***
Встреча с Зенрутом была быстрой. За ним явился Карл Лендарский и с проходящими отправил его во дворец Солнца. Пустоглазы к этому времени были давно в Конории и нетерпеливо, как сказал Лендарский, ожидают превращения в людей. Уилл больше думал о Фредере, чем об абадонах. Расстались они не очень хорошо. Как примет назад его друг? Или уже не друг? Столько времени прошло с его исчезновения! Фредер старался, рисковал своей свободой, жизнь Урсулы и других людей ради него. А он что? Возвращается в Зенрут. «Фредер изменился, — сказала ему Урсула. — Он другой. Чужой. Холодный. Расчётливый. Жестокий». Уилл на своей шкуре перенёс леденящий душу взгляд Фредера и его колкие до боли слова. Тогда это было притворством, желанием разбудить Уилла. Сейчас его ждёт правда, от которой едва ли он устоит на ногах. В саду дворца шелестели голые яблони и кусты сирени. Фредер стоял возле молодого деревца, которому ветер ночью обломал ветви, и, запустив руки в карман, молчаливым суровым взором наблюдал за появлением проходящего мага, министра Лендарского и Уилларда. Он был один. Эмбер и Огастус не удосужились встретить Уилла. Но сейчас Уилл не так сильно боялся хозяина, как своего друга Фредера. Фредер смотрел на него, не отводя глаз. Хоть бы слово молвил! Хоть бы пальцем дёрнул! Доказал, что не оледенел. — Здравствуйте, Ваше Высочество, — почтительным голосом произнёс Уилл, подойдя поближе к принцу. Как ему теперь говорить? «Здорóво, Фред!». Это в прошлом. Перед ним кронпринц, умеющий приносить в жертву для своего интереса даже родного брата, он — беглый раб, вернувшийся на суд к хозяевам. — Я здесь, чтобы защищать свою мать. Фредер бросился с места и сжал его в крепких объятиях. Мощное тело стиснуло грудь Уиллу, стало трудно дышать. Всеми силами Фредер прижимал его к себе. Так горячо не обнимала Уилла даже Цубасара. — Я скучал по тебе, — сказал Фредер, отчаянно пытаясь сохранить в голосе королевскую беспристрастность. Не вышло. Уилл узнал своего друга. — Ты пойдёшь к абадонам или сразу к королеве, Уилл? — Лендарский вмешался в их соединение. — К королеве! — в один голос воскликнули Уилл и Фредер. Переглянулись. Что это было? И засмеялись, позабыв о цели, которая вынудила Уилла вернуться в Зенрут. Обнявшись словно братья, Уилл и Фредер пошли за Лендарским. — Зачем вернулся? — вздохнул принц. — За мамой, Фред. И за другими абадонами. — Ты и себя не спасёшь, — идя по коридору дворца, не верил Фредер. — Мне лучше погибнуть, чем потерять вторую мать и жить трусом, прячась в чужих землях. — Тенкуни тебе не чужая. А вот Зенрут… — Я родился в Зенруте, и ещё очень давно, когда не знал Цубасару и даже не был знаком с Нулефер, пообещал себе посвятить жизнь защите тебя и Тобиана. — Детские мечты! Я тоже много себе обещал. Например, буду поступать только по чести, не лгать, не убивать и не предавать. У тебя в Тенкуни была красивая речь. Но в одном ты не прав. Я унаследовал кровь Афовийских. — А у меня душа абадон, — напомнил Уилл. — Абадоны не отступают от данного слова. — Ладно, не будет ссориться, — миролюбиво сказал Фредер. — У меня, кроме тебя, наверное, никого не осталось в Зенруте. Афовийские собрались в тронном зале. Ещё у двери Фредер заметил, что в день казни его тоже вызвали на семейный разговор в тронный зал, только уже в Загородном дворце. Но в Зенруте абадоны, и для диалога с ними нужен Уилл. Для раба чести оказалось побольше, чем для принца. Эмбер сидела на своём троне, Огастус на кресле возле сестры, рядом стоял королевский мыслечтец. — Явился? — исподлобья посмотрел на Уилла Огастус. Уилл захотел привычно сжаться. «Победи человека, который завладел тобой.» — зазвучали слова Тивая Милгуса. — Да. Я вернулся к принцу Фредеру. Я продолжу свою службу. Огастус оторопел, но, быстро придя в себя, встал с кресла и двинулся к Уиллу. — Назад, дядя, — загородил друга Фредер. — Ты забываешься, что перед тобой уже не твой раб, а сын абадонки. Так и скажешь его матери и её кумрафету Онисею, что избил Уилла? Смелый шаг! Делай, что хочешь, а я потом посмотрю, как из окон дворца Солнца будет лететь твоё тело. Фредер толкнул Уилла прямо к дяде. Огастус потоптался на месте и уселся обратно на стул. — Я вернулся к Фредеру, — продолжил Уилл. — И к своей матери Цубасаре. Отпустите хотя бы её. Я буду, как и прежде, защищать Фредера и больше не сбегу. Мне нужна моя мать. Цубасара не подчинится вам, как Онисей, не пойдёт на войну. Я не уверен и в других абадон, их желания могут не совпадать с местью Онисея. — Предательство не прощается. — Какое предательство? — удивлённо-наигранно спросил Фредер. — Предательство родины. Уилл изменил стране и нашей семье, когда поднял оружие на военных, спасая преступницу. Он убил людей, военнослужащих, и подлежит наказанию. — Да ну? У раба есть родина? Раб может приносить присягу? Убийство он совершил, это так. Но он спасал жизнь близкого человека, своей сестры, между прочим. Защита близких в Зенруте разве запрещена? Служение Зенруту от Уилларда ждать нельзя. Клятва, присяга, всё это обязанность свободного человека, рабы не присягают на верность Зенруту. Советник Огастус, вы плохо знаете законы своего государства. И ещё я замечу, что рабство Уилларда тоже незаконно. Он родился абадоной, его государство это Тенкуни. Настоящий Уиллард, манар, умер во младенчестве. Этот Уиллард — тенкунский гражданин. Эмбер молча разглядывала Уилла, пока ссорились Фредер и Огастус, тут она подбоченилась и проворчала: — В Зенруте законы устанавливаю я и мой парламент. Случай Уилларда и Нулефер уникальный, но мне ничего не стоит установить закон, который приравняет всех переселённых душ в тела зенрутчан к жителям Зенрута. Уиллу на момент переселения души было два месяца, так что он принадлежит Зенруту. — Хорошо. Дай ему свободу, — Фредер пробуравил родственников пронзительно холодный взглядом. — Вам нужны абадоны. — Твой язык стал слишком смел, — блеснули глаза Огастуса. — Я не дам ему вольную, хоть пусть в Уилле будет жить душа одного из пятнадцати богов. Он получит свободу, когда королева отменит рабство. Ровно шестицу назад ты потребовал от нас именно этого? Отмены рабства через четыре года. Вот и станет Уилл свободным наравне с другими рабами, когда Эмбер подпишет соответствующий указ. Жди свободу Уиллу ещё четыре года, ты сам установил такой срок. До этого долгого дня — он мой раб. Уилл не лез в разговор, но не потуплял взгляд, как делал это обычно, когда Афовийские спорили при нём. — Благоразумнее вам делать первые шаги уже сейчас. Дайте Уилларду свободу и покажите Зенруту, что конец рабства будет близок. А Уилл заблуждался насчёт вашей жестокости в своей речи. Покажите абадонам, что уважаете их. Покажите Тобиану, что готовы помириться с ним. — Когда я увижу Тобиана, тогда и поговорим о вольной для Уилларда, — заявила Эмбер. — Я… — она замолкла, чтобы не дать выступить на глаза слезам, — я не верю, что там, на эшафоте, был он. Там был Джексон Марион. Я не верю. Мы долго думали с Огастусом, ты лишь старательно изображаешь из себя демона. Ты не отправил бы брата на эшафот, рискуя его потерять навсегда. И клеймо, даже если оно выжжено на груди Тобиана, то не палачом в день казни. Ты продолжаешь нам врать. Приведи к нам Тобиана, докажи свои слова, и я исполню твои требования. — Если бы я знал, где его искать! Вы не верите, что я способен на такой жестокий поступок? — Фредер оскорбился. — И как мне доказать вам обратное? Принесите ошейник с чёрным винамиатисом, я пробужу его на Уилларде. Земля ушла из-под ног Уилла, он вопрошающе уставился на Фредера. — У тебя неудачные шутки. — Я не шучу, — ухмыльнулся принц. — Как мне ещё доказать им, что я не остановлюсь, когда взялся за дело. — Генерал Лендарский! Принесите ошейник! — скомандовал Огастус. — Довольно! — пресекла его Эмбер. — В моём тронном зале никто не пробудит ошейник. Огастус, уйми пыл. Ты хочешь быть тем монстром, которого Уилл описал в своей речи? Мы не снимем с него головы, не тронем и пальцем. Наоборот, примем обратно на службу. Рабом, без жалования и звания. Уилл, твои слова в Тенкуни окажутся ничтожны и пусты. Я даю тебе шанс исправиться. Ты вернёшься к Фредеру, я временно закрою глаза на твои злодеяния. Взамен ты будешь посредником между Зенрутом и абадонами, ты будешь успокаивать пустоглазов. Они агрессивны, не поддаются дрессировки, а тебя слушаются. Для абадон ты не вожак, но диких пустоглазов подчинишь только ты. Ты расскажешь, где живёт Урсула Фарар. Выложишь всё, что знаешь про Тобиана. — Вы отпустите Цубасару. Я буду вам служить, когда моя мать окажется на свободе. Мыслечтец шепнул королеве на ухо. — Уилл, не надо лгать, — разозлилась Эмбер. — Ты будешь говорить абадонам, пустоглазам, людям — не важно, кем они будут! — всё, что мы потребуем. Гнев зверей будешь контролировать, будешь помогать военным поддерживать план с людьми. Тенкуни отправила Камеруту абадон… Настраивай зенрутских абадон против их друзей, доставшихся Камеруту. Я отдам тебе Цубасара. Но если на миг почувствую в тебе предательство, то мои люди схватят твою маму. И я решу, что с ней делать — запереть её и разлучить вас либо убить её. Уилл помедлил, а потом произнёс: — Будь по-вашему. «Я сделаю всё возможное, чтобы сохранять в пустоглазах спокойствие. Но последнее слово не за мной. За Онисеем». — Поклянись мне жизнью всеми богами, жизнью своей матери и сестры. — Я не могу поклясться за действия абадон. Я смогу подружить вас с пустоглазами, и они будут сидеть в ваших ногах, как домашние собачки. Но как только обратятся в людей, они будут действовать по своему умыслу. Ваше Величество, будьте предельно добры с абадонами, они помнят, что вы послали братьев Кекир на остров. Против кого они будут воевать? Против вас или Камерута? Мне не дано знать. На лице Эмбер почувствовался страх. Видимо, до неё стало доходить, что военные принесли в Зенрут не экзотичных зверюшек, а безжалостных убийц. — Поклянись, что не бросишь Фредера, будешь всегда с ним и защитишь его. — Клянусь, Ваше Величество, до последнего дыхания защищать принца Фредера. Клянусь оберегать его от любой угрозы и любого врага. Клянусь пятнадцатью богами, моей матерью Цубасарой и сестрой Нулефер Свалоу. — Генерал Лендарский, пусть Уиллард немного побудет с Цубасарой. Отпустите её. Потом проводите Уилларда к абадонам! — потребовала королева. Раб, принц и министр удалились из тронного зала. Фредер ничего не сказал на прощание родственникам. Министр свернул за абадонкой, друзья вышли в сад. — Я думал, в Южном лесу ты прошёл точку невозврата. Ты исполнил всё, чего добивался от тебя Огастус: стал моим преданным телохранителем и оруженосцем и смиренно принял рабское положение, — печально вздохнул Фредер. — Ладно, будем думать, как дальше нам действовать. — У тебя есть план? — Нет. Я не унываю. Когда не знаешь, что делать, — порти жизнь другим. Станет легче и за это время созреет план в голове. — Ты на самом деле бы пробудил на меня ошейник? — спросил Уилл про то, чего больше всего опасался. Принц взглянул прямо в глаза Уиллу и кивнул головой: — Я сказал — да. Я больше не собираюсь шутить, с тобой буду откровенно честен. Ты общаешься с человеком, который поиздевался уже над четырьмя людьми: Тобиан, Люси, Кэтлин Джоанская, моя мать Эмбер. Я остановлюсь перед тобой? Никогда! Уилла пронзила острая боль. — После этих слов и разговаривать с тобой не хочется. — Так ты же добровольно вернулся в рабство. Чего обижаешься? Ладно, — Фредер забросил руку на плечо Уилла, — Ладно, забудем все наши ссоры и угрозы. Представь, что ты продал душу. Абадонью или человеческую — решай сам. — Я не смогу совладать с абадонами, — зашептал ему Уилл. — Они сами решат свою судьбу. Я буду лишь делать вид, что помогаю Афовийским. Друзья облокотились на обломленную яблоньку. Фредер поднял камушек и кинул в высокие стены дворца. На земле лежало много камушков. Он бросил ещё несколько, показывая Уилла: давай отвлечёмся, поиграем, кто дальше, кто ловчее. — Расскажи мне про остров, — улыбнулся Фредер. — Фруктами наелся? А какие там растения? Чувствуется, что на Абадонии теплее? Как твоя сестра Нулефер? — Фрукты на Абадонии другие. Яблоки сочнее, их вкус не похож на зенрутский. В этот миг показался Лендарский с Цубасарой. Увидев сына, мать метнулась к нему и прыгнула на Уилла, повалив его на землю, покрытую тонким слоем снега. Цубасара легла на него и, не давая ему встать, облизывала руки и лицо. Хвост вилял как у собаки. Цубасара прижимала к себе сына, неистово ласкала лапами и тыкалась головой в грудь. — Когда-то и моя мама так же сильно любила меня, — сказал Фредер. — Эмбер и сейчас любит тебя, — отвлёкся от Цубасары Уилл. — Ты переступаешь ей дорогу. У неё, как у королевы, нет выбора и приходиться воевать с тобой. Эмбер просила меня клясться не в её защите, а в твоей. Твоя жизнь… да и жизнь Тобиана… Ей дороже своей. Уилл обнял руками тёплое лицо Цубасары, в котором скопилось столько боли от короткой разлуки с сыном. Рыча, Цубасара вопила: «Почему нас снова разделили, сынок? Кто это сделал? Кто так подло поступил с нами?» — Фред, — Уилл повысил голос. — Не подпускай Цубасару к матери и дяде, если их смерть не входит в твои планы. Участь Видонома покажется им сладкой и милосердной. Цубасара маг огня, я даже Огастусу не пожелаю такой страшной гибели. Цубасара обещала мне простить их, но я не верю маме. Уилл видел, как задумался Фредер. Он явно представил объятую пламенем Цубасару и сгорающих заживо мать и дядю. Фредер был хорошим актёром, ему бы родиться в театральной, а не в королевской семье, но сейчас от Уилла не скрылась дрожь, которая пробежалась по телу его друга. — Я попытаюсь перевезти Цубасару из дворца. Но зависит это не от меня, — ответил Фредер. За городом, в зале военного стрелкового полка было душно, несмотря на открытые ставни и на стылую погоду за окном. Что говорить, в помещении собрались все абадоны, за исключением Цубасары, королева, герцог, кронпринц, министры, военные, целители и он, Уилл. Гневно, горделиво, с азартом в глазах, с желанием драться насмерть обращённые только что в людей абадоны взирали на зенрутчан. Их превращение прошло достаточно легко. Уилл прибыл в полк задолго до появления Афовийских. Неспешно привёл в чувства разгорячённых зверей, разговаривал час, если не меньше, с Онисеем и лишь, когда кумрафет устал слушать его речи о друзьях и врагах, разрешил солдатам выстрелить. Выстрел в одного пустоглаза едва не стоил солдату жизни. Его вовремя унёс проходящий маг, затем Уилл рассказывал абадонам, что они в Зенруте и прямо сейчас к ним придёт королева Эмбер, только если они пообещают её не трогать. «Мы будет разговаривать с королевой», — заявил ещё в Тенкуни Онисей, дав понять, что генералы и министры неровня ему. Впрочем, и манаровская королева не была тем человеком для него, которую он бы зауважал. — Ты заповедала вторгнуться Кекирам на мой остров, — сказал Онисей. Это был не вопрос. — Я, — Эмбер не имела возможности оправдаться. — Ты заповедала сделать нас своими рабами в своей бессовестной войне. — Не рабами, а воинами, достойными наивысшего уважения. Онисей обнажил зубы. — Я плохо вразумляю современный зенрутский язык. Много слов у вас поменяло значение. Когда бойня? Я жду. Уилл понял, что должен сказать слово, прежде чем начнутся переговоры. — Кумрафет Онисей, Камерут забрал членов твоей стаи. Он заставит их сражаться против нас и тебя. Как поступят абадоны? Онисей фыркнул. Следом за ним издали недовольный звук его ближайшие друзья Дионс и Ададон. — Мегуны средь нас нет? Худо. Он попытается стать новым кумрафетом общины. Я не могу ручаться за Мегуну и за общину. Я был кумрафетом, Мегуна моей десницей. Ныне он возглавит друзей, что остались под его защитой в Камеруте. — Но как же ваш указ? — спросил Огастус. Онисей был не в духе. Что его не радовало? Разделение стаи? Положение военного пленника? То, что приходится отвечать на вопросы каких-то ничтожных людишек? Или всё сразу? Онисей подавил гордость и ответил Огастусу: — Абадоны подручаются собственной воли, собственной мысли, а не прихоти кумрафета. Кумрафет подручает стаю пустоглаз, дабы не было раздора и кровавых драк. Мы живём годину в образе зверя, нам нужны звериные устои. Вожаки, вожачки, право обладать самым тёплым спальным местом на поляне, право первым съесть жирного червяка. У людей-абадон иначе. Кумрафет направляет их, а не подручает. Он оставляет им право выбора. Аже кумрафет причинит боль абадоне, он не смеет ныне называться человеком. Кумрафет подобно старшему брату для членов общины. В Камеруте Мегуна будет управлять исходя из положения всех абадон. Я… я был плохим кумрафетом, часто задирал не только пустоглазов, но и абадон. Мегуна направит абадон против меня. Они отвернутся от меня. Не надейтесь узреть в Мегуне своего союзника в тылу врага. Абадоны разделены. И виноваты в этом бедствии вы, люди! Когда бой? Возражать Онисею было бессмысленно и подобно смерти. «Он готов хоть сейчас убивать», — понимал Уилл и надеялся, что королева, герцог и министры тоже понимают, какой бомбой себя окружили. Генерал Лендарский невозмутимо стал отходить от личных разборок Онисея с товарищами по общине и братьями Кекирами. — Теперь, когда у Камерута тоже есть абадоны, мы не можем вас отправить на войну сию минуту. Мегуна и остальные непременно вступят в бой, правильно я понимаю? — Несомненно. Камерут отразит мои атаки Мегуной. Мегуна выступит против меня, не раздумывая. — Мы должны повременить с вашим боем до нужного дня. — Почему сразу нельзя прекратить эту кровавую войну и вернуть Санпаву? — спросил Фредер. — Где, по-вашему, будут биться абадоны, Ваше Высочество? — обратился к нему Лендарский. — Возле городов, возле деревень? Наша армия пытается отбить Миам. Что будет с городом, когда под ним столкнутся абадоны? — Можно выбрать большое поле или лес, — предложил премьер Отлирский. Онисей махнул рукой, улыбаясь: — Изыщите мне пустошь шириной двадцать миль. Но помните, мы разгуляемся. И двадцати миль не хватит абадонам. Камня на камне не оставим, плодородная земля станет пустыней. Мне всё равно, где ратовать. И кого умерщвлять. Война так война. Вечные люди не оставили мне выбора. Я хоть наиграюсь. — Онисей… — подал голос Ададон. Но Онисей его мгновенно оборвал: — Я молвил «утопим их в крови». Вы порешаете, чья будет сия кровь. Зенрута, Камерута, Иширута или другого Рута. После моего кровавого представления вы вернёте меня и моих друзей на остров. Договорились, а? «Нет!» — молил Уилл королеву. Нет, не играй по его условиям. Он не оставит и живого места. — Договорились, — сказала Эмбер. — Министр Лендарский решит, где лучше состояться битве. После победы над абадонами Камерута его армия не представит больше угрозы. Лендарский посмотрел на разложенную на столе карту. — На севере Ураканского горного хребта подходящее место. В горах никто не живёт, земли вокруг пусты на селения людей и залежи важного сероземельника. Однако необходимо вернуть Миам и Форе. Фредер взглянул на карту. — Если мы будем сражаться с такими же успехами, то абадон ждёт только Зелёная низина, — принц показал рукой на широкое зелёное пятно, простиравшееся на карте с левой стороны реки Сквожд. Низина принадлежала Зенруту, на её земли ещё пока не вступил ни один камерутчанин или иширутчанин. — Нам всё равно, — не удержался Онисей, чтобы ещё раз донести до вечных людей свою мысль. — Вы приказываете — мы исполняем. Уиллард, прости. Аще иначе истолковали мы твои слова. Мы будем ратовать, мы подручимся Зенруту. Сея жертва важна, дабы вечные люди услыхали наш глас. Наш рёв. Уилл отвернулся от Онисея. Его он хотел спасти? Его жалел, когда Онисея захватили тенкунцы и передали Зенруту? Онисей прилетел к Эмбер как муха на дерьмо. Пусть воют абадоны, пусть погибают солдаты и полководцы под их неутолимой стихией. Санпава ведь должна остаться у Зенрута. Только бы их битва не затронула обычных людей. «Лучше бы я молчал», — подумал Уилл о том дне, когда призывал пленённых абадон на острове восстать против вечных людей. — Генерал Лендарский, — сказал полковник-маг Бинк. — Война за Ураканский хребет может растянуться, за это время мы потеряем людей и вооружение. И Камерут может послать абадон в бой раньше нас. Например, переместить проходящими их в Зелёную низину и застать нас врасплох. Нам нужно не воевать, а сразу отправить абадон на захваченные земли врага. Лендарский развёл руками. — И наших абадон будут ждать пустые земли. Камерут, когда узнает, где мы высадили абадон, не пошлёт своих. Он перебросит их в наш тыл, где мы меньше рассчитываем их увидеть. В этой войне, в которой победа зависит от абадон, не обойтись от человеческих сражений. Нам необходимо подвести врага к пустоши у Ураканского хребта и, когда он будет ожидать обычного сражения, атаковать его абадонами. За то время, когда он соберётся и выставит Мегуну против Онисея, часть его войск будет сокрушена. После окончания военного собрания абадон перевезли в столицу, в центральный лейб-гвардейский полк. Им предоставили комнаты на время, пока они остаются людьми, показали просторный вольер, в котором они будут жить пустоглазами. Гостеприимством абадон не обделяли, Онисей изъявил о желании прогуляться по Конории. Пришлось исполнять его просьбу. Министр Лендарский взял с собой на экскурсию Уилла. Хмур был кумрафет и молчалив. Его суровый взгляд простирался на зенрутчан, рабов, на дома и храмы столицы. — Камерут такой же? — спросил наконец он. — Страны Рутской империи как сёстры-близнецы, — ответил Лендарский. — Из сестёр и братьев выходят лучшие враги, — был лаконичен Онисей. Внезапно он скривил рот. — Сея памятник Неонилиаса? — Онисей занёс руку в сторону памятника императора Неонилиасу. — Он самый. — Душегубец, убивец, — фыркнул Онисей. — Изувер. Зверь. Зазнавшийся властелин. Поверженный императришка. Нынешний Зенрут его избирает своим идолом? Подражает империи Неонилиаса? Кабы вас не растерзали собственные рабы. Кто станет сея человеком? «Эмбер», — с испугом подумал Уилл. Вечером, когда он вернулся во дворец Солнца к Фредеру, его к себе потребовал Огастус. Герцог поступил хитро: его слуга позвал в столовую принца и через пять минут другой слуга вернулся за Уиллом. Огастус стоял спиной к столу и недоверчиво, ненавистно пробуравил взором Уилла, когда он отворил дверь кабинета. Внутри всё сжалось, Уилл усердно не подал виду. Взгляд направился прямо на холодные глаза хозяина. И сразу Уилл понял, что Огастус воспринял это брошенным вызовом, командой идти в атаку. — Я тебя не отпущу, — сказал герцог, подражая шипящей змее. — Фредер может обещать тебе всё, что изобретёт его богатое воображение, Эмбер слабовольна, она пойдёт на уступки своего сына. Я нет. Ты подохнешь моим псом. Если королева подпишет указ об отмене рабства, я перережу тебе горло за минуту до вступления указа в законную силу. — Вы позвали меня к себе, чтобы бросить мне угрозу? — сказал Уилл твёрдым голосом, отчаянно стараясь не подавать слабости. Огастус завёл руку за спину и что-то взял со стола. Ошейник! Уилла словно ударили под дых. Он перестал дышать и чуть не согнулся в ногах. — Напоминаю тебе о твоём месте, раб. Когда-нибудь ошейник вернётся на твою шею. Фредер не понимает, чем больше он подавляет волю Эмбер, тем сильнее становлюсь я. — Вы растили из меня телохранителя принцев. Я им стал. Ваша работа не прошла даром. Я защитник Фредера. И Тобиана тоже. Моё место не возле вас. Не забывайте, хозяин. Вы больше не услышите моих просьб о пощаде. На этом я вынужден удалиться. Меня ждёт Фредер. Не дожидаясь приказа уйти, Уилл развернулся и покинул кабинет Огастуса. Он уходил с прямой спиной, не показывая страх, не оборачиваясь и не замедляя шаг. Когда Уилл захлопнул дверь, он ощутил, что спину и ладони покалывает от пота.***
С каждым днём росли снежные сугробы. Зима хозяйничала, не давая вторгнуться в свои владения тёплому ветерку, который изредка пытался ускорить приближение морона. Шестицы пролетали для Уилла незаметно. Свободных часов, чтобы поразмышлять о быстротечности времени, у него не было. Академия Фредера сменялась штабом Центрального полка, вечером он вновь видел стены академии или королевских дворцов. Война шла с переменным успехом. Разведка сообщала, что Камерут тоже задерживает атаку абадон на Зенрут. Иширут активно продвигался к Зелёной низине, но его армия застряла между сёлами у Фаберского озера, где прочно уселись зенрутские войска. После потери Миама Зенрут не собирался больше терять городов. Однако Камерут подступает к восточной части Ураканского хребта. Однажды, готовясь ко сну, Уилл кинул взгляд за окно. Ставни были открыты, намело снегу на подоконник. Ветер холодил кожу. За окном были видны только могучий дуб и полная луна, которая просачивалась через голые ветви. Абадоны сейчас молятся, подумал он. Уилл давно не молился. Не хватало времени. Луна светила ярко, как солнце. Её свет освещал комнату, но на всякий случай Уилл зажёг винамиатис и сел за стол. Его комната сильно изменилась со дня побега. Обои были переклеены на новые. Поменялся шкаф для одежды, кровать стала шире. Столик для письма, стулья, книжные полки, прибитые над кроватью — и те стали удобнее и больше. На столе стоял портрет улыбающейся женщины. Цубасары. «Нулефер, моя милая сестра!» — Уилл обмакнул ручку в чернильницу. И прислушался. Никто не идёт? Нет, всё спокойно. Едва уловимо лишь храпение Фредера за стеной. «Нулефер, моя милая сестра. Я пишу тебе, но ты никогда не увидишь это письмо. Я не смогу его отправить, а ты прочесть. Как безжалостна судьба. Только мы с тобой воссоединились, пришлось снова прощаться. Я надеюсь, ты вполне довольна своей судьбой. Твереи взяли тебя и твою маму под свою защиту. Не всем это понравилось в Зенруте, но никто не может предъявлять претензии Тенкуни. О тебе не поступает вестей. И я рад: ты не встряла в беду. Ты слышала, что абадоны заболели? Ачирас и Иоар умерли. Их крепкие тела не справились с простудой. Для абадон враждебен наш воздух, вода. Рыба и фрукты, которые так схожи с абадонскими, изменились в мире за тысячу лет. И даже они представляют опасность абадонам. Мы пытались объединить два народа: людской и абадонский. Но сама природа не хочет нашей дружбы и союза. Как у меня дела? Я стал отступником от своих слов. Наверное, такую фразу ты могла бы вычитать про меня в газете. Вернулся к Афовийским, живу во дворце и контролирую ярость пустоглазов. Я жаловался на рабство, теперь снова раб Огасуса. Я был против войны. Что делаю? Рассказываю Онисею про положение в Санпаве. Абадон не пришлось спасать, они отвергли любую помощь. Воевать — вот их предназначение. В Камеруте всё также. Онисей и Мегуна вцепились за власть и на наших землях, ценой крови наших людей хотят побороться. Я бы бросил их. Но они невольники. Никогда бы Онисей и Мегуна не стали сражаться, если бы не сила вечных людей. И вот я остался с ними. Но ради ли них, Нулефер? Я чувствую неладное. Я вижу угрозу, исходящую от Онисея. Лучше, если они с Мегуной перебьют себя. Хуже — если ему будет мало крови, и он посмотрит на нас. Я часто с ним сталкиваюсь. Ох, твой маньяк Аахен позавидовал бы белой завистью, когда бы узнал об опытах, которые проводятся над Онисеем. Кумрафет согласился не только воевать за нас, но и стать подопытным кроликом. «Делайте, что хотите», — сказал он. Учёные и обрадовались. Оказалось, что у абадон не растут и не выпадают волосы на теле и голове. Дионса побрили налысо. Да, забыл сказать, что и Дионс принял участие в экспериментах! На следующий день его обратили в человека: на голове вновь короткая стрижка. Но это ерунда. Не о волосах я хочу тебе рассказать. Абадон научили заряжать винамиатис. У них вообще не уходит сил! Абадон привезли на залежи сероземельника, Онисей аж побледнел. «Магия, магия, — зашептал он. — Вот она где. Магия несчастных обездоленных людей. Не ваша сея магия. Её украли давно, и вы продолжаете её воровать». Мы познакомили Онисея с магическим замком. Представляешь, замок может сдерживать магию даже у абадон! На время, оговорюсь, Онисей и магический замок выбил. Но всё же. Даже для абадон магический замок некоторая проблема. Онисей сказал, что у замка сила, схожая с храмами в Абадоне. Онисей и Дионс пили зелья с чужой магией и практиковали чужие способности. Мда… Тут они похожи на обычных людей. Абадоне тоже нужно время, чтобы овладеть чужой магией, а чтобы стать мастером — то годы. Они чувствуют, например, вибрации предметов, но передвинуть их не могут. Язык зверей кажется знакомым, но ни черта не понятно! Больше всего меня поразили их слова о чёрном винамиатисе. «Веет смертью», — произнёс Онисей, когда на руки ему положили чёрный камень. Я впервые увидел испуг в глазах кумрафета. «В нём смерть, в нём смерть!» — кричал Онисей. Учёные объяснили Онисею природу чёрного винамиатиса: обычный винамиатис, только магию в него впрыскивает целитель. Вот и всё различие. «Сея смерть сама заточена, — прошептал Онисей. — Я ощущаю ад и наказующих псов Создателей». У меня появилось предположение. Может быть, целители, когда пробуждают в винамиатисе магию, сами того не замечая, вступают в контакт со смертью? Целитель ходит по тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. Жизнь и смерть — спутники целителя. При лечении человека он становится подобным Создательнице, в его руках пробуждается огромная сила, которая находится в любом живой существе. Когда целитель соприкасается с камнем, где заточена магия человека, часть уже мёртвой души, то целитель открывает врата в ад. Он не хочет «исцелить камень», зарождая в нём магию, которая будет помогать людям, у него другое желание — сделать орудие самой страшной боли. Не исцеление, дар Создательницы, рождается в руках мага, а грозная сила Псов. Ощущая на своей шее каждый раз чёрный ошейник, Онисей повторяет, что подобные муки испытывают люди только на псарне у Создателей. Однако на ошейник Онисей согласился. Как и все его друзья. Постоянно стрелять из револьвера в абадон ужасно жестоко, и целители не могут безупречно залечить их раны. Королева вместе с военным советом искала другой способ обращения абадон в людей. И нашла. Чёрный ошейник, боль которого кажется пустоглазу приближением будущей смерти. Лендарский или другой военачальник пробуждает ошейник и спустя незначительное время пустоглаз становится человеком. Интересно, что же придумали камерутчане? Надеюсь, они не стреляют из револьвера в абадон. Неужели тоже создали ошейники? Не передать тебе словами, сестра, как мне больно видеть абадон с ошейниками. Они воспринимают его не как средство подчинения, больше — как благо через которое они становятся людьми. Но они не заслужили такого унижения. Я — заслужил. На мне нет ошейника. Я хожу в сером кителе телохранителя, ношу значок королевской гвардии. Я стал почти магом-офицером. Однако не являюсь человек, потому что я раб Огастуса. Недавно на улице меня узнал какой-то раб, он смотрел стекло с моим выступлением и как закричит: «Надевай ошейник! Стал рабом, так ходи с ошейником! Мы носим, и ты носи! Или ты особенный! Ну-ка надевай ошейник! Гляньте на эту обезьяну! Без ошейника ходит!» У Фреда новый штат телохранителей. Луап, Уаринг, Манор и другие распущены. Новые охранники тоже подозрительно смотрят на меня и ждут, что однажды не выживший Тимер нападёт на спину Фредера, а я. На днях встречался с Люси. Могла бы ты представить, что она будет работать в кабаке? Я тоже не мог. Неосознанными стараниями Фредера Люси лишилась и дома, и работы. Она насторожена отнеслась к моему появлению, не верила долго, что я пришёл к ней по собственной воли увидеться с ней и поболтать. Уже и во мне Люси разглядывает врага, которого подослал к ней Фредер. Я редко теперь бываю с Фредером в академии. В первяк мы с ним едет на учёбу, он остаётся, а я отправляюсь в штаб к абадонам, иногда нахожусь там до позднего вечера. Генералы обсуждают ход войны, Онисею не терпится сражаться. Как Лендарский намучался говорить ему, что не время ещё! Когда выкраиваю свободные часы, то иду к Цубасаре. У неё свой дом на ферме Афовийских. До мамы ехать совсем недалеко. Она живёт вместе с лошадьми, коровами, овцами и радуется такому соседству. У мамы есть поле, на котором она может бегать. Семья управляющего фермой не обделяет Цубасару вниманием, она обедает у них в доме. Но мама сильно скучает по мне. Куда я её заберу? В академию поселю с курсантами? В Центральный полк к Онисею я ни за что не отправлю её! Не хватало, чтобы Онисей заразил её своим ядом. Мама и без него ненавидит вечных людей. Я боюсь за неё. Озия проболтался мне, что в тот день, когда мы приплыли на Абадонию, Цубасара попросила обратить её в человека, если же с кем-то из абадон окажется в Зенруте. И ведь нас с тобой Цубасара лично о таком не просила. Абадоны иногда шепчут Онисею: «Что Цубасара?». Он отвечает им: «позже, позже». Как я боюсь за неё! Сестра, у тебя было чувство, что всё изменилось, хотя внешне всё остаётся таким же? Мне кажется, что я веду другую жизнь. Кажется, моя милая мама Цубасара внезапно взорвётся. Онисей темнит. Ко всему и Фредер становится другим. Он пообещал пробудить на мне ошейник. «Ты выбрал путь раба. Значит, ты выбрал ошейник», — сказал он мне коротко, когда я вновь повторил попытку обсудить его слова. Я не стал с ним спорить, Фред тоже быстро сменил тему: ему также больно подставлять под удар нашу дружбу. Но он произнёс эти слова, их не вернуть. Я не могу уничтожить неприятный осадок, когда встречаюсь с Фредером. Недавно Фред спросил у меня, кого я выберу: его или Тобиана? Он не дал мне ответить, сказал: «Выбирай Тобиан». А я не успел сказать, что выбираю его брата. Сегодня мы были во дворце Солнца. В комнате Фреда я взял в руки нашу общую карточку, созданную десять лет назад винамиатисом. Я, он, Тоб. Три обнимающихся дружных мальчика на одной карточке. Я вспомнил, как делалась эта карточка. Фред занял середину, а Тобиан спорил и лез с кулаками в драку, чтобы самому встать в центре. И меня осенило! Ещё девятилетним мальчиком Фредер хотел управлять людьми. Мы не замечали в силу нашей дружбы и глубокой любви, что он даёт нам знать: «Я главный. Вы принадлежите мне». Почему бы не дать любимому и единственному брату встать в центре, у всех на виду? Тоб чуть ли не плачет от досады. Этой карточкой Фредеру нужно было дать нам понять, что мы всегда останемся его маленькими и беззащитными друзьями. Сегодня я рассказал Фреду о своих подозрениях. Он мне и признался: «Всё верно. Я всегда видел тебя и Тобиана своими подопечными. Я считал себя вашим опекуном. Кто стоит в середине карточки или тенкунской фотографии? Глава семейства или домочадцы? Отдать своё место Тобиану значило для меня потерять старшинство над вами». Мы шутим с Фредером как раньше, играем в непос или в мяч, смотрим сказы на стекле, обсуждаем разную ерунду, спорим, кто первым проскачет на чёрном жеребце Демоне. Фредер заявил, что хочет улучшить свои умения в сражении, и попросил меня тренировать его. Я нападаю на него: как маг водой, или кидаюсь как манар, он защищается или пытается напасть в ответ. «Представь, что хочешь меня убить! Нападай так, что за мою смерть тебя заплатят миллион аулимов!» — кричит мне Фредер. Ему недостаточно, что я разбиваю ему лицо в кровь, водой швыряю в стену как Ваксму Видонома. Фредер не видит во мне противника. Ему нужен не спарринг, а настоящий бой. Вчера я перестал испытывать сострадание к Фреду и напал на него как безжалостный убийца. Едва не сломал ему шею. После нашего боя Фредер заплакал от того, что он беспомощный манар. Мы учимся драться с ним почти каждый вечер в тренировочном зале академии, у меня уже не остаётся сил, ему всё мало. «Ещё полчаса», — говорит он. На часах уже полночь. «Против кого ты собрался воевать, почему ты так усиленно учится драться?» — спросил я. «Эмбер, Огастус, агенты Камерута, абадоны, рабовладельцы, сторонники моей матери, Марион. Тобиан, возненавидевший меня. Я ещё не всех перечислил», — ответил он. Порой я ловлю себя на мысли, что ненавижу Фредера. Но каждый конечник он доказывает мне обратное. Я вижу Фредера на военных собраниях, на которых он задаётся главным вопросом, как избежать бессмысленных человеческих жертв при сражении абадон? Жертвы будут, коль хоть одна захудалая деревенька найдётся в радиусе двадцати миль от очага боя. Про судьбу военных вообще молчу. Фредер продолжает дело Тобиана. Следит, как устроились на воле выкупленные им рабы. Лично выслушивает жалобы невольников и поручает полиции разбираться сих господами. Не понимаю, как он находит силы на Центральный полк, на рабов, на наши тренировки, на подготовку к летним выпускным экзаменам! Ночью Фредер уже валится с ног, однако я ни разу не услышал, чтобы он сказал: «Я устал». Или для него такие простые слова — признание слабости? Не удивлюсь. Нам не хватает Тобиана. И я, и Фредер, мы вспоминаем изредка прошлые дни, когда главным заводилой был он. Я бы оставался послушным рабом, Фредер лишь обещал что-то исправить в далёком будущем, если бы не Тобиан, который мог глубокой ночью закричать в винамиатис, поднять всех с постелей, чтобы полиция приняла под своё убежище избитую хозяином рабыню. Явиться в Загородный дворец с ребенком в рюкзаке? Пустяковое для Тобиана дело! Кем мы были, если не он? В жизни каждого человека может угаснуть огонь. Но затем он разгорается вновь от столкновения с другим человеком. Для нас с Фредером это был Тобиан. Наш друг и брат. Дружба — простое явление на первый взгляд. Но её не легко объяснить. Её не изучить в школе за партой. Но если человек ничего не узнал о дружбе, он не узнал жизнь. Как сильно будет скрипеть дверь? Зависит от того, как ты её смазал. Насколько вкусным будет вино? Зависит от того, как усердно ты выдержал виноград. Сколько любви внутри друга? Зависит от того, сколько любви подаришь ты ему. Тобиана нет с нами. Он воюет в Санпаве в прямом смысле слова, устраивая схватки с манаровскими полицейскими, под грады пуль пересекает с беженцами границу. Мы с Фредом чувствуем себя осиротевшими детьми. Я молчу, он не признается первым, но это правда: мы лишились части нашей маленькой семьи, дружной общины. Я вспоминаю одну нашу с Фредом посиделку в гостях у Тобиана и Люси. Мы заболтались о магии и я ненароком спросил ребят: «Какую бы вы хотели иметь магическую способность у себя?». «Целительство», — сказала Люси. «Чтение мыслей», — пробурчал Фредер. «Возможность летать», — ответил Тобиан. Нулефер, как я мог вернуться в Зенрут? Почему не убегаю, на мне нет ошейника! Ты наверняка спросишь, Нулефер. Я могу убежать. Могу забраться в трюм тенкунского корабля и вернуться к тебе. Могу бежать через санпавские границы. Могу. Могу. И не хочу. Я вернулся в Зенрут спасти от войны маму. И спас её. Хотел избавить от войны абадон. В этом пропала необходимость. Я пришёл к своему другу в надежде в далёком будущем осуществить свою мечту и стать офицером в составе лейб-гвардии. Моя мечта пока также нереальна, как и была. Бежать обратно в Тенкуни? Сколько это продлиться? Как долго я буду искать приют и чужую защиту? Как долго ловить мне на себе жалостливые взгляды противников рабства или тенкунцев? Я хочу стать человеком. Раньше я имел право на человеческие мысли как абадона, — раз в году или когда передо мной возникнет смерть или перед моими близкими людьми. Теперь я хоть что-то делаю сам. Борюсь со страхом, с преградами. Я наступаю. Я ещё раб. Моё рабство прописано на бумаге, которая хранится у Огастуса в шкафу. Я, может быть, и умру с этой бумагой. Но это будет моим поступком, моим решением. Моей попыткой стать тем, кем я хочу. Человеком. Сыном гордых абадон. Офицером. Я хочу быть королевский магом. Прикрывать спину короля, который укрывает своей рукой всю страну. Если произойдёт худшее, я умру за свою мечту. Если буду прятаться, я никогда не приближусь к её осуществлению и не избавлюсь от рабской души. Тебя всегда влекла Тенкуни. Ошибкой природы было спрятать твою душу в тело зенрутской девочки. Я же принял волю Зенрута и полюбил его. Здесь моё место и всё то, что мне дорого. Мне быть тенкунским наёмником на чужих войнах? Или заряжать винамиатисы в Камеруте? Моё призвание защищать дорогих мне людей. Будь это Фредер, в чьей свите я состою, или Тобиан, скрывшийся в Санпаве, или Цубасара, ставшая пленником людей, или ты, моя упрямая сестрица-егоза. Я буду с вами. И больше не попрошу вас о помощи и защите. Заступаться за вас теперь буду я.» Уилл поставил крупную точку. Зажёг спичку и поднёс пламя к письму. Красные языки тянулись к бумаге, желая съесть букву за буквой. Уилл улыбнулся, вспомнив Цубасару. "Мама, я справлюсь". И, переполненный верой в себя, спрятал письмо вглубь ящика стола в надежде, что когда-нибудь он увидит Нулефер.***
Через шестицу после Нового года королева Эмбер по сложившийся традиции наведалась в Бэхрийскую провинцию. Фредеру, её наследнику, достигшему совершеннолетия, велено было отправиться с матерью. Принц обязан увидеть другие города, взглянуть на них взрослым свежим взглядом, а подданные познакомиться с будущим правителем. Королеву сопровождали три её фрейлины, секретарь и советник Вуланский, Фредер взял лишь своего секретаря. Огастус остался в Конории, на время трёхдневного отсутствия королевы следить за ходом войны. Первый день проходил в торжественных приёмах. Сошедшую с поезда королеву и её сына встречал бэхрийский губернатор и красивые девушки в волшебных бирюзовых платьях, осыпавшие дорожку перед Афовийскими цветочными лепестками. Каждая девушка не отворачивала чарующих глаз от принца Фредера. «Надейся, глупая, чтобы он не посмотрел на тебя», — Уилл припомнил Люси и графиню Джоанскую. Заглядевшись на красоток, он на миг сам позабыл, зачем оказался в Бэхре. После красавиц Афовийских принимали в Животворном храме Создателей, где мать и сын получили благословение от духовного настоятеля города. Потом должно было состояться собрание с главой провинции и её чиновниками, которое показалось Уиллу скучным. Вечером королеву и принца приглашали в Вековой дворец на ужин и бал. — Я завтра утром отправлюсь посмотреть на поселение для спасённых рабов, вольноотпущенников и беженцев, — сказал Фредер, когда выходил из храма. — Я рассчитывала, что ты пойдёшь вместе со мной в детский приют, — недовольно ответила Эмбер. — В расписании королевских посещений не нашлось и часа для рабов. Хорошо, нас в поездке двое. Разделившись, мы успеем и с детишками поиграть, и с рабами поболтать. Я уже оповестил Мерика о завтрашнем визите. Эмбер ничего не ответила, на что Фредер заметливо сказал: — Хоть бы кивнула ты мне благосклонно. Начинаю чувствовать себя Тобианом. Уилл! — обратился он к своему телохранителю. — Пока я буду занят собранием с губернатором и балом, проверь дорогу к посёлку и обстановку внутри. Я буду на карете. — Да, — ответил Уилл. Фред стал больше заботиться о своей защите, отметил он про себя. В последнее время у него возросла чуткость и осторожность. Фред уже не рисковал катанием на самокате в одиночку по городу. С собой он брал телохранителя, и порой не одного, а сразу шестерых. — Джон Пайн встретится с капитаном Абрау и обсудит охрану, — произнесла Эмбер. — Нет, вместо Пайна будет Уилл. Он рвётся стать моим офицером, вот пусть и осилит практику, — спокойно ответил Фредер на возмущённый тон матери. Бэхрийский капитан Абрау отвечал за охрану королевской семьи в своём городе. Вопросы безопасности проходили через него. Взяв тёмно-гнедого коня, Уилл подъехал к капитану, который обсуждал что-то в присутствии бэхрийских офицеров. — Принц Фредер пожелал завтра навестить приют спасения, который на окраине Бэхра. — Принц поедет завтра в детский приют, — возразил Абрау. — Он изменил решение. В детском приюте королева будет одна. Принц предпочёл приют спасения. Он поедет на карете, я обязан разведать местность. Капитан Абрау оглядел Уилла с ног до головы. — Я думал, принц пришлёт мне офицера, который постарше и посвободнее тебя. Уиллу очень захотелось сбить спесивость Абрау водной струёй. Но удержался. — Прислали меня. Запаситесь трёхдневной выдержкой и терпением. Абрау вскочил на чёрного коня и вздохнул: — Приютом спасения возглавляет попечитель Пол Мерик. Мы заедим за ним в попечительный комитет и выдвинемся к посёлку. Вот, карта Бэхра, посёлок входит в состав города, — расстегнув офицерский мундир, Абрау протянул свиток карты. — Принц поедет на карете от самого губернаторского дома? — Да, он хочет рассмотреть город, — ответил Уилл. «Проходящий маг не сможет забрать в посёлок гвардейских офицеров с револьверам и с саблями. Фредеру тоже придётся быть налегке, если выберет проходящих». Они ехали по широкому проспекту, на котором вместились бы десять карет. С тротуаров торговцы призывали наездников купить у них сладкий мёд или тёплое пиво. — Люк не закрыт, — показал Уилл на крышку, лежавшую в шаге от канализационной дыры. — К завтрашнему дню запаять все люки, чтобы из них не могла вылезти никакая дрянь. — Будет исполнено. Предупреждаю, возле сиротского приюта много люков. Их заварят насмерть, но, если королеве угрожает маг из воды, встречу с детьми лучше перенести на загородную дачу приюта. Приют находится вблизи реки. — Я отвечаю только за Фредера. Его не будет в сиротском приюте. Закройте все люки в городе и смотрите за их целостностью в течение трёх дней. Фредер поедет в посёлок по этой дороге, — Уилл рассматривал карту, держась одной рукой за поводья. — Звёздный проспект простирается через весь город. Поставьте в каждом квартале проспекта магов и зорких соколов. И выдайте им гражданскую одежду. — Даже Её Величество не заботится так о себе, как наследник, — заметил капитан. «Поверьте, заботиться. Перед встречей с ней каждый приютский ребёнок будет ощупан на ножик или палку в кармане». — Выживший Каньете и камерутские шпионы заставляют усиливать охрану. «Может быть, и правда Тимер неподалёку? — задумался Уилл. — Развалины Рута затеряны в Бэхрийской провинции. Говорят, король Геровальд изгнал Тимера. Он мог вернуться в своё убежище. В Рут». При воспоминании о городе, в котором Уилл оказался сразу, как обрёл свободу, у него защепило сердце. Может, удастся ему, когда Афовийские вернутся в Конорию, выбраться на пару дней в Рут и снова вдохнуть дикий запах заброшенного очага древних людей, которые жили за тысячелетие до Агасфера и первых абадон. Главный попечителя Бэхра сидел в попечительном комитете. У него как раз должен быть обед. Но Уилл и Абрау застали попечителя не в столовой, а в его кабинете, усиленно разговаривающего сразу по трём винамиатисам. Как только в кабинет вошли Уилл и Абрау, попечитель поспешно усыпил винамиатисы. Уилл изложил Мерику причину своего визита. — Я готов показать вам посёлок, — сказал пожилой мужчина с серебристыми волосами и острой бородкой. — Меня уже известили о завтрашнем визите принца. Я отдал команду закрыть посёлок от гостей и путников. — Позвольте, — Уилл нахмурил брови. — Из деревушки Стриж в Бэхр ведёт одна единственная дорога, которая пролегает через посёлок приюта. Завтра жители деревни вынуждены будут сидеть дома или обходить лес? Дороги открыть и поставить на них охрану. И в лесу тоже. — Как будет изволено, — ответил благосклонно Мерик и покосился сердито на Абрау. Капитан только довольно хмыкнул. У Мерика была белая кобыла. Поцеловав лошадь в голову, Мерик осторожно взобрался на неё и похлопал по шее. — Ну, дорогая, в путь! — Вы любите свою лошадку, — обратил внимание Уилл. — К лошадям принято относится как к рабочему инструменту. — Ромашка дороже жены! — захохотал Мерик. — Я забочусь о ней сам, не подпуская конюхов. Чищу, ухаживаю, даже сам подковы кую. Шорника для Ромашки искал по всей стране. А нашёл, представляете, в родном Бэхре. Он живёт в деревне Стриж и делает такую прекрасную упряжь, что позавидуешь его золотым рукам. Дома горожан Бэхра закончились. Раскинулся небольшой пролесок из буков. Возникло высокое ограждение с охранниками, караулящими дверь. — Почему у посёлка выставлена охрана и поставлен… это забор? — Уилл пришёл в недоумение. — Жителям приюта нужна защита, — терпеливо объяснил Мерик. — Были случаи, когда из приютов спасения родственники судимого хозяина пытались похитить раба, чтобы отомстить ему. Похищали бывших каторжан. В приюте спасения убежище можно получить и каторжанам, которые отсидели срок, но потеряли дом, работу, честное имя. Приют даёт людям шанс на исправление, только враги жаждут расправы. Для защиты людей и стоит забор с охраной. — Как же мимо проходят деревенские? — Имеют специальные пропуска. Вскочив на холм, Уилл увидел черепичные крыши домиков. Посёлок состоял из главной улицы, тянувшийся до реки, где заканчивалась черта Бэхра и начинался Стриж, и из всевозможных ответвлений. С холма Уилл разглядел ферму, поля, широкий дом, похожий на школу. Подул восточный ветер, в сторону деревни полетело чёрное облако от литейного завода, который находился в пятистах метрах, обнажив чёрные грязные от копоти трубы наружу. «Мне стоит запастись водой под одеждой. Река далековато, а колодцы местных жителей нарушать не хочу». — На этом холме поставьте людей, — распорядился Уилл. — С него хорошо виден обзор. Местных людей и жителей Стрижа пропускайте в деревню. Но повозки обследуйте. — Окружить деревню магическими замками? — предложил капитан. — Нет, это уже лишнее. — «Я не смогу защитить Фреда. Замки заберут у меня магию». Спустившись в посёлок, Мерик стал показывать Уиллу дома людей, живущих на центральной улице, и рассказывать про них. — В этом доме, — указал он на деревянный домик с красным зайцем на крыше, — живёт семья санпавских беженцев. Они ушли из Санпавы за три дня до начала войны, предчувствуя беду. А потом узнали через письма знакомых, что их дом в первый же день был разрушен земным магом. Рысина провинция не справляется со всеми беженцами, часть заботы о людях на себя взяла Бэхрийская провинция. «В этот первый дом наверняка войдёт Фредер». Проверять дом Уилл не стал. Иначе это уже паранойя. Фредер сам говорил ему, что ожидает удара не от крестьянина, а от ближайшего окружения. Запрети принцу входить в стены дворца Солнца, тогда он будет спасён. Но разве Фред будет сидеть, прячась? Внешне дом беженцев крепкий, со своим огородом. Уилл не нашёл скрытых ям, ядовитых растений на его территории. Насторожила лишь гавкающая злобная собака. Но она на привязи. — Старик, спасённый из рабства, — говорил Мерик про другой дом. — Ему хозяин отбил ноги. О старике полиции сообщили освободители. Не подумайте, что Каньете! — громко подчеркнул попечитель. — Мирные! Другие! — Кто ухаживает за стариком, у которого отнялись ноги? — Его утром и вечером навещает врач из посёлка. На дорогу выскакивали собаки, пробежала проворная кошка. Из людей Уилл встретил всего три души: шестилетних мальчишек, играющих в тряпочный мяч. Через дома, на другой улице слышались редкие голоса. — Где все люди? — Здоровые и взрослые на работе. Они должны зарабатывать себе на жизнь. Работают на литейном заводе. Дети в школе. Старики сидят дома, холодно ещё во дворе. Новые люди приходят к нам каждую шестицу, многие ещё лежат в больнице. — Мы свернём на другую улицу? — спросил Уилл, когда подвернулась петлистая дорожка. — Здания приюта, значимые для Его Высочества, стоят на этой улице. Школа, больница, администрация, полицейский участок, храм, даже ферма здесь. На других улицах только дома. Мне поручили составить для Его Высочества наиболее подходящих для его целей маршрут. — Но я осмотрю соседние улицы, — Уилл дёрнул поводья коня вправо. Посёлок был полу вымершим. Голоса доносились только из домов, на улице играли маленькие дети, завёрнутые в тёплые меха сидели старики на лавках перед домами. Проехав пять домов, у Уилла пропало желание двигаться дальше. Дорогу скрыла широкая лужа, в которой можно было утонуть. Уилл объехал лужу, его конь провалился в грязь. «Это я на триста метров отъехал от главной улицы. Да, нельзя Фредера заводить в это болото. Зато теперь знаю, откуда можно брать воду». — Все улицы посёлка обеспечить гвардейцами, — сказал Уилл Абрау. — Поставьте ещё людей возле реки, за которой идёт деревня, и в поле. — Будет исполнено, — хмыкнул Абрау. — Мы можем оцепить весь маршрут принца. — От кого? От жителей посёлка? — Уилл вскинул голову. Абрау ограничился молчанием. Но в его стоне Уилл послышалось короткое: «И такое возможно». Возвращаться к Фредеру Уилл не хотел. Наверняка ещё не закончилось собрание, он всё равно будет тратить зря время. Вдруг Фредер посетит завтра ещё и попечительный комитет? Уилл решил проверить и само здание. Комитет охранялся также хорошо, как дворец Солнца. Он был окружён замками, все входы и выходы охраняли гвардейцы. Уилл проверил подвал и чердак, подсобные помещения. Возле окон не мешало бы поставить людей, из окон соседнего дома открывается хороший обзор для стрелка. Через два часа Уилл закончил с проверкой. Абрау ускакал на чёрном коне. Уилл тоже пошёл за свои скакуном. В конюшне, обняв белую лошадку, находился попечитель Мерик. — Ах, какое красивое для тебя сделали седло! Ну вообще меня не почувствуешь, когда я буду на тебе сидеть, Ромашка! — целовал он лошадиную голову. Седло держал маленький мальчик в грубой рубахе и рваных штанах-забродниках. — Полюбуйся! — воскликнул Мерик. — Какое седло сделал мне фанин Стакер! — Красивое, — кивнул Уилл и уставился на мальчика. На его шее был чёрный ошейник. Попечитель Мерик не держит рабов, знал Уилл. На должность главных попечителей провинций и городов назначались люди, которые отказались от рабовладения. Их жёны, мужья и дети также должны были продать или отпустить на волю своих рабов, если хотели видеть мужа, жену или отца главным попечитель города. — Чей он? — спросил Уилл. — Шорника, фанина Стакера из Стрижа. Принёс мне седло, которое для моей лошадки сделал его хозяин. «Для ребёнка это три часа ходьбы! С лошадиным седлом все четыре!» — ужаснулся Уилл. Мальчик понуро ждал, когда Мерик налюбуется седлом и вручит ему деньги. Уилл на своей лошади затоптался за дверью конюшни. Раб как раб, но облик мальчика не отпускал его. Глаза в землю, робость в движениях, это было так знакомо Уиллу. Мальчик, получив купюры, спрятал их в кармашек штанов и устало поплёлся домой. Уилл дал ему пройти и поехал за ним. Ребёнок шёл, смотря вниз и шаркал ногой по земле. Правая нога волочилась, штанина была порвана о какой-то сук. Обуви не было. Кислор не предвещает быстрое наступление весны. Он же весь продрогнет! Сколько лет мальчику, гадал Уилл. На вид не больше восьми. Он мог легко ошибаться. При такой-то худобе дети выглядят младше своих годов. Мальчик знал, что следом за ним крадётся всадник на лошади, но не подавал виду. Оглянешься назад и умрёшь, об этом он думал? Когда они миновали квартал, Уилл не выдержал немого преследования и сказал: — Забирайся ко мне на лошадь. Далеко тебе. Мальчик не шелохнулся, решив, что обращаются не к нему. И Уиллу пришлось повторить просьбу. Когда ребёнок развернулся, на его худеньком лице возникло ошеломление, граничащее на одном уровне с безумным страхом. Всадник на гнедом коне шутит на ним или желает искренне помочь? — Я тебе говорю. Не бойся, — Уилл мягко улыбнулся и протянул руку мальчику. Мальчика пришлось силой садить на коня, у него не хватило смелости взял незнакомца за руку. Но, усевшись в седло, он вынужден был схватить Уилла за куртку, дабы не свалиться. — Ты живёшь в Стриже? — Да, у шорника Стакера. — Твой шорник умелый мастер. Фанин Мерик его восхвалял. — Да, господин создаёт хорошую упряжь, — говорил мальчик дрожащим голосом. — Ты помогаешь ему? — Нет, у господина сын есть, которого он обучает. Я работаю по дому, в огороде, ухаживаю за животными, приношу покупки из города. — И упряжь доставляешь по клиентам? — Приходится, — сказал поникший мальчик. — Господин Мерик и господин Джор близкие друзья. Господин Мерик вчера забыл забрать у господина Джора седло и оплатить его. — И сегодня ты побежал возвращать товар забывашке, — грустно отметил Уилл. Мальчик молчал. — Как тебя зовут? — Алекс, господин. «Господином меня ещё не называли». Уилл не стал говорить Алексу своё имя. Возможно, он слышал про Уилларда Кэлиза, который изобличал королевскую семью. Мальчик не поймёт, почему Уилл вернулся обратно. Хотя говори не говори, вопросов он не задаст. Отвечал он Уиллу боязно и через силу, думая перед ответом, а верно ли он говорит? Не получится ли так, что всадник сбросит его с коня и он потеряет деньги хозяина? — Сколько тебе лет? — Десять. Или одиннадцать… Я не знаю. — Ты давно у шорника? — Три года, — Алекс затих. — Не помню… Кажется, три новых года прошло. — У кого ты жил до шорника? — Уилл, в отличие от Алекса, не мог замолчать. — У госпожи Уитц, — мальчик, видно, понял, что Уилл будет спрашивать его, как он попал от фанесы к фанину. — Госпожа Дори Уитц жила раньше в Бэхре и тоже любила лошадей, как господин Мерик. Она была благодарна господину Джору за упряжь и заботу о её лошадях, когда уезжала отдыхать на пляж. Госпожа Уитц вышла замуж и уехала в Иширут, а подарила меня господину Мерику. — Тебе нравилось у госпожи Уитц? — спросил Уилл, бережно обводя коня от груды камней. Алекс бы не удержался и упал, если бы конь решил перепрыгнуть. — Очень! — в голосе Алекса почувствовались тёплые нотки и отголоски давно утраченной радости. — Она жила в доме с большим садом, в которой я всегда играл. Летом она брала меня на пляж в Ларкскую провинцию. Там её двоюродная сестра жила, госпожа отдыхала на пляже и помогала сестре ухаживать за виноградом, а я играл с её племянниками. В Бэхре зимой скучно. Я сидел в саду и лепил снеговиков, бросался из-за забора снежками в прохожих. Но иногда подходил к окошку школы и подслушивал занятия ребят. «Ты бросался снежками?» — скептически подумал Уилл. Нынешний Алекс даже в мыслях не допустит, чтобы бросить снежок в свободного человека. Уилл через куртку полицейского, несмотря на тряску в седле ощущал дрожь маленьких ручек, которые крепко держали его. Показалась грязная лужа. — Давай слепим комок грязи и бросим вот в тех людей! — Господин Джор узнает! И накажет меня! Он узнает! Он всё знает! — вдруг закричал Алекс. — Он всё знает! Он узнал, что я кидался снежками в свободных людей, узнал, что я пытался научиться читать, узнал, что я дрался со свободными мальчишками, когда жил у госпожи Дори! Он избил меня… Он… — Всё, молчу! — безнадёжно вздохнул Уилл. Три года… Три года мальчик живёт у Стакера. Уилл не желал представлять, как шорник выбивал из ребёнка прежний озорной дух. Но страшные картины мелькали перед глазами Уилла, не взирая на его отчаянные попытки убрать видения. Когда они перешли мост в деревню, Алекс спрыгнул в коня. Резко и быстро, это было самым быстрым движением, которое видел у него Уилл за час поездки. Дом шорника был первым у моста. От дома чувствовался лошадиных запах, дорожка была протоптана лошадиными копытами. — Спасибо, господин! — прокричал Алекс. — Поезжайте обратно! Уилл не мог повернуть поводья коня. Время поджимало, его, должно быть, ждут Фредер и Эмбер, но Уилла знакомое воспоминание тащило только к шорнику, за Алексом. Он слез с коня, оставил на седле куртку полицейского и пошёл за мальчиком. — Быстро добрался, — на крыльце сидел бородатый мужчина с прищуренным взглядом и протирал тряпкой уздечку. — Кто-то подвёз? Алекс опустил глаза вниз. — Простите, фанин! — закричал шорник. — За рабов я оплачивать проезд не буду. Рука Алекса мигом оказалась у кармана штанов. «А вдруг деньги потерял!» — ужас сковал Уилла. Но денежные купюры оказались на месте. Алекс отдал деньги хозяину и испуганно подался назад. — Ничего не забыл? — ухмылялся хозяин. Алекс затряс головой. — Господин Мерик дал вам две купюры! Вот они! Я их аккуратно вёз. Не помял! Уголочки купюр ровненькие. Я их берёг! Стакер поднялся и со всей силы ударил Алекса ребром ладони по голове. Не выдержав удар, мальчик упал. Уилл ощущал воду, которая бежала по реке. Но как заворожённый он смотрел, что будет дальше. Его сознание очутилось в теле Алекса и испытывало боль. — Вста!.. Хозяин не договорил. Алекса вскочил на ноги при звуке его голоса и предстал перед ним выхолощенным, послушным, готовым дальше исполнять приказы или терпеть любые удары. — Кто забыл покормить моего ребёнка? — Я наварил Кэйси каши… — Это я видел. Каша сварена. Но моя дочь не съела ни ложки. Как объяснишь? — Я… — в голове у Алекса бегал отмазки, но ничего нужного не приходило в голову. А может быть, он и знал, как оправдаться, но не находил сил даже на самое безнадёжное поползновение. Уилл ощущал на себе, как желудок Алекса скатывается в комок, как трясётся детское тело, снедаемое страхом. И Уилл не ошибся. Он предсказал, что будет дальше. Хозяин вспомнил о чёрном винамиатисе. Только камень был не на груди у него, подвешенным на серебряную цепочку, а лежал среди рабочих инструментов. Он приказал подать винамиатис. Алекс безропотно взял камень, которым будут его скоро пытать, и передал хозяину. Тело Алекса начало изгибаться в разные стороны. Одного ошейника шорнику было мало, его принялся пинать Алекса. — Прекрати! — Уилл рванулся на шорника. Еле сдерживая воду в реке, он отбросил Стакера и выхватил винамиатис. — Какой храбрец нашёлся! — плюнул на него шорник. — Убьёшь меня за этого выродка? Уилл водой притянул себе полицейскую куртку и значок мага. — Тебе запрещается калечить своего раба. Шорник махнул рукой. — Ты докажи сначала, что я его калечу, потом и забирай. Когда докажешь, что я наношу ему травмы, угрожающие его жизни, тогда поговорим. Я в рамках закона нахожусь, ваша бдительность, — захохотал он. — Алекс, поднимайся. Скотину покорми. Ты без еды сегодня останешься, — и взглянул на Уилла с видом победителя. Алекс уже стоял на ногах. Уилл вытер с его лица кровь и обработал мазью кровоподтёки и синяки на лице. Сполоснул в воде заляпанную кровью рубаху. Мальчик вырывался, пытаясь поскорее уйти в сарай к козам и курицам, ждущим еды. Его продолжало колотить, ноги подкашивались и, если бы не Уилл, он упал бы не один раз. — Господин, отпустите меня, — морщась от боли в избитом теле моляще-жалобно попросил Алекс. — Мне нужно работать. Отпустите, пожалуйста. Хозяин опять пробудит ошейник.***
Утром принц Фредер прибыл в посёлок приюта спасения. С ним была его охрана, секретарь, голодные на статью журналисты и попечители приюта. За ночь растаял последний снег, превратившись в слякоть под ногами. Солнце сияло на безоблачном небе, чёрной каменной стеной казался посёлочный забор. Фредер сурово окатил его взглядом, но ничего не сказал. Уилл объяснил своему принцу назначение забора и всё, что увидел и услышал в посёлке. Упомянул и о лужах, которые разделили посёлок на две части. Всё сказал Уилл и даже про мальчика Алекса. Несмотря на то, что слишком больно давались ему воспоминания, ударяющие по прошлому. «Что сейчас делает Алекс?» — Уилл представлял мальчика, чумазого, побитого и голодного, занятого чисткой хлева. — Сколько человек живёт в посёлке в данное? — огляделся Фредер. — Десять тысяч, Ваше Высочество, — ответил Мерик. — За счёт санпавских беженцев число людей постоянно растёт. Год назад было всего три тысячи, состоящие из вольноотпущенников, каторжан и рабов, забранных из рук деспотичных хозяев. — Они все работают на этом заводе? — Фредер поднял глаза на чёрные трубы, дым от которых заслоняет солнечный свет. — Все, Ваше Высочество. Немногочисленная часть людей занята на ферме и помогает врачам, но большинство трудится на заводе. Печной дым проникал в воздух над посёлком. Фредер с Мериком тронулся в посёлок. Уилл шёл в самом конце процессии и изучал обстановку. Его предположения подтвердились, Фредер постучал в калитку первого дома. Собака залаяла, но короткая цепь не разрешала ей подбежать к принцу. Ему открыли румяная женщина и пухлый мужчина. На руках женщины сидел младенец, возле её ног столпилась орава детей. — Ах, Ваше Высочество! Ваше Высочество к нам пожаловало! Поклонись же, быстро! — повелела женщина мужу. — Оставьте поклоны, — улыбнулся Фредер. — Можно проведать как вы живёте? — Разумеется, Ваше Высочество! Мы напоим вас душистым чаем! В доме горел тёплый камин, на стенах, обклеенных зелёными обоями, висели часы с кукушкой, детские рисунки. Мебель была сделана из хорошего дерева. Бук? Заключил Уилл. Пятеро детишек забегали по доме, показывая принцу свою кроватку и свой стульчик у стола. — Как вы попали в приют? — учтиво спросил Фредер. — Мы из Санпавы. Бежали ещё до войны. А потом узнали, что нашу деревню разрушили камерутские военные, — всплакнула женщина. — И возвращаться нам некуда. Живём, где приютят. Ох, если бы не приют вашей матушки, скитались бы по дворам и просили милостыню. — Вы на заводе работаете? — Да, на заводе, Ваше Высочество! Нас быстро обучили как лить чугун. Мы крестьянами раньше были, землю обрабатывали. Платят щедро, надеемся, скоро покинет приют и заживёт на своём земельном участке. Хотя не хочется прощаться с добрыми попечителями и прекрасными соседями! — затараторила женщина. Муж, соглашаясь, кивал. — Старшие ребята в школу устроены, младшие пока при мне. Фредер ещё расспросил женщину, пока пил чай. От её мужа за всё время дождался лишь пары слов. «Мне показалось, что он немой», — усмехнулся Уилл. — Удачи вам, фанеса! — попрощался Фредер. — Хороших успехов вашим детишкам! — Благословят вас боги, Ваше Высочество! — крикнула на прощание женщина. Следующий был дом старика с парализованными ногами. Старик сидел в инвалидной коляске возле крыльца, с кухни доносился запах вкусного супа и слышался миловидный женский голосок. — Как поживаете? — зашёл во двор Фредер. — Ваше Высочество! — старик расправив спину, сделав слабый поклон. — Здоровья вам! Дюжего здоровья желаю вам! Прожил восемьдесят лет и ко мне пожаловал принц Афовийский! Я лета жду, Ваше Высочество, чтобы солнце погрело мои старые кости. — Кто это вам так вкусно готовит и напевает? Внучка? — улыбался Фредер. «Я же сказал ему, что у старика никого нет» — Медицинская сестричка меня навещает каждый день. Два раза на дню! — засвистел старик. «Сестра? Мерик говорил, что старика проведывает врач». Уилл покосился на попечителя, улыбающегося во весь рот. Ладно, может быть, попечитель оговорился или намеренно преувеличил телохранителю свою заботу о страждущих. Фредер помечтал со стариком о лете, не добро припомнил зиму. О прошлой жизни его не расспрашивал, не собираясь давить на больную тему. Ноги у старика были худыми, сквозь дырку в покрывале Уилл увидел грубую почти омертвевшую кожу. — Вас показывали магическому целителю? Возможно, целитель сможет поставить вас на ноги. Старик смущённо отреагировал на участливое слово принца, съёжился и замотал головой. — Бесполезно! Ноги отнялись! — Целителю показывались? — повторил Фредер. Показалось, что старик бегло взглянул на Мерика. — Нет, Ваше Высочество. — Наймите в приют целителей, специализирующихся на разных заболеваниях, — распорядился кронпринц. Фредер горячо попрощался со стариком, получив от него благословение богов. — Я хочу посмотреть на школу, фанин Мерик. Люди, попадающиеся на дороге, приветствовали принца и своих попечителей. Кричали восторженные похвалы, благодарности, благодарили богов за наследника и его правящую мать, спрашивали, когда же закончится война. Один смельчак крикнул, долго ли ещё будет существовать рабство. Это не три человека, повстречавшихся вчера на пути, отмечал Уилл. Он постарался вспомнить какой сейчас день недели. Пятийник. Раз вчера весь посёлок трудился на заводе, сегодня тоже он должен быть пустынным. По пути к школе Фредер зашёл в дома к освобождённому рабу, оставшемся на улице, если бы не приют спасения, и бывшему каторжанину. Как всегда вежливо и заботливо, пообщавшись с людьми, Фредер двинулся дальше. Деревянная двухэтажная школа стояла на развилке трёх дорог. Большими красными буквами надпись подчёркивала, что это школа, а не что иное. Фредер свернул на лево, не обращая внимание на идущих прямо попечителей и своих же охранников. — Ваше Величество, школа не там! — крикнул Мерик. Фредер не слушал. Он шёл по своей дороге. Обошёл череду луж, цепляясь на высокую траву, и оказался возле кирпичного домика. Без стука и приглашения он зашёл в дом, дверь которая была открыта. Когда Уилл перелез через препятствия луж, он увидел Фредера, склонившегося над кроватью с пожилой женщиной. Половицы пола скрипели под ногами так, что было слышно на улице. Через большие щели возле окна дул холодный воздух. На столе лежала скудная посуда с остатками скудного завтрака, женщина обнимала одеяло, усеянное заплатками и дырами. — Давно вы здесь живёте? — спрашивал Фредер. — Ваше Величество! — забежал Мерик и осёкся, увидев грозный взгляд кронпринца. — Год… — прошептала женщина. — За что попали в приют? — проговорил Фредер, словно спрашивая осужденного «за что сидите?». — Освободители забрали меня от хозяина, который бил меня, сломал руку и ногу, а потом убил моего сына, попытавшегося защитить меня. Я год живу в приюте, работала на заводе, пока могла. — А потом, фанеса? — Потом стала убираться у охранников. Теперь и на уборку не осталось сил. Лежу в постели, денег нет, закончилась последняя еда. — Кто-нибудь подумал вас лечить? — Бросьте, Ваше Высочество! Лечат вновь прибывших, чтобы отчитаться перед Конорией. От меня ждут, когда я отдам концы и освобожу дом. Фредер подошёл к нервно застывшему Мерику. — Ну и где новая посуда? Где мебель, на которую не накопит городской учитель, а у нищего беженца ею заставлен дом? Где медицинская сестра, ухаживающая за стариком? А это дом или шалаш, построенный детьми? Что за бардак вы устроили в её доме?! Почему со стен свисают обои? Почему дует с пола? — Ваше Высочество! — попытался успокоить принца бледный Мерик. — Не обвиняйте меня в грязи, которую устроила эта женщина. Сёстры убираются в домах калек, Алис сама может навести чистоту. Она недавно бегала по улицам и заигрывала с мужчинами. Не я виноват в её грязи и в том, что она не обратилась за медицинской помощи. Фредер провёл пальцем по стене и показал его Мерику. На пальце не были пыли. Для большего эффекта он достал белоснежный платочек и обтёр дверь. — Женщина, которая едва стоит на ногах, изо всех сил наводит чистоту в доме. Хотя попробуй уберись в этой избушке, на следующий день ветер занёс новую пыль и грязь! Я лучше вам наглядно покажу, Мерик! Уиллард, — выйдя из дома, Фредер обратился к своему телохранителю. — Обрушь воду на стены этого сарая! — увидев неуверенность Уилла, Фредер добавил: — У женщины будет другой дом. Обрушь воду. Хватит одной мощной струи. Уилл исполнил приказ дома. Кирпичная стена задрожала под натиском воды и рассыпалась как будто сделана была из песка. — Такой дом и я могу построить. На этой улице что, все дома состоят из песка? Выкрасили им крышу, стены, прибили крылечко, чтобы создавался вид крепкого жилья. Кого я в следующем доме увижу? Вуд, немедленно отправьте женщину в городскую больницу и возвращайтесь ко мне. Предчувствую, многих придётся перемещать в больницы, — Фредер отдал команду своему проходящему. — Уиллард, забери у добрых попечителей связывающие голоса винамиатисы. Пустоглазов бы на вас натравить… Когда Уилл стал обыскивать младшего попечителя, он наткнулся на чёрный винамиатис в его кармане. — Мне пригодится, — Фредер выхватил чёрный винамиатис из его рук и убрал к себе. Он пошёл дальше, выбирая, в какой дом зайти по старинной считалке. В следующем доме он вновь обнаружил лежащую женщину. Посуда была разбросана по полу, под ноги принцу бросилась тощая крыса. — Стоило мне повернуть налево! Куда я попал, господа попечители?! В пыточную камеру императора Неонилиаса?! — из Фредера вырвался небывалый крик. — Второй дом, где лежит больной человек! Фанеса, расскажите, что с вами? — внезапно принц сменил тон на мягко-сердечный. «Хозяйская палка или кнут!» — решил Уилл. Но женщина рассказала иную историю. Она стала свободной по воле, заключённой в завещании господина. Свободу получила, а денег на жизнь и дома не было. Комитет по рабам отправил женщину в попечительский комитет, попечительство поселило её в приюте спасения. Женщина работала на заводе, но быстро стала сдавать. Месяц назад что-то защемило в спине и любое движение стало причинять боль. Выживала лишь благодаря подачкам соседей. Фредер шёл дальше. В домах были почти одни женщины и старики, мужчины работали на заводе. У каждого была похожая история: вольноотпущенник или бывший каторжник, мечтающий начать новую жизнь, приходил в попечительный комитет за помощью, а попадал обратно в оковы. Свой хлеб нужно было отрабатывать, недовольных людей удерживать, чтобы они не бежали из приюта и не бродяжничали. Бэхрийские попечители молча шли за принцем, они пытались как-то оправдываться и что-то буркали под нос, но потом быстро поняли, что бесполезно находить оправдания: Фредер не слышит их. За принцем шли уже не только попечители, но и жители приюта, и люди из Стрижа, мимо проходящие и проезжающие через посёлок для обездоленных. В одной из повозок Уилл обнаружил вчерашнего Алекса с хозяином. Стакер ехал с какими-то людьми. Женщина, хрустящая яблоком, показалась Уиллу женой Стакера — уж больно боязно на неё поднимал глаза Алекс. Другие люди, наверное, были соседями или клиентами Стакера, которых он вёз в город на своей телеге. Появление принца, устраивающего разбор Мерику, остановило и телегу Стакера. Он и его путники присоединились к толпе зевак. — Вон отсюда! Не мешайся! — услышал Уилл как хозяин махнул Алексу рукой. Мальчишка быстро скрылся в кустах. Фредер перелез через заросли терновника и набрёл на скрытую в кустах дверь. В доме находились мужчина и женщина, точащие ножи. Уилл тут же пробудил воду, которая окружала его тело под одеждой. Принца не испугали ножи в руках у этих людей. Он подошёл к мужчине вплотную и чётко произнёс: — Ошейник? Тут и Уилл заметил металлическую штуку на шее мужчины, торчащую из-под одежды. — Разрешите прочесть надпись на ваших ошейниках, — наклонился Фредер к людям. — Угу… Ну-с, фанин Мерик, что на это скажите? Как вы объясните появление ошейника на шеях рабов, которых от рабства освободило само государство? Вот только не говорите, что они заскочили в гости к местному жителю. Хотя я бы придумал, что беглецы решили спрятаться в этих жутких зарослях. Имена Магнолия и Валериан, очень редкие для рабов, я их видел в книге записей жителей посёлка. Магнолия и Валериан записаны как супруги и сейчас они проживают вместе в этом доме номер пятьдесят один, который также указан в книге. — Ваше Высочество! — умоляюще Мерик воздел руки к принцу. — Возникли подозрения, что Валериан сам себе отрезал палец и обвинил хозяина в членовредительстве, чтобы спастись из рабства. И он продолжает вредить себе, своей жене и угрожает соседям! — Взгляните на спину моей жены! — громыхнул Валериан. — И скажите, я исполосовал её своим ножом или охрана посёлка кнутом?! — Судья снимает с раба ошейник в зале суда! — у Фредера от гнева проступили на лице вены. — И никто не может больше одеть ошейник вновь на него! Со всеми подозрениями, кто отрубил пальцы рабу, разбирается следствие. Подозрения вас терзают? Так бегите в полицию, чтобы там восстанавливали вновь дело и рассматривал вновь открывшиеся обстоятельства и решали: хозяин — изверг либо его раб, получивший свободу от государства, — хитрец! Вуд! — приказ к проходящему магу. — Вызывайте полицию! Вызывайте зеркалодержателей с винамиатисами! Доставьте в посёлок губернатора и мою мать. Она должна увидеть, в какой загон для свиней Мерик превратил приют спасения, основанный ею. Заселил центральную улицу ряженными родственниками и знакомыми, а стоило мне свернуть с тропы… Мерик, вы обманули мою мать! Вашу королеву! То, что здесь творится, я могу назвать государственной изменой, и это будет ещё самое доброе обвинение вам. — Королева занята в детском приюте, — напомнил проходящий. — Подожду мать, сколько придётся. Час, два… Пока у меня будет время осмотреться. И кронпринц продолжил раскопки. Он влетел в школу. В классные комнаты даже не заходил, а сразу пошёл смотреть подсобные помещения, где обнаружил плети. После школы двинулся на литейный завод. Жар стоял невыносимый. Фредер снял с себя мундир. Уилл задыхался. Вода на его теле стремительно высыхала. Окна были открыты, из них валил дым. Рабочие были полуголые. В одних штанах забродниках. Пот скрывал их наготу, перемещая чужие взгляды на крупные вонючие капли. Шеи сковывали ошейники. Лишь благодаря специальному составу, из которого они были отлиты, ошейники не плавились на людях при адской жаре. — Как я и думал. Ошейники, — уже без удивления сказал Фредер. — Мерик, раз вы достали где-то ошейник — я предполагаю, за счёт тесного сотрудничества попечительского комитета с комитетом по рабам — то и ключ у вас будет. Принесите мне, и без возражений. Пока охранники несли Мерику ключ, прибыли зеркалодержатели и королева Эмбер. — Мама, взгляните, какой ад творится за вашими спинами! «Мама… С того дня, как я вернулся, Фред ни разу не назвал Эмбер матерью», — подчеркнул Уилл. Эмбер мутило в жаровне. Фредер поскорее вывел её наружу и стал показывать посёлок и людей. — Чудовище! — вырвалось у Эмбер, когда, наглядевшись за несчастных людей, она обратила внимание на губернатора Бэхрийской провинции, в доме которого нашла заботливый приют во время своей поездки. — Арестуйте их! И губернатора! И Мерика! И весь попечительский совет! За такое издевательство над людьми не сносить вам головы. Я не буду даже выслушивать ваши оправдания! — она в презрении отринулась назад от попечителей. — Их хватило моему сыну! Будете разговаривать в Конории. Вами займутся центральные следователи. — Мама, поручите дело попечителей Тимберу Рэдликсу, — предложил Фредер. Губернатор и Мерик зашатались как пьяные. «Чудовище, которому не найти равных в жестокости и допросах. Он заставил самого Джексона Мариона оговорить себя». Гордость за Фредера, которая была у Уилла до этого момента, стремительно стихла. Что дальше? Кронпринц покажет всё матери, убедится, что она поручила полиции заняться расследованием, увести людей из западни в настоящий приют и уедет? — Почему люди до сих пор с ошейниками стоят?! — Эмбер заставила всех вспомнить о Магнолии и Валериане. — Снимите ошейники и нацепите их на шеи попечителей! — Мама, я сам, — перехватил инициативу Фредер. Он открыл застёжку ошейника Валериана ключом, снял его и перекинул на шею Мерика. Пора одеть наручники. Мерик завизжал от страшной боли. Фредер направил на него чёрный винамиатис, который прятал в своём кармане. Ухмылка отпечаталась намертво на его лицо. Мерик кричала. Воскликнула и королева Эмбер: — Фредер, прекрати! Фредер, довольно! Фредер пуще приложил силы на винамиатис. — Фредер, я приказываю! Офицеры вырвали у принца винамиатис и оттащили от Мерика. Королева, готовая минуту назад задушить попечителя, присела к нему на одно колено и приложила флягу с водой к голове. Мать обуял ужас от сыновнего поступка. Быть может, она раньше воспринимала слова и обещания Фредера как жестокие игры, теперь увидала своими глазами, что игры стали реальностью. Фредер, трусливый и тихий когда-то мальчик, рвался мучать людей, калечить их и улыбаться, ехидно смотря на их страдания. Лицо Эмбер помутнело ещё больше. Фредер присел к ней и бессознательному Мерику, королева впилась пальцами в одежду попечителя, как бы ища спасение от сына. — Чудовище превзошло своих родителей, — шепнул он на ухо матери. Его слова слышали лишь Эмбер и Уилл, стоявший в одной шаге от Фреда. — Я — чудовище, прими эту истину. Спасибо вам с дядей за ценные уроки. На ком мне ещё пробудить ошейник, дабы ты проверила, что я заклеймил своего брата? — Я верю. Не мучай больше людей. Фредер милостиво кивнул. — Всё же тебе знакома жалость. Я рад. Полицейские заковывали в наручники попечителей, охранников, помощников губернатора. Когда Фредер потерял внимание толпы, Уилл тихо сказал ему: — Зеркалодержатели покажут твои подвиги в вечерних вестях. Тобиан увидит. — Для него и стараюсь, — криво усмехнулся Фредер. Из кустов робко вылез Алекс. «Он сидел в зарослях все три часа?» — не мог поверить Уилл. Алекс поплёлся к своей деревушке. И встретился с хозяином на дороге. Шорник постоял возле своего раба, окатывая его молчанием, значение которого понимал Алекс прекрасно, и отпустил. А мальчик шел дальше, не в силах оглянуться назад. — Про него ты мне рассказывал? — поинтересовался Фредер. — На тебя похож. — А ты умеешь делать больно, — выговорил Уилл, борясь с поступающей жалостью к себе. Деревенские расходились, приютские возвращались в свои дома. Фредера и Эмбер ждал в Бэхре Рэдликс, явившийся с проходящими. Уилл отпросился на несколько часов. Всё равно Фредер в течение долго времени не покинет полицию. Во дворе шорника гуляли лошади, фырча прожёвывая сено. Из-под копыт животных валилась дорожная грязь. Шорник сидел на крыльце и в печальной задумчивости курил трубку. Поездка в город отменилась. Быть может, Стакер ехал к самому Мерику и теперь, раскинувшись на крыльце, он думал, что потерял лучшего клиента. И повезет, если потерял только одного. Уилл осмотрелся глазами, ища Алекса и не найдя, двинулся к шорнику. — Чего вам? — пробубнил Стакер. — За мальчишкой и за мной пришли? Со вчерашнего дня мой Алекс вас не опускает. Успели наследнику нажаловаться? Я чист как дитя. Парня не калечил. За пробужденный ошейник рабов не отбирают и хозяев не наказывают. Иначе зачем нужен этот ошейник, как для воспитания? Слова Стакера напоминали Уиллу речь Огастуса. Один в день. Его хозяин тоже называл ошейник «воспитательным инструментом». — Его Высочество намерен выкупить Алекса. Три тысячи аулимов. Стакер оторвался от созерцания невидимого объекта, в который уставился все это время. — Парень стоит от силы две тысячи. — За две тысячи аулимов вы не продадите его. — Правду говоришь, — согласился шорник. — Он у меня один в хозяйстве. Мне нужно ещё столько аулимов, чтобы приобрести другого раба и оставить себе на хозяйство. Четыре тысячи. — Уверен, принц Фредер войдёт в ваше положение и поймет, что без лишних рук вам не справится. Его Высочество согласится на предложенную вами сумму, — ответил Уилл по заранее придуманной схеме. — Пять тысяч аулимов! — закричал женский голос за дверью. Шорник расставил ноги и прикусил трубку. — Даа… Четырёх тысяч будет мне мало. Пять тысяч. Коли Высочество найдет для бедного шорника четыре тысячи аулимов, то и пять заплатит. «Фредер мне ещё и бима не дал на Алекса» — тоскливо добавил про себя Уилл. — Принц даёт вам за Алекса в полтора раза больше, чем за него дадут на аукционе. Я уговорю его заплатить даже двойную цену. Хотя я сомневаюсь, что цена Алекса две тысячи аулимов… Вы не калечили его тело, но довели до такого состояния, что, кроме кронпринца Фредера, вряд ли кто-то согласится купить мальчика. В хозяйстве нужен решительный слуга, а не тот, который будет трястись при любом слове. Шорник курил трубку и с подозрением глядел на Уилла. — У Его Высочества не будет пяти тысяч? — Не будет. Из-за принципа, — степенно ответил Уилл. — Тогда… — Попечителя Мерика будут судить, — Уилл оборвал его. — После сегодняшних вестей и завтрашних газет о нем услышит вся страна. С каждым днём о жизни Мерика будут рассказывать всё большего нового. В какой семье родился, какого рода его жена, как проводит свободные вечера, кто делает упряжь для его лошади, которая «дороже жены» Мерику. Вы талантливый мастер, раз к вам ходят главы попечительского комитета и будущие жены иширутчан. Кто у вас останется в ближайшее время? Добросердечные девушки, которые отвозят своих рабов на пляж Синипского океана? Четыре тысячи аулимов. Скажите Алексу, чтобы собирался. Шорника жевал мундштук во рту. В дверном проёме показалась жена. Не успела молвить, шорник заорал: — Приведи Алекса! Жена Стакера, женщина с тёмными косматыми волосами, закрывающими лицо, вывела мальчика. Алекс сжался как побитая собака, едва увидев Уилла. Ресницы испуганно захлопали. Уилл на себе представлял, как трясутся у Алекса все поджилки и свербит в горле. — Когда покупаешь его? Могу я оставить Алекса на пару дней, чтобы он убрал мне двор? — Сейчас же забираю. Принц не будет ждать. — Уилл достал винамиатис. — Вуд, летите срочно в деревню Стриж. Фанин Стакер, готовьте свои документы на Алекса, проходящий будет с минуту на минуту. — Со мной куплю-продажу заключит принц Афовийский? — Разумеется, нет. От имени принца Фредера выступит его секретарь фанин Байв. — Почему вы сами не выкупите мальчишку? Наследник захотел прославиться добрым благотворителем? «Я раб его дяди, который хвалится формой телохранителя и королевским значком». — Принц Фредер быстрее меня заявил, что выкупит у вас Алекса. Я опоздал с решением. Так что теперь вынужден исполнять его волю. Уилл наклонился к Алексу и тихим мягким голосом обратился к нему, улыбнувшись: — Алекс, ты теперь со мной и принцем Фредером. Забудь шорника. Больше ты его никогда не увидишь. Фредер обживался в усадьбе местного графа, когда вечером к нему приехал Уилл. Губернатора Бэхрийской провинции задержали, как и ближайших к нему по службе людей. Алекса Уилл разместил в домике при храме. В усадьбу, в которой ночевала королева Эмбер, мальчика привести лучше после одобрения Фредера. Встретив Фредера, Уилл по-быстрому рассказал, как от его имени и за его средства он выкупил раба. Секретарь Байв, как поверенный, обладал правом приобретать имущество и также продавать его, заключать договоры на имя кронпринца, если имелась такова воля Фредера. Слова лучшего друга разве не доказательство, что принц сжалился над мальчиком и хочет избавить его от рабства? Фредер сурово нахмурился, выслушав рассказ Уилла: — Ты обманул меня и моего секретаря. — Вынужден был. Сейчас у тебя вряд ли бы нашлось время разбираться в судьбе Алекса. — Ты использовал моё имя в своих личных целях, — возмущённо ответил Фредер. — Я не разрешал тебе тратить мои деньги на мальчишек. Ты использовал меня. — По-другому я бы Алексу не помог. Укради я не твои деньги, а ключ от ошейника, который был при тебе, Алексу не помог бы. Он не убежит в Иширут, как Фия. Я мог только выкупить его. Теперь Алекс твой, ждёт, когда ты подаришь ему свободу. Фредер, казалось, был не рад такому повороту событий и злился ещё сильнее. — Ты действовал за моей спиной, — он насупил без того угрюмый взгляд. — Взял мои деньги, наврал моему человеку. — Я спас от изверга ребёнка, — не сдался под натиском Уилл. — И не стыжусь своего обмана. — Ты действовал за моей спиной, — оскорблённо повторил Фредер и неожиданно его рот растянулся в улыбке: — Уилл, друг, дай пожму тебе руку! Ты быстро учишься!