистое тело не напоминает того раба, не похоже на несчастного узника темницы — оно впитает в себя клеймо, с говорящей надписью — «убийца принца Тобиана». Его жизнь! И его смерть! Он решает, когда всё закончится, когда он положит конец игре! Раскалённое клеймо вонзилось в кожу острой болью. Тобиан даже не закричал. Он опустил глаза на свой живот и сдержал вопль восторга. Да, он убийца! Убийца Тобиана! Его единственное в жизни убийство обратилось на себя. Клеймо алеет, боль прожигает тело, а он упивается короткими словами: «убийца принца Тобиана». Мать встала с кресла. Белый жемчуг засверкал на красном меховом платье. Королева сделала десять шагов вперёд — Тобиан считал их и только он замечал скрытую скованность в движениях матери, её нежелание называть Джексона Мариона убийцей своего сына. Однако она идёт. Шаг за шагом, всё ближе к финалу, к прощальной речи, которую скажет сыну. Слова приговора заучены наизусть, голос непоколебим, замёрзшие глаза обращены на приговорённого. — Джексон Марион, зенрутским судом вы признаны виновным в страшном, циничном, мерзком… — Эмбер замолкла. Для того, чтобы вокруг неё повисло напряжение, чтобы женщины в толпе обронили слезы, чтобы показать свою скорбь, знал Тобиан. — Мерзком преступлении. В убийстве принца Тобиана, — опять молчание. Зелёные глаза сталью впились в Джексона Мариона. — В убийстве моего сына. Моё помилование, которое я даровала вам за высокие заслуги, не способно искупить ваше злодеяние. Убийство принца — это преступление против государственности, против самого существования Зенрута и его народа. Убийство ребёнка — безжалостное преступление против человечности. Вы приговорены к казни через отрубание головы. Вам понятен приговор? — Да! — закричал он. — Мне понятно каждое твоё слово! Вопиющий восторг приговорённого к смерти пробудил в толпе гул. Санпавчане узнали в Тобиане ехидного и дерзкого на слова Мариона. Их рёв прогремел на площади. Тобиан улыбался во весь рот. Эмбер, Огастус, где вы видите перед собой сломленного человека? Джексон Марион умирает красиво. Тобиан Афовийский умирает красиво. Эмбер держалась стойко. Губы если и скривились, то слегка. А вот Огастуса пробрала досадная дрожь, глаза заколыхались. Только толпа народа сохраняла у герцога самообладание — так бы прибежал на эшафот и сам бы отрубил ему голову. — Огастус, скажешь на прощание мне хоть слово? Огастус дрожал. — Виновен, — пробурчал он. Толпа не расслышала своего герцога. Тобиан прочёл их по губам. «Будь ты проклят», — повторялось в слабом движении герцогских зубов. Кто его только не проклинал! Кто только желал ему смерть в страшных муках! Проклятья стали мёдом для ушей. — У вас есть право на последнее слово, — сказала Эмбер. Тобиан шагнул вперёд. — Я отказываюсь от последнего слова! Я хочу посмеяться! Он закинул голову и захохотал ужасным захлёбывающимся смехом. Тобиан сотрясался от хохота, разведя руки в сторону он словно призывал в мир дьявола. Ледяная тишина пробрала толпу. Никто не двигался, все молчали, безумный смех человека, наслаждающего жизнью, пробирал до жил.***
Насколько хорошо клеймо пробуравило кожу, думал Фредер, стиснув зубы от неистового смеха Тобиана. Когда он будет умирать глубоким стариком, этот смех явится ему в ночи и утащит за собой в приготовленный гроб. Нет страшнее зверя, который решил уйти обратно в тёмные леса. Он перегрызёт каждого, насытится кровью и только тогда примет покой. Этим зверем стал Тобиан. Люси ёжилась на стуле. — Фредер, где ваш брат? — простонала она. — Где он? — Люси, мой брат хочет передать тебе кое-что важное. Он сказал, что любит тебя и попросил меня передать тебе его слова. Он любит тебя, Люси. Любит. Люси болезненно сжалась, пытаясь как бы забиться в панцирь. — Где он? Долго Фредер ждал этого момента. Люси стала звеном его цепи, настоящим звеньем, неотвратимым, частью немилосердного механизма, который, впрочем, создала она. Когда придумала обмен между узником. Рыжая птичка, почирикай ещё. — Там, — палец указал на смеющегося Мариона. — Мой брат там. Люси нерешительно посмотрела на захлёбывающегося в смехе Мариона. Широкая спина, болтающая в хохоте голова, раскинутые руки. Люси вскрикнула. Узнала!***
Солнце, которое вчера пряталось за облаками, светило на Тобиана и озаряло его жгучими лучами. Он ликовал. Он понял, ради чего жил и сражался. Победа над Казокварами не была его триумфом, не стало триумфом и освобождение пятисот рабов. Истинный триумф — это казнь. Его смерть. Триумф — это не только лавровый венок на голове и ратный конь под седлом, не только ликующая толпа, хвалящая своего кумира, не только враги, харкающие кровью под ногами. Триумф — неожиданность, ошеломление, смесь ужаса и темноты на лице врага. Триумф — быть на шаг впереди, не дать себя сломить, не стать куклой-марионеткой. Вознестись в небеса, смеющимся и издевающимся над чужими несбывшимися надеждами. Он не безумец. Он просто хочет дышать. В последний раз вдохнуть воздух и в этой липкой, смердящей чаше, наполненной запахом грязной беснующейся толпы, уловить свежий аромат леса и ветра, сладкую нежность домашних цветов, морскую соль со стороны вод. Гвардейцы взяли хохочущего Тобиана за руки, развернули и повели к воительнице. Лезвие переливалось в лучах солнца. Тобиан опустился на колени и наклонил голову под острие. Он в руках воительницы, неутомимой вершительницы правосудия, ярой проводницы между земным и бесплотным миром. Воительница оценивает всех по достоинству. Она побеждает в каждой войне против фанатичной надежды приговорённого на спасения. А ему только и надо — закончить эту войну. Что будет после его смерти с Бонтином Бесфамильным? А чёрт его знает, хоть двойник за дядюшкиного бастарда будет играть, хоть похоронят и его. Все заботы позади. Перед лицом униженный дядя. Перед лицом задыхающаяся от гнева мама, скрюченная, как испуганная девочка. Перед лицом светящийся призрак отца, протягивающий руку к другой жизни. Над головой воительница, конец его войны. Никто из простых людей не узнает об обмане. Магия продержится ещё три дня, Тобиана похоронят Джексоном Марионом. — Не-ет! Нет! Остановитесь! — пронёсся по площади голос Люси. Тобиан повернул голову назад. На балконе ресторана «Королевская тарелка» стояла Люси. Слёзы сыпались из её глаз. — Не убивайте его! Он не Марион! Холодная дрожь заколотила Тобиана. В груди всё сжалось. Он вперился взглядом во вцепившуюся в балконные перила Люси, и отчаяние оглушило его. Над головой повисло ледяное лезвие, призрачная кровь убиенных до него людей закапала на голову Тобиана. Он дёрнулся назад, руки гвардейцев остановили его. Толпа загудела, когда приговорённый зашатался. Крик Люси стих в бушующих голосах. За спиной Люси появился Фредер. Барабан на крыше храма отбили пятнадцать ударов. Взрыв. В небо вознеслись пять столбов воды. Из-под земли, из канализационных люков хлынула вода. Ужас пронзил Тобиана. — Не трогайте! Не надо! — он руками заслонил себя. Рука из воды осталась глуха к его мольбам и схватила туловище. Гвардейцы бросились за Тобианом. На ужасающей скорости им в живот врезалась вода. Урсула Фарар. Длинными щупальцами она наносила удар за ударом по королевской растерянной гвардии. — Я хочу умереть! — закричал Тобиан. Вода пронесла его над головами обезумевших, разбегающихся в страхе людей. Серые одеяния толпы, серая земля, железные кареты и тёмный кирпич зданий смешались с пятнами крови. Загрохотали выстрелы ружья, и звуки проходящих магов вторили им в такт. Перед глазами возник канализационный люк. Сначала мелькнула в темноту Урсула. За ней чёрная бездна поглотила Тобиана.***
Фредер сжимал балконные поручни и подставлял глаза ослепляющему солнцу. Изумлённых ошарашенных королеву и герцога он увидел лишь на миг — Эмбер и Огастуса схватили королевские проходящие. Под балконом кричали люди, звали на помощь врачей и целителей. Сидя на коленях всхлипывала Люси и к ней бежал плачущий Майк. — Люси, я ставлю на моего брата. Я ставлю на его жизнь.***
Пятнадцать часов назад они оказались в Санпаве. К Джексону тут же привели целителя, который усердно осматривать его раны и только качал головой: шрамы сильно въелись в кожу, оторванные пальцы и зубы не вернуть. Больной разум тоже не вылечить, не избавить от безжалостных воспоминаний. Рассвело. Джексон сидел во временном укрытии: в кабаке, на втором этаже, в комнате, в которой окна закрывали плотные шторы, и прислушивался к шумам. С ним был Джан Лофтинский, сын санпавского разорившегося барона, двадцатисемилетний чернявый молодой человек. И Андер Хасиан, сорокалетний, полысевший мужчина, но сохранивший в пышной форме усы. При Джексоне он исполнял обязанности начальника санпавского земледелия. Джексон нюхал засушенную лаванду, которую Джан стащил из трактира, и приходил в себя. Ему и следующих суток будет мало, чтобы всё усвоить. Его товарищи всё знали: о пытках, от отрубленных пальцах, о спасителе по имени Тобиан Афовийских. Знали задолго до самого Джексона. — Поверить не могу, что парень подставит свою голову под воительницу, — Джексон слушал цокот копыт, доносящихся с улицы. — Я знал его Бонтином, желания жить у него больше, чем у сотни тысяч человек! Готов поспорить, он даст представление, в самый последний момент расскажет правду. Готов поставить, он превратиться в Тобиана при многотысячной толпе. — Чем ставку будешь делать? — хмыкнул Джан. — У тебя денег нет. Бима не найдёте для ставки. — Был всем, стал никем, — Джексон прислонился на оббитую войлоком стенку кареты. — Андер, спроси у трактирщиков, как казнь? Три часа уже, — Джексон сказал ему. Он укрылся одеялом по голову. Дышать было тяжело, хоть и дул промозглый северный ветер. А пошевелиться — вообще страшно. Лошади внизу ржали, конюхи топали и плевались на землю, простые люди бегали и кричали «Ради меня он отдаёт свою жизнь?» — в отчаянный поступок принца не верилось. Джексон не чувствовал себя тем человеком, ради которого должны умирать. Тем более принцы. Андер и Джан вернулись комнату. — Урсула вовремя появилась? Она успела? — со страхом спросил Джексон, выбравшись из-под одеяло, из укрытия. Продолговатое лицо Джана было жёстким, губу барон прикусил до крови. Джан выглядел страшнее смерти. У Джексона всё оборвалось. Урсула опоздала. — Иширутская армия вступила в Санпаву. Иги и камерутский король-регент Геровальд объявили о начале войны, — ответил Джан.