***
Шлюпки, полные людьми, причалили к берегу. «Встреча» стояла на якоре в трёх милях от земли. С прозрачного неба выжившим кричали чайки, по песку бегали юркие куницы, играясь с крабами и морскими черепахами. Первый человек, Аахен Тверей, вступил на новую землю. Песок мягко поглотил его сапог. Аахен протянул руку Нулефер, и она второй сошла на остров. Затем стали спускаться остальные люди. Аахен, ещё не разглядывая остров, вытаскивал со шлюпки на берег сундуки. Остров пах смолой кипариса и мирта. Дышать было тяжело, как в горах. Но так хотелось вдохнуть чудесный запах волшебной земли! Нулефер вскинула руки к небесам. Она дошла до заветной цели. Сомнений быть не может, это Абадония. — Спасательные шлюпки! — один из матросов подбежал к небольшому холму и разворошил застывшую кучу песка. Под ним нашлись прогнившие, заплесневевшие, поросшие мхом лодки. — Смотрите! Корабль! — маги наткнулись на разрушаемые временем обломки корабля. Судно, разорванное на две части, было похоронено в песках пляжа. Торчали лишь мачты и нос корабля. — Воины, перед вами две задачи, — отчеканил Шайр Гуран. — Найти абадон и людей, которые могли выжить за эти семнадцать лет. Плавание закончилось. Опай Миркогал мёртв. Теперь командир — он. — Тивай, спускайся, — Уилл перекинул правую руку Милгуса на себя и помог слезть со шлюпки. — Отпусти меня, — хрипло сказал Тивай. Он с трудом держался на одной ноге. Сделать шаг не получилось, прыгнуть вперёд тоже. Тивай сел на колено. Он поползёт, подумал Уилл. Но Тивай затрясся, сжал в руке песок и поднял к глазам. Песок высыпался из слабого кулака. Тивай схватил ещё раз, и ещё, и ещё, а затем упал лицом вниз, стал целовать песок и возрыдал. — Простите меня за мою самоуверенность, — говорил он сквозь льющиеся ручьём слёзы. — Простите, небеса, за моё высокомерие. Прости, мать земля, что хотел тебя истоптать в пыль. Вы доказали мне мою ничтожность. Каюсь, каюсь, каюсь… Зачем мне оставили жизнь? За что приняли безобразного калеку? — Затем, чтобы ты превратил свое безобразие в красоту, — подмигнул Уилл и протянул ему руку. Тивай широко раскрыл глаза. — Ты навоевался. Отдохни. Обрати, что тебя могут окружать не только генералы, стрелы, ружья и пески. Земля приняла тебя к себе живого. Ты ещё нужен ей. Ты часть её, часть этой природы. Тивай поднялся, держась за руку Уилла. И, казалось, впервые в жизни смог набрать воздуха полную грудь и вдохнуть его с удовольствием. На зеленеющей прибрежной траве лежали около ста трупов, накрытые чёрными тканями. То были воины, отдавшие свои жизни в неравной борьбе с Чёрным океаном. Маги снега замораживали их тела, дабы они не сгнили. Хоронить ли товарищей на тёплой земле Абадонии, отправить ли в море, или вернуть на родину — ещё никто не знал, что с ними делать, как достойнее отдать память павшим. Тивай попросил Уилла отвести его к телу Опая Миркогала. — Прощай, мой старый добрый друг, — сказал Тивай, смотря как тело капитана обрастает льдом. Люди расходились по берегу. Нулефер внезапно захотелось побегать. Она сняла с себя сандалии и пустилась бежать на траве. Ноги ощущали утреннюю росу — абадонскую росу! Тело разминалось, земля мягко просачивалась через пальцы, Нулефер бежала вперёд, поминутно останавливаясь у каждой пальмы, куста и цветка и рассматривая его. Чарующая зелень производила опьяняющий эффект. Раздался рёв. Нулефер раздвинула ветви гибискуса и увидела чёрного огромного быка. Животное жевало траву и пугливо изучало Нулефер. — Мы тебя не тронем, — она попыталась погладить его по блестящей морде, но бык быстро закачал головой. — Ты мешаешь ему. Он говорит: «Дай поесть», — перевёл подоспевший зверовещатель. — Ну вот, и меня бык послал. Природа Абадонии была так похожа Тенкуни и даже на Зенрут: птицы, мелкие зверьки, пальмы, кипарисы, кусты гибискуса, розового олеандра, растущие апельсины. Но чёрные быки уже делали Абадонию уникальной. Аахен умудрился отыскать какую-то мелкую жёлтую пташку, которую не видел ни в каких книжках. На Абадонии царила тихая спячка. Тихо, как бы оберегая чужой покой, чирикали птицы, медленно жевали траву быки, паслись лани. Спокойная, невозмутимая, на острове застыла особенная жизнь, неведомая вечным людям. Нулефер прислушивалась к шуму моря, даже волн не слыхать. Штиль ласкал океан. Его спутники — белые чайки иногда проносились над головой. Заросли высокой травы разделяли маленькие протоптанные дорожки. На них угадывались копыта быков и птичьи ноги, следы маленьких лапок зверьков и величавые отметины львов. А ещё отпечатки пятипалых человеческих конечностей с длинными ногтями. Бездонно-лазурное небо, тихий шорох, капли скользящей росы на коже — Абадония выражала благую тишину. — Кажется, это они! — маг по имени Айк внезапно замахал рукой на маленькие отдалённые фигурки в шелестящих кустарниках. Действительно, в кустах кто-то шевелился и поедал плоды. — Всем быть готовыми к любым сюрпризам, — грозно повелел Гуран. Тени в кустах услыхали людей. Показались и пошли вперёд. Спустя несколько шагов стали отчётливо видны пятеро массивных рыжих существ. Юрсан Хакен не врал, пустоглазы существовали! Рыжие самцы со львиными гривами, прямой гордой спиной и пустыми глазами. Полулюди, полузвери любопытно приближались к ним. И вдруг остановились, переглянулись между собой и зарычали сильнее льва или медведя. Никто не успел опомниться, как пустоглазы опустились на четвереньки и бросились к людям. Самый быстрый успел накинуться на зверовещателя и укусил его в руку, второй оказался возле целителя и ударил его кулаком по лицу. — Чего замерли?! — вскричал генерал Гуран. Порывом воздуха он отбросил напавших пустоглазов и затем мощным ударом отправил в сторону троих ещё бежавших пустоглазов. И тут на глазах у перепуганных воинов пустоглазы обратились в людей. Стоя в чём мать родила, они вознесли руки. Перед воинами возник адский пылающий огонь, преградивший им путь к абадонам. Земля задрожала под ногами. Воздух исчез. Его просто не стало, воины отчаянно стали хватать его, но всё понапрасну. — Генерал Гуран, не трогайте их… Мы пришли с миром, — прохрипел задыхающийся Аахен, подползая ближе к огню. — Мы пришли с миром. Он встал на колени и поднял высоко руки — сдаюсь. Абадоны не приняли его знак. «Я должен разговаривать на их языке», — осенило Аахена. И тогда из последних сил он встал на одно колено, преклонив другое перед абадонами, и прошептал: — Я принимаю вашу волю. Генерал Гуран, просто преклоните колено… Сила вам не поможет, только покорность, — зашептал он генералу, который, теряя воздух в лёгких, набирал его для атак на абадон. Огонь утих, кислород вновь вернулся к людям. Аахен встал, подошёл к абадонам и вновь сел на одно колено. — Мы не причиним вам вреда, абадоны. Я, Аахен Тверей, отдаю свою жизнь в ваши руки, потомки Агасфера. Пожалуйста, разрешите мне встать лицом к вам и подать вам одеяния. Абадона, самый рослый, старший, могучий мужчина двух метров, который в человеческом обличье ненамного меньше был ростом, удивлённо кивнул. Аахен вильнул рукой. Ветвь пальмы стала расти, превратилась в упругую лиану, которая потянулась до стоящего сзади сундука, и поставила его перед Аахеном. Он открыл крышку и поднёс к абадонам белые туники. — Оденьтесь. Краем глаза Аахена заметил: генерал Гуран что-то шепчет водному магу. Неужели отдаёт приказ схватить абадон? Это же безрассудно! Чтобы не говорил генерал, движения его рта не остались незамеченными. Могучий абадона зло покосился на него. — Нет! — Аахен встал перед своим генералом и сильнейшим из абадон. — Мы пришли с миром. Мы вас не тронем! Генерал Гуран, ну же, подтвердите мои слова. — Да, мы хотим наладить с вами контакт, — сказал генерал как можно более дружелюбным голосом. — Вы наша надежда, наше спасение в Чёрном океане. Абадона, накинувший тунику, был мужественно-непреклонен. Уничтожающим взглядом он обводил генерала. — Ты злой человек. В твоих глазах тьма. Убирайтесь. Как приплыли, так и уплывайте. — Мы не можем, — сказал Аахен. — Наш корабль почти разбит. Мы потеряли половину команды, умер наш капитан. Мы просим разрешения у вас остаться на этом острове. Я Аахен Тверей, сын тенкунских старейшин и один из прошлых старейшин Тенкуни, прошу вашей милости. Мы ждали, что абадоны встретят нас радушно, как встретили Юрсана Хакена, прибывшего к вам больше ста лет назад. Но вы не радуетесь вечным людям. Позвольте мне загладить вину, которые совершили наши предшественники. А пока мы просим вас принять нас в свой дом — на свой остров. Нулефер поражалась тактичности Аахена, в которой чувствовалось даже некоторое заискивание. И оно помогало. В глазах четверых абадон утихала ненависть, а пятый, вызывающийся на бой, уже не так сильно хотел их уничтожить. Тем не менее, это были другие абадоны, не те, что представляла Нулефер. Друзья Хакена, его помощники, спасители, почти его семья — вот какими изобразил великий целитель жителей острова. С этими он не прожил бы и шестицы: убили бы за какую-нибудь сущую мелочь. — Старейшина молвишь? — переспросил абадона. — Мудрость вещаешь. Юн ты для старейшины, аль настолькоми хорош, что вечные люди обращаются к тебе за мудростью и советом? — Я не тот старейшина. Ныне титул старейшины принимают не мудрецы, а правители. Старейшины вроде королей, которых избирают народ. Мои отец и мать были избраны старейшинами и правили, их срок закончился, и я стал старейшиной. Но потом оставил пост и передал страну людям поопытнее меня. — Старейшина, правитель, король… — абадона переварил услышанное. — Буду нарекать тебя старейшиной, Аахен Тверей. — Я бывший старейшина. — Бывших старейшин не бывает, Аахен Тверей! — вскричал он и успокоился. — Ну и чудная у тебя магия… Растения? О них молвил нам достопамятный Юрсан Хакен. Я — Онисей, кумрафет абадон. Моя магия — земля. Се друзья мои из моей стаи — Дионс, Мегуна, Ададон, Гилия. — Моё имя Шайр Гуран. Я маг воздуха, — генерал, расправив усы, встал рядом с Аахеном. — Я командир этой экспедиции и этих людей, был отобран советом старейшины для того, чтобы заключить с вами дружбу. Разрешите узнать, что случилось с людьми Беррика и Бойла Кекир, которые высадились на вашем острове семнадцать лет назад? — Мертвы. Мы их умертвили, — рот Онисея разошёлся в улыбке. — Они дерзались завладеть нашими святынями и умертвили наших людей. Мы умертвили их. Вы не взыскаете на острове выжившего вечного человека. Вы пришли за нашими святынями? Поляжете вместе с теми святотатцами. — Нет, нам не нужны ваши священные места, — сказал Аахен. «Нам нужны вы сами, ваша сила и ваша свобода». — Мы просим у вас помощи в борьбе с Чёрным океаном. Онисей, кумрафет, долго мне рассказывать про наши цели, я сделаю это попозже. Сейчас я представлю тебе Нулефер Свалоу… Эта девушка, маг воды, первой узнала про ваше существование, прочитав дневник Юрсана Хакена, — Аахен толкнул Нулефер к Онисею. — Без неё мы ничего не добились бы. Нулефер растерялась, она не знала, как приветствовать абадон, и присела в реверансе. — Увидим, друг ты наш, как Юрсан Хакен, или враг, — Онисей не высказал к Нулефер большого интереса. — Уважаемые абадоны, — удивилась Нулефер, — вы помните о Юрсане Хакене? Вы передаёте о нём рассказы от отца к сыну? — если она правильно поняла, абадоны рождаются с памятью только своих агасферовских предков. — Цоблерай, друг Юрсана Хакена, написал житие о первом вечном человеке на Абадонии и сохранил его во дворце. Не все из нас читали сею летопись, но я прочитал и памятствую кийджо слово. — Позвольте подарить вам копию дневника Юрсана Хакена, — Аахен достал из-под рубашки книжку, которую прижимал к груди. — Хакен описал свою жизнь среди абадон. Да, Цобрелай и его друзья умоляли Юрсана молчать, но он не сдержался и рассказал правду своей дочери. Юрсан хотел разделить вашу тайну только с дочерью, но его книга попала в нехорошие руки. Я дарю вам переписанную мной историю Юрсана Хакена. Прочитайте, что думал про вас Юрсан Хакен, как благодарил вас. — Ты аль Юрсан написан сей свиток? — Онисей придрался к словам. — Настоящий дневник у правнучки Юрсана. Я переписал слово в слово, не пропустив ни буквы. Многие хотели обладать настоящим дневником: и моя подруга Нулефер, которая его нашла, и королева Зенрута, и старейшины. Но я решил, что для правнучки ценнее память деда, которая напоминает ей об ушедших годах. Господа абадоны, мы устали, голодны, но мы многое хотим у вас узнать. Поведайте, что случилось с прошлыми людьми. Сегодня нам хотелось узнать как можно больше и о наших погибших соотечественниках, и о вас, абадоны. Завтра ведь вы превратитесь в пустоглазов. Ещё раз простите, что напугали вас до смерти. — Но людьми стали! — захохотал Онисей и взял у Аахена книжку. — Пойдём, старейшина. Покажу тебе общину. Твои слуги пойдут с нами, — и он фыркнул. — Но абадоны убьют их, коль узрят их. Мы не простили вечных людей. И не простим николиже. Аахен, Гуран и Нулефер вернулись на берег острова, где располагались четыреста выживших воинов и исследователей. Они представили абадон воинам и объяснили, что идти к месту их обитания должны все. Заодно взять с собой одежду для других абадон. Те не потерпят срамоту на себе и, чего таить, обозлятся на них. Абадоны-то помиловали вечных людей, но надолго ли? Онисей, их кумрафет и вождь, замечал одного Аахена и только с ним хотел разговаривать, а настроение Онисея передавалось его соплеменников. Построившись в несколько шеренг, люди, таща на носилках или по воздуху раненых и ослабленных, пошли за Аахеном и абадонами. Впереди их вели Онисей и Дионс, сзади замыкали строй Мегуна, Ададон и Гилия. «Нас ведут как военнопленных», — думала Нулефер. — Держись рядом, — сказал ей Аахен. — Не отходи. Ты нужна мне. По дороге отряду попадались описанные Хакеном вислоухие волки и красные львы, на деревьях клевали зёрна птицы, которых забыл упомянуть тенкунский целитель. Они вышли на поляну. Нулефер, Уиллу и Аахену показалось, что это та самая поляна, про которую говорил Хакен. Ещё за полмили был слышен гул странных голосов и визга, шумов и драк. Абадоны резвились. Пятьдесят, сто, двести? Сразу и не сосчитать. Дивные существа бегали, рычали, прыгали друг через дружку, гонялись за землеройкой, а кто-то мирно посапывал в стороне. И вдруг вечные люди подошли к их поляне. Затихли голоса. И тут же прозвучал дикий рёв. Шерсть у рыжих самцов и сереньких самок встрепенулась, морды ощетинились. — Стойте смирно, вечные люди, — приказал Онисей. Он наклонил голову вниз, устремив взгляд на землю, и та задрожала. Мигом возникла щель и понеслась в сторону абадон. Грохот, пыль, проваливающаяся земля, крики ужаса у абадон. Землетрясение Онисея напугало соплеменников, да так, что раз за разом звери стали оборачиваться в людей. Матери закрыли собой детей и стариков, мужчины направили огонь, воду и воздух на вечных людей. Гора, воздвигнутая Онисеем, остановила атаку. — Друзья мои, я привёл к нам вечных людей! Они заверяют, что не причинят нам вреда! И Онисей слабо повёл рукой. Раздвинутая земля вернулась на своё место, каждый камушек оказался там, где лежал. Только несколько кустиков на поляне были напрочь вырваны с корнем. — Се старейшина Тенкуни — Аахен Тверей. Мудрец, избранный королём. Он даст вам одежду, — представил Онисей Аахена. — Но за сими людьми последите благопослушно, я им не доверяю. Аахен поклонился абадонам и повелел открыть сундуки с нарядами для абадон. К нему подходили изумлённые мужчины, женщины и дети, и он выдавал им одежду. Конвой оставил вечных людей, но двести глаз подозрительно всматривались в членов экспедиции. «Вот же посмеются на большой земле, — решила Нулефер, — когда узнают, что тенкунские маги стали пленниками у обезьян». Пока ей позволяли, она неспешно обследовала поляну. Рядом протекала речка, которая была затоптана следами быков, на траве лежала красная львиная шерсть. Звери убежали, когда испугались землетрясение и не проявляли желания вернуться на водопой. Да, не верилось, что её мечта стала реальностью. Вот он, другой иной мир, первоисточник магии, обитель богов. Дикий, непознанный, странный, сложный. Абадоны были почти как люди. Матери, стоявшие в длинных платьях, причёсывали малышей и пели им песни на старом тенкунском языке, девушки любовались в подаренные зеркала и поправляли короткие волосы, мужчины разминали кости. — Онисей, расскажи нам, что сотворили вечные люди, — спросил Аахен, когда все абадоны скрыли наготу и немного усмирились. — От твоего рассказа зависит наше дальнейшее будущее. Онисей сверкнул глазами. — Дионс, Мегуна, Хелез, Захав и Фекой, подойдите ко мне. И ты, Цубасара, Знакомые Дионс и Мегуна встали возле кумрафета, к ним подошли седовласый низенький старик, черноволосые мужчины около тридцати лет, похоже, что братья, и одна женщина. Светловолосая и печальная. Нулефер сразу обратила внимание именно на Цубасару. Та стояла поодаль, не сводя кристально голубых глаз с вечных людей. Ненависть к вечным людям в её взгляде — да! Отвращение к ним — да! И всё же надежда, а ещё уйма вопросов, мольб. Вот что показалось Нулефер, пока она разглядывала эту женщину. Возраст Цубасары был не ясен. Волосы седеют, но кожа молодая, руки чистые, без морщинок. Вот по Онисею сразу видно: ему пятьдесят лет, голова покрывается благородной проседью. Дионс и Мегуна чуть младше его. Захаву и Фекою около тридцати, когда к Абадонии пристал корабль Кекир, они были ещё подростками. А Хелезу за семьдесят лет, он сухонький старик, лицо искромсано морщинами, волосы белые-белые и мягкие как мягкий снег. — Вечные люди приплыли к нам внезапно, — заговорил Онисей. Удобнее было бы для него, абадон и для членов экспедиции сесть, но кумрафет предпочитал стоять. Остальным тоже пришлось стоя слушать его речь. — Я, мой отец-кумрафет, Дионс, Мегуна с младшим братом ловили в тот день на пляже крабов, когда на сушу вынесло семь шлюпок с людьми и двадцать магов летели по воздуху. Всего было девяносто человек. Мы, пребывая в теле животного, не осознали, что это вечные люди, к коим принадлежал Юрсан Хакен, прибыли к нам. И стали обонять их как абадон из прочих общин. Но люди были разбиты, подавлены, им было не до нас. Мы обследовали и позабыли о них, но вечные люди набирались сил. С пришествием нового дня исполовина их кучи отправилась к нашим храмам. Я покажу тебе, Аахен Тверей, и твоим подданным, якоже прибыли к нам вечные люди… — с хрипотой сказал Онисей. — Но первее договорю. Когда вечные люди взыскали град Абадону, они дерзнули вторгнуться в храм. Сие запрещено, как ты ведаешь. Мы сберегаем наши святыни, ибо так созданы наши тела. Община, живущая в Абадоне, прогнала их из града. Сие вечных людей не остановило. Они учинили нам бой, от смерти их спас страннолепный маг, исчезающий на месте. И они решили пойти силой и хитростью. Онисей замолк. Повернул голову на Цубасару, Дионса и Мегуну и, получив их одобрительный кивок, заговорил на вновь возвышенном голосе: — В тои дни, пока одни вечные люди лише изучали остров и священную Абадону, их спутники гадали, как льза выбраться с острова. Сие чудовища не придумали ничего лучшего, якоже поработиться нами! Нашими детьми! Мы гордый народ, нас не возьмёшь силой. Но наши дети беззащитны. Один из их главарей, кажется, Бойлом его звали, не запомнил имени сие твари — умел разговаривать с нами, с зверьми. Мы убо понимали его речь. И меня, мою жену Фегану, Дионса и Мегуну он позвал за собой, обещая дивные яства. Но наши дети остались одни. Когда мы вернулись, детей наших не было. Вечные люди взяли их на своей шлюпке в океан, дабы проверить, аль смогут они выбраться засчёт нас? Проверили. Воды не тронули ни наших детей, ни вечных людей, что были в шлюпке с нашими младенцами. Мы метались, взыская младенцев, но вечные люди насмехались над нами! Но потом вернулись том, со шлюпками и вернули младенцев. Но моей дщери Иелипии не было с ними! Не было! Мой звериный разум единаче отказывался понимать нависшую над нами угрозу. Я рыскал по пещерам, заглядывал в ямы и искал дочь. Вечные люди ждали весте из града Абадоны. Онисей обвёл прожигающим взглядом прибывших к нему путников и уставился на Аахена. — Я покажу тебе вечных людей и их злодеяния. Дай мне свою голову. Твои путники, аще желают, тоже могут узреть наши воспоминания. Дионс, Мегуна, мы объединим их. — Вы можете передавать свои собственные воспоминания? — подивился Уилл. — Да, мы можем делится и своей памятью, — утвердил Онисей. — Юрсан Хакен не ведал сия, ибо ничтоже воспоминания из своей звериной однообразной жизни не могли ему передать его друзья абадоны. Нас же вечные люди насытили. И он схватил Аахена за голову. Тёмные глаза стали расти, невероятная волна ударила в Аахена. Он потерял опору под ногами, но мигом его ослабленное тело взяли Дионс и Мегуна и вперились взглядом в него. — Кто ещё гладает по воспоминаниям? — спросил Онисей. — Я! — отозвалась Нулефер. — И я! — за ней закричал Уилл. Вызвалось около пятидесяти добровольцев. Сознание абадон атаковало их. Сначала в голове стоял туман, неясные звуки, шумы, образы насекомых, длинных травинок, мягкая шерсть самок и самцов перед глазами. Разом стояли перед глазами несколько картинок, лиц и мест. И внезапно всё общее объединилось в одно. Пустоглазы — Онисей и его отец Поотр, молодые Дионс, Мегуна с двенадцатилетним братом Нерией — собирали крабов, когда вдали показались чёрные лодки и летающие по воздуху люди. Пустоглазы рыбачили и слабо обращали внимание на людей. Будто новые пустоглазы прибыли с океана… Крабы, черепашки, водяные жуки — вот вкуснотища. От вечных людей несло хлебом и солониной, это и заинтересовало пустоглазов. А ещё удивительные приборы. Нерия, ловкий детёныш, прыгнул в шлюпку и начал в ней копаться. Нашёл сверкающий камушек, кричащий человеческими голосами, взял его в лапы и побежал по песочному берегу. Бежал, бежал, уронил и потерял. Вечные люди, израненные и еле живые, располагались на земле. Они набирались сил, и проходящий перемещал время от времени то одних, то других. Пустоглазы только и шарахались от его звуков. На второй день Бойл Кекира, немного косоглазый на правую сторону человек, подошёл к абадонам и показал им мёртвого бурундука. «— Я нашёл поляну вот с такими, — распахнул он руки, — вот с такими бурундуками! А ягоды какие вкусные растут! А фрукты! Идите за мной. За мной, пустоглазы!» От Бойла вкусно пахло, его понятные для уха пустоглаза речи были ещё слаще, и пустоглазы пошли за ним. А когда вернулись после обеда на скудной полянке, то не нашли возле своей пещеры детей. Пустоглазы метались, выли, звали детей. Они бросались на волков и львов, на хищных воронов. Отдайте нам детей! Окунались с головой в реку и разглядывали морское дно. А вечные люди шептались: «Хоть бы не превратились в людей, беда будет». Люди с младенцами появились на следующий день. Мужчины бросили перед пустоглазами их лохматых испуганных детёнышей и ушли. «— Было же восемь зверят, — удивился Бойл. — Где восьмой?». «— Утонула, — ответил вечный человек шёпотом, а вдруг пустоглазы поймут его речь… — Когда мы выбрались в Спокойную зону, девчонка перелезла через борт шлюпки и захлебнулась». Воссоединённых с детьми пустоглазов переполняло счастье. А Онисей, его жена, его отец, его старший сын Авлиш выли по потерянной малютке. «— Мы отправляемся в Абадону, — сказал на третий день Бойл Кекира своему брату Беррику, бородатому мужчине с залысинами на висках. — Беррик, ты и часть людей останетесь на берегу. Если что, нам будет нужно ваше подкрепление». Спустя время Бойл и половина его команды исчезла с проходящими. Голова Нулефер кружилась. Разом на неё навалились воспоминания четырёх человек, которые были похожи на зажжённые магические стёкла с разными вестями, что нужно прослушать одновременно. Казалось, Нулефер саму перерубили и разложили на несколько кусочков. — Когда вы поняли, что ваша дочь мертва? — сочувствующе спросила она. — Когда человеком стал, — ответил Онисей, через силу выдавливая из себя слова. — В миг превращения смысл слов вечных людей мне стал ясен и меня охватила неистовая ярость. Моей дщери Иелипии было четыре годины! В ней не пробудилась паже магия! Она умерла… Умерла по вине вечных людей, будьте вы все кляты на века, окаянные! Вечные люди погубили не одну мою дщерь, но и других абадон. Они не пожадили ни среброгривых стариков, ни младенцев. Цубасара! Поведай сим путникам, что было в граде. Ты явилась к нам из Абадоны. Ты узрела всё, ты потеряла семью. Поведай им, покажи им, кто такие вечные люди — племя, к коему принадлежат сии приплывшие к нам создания. Цубасара вздрогнула как от удара. — Я поведаю, я поведаю, — простонала она, комкая в кулаках ткани изумрудного платья. — Я жила возле града Абадона. Не в самом граде, но возле него под большими ветвистыми дубами. Иногда мы с моим мужем Аимеем, с маленькими сыном и дщерью выбирались в Абадону и гуляли по шуршащей плитке да любовалась древними постройками. Мы были в Абадоне, когда вечные люди вторглись в неё со своим дивным магом. Мы были далеко от святынь, до нас донеслись лишь звериные гласы наших товарищей. Но тело забуйствовало. Чужаки захотели влезть во дворцы и храмы, и мы бросились за ними! Я не подручала себе тело, я аже оставила двух своих малюток одних на холодной земле. Возле дворца Агасфера была драка. Но затем враги пропали, но мы стали людьми. Остаток дня мой муж Аимей провёл в поисках сбежавших людей, но я сидела под дубом с детьми, кои оставались животными. Они сосали мои персы и мурлыкали под мои песни. Ночью вернулся Аимей, мы стали зверьми. Но с наступлением утра… Цубасара перестала шевелить непослушными дрожащими губами. — Я покажу вам. Узрите всё сами. Она, как и Онисей, взяла людей за головы и влила им свои воспоминания. На сей раз передача памяти прошла легче. Была только одна Цубасара и только её память. Её часы, проведённые в необъятном ужасе. Пустоглазы Цубасара и Аимей сидели, прислонившись к каменному дому, и подставляли головы ласковому солнцу, детёныши мирно спали у них на руках, когда дрожь пронеслась по всей Абадонии, и птицы сорвались в небо с пиний. Цубасара, Аимей подскочили и бросились на подмогу. Цубасара без конца оглядывалась назад, на детей, но ноги несли её вперед. И вот дворцы, храмы, маги огня и земли сметают вечных людей. Но те защищаются, и исчезают с появлением мага, и нападают, успевая убивать абадон. Абадоны блокируют их атаки, ибо храмы, святыни могут пострадать. Цубасара не заметила, как стала человеком. И окутала площадь огнём. Но вечные люди исчезли с магом и больше не появлялись. Аимей отправился их искать. Земельные и водные маги наводили порядок. Цубасара пошла к детям. Беспомощные детёныши визжали, оставшись одни, и успокоились, когда явилась мать. День склонился к ночи, пришёл Аимей и сказал, что не нашёл следов вечных людей. Должно быть, они улетели на другой конец острова, где абадоны оставались зверьми. Одиннадцать абадон погибло… Вечные люди отняли жизнь у самых слабых, детей и стариков. Община шумела, даже с принятием животного облика не затихали их возгласы и повизгивания. Чутьё было остро, слух ещё острее. Но способности зверя не спасли их от молниеносного прибытия вечных людей, переносимых с одного края света на другой их чудным магом. Они появились прямо посреди проснувшейся Цубасары и её детей. Аимей ощетинился и прыгнул на человека. Но человек быстрыми движениями руки разорвал тело Аимея на две части. И все как один, абадоны стали превращаться в людей. Бойл Кекира быстрым взглядом, чутким ухом определил жену и детей Аимея. «Подойдут», — сказал он. Перемещающийся маг схватил детей Цубасары, а второй такой же маг её. Что произошло? Цубасара стояла перед величественным дворцом Агасфера. Совершенно нагую, её укрывал лишь адский огонь, выходивший из её тела. Цубасару обступили вечные люди. Бросайся в атаку, велел голос её природы. Но люди поднял руки. «— Тише. Причинишь нам боль, или нападут на нас твои приятели, — сказал Бойл, — твои дети умрут. Скажи своим соплеменникам уйти». Стоило им появиться, сотни абадоны сбежались на шум. Рычали, топтали землю, готовились к нападению. И Цубасаре пора нападать. Дети… Люди стояли на отдалённом от храма расстоянии, и Цубасара могла пока контролировать себя. Дети… Она окутала площадь огнём, беря под красное крыло вечных людей от разъярённых сородичей. — «Мы сейчас покажем тебе твоих детей, — произнёс Бойл. На дороге перед его ногами лежало красивое сверкающее стёклышко и сияющий камень. Бойл взял в руки камень и стекло и соединил их. — Твои дети на берегу моря. В руках моего брата. Посмотри, ну же!» Стекло показывало двух крошечных детёнышей, сына и дочь, лежавших на земле возле Беррика Кекиры. Над детьми завис острый нож. — «Беррик, ты меня слышишь?» — «Слышу, брат, — открылись губы человека. — А женщина меня слышит? Женщина, абадона, дай нам войти во дворец и забрать золото, старинные свитки и скульптуры. Иначе я зарежу детей. И без глупостей, нападёшь на людей, я, не задумываясь, убью твоих выродков». — «То, что ты видишь, происходит наяву. В настоящее время, — пояснил Бойл. — Женщина, открой нам дворец! И мы помилуем твоих малюток!» Цубасара стояла заледеневшей. Огонь пылал над ней, впереди и за ней. Но она намертво вонзилась в старательно уложенную предками каменную землю. Вечные люди требовали от него невозможного. — «Я не могу! Поверьте мне, я не могу отдать вам дворец!» — «Просто отойди, женщина! Или вот что я придумал! Ты оставишь здесь свой огонь, который защитит нас от твоих ненормальных сородичей. А тебя мы отправим к детям и без труда войдём во дворец». — «Я не могу! Не я решаю, что мне делать. Но моё тело окромляет мною. Я не остановлю себя! Вы же не сможете задохнуться, перестав дышать. Маг воды не может обнять огонь, маг огня не может призывать воду. Я рабыня моих богов. Они приказали сохранить мне сию землю от чужого посягательства!» Цубасара отчаянно делала попытки сдвинуться с места. Бесполезно. Она могла идти только вперёд, на вечных людей, пожирая их пламенем. Ни руки, ни ноги не подчинялись своей хозяйке. Тело абадоны приняло новых господ — богов, что когда-то давно наградили их предков святым долгом. На волшебном стекле рыдали дети. Малыши чувствовали неладное, им не хватало матери. А Беррик и его друзья приближали нож к их тоненьким шейкам, покрытым нежным пухом. В это время проходящий маг уносил прочь из города мешающих абадон. — «Я отреклась бы от богов ради детей! — плакала Цубасара. — Я продала бы душу дьяволу и человекодемону Агасферу! Мне не нужен храм и его сокровища! Я не хочу быть стражем Абадоны! Я не в силах дать вам дорогу. Уйдите, уйдите… Мои дети умрут зря, вы николе не получите». — «Мы не будем весь день стоять и ждать, пока ты сдвинешься, — сказал Бойл. — На принятие решения у тебя тридцать секунд…» — «Возьмите меня! Я отныне ваша собственность, я буду принадлежать вам! Вернитесь домой со мной! Я буду вам ценна аки дворцовое золото!» — Цубасара цеплялась за последнюю ниточку. — «Мы изучаем историю, а не обезьян и женщин. Нам ты не нужна, мы и так прихватим дюжину ваших ребятишек с собой. Женщина, я начинаю отсчёт. Тридцать. Двадцать девять. Двадцать восемь». Нож опустился к шее сына. За огнём ревели абадоны. Вот-вот они станут людьми. Вот-вот взорвутся. И что тогда? Вечные люди убьют её младенцев! Ну же, ноги, сдвиньтесь с места. Ну же, руки, протяните ладони врагам. Голова, поклонись им. Лишь пальцы могли нащупывать огонь и направлять его на вечных людей. Но их убийство — смерть малышам. Пятнадцатая секунда пошла. Замедление — смерть малышам. Дети умрут, какой бы выбор она не приняла. «Боги! — взмолилась Цубасара. — Не оставляйте меня! Я ваш верный страж, я служила вам до сегодняшнего дня. Спасите моих детей! Они беспомощные, они прекрасные мои дети. Я так хочу, дабы они жили!». — «Семь», — считал Бойл. Где же боги? На что покинули её? Рыдала Цубасара. Всемогущая абадона слаба перед каким-то человечишкой. Дети должны жить. Они не умрут. Как бы поступили её предки? Из глубин памяти Цубасара цеплялась за чужие воспоминания. И решилась. Дети её крови, её молоко ещё не стекло с их губ. Значит, они едины на нематериальном уровне. Цубасара поставила ладонь на землю, ярое пламя охватило её. — «Живите, дети мои!» — закричала она. И в этот миг её дети на стекле перестали плакать. — «Что такое? — завопил Беррик. — Они умерли? Бойл, детёныши умерли!» Цубасара была объята пламенем. Она уступила дорогу для своих соплеменников. В глазах пылал огонь, волосы вздыбились. Алое одеяние Цубасары источало жар на мили. Даже не шевелила руками, лишь моргнула, и адское пламя сожрало Бойла Кекиру и его пятьдесят товарищей. Обгоревший, в сотнях ожогах, живой лежал лишь проходящий маг. Цубасара схватила его и так переместилась на берег. К Беррику Кекире. Беррик стал отбиваться от неё морской воды. Но что сделает простой тенкунский водный маг абадоне? Глянув на умирающего проходящего, Цубасара дожгла его. И обернулась на своих сородичей, что бродили по округе, не понимая всей страстей. Цубасара подожгла им хвосты и метнула дикое пламя на деревья. Её услышат, её люди-абадоны будут здесь. Они ощутят смерть и примут нужный облик. Цубасаре хотелось сжечь до тла Беррика и других людей. Но она поступит правильно, если разделит месть с сородичами. Абадоны прибежали быстро. Онисей, ставший разумным, успел узнать о смерти дочери и рассказать о трагедии друзьям. Кто-то слышал от пришельцев о битве в городе. Не прошло и пятнадцати минут, вечные люди, все до одного, приняли смерть от рук и магии «обезьян». Когда Цубасара закончила рассказ, то заметила, что покрыта жарким огнём. Люди и абадоны стояли на безопасном от неё расстоянии, чего доброго их сожжёт, как братьев Кекир. — Вы убили своих детей? — медленно произнесла Нулефер. — Нет, мои дети живы! — отрезала Цубасара. — Их душа не на сем острове, не в сеих телах. Я переселила их души в тела других детей. Я дала им возможность прожить чужую жизнь. Я — их мать, и я способна, доселе они не отринут от моих персов, на расстоянии изъять из их тельцев несчастные души. — Переселили души? Те дети, в чьи тела попала душа ваших сына и дочери, они… Они мертвы? — Да, я умертвила младенцев, дабы спасти своих чад. Се было единственное спасение. Единственное… Молвила бы, что сожалею, но на моих детях дышала смерть. Ныне они живы, счастливы и не ведают свою мать. — Это были младенцы? — переспросила Нулефер. — Это была ты, — сказал Аахен. — Ты дочь этой женщины. Ты абадона. На небесном куполе закаркала ворона, зашумел ветер, пронизывая холодными пальцами тенкунских путников. — Аахен, объясни… — вырвался стон из Нулефер. — Ты абадона. Эта женщина отняла душу из тела своего ребёнка и душа попала в тело Нулефер, убив душу настоящей Нулефер. Цубасара, сколько было твоим детям, когда ты отняла из их тел души? — Два месяца… Они были крохами… Аахен схватил Нулефер за руку и протянул её к Цубасаре. — Ваша дочь, её зовут Нулефер Свалоу. Где Уиллард? — Аахен быстро нашёл Уилла и толкнул его. — Ваш сын Уиллард. Этим двоим семнадцать лет, они родились в конце танисы и в начале айрин, разница между ними пятнадцать дней. Нулефер и Уилл родились в Зенруте, но унаследовали магию воду. Я не сомневаюсь, это ваши дети. Уилл хотел сделать шаг вперёд, но оступился и чуть не упал. Он распахнул руки и слабым голосом спросил на зенрутском языке: — Ты моя мама? — потом вспомнил, что абадоны говорят на древнетенкунском, и произнёс. — Ты моя?.. — Мой сын! — воскликнула на древнетенкунском Цубасара и перешла на древнерутский. — Мой сын! — уж только не абадон, помнящих знания своих предков, учить чужим языкам. Цубасара боялась пошевелиться. Опрокинутым, раздавленным тоскою лицом она взирала на Нулефер и Уилла, не смея подойти к ним. Уилл подошёл сам и неуклюже ткнулся в ее волосы. — Мама… Ты моя мама… Они воссоединились в объятиях, забыв про весь великий мир. — Аахен, — дёрнула того шокированная Нулефер за рукав. — Как мы можем быть детьми абадоны? — Вот так, — усмехнулся Аахен, будто радуясь увиденному. — Детям Цубасары было два месяца, когда Цубасара вынула из тел души. Тебе было два месяца, когда ты умерла. В конце калеба ты умерла, в конце калеба Цубасара попрощалась с детьми. Вам с Уиллом передалась магия воды, одна из четырёх стихий, которыми владеют абадоны. Моя гипотеза подтвердилась! Она осенила меня во время битвы в Чёрном океане. Я сложил знакомые мне факты, зацепился, что у вас с Уиллом разница в возрасте меньше месяца. Ну и Кекиры вторглись, когда ты «умерла». — Я не верю! Я не абадона! — закричала Нулефер, еле держа в глазах слёзы. — Я не обладаю их памятью! Я не превращаюсь в зверя! Чёрный океан бушевал как всегда, когда я зашла в него! — Зачатки магии передались тебе с душой абадоны. Я ошибался, когда утверждал, что магия зависит от тела и крови… Душа и боги всё же существуют. Но способности памяти и тела ты заполучила от дочери Свалоу. Нулефер, монстры Чёрного океана так и не напали на тебя, а воды и ветер были благосклонны. Почему тебя не сожрал змей, когда я толкнул тебя в его пасть? Ты абадона. Ты дочь Цубасары. Ты не избрана богами для исполнения их вселенской миссии. Ты родилась «обезьяной». Хочешь сказать богам спасибо за свою избранность? Скажи спасибо обезьяне Цубасаре за то, что сделала тебя простым человеком. — Дщерь, я хочу обнять и тебя! Цубасара, заглатывая собственные слёзы, протянула руки к Нулефер. Но та оттолкнула абадону. — Я тебе не дочь! А ты мне не мать! Мои родители Ханна и Оделл Свалоу! Я их кровная дочь, их кровь течёт во мне! Их! Они зачали и родили меня, они воспитывали меня! Ты мне никто! — Нулефер! — вскричал Уилл. — Цубасара тоже наша мать! Нулефер дала ему пощёчину. — Вот и обнимайся с мамочкой! Какой ты счастливый, маму нашёл! Конечно, ты рос сиротой, с пяти лет не видел своих родителей и мечтал с ними встретится! А потом узнаёшь, что они давно мертвы! И тут к тебе подходит женщина и говорит: «Я твоя мама!» И ты, несчастная сироточка, готов принять её, целовать и забыть свою настоящую мать! Но я не забуду! У меня есть мама! Она жива и всегда была со мной, пока я… пока я не бросила её! Моя мать недавно спасла мне жизнь, пойдя на… И отец тоже принёс себя в жертву! Я не побегу обнимать Цубасару. Она мне не мать, во мне нет ни частички её! Ни крови, ни души, она не воспитывала меня, она не заботилась обо мне! Моя мать в Зенруте, ждёт меня и… — голос Нулефер задрожал. — И не знает, что я убила её дочь, настоящую Нулефер Свалоу! Нулефер распихала Уилла, Аахена, членов экспедиции и побежала прочь. — Дщерь! — хотела кинуться за ней Цубасара, но Аахен остановил её. — Нулефер должна побыть одной. Цубасара, не ищи её, она должна многое осознать. Займись сыном своим, Уиллардом. — Уилларду же двадцать лет! — воскликнул генерал Шайр Гуран. — Он тенкунский маг! — Уилларду семнадцать, — хором ответили Аахен и Тивай. Тивай ещё добавил: — И родился в Зенруте. Ах, я подозревал, Уилл, ты не всё договариваешь мне. Скрытный не меньше меня, а мог бы прославиться на весь мир, если растрещал бы, что ты зенруторождённый маг! Онисей сердито изучал вечных людей. Абадоны рассматривали их с ног до головы. Уилл обнимал Цубасару. Такое умиротворение продолжалось некоторое время, а потом вечные люди разошлись обустраиваться на острове. Онисей повёл Аахена показывать места. Уилл и Цубасара не заметили, как добрели до пляжа, до наклоненной к земле пальме и сели на песок возле неё. Пекло летнее солнце, дул горячий словно в фанию воздух. На пляже было тихо, шлюпки людей стояли в миле от укромного местечка матери и сына. — Я надеялась! Я знала, ты придёшь ко мне, сын мой, — Цубасара крепко вцепилась тонкими пальцами в Уиллу. Вдруг отпустит, и он исчезнет навсегда! — Аки ты стал большой, сыночек мой. Ты похож на своего отца, на моего мужа Аимея. — Лицо я получил от моего другого отца, кровного, — усмехнулся Уилл. — Как нарекают твоих родителей, сын? — Эмон и Стэша, меня разлучили с ними в пять лет, а потом я узнал, что они умерли. — Я перецелую землю на могилах твоих родителях. Уилл, якоже ты жил вечным человеком? Я, когда превращалась в человека, лише и думала о вас с Нулефер. Якоже ты выглядишь? Якоже тебя зовут? Ты большой, красивый. Хорошо тебе жилось? Кто пестовал над тобой? — Я был рабом. Я родился рабом и был им до недавнего дня. Уиллу хотелось рассказать Цубасаре всё. Слова полились из него потоком. Путанно, хаотично, теряясь во временах и событиях он рассказывал ей про своё детство, про родителей, которых почти не помнил. Про Огастуса, про магический ошейник, про братьев-близнецов, про первое знакомство с Нулефер, про ссору с Фредером и его письмо, прочитанное в Руте. Он рассказывал про побои и голод, про любовь к Нулефер, не удержавшись, поведал Цубасаре тайну всех тайн, которую даже Нулефер не осмеливалась сообщить Аахену, — о том, что его друг Тобиан жив, и тоже разделял с ним долю рабства. Цубасара внимательно вникала в слова сына и на старорутском языке отвечала: — Я сожгу Эмбер и Огастуса заживо. Я не оставлю от них аже пепла. — Не надо, мама, — Уилл попытался миролюбиво улыбнутся. — Это слишком жестоко. Я же стал свободным человеком. А прошлое постараюсь забыть. — И Урсулу сожгу, — подбоченясь, проворчала Цубасара. — И ей оставь жизнь, мама. Урсула мой друг и наставник, а эту ложь ей можно, думаю, простить. — Добрый ты, Уилл. Я мнила, вечные люди не ведают доброты. Мнила, внешний мир лежит во зле. Кто застрял на мести — се вечные люди. Я ненавидела их и ненавижу по сей день. Но ты доказываешь, что в сердце вечного человека тоже может жить человечность. Якоже вспомню убитого Аимея, то меня переполняет жажда убивать. — Мама, почему ты стала жить в общине Онисея? — Я ждала встречи с тобой или со своей дщерью, — Цубасара прижалась к Уиллу. — Я всматривалась кийджо день вдаль, за горизонт. Я ушла из своей общины, она вельми далеко от берега, я бы не увидела ваше появление. Мои родные, мои друзья и подруги, мой кумрафет отговаривали меня уходить, но я ушла. Я бросила родных и ждала вас. «Глупая!» — кричал мне глас абадон. Но я ждала. Мужи ухаживали за мной, я огрызалась и ютилась одиночкой. Я не хотела другого мужа, кроме Аимея. И не хотела рожать других детей, кроме тебя и своей дочери. Я лише хотела дождаться вас. Сына я нашла, но дщерь не захотела меня признавать. Уилл вздохнул, не стирая с лица улыбки. — У Нулефер другая семья, ей будет сложно принять тебя. В её жизни выпали тоже нелёгкие испытания. Мама, Нулефер впитала ненависть такую же, как и ты. И вот что с ней стало. Она не обрадовалась, когда узнала тайну наших способностей, она ударила меня. Нулефер бы и прибила кого-нибудь с горяча — в ней живёт жажда убийства. Не бери с неё пример, а стань сама примером для Нулефер, как нужно встречать людей. — Я проявлю тщание… простить твоих мучителей, — Цубасара задумалась. — Уиллард… ты наречён в честь одного из первых людей. Уиллардом был первый повелитель огня. — Но я стал магом воды, — засмеялся Уилл. — Я — маг огня, твой отец Аимей был магом огня. Уилл, ты должен унаследовать от нас огонь. Зажги его в своём сердце. Зажги пламя яростное, кое сокрушает врагов своих. Зажги огонь, кой будет спасать от холодной смерти друзей! — Я зажгу огонь, мама! — восхищённо возвысил голос Уилл. Цубасара всмотрелась в пронзительные и счастливые глаза сына. — Я буду ныне с тобой, сын. Аможе ты не пошёл, я пойду с тобой. — Я вернусь на большую землю к вечным людям. — Таче я останусь с тобой и с вечными людьми. Я прощу их ради тебя, Уиллард. Пальма качалась. Цубасара закрыла глаза и стала напевать колыбель, которую так и не допела своим младенцам. На поляне общины текла жизнь. Учёные приносили зеркала, стёкла и показывали абадон миру. Военные проверяли обстановку. Аахен любовался абадонами, вернее, их реакциями на различные предметы цивилизации. Стекло сияло, появился вещатель и заголосил приветствующую речь — о, как смешно дёрнулись абадоны, рассыпавшись впопыхах! — Не бойтесь, не бойтесь, — смеялся Аахен. — Якоже тяжает се диковина? — изумлялся Онисей. — Видишь красивый камушек? — показал рукой ему Аахен. — Он называется винамиатис. Камень волшебный, он может всё, что угодно! Подавать в дом воду, согревать жилище, заставляет телеги летать. Он сделан из обычного сероземельника, откуда в нём магия — никто не знает. Я догадываюсь, что это магия, отнятая у древних людей. — Дай мне сероземельник, — потребовал Онисей. Когда Аахен положил ему в руки обычный сероземельник, что затерялся на корабле, и магический винамиатис, то Онисей зафыркал. — Да, я чую людей. Я чую людей. У нас тоже есть сероземельники, и гранит, и известняк, и прочие камни, но в них не спит усталая магия. — Вы, абадоны, можете переселять души. Вы можете отнять у человека магию? — Можем, старейшина! Якоже! Ты назови нам человека, и я лишу его магии. «Ваксма Видоном. Забери у него всю силу, забери у него и власть, и память, и разум». Аахен принёс незаряженный винамиатис и направил на него свою магию. Онисей пристально смотрел, как камень превращается в фонарь. — Одно из чудес винамиатиса! — Диво! — восхитился кумрафет. — Диво дивное, — согласился примкнувший к ним Гуран. — Абадоны тоже диво. Ваша магия не имеет границ. Это правда? Хотел бы я посмотреть на вашу силу — Не испугаешься? — глазом мигнул Онисей. — Генерал, прикажи своим магам преставиться на двадцать миль на север. Гуран исполнил требования Онисея, проходящие маги ждали сигнала за двадцать милей от кумрафета. Онисей не выставлял руки вперёд, не взмахивали ими, он посмотрел на серую землю. Почва разверзлась, засияла огромная пропасть и стремительно поползла на север. Дна было не видать. — Проходящие нашли край пропасти? — спросил Онисей. — Да, — сказал обескураженный Гуран, зажимая в руке винамиатис. — Она закончилась через двадцать миль. — Глубина пропасти — тоже двадцать миль, — утвердил Онисей. — Стая волков, оказавшаяся на пути пропасти, зависла в воздухе на клочке земли! — кричали генералу через винамиатис. — Я не причиню зря вред животу. Ныне магия воды. Мегуна, покажи генералу силушку абадонскую! — он обратился к собрату. Океанские волны гладко ударяли об берег. Крабы искали в печке еду. Мегуна встал и посмотрел на горизонт. В тот же миг океан распался на две части, и воды расступились перед людьми. — Воздержимся от любования сил мага воздуха и мага огня, — сказал Онисей Гурану. — Маг воздуха может лишить воздуха добрую часть острова. Маг огня сожжёт всё живое на Абадонии. — У вас есть ограничения? — задал вопрос Гуран. — Двадцать миль. Вы насколько сильны? — Три мили, — ответил Гуран с завистью. — Неможные! — усмехнулся с возгласом кумрафет. — Поговорим? — спросил Аахен и взял Онисея за руку. Наделение винамиатиса магией отняло у него силы, Аахен к тому же не был мастером в этом деле. Ледащий слабак, зазнайка, ученый-самоучка, кто угодно, но не великий маг. Его дар — болтовня с цветочками и с обезьянами. Они пошли по северной тропе, по словам Онисея, она прямо, не прекращаясь, хоть и петляя, вела к городу Абадона. Они шли, не слыша зовущих их для вестей вещателей и воинов. Через две мили они наткнулись на соседнюю стаю пустоглазов. Онисей не хотел и их силой превращать в людей, он долго объяснял знаками, что Аахен их друг. Первыми Аахену поверили детёныши и бойко стали подбегать к нему и покусывать его одежду. — Вас сейчас злой вечный человек закусает! — оскалил Аахен зубы и погнался за детёнышами, пока те не спрятались за спинами матерей. — Ох, не дури, старейшина! — захохотал Онисей. — Играться захотел? Поиграем! Ведаешь игру непос? Она сохранилась до ваших дней? — Ещё как! — подивился Аахен. — А ты знаешь непос? Игре тысяча лет… — Тысяча триста годин, старейшина. Наши предки взыграли в неё. — Всё больше нового узнаю, — хмыкнул Аахен. — Я же поражаюсь твоим способностям, старейшина. Ты подлинно молвишься с деревьями и цветами? Сия многовековая смоковница расскажет тебе про Юрсана Хакена? — Если захочет, Онисей, если захочет… Деревья ещё своенравнее вас, абадон. Никто не знает, чем они хотят поделиться. Аахен прижался к смоковнице. «Поговори со мной», — взмолился он. Дерево шептало о птицах, вьющих гнёзда в его листьях и пело об абадонах, срывающих его плоды. — Аахен, кто ты? Старейшина, король, наместник? — Никто. А был кем-то вроде наследного принца, а затем стал королём, которого выбрали люди. Монархии в Тенкуни давно нет, её свергли, и на место королей поставили правителей, которых избирает народ. Их обозвали старейшинами, ведь изначально к посту народного правителя допускались мужчины не моложе пятидесяти лет. Но времена изменились, и я, двадцатилетний юноша, тоже смог стать старейшиной. — Чем ты наградил людей? За что они выбрали тебя? — Я сын своего отца. Мой отец был старейшиной, потом стал первейшим старейшиной, когда его срок подошёл к концу, он призвал людей избрать свою жену, когда закончился срок моей матери — выбор пал на меня. За мной идёт моя сестра. Шла, — оговорился Аахен, — пока я не покинул пост… В заморских странах любят ставить Тенкуни в противовес монархии и мечтают также избирать правителей. Но мы избираем королей. Первейший старейшина, это самый главный старейшина, правит тридцать лет. Большинство даже не переживает этот срок. Мы народоизбранная монархия, а мои родители — монархи в почётной отставке. Сейчас пост первейшего занял Ваксма Видоном, противный человек и хитрый. Но тебе я таких слов, Онисей, не говорил, если что! — Ты вызвал меня на беседу. Что ты хочешь молвить? Аахен, вкуси плод смоковницы, — Онисей сорвал ему инжир. — Се древо познания, се первородное древо, любимица богов — пели наставники наших предков. — Я в Чёрном океане видел богов, — Аахен впился в сочный плод, — Мне посчастливилось увидеть все пятнадцать. Онисей, я хочу посмотреть на воспоминания твоих предков. Что они видели и слышали? — Воспоминания предков не раскроют тебе тайну мироздания. Гласа богов, кои прокляли наших предков, не прольют тебе тайну их могущества. Ты аже не поймёшь, кои боги говорили с агасферовцами. — Разве не наши пятнадцать богов? — Аахен поразительно перевёл взгляд с инжира на Онисея. — Быть может и они. Быть может, прочие боги. Дети паче верят детям, ибо они слышали голос младенца. Жён убеждала жена, а мужи слышали привычный мужской раскатистый глас. Я Абадона, я поклонюсь статуям Пятнадцати богов, но у меня нет доказательств их существования. — Я видел в Чёрном океане богов! — Но все ли видели их, старейшина? Аахен задумался. Он расспрашивал о ликах на небе своих напарников, кто-то видел, а кто-то нет, а некоторым вообще показалось на чёрном небосводе лицо дьявола. — Так о чём ты хотел поговорить со мной, старейшина? Вы приехали за нашими сокровищами? Не утаивай от меня правды, я доверяю тебе, старейшина Аахен. Кусай плод, чего остановился?! Се древо силой наделено, правду открывает, знания несёт. Аахен стыдливо уставился на Онисея, как будто он был помощником Видонома и тоже хотел поработить абадон. — Ваши сокровища Тенкуни не нужны. Тенкуни хочет получить вас, абадон. Вы нужны ей для преодоления силы Чёрного океана. Даже Нулефер и Уиллард, неполноценные абадоны, заставляют океан утихомирить силу. С общиной на борту можно будет плавать как в штиль. — Мы не покинем остров, — зажглись злом глаза Онисея. — Он наш дом. — Ваше мнение спросят ради приличия, но отказ Тенкуни не примет. Вас закуют в кандалы, как рабов, и увезут в Тенкуни, — доел Аахен инжир. Онисей зарычал как медведь. — Старейшина, мы не будем служить людям. Абадония — наш дом, мы хозяева нашей жизни. Помяни моё слово, я убью вечных людей. Сей миг я замурую их в земле! Аахен встал перед Онисеем и раздвинул руки. — Мы победили Чёрный океан. Люди не остановятся. Ты убьёшь всех нас, и меня в том числе, но Тенкуни отправят на остров новых людей. Убийство разожжёт войну между людьми и абадонами, вы всесильны, но вы заложники звериных тел. Рано или поздно люди доставят в Тенкуни абандону, пусть даже тебя не будет уже в живых, но твой правнук станет пленником и рабом людей. Я вижу решение проблемы в разговоре. Онисей, Тенкуни и другие страны должны встретиться с вами лицом к лицу и поговорить. Объясните и, если это неизбежно, покажите, что вы не подчинитесь. Я прошу тебя и твой народ оказать нам помощь и добровольно, по велению сердца поплыть с нами. Тенкуни мучается с Чёрным океаном, она нуждается в абадонах. — Кто захочет поплыть с вами, тот поплывёт. Мир за океаном присно манил нас, но будет ли мы гостями на ваших кораблях и в ваших градах? Аахен, пустоглазы тоже не слепы и не глухи. Мы умеем общаться между собой. Это воспрещение вам. Совет одного абадоны — совет всего нашего народа. Мы будем убивать, коли вы не признаете за нами право жить в миру на нашем острове. Старейшина, ты можешь ныне через свой камушек связать меня с вашими правителями? — Конечно, Онисей. Вернувшись на поляну, Аахен нашёл генерала Гурана и попросил достать ему винамиатис старейшин, любого, но желательно Ваксмы Видонома. — Тебя зовут Шайр? — нахмурился Онисей. — Да, моё имя Шайр. С зенрутского языка оно переводится «доблестный», — гордясь, ответил генерал. — Фу, кои не благие пошли у тенкунцев имена, чужестранные. Шайр, Юрсан, Гретис, Ваксма, эх, потеряли вы всё величие родных имён. Аахен… Ахен, имя тоже простецкое, во времена агасферовцев имя Ахен носили слуги. — В честь слуг нынешние люди с гордостью называют детей. В честь грозного наместника Агасфера, властного короля Ариша, более великого императора Неонилиса никто не отважится назвать сына и проклясть его таким славным именем, — заметил Шайр. На конце винамиатиса появились старейшины. Все десять народных избранников. Онисей взял в руки стекло и проворчал: — Начнем переговоры. Тенкунские короли — не правители абадонам. Всё, закончим переговоры, — и швырнул стекло на землю, а потом бросил Гурану через плечо: — Я поплыву в Тенкуни, коли вы лично будете обмахивать меня пальмовым опахалом. «Сложный человек», — заключил Аахен об Онисее. Кумрафет должен был гордым, сильным, стоять горой за своих абадон, но он должен быть сговорчивым. Онисей не признавал никого, кроме Аахена. И семья вожака — его красавица-жена Фегана, тридцатилетний сын Авлиш и девятилетняя малютка Иелипия, названная в честь погибшей сестры — держались в стороне от вечных людей. Жена и взрослый сын подзывали к себе абадон и что-то шептали им, косясь недоверчиво на людей. Девочка лезла впереди подруг и осматривала игрушки, которые дарили пришельцы, и лишь после долго изучения отдавала их подружкам — безопасны, можете играть. Как же войти в доверие абадонам? Думал Аахен. Сзади послышался писк. На поляне собрались около сотни пустоглазов. Видно, жители той стаи, возле которой прогуливались Аахен и Онисей. Чуткие носы изучали воздух, ловкие пальцы лазали по карманам людей. Лапа пустоглаза оказалась в кармане Аахена. Вот несносное дитя, воскликнул он. Обернулся, а в кармане у него рыскал не детёныш, а вполне взрослая самка. — Ах я тебя! — закричал Аахен. — У меня там записная книжка! Но самка как схватила книжку из кармана Аахена, так и побежала. Он не струсил, быстро напялил на себе запасные и бросился за ней вдогонку. Настиг самку возле дерева, на которое она хотела залезть, и повалил наземь. Самка завизжала, с дерева посыпались другие абадоны. Детёныши. Они повисли на Аахена, он так и рухнул под ними. — Ой, ой, не облизывайте меня! Хватит меня лизать! Мне вас защекотать? Я не буду предупреждать во второй раз! — Аахен! — позвал генерал Гуран. — Дело к тебе есть. Я хочу отправить проходящих в город Абадону. Кумрафет Онисей считается с тобой, получи у него разрешение на исследование Абадоны. Меня он не будет слушать. — Позже! — Аахен завизжал. — Не видите, я другим делом занят! Я пустоглазов щекочу. Малыши и взрослые, окружившие Аахена, закричали на своём языке, передразнивая его и подражая его смеху. Аахен, набрав грудь воздуха, зарычал на пустоглазов.***
Засверкало звёздное серебро. На Абадонии похолодало. Ветер стал сильнее и разносил крики проснувшихся ночных птиц. Уилл, Тивай и Аахен, окружённый пустоглазами, нашли её в зарослях деревьев смоковницы. Она сидела на выпирающем корне самого большого дерева и бросала мелкие камушки в протекающий под ногами ручей. Увидев подошедших к ней друзей, она повернулась к ним спиной. — Я поговорю с Нулефер один, — сказал Уилл. — Возвращайся в пещеру абадон, Аахен. — Хм, ты смело отдашь ему Нулефер? — поразился Тивай, опирающийся на Аахена. — Да, отдаю, — кивнул Аахен. — Лучше Уилла сейчас никто не поймёт Нулефер. Пойдём, Тивай. С минуты на минуту абадоны превратятся в пустоглазов. Уилл робко присел к Нулефер. Она встала, чтобы отсесть или вообще уйти, но он положил руку ей на плечо и опустил Нулефер на толстый корень смоковницы. — Полночь наступает. Разве не хочешь взглянуть на обратное превращение абадон? Не для этого чуда ты приехала на остров? — улыбнувшись, толкнул её в плечо. Нулефер, наконец, подняла глаза на Уилла. С них катились слёзы. — Я теперь всё поняла! Я поняла, почему мы с тобой так привязались с первых минут знакомства! Я поняла, почему я думала о тебе каждый день! Мы брат и сестра! Мы близнецы! Мы как Фредер и Тобиан родились в один день! Ты мой брат, Уилл! — Это хорошая новость, Нулефер. Надо плакать от радости, что мы с тобой стали родными, — обнял он её. — Я поняла, почему я всегда была толстой! — Нулефер не слышала его. — Это тело не моё! Мне с ним нельзя было совладать, и вот я толстела! Тело не слушалось меня, я не его хозяйка! — Разумеется, во всём виновато твоё тело, — Уилл продолжал тепло улыбаться и обнимать Нулефер. — Но ты не из-за толстого тела убежала, тебя расстроило, что ты оказалось не избранной? — Я оказалась убийцей, — Нулефер уставилась на Уилла пронзительными мокрыми глазами. — Я убила ту Нулефер, настоящую дочь Оделла и Ханны. Я её убила, ещё не научившись ходить и разговаривать. Мои руки с самого начала моей жизни оказались в крови. — Не ты убила её. Девочку убила Цубасара, наша мать. — Не ищи оправданий. Я виновна в смерти младенца, я заняла место той девочки. Я отняла у неё жизнь. Не зря я чувствовала, что я как будто чужая в своей семье, что я иная… Как я смогу дальше жить с мыслью, что я убила дочь моих родителей? — Ты — их дочь. Ты дочь Оделла и Ханны Свалоу, — Уилл взял руку Нулефер и легонько прижал к своей груди. — Всё, из чего ты состоишь, это их наследие. Ты — их кровь, ты — их душа. Ты стала такой, какая есть, под влиянием Оделла и Ханны, они тебя вырастили и создали. Ни кровью, ни душой ты не отличаешься от своих родителей и старшей сестры. Кто мы есть — это тяжёлый вопрос, человек не мозаика, которую можно собрать только в один рисунок. Ты и душа того младенцы были чистыми равнозначными сосудами, погиб бы твой сосуд, но Цубасара убрала сосуд Свалоу и поставила туда твой, а содержимое в нём оказались таким же. Нулефер взмахнула головой. — Чепуха! Ты бы не говорил такие вещи, если бы Цубасара убила десятилетнего ребёнка и переселила в его тело душу своего детёныша! Убивать взрослого, наделённого опытом, сложенного характером человека нельзя ради спасения близкого? А убивать младенца можно? Я виновна в смерти маленькой девочки, дочери моих родителей… Я была рождена убийцей… Уилл, я не знаю, как мне дальше жить. Добрая улыбка окружала лицо Уилла. Улыбка была так странна по сравнению с померкшей заплаканной Нулефер. — Можешь снова переродиться. Из убийцы младенцев стать их спасительницей. Попробуем вместе начать новый путь? Я и ты, мы вдвоём, твой Аахен и Цубасара, наша мать? Тенкуни, говоришь… хочет получить выгоду от абадон? Так сплотимся вокруг них! — Я потеряла твой сероземельник, который ты мне подарил. Я уронила его в Чёрный океан! Уилл, скоро я потеряю тебя. Я чувствую. Я потеряла всех, теперь твой черёд. Уилл покачал головой и сильнее прижал к себе Нулефер. — И я потерял твой камень. И что с того? Мы же нашлись. Нас больше ничто не разлучит. Да, раньше мы держались за сероземельники, сами придумали им роль талисмана и жили, веря в их магию. Чёрный океан не зря забрал у нас сероземельник, он наградил нас истинной связью, которая никогда не разорвётся, которая прочнее любого сероземельника. Мы будем с тобой неразделимы, сестра. Мы станет семьёй. Сероземельники больше не нужны, чтобы вспоминать друг о друге, — Уилл задумчиво закусил губу. — Мне звать тебя младшей или старшей сестрой? Ты старше меня на пятнадцать дней, но у Цубасары первым на свет появился мальчик, а девочка вылезла через десять минут. По какому рождению нам определять наше старшинство? А день рождения двадцать восьмого танисы праздновать? Нулефер, вот совпадение, что мы родились у Цубасары двадцать восьмого танисы! Я ненавидел это число. Но двадцать восьмого танисы Фредер и Урсула помогли мне освободиться. А ещё двадцать восьмого калеба Цубасара переродила нас, — Уилл болтал без конца и вдруг почувствовал, что его рубашка стала мокрой. — Нулефер? Нулефер? Нулефер горько рыдала. — Я убивала людей. Я убийца. Я убийца. Она посмотрела на Уилла и произнесла как будто взмолилась. — В Чёрном океане ты видел на небе наших богов? — Нет, как-то не подумал о них. — Я видела и решила, что это знак мне. Знак, говорящий, что я близка к встрече с ними и разгадке всех тайн на свете. Но я разгадала только свою тайну — я убийца. — Я уже сказал тебе, что ты не виновата в смерти двухмесячной!.. — Сотни погибших людей, двести — я убивала их. Этими руками, проклятыми с младенчества, я убивала людей. Нулефер поднесла к глазам руки и быстро взмахнула ими — только бы не видеть! — Я оправдывала себя, что убиваю людей, своих соотечественников ради божьей миссии. Придумала себе предназначение, нареклась избранной, дурила головы освободителям и заставляла верить их, что мы с Тимером — пророком — ведём их к новому миру. Когда перед моими глазами умирали люди и просили о милости в последнюю минуту, я утешала себя, что службу палача на меня взвалили боги, и не могу же я идти против воли богов! Но я абадона! Я родилась обезьяной и была бы ей триста шестьдесят пять дней в году, если бы не жертва Цубасары! Я не избранная. Я — обыкновенная убийца! Слёзы застилали Нулефер глаза, она ничего не видела перед собой. Разве что погибшие люди дымкой кружились рядом. — Я могу и дальше обманывать себя, что испачкала руки кровью всего ничего: Оуш Швин, офицеры в лесу, офицеры в имении Казокваров. Но это ложь. Я ответственна за каждую отнятую жизнь Тимером и всеми освободителями. Я ненавижу себя. Я убивала людей. И никакими деяниями этих людей не вернуть обратно. Предала всех, кто доверял мне: Люси, тебя, сестру и родителей. Я должна была умереть, а не та Нулефер Свалоу. Смоковница шуршала под ночным ветром. Птица, засевшая на дереве, сбрасывала инжир. Земля тоже шуршала. По мокрой от росы траве бежали Аахен и пятеро пустоглазов. У него в руках были комочки из грязи, у пустоглазов инжир. Взрослые дети, они бросались грязью и инжиром. Аахен и два пустоглаза против трёх других пустоглазов. Он ловко запускал комок и попадал точно по макушке. Но и пустоглазы не промах — жёлуди летели в лоб, Аахен даже закрыл рукой головку и снял шляпу. Но в карман не положишь! Пустоглазы сзади ждут приманку. — Нулефер, помоги! — закричал Аахен. — Онисей толкнул меня в реку! Меня нужно высушить! Нулефер, я один не справлюсь! Ааа! Меня атакуют! Помоги! Мощный пустоглаз навалился на него и уселся в довольной позе. — Получай, Онисей! — Аахен ухватил его беспомощный длинный хвост и дёрнул за него. Как только выбрался, то побежал в обратную сторону, а пустоглазы, сражающие на стороне Аахена, желудями стали бросаться в Онисея. — Побежали, Нулефер! — крикнул Уилл. — Ты на чьей стороне играешь? Он схватил её за руку и лишь силой заставил подняться. Нулефер непонимающим взглядом смотрела на бесящегося с пустоглазами Аахена и Уилла, что хотел к ним присоединиться. Зачем? Думала она. Какой смысл в этой игре? — Побежали! Весело же! Нулефер, сестра, абадоны вновь обезьяны, но свет не исчез перед ними. А ты, перерождённая однажды, будешь плакать в темноте? Нулефер неуверенными шагами погналась за Уиллом, в уголках губ проступала неуклюжая улыбка.