Отщепенцы и пробудившиеся

      Его звали Эйтаном. Он был рыжим и кудрявым, низенького роста, с маленькими ушами и носом. Жил на окраине Намириана, в кособоком доме, доставшемся в наследство от дальнего родственника. Вот только не было у него ни близких, ни далёких родственников в Тенкуни, и волосы его излучали жёлтый солнечный свет. У него была полусвободная жизнь. Урсула разрешала ему покидать дом, гулять по городу. Но почти всегда следовала за ним по пятам. Его имя Тобиан. Тобиан Афовийский.       «Это ненадолго, — уверяла Урсула. — Когда у Фредера всё будет готово, ты вернёшься в Зенрут. Ты окажется на своей родине Тобианом Афовийским, принцем Афовийским. Но пока жди. Терпи».       Её «недолго» заключалось в дорогом контракте, за который Урсула заплатила магу-превращателю и неизвестному юноше, что на целый год дали зелье с ликом рыжего человека. Послать бы сразу эту Урсулу к чёрту и бежать бы в Зенрут, думал Тобиан. Но что будет дальше? Бонтином он не станет. Возвращаться Тобианом — а брат и его престолонаследие? Он ненавидел Фредера, мечтал распороть ему живот и вытащить все внутренности. Так и сделает, обещал себе, но лишь когда на сцене появится более лучший наследник, чем его подонок брат и пустомели Изика и Диана.       Тобиан сам не ожидал, как легко согласился на условия Урсулы и Фредера и влез в их яму. Он принял зелье с обликом рыжеволосого юноши, заперся в холодном доме и выходил на улицу, только чтобы купить газету с вестями из Зенрута или послушать стекло в таверне.       Шёл седьмой день тенкунского пленения, Тобиан, прижимая рукой ноющее место клейма на животе, забрёл в местную таверну. Пиво по воздуху наливалось в чашки посетителей, маг раздувал в камине огонь.       — Они переплыли Чёрный океан! — закричал помятый маг, застрявший между столом и потолком, когда Тобиан отворил дверь. — Внутри океана остров! А на нём живут абадоны! Что творится?! Они же привезут этих демоном в Тенкуни! Мы все погибнет!       Тобиан, позабыв о боли на животе, прислушался к голосу вещателя. Экспедиция «Встречи» преодолела проклятье Чёрного океана и обнаружила густонаселённый, живой остров. Абадоны, описанные в дневнике целителя Юрсана Хакена, существовали. Хоть и с трудом, они подпустили к себе людей и разрешили остаться. На глазах сотен тенкунских воинов абадоны превращались из животных в людей и с наступлением полночи становились собой. Они раздвигали море, обрушали землю и одним только своим существованием доказывали наличие в мире богов.       Быть не может! Тобиан поражался. Но не виду страшных огромных пустоглазов на стекле. Он оцепенел от того, что боги, в которых он сомневался, есть. Всю его жизнь боги взирали с небес на него, его брата и семью, на его раздираемую ненавистью и рабством страну. И молчали. От равнодушия или же с горячим интересом дожидаясь развязки. Боги, живые и настоящие, молчали.       «Нет, абадонам есть какое объяснение! Непременно найдётся объяснение их способностям, их внешним мутациям! Учёные всё узнают, пусть и не скоро!». Тобиан начал слушать вещателя в пол уха. Вдруг услышал знакомое имя. Нулефер Свалоу. Прислушался и удержался, чтобы не вскричать. Нулефер Свалоу — дитя абадоны, чья душа переселилась в тело человеческой девочки. И у неё есть брат Уиллард Кэлиз, который сейчас на Абадоне, но хочет сохранить свою личность в тайне до прибытия в Тенкуни.       «Уилл, засранец, вот куда ты сбежал!» Когда Тобиан ушёл из таверны, он спросил у Урсулы, знала ли она, что Уилл поплывёт в Чёрный океан. Урсула ответила отрицательно. Он не верил. Перестал верить всему, что слышал от этой женщины. И тогда Тобиан решил, он дождётся возвращения Уилла, встретится с другом, которого не видел так долго, посмотрит в пустые глаза абадонам и возьмёт судьбу в свои руки. Он вернётся в Зенрут, какое бы ни было у него лицо. Он вернётся.       Говорили, «Встреча» через месяц привезёт абадон в Тенкуни. Что ж, месяц он потерпит. Уж безумно хочется увидеть Уилла. Второй, после брата… Когда-то Тобиан такими словами отзывался об Уилле. Теперь брата нет, Уилл первый… Нет, второй после Люси.       И как же хочется взглянуть на абадон! Он заглянет им в глаза, он попытается узреть прошлое, посмотреть на проклятие богов, уничтожившее Агасфера в тот самый день, когда в его Рутской империи падала династия Неонилиаса. Глаза абадон раскроют тайну, есть ли боги. И что из себя представляют эти… боги. Наверняка произошла какая-то мутация с человеческими телами, когда агасферовцы поглотили слишком много магии, убеждал себя Тобиан.       Боги обрушили свою ярость и неумолимую кару на агасферовцев и их потомков. Почему же Эмбер не становится на четыре лапы, почему же шерсть не закрывает её лицо? Почему, когда хозяева истязают своих рабов, боги любуются «Встречей?       Он застал судный день. Но суд творили не боги. Фредер расставлял фигуры на зенрусткой доске. Освободители и казокварские рабы упивались кровью друг друга. Боги спали, как «Встреча», прикованная якорями и цепями в порту.       История повторяется. Тысячу лет назад в Тенкуни жил человекодемон. Ныне отколовшийся тенкунский остров, который по легенде утопил сам Агасфер, населяли демоны абадоны. В Рутской империи властвовал Неонилиаса и его верные дружки рабовладельцев. Минула тысяча лет, и ничего не изменилось. Вместо праздного Неонилиаса нежная Эмбер разрешает Казокварам, Герионам, Саишам играться с чужими жизнями.       Тобиана переполнял гнев. Почему боги озабоченны только магами, которые возомнили себя невесть кем, когда вот же, вот прямо под носом лютуют настоящие демоны, вооруженные кнутами, плетьми, ошейниками, клеймами? Раз боги возмущаются людьми, желающими стать сильнее сильного, и слепы к боли страждущих, то это не боги. Дьявол создал мир. К Дьяволу обращены все молитвы людей. И Зенрут — пристанище всевышнего Дьявола.       Иногда Урсула пропадала. Она уходила куда-то из дома и первую шестицу запирала его в доме. На вторую шестицу, убедившись в послушании Тобиана, под его честное слово оставляла дверь открытой. Тобиан узнал, куда уходила Урсула. В Санпаву. Урсула и Джексон Марион выступили на собрании санпавчан. Как писалось в газете, они стояли рядом, Урсула каялась перед всеми людьми и обещала служить санпавскому и зенрутскому народу. «Ну да, Санпава и Зенрут это не одно и тоже», — буркнул Тобиан.       Тобиан тоже не сидел на одном месте. Даже в этой лачуге у Урсулы были десятки склянок с магическими зельями. Магия воды, огня, воздуха, чтения мыслей — вот бы научиться хоть чему-то! Тобиан пил зелье, заражённое водной магией. Она была ему знакома, Уилл тренировал его и Фредера своей магией. Но как же это сложно! Под силу Тобиану было только двигать стакан, заполненный водой. Вот бы пульнул огромную струю в человека. Жертва на примете есть — Урсула. Но больше Тобиана манила другая магия. Полёт. Взлететь хотя бы на метр. Но ему получилось подняться на пару сантиметром на несколько секунд. И на этом подвиге зелье с магией полёта оказалось полностью испитым.       Освободившись от пристального внимания Урсулы, Тобиан пуще стал изучать Намириан. В тенкунской столице Нулефер встретила донора Бонтина. И он должен его найти. Искать парня было также легко, как найти иголку в стоге сена: столица большая, а люди, жертвующие свой облик другим, как правило, живут за городом, в сельских поселениях. Вот где он? В окрестностях Намириана или на другом конце страны, а в Намириан тогда заехал на пару дней? И не походишь по улицам с карточкой Бонтина, не расспросишь людей — тенкунцы под пытками не расскажут чужаку ничего. Авось, они смотрят на рыжего Эйтана и шепчут между собой: «Гляди, идёт Тобиан Афовийский».       С севера приходили мутные вести. Газеты пестрили только спорами о богах. Камерут и Иширут настаивали на заблуждении абадон. Их бог истинен, он говорил с абадонскими женщинами девичьим голосом, а с детьми мягким младенческим. Пятнадцать великих богов — лишь набор мифов и легенд. В тенкунских газетах Тобиан искал вести про Казокваров. В первые дни много писали про ужасную атаку на зенрутского рабовладельцев и про падение Кровавого общества. Потом перестали. А Тобиан волновался, что же стало с беглыми рабами. Нормут не будет милосерден. Поможет ли пойманным Фредер?       Тобиану красочно, особо тепло вспоминались времена, когда он, только обретя вольную грамоту, выступал против бесчинств рабовладельцев, и Фредер оказывал ему огромную поддержку, вкладывал все средства, подключал все связи, чтобы разоблачить очередного злодея. Какой прекрасной они были тогда командой! Настоящими братьями, лучшими друзьями!       Что зря вспоминать? Это другая, потерянная жизнь, которую больше не вернуть.       Тобиан думал об Элле, об Оссе, в телах которых скрывались Тимер и его подельник Китс. С этими женщинами Тобиан мало общался во времена бытности раба. Элла сторонилась людей, замыкалась в себе. Осса казалась Тобиану любимицей и подхалимкой Казокваров, которая смотрит на хозяев с преданностью в глазах и будто бы простила их за то, что много десятилетий назад ещё отец Нормута распродал по провинциями Зенрута четырёх дочерей Оссы. Женщины всегда были погруженными в себя, на общение с «рабом короны» не шли.       «Знали, что я их не спасу. И я не спас. Я забрал только Люси. Но не их. Я выступал в суде против Дриса, Герионов и Саишей, я помог отправить их на каторгу. Однако Нормут остался в Конории, за его спиной стоял дядя, и я ничего не сделал. Я выкрадывал маленьких детей, я собирал с освободителями деньги на выкуп рабов. Но не казокварских. Я освободил пятьсот человек в Санпаве. Но прошлых товарищей по несчастью я оставил в тисках Казокваров.»       Пятнадцатого кислора в Санпаве произошло крупное сражение у приграничного городка Форе. Вначале зенрутчане перехватили инициативу, но к камерутчанам вовремя поспели иширутские войска, и после долго боя зенрутчане были вынуждены сдать город, потеряв в бою тысячу человек и двести оставив в плену. Армия Зенрута равнялась камерутской и иширутской, Тенкуни подарила Зенруту такое же количество магов, как и врагам. Но люди удушали боевой настрой. Местные санпавчане дезертировали из армии, нападали на военных, вступали в армию Камерута. Санпавский манар убил ножом в спину тенкунского воина, когда генерал распорядился забрать у него рабочую лошадь на нужды армии.       Уже пятнадцатое кислора, а Джексон Марион, о котором слышал даже глухой, упорно хранил молчание по позиции, где лучше быть Санпаве — в Зенруте или в Камеруте.       «Я должен снова увидеть его», — говорил Тобиан. Сколько всего он не обсудил в тот вечер с Марионом! Разве мог представить, что тот сломленный и измученный человек восстанет из небытия и будет рвать зенрутских солдат, ловко исчезая при приближении погони. Где ж искать его? Урсула хранит молчание. А больше никто не знает о тайном логове Мариона. Хотя, кажется, он прячется в каждом городе и в каждом доме. Не сидит на месте, а всё в новых и новых местах встречается с людьми и зовёт на восстание против зенрутской армии. Но не против Зенрута.       Однажды Тобиан зашёл в таверну, в которой услышал об абадонах. Рядом с постоянными клиентами сидел пухлый юноша. Толстый, длиноволосый, неказистый и жутко бледный. Тобиан не сразу узнал, не поверил глазах. Это донор Бонтина? Парень, обнимающий сочную колбасу, был словно брат-близнец Бесфамильного Бонтина. Стоит представить его худым, и наружу выползает казокварский раб, герцоговский бастард. Может, родственник? Познакомься с родственником, и он приведёт его к настоящему донору. Тут вспомнились Тобиану слова Нулефер, что она тоже встретила двойника Бонтина, растолстевшего на деньги его дядюшки.       Предположение с родственником не исключено. Но и родственник подойдёт. Если это его донор, Тобиан так и останется стройным и нормальным, ну а коль родственник, то придумает оправдание, что за месяц скитаний потолстел. Да, не забыть бы, что у него смертельная чахотка и его лечат королевские целители. Ну и чёрт, скажет, что сбежал в дальние страны и набирал вес, а историю с чахоткой выдумала родня. В половине рассказа есть правда.       «Как же я возьму у него волосы?» — подумал Тобиан. Не попросишь волосы или слюну с «пожалуйста» и за большие деньги, украденные у Урсулы. Маги так просто не разрешат воспользоваться собой, а уж донор Бонтина и подавно!       Тобиан подсел к парню и засмеялся.       — Толстяк, ты не лопнешь от колбасы и устриц? — на столе было несколько тарелок с сочными устрицами.       — Не-а, — сказал донор, рыгнув.       — Спорим, я быстрее их съем!       — На что? — вяло спросил донор.       — На деньги! На что же спорят незнакомые люди? У тебя плотный кошелёк, ты меня хорошо накормишь.       — А ты после устриц что-нибудь сможешь съесть? — засмеялись люди за соседним столом.       — Ещё как! — воскликнул Тобиан. — Ну, смотрим, толстяк?       — Иностранец, я бы не ссорился на твоём месте с тенкунским магом, — донор обиделся.       Акцент выдал зенрутское происхождение Тобиана. Жаль, что его дворцовое знание языка так и не скрыло акцент.       — Толстяк манару не соперник! Так будем есть устрицы или нет? Слабак ты, толстяк!       И Тобиан ухватил самую большую устрицу из тарелки донора. Мага разозлила наглость. Он что-то промычал и тут же спрятал в рот две устрицы. Тобиан засунул три. Донор четыре. Разразился бой. Они ели, не жалея сил. Первая тарелка быстро закончилась. Пока доедалась вторая, донор заказал третью. Люди любопытно смотрели за состязанием, позабыв о своей еде и выпивке.       Тобиан первым начал слабеть. «Я больше не съем», — знал он. Ну, когда придёт этот момент? Он сдавал позиции. В поедании устриц толстяк был, несомненно, быстрее, ловчее и лучше. И Тобиан знал, что состязаться с толстяком бессмысленно. Он ждал другого.       Засовывая устриц в наполненный рот, донор ослаб пальцы. Маленький кусочек упал на пол. Донор поспешно взял в руку второй кусок с тарелки.       — Жульничаешь! — закричал Тобиан.       — Случайно упало! — соперник пробурчал с набитым ртом.       — Жулик! Ты не ешь, а скидываешь устрицы на пол!       И с этими словами он набросился на парня с кулаками. Они вдвоём повалились со стульев. Тобиану было жалко бить неуклюжего толстого мага. Но что поделать. По-другому не возьмёшь у него волосы. Размякший юноша только барахтался на полу, подоспели на помощь люди. Тобиана схватили сильные руки и потащили от несчастного. Стоило бы закончить драку как мужчина. Но мужчины бьют кулаками, а не выдирают волосы. Тобиан вцепился в голову толстяка и вырвал клок волос. Юноша завыл от боли, и вдруг вспомнил о том, что маг. Он резко отлетел назад.       «Он маг полёта!» — сообразил Тобиан. Вот где были боги, когда наделяли этого толстяка магией полёта, а ему не дали абсолютно ничего!       Тобиана выкинули из таверны, не забыв дать крепких подзатыльников. Волосы были при нём, он твёрдо зажимал их в руке. Целый клок! Хватит на двадцать зелий! Плохо, что у Урсулы всего пять свободных бутылочек, пятьдесят склянок с зельями превращения заняты ликом Эйтана.       Радостный, воодушевлённый, он прибежал домой, достал спрятанные у Урсулы зелья превращения и опустил в них волосы. Вода стала меняться и через тройку секунд уничтожила волосы. Вот это зелье. А не грязная сточная вода, подаренная Фредером Люси!       Через четыре дня, дождавшись, когда Урсула покинет его рано утром, Тобиан ушёл в порт. Сегодня из Намириана оправлялся торговый корабль в северный тенкунский город Лотон. Крупный городище, а выше него, в трёхстах милях маленький Зий. Тобиан никогда не увидит Уилла и абадон, если будет ждать их в Намириане. Надо дожидаться друга и чудищ в Зие.       Он с небольшим скрабом вещей ждал появления в порту судна. Деньги на билет были — стащил у Урсулы. Тобиан вздыхал. Уже и судно появилось, но посадка пассажиров задерживалась. Не опоздать бы. Завтра у него день рождения. Больше всего не хочется слушать лживые поздравление о счастливой жизни и крепком здоровье от сучки Урсулы. Завтра стукнут девятнадцать лет. Возраст становления мужчины. «Я мужчиной стал, когда спасал своего брата во дворце премьера». Эх, навеки бы остаться мальчишкой.       Пассажиры всё и толпились на пристани. У судна была какая-то проблема с паровым двигателем.       — «Солнце» поднимает трап! «Солнце» поднимает трап! — закричали с соседнего корабля.       — Мы быстрее на «Солнце» в Эрб доплывёт, чем на вашей «Луне» в Лотон, — возмутилась женщина с огромными чемоданами.       — Так пересядь на «Солнце» и плыви в Эрб, — сплюнул её муж. — Я хоть отдохну от твоего нытья.       Эрб. Это же столица Камерута… У Тобиана в голове нарисовалась карта. Эрб, Камерут и соседняя с ними Санпава. Застучало в груди. Недолго думая, вообще не думая, он заорал во весь голос:       — Подождите! Мне нужно в Эрб! Подождите!       Он успел перебросить на поднимающийся трап сумку и уцепиться за край. Молил, лишь бы сумка не свалилась в воду. В ней зелья Эйтана и Бонтина. Моряки подняли Тобиана на корабль. Отдышавшись, он крикнул им, перейдя на родной рутский язык, общий для стран Рутской империи:       — Я в Эрб. Я хочу домой.       Домой. В Зенрут.

***

      Слова Аахена подтвердились. С абадонами плаванье в Чёрном океане прошло относительно спокойно. Океан унял свой могучий пыл, когда в него вторглась изуродованная «Встреча». Воды шумели за бортом, молнии так и норовились ударить в центр судна, голодные и злые змеи кружились вокруг корабля. Пустоглазы в Чёрном океане стали поразительно тихие, словно понимая, чего от них ждут люди. Они оцепенели возле края борта и уставились тёмными пустыми глазами вдаль. Никто не издал звука, никто не зарычал, в трепетном молчании пустоглазы защищали людей. «Или себя», — говорил Аахен, не веря в самоотверженность зверей.       А потом настроение испортилось. Чёрный океан остался позади, пустоглазы стали собой. Они бегали по палубе, дрались, скалили зубы и отчаянно не понимали, как тут оказались. Судно надоело, пустоглазы хотели вернуться на зелёный остров, к милым жёнам и детям. Люди забавляли их игрушками и давали лакомства, да только через несколько минут пустоглазы вновь начинали беспокоиться. Хуже всех себя вёл Онисей. Он сообразил, что в ближайшее время люди не опустят его на мягкую землю и принялся устанавливать на «Встрече» свои порядки. Он вожак, где бы не находился — в пустоглазьей стае или в человеческом обществе. Люди должны были уступать ему дорогу, должны были бежать к нему с инжиром. Два матроса поплатились за свою медлительность и были сброшены за борт. Каждый час проносился чей-то крик — так Онисей воспитывал зазнавшихся перед ним людей.       — Добром не закончится, помяните моё слово, — вздыхал Аахен.       Вскоре пустоглазы, кроме Онисея, примирились со своей участью и даже стали играть. Генерал Гуран следил, чтобы в трюме им было тепло, на палубе раздольно, хватало еды и заботы.       — Похолодало, — ночью сказал генерал Гуран Аахену. — Я дал пустоглазам тёплые одеяла, но Сальвара трясётся. Сон у него беспокойный. Проснулся, вышел на палубу, снова зашёл в трюм и уснуть не может больше.       — К целителю обращайтесь, — ответил Аахен. — Я-то чем вам могу? Я растеневик, не зверовещатель, просьб пустоглаза разобрать не смогу.       — Ты можешь взглянуть на него и понять, что случилось? У него озноб, но целитель не может понять причину озноба.       — Возьмите ружьё, генерал, и выстрелите в Сальвару. Станет он человек и спросите у него: «Не холодно ли тебе? Не тесновато в трюме?» А как иначе вы хотели разговаривать с ними? Через меня или через зверовещателей? Стреляйте в них и спрашивайте, что случилось!       Стрелять в пустоглаза Гуран отказался. На утро Сальваре стало получше, но активности он не проявлял. Сидел в углу и скулил.       Воздух в Зие был тяжел. Снег большими мокрыми хлопья рушился с небес. Чего стоила реакция пустоглазов людям, когда «Встреча» пришвартовалась в порту! Сперва на их громадных лицах возник страх, крик ужаса разнёсся по городку. Кто-то сбил воинов с ног и спрятался в тёмном трюме, кто-то выскочил на берег, распугав толпу зевак, и бегал кругами по дощатой пристани. Понадобилось минут десять, чтобы пустоглазы успокоились и выразили любопытство к снегу. Начались игры в снежки.       — Они заболеют! — возмущался Гуран. Да только можно остановить пустоглазов? Воин Везер совершил ошибку, когда подошёл к Онисею и предложил ему вернутся на «Встречу». Широкой лапой кумрафет сшиб Везера и сломал ему нос и ухо. За дело пришлось браться Аахену, Нулефер и Уиллу. Большими хлопотами они убедили пустоглазов подняться на судно.       В порту толпа устремляла на воинов и зверей недобрые взоры. Будь хотя бы первая встреча пустоглазов более ласковая, люди, может быть, и прониклись симпатией к ним. Но рычащие бушующие создания только убедили их в том, что пришельцы Абадонии — демоны.       Родственники дожидались родных. Они с восторгом бросались на их шеи, едва завидев их, спускающихся с трапа. Среди ликующих жён и мужей, матерей и дочерей Аахен нашёл Бабиру с Тран.       — Выражаю свои соболезнования, — сказал он скорбным голосом.       Глаза Бабиры были тусклыми, исчез былой азарт. Он знал давно о смерти жены, и это было его решением похоронить Куфиру в Чёрном океане. «Там она обретёт гармонию, которая не нашла в семье», — ответил Бабира по винамиатису.       — Вот, значит, кого хранил в себе Чёрный океан, — вздохнул Бабира, оглядывая пустоглазов.       — Вы разочарованы, что ваша жена погибла для того, чтобы мир познакомился с… обезьянами?       — Я? Ничуть! Жизнь, какой она не была, это всегда дар богов. Я опасался, что в Чёрном океане вы встретите холодный остров и промёрзлые воды. Береги, Аахен эту жизнь. Храни её.       — Вы знаете, что я стал их старейшинами? — удивился Аахен.       — Старейшиной? Первой раз слышу! Я умею только видеть. И вижу сейчас, как они тянутся к тебе, жмутся за твоей спиной, — Бабира обнял сильнее спящую Тран. — Ты тоже теперь отец. Для пустоглазов. Люди Видонома всегда смогут причинить им боль, стоит только разозлить их. Но ты, Аахен, если предашь абадон сейчас, никогда не вернёшь их доверия.       — Можно их потрогать? — Аахен услышал голос старой Веки Мастин.       Правнучка Юрсана Хакена тоже была в Зие. Едва стоявшая на ногах, опирающаяся на добротную трость, прижимающая другой рукой потрёпанной дневник своего прадеда, Века Мастин двинулась навстречу пустоглазам. Аахен вовремя встал между ней и Онисеем.       — Я позову к вам спокойную абадонку. Цубасару, — тихо сказал он.       Но старушка протиснулась между ним и положила дряхлую руку на щеку свирепого Онисея. Тот застыл, лишь дёргались ноздри. Голова кумрафета опустилась к дневнику, Онисей вдохнул запах книги и улыбнулся настолько сильно, насколько может улыбаться пустоглаз.       — Это правнучка Юрсана Хакена, — представил Аахен женщину. — Да, много времени прошло с той поры. Юрсана Хакена давно нет, но мы сохраним память о нём.       — Сохрани не память, а абадон, — сверкнула глазами тихая Века. — Я-то скоро отправлюсь к своей бабке и своему прадеду, что уж знакомить меня с самым главным абадоной? Поглядела и хватит. Не достойна я таких почестей. Но уж так хотелось потрогать их руками, — Вика подмигнула. — Пушистые и страшные! Меня дрожь проняла от скрытой в абадоне силе.       Тем временем порт обступили журналисты со стёклами и зеркалодержателями. Побаиваясь всё-таки приближаться к незнакомым чудовищам, журналисты выловили Нулефер и Уилла.       — Вы чувствуете себя абадонами? Что вы испытали, когда узнали правду?       Нулефер отмахнулась от журналистов. Когда-то она радовалась вниманию целого мира, обращённого к ней. Сейчас же хотелось сгореть на месте. Она не заслужила всех этих вопросов, любования своей личности. Единственная слава, которой она достойна, это слава заключённой с колодками на руках и ногах.       — Уиллард Кэлиз! Уиллард Кэлиз, расскажите о себе! Откуда вы родом? Почему вы раньше не говорили о себе, как сделала Нулефер Свалоу? — кричали журналисты.       Уилл водной струёй оторвался от газетчиков и улизнул на корабль. В душе он понимал, что в покое его не оставят, рано или поздно придётся выйти к людям. Уилл проклинал всех воинов на корабле, которые донесли про него вести на берег. Жил бы и дальше под видом обычного тенкунского мага, а про появившуюся в его жизни Цубасару сказал бы, что они просто подружились, как Онисей с Аахеном.       В Зие пустоглазы долго не задержались. Их отправили в Намириан с проходящими на следующее утро. Аахена, Нулефер, Уилла и воинов взяли с собой. Долго засиживаться в Зие было нельзя. Пустоглазы заболевали: чихали, кашляли, сопливили. Целители боялись, как на островных зверей отразится простая простуда.       — Кто вообще придумал подпускать толпу к абадонам? — возмущалась Нулефер.       Аахен молчал. Лучше бы о себе подумала. Она опасная преступница Зенрута, что с ней будет, когда они попадут в Намириан, никто не знает.       Во дворе Броциля воинов встречали старейшины. Пустоглазы рычали в стороне и обнюхивали дворец. Аахен увидел отца и мать, стоящих в толпе старейшин, их свиты и телохранителей.       — Великие путешественники! Великие воины! — раскрыл руки Видоном. — От всей Тенкуни выражаю вам глубокую благодарность! О вашей храбрости сложат легенды, а имена будут выточены на стенах Броциля! Преклоняю колено перед вашей отвагой! — Видоном не лгал. Он опустился на правое колено, постоял так три секунды и поднялся.       Онисей заметил склонившегося Видонома. Глаза загорелись. Он подбежал к Аахену и встал рядом с ним.       — Пустоглазов отведут в лучшее и достойное для них помещение, — сказал Видоном. — Целители займутся их лечением. Малерз Тверей, оставьте на время ваших друзей.       — Онисей не пойдёт без меня, — возразил Аахен, сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, когда Онисей схватил его за руку, предчувствуя разлуку. — Я хочу с вами поговорить. Онисей будет со мной, раз вы притащили его в Намириан.       — Хорошо, поговорим, — проворчал Видоном. — Но сперва пустоглазам и Онисею будет оказан медицинский уход. Проводите его к целителям, если он не расстаётся с вами.       — Аахен заглянет домой и потом вернётся к абадонам, — прозвучал голос Леокурта.       — Отец, я не могу бросить их! — воскликнул Аахен. — Абадон сегодня или завтра отправят на фронт в Зенрут!       — А ты отправляешься домой! — настоял отец.       — Онисея нельзя оставлять одного! — пытался возражать Аахен, когда телохранители Леокурта за руки потащили его в карету.       Онисей завыл, тут же пришёл в бешенство. Но это было полбеды. Следом за Аахеном, маги кинули в карету Нулефер и Уилла. Цубасара разозлилась и бросилась на карету. На плитке двора она нашла маленький камушек и швырнула в каретное окно, выбив тут же стекло.       — Они же всё разрушат! — вдруг кто-то закричал.       — Лендар? — крикнул Уилл. Он знал голос военного министра очень хорошо! Ну, конечно, вот показалась его голова в зелёной фуражке!       — Простите за причинённые неудобства моими детьми, — Леокурт крикнул на прощание из улетающей кареты.       Карета не летела, а неслась со скоростью молнии в дом Твереев. Даже голоса своего не было слышно. Аахен пытался докричаться до отца и матери, но они молчали, сидя на передних сидениях.       — Малеры Твереи, вы знали про войну? Вы знали про заговор Видонома и Эмбер? — Нулефер чуть не схватила отца Аахена за волосы.       — Узнал на днях, когда в Намириан съехались зенрутские военные. Такого ответа достаточно? Меня, как и вас, держали в заблуждении. Я тоже полагал, что Видоному нужны абадоны в борьбе с океаном. Но океан не принесёт Тенкуни столько денег, как Санпавская война. Если хотите знать моё мнение, я тоже недоволен тем, что несчастных абадон Видоном сделал своим оружием. Но что мне поделать? Я не старейшина. Жена моя не старейшина. И сын мой не старейшина.       — На острове на меня было совершенно покушение. За ним стоял Видоном. Как вы могли не прочитать его мысли? — недоуменно приподнял брови Аахен.       — А мы всесильные? — прогремела Даития. — У Видонома в свите тоже присутствуют мыслечтецы, которые блокируют его поток сознания от нас. Сам Видоном тоже ловко маскирует мысли и даёт там то, что хочет, чтобы мы прочитали. Он не то что ты, раскрытая книга. Как, убил Видонома?       — Малеры Твереи, — нахмурилась Нулефер. — зачем я с братом вам нужна?       — Вас желает видеть твоя мать, — ответила Даития.       «Мама», — Нулефер задрожала. В груди резко закололо, появилось дикое желание выпрыгнуть из окна несущейся кареты. Мама… Она же убила её дочь! Мама… Она ей не дочь, она испоганила ей жизнь, разрушила семью. Нулефер испуганным зверьком съёжилась между Уиллом и Аахеном.       Они остановились перед домом Твереев. На дворе лежала белая пелена. В снегу валялись резвые псы Даитии, бегал ручной ослик Лоры, на пороге сидела казарка Леокурта. Жизнь так и плясала в снежном большом дворе. Ручной ворон Аахена каркал со шпиля дворца. Возле двери стояла Ханна. Невытертые слезинки на её глазах превратились в ледышки.       Нулефер сжалась в кресло кареты. Она не выйдет! Она больше не причит боли своей матери. Но Уилл и Аахен вытолкнули её из кареты. Пришлось, если бы не они, эту задачу за них выполнили бы бесцеремонные телохранители, которые летели в этой же широкой карете. Нулефер шагнула в снег и испугалась делать шаг навстречу матери. Ханна подбежала к ней и простёрла к ней руки.       — Мама! — Нулефер залилась слезами. — Я убила твою дочь. Я… я абадона… Моя душа отняла жизнь у твоей дочки, когда ей было два месяца. Я убила её!       — Ты моя дочь. Посмотри мне в глаза, Нулефер. Посмотри! — Ханна взяла руками Нулефер за обе щеки и повернула к себе. — Ты моя дочь. К чёрту всех этих абадон, ты моя дочь. Слышишь, Нулефер? Я тебя воспитала, я тебя растила! Я ответственна за все твои неудачи, сомнения, за все твои страхи, которые преследовали тебя с детства. Я не сомневалась в том, что ты моя девочка, когда узнала из вестей правду о тебе. На мгновение я задумалась, что ты не моя? Нет и нет! Как ты, бедняжка, справишься с таким потрясением? Вот о чём я думала в эти минуты. Ты моя дочь, Нулефер Свалоу.       Нулефер ещё дрожала, пока Ханна обнимала её. Никогда мать и дочь не были так близки, чем в эту минуту, когда знали, что пусть по крови они и родные люди, но души их не связаны родством. Кому было нужно это родство? Ханна обнимала Нулефер и видела в ней свою малышку. Перед глазами проносилась новорожденная девочка, она взрослела, росла, превращалась в девушку, игрушки в руках сменялись ножами и револьверами. Но Нулефер перед Ханной оставалась той же девочкой, младшей дочерью.       — Уилл, я хочу и тебя обнять, — Ханна отпустила Нулефер и стиснула в объятиях удивлённого юношу. — Ты теперь же брат Нулефер?       — Да, мы брат и сестра.       — Будем с этого дня одной семьёй. Уилл, спасибо, что заботился о моей дочери и о своей сестре.       Они прошли в дом Твереев. Леокурт махнул рукой на лестницу, ведущую на верхние этажи замка.       — Нулефер, Уилл, я покажу вам ваши комнаты. Вы можете жить у нас столько, сколько хотите.       — Мама, ты живёшь у Твереев? — робко спросила Нулефер.       — Да, малеры Твереи дали мне приют, когда я бежала в Тенкуни. По всем законам меня должны были в Тенкуни взять под стражу, но к Твереям никто не пришёл за мной. Я даже могу гулять по Намириану, но Твереи не советуют мне выходить за пределы их дома — тенкунцы не тронут, а вот зенрутский шпион или наёмник запросто меня перенесёт в Зенрут или убьёт.       — Мы и тебе даём защиту, — сказал Леокурт. — Я перестал быть старейшиной, но оставил за собой право попирать тенкунские законы, которые сам же писал.       — Отец! — огрызнулся Аахен. — Надвигается страшное. Я не должен оставлять Онисея одного с людьми! Мне нельзя вообще покидать абадон! Они доверились мне, я и так не способен их защитить и уберечь, но я должен быть хотя бы рядом с ними. Верни меня в Броциль!       — И меня тоже. Цубасара моя мать, абадоны мой народ! — согласился с Аахеном Уилл.       — Верну, когда ты решишь, как хочешь разговаривать с Видономом. Ну, расскажи, сынок, как ты спасёшь абадон?       Как тут спасёшь. Если бы Аахен сам знал. Он ждал помощи от отца и матери, но их вид говорил, что таким желанием родители не обладают.       — Покажу мощь и ненависть Онисея. Только этот зверь сможешь остановить Видонома. Я попробую, попытаюсь убедить его или других старейшин словами. Мне нужны воины со «Встречи»! Они видели, на что способен разгневанный абадона! Видоном не понимает, что Онисей и другие ему не подчинятся? Генерал Гуран плохо подготовил доклад? Раньше я надеялся, что абадоны просто встанут задом к старейшинам. Но теперь, когда меня хотел убить человек Видонома, они сядут своим задом на старейшин и растопчут их. Стоит воздуховику вдохнуть и вся столица задохнётся! Отец, мама, я могу бежать только к вам за помощью. Остановите Видонома. Абадоны, хоть и не все, одна Цубасара, согласились стать защитой на наших кораблях. На войну вы их не убедите. Никак.       — Вопросы войны и мира решают старейшины. В нашей семьи их не осталось, — с укором произнёс Леокурт.       — Да, я дурак! Если бы знал, что этим кончится, ни за что бы не отказался от поста! Итак, сколько раз упрекнёшь меня?       — Сколько сочту нужным.       — Понятно, ты мне не помощник, — развернулся Аахен.       — Тенкуни защитит только старейшина. Её лидер, её предводитель. Я отошёл от дел и помочь тебе не смогу. Сын, дам лишь советы. Не зли Видонома. Не угрожай ему, твои угрозы обернутся против тебя. У меня осталась одна возможность изменить ход истории. Это свергнуть Видонома, используя все свои связи, и посадить на его место другого старейшину. Но что будет тогда? Очередной Зенрут? — Леокурт повернул взгляд на Нулефер. — Как, скажи, дальше начнём спрявлятся и собственной страной и с соседними державами, ждущими получить от нас магов? Свержением одного Видонома дело не закончится. Тех девятерых тоже придётся убрать, а за старейшинами-магами стоят их кланы. Ну-ну, переворот в Тенкуни или война в Зенруте? Спокойствие наших граждан или твои абадоны? Мы славились миром за нашей земле со времён свержения монархии. Больше ста лет не было даже покушений на правящего старейшину! Четыреста лет нет войн! И ты нарушишь наш ход жизни? Я пытался поговорить с Видономом — он не слушал. Разговаривал с Эмбер — не слушала. Иди, поболтай с Видономом, но не шагни дальше разрешённого.       — Вы отпускаете Аахена? — подтянулся Уилл.       — Да, — улыбнулся Леокурт.       — Ну и зачем привёз меня домой? — проворчал разгневанный Аахен. — Свои нотации прочитал бы у Броциля.       — Я помогаю тебе. Сейчас, споря с Видоном перед воинами «Встречи», ты бы потерял всё уважение, которое заработал среди них за месяц. Выставил бы себя клоуном в лучшем случае, а то и пустил тень на их Братство, обвиняя в покушении Сарция. Я спасаю твою честь. Хочешь казаться правым — так выстави на посмешище кого-нибудь другого, а не себя. Кроме того, ты же хотел, чтобы Онисей разозлился и показал старейшинам, какую угрозу он представляет. Так пусть твой абадона позлится. Нулефер и её беглого братишку-раба тоже надо было поскорее забрать к себе, а то предъявит на них свои права министр Лендарский.       — Лендар, — поправил Уилл.       — Лендарский. Он стал графом.       — Малерз Тверей, я родился абадоной. Могу я считаться гражданином Тенкуни, ведь Абадония это территория Тенкуни? Я хочу стать свободным человеком. В Тенкуни я пока никто, беглый раб и я даже боюсь, что однажды мне придётся сказать, что герцог Огастус поработил меня. Зенрут имеет все права вернуть меня обратно. Но вы можете сделать меня тенкунским гражданином и признать моё рабство в Зенруте недействительным?       Лицо Леокурта озарилось улыбкой.       — Могу. А смысл? Ты вернёшься в Зенрут и в твоей стране тебя даже если не как раба, то как преступника закуют в цепи и оденут ошейник.       — Уилл не вернётся в Зенрут! — вскочила Нулефер.       — Вернётся, — грозно сказал Леокурт. — Я читаю все его слова. Он намерен прямо сейчас встретиться с Лендарским. Уилла я отпускаю, как и Аахена. А ты останешься в моём доме. Слишком много бед от тебя. И не спорь со мной, твои мысли я тоже читаю. Как горячо твоё желание спасти абадон! Обожжёшься!       Уилл уже отпирал дверь, когда в его сознание ворвался голос Даитии, которая всё это время стояла за спиной мужа и молчаливо наблюдала за их перепалкой с Аахеном:       — «Урсула Фарар. Она хочет тебя видеть. Найдёшь её в пятом доме на Деревянной улице».       Уилл, не поворачивая голову на Датию, спросил:       — «Урсула в Тенкуни? Вы и ей помогли?»       — «Нет. Мы решили отыскать её любопытства ради. Она не подозревает, что за ней кто-то следит. Всё любопытства ради. Она хочет увидеть тебя. Навести её. Сама она не выйдет из своего укрытия. Будь с ней мягок, она сильно корит себя из-за юноши, за которым не уследила. Ты его знаешь. Какое из его имён тебе назвать?».

***

      — Мы благословляем солнце и его тепло, милостиво согревающие нас, замёрзших, потерявшихся путников на дороге. Когда тепла становится много, мы проклинаем солнце и его опаляющий жар. Ждём ночи, ждём холодную мёртвую луну. Разуваемся, раздеваемся и подставляем обожжённое тело под мерцающий бесчувственный лик. Проходит час, затем второй, улыбка сменяется перекошенной гримасой отчаяния. Промозглое тело кутается в снятых недавно лохмотьях. День за днём, год за годом мы мечемся от тепла к холоду, когда его становится слишком много, и возвращаемся обратно. Нам нужно не тепло. Нет, глупцы! Мы нуждаемся в свете, чтобы оно освещало дорогу. Будь то солнечные острые лучи или мерцания унылой луны. К чёрту! Один хрен, наша дорога закончится могилой!       Джексон Марион презрительно разглядывал себя в зеркале. Побледневший, исхудавший, с проваленными щеками и глазами, на спине и животе тонкие бледные шрамы, не исчезнувшие даже от магии целителя. Вот как его таким собирались представить публике на эшафоте? Джексон натянул на себя толстую чёрную рубашку и надел поверх неё чёрный жилет и не менее черный пиджак. Как же чесалась рука разбить зеркало, пока он любовался остатками себя! Во что он превратился? Видели бы люди нынешнего Мариона. К сожалению или к счастью, санпавчане встречали своего вождя аккуратно подстриженным, гладко выбритым и ароматно надушенным. При них Джексон вновь возвращался в прошлое и принимал образ ехидного и смелого человека, колкого на язык.       Он скрылся от зенрутских властей, и потому повидал не одну сотню санпавчан. Началось всё с ночлега в хижине у крестьянской пары, следующую ночь Джексон провёл в тесном городском доме прачки, храбрые мальчишки закоулками уводили Джексона в безопасное место, когда полиция обыскивала каждый дом. Сейчас он жил в квартире у Джана Лофтинского в Хаше. Вернее, не жил, а находился в ожидании очередного выступления перед своими единомышленниками. В крупных городах собрания проходили на частных квартирах и в закрытых кафе, в деревнях и мелких городишках можно было выступать хоть на улице — местные не сдавали Мариона и хранили молчание даже под пытками.       Раздался звонок в дверь. Джексон слышал, как Джан спросил у прибывших пароль и, получив ответ, запустил их к себе. Почти все собрались, осталось дождаться самого Джексона Мариона.       И он вышел. Держа руки за спиной, чтобы никто не заметил дрожь, пробравшую его пальцы, он присел на стул перед тридцатью людьми. Он всмотрелся в их лица. Жители разных городов Санпавы, землевладельцы, рабочие, бывшие военные, мелкие рабовладельцы, бедняки. На их лицах горела жажда воевать, которой позавидует бравый тенкунский воин. Барон Джан Лофтинский убирал снег возле ворот своего дома и следил, не появляются ли полицейские агенты. С введением военного положения жителям Санпавы запретили ставить на свои дома магические замки, блокирующие магию. Люди возмущались. А как же? Походящие маги и манары, что с помощью зелья проходящих умели перемещаться сквозь пространства, уже в первый день стали обворовывать дома и квартиры. Но военных больше заботили бунтовщики, чем домушники.       — Мою сестру выселили из квартиры! — затрясся от злости Джош Фрай, тридцатилетний мужчина с большим выпирающимся кадыком. — Она живёт в Миане, сразу перед Форе! Видите ли, в её доме разместили солдат, а всех жителей выгнали на улицы! Джексон, отдай мне приказ взорвать лагерь военных! Отдай приказ!       — Взорвёшь ты дом своей сестры, в котором поселились военные, и где же потом будет жить твоя сестра? — Джексон укорительно глянул на Джоша. Он понимал отчаяние и злость молодого человека. Военные отбирали дома и квартиры у горожан и размещали в них свои базы и полка. Жилища деревенских не трогали, крестьяне ещё должны кормить их, поставлять зерно и скот для армии, а вот дома горожан можно занят без убытков для себя. Городок Форе завоевал Камерут, Зенрут сконцентрировал силы в соседнем Миаме, но город взял в блокаду камерутский полк, который находился в Санпаве ещё до объявления войны.       — Джексон, король Геровальд предлагает тебе переговоры. Он готов послать своих переговорщиков навстречу тебе, — произнесла с заметным страхом Лия, жена Джоша.       — Ну и ну, какой у меня намечается союзник… Друзья, как вы отнесёшь к нашему союзу с Камерутом и Иширутом? Примите сторону врага?       — Почему бы Санпаве не стать частью Камерута? — заговорил Милан Ривер. Удивительно красивый молодой человек, с сильными широкими плечами. Он был сыном покойного и некогда знаменитого полковника Ривера. Считалось, Милан пойдёт по стопам отца и станет элитой зенрутской армии. Однако санпавскую кровь невозможно было ничем выветрить, даже столичными проповедями учителей. Милан был шпионом Мариона, а потом оставил службу, когда оказался близок к разоблачению. — Зенрут проигрывает. Форе сдан, не долго армия продержит и Миан. Скоро и Дренго Камерут захватит и лишит Зенрут доступа к Дренговскому заливу. Все земли, которые выше хребта, уже завоёваны Камерутом. Это было не трудно, его войска паслись на нашей территории ещё до начала войны. Нам стоит избрать сторону победителя. В Зенруте тебя всё равно казнят. И нас тоже, когда разоблачат. А Камерут вернёт тебе Санпаву, отметит рабство и…       — И озолотит каждого жителя. Да, слышал песенку, — засвистел Джексон. — Понимаю, к чему ты клонишь, Милан. Понимаю, зачем вы собрались сегодня. Я польщён предложением Камерута. Да, стать снова губернатором Санпавы и наводить порядок в родной земле, как и раньше — мечта! Но это мечта для меня. Что до жителей Санпавы? Вы про интересы Иширута не забыли? Он ухватит непременно и себе кусок нашей родины. Одну пятую? Одну четвертую? Одну третью? Санпава разделится на два государства, и вы будете платить пошлину, чтобы навестить друга или родственника в соседнем городе. А про близких людей, оставшихся в Зенруте, вовсе забудьте! Подумайте все, какой исход вы ждёте в этой войне?       — Мы хотим свободы для Санпавы! — закричал Джош.       — Вы хотим мира, простого мира! — подпел ему Эд Мичел.       — Чтобы Бейли ушёл! — крикнул Ривер.       — Отмены рабства, низких налогов, землю у себя в пользовании, права распоряжаться своим имуществом, — добавил Ан­дер Ха­си­ан.       — Не знаю, захотят ли Камерут и Иширут исполнять эти ваши желания, — сказал Джексон. — Не знаю. Все мы хороши в обещаниях. Я обещал свергнуть Эмбер. Принц Тобиан обещал умереть вместо меня. Но знаю, что исполнят Камерут и Иширут, когда захватят Санпаву. Отпустят на волю всех рабов, Андер. Ваших в том числе. Может быть, вы раньше Камерута и Иширута проявите добрую волю? Вам почёт, нашим будущим союзникам — солдаты.       — Нет, — сказал Андер. — Я дождусь, когда Камерут даст мне компенсацию за то, что забрал у меня рабов, усилиями которых питалась моя большая семья. Если и не даст ничего, одним росчерком пера освободит их, всё равно лучше, чем платит налог на вольную за каждого моего раба. Чего бы я в сущности хотел — независимости Санпавы. У нас есть свой правитель. Ты. Свой народ. Своё сознание. Зенрутским южанам никогда не понять, за что мы так любит Санпаву. Пустынную, малолюдную, широкую. У Санпавы особенный воздух, редкий ветер! Мы маленькое королевство, единое ещё с тех времён, когда создавалась Рутская империя. Независимость Санпавы, вот чего хотели бы люди.       Джексон незаметно усмехнулся. Пока в Санпаве не иссякнут залежи сероземельника, независимости не будет.       — Вас здесь собралось тридцать человек. Каждый из вас руководит отрядами верных мне людей. Вы создали тайную санпавскую гвардию, которая противостояла Бейли и сражается сейчас партизанскими налётами с зенрутской армией. Я слуга Санпавы. Раз она хочет отойти от Зенрута, я поведу людей к Камеруту и Ишируту. Но независимость нам не дадут. Санпаву разделят на две части. Санпавчан, ждущих собственного государства на своей земле, устроит такой расклад? Спросите у них, какое зло менее худшее — Зенрут или разделение? Зенрутские боги или Единый бог? Для Геровальда наша вера сродни язычеству, древним культам, первобытности. Вас, язычников, он примет как равных?       — Одного уже принял, — заявил Андер. — Тимера Каньете. По моим сведениям, «язычник», динамитчик, террорист, сын простолюдинов обедает иногда с Геровальдом и его сыном за одним столом. От этого короля можно ожидать всего.       — Именно. И ножа за спиной, — кивнул Джексон к застывшему молчанию соратников.       — Мы узнали твоё мнение, Джексон, — сказал Андер. — Будь по-твоему. Ночью мы приведём к тебе Бонтина Бесфамильного, называющего себя принцем Тобианом. Готовься к встрече.       — Камерут побеждает, прислушайся, Джексон, — шепнул Джой Уилсон. — Форе взят, Миам не устоит и до окончания шестицы. Зенрутская армия отступает, понемногу, миля за милей. У города стянулись объединённые иширутские и камерутские войска. Вдобавок Иширут нападает с Запада, а Камерут хочет занять Дренговский залив. Рабы бегут к армии врага, ведь у противника есть ключи от ошейников, а свободные люди с вилами бьют и камерутчан, и иширутчан, и собственных солдат. Сделай выбор, Джексон. Враг идёт к Хашу, нашей столице. Когда захватят Хаш, очень трудно будет поверить в победу Зенрута.       Союзники Джексона разошлись по своим делам. Он остался один наедине со своими мыслями и страхами. Налил себе из чайника большую кружку холодной остывшей воды и осушил до дна. Во что он опять влез? Санпава зависла между трёх огней, любой исход войны не обрадует его. Он не желал разделения и раздора Санпавы. Но победа Зенрута оставит всё на своих местах. И рабство, и власть Джейкоба Бейли, и династию Афовийских во главе угла. А ему останется либо бежать из Санпавы, либо вести подпольную жизнь, пока не схватят и не казнят уже окончательно. Отступать некуда. Это его земля, его дом, его родина.       Джексон прилёг на мягкое кресло и прислонил голову к подушке. Замелькала санпавская дорога, по которой он ехал, прячась на дне карете. Он помнил эту дорогу, по которой столько раз проезжал мальчишкой, мужчиной, губернатором. Бескрайные поля, Сквожд, несущая свои воды со скоростью молнии, могучий ветер, поднимающий семена пшеницы. Во времена его детства пахотные земли зарастали бурьяном, гнили немногочисленные крестьянские домики, рыскали стаи бродячих собак. Он изменил это место. Крестьяне вернули себе свои земли, и в полях теперь всегда разносился запах спелой пшеницы, слышалось ржание лошадей, мужская брань, мальчишеское повизгивание. Охотно росли города. Уже не дремучий лес, а маленький живой городок живёт и дышит возле сосновой чащи. Но война, но камерутские войска, стоявшие в Санпаве задолго до его рождения, возвращают Санпаву в её увядшее прошлое.       Стаи бродячих собак. Никто не слышал о них, и вот опять псы, хозяева которых оставили дома и ушли из Санпавы в поисках мира, объединяются в кровавые банды, нападают на кур, на овец в овчарне, на беспомощных любознательных детей. Зима, еды нет. В лесу не научились охотиться. Остаётся нападать на скот и на самих людей.       Ночью пошёл снег. Завалило раму, окно заледенело. Джану Лофтинскому пришлась по душе непогода. Вот и повод выйти с лопатой во двор и проверять возможных шпионом и наушников. Тем временем карета подлетела к дому, Джош Фрай вышел из повозки с молодым человеком, у которого съехавшая шапка закрывала глаза.       В комнату зашёл Бонтин Бесфамильный. Парень не сильно изменился с их последней встречи год назад, когда Джексон и Бонтин в доме у Урсулы ждали Нулефер. Коренастый, бледнолицый, настороженный. Это и есть Тобиан Афовийский?       — Здравствуйте, фанин Марион, — Тобиан повесил на крючок верхнюю одежду и уселся на кресло рядом с ним, фамильярно положив ногу на ногу.       — Докажи, что ты Тобиан Афовийский.       Юноша поднялся и задрал рубашку. На животе огромное клеймо. Джексона проняла дрожь. Какие муки испытывает человек, когда в его тело врезается раскалённое железо? Если бы не Тобиан, эту страшную боль познал бы он.       — Доказательств недостаточно, — хмыкнул Джексон. — Зелье Бонтина соколам нетрудно добыть, подделать клеймо тоже могут.       — Ваш пёс Живчик любил спать на правом боку и подрыгивать во сне левой передней лапой. Он любил есть шоколадное печенье, я его подкармливал иногда, а вы ворчали. Шоколад собакам вреден.       — Всё, хватит, — Джексон махнул рукой. — Верю. Ваше Высочество…       — Называйте меня Бонтином. Лучше — Эйтаном, чтобы наверняка остаться в секрете.       — Ладно, Эйтан. Что ты хочешь от меня? Твоё выступление в Эпеле было обращено ко мне.       — Да, к вам, — Тобиан засмеялся. — Ну и быстро ваши ребята под шумок меня увели в сторону и допросили. Я испугался, вот раскрыли, соколы меня поймали и сейчас мигом доставят в Конорию к матушке. Но соколами в Эпеле и не пахло.       — Как ты оказался в Санпаве?       — На пассажирском судне приехал в Эрб и с помощью парочки знакомых пересёк границу. Я же освободитель пятисот рабов и преступников. Нескольких ребят я встретил в Камеруте, и они согласились мне помочь, отблагодарить за услугу, которую оказал им я.       Джексон повернул глаза к чайнику. Нужно напоить «гостя». Тобиан, прочитав его желание, встал, сам поставил чайник на плиту с винамиатисом, дождался, когда закипит вода, и разлил себе и Джексону по чашку.       — Я хочу вина. Но попридержу себя. Вдруг напьюсь и разболтаю всё своим врагам. Вроде война до Хаша не дошла, а военные отряды стоят на каждом шагу и проверяют людей. Конория не доверяет санпавским полицейским, своих столичных ребят послала. С кем Зенрут ведёт войну? С Камерутом и Иширутом за Санпаву или с Санпавой против неё?       — Зачем ты покинул Тенкуни, Тобиан? Урсула объяснила мне, что твой брат принц Фредер хочет использовать тебя как оружие против матери и дяди. Ты должен был прятаться в чужой стране, а не играть у меня под носом в революционера.       — Фредер мне не брат! — рявкнул Тобиан. — У меня нет больше брата.       «Ты так хотел умереть, а он помешал тебе», — мысленно сказал Джексон.       — Фредер не брат тебе? Небось ты не будешь возражать, если я отправлю наёмника убить Фредера?       Тобиан не дрогнул от угрозы Джексона.       — Отправляй.       — Ты меня не остановишь? Я собираюсь убить твоего брата.       — Отправляй наёмника к Фредеру. Если найдёшь такого удальца. У тебя нет опытных наёмников, а во дворце охрана сильнее, чем в Пинийской крепости.       Тобиан уходит от ответа, сразу понял Джексон. Он не стал дальше спорить. Джексон уже прочитал газету и знал, что принц Фредер навещал Делию Швин. «Угрожает мне, заставляет играть по его условиям», — зло разрывал он газету в клочья.       — Я нашёл тебя, — юноша перешёл на «ты», — чтобы сохранить Санпаву. Я не смог остаться в стороне, когда в моей стране творится война, когда твои союзники подрывают Санпаву не меньше, чем это делает наш враг. Джексон, пока я искал в Эрбе беглых рабов, пока я ехал до тебя, то подслушал интересные разговоры. Твои люди хотят отдать Санпаву Камеруту и Ишируту?       — Да, хотят. Но я не хочу.       — Хм, в Камеруте или Ишируте тебя ждёт почёт.       — Тебя тоже, умерший принц. Ты отрёкся и от матери, и от единственного брата. Твоя родина превратила тебя и твоих друзей в рабов. Что до сих пор удерживает тебя в Зенруте, безумный? Остался бы в Тенкуни, посмотрел бы на абадонских обезьянок и не видел бы больше неравенства и рабства!       — Я не выбирал, где мне родиться. И бежать я не хочу. Чего я хочу? Я хочу прекратить войну, хочу избавить людей от страданий, которые пережил я. Джексон, я принёс тебе себя, — Тобиан положил руку на живот и сильно сжал кулак. — Я готов раскрыться. Готов настроить людей против Афовийских. Ты только прикажи мне. Клеймо на моём животе докажет, что я не маг, а настоящий Тобиан, который спас тебе жизнь. Ты для санпавчан не губернатор, ты их вождь. А санпавчане пойдут только за вождём. Им не нужен король, становящийся таким по праву рождения. Они духом избирают вождя, как делали их предки до завоевания Санпавского княжества Рутской империей. Вождь, мы скажем людям, чтобы они выбрали сторону Зенрута, а потом делай, что хочешь. Можешь и наёмника подыскать для Эмбер и Огастуса.       Джексон улыбнулся. Долго всматривался в черты Бонтина Бесфамильного и не заметил, как его улыбка преобразовалась в оскал.       — Тобиан, ты сейчас кумир для тысячи рабов и вольноотпущенников, для беглых рабов, которые вступают в армию врага, для крестьян и бедняков, которых сажают за решётку из-за долгов. Ты для них Бонтин Бесфамильный, сын самого герцога, который был рождён рабом и с рождения, с младенчества разделял их несчастья. Тобиан Афовийский это немного другое. Это принц, живший в роскоши до ссоры с семьёй. Война Бонтина с Афовийскими это война идеологий, война классов! Война Тобиана с Афовийскими всего лишь выяснение семейных отношений. Да и твоя дружба с принцем Фредером была для рабов как надежда на будущего короля. Раб и принц стали братьями, во диво! За такого принца можно и жизнь отдать! Но Тобиан и Фредер с рождения братья, которые неразделимы были даже в утробе матери. Оставайся Бонтином.       — У меня с собой всего четыре бутылочки с зельем и клок волос моего донора. Если ты мне найдёшь зелья, я продержусь Бонтином не больше трёх месяцев.       — Хорошо. Ты откроешь свою правду. Но сперва побудь моим голосом. Тобиан Афовийский принесёт хаос в Конорию, Фредер уже подготавливает почву для твоего воскрешения. Санпава, раздираемая земля, нуждается в проповеднике от народа. И это ты, вольноотпущенник Бонтин. Сказ окончен.       Джексон испил чая. Его чашка до сего мига была полна остывающего чая. Тобиан тоже не притронулся к напитку. Краем глаза тот смотрел на пустую бутылку от вина, стоявшую на полке с книгами.       — Ты или Уилл убил солдат при сражении в Кане?       — Уилл. Я никого ещё не убил, даже себя не смог лишить жизни.       — Расскажи мне о том происшествии.       И Тобиан начал свой рассказ. Джексон слушал, барабаня пальцем по деревянном подлокотнике кресла.       — Ты собирался зарезать мечом Фредера?       — Нет, — Тобиана едва заметно вздрогнул. — Я не хотел. Но сейчас я с превеликим бы желанием вонзил этот меч в его шею. Всё, что было внутри меня, умерло. Меня никто больше не держит, не заставляет молчать. Вот почему я здесь. Я хочу остановить войну в Санпаве, хочу помогать рабам освобождаться от хозяйским пут, хоть даже мне придётся сжигать всё, что я вижу. Фредер затеял какую-то войнушку с Эмбер? Пусть воюет. Я буду в Санпаве помогать беженцам, буду проводить лесами через границы беглых рабов, буду защищать тебя.       — На шеях рабов ошейник.       — И что? На твоей земле чужие войска. Хозяин и полиция сунуться к камерутскому военному лагерю, когда винамиатис на карте покажет, что тут спит беглый раб? Конечно, меня не поймут… — горечью в голосе произнёс Тобиан. — Я сражаюсь за целостность Зенрута, но отдаю рабов Камеруту в новые солдаты. Объясни им, что я сражаюсь за людей, а не за страну. Страна меня давно предала.       — Хорошо, — сказал Джексон и протянул руку.       Он с Тобианом обменялся рукопожатием.

***

      Урсула стояла за деревянной кривой калиткой. Одетая в чёрно-серое платье, точно во время траура, она смотрела на пришедшего к ней Уилла и первой не решалась заговорить. Лицо у неё стало обветренным, руки сжимали щеколду. Забор из штакетника, дикие ели прямо за обветшалым домом. Куда занесла Урсулу судьба?       — Мне сказали, ты живёшь в Тенкуни, — Уилл тоже не знал, как начать разговор. — Тенкунцам не всё равно ли, что Зенрут объявил тебя в международный розыск?       Урсула вздрогнула. Тени страха пробежались в её ярких глазах.       — Тенкуни это такая страна, в которой всем всё равно на других, пока дело не коснётся их. Хоть опасный маньяк бежит в Тенкуни, люди на него и пальцем не покажут. Тем более, я — маг. Я свой человек в своей родной стране. Беглец в Тенкуни это прибыль для жителей. Его не тронут, если только его высылки или ареста не захотят старейшины. Но это уже другой разговор. Не говори мне, что меня выследили королевские агенты…       — Нет, агенты семьи Твереев. У них свои планы на тебя, на нас и абадон.       — Какая война в мире не обходилась без Тенкунского Льва Леокурта Тверея… — Урсула повела плечами. — Что он задумал?       — Леокурт заявил, что помогает Аахену освободить абадон. Но я полагаю, он хочет использовать абадон против Видонома. Я не знаю, что он ждёт от меня и тебя. Любопытство, так назвал Тверей причину, по которой он нашёл тебя и… узнал про Тобиана. Вот почему я тоже пришёл к тебе. Расскажи, что с ним? Когда «Встреча» возвращалась в Тенкуни, я отрывками узнал, что он в Санпаве вместе с Марионом.       Урсула нахмурилась и, подумав немного, отворила старую калитку. Однако Уилл не прошёл на территорию её жалкого убежище. Он стоял по другую сторону ограды и ждал упрямо ответа, в который, скорее всего, не поверит — об этом говорил его мрачный вид и тяжёлый голос.       — Всё, что я скажу, будет правдой. Твоё право верить мне или нет. Просто задумайся, насколько ты хорошо знаешь своего друга Тобиана. Он человек, способный на всё. И на то, что ты услышишь сейчас, Уиллард, — Урсула прикусила губу и продолжила: — Тобиан вышел на эшафот вместо Джексона Мариона. Он спас Мариона, дал ему шанс уйти, а сам согласился принять смерть…       Её рассказ начался с Тобиана и давался Урсуле легко, пока не призналась, что они с Фредером обо всем знали и использовали Тобиана, равно как и Джексона, в своих целях.       — Фредер планировал добивать Эмбер год, а то и больше, пока не сломил бы волю королевы. Фредер даже хотел под конец подсадить Эмбер на одурманивающие зелья под предлогом, что от них затихнет её горе, а сам бы превратил её в растение. Но Тобиан сбежал и теперь даже он сам не знает, что он ещё сотворит. А Эмбер… мне не ведомо, насколько сильно постарался над её душой Фредер. Между нами нет связи. Я лишь слежу за вестями и жду, когда он сделает предложение Кэтлин Джоанской или другой юной девушке, и тогда я смогу открыть своё лицо и вернуть в Зенрут Тобиана.       Уилл долго молчал, переваривая услышанное.       — Что больше похоже на вымысел в твоём рассказе? Фредер издевается над своей мамой или Тобиану расхотелось жить?       — Ты встречалась с Тобианом в Руте. Каким он был?       — Сломленным, — Уилл понизил голос.       — Тобиан был на краю гибели. Я сама не верила, что смогу его спасти. От эшафота спасла, но его мятежная душа вновь завела его на тропу войны. Уиллард, ты пришёл ко мне, переживая за своего друга. Тобиан тебе как брат, я понимаю. Но сейчас ты ему не в силах помочь. Зато ты можешь подсобить нам с Фредером.       Да что такое! Разговор шёл в ту сторону, которая Уиллу не нравилась. Ему сразу не понравилось, что Фредер затеял интриги против Эмбер и Огастуса. Принцу не выйти победителем. На его стороне только брат, считающийся умерший, и его тайна, на стороне королевы и герцога весь их ум, хитрость, советники и военные. Да, когда-то Фредер неплохо обыграл с вольной для Уилла, но он чуть не прошёлся по их с Нулефер головами.       — Слушаю, Урсула.       — Выйди к журналистам и расскажи им о своём рабстве у Огастуса. Нам нужно больше негодования со стороны людей, нам нужен ещё один камень в сторону рабовладения. Не молчи, поведай правду о подлой натуре Огастуса и подчеркни, что все эти годы Фредер и покойный Тобиан были единственными, кто тебя любил и поддерживал. Усилиями Фредера с тебя был снят ошейник. Расскажи про равнодушие Эмбер, когда ты умолял её спасти тебя от Огастуса.       Уилл пошатнулся.       — Что будет Фредеру, когда я раскрою рот?! Он во дворце, при Эмбер и Огастусе! Не меня, так Фредера они убьют!       Урсула подошла к нему и положила руку на щеку.       — Он справится. Ты же хочешь ему помочь. Сейчас твоя помощь не похожа на ту, когда ты шёл за его спиной и оглядывался в поиске врагов. Молви слово. Расскажи людям, кто ты такой. Сын абадон… Уилл, это невероятно! — вскричала Урсула. — Люди хотят тебя видеть, хотят услышать твою историю. Расскажи им о себе и о рабстве.

***

      Уилл возвращался в Броциль угрюмым и ужасно недовольным. Вот придумали! Рассказать тенкунским журналистам, которые разгласят потом Зенруту, что он был рабов у изверга Огастуса. Кто обратит внимание на его лепет? Ну кроме самого Огастуса и истерзанной Эмбер, которая наверняка разрывается между двумя желаниями — найти в Санпаве Тобиана и лично отрубить ему голову или отыграться на Фредере. Слово Уилла моментально направит её выбор на Фредера, беззащитно живущего с ней в одном дворце.       Из раздумий Уилла вывели журналисты-газетчики, которые сторожили Броциль. Толпа писак и зеркалодержателей покрупнее, чем в Зие. Все ждут, когда старейшины покажут им абадон. Уилла узнали тотчас и подлетели к нему с вопросами.       — Уиллард Кэлиз, дайте интервью! — кричали вслед.       Уилл быстро пробежал мимо них за спины броцильских охранников.       — Карл Лендарский здесь? Я должен обсудить с ним абадонский вопрос, — грозно сказал Уилл.       Странно, но броцильская стража не удивилась требованию Уилла и повела в северную часть дворца. Там, среди хозяйственных помещений, конюшней и гаражей разместили абадон. Говорили, им выделили целый зал, обустроив всем необходимым для жизни пустоглазов. Но когда Уилл зашёл в хоромы абадон, то увидал страшное зрелище: перевёрнутые тазы с водой, рассыпанная еда, ошмётки обоев на поле, свежая кровь.       — Онисей устроил погром! — взвыл тенкунский маг. — Как ещё стены остались целы? Мы его не трогали и пальцем, но ему всё не нравилось!       — Где он? — рявкнул Уилл.       — С Аахеном. Кое-как усмирил.       — Где моя мать?       — Мы перевели абадон в подвал, чтобы они не слышали Онисея, — донёсся знакомый голос. — Пятнадцать минут назад на моих глазах онм сытно пообедали. Когда нет Онисея, абадоны успокаиваются.       Министра Лендарского не нужно было искать. Он сам вышел к Уиллу и вперился в него холодным взглядом.       — Я хочу видеть мою маму. Абадонку по имени Цубасару, — заявил Уилл, смотря зенрутскому министру в глаза.       Тот рукой показал тенкунской стражи покинуть помещение. Разговор для них двоих. Хотя вряд ли можно ожидать, что приватный разговор в тенкунских стенах останется приватный.       — Так, кто явился? Беглый Уилл! — Лендарский измерил его осуждающим взглядом. — У меня есть ордер арестовать тебя и доставить на суд к королеве.       — Генерал Лендарский, я нахожусь под защитой Твереев. Меня будет трудно арестовать. Верните мне мою мать. Отпустите хотя бы её. Мы разгадали, что Зенрут использует абадон в войне против Камерута и Иширута. Отдайте мне Цубасару. У вас останется ещё много абадон.       «Только бы Аахен не допустил, чтобы они попали на фронт», — взмолился Уилл. Он бы с радостью замолвил слово за всех товарищей в звериной шкуре, но сейчас нужно приложить все силы хотя бы для мамы.       Лендарский кисло поморщился.       — Судьба абадон решается не мной. Сейчас они под властью Тенкуни, а потом ими займётся королева Эмбер. Раз хочешь вернуть себе мать, то проси Её Величество. Я не буду делать исключение ради мальчишки, который убил солдат.       — Плохо, что вы не идёте на диалог, — сказал Уилл. — С кумрафетом Онисеем вы общительнее. А я для вас обычный раб, избранный телохранителем принца? Так свяжите меня по винамиатису с Её Величеством и… — Уилл остановился. — Его Высочеством герцогом. Они будут охотнее говорить со мной.       Лендарский мотнул головой.       — Они в курсе, что одна из абадон твоя мать. Её Высочество даже обрадовалась, когда узнала, что ты сын обезьян, а не потомок богов.       — Не имеет значения, кто я такой. Отдайте мне Цубасару. Я бы попросил вас остановить затею с абадонами на войне. Но не вы послушаетесь, а зря. Потратите много месяцев, чтобы убедить их сражаться за вас.       — Им придётся согласиться. Либо мы уничтожим их. Абадоны всё же беззащитные животные. До тридцать первого герматены достаточно времени. Даже если хоть один абадона встанет на нашу сторону, победа нам обеспечена.       — Вы даже не попробуете миром уговорить абадон пойти сражаться за Зенрут? — ужаснулся Уилл.       — На доброе слово мы и делаем ставку! — повысил голос Лендарский. — Любое сотрудничество начинается с дружбы и понимания. Мы исполним их любые желания, которые в пределах наших возможностей и здравого смысла. Но если они будут упрямиться, то возьмёмся за оружие.       «А как вы будете разговаривать с ними?»       — Абадоны людьми станут летом. Вы насильно превратите?       — С минимальным причинением им вреда.       «А сколько это будет раз?» — в жилах Уилла застыла кровь. Испытав на себе рабский ошейник, видя, что делает с человеком пуля, он представил на себе боль абадон.       — Я отпущу Цубасару, если ты найдёшь Тобиана Афовийского, — неожиданно сказал Лендарский. — Её Величество обсуждала со мной вопрос насчёт твоей матери. Она готова сделать тебе одолжение, но если ты доставишь ей её сына. Ты должен знать, как его найти и как его вернуть.       — Я должен сдать друга в обмен на свою мать?       — Простой же выбор! Мать или друг! Ты будешь спокоен за свою маму, королева воссоединится с сыном. Две матери и два сына обретут друг друга.       Уилла пожирал гнев. Они не вернут ему Цубасару, хоть как он будет их умолять. Ему предложили отправиться на поиски Тобиана. Значит, понимают, что и он не знает, где скрывается принц, но в состоянии его отыскать! Но когда найдёт? Может быть, и кровопролитная война к этому времени закончится? А Цубасара будет томиться в подвалах. Заложница звериной шкуры, она не сломит свои цепи. И на войну пойдёт… Побежит! Если ей пригрозят, что повесят Уилла или Нулефер. Ну коль так… Уилл удерживался, чтобы не ударить Лендарского.       — Скоро увидимся, генерал, — сказал он и развернулся.       Раздался рёв Онисея. Голос кумрафета нельзя спутать. Дьявольские звуки! Они шли из зала заседаний совета старейшин.       Уилл вышел из дворца и направился к центральным воротам. Журналисты записывали на стекло крик Онисея.       — О, Уиллард Кэлиз! — обрадовались они.       — Меня зовут Уиллард, — сказал он, встав рядом со стеклом. — Фамилия Кэлиз была взята на время. У меня нет фамилии. Я родился в Зенруте в семье рабов по имени Эмон и Стэша. Я, потомок абадон, сын Аимея и Цубасары, стал рабом зенрутчан! В пять лет у меня пробудилась магия, унаследованная из прошлой жизни абадон, и о моей магии узнала семья Афовийских. Герцог Огастус купил меня с целью превратить в телохранителя для принца Фредера и принца Тобиана. Моя сестра Нулефер скрывала свои способности из-за страха её родителей, что злые люди могут навредить ей. А я должен был молчать, чтобы изуродованная личность Огастуса и Эмбер Афовийских оставалась в тайне от зенрутского народа. Что такое быть магом во дворце манаров? Что значит служить для королевской семьи? Спросите об этом наёмных тенкунских солдат. Я познал на себе только голод, только побои и унижения. Огастус учил меня контролировать воду, пробуждая ошейник. Я дрался водными струями, думая о палках, которыми он меня непременно наградит. Чуть ли не каждый день он пробуждал на мне ошейник. Ещё в раннем детстве я по глупости спросил у хозяина, почему он так жесток со мной? Виновата рабыня, которая разбила ему сердце — вот каков был ответ. А Эмбер равнодушно отводила голову в сторону. Я представлял собой весь её беззащитный народ, который просил королеву о помощи. Эмбер не хотела меня слышать. И только три человека сохраняли во мне веру в человечество. Принц-консорт Конел Наторийский. Принц Тобиан. И кронпринц Фредер. Они закрывали меня своими спинами, они становились моими телохранителями, приносили мне еду, обрабатывали раны. Кто считает, что во Фредере течёт проклятая кровь Афовийских, то пусть знает, что душа ему досталась другая. Отцовская. Чистая, светлая и храбрая. Фредер снял с меня ошейник, который я носил шестнадцать лет! Но душа Фредера ещё рыдает, он хочет свободы всем своим братьям и сёстрам, всем своим подданным, которые стонут под гнётом Эмбер, Огастуса, Казокваров и их друзей. И мне страшно за Фредера. Бонтин был отдан Казокварам за то, что защитил меня. За то, что попытался спорить с Афовийскими.       Мне твердили, что я родился магом, чтобы стать телохранителем для принцев. Всё было ложью. Я просто подвернулся Огастусу под руку, когда он искал кого-то, чтобы отыгрываться за несчастную любовь. И он выбрал меня.       Я возвращаюсь в Зенрут. Возможно, в тот же день, когда мой корабль пристанет к берегу Конории, с меня снимут голову. Я сбежал из рабства, унеся при этом несколько чужих жизней. Но я больше не могу молчать. Моя мать в беде, мой народ теперь стал рабами. Жители Санпавы, знайте Зенрут использует абадон на вашей земле как оружие в войне!       Уилл выдохнул, не отводя глаз от стёкол. Впервые он чувствовал гордость за себя.       И тут снова неистово закричал Онисей и послышался звук разбитого стекла.

***

      Осторожно подкравшись к Онисею, Аахен опустился перед ним на колени и обнял его голову, взглянув в пустые глаза.       — Тише, друг. Это я, старейшина Аахен. Я поговорил с вечными людьи, они тоже склоняют головы перед тобой. Ну же, отпусти его ногу.       Медленно и недовольно Онисей отбросил в сторону мага-превращателя, который не вовремя оказался на пути кумрафета. Аахен погладил гриву Онисея, расчесал рукой запутавшеюся шерсть. В зале полный хаос, разруха — ну и натворил Онисей! Аахен с ненавистью резко взглянул на охраников, которые додумались приказывать кумрафету, где ему лежать и что есть! На них взирали ещё двести пар глаз озлобленных пустоглаз.       — Мне плевать, что вам приказали старейшины. Онисей пойдёт со мной, — сказал Аахен. — Но если желаете сдохнуть, то можете смело оторвать от меня Онисея.       — Куда вы его поведёте? — спросил охранник.       — К господину Видоному. У нас назначена встреча, — солгал Аахен.       Маг со значком огневика загородил дверь. Зря. Мощной лапой Онисей впечатал его в дверь и уступил выход перед Аахеном. В конце зала завыла абадона. Цубасара. Аахен повернулся к ней и улыбнулся. Как успокоить женщину? Слов не находилось. Цубасара хочет только встретить снова своих детей, а этого не получится: Нулефер удерживается его родителями, Уиллард разбирается с Лендарским. Хотя бы пусть Цубасара увидит улыбку Аахена, в которую сохранилась надежда на спасение.       В самом Броциле Аахен заявил стражникам Видонома, что желает личной встречи с первейшим старейшиной. Стражники удалились. Вернувшись спустя несколько минут, они сказали, что господин Видоном ожидает Тверея в зале заседаний. Аахена это смутило. Видоном не один. И правда, в зале собрались все десять старейшин и советники Видонома. «Хорошо, воинов нет», — мало обрадовался Аахен.       — Оставьте своего зверя за дверью, — приказал Видоном.       — Его зовут Онисей. И он кумрафет стаи, которую вы пленили. Вам придётся решать судьбу абадон совместно с их вождём.       — Полагаю, ты прознал о настоящей цели, по которой мы привезли абадон, и хочешь умалить меня отпустить их на свободу?       Смотря на ссохшее старое лицо Ваксмы Видонома, Аахену так и хотелось врезать по нему. На этот случай со старейшиной стояли его телохранители. Чувствовали ведь злость Аахена. Он хмыкнул про себя, в его худом кулаке будет сил поменьше, чем в пожилой руке Видонома.       — Именно. Вы подписываете смертный приговор своим людям. И ставите под удар всю Тенкуни. Взгляните на зал, в котором разместили абадон! От него остались голые стены. А всё потому, что один недоумок прикрикнул на Онисея. Вот как вы собираетесь решать с этими озлобленными существами вопросы мира и войны?       — Мы их будем решать? — хохотнул Видоном. — Вы тупее, Тверей, чем я думал. Забота об абадонах ляжет на плечи зенрутчан. Вот пусть они и усмиряют своих чудовищ.       — Уже завтра они отправляются в Зенрут, — вставил слово старейшина Кайлен Торфур.       — Если ещё сможете отправить, — Аахен покосился на злобно дышащего в его спину Онисея.       — Это мастерство одного проходящего, — сказал старейшина Улай Аверон. — Вы высоко мнения об абадонах. Они такие же люди, как и мы все. Они подвержены страху за свою жизнь и за своих близких. Мы победили Чёрный океан. Пустоглазы ничто перед нашей мощью. Будучи людьми, абадоны поймут насколько не выгоден им бунт.       — А во сколько киопов вам обойдётся ненависть хотя бы одного зверя? Онисей по-вашему ничего не понимает? Да, сейчас он туп, он видит двадцать бурчащих хмурых мужчин и женщин, с которыми я почему-то спорю. Но когда он станет человеком, он вспомнит, как вы называли его обезьяной, как угрожали и смеялись над его близкими. И что он сделает? А другие? Кого послушаются? Старейшину людей или кумрафета абадон?       — Так вот почему вы пришли с Онисеем, — недобро хмыкнул Видоном. — Хорошо, пусть твой меховой приятель тоже услышит.       Он встал из-за стола и подошёл к Аахену. Букашки, живущие в чёрном пиджаке старейшины, выползли на его плечи. Онисей начал тяжело вдыхать воздух и сопеть. Аахен огородил его рукой. Но без толку. Зверь пугающе стучал ногой.       — Вы сын старейшин, Тверей. Вы не хуже меня знаете, как устроена Тенкуни. Четыреста лет мы живём в состоянии мира и покоя, пока другие страны и народы существуют в кровопролитной грызне. Четыреста лет мы питаемся их кровью. Ни одна война, за исключением драк примитивных племён, не проходит без вмешательства магов, и с каждой каплей крови Тенкуни получает деньги, которые идут на строительство городов, дорог, школ и академий, на преодоление нищеты и мрака. Четыреста лет назад Тенкуни была бойней, в которой не утихала клановая ненависть, в которой люди с сильной магией правили, а растенивики, насекомовещатели и прочие, прочие слабаки питались крошками с их стола. Родители убивали пятилетних детей, когда выяснялось, что ребёнок подчиняет не огонь и воду, а разговаривает с птичками. А манары на Дирито и Синистре были лишены всех гражданских прав! Мы выстроили систему, основанную на мире. Но свой мир необходимо поддерживать чужими войнами. Ваш отец отправлял на войны наёмных магов, я отправляю абадон, которые стоят в десятки раз больше самого сильного воина. Тверей, вы хоть раз высказывали негодование своему отцу, который проливал кровь на чужих землях? Анзория, Раднарское княжество… Я посылал магов убивать людей или ваши отец и мать?! — закричал Видоном.       Онисей колотил ногами и руками по полу. Каждая повышенная нотка в голосе Видонома отзывалась в его теле буйной дрожью.       — Пожалуйста, не кричите… Онисею это не нравится, — сказал Аахен. — То был выбор самих магов. Абадонам не нужны деньги, их не заботит благосостояние Тенкуни. Они хотят жить на своём острове и всё. Их не волнуют проблемы людей, как и сами людьми.       Видоном прищурил старые глаза.       — Но вас слушается эта тварь и дорожит вашим мнением! Так скажите ему, чтобы шёл воевать! Что танцуете перед нами, старейшина обезьян? Вам же не составит усилий повлиять на Онисея и его стаю. Или мне привлечь Нулефер и Уилларда?!       — Не кричите на меня, — повторил Аахен.       — Я буду разговаривать с тобой, как захочу! Зенрут — самый вкусный кусок для Тенкуни. На его заводах работают наши маги, в его армии состоят лучшие воины. Что значит Санпавская война для нас?! Это деньги, как ты не понимаешь, идиот! По сей день Зенрут пляшет под нашу дудку, он даже выдал нам семьдесят магов, которых мог бы успешно сделать своими рабами на заводе винамиатиса и не тратить деньги на каких-то наёмных рабочих. Но нет, он отдал этих магов нам, лишь бы в следующей войне получить воинов! Именно этих магов я собирался казнить, но ты оставил им жизнь. Что ж, я не стал горевать и отправил их на вечную каторгу. Полагаю, смерть была бы милосерднее для них. Тверей, ты никогда не задавался вопросом, почему Тенкуни разрабатывает новые оружия, приборы, транспорт, но не делится изобретениями с внешним миром и у себя не красуется ими? Тенкуни жизненно необходимо, чтобы весь мир жил остылыми дикарями и платил нам в казну за каждый взмах руки мага! Так устроен наш мир. Тенкуни, тихие и робкие маги, владеют всем миром!       — Я знаю об этом! — воскликнул Аахен. — Но владейте миром без абадон!       — Ни черта не доходит до тебя! — сплюнул Видоном и сделал ещё шаг ближе к Аахену.       Онисей зарычал, двинулся на Видонома. Но Аахен, раздвинув руки, заслонил старейшину:       — Вернитесь на свой стул. Не кричите на меня. Онисею не нравится! Тенкуни обходилась раньше без оружия в виде абадон. Обойдётся и сейчас. Подумайте о другом. На каких зенрутских и камерутских войнах Тенкуни ещё снова заработает, если этих стран больше не будет? Если самой Тенкуни больше не будет? Благополучие Тенкуни вас заботит… Конечно! Как я поверил! Собственная власть. Вы наняли убийц для меня, чтобы я, сын Твереев, не стоял преградой у вас! Абадоны не вас назвали своим старейшиной, а меня. Вы хотели меня убить, чтобы я вам не мешался. И Нулефер, и, наверное, моих друзей Кариев ждала такая же участь? А вы? — Аахен взглянул на девятерых молчаливых старейшин. — Тоже знали, что меня собирается убить слуга Видонома Тулон Сарций?       Видоном сверкнул холодными глазами.       — Возможно и так. Ты далеко зашёл, мальчишка. Век Твереев закончился, когда ты ушёл в отставку с поста, которого так рьяно твой отец добивался для тебя. Ты ославил свою семью. Первейшим старейшиной теперь стал я, и я заткну тебе рот. Могу убить тебя прямо здесь и свалить вину на твою бешеную обезьяну. Твоя подружка Нулефер, если ты не замолчишь, сегодня же окажется в зенрутской темнице. Я закрывал глаза на то, что твои родители дали приют Ханне Свалоу, до поры до времени. Когда я отдам приказ, и дочь, и мать отправят в Зенрут, где их ждёт воительница.       — Вы не тронете их и пальцем, — сурово покачал головой Аахен.       — Кто меня остановит? Твои родители больше никто! А за мной стоят девять старейшин. Кто пойдёт против совета старейшин? Я глава Братства магии. Воины подчиняются моим приказам!       Хриплый голос Видонома оглушил весь зал. Но рёв Онисея был сильнее. Кумрафет уже не стоял на месте, лишь Аахен, схвативший его на шерсть на груди, останавливал его.       — Уйми свою обезьяну! Я отдам самое мощное оружие Зенруту. Это заставит на некоторое время остановить боевые действия. Камерут и Иширут тоже осознают, что их армия будет вся уничтожена, когда появятся на поле боя абадоны. Начнут переговоры, предложения, а за всё это время Тенкуни будет получать деньги. С тех пор, как четыреста лет назад Камерут принял веру в Единого бога, он как кость в горле для Тенкуни. Сколько пошлин мы заплатили, чтобы пользоваться их Линским и Эренским морями! А теперь Камеруту придётся их отменить. Я тебе раскрою тайну. Камерут уже просил переговоров. Он просит у нас одного — абадон. Вот представь, сколько мы получим денег от Камерута! Сто обезьян Зенруту, сто Камеруту. Одна из обезьян стоит двадцать миллионов! Ещё и каждый наёмник уйдёт за пять миллионов. Ты заберёшь у своих граждан эти деньги?! Ты отберёшь хлеб у отцов семейства?! Ты остановишь строительство больницы?! Ты плюнешь в лицо жителям Тенкуни?! Ты хочешь, чтобы снова пришли те времена, когда воевали не соседние страны, а кланы внутри самой Тенкуни?! Ты этого ждёшь, Аахен Тверей?!       Онисей взревел раскатами грома. Шерсть вздыбилась, когти царапали пол.       — Отойдите от меня, господин Видоном!       — Ты ждёшь падения Тенкуни? Ждёшь нашего позора? Это измена! Она карается смертью, Тверей! — первейший старейшина больно ткнул пальцем в грудь Аахена.       Онисей подпрыгнул, ударив ногой Аахена, и схватил Видонома за горло. Размахнувшись, он метнул дряхлое тело в каменную стену. Поднял его, ударил об пол и под крики старейшин и людей, под шумы телохранителей бросил Ваксму Видонома в окно.       В Онисея попала острая и пронзительно больная стрела воздуха. Он заорал как мог. Смеси боли и ужаса, окутавшего Онисея, хватило, проклятие снялось. Онисей предстал человеком. С правого бока стекала кровь, обнажённая грудь поднималась от тяжёлого дыхания. Онисей бросил взгляд на вековые мощные стены, и с грохотом они стали рассыпаться. С молниеносной скоростью отражая удары магов, он взял Аахена и спрыгнул с ним из окна. Земля лёгкой периной приняла своего повелителя. А стены центральной части Броциля разрушались на глазах.       — Где Лендарский? Где мои абадоны? — взвыл он и отмахнул от себя всех людей.       Камни приклеились к телу Онисею и стали его щитом. В него стреляли пистолетами и магией, проходящие пытались убрать его из дворца. Но Онисею были нипочём их жалкие потуги. Возле разрушенного зала в отдалённой части дворца он нашёл министра Лендарского.       — Абадоны будут ратовать, — прогремел Онисей. — Мы умертвим столько вечных людей, сколько вы прикажите. Абадоны идут на войну, — он преклонил колено без Лендарским. — Подручаюсь твоим приказам и приказам твоей королевы. Брань так брань. Я хочу крови вечных людей. Камерут, Иширут, кого ещё умертвить в Рутской империи, вечный человек? Абадоны повинуются вашей воли. Отведи меня к моим дружинам.       Онисей вместе с Лендарским, зенрутскими офицерами, тенкунскими магами и подоспевшими Уиллом и Аахеном пошёл в подвал, в котором пустоглазы грызли плюшевых медвежат. Люди опасливо шли в нескольких метрах позади Онисея. Первейший старейшина Ваксма Видоном мёртв, скончался от удара головой по стене, стало уже известно. Возле Броциля и, наверное, во всём Намириане царила паника. Где-то здесь ещё разгуливает Онисей, но никто не хотел идти против него.       — Абадоны мои! — выкрикнул Онисей, спустившись в подвал. — Мы послужим вечным людям, коль жаждут они нашей силы. Мы покажем вечным людям силу, мощь и наше коварство. Вникайте в слова мои, абадоны!       И он заговорил на неизвестном языке. Язык был чужд людям, ни одно слово не казалось им знакомым. Человеческое сознание абадон, заточённое в тела пустоглазов, прекрасно знало этот язык. Пустоглазы внимательно слушали кумрафета и кивали лохматыми головами. «Один из умерших тысячу лет назад языков», — догадался Аахен.       — Вечные люди не вечны! — закричал Онисей на старотенкунском. — Утопим их в крови! Да услышат они наш рёв!