***
Вечером Уилл рассказывал Фредеру про Сиджеда. Принца почти не было видно из-за стола, заваленного бумагами и картами. Он выполнял задание по форсированию: решал, как переправить конницу и людей через реку с сильным течением, не используя силы проходящих и других магов. — Говоришь, мальчик нелепо храбрился, выдавал себя за грозного короля? — отвлёкшись от топографической карты, Фредер покосился на Уилла, что сидел на его кровати. — Он скрывал свой страх всеми силами. На самом деле ему было очень страшно. Один, в незнакомом месте, среди пленителей, которые могут его убить. Любой бы на его месте струсил. Сиджед ещё хорошо держался для трёхлетнего малыша, почти не плакал. — Для малыша хорошо, но не для короля. Мать и Огастус запомнят его детские угрозы, они всё помнят. — На короля он не был похож. Зажатый, потерянный. Геровальд не занимался его воспитанием и образованием! Я с трудом разговорил Сиджеда. И то, нащупав, что ему дорог пустоглаз, а я тоже дружу с пустоглазами. Я не понимаю, к какому будущему Геровальд готовит сына, если не обучает его, не замечает, что почти четырёхлетний сын ростом с двухлетнего. Зато играть с кровавым убийцей Каньете — милое дело. — Мда… Даже моя мать с ранних лет воспитывала меня как своего наследника, и это при всей её чрезмерной опеке! — Фредер убрал карту в ящик стола и повернулся к Уиллу. — Она всегда напоминала себе и мне, что я не простой ребёнок, который может бегать по саду, сколько ему вздумается. Предполагаю, Геровальд не хочет, чтобы сын, когда повзрослеет, забрал у него власть. Инвалидом проще управлять. А если постараться, то можно будет остаться регентом и про совершеннолетнем Сиджеде. — Или ему нравится беспомощность Сиджеда. Этот напуганный, больной и несчастный ребёнок никогда не обидит своего отца. Не то что ты, Фред, — усмехнулся Уилл. — Всё может быть, — протянул Фредер. — Теперь надо молиться, чтобы королева не причинила вреда Сиджеду и смогла его защитить, если что-то пойдёт не так. Он раскрыл тетрадку с записями, поглядел на неё взволнованным взглядом и закрыл. Наука сегодня к нему не шла. Хотелось курить, новую вредную привычку он обрёл недавно. — Тебе Лендарский ведь сказал, что Урсула была замечена в битве с иширутчанами при Козьей Лилии? — Фредер зажёг спичкой табачную трубку. — Да. Она спасла солдат. — А деревенских жителей не смогла… Сотни убитых людей в Лилии. Ни за что убитых! Шенрох проиграл бой и решил, что деревня не достанется никому, кроме свинца. Война становится тяжелее, чем мы представляли. У врага нет ни чести, ни сострадания. Ещё два таких боя в пользу Зенрута, и Камерут тоже перестанет считаться с Санпавой и первым атакует абадонами. — Я не думаю, что Камерут рискнёт потерей земель, плодородных на урожай и сероземельник, и потерей доверия местного населения, — удивился Уилл мыслью Фредера. — Пока что для боя абадон скудные условия. Воинские части всех трёх сторон расположены среди населённых пунктов или на важных землях, которые будут нужны в целостности стороне победителя. А выпускать абадон на пустырь — напрасно. Вторая сторона не примет вызов, абадоны просто погуляют и растопчут пустое поле. И нам, и Камеруту нужно, чтобы абадоны уничтожили не только друг друга, но и прилично побили войска. — Пока Зенрут и Камерут будут затягивать этот важный день, Иширут сожжёт все деревни и города под собой! — выпалил Фредер. — Все уже поняли, что его война не отличается приязнью к санпавчанам и размышлением, что же он будет делать, когда завоюет земли, которые отняли у него сто пятьдесят лет назад! На троне старый дурак. Армия и настоящая власть в стране в руках предателя Шенроха, который потерял совесть ещё на Анзорской войне. Честно, Уилл, когда мне рассказали про убийство в Козьей Лилии, я пожелал, чтобы Лендарский переместил абадон в Анесу, ко дворцу Иги Тесивотского. Когда это уже всё закончится?! Уилл подошёл к Фредеру и положил ему на плечо руку. — Оставь войну для военных. Тебе надо думать о выпускных экзаменах и о новых законах, которые ты хочешь осуществить через королеву. Рабы, крестьяне, горожане из других провинций тоже нуждаются в тебе не меньше санпавчан. Фредер вылез из-за стола, положил трубку и направился к платяному шкафу. На верхней полке, под фуражкой лежала маленькая коробочка. Фредер открыл её и прижал к сердцу. Когда-то в этой коробочке хранился медальон отца. — Мой Тобиан тоже в Санпаве. В каждое пекло ему нужно непременно попасть! Вот как мне не думать о Санпаве? Когда между собой сразятся абадоны, он будет стоять в десяти метрах и наблюдать за их боем. Вот увидишь. Как я могу выбросить из головы Санпаву даже по той причине, что там Тобиан?! Если бы он не своевольничал, мать была бы в моих руках. Она уже была у меня! Она под муками совести начала улучшать положение рабов, а через год я бы направил её и на другие реформы. Моя мать не такой уж и ужасный человек. Она стремилась быть справедливой и милосердной правительницей в первые годы вступления на трон, но Огастус починил ее, а когда папа умер, то окончательно переделал под себя. И только через угрызения совести, через вину перед сыном, которого она не сберегла, через неисполненный родительский долг я мог надавать на мать и что-то изменить в ней. Или забрать последние крупицы жизни и превратить её в скорбящее терзающее себя виной растение. У меня получалось, Уилл! Но тут вылезает Тоб, и все мои старания прахом покрываются! Дурак, упрямец, так сложно было принять мой план и сидеть тихо? Жить как обычный человек, а не пустое место. Отдохнуть в кои-то веки от интриг, дворцовых войн, восстаний, семейных неурядиц. Тоб пожил бы в тени хотя бы три-четыре года. Хотя бы, чтобы наша мать успела себя сгрызть, а я шептал бы ей указы вместо Огастуса и крепко вошёл в политическую жизнь Зенрута, обзавёлся бы поддерживающими меня единомышленниками. Кто я сейчас? Никто. Юнец за партой в академии. Кто меня поддержит, если завтра мать попробует отобрать у меня права на престол? Урсула, которая предала доверяющую ей полицию и гвардию. Ты, раб моего дяди. И друзья из академии встанут за меня, которые такие же юнцы, как и я. Я вмешал в «смерть Тобиана» Люси, её маленького брата, Кэтлин Джоанскую, которую я люблю. Я рисковал на самом деле жизнью Тобиан. Не успей его спасти Урсула… Если бы у меня было время и возможности, я бы постарался создать труп Тобиана, чтобы наша мать увидела воочию, что натворила её гордыня. Как я сильно жалел, что не могу взять труп. Те целители во главе с Синдом, которые создали мёртвое тело двенадцатилетнего Тобиана, взяли зенрутское подданство и находятся на службе Эмбер. Однако и труп был бы лишний. Тобиана ничего не остановило. Свободу я его ограничил! — Фредер скривился. — С его мнением не посчитался! Теперь я считаюсь с каждым словом королевы. Я прекрасно понимаю мою мать и её чувства, когда я, её любимый сын, отвернулся от нее и пошёл против её воли. Предав всю любовь, которую она в меня вложила. Я даже не виню её, что она настроена против меня и грозит передать наследование Диане. На её место я был бы также зол на своего сына. Уилл похлопал Фреда по плечу и стиснул рот. Каждый раз, когда кто-нибудь из них вспоминал Тобиана, зависала проклятая тишина и тяжёлое напряжение. Тобиан больше не с ними, он на чужой стороне. Но молчать было нельзя, когда Фредер убивался. — Эмбер всегда будет твоей матерью, а ты останешься для неё любимым сыном. Не отворачивайся от неё, несмотря на её ошибки. И верни ей Тобиана, когда утихнет война. Ты обещал.***
Весь день Тобиан пробыл в диком отчаянии и злости. Ненавидел он всех. Себя — за то, что вовремя не смог прийти на помощь Кэлин и Бобби. Зенрутскую армию — за то, что расстреляла безоружных людей. Мать — за то, что правит этой проклятой богами страной. Урсулу — за то, что не стала мстить военным. — Уничтожь их всех! — кричал он ей. Урсула зажала Тобиану руки и проговорила на ухо: — Не могу. В отряде с зенрутчанами не меньше пяти тенкунских магов. Я узнаю Вилана Бларка. Он мощный воздуховик, равный мне по силе, а то и превосходит меня… Если я примусь уничтожать военных, меня, скорее всего, прикончат. И тебя заодно. Я никак не спасу сельчан. Урсула увела Тобиана в заболоченные земли. В кустах багульника они просидели до глубокой ночи, и только с наступлением мрака вылезли и пошли в деревню. Военные ушли. Стояли сожжённые дома, мёртвые расстрелянные тела так и лежали на грязной земле. По пепелищу бродили козы и недоенные коровы, собаки лежали возле ног уснувших навеки хозяев. Тобиан и Урсула осторожно пробирались сквозь обломки и трупы, стараясь не издавать ни звука — военные могут вернуться. Они искали выживших. И вскоре нашли. В подвале покосившегося набок домишка, который чудом не затронул пожар, прятались шесть человек. Врач Лазак, два незнакомых Тобиану мужчины, две женщины и старик. Старика Тобиан помнил: видел его в кабаке. От него ужасно смердело, но прячущимися людям было не до его запаха. Лазак рассказал, военные нагрянули внезапно. Никто не успел даже понять, когда офицеры и маги влетели в их деревню на резвых лошадях, окружили и принялись расстреливать. Лазак в это время собирался возвращаться в город, он проверял сумку с медикаментами и винамиатисами. Как спрятался он под свиное корыто, так и просидел под ним, пока офицеры проникали в каждый дом и каждый сарай. Его корыто лежало посередине улицы в самом центре деревне. Видимо, военные не подумали, что человек может так нелепо спрятаться. И сидеть бесшумно всё долгое время, когда перед ним падают замертво тела односельчан, а сами военные то и дело присаживаются на корыто отдохнуть. — Откуда у тебя записывающий винамиатис? — спросил его Тобиан. — Я деревенский врач. Иногда моей квалификации и знаний недостаточно, чтобы вылечить человека или поставить ему диагноз. Я снимаю на винамиатис его симптомы и показываю карточки опытным коллегам из города. — Много ты карточек сделал? — Десять. Винамиатиса хватило на десять. И… — Лазак смутился. — Людей расстреляли зенрутчане. «Хоть бы на этих карточек были видны зенрутские знаки и форма. — взмолился Тобиан. Сейчас винамиатис нельзя было проверить. Нужна бумага, чтобы при соприкосновении с ней появилось изображение. В сожжённой деревни сгорела вся бумага, а в жалкой уцелевшей лачуге не было даже трухи от старой газеты. — Я заберу твой винамиатис, — сказал Тобиан. — Карточки с него мне пригодятся. Зенрутские крысы надели иширутскую форму. Они хотят обвинить в расстреле мирных людей Иширут. Хоть бы ваш винамиатис показал правду! — Наши дети мертвы! Наши дети мертвы! — плакали женщини. Они с мужьями-лесорубами были далеко в лесу, за много миль от деревни. Вернулись уже вечером. И не нашли ни дома, ни детей. Только останки лежали на земле, а вороны клевали вкусную плоть. Из трёхсот человек, находившихся в деревне, выжило только двое. Врач Лазак, укрывшийся под корытом, и старик Бэн, спрятавшийся в выгребной яме среди нечистот. — Мы отвезём вас в город, — произнесла Урсула. — Не рассказывайте людям, что видели и слышали. Ваши слухи дойдут до военных, и вам уже не спастись будет во второй раз. Молчите. Мы с Бонтином сами донесём правду. — Я хочу растерзать эту тварь, которая приказала убить и сжечь моих детей! — вскричала женщина. — Найдите генерала, который приказал убить моих детей! И приведите его ко мне! Я вырву ему сердце! Я разорву его зубами! — Хорошо. Мы отдадим вам этого человека для расправы, когда поймаем его, — веско сказала Урсула. «Опять ты врёшь, — ответил ей мысленно Тобиан. — Даже если ты пленишь главного генерала, ты отдашь его на самосуд Мариону, а не этой женщине». И он призадумался, кто же отдал бесчеловечный приказ? Западный фронт возглавлял генерал-полковник Вотсон. Его принадлежит чудовищная идея убить невинных людей ради ложного плевка Ишируту? Или брать выше — генерала Лендарского? Расскажут ли военные Эмбер, кто на самом деле расправился с жителями Лилии? Тобиан, превративший в Эйтана, с Урсулой приехал в Хаш к Джексону на тайную квартиру спустя пять дней. Положив винамиатис Лазака на твёрдый картон, он увидел, как проявляются очертания рисунка. Через три минуты были готовы хорошие крепкие карточки. И на всех ярких карточках людей расстреливали люди, облачённую в иширутскую форму. Но из-под серой шинели торчали зелёные мундиры, маги не скрывали зенрутские значки. Присмотревшись повнимательнее к карточкам, Тобиан узнал лица зенрутских полковников. — Это правду я не хочу скрывать, — сказал Джексон. — Я должен её опубликовать. Тобиан кивнув, соглашаясь. Он уже прочитал санпавские газеты, видел сюжет по стеклу. «Иширутские военные жестоко и беспощадно уничтожили деревню с мирными крестьянами!» Так кричали все новостные заголовки. «Иширут не простил поражения и отомстил Зенруту через невинную кровь!». Правда была известна немногим. — Возможно, если бы в деревне не прятались твои партизаны, Лилию не тронули бы, — недобро посмотрел Тобиан на Джексона. — Возможно, вместо Лилии уничтожили бы другую деревню, — пожал плечами Джексон. — Зенруту нужна кровь невинных людей, чтобы хоть как-то обратить внимание населения и сомневающихся в победе солдат на врага. Иширутской армии руководит Шенрох, который не знает чести. На него можно спихнуть всё, что угодно. Ты заметь, сколько люди на улице говорят про Лилию, и сколько вспоминают про опустошающую казну. Тобиан, ты разрешишь мне опубликовать эти карточки? — Конечно… А к чему такие вопросы? — усомнился он. — Карточки не красят твою мать. — Ты не понял, что я больше не защищаю ни мать, ни брата. Публикуй, правда не должна умереть. — Джексон, карточки надо опубликовать в конорской газете, — сказала Урсула. — Твою тайную санпавскую газету читают только санпавчане. Остальной Зенрут и не узнает ничего, если ты напишешь о Козьей Лилии в своей газете, которая пройдёт только по рукам преданных тебе санпавчан. — У меня в Конории есть знакомый редактор, — Тобиан повернул карточки к себе лицом и взглянул в помертвевшие лица Кэлин и Бобби. — Нейл Байтер. Он работает в «Голосе». Но эта работа лишь прикрытие. Байтер издаёт «Зарю». Мы можем передать карточки ему, тогда правду о Козьей Лилии узнает вся страна. — До Конории долго ехать. Мы от Лилии до Хаша звериными тропами пробирались пять дней, — возразила Урсула. — Я отправлю проходящего, который принёс тебя в Санпаву, — пообещал Джексон. «И заплатишь ему деньгами санпавчан или остатками, которые остались у тебя после казнокрадства», — подумал Тобиан. Но спорить с Джексоном сейчас он не стал. Только с проходящим можно было доставить карточки до Байтера в считанные минуты. — Байтер надёжный человек? — спросила Урсула. — Надёжнее тебя. Он предан делу и никогда не отступит. — Попроси Байтера связаться с Уиллардом. Попроси передать Фредеру через Уилларда, что Санпава долго не выдержит, у людей заканчивается терпение. Какие у королевы планы на войну с абадонами в Санпаве? Нам нужно всё знать. — Не смущает, что Уиллард служит Афовийским? Он вернулся в ноги к своим хозяевам. — Он вернулся к Фредеру, которому служу и я! Перестань уже злится на меня и на своего брата, как маленький обиженный ребёнок! — вскрикнула Урсула. — Если ты его ненавидишь, так что ты забыл в Санпаве? Возвращайся в Конорию и пристрели его! Но сперва брось вызов мне! Или смелости не хватает тягаться с магом?! — Прекратите собачью склоку! — приказал Джексон. — Тобиан, Урсула получше тебя знает, кому служит Уилл. Ты уж разберись, кого считать своим врагом. Фредер твой враг? Тогда вставай на сторону Камерута и Иширута. А ты, Урсула, сбавь свой надменный пыл. Привыкла задирать людей, указывать на свою силу, на своё положение в обществе. Сейчас ты не более, чем преданная собака Фредера, засланная ко мне в ряды, чтобы шпионить за мной. На следующий день Джексон связался с проходящим и отправил Тобиана к Байтеру. Зелий оставалось на полтора месяца, но для встречи со редактором Тобиану пришлось превращаться в Бонтина. Он считал Нейла Байтера своим другом — одним из немногих его друзей — но пока не мог рассказать про своё происхождение. «Любит жизнь играть со мной, — думал Тобиан. — Я лезу из кожи вон, чтобы донести людям правду о убийстве жителей Лилии, а правду о себе продолжаю бессмысленно скрывать». Тобиан попросил Байтера в короткие сроки напечатать карточки в газете и связаться через Уилла с Фредером. «Я верю Уиллу», — сказал он Байтеру. Хотя лгал себе. Через три дня Зенрут хлестнули словно плеть новостные выпуски, которые выскочили из тайных газет и тайных типографий. Распечатанные и помноженные карточки с переодетыми в иширутчан зенрутскими полковниками проникали в каждый дом, в каждый кабак, в каждый город. — Зенрут убийца! Королева Эмбер убийца! — кричали на улице недовольные люди. В Санпаве вновь начались бунты. Джексон отдал приказ местным командирам и вожакам вернуть людей в дома. Он не собирался превращаться в военного лидера, который ведёт людей воевать с Бейли и генералами. По крайней мере сейчас. Джексон сделал вид, что хочет мира. Он отозвал партизан, заставил их на время спрятать оружие. — Обстановка нагнетается. Бейли тоже это чувствует, — сказал он на второй день. — Его надо вывести на переговоры. — Да, нам нужны переговоры, — поддержал его Тобиан. — Но с тобой Бейли ни словом не обмолвится. Я поговорю с ним. Урсула, достань мне связывающий с Бейли винамиатис. — Хорошо, я похищу винамиатис у его приближённых, — сразу согласилась Урсула. Был уже вечер. Все готовились спать, когда Тобиану пришло в голову выйти на переговоры с Джейкобом Бейли. Поужинав в тёмной столовой — окна были плотно зашторены, ставни закрыты, хоть и наполнялась квартира весенней духотой — Тобиан отправился спать. Вот бы отворить окна и вдохнуть весенний вечерний аромат. Ночь удивительно приятно пахнет. Днём никогда не бывает такого свежего запаха. День пахнет цветами, землёй, людьми. Ночь пахнет прозрачным небом, северным дуновением с гор, засыпающей таинственной травой. Шла середина весны, как сильно Тобиан желал ещё зимой побегать босыми ногами по мягкой земле, полежать на поле, окунуться в холодную воду. Зимой всегда скучаешь по весне. И сейчас тоже грустно. Он живёт на чужих квартирах, в вечных прятках, в вечных битвах. Тобиан задумался и простоял в коридоре полчаса. Когда пришёл в себя, то услышал через дверь в столовой комнате Урсулу. — Джексон, верь мне! Верь мне! Я никогда больше не присягну Эмбер и Огастусу! Я никогда больше не вставляю тебе нож в спину! Я, наконец, поняла, чего хотела всю свою жизнь. Я не буду армейской крысой! Я оказалась в Санпаве, чтобы представлять своего принца, а не доносить на тебя соколам. — Я верю тебе. Верю, — не возражал Джексон. — Урсула, отпусти меня. Мне больно. Ты задушишь меня. Тобиан заглянул через дверную щель. Урсула сидела на коленях перед Джексоном, схватила его за шею и просила прощение. — На Зимнем восстании я видела тебя своим врагом. Мне казалось, вот моё призвание — быть уважаемым и всеми признанным человеком, руководить заводом винамиатиса. А ты преграждал мне путь! Я думала, что я устанавливаю справедливость и побеждаю подлого мятежника. Нет, не так. Я хотела думать, что я творю справедливость! Прости меня, Джексон. Я не знала, что тебя будут пытать, что тебе отрежут пальцы, что тебя отправят на казнь за преступление, которое ты не совершал. — Я верю тебе, Урсула, — Джексон погладил её по голове. — Я простил тебя. Я принял тебя и твои новые цели. Теперь ты служишь принцу Фредеру. Что ж, это твой выбор. Будь ему верной слугой, правой рукой, надёжным советчиком, храбрым защитником и преданным другом. Но я не смогу заставить моих людей поверить тебе. Для них ты предатель. Ты хоть и спасла санпавских солдат, это принесло тебе очень мало почёта. Предателей и перебежчиков не любят. Люди прозвали тебя Двуличницей. — Я страшный человек. Я ведь руководила процессом выращивания детей на заводе. Я следила, чтобы подросших младенцев отдавали в приют, после которого их ждало только рабство. Если бы я могла всё исправить, я бы осталась верна Грэди и Линде Каньете! Я бы умерла с ними! — Но ты испугалась за свою жизнь и переметнулась к Огастусу, — снова тот же ласковый жест по голове. — Когда ты вновь испугалась, что тебя арестуют за связь с мятежным Марионом, то ты напала на меня, доказывая на площади, что ты изменилась. Когда ты испугалась за мою без того растоптанную честь и за свою грешную душу, ты стала преступницей, ополченкой. Я бы предал тебя порицанию, но я сам оговорил себя, страшась продолжения пыток. — Джексон, я люблю тебя. — Урсула расстегнула пуговицы на его пиджаке, взялась за белую рубашку. Он ухватил её за руку. — Между нами ничего не может быть. Я полюбил Делию Швин. Пожалуй, мы с ней никогда не увидимся, но я не хочу другой женщины. Урсула, наша с тобой любовь в прошлом. И кто мы такие? Я повстанец, тайный лидер Санпавы. Ты — преступница и тайная подручная кронпринца. Она отвернулась, вытерла глаза рукой и посмотрела на Джексона. — Какой же я была глупой. Я променяла любовь на славу в чужой стране. Променяла единственных друзей на службу. Я чёрствый человек. Со мной не хотел разговаривать и Уилл. А Тобиан возненавидел. Уилл и Тобиан… Они жили пять лет со мной словно сыновья, но я никогда не стремилась стать им матерью. Теперь я понимаю, почему я тогда вызвалась им помочь и сбежала с ними в Рысь. Я всего лишь хотела заслужить почёт и уважение в глазах мощного отряда освободителей. Мечтала о славе, которой будет больше, чем у моего дяди Яхива, представляла, как спустя годы люди будут рассказывать про Урсулу Фарар, что спасла принца и мальчишку раба, раскрыла королевский заговор! Я ни разу не защитила Уилла. Фредер в десять лет лет намного больше делал для Уилла, чем я за все годы. А Тобиан! Он нуждался в человеке, с которым бы не так больно чувствовал нелюбовь матери Эмбер. Я не стала ему даже тётей. Тётка, не иначе. Тобиан зашёл в столовую. — Мне не нужна была вторая мать. Мне хватало одной матери Эмбер. Урсула, я никогда не злился на тебя. Наверное, сам бы слеп и наивен по-мальчишески. Чего не смог забыть — того, как ты попыталась меня вышвырнуть, когда приехали к тебе фанесы Свалоу. И простить никогда не смогу, что вмешалась в мою судьбу первого кислора. Да, я был слеп, — он протянул Урсуле руку и помог подняться с колен. — Я не задумывался, что ты выращиваешь рабов. Я вообще о чём-то раньше думал? Я даже не знал по фамилии главу завода, как я мог судить про твою службу… Слепой бездельник, вот кто я. А ты эгоистичная хвастунья. У тебя с детства были выдающаяся сила, хотя ты родилась в семье летуньи и растеневика, но твой дядя Яхив заметил твои способности, развил их и сделал из тебя невероятного мага. Вот ты и решила, что ты гений и ты должна стать великой, должна заслужить звание выдающего человека. Превзойти по славе своего дядю, который отказался от военных подвигов и закончил свою жизнь королевских телохранителем. Для этого ты стала членом отряда освободителей? В надежде получить славу? — Да, — вздохнула Урсула. — Не получилось стать героем и спасителем, ты перескочила к власти и промышленникам. Да и тут тебя в открытую послал Огастус, когда закрыл глаза на твои старания и назначил главой завода Свалоу. А ты вскоре оказалась с потерянными надеждами на славу, на карьеру. Потеряла учеников и друга. И тогда Фредер дал тебе новое место под солнцем. Всё верно я говорю? — Всё верно. Тобиан постоял возле Урсулы с перекрещенными руками и произнёс: — Не отрицай своё прошлое и настоящее. Не ври самой себе, и когда тебя спросят, зачем ты пришла к Джексону Мариону, отвечай, называй свою настоящую цель. Ты выполняешь приказ принца, у которого ты стала правой рукой, и смотришь, чтобы Марион не пошёл выше дозволенного. Урсула, Джексон, ещё несколько шестиц и у меня закончатся запасы зелий. Вам придётся доставать мне из Тенкуни волосы того толстяка либо искать мне новую роль, либо, наконец, рассказывать правду обо мне. — Когда Фредер даст приказ тебе открыться, тогда ты сможешь показать своё лицо, — в приказном тоне сказала Урсула. — Нет, — нахмурился Тобиан. — Я раскроюсь, когда захочу. Приложив руку на сердце, я давно хочу раскрыть все карты. Я устал жить Бонтином. Я рождён Тобианом Афовийским. — Что тебе мешает сейчас показать своё настоящее лицо? — Времени нет. — Желания нет. Время есть всегда, — сказала Урсула. — Мне Джексон запретил. Ему нужен Бонтин. — В ход пошли оправдания, — улыбнулась Урсула. — Ты браво называешь себя Тобианом Афовийским, упрямо говоришь, что хочешь стать собой, чтобы отомстить брату и родне. Но ты привык к этой чужой жизни. Она стала для тебя родной, частью тебя. Тобиан, кто ты? — Я… — Если ты не ты, то кто ты? — Урсула не дала ответить ему. — Я Тобиан Афовийский! — прокричал он. — Я хочу перестать прятаться под чужими именами! Очень как хочу! Но, когда восстать из мёртвых, решать мне, а не кому-то ещё. — Вот мы и узнали твой главный страх, — вымолвил Джексон. — Ты больше всего боишься опять стать игрушкой в чужих руках. Тобиан, несмотря, какие планы будут у меня, у Урсулы, у твоего брата, у твоей матери, главный выбор всегда останется за тобой. Тебя нельзя будет спрятать, если ты расскажешь всей стране, подбежав к стеклу и вещателю, что ты принц Тобиан. Мне не раскрыть карты, коль ты будешь молчать и прятаться. Ты вник в мои слова, когда я попросил тебя остаться Бонтином, и принял выбор. Каждый твой шаг, который даже кажется тебе подневольным, он твой. Тобиан, Исали, Бонтин, Эйтан, какая, к Агасферу, разница, как называться? Имя это только имя. Ты человек. А теперь пошли спать. С вами сядешь поболтать на пять минут, и утро уже наступит, — подытожил, зевая Джексон. Днём Тобиан, не выдержав затишья, отправился в город узнать обстановку и слухи. Он превратился в Эйтана, чтобы его не раскрыли. Также внешность Эйтана помогала экономить на зельях Бонтина, который был верным другом и голосом Джексона Мариона. Тобиан ходил тихо и не встревал в чужие разговоры. На рынке от женщин он услышал, что вновь возрастают цены на хлеб и мясо, на ткани и даже на воск. У трактира мужчины обсуждали новые налоги, в том числе на наследство, на соль и на помол зерна, которые вёл в Санпаве губернатор Бейли. Надо было же содержать армию и бороться с марионовскими ребятами. Эмбер требовала от Бейли денег, а старыми способами он их никак не мог достать и придумывал новые, заодно приказывал писать в своих газетах, каким подлым мздоимцем был Джексон Марион. Люди бранились, ругались, посылали Джейкобу Бейли проклятия и в открытую желали ему смерти. При Джексоне, вспомнил Тобиан, цены не росли, новые налоги не вводились. Он берёг Санпаву. Она процветала. Пусть он был трижды мздоимцем, четырежды мятежником, но Санпава крепла под его руководством. Когда Тобиан вернулся на квартиру Джана Лофтинского, Урсула уже была с винамиатисом. Собрались и Лофтинский, и Хасиан, и Джош Фрай, и Ривер. В кромешной тишине Тобиан пробудил камень. — Здравствуй, Джон, — появился голос Бейли. — С вами говорит Бонтин Бесфамильный, — начал говорить Тобиан. Бейли усыпил камень. Подождав пять минут, Тобиан снова попытался связаться. Губернатор ответил ему лишь на девятую попытку. — Джексон Марион с тобой? — Со мной. Сидит рядом и слушает наш разговор. Я врать вам не буду. Марион хочет переговоров. Мирных, без оружия и без крови. — Переговоров с преступниками быть не может! — напрягся голос Бейли. — Этот преступник — неотъемлемая часть Санпавы. Но если вы не хотите разговаривать с Марионом, могу в качестве переговорщика выступить я. Я всё ещё являюсь королевским бастардом, — «Не долго остаётся им быть». — Родственником принца Фредера, которого он признал. — «А я от него отрёкся». — И я также переживаю за Санпаву, как и вы. Вы думаете, что я на стороне Мариона — вы ошибаетесь. Я на стороне санпавчан. С Марионом я во многом не согласен. Мне также не нравится, что в Санпаве идёт война. И я тоже боюсь, что будет, когда в бой втянут абадон. В это тяжёлое время нам сообща нужно сохранить Санпаву. Люди сёлами переходят к Ишируту или Камеруту. Кто-то уже сам запутался, чего он хочет от Санпавы. Нам нужен этот разговор, фанин Бейли. Вы представляете Зенрут, я представляю интересы людей и интересы Джексона Мариона, местного короля. Из-за этой войны, из-за этой нищеты, из-за ваших налогов, безумных арестов людей, уличённых в поддержку Мариона, вы долго не протянете. Давайте поговорим. Только я и вы. — А Марион будет тебя слушать и шептать нужные слова! — Мы встретимся лично. — Я и ты? — Бейли погасил винамиатис. — Невозможно! — всплеснул руками Хасиан. — Попытаем удачу завтра, — Тобиан помассировал виски. На другой день в присутствии сподвижников Мариона он опять позвал Бейли. Губернатор пробудил свой винамиатис. — Я прошу от вас простого разговора, — сказал Тобиан. — Я готов на сотрудничество и на сделку с вами. Даже с Афовийскими… Вы их известили о моём появлении в винамиатисе, это точно. Наверное, они и посоветовали вам сегодня ответить мне. Я приду без оружия, без запасных козырей в рукаве. Я приду просто поговорить. Не удастся нам найти общий язык, так не удастся. Или мы можем продолжить общаться по винамиатису, но тогда я вам не смогу обещать, что меня не подслушивает Джексон Марион и не подсказывает мне правильные слова. — О чём мы можем с тобой разговаривать, марионовский слуга? — вставил Бейли. — О недовольствах людей. О том, как их прекратить. О том, как Санпаве отдать деньги зенрутской казне, не собирая вокруг вас ещё больше врагов. — О таких вещах разговаривать я с тобой стану, когда Марион утихомирит выступления людей. Когда вернёт их на работу. Когда остановит свою печать. Когда рабы перестанут сбегать в Камерут и Иширут. — Марион и так остановил бунты, заставил партизан сложить оружие и оставить в покое деревни. Но так уж и быть, он сделает больше для вас. Его газета перестанет издаваться. Люди, которые оставили работу в протест вашей власти, вернутся на место. За рабов поручиться не могу. Не все рабы поклонники Мариона и не все будут его слушать. Если человек решил бежать в другую страну, несмотря на ошейник, он бежит. В остальном в Санпаве наступит тишина. От вас я попрошу одного — повремените с налогами на соль и помол зерна. На не очень утешительной ноте Тобиан закончил вести беседу с губернатором. — Джексон, ты слышал, что от тебя требуется. Не подведи. Мы покажем Бейли лицо честного человека. Тут же Джексон приказал донести Лофтинскому, Хасиану, Мичелу и Риверу приказ до их людей. Он согласился выполнить условия Бейли до их переговоров с Бонтин с глазу на глаз. Командиры остановили бунты в деревнях и санпавских городках. Скребя зубами, люди вернулись на работу. Джексон убедил санпавчан на время затишье выплатить налоги и долги казне. Так продолжалось шестицу. На седьмой день Тобиан пробудил украденный камень. — Я готов к разговору, Бейли. Санпава успокоилась. Марион разослал своих людей в каждый угол провинции. Вы готовы к диалогу? Я встречусь с вами в день, который предложите вы. Я буду один. Выбирайте любое место, которое под открытым небом. — Нет. Мы, если и встретимся, то в помещении. Я не хочу, чтобы меня убили твои стрелки. — Вас не убьют. Стал бы Марион публично поднимать белый флаг, чтобы из-за спины убить вас! Не в его интересах портить себе лицо. Встреча на улице, в парке, в поле или в лесу необходима для моей защиты. Дабы я, если увижу опасность, смог исчезнуть с проходящим. Я не могу убедиться, что меня, безоружного, в помещении не свяжут и не отправят в Конорию. И на поляне можно тоже поставить четыре винамиатиса-замка в виде квадрата и лишить меня возможности сбежать с проходящим. Но под открытым небом я буду ожидать меньше ловушек для себя. — Кто ж тебя пальцем тронет? — с шумом выдохнул Бейли. — Ты доказал свою неприкосновенность, когда освободил рабов и преступников. — Теперь другие времена. В Конории мне не поздоровится. Бейли, назначайте место и день до конца этого месяца. Но поспешите с выбором, санпавчане долго не просидят в тишине. — Встретимся через три дня, — сделав долгую паузу, проговорил Бейли. — В парке Лафарета. В полдень возле древней триумфальной колонны. Тобиан знал этот парк. Двадцать лет назад угодья принадлежати крупному землевладельцу Лафарету, который, умирая бездетным, завещал передать свой загородный парк Хашу. — Устраивает. — Не рискуй, Тобиан! — несмело окликнул его Лофтинский, когда Бейли отключился. Тобиан измученно прижался к спинке кресла. — Из всех вас я один могу попасть в засаду. Любого из вас расстреляют на месте или казнят на эшафоте. Тобиана Афовийского ждёт семейное судилище. Быть может, магические целители мне потом вскроют голову и переделают мозги. Я не знаю. Да и если убьют, не велика проблема в масштабах страны. Хотя, быть может, Фредер найдёт, как выжать соки из моей смерти. Я меньше всех вас беспокоюсь о своей жизни, мне можно не бояться, что пострадает моя семья, будет раскрыта моя личность. Только я подхожу для этих переговоров. Утром следующего дня Тобиан отправился прогуляться. Как знать, это может быть его последняя прогулка в Санпаве. Или в жизни. Бейли не будет сам решать, что делать ему на этой встрече. За ним стоят Эмбер и Огастус. И Фредер тоже… Маги будут следить за Тобианом. Скорее всего, поймают. А можно представить и такое развитие событий: маг-превращатель обратится в крохотного жука, сядет на Тобиана, перенесётся с ним и проходящим после окончания переговоров в квартиру Лофтинского и спустя пару часов офицеры повяжут всех. Но если он не совершит эту попытку поговорить, никто больше не согласится. Абадон долго не будут сдерживать в клетках. Он шёл про Бродяжьей улице и слышал жалобы людей. Люди со страхом ждали новых налогов, новых цен на хлеб. Не знали, кого ночью краснолицые соколы заберут из дома. Про переговоры Бонтина и Бейли люди не знали, всё тщательно скрывалось, чтобы какой-нибудь герой не попытался явится в парк и разобраться с Бейли. Люди только получили приказ сидеть смирно. Тобиан подходил к мэрии. Он вспоминал прошлый год, когда рядом с ним шёл Бейли и сообщал ему о мелких и крупных преступниках. На улице неторопливо гуляли камерутские офицеры, и жизнь лилась своим чередом. Теперь Тобиан ожидал увидеть в лице Бейли не начальника, а противника. Камерутские военные или успели вернуться в Камерут, или стали военнопленными. А люди вокруг ждали опасности в любой день. Шла мрачная толпа мужчин, у которых в руках были пустые бутылки и покрытые землёй лопаты. Одежда их тоже была в земле, как и лица. Свободные люди шли вперемешку с рабами, спорили о чём-то, зло плевались на землю. — Бейли! — Чем кормить семью? — Хозяин не даёт ни минуты отдыха! До Тобиана доходили неразборчивые слова. «Попадись им Бейли сейчас»… — вздохнул Тобиан. И в это время в конце улицы показалась летающая карета Джейкоба Бейли, которая направлялась к мэрии. Мужчины мирно шли, но, как только карета оказалась возле них, прыгнули на дорогу. Карета потеряла управление и отлетела в сторону. Самый мощный мужчина, ростом чуть ли не под два метра, с руками, похожими на камни, остановил повозку и вытащил Бейли. «Нет! Им же было велено молчать!» — сжалось сердце у Тобиана. Мужчины ударили по голове охранников Бейли, а самого губернатора окружили стаей. — Верни мне землю! — Выпусти из тюрьмы моего брата! — Дай мне свободу! Тобиан, стоя возле стены жилого дома, не мог разглядеть, что делает сейчас Бейли. А слова губернатора терялись в брани и крике мужчин. Вот он услышал звук удара лопаты. Вот показался кулак. «Агенты Мариона предупредили всех, кого могли, чтобы люди не возникали!» «Или не всех предупредили? Остались рабочие и рабы, далёкие от агентурной сети Мариона!». Он побежал к Бейли на помощь. Схватил великана за локоть, и вдруг прогремел выстрел. Раздвинув людей, Тобиан увидел лежачего на земле Бейли с простреленной головой. Щупловатый юноша с бешенными бегающими зрачками прижимал к груди револьвер. Руки тряслись. Юноша выронил пушку и бросился бежать. — Что вы натворили, глупцы?! — мрачно вскричал Тобиан. — Разве вы не слышали распоряжение Мариона не бунтовать до конца месяца?! — Мы работаем без выходных и отдыха на землях его родственников! — заревел великан. — Что я, свободный человек, отрабатывающий месяцами долги, что мои товарищи-рабы! Откуда нам знать, что происходит в Санпаве? Мы не знаем, какой сейчас месяц! Нас лишь сегодня расковали и отпустили повидаться с семьями! — Это ваша последняя встреча с родными, — махнул им на прощание Тобиан. Он ускорил шаг, как можно быстро добрался до дома Лофтинского с нерадостными вестями. Сердце ходило ходуном. В доме он не успел вымолвить, что произошло на улице, Урсула заговорила раньше него. — Я была с проходящим в Конории, виделась с Нейлом Байтером. Он передал тебе письмо. Тобиан забрал письмо и принялся рассказывать о горячем внезапном убийстве Бейли. Попутно он распечатывал конверт и вглядывался в буквы. Что-то про абадон. Фредер говорит, сильно соскучился по брату. Мелькает в письме название деревни. Эмбер знала, что будут убиты жители Козьей Лилии. Тобиан остановил свою бурную речь и вгляделся в буквы. Почерк у Байтера был простым и внятным. «Уиллард передаёт, что королева Эмбер и генерал Лендарский вместе разработали план по уничтожению деревни, в которой засели партизаны».***
— Где твои домочадцы? — спросил Огастус, прожёвывая жаренную говядину, приправленную розмарином и тимьяном. — Брат на охоту ускакал, дочь в гостях у подружки, — невнятно ответил Нормут с набитым ртом. — Невестка на концерте камерной музыки. Она родит скоро. Я отправил её на концерт: музыка скрипки, виолончели и альта благотворно влияют на здоровье малыша. Мы в доме одни. Обеденный стол был уже накрыт, когда к Казоквару приехал гость, которого он сам пригласил. Рабы только разлили вино в бокал хозяина и покинули гостиную. Нормут с привычной жадностью поглощал мясо, репу, пирог. Порция у Огастуса была маленькая, а вместо бокала с вином стояла чашка чая. Нормут так и сказал по винамиатису Огастусу, что приглашает старого друга «на чаепитие». — Когда разродится Элеонора? — поинтересовался Огастус. — Дней через два-три можно ждать малыша. Я хочу мальчика, наследника моего брата. Элеонора надеется на девочку. Женщины, сам понимаешь, они любят наряжать и баюкать красивых куколок. — Что же Эван? — Ему всё равно. Если ребёнок родится с хвостиком и рожками, заметит ли… — задумчиво протянул Нормут. Дверь в гостиную царапала собака. От жуткого скрипа Огастус передёрнулся. — Твои чудовищные псы теперь по дому ходят? — Нет. Мои псы сидят на псарне. В доме живёт Живчик, питомец Элеоноры. Поверь, он поужаснее моих людоедов. Я не буду открывать ему дверь, не стану рисковать своей и твоей жизнью. — Живчик. — буркнул Нормут, вспоминая любимца Джексона Мариона. — Пристрели его! Как ты терпишь этот лай? — Элеонора тогда пристрелит меня, — пояснил Нормут. — Не шучу. Пёс ей дороже детей. Огастус постукивал тростью по полу. Нормут тоже барабанил своей тростью, подстраиваясь под ритм. Тук. Тук. Тук. Медленно и туго разносились удары. Тук-тук-тук. Возрастали они. Тук. Тук. Тук. Стихало биение. — Налейте мне ещё чая, — потребовал Огастус. Нормут встал из-за стола. Дошёл до маленького столика, где стоял чайник с заваркой, и услужливо наполнил чашку приятеля. — Когда ты взял на себя обязанности своих рабов? — Пусть отдыхают. — Когда ты стал таким добрым? — подозрительно уставился на него Огастус? Нормут глотнул вина. — Наверное, когда не убил пойманных беглых рабов, а лишь наказал изощрённо. Или раньше, когда приютил у себя змею Ханну. Или ещё раньше, когда была возможность задушить своими руками твоего Бонтина. Или… или когда увидел вживую донора Бонтина. Так и хотелось размазать голову двойнику. Да вытерпел. Огастус, ты чего? Чаем подавился? Огастус закряхтел. Нормут заботливо вскочил со стула и похлопал герцога по спине. — Осторожно. Так и умереть можно от нехватки кислорода. А ты мне нужен живым. — Какой двойник? — спросил Огастус, словно ничего не понимая. — Двойник Бонтина Бесмафильного. Точнее, это Бонтин — двойник тенкунца. Кто же такой Бонтин Бесфамильный? Огастус запихал в рот кусок мясного пирога. — Ты, похоже, перепил. Бонтин мой сын. — А-а-а, сын, — протянул Нормут. — Полтора года назад ты отрицал, что он твой сын. Не надо отмахиваться. Я знаю правду. Бонтин — Тобиан Афовийский. Огастус покачал головой и снова укусил пирог. — Мой племянник мёртв. Бонтин — мой незаконнорождённый ребёнок. — Ты признал его своим сыном только спустя два с половиной года после его появления? Что же раньше я не слышал, чтобы у тебя был бастард, которого ты скрывал в Загородном дворце, — Нормут намеренно проговорил так тихо, чтобы Огастус насторожил слух. — Я вообще не хотел видеть его в своей жизни. Но про мальчишку узнал Конел Наторийский. Мой родственник был сострадательным олухом. Он привёл его во дворец, познакомил с племянниками незадолго до своей смерти. И я не смог избавиться от мальчика, к которому мои племянники привязались как к родному брату. — Но брата своих племянников ты всё-таки отдал мне в рабство, — засмеялся Нормут. — Не оправдывайся, Огастус. Я не поверю твоей сладкой лжи. Я не верил в неё, ещё когда ты заявил, что купил строптивого Бонтина на аукционе. Бонтин это Тобиан. Тебя убедят мои слова, если я назову имя тенкунца, у которого Тобиан украл лицо? Ван Хантли. Летун. — Тобиан умер. Пересмотри записи с его похорон, посмотри на прощальные карточки. В гробу мой племянник. Кого же я тогда похоронил? — упрямо не хотел сдаваться Огастус. — Ой не знаю! — присвистнул Нормут. — Может быть, у Эмбер был третий близнец. Может быть, постарались хорошие гримёры. Может быть, целители и учёные научились создавать искусственные тела людей, не отличимые от оригинала. Я далёк от области науки и дворцовые тайны мне не ведомы. Но я знаю одно — Бонтин это Тобиан. Возражай мне, коль хочешь спорить, я предоставлю тебе факты. Когда Кровавое общество убило моих детей и мою жену, я понял — надо мстить. Ты допустил, чтобы эта свора безумствовала в нашей стране. Ты их не остановил. Ни одна из твоих шавок не справилась с бандой разбойников. А Бонтин… Бонтин тоже был на свободе, когда погибала моя семья. Вот тебе факты. Нормут обтёр салфеткой руки и лицо. Огастус стиснул ложку. Живчик завыл под дверью, не заканчивая попыток пробраться в гостиную. — Пусть воет. Так наш разговор никто не услышит! Я стал подозревать, что с Бонтином не чисто ещё до убийства моей семьи. Ты не из тех людей, кто будет заботиться о рабе, даже если он твоё дитя. Конечно, я думал, что мальчишку посадил тебе на шею Фредер, признающий в Бонтине своего двоюродного братца. Но странно, что раньше Фредер молчал об родственнике. О Бонтине никто и нигде не слышал. А ты внезапно стал закрывать глаза на преступления своего бастарда. Он освободил пятьсот заключённых! Он просидел хоть в курятнике за своё преступление? Ему выписали хоть штраф? Ты даже не наказал парня. И я задумался, почему Бонтин неуязвим? Точнее, стал неуязвимым, когда про него узнала страна, а до этого он страдал в шахте у меня в рабстве. Фалита была мудрой женщиной, она предложила: а если Бонтин не Бонтин? Но кто? Я вспоминал людей, которых ты мог бы скрывать от белого света под чужой личиной. Но которых ты не можешь убить по тем или иным причинам. Когда спустя девять дней после вынесения приговору Мариону взбешённый Бонтин напал на меня и кричал про ненавистную кровь и про то, что ему уже нечего терять, я понял, что только одного человека ты можешь прятать в облике юноши. Тобиана Афовийского. Тебе была выгодна смерть племянника, чтобы убрать камерутчан к проклятому императору с нашей земли. Однако справедливый Фредер в куски разорвал твоё обвинение. Но убить своего племянника ты бы не смог, как и Эмбер не смогла бы убить своего сына. Вы превратили его в Исали. А потом в Бонтина, когда Тобиан напал на комитет по рабам. Я нанял сыщика и отправил его в Тенкуни, чтобы он отыскал там человека, похожего на Бонтина. И сыщик его нашёл! Ван Хантли живёт в деревне Мавой вблизи Намириана. Он потолстел на твоих хлебах, но это копия Бонтина. — Бред… — тихо молвил Огастус. — Ты отрицаешь факты? — Я их ещё не услышал. — Вот они. Тобиан был склочным шумным ребёнком. Газеты пестрили вестями, как он шалил балах, пачкая гостей едой, как сбегал из дворца, как дрался с мальчишками, будь те сыновья аристократов, приглашённые на приём, или уличные дети, когда он ускользал на прогулке в парке из-под бдительного присмотра охраны. Исали Фарар тоже был разбойником. В прямом смысле слова. Он дрался уже не только с мальчишками, а с отъявленными ворами и грабителями, с каторжанами, что недавно вышли на волю. Бонтин не такой? Он сражается так вообще на фронте и бьётся с зенрутским врагом. И, когда он был у меня рабом, я слышал, как Бонтин хвастался другим рабам своими разборками со взрослыми не очень приятными людьми. Но Тобиан был отзывчивым мальчиком, которому была знакома справедливость. Он стремился помогать людям как мог в силу своего юного возраста. Исали дружил исключительно с ребятами, презирающими рабство и общественный раскол. Про Бонтина, освободителя рабов, без слов. И вот ещё. Три этих мальчика — Тобиан, Исали, Бонтин — были лучшими друзьями Уилларда, твоего раба. До 1280 года Уилл дружил с Тобианом, затем быстро переключился на Исали. В 1284 году, когда уехал Исали, Уилл сдружился с Бонтином. Огастус, не смущает тебя, как один мальчик сменяет другого? Мои наёмные агенты втёрлись в доверие к друзьям Фредера, разговорили их и узнали, что Фредер тоже дружил с Исали, называл его близким другом, но как только Исали уехал и на сцену вылез Бонтин, то про Исали он как-будто забыл и перестал рассказывать про него. Исали появился в Зенруте спустя месяц после смерти Тобиана. Бонтин — спустя пару шестиц после исчезновения Исали. Я ездил в Тенкуни не просто так. Не для переговоров с тенкунскими промышленниками. А ради поисков следов Исали и чтобы своими глазами увидеть Вана Хантли. Я нашёл знакомых семьи Урсулы Фарар. Никто не знает про её племянника! Никто никогда не слышал про Исали Фарара. Куда сослала Урсула своего племянника? Никуда! Его не существует! Погоди меня перебивать, Огастус! — Нормут поднял руку, когда герцог попытался открыть рот. — Исали и Бонтина объединяет ещё и неверие в богов. Исали всегда прогуливал изучение Житие, а если присутствовал на уроке, то спорил со священником-учителем. Бонтин не то, что не верит, он ненавидит богов. А вот Тобиан верил, пока был мальчишкой, живущий без бед и смертей. За два года до «смерти» Тобиан рассказывал вещателю на стекле про свои вкусы и увлечения. Тобиан любил свинину, обожал сыры. Любимым орехом был миндаль. Любимым фруктом апельсин. Ненавидел лазанью. Надо же — у Исали и Бонтина схожие вкусы! Тобиан зачитывался писателем прошлого века Винстоном Кидом. Творчество Кида также почитали Исали и Бонтин. Бонтин, когда служил у меня в доме, как-то даже украл из моей библиотеке книгу Кида. Тобиан, Исали и Бонтин предпочитали на стекле сказы режиссёра Вилли Стодарда, их любимая актриса — красотка Джорджин Джонсон. Ты будешь отрицать, что всё перечисленное просто совпадение? Что племянник Фарар просто исчез? Что я видел в Тенкуни просто похожего на Бонтина человека? Что два с половиной года назад на комитет по рабам напал повстанец, у которого сзади на самокате сидел не Уилл с пробуждёнием ошейником? Именно после этого случая ты отдал мне Бонтина. Вот чём разгневал тебя мальчишка — напал на представителей твоего государства. Чего примолк? Теперь разрешаю говорить. — Что ты хочешь от меня? — проронил Огастус. Живчик выл. Его протяжное завывание заглушало даже Казоквара за закрытыми дверями. Живчика услышали собаки на заднем дворе и залаяли во всю глотку. Имение пронзила оглушающая собачья сирена. — Возмездия! — снова засмеялся Нормут. — Старина, ты забыл с кем имеешь дело? Ты поверил мне, что я закрыл глаза, когда Бонтин покалечил моего старшего сына? Когда он стоял в суде свидетелем, а мой сын был обвиняемым? Я сдался?! Я отпустил Тобиана-Бонтина, когда он забрал у меня Фьюи и Джину? Я согласился терпеть всё его беззаконие, которое терпите вы с Эмбер? Нормут Казоквар ничего не прощает! И не забывает своих врагов. Я возненавидел тебя сразу же, когда ты дал Бонтину свободу. Я ждал часа расплаты. Тайна Тобиана тебе дорога. Враги тебя и твою сестру сметут, если узнают, что ты обманул целую страну, что ты продолжаешь скрывать мальчишку. Ты и так весь на нервах. Тобиан-Бонтин уже перестал собачиться с вами и вступил с вами в открытую войну. Он присягнул Мариону и сражается за него, рискуя своей жизнью. А ты и королева Эмбер — враги в его словах. Теперь я знаю, почему Тобиан был сам не свой, когда Мариона приговорили к смерти за его убийство. Как поступит Санпава, когда я расскажу, что ты собирался казнить её лидера по ложному преступлению? Полагаю, Санпава не знает правды, Тобиан и Марион молчат… Но я не буду молчать. Ты ответишь за своего племянника. Ты ответишь за то, что предал меня и мою семью. Я вижу, что на политическую арену выходит принц Фредер, а Эмбер подчиняется ему. Снижен налог за вольную рабам, закрылся один завод по выращиванию людей. Если хочешь сохранить Тобиана в тайне, то выполняй мои условия. — Какие же? — прошипел Огастус. — Ты мне заплатишь двадцать миллионов аулимов. Это за моё молчание. Ты лично соберёшь отряд, который вернёт моих разбежавшихся рабов. Достанешь их из-под земли, даже если они за пределами Камерута, Иширута и Гайрута. А Тобиана, когда поймаешь, доставишь ко мне. Я не убью его, так уж и быть. Я сделаю так, что ничего от его лица и тела не будет напоминать Тобиана. Хехе, и больше ты не будешь нуждаться в зельях превращениях. Недооценивай мою угрозу. Я перестраховался. Если со мной что-нибудь случится, некоторые влиятельные люди вскроют письма, которые я оставил им. Будет даже хуже, чем ты представлял. Против тебя пойдут не крестьяне и рабы во главе с Фредером, не санпавчане во главе с Марионом, а знать Зенрута. Эх, Огастус, «Тайны не покоятся вечно» — старинная мудрость, выгравированная на дворце Неонилиаса. Не буду напоминать, как закончил император. — Могу я отдать тебе долг частями? Например, четырьмя? — Можешь, уважаемый, — примирительно ухмыльнулся Казоквар. Огастус достал из портфеля бумагу. Написал чек, расписался и поставил королевскую печать. — Пять миллионов ждут тебя в банке. Остальные части отдам потом.