***
В конечник Конория бурлила. Мальчишки-разносчики пихали в руки прохожим газетные листовки. Прохожие бежали к своим соседям и друзьям и передавали им в руки смятые бумажки с яркими сочными карточками в центре листа. Полицейские ловили мальчишек и кричали, где они достали эти газеты. Но сами мальчишки только разводили руками: им сунули в руки газету незнакомые мужчины и женщины, скрывшиеся в хаосе толпы. Получив скудные сведения про одежду и внешний вид зачинщиков смуты, полицейские схватывали похожих на них случайных в толпе людей. — Королева убийца! — выкрикивали на площади Славы. — Мы требуем закончить войну! — конорийцы рвали газету «Голос», в которой недавно были опубликованы карточки зенрутских военных, обнаруживших на месте Лилии пепелище и иширутских врагов. Захваченные солдаты на этих картинках скрывали ладонями лица или стояли спиной к винамиатису и демонстрировали свою иширутскую форму. — Вы убийцы! Убийцы! — освистывали люди офицеров гвардии, охраняющих город. В офицеров и полицейских летели бутылки, на площади появились военные маги, чтобы остановить натиск толпы. Во дворце Солнца Уилл не успевал бежать за Фредером. Он был втройне сильнее своего друга, и, если раньше он всегда побеждал его в дружеских битвах, то сейчас не мог замедлить даже шаг принца. — Хотя бы постой минут десять. Отдышись. Нельзя эмоциям давать власть над собой. Ты же сам мне это говорил! — Пожалуйста, уйди и занимайся своими делами! — отталкивал его Фредер. Принц вбежал в кабинет Эмбер. У него была надежда, что он соберёт в кабинете сразу всех: Эмбер, Огастуса, Отлирского, Лендарского и других командиров. Но в помещении была одна королева. Шторы распахнуты, свет винамиатиса ярок. Увидев залетевшего к ней сына, Эмбер отложила шитьё, вынырнула из-за стола и встала перед ним. — Кто придумал перебить людей в Лилии? — резко закричал Фредер. — Закрой дверь, — повелела Эмбер. Фредер хлопнул ею изо всех сил. На пол со звуком упала петля. — Кто решил, что надо убить деревенских жителей? Генерал-полковник Вотсон? Или приказ шёл выше? От генерала Лендарского? Эмбер облокотилась об стол и продолжила молчать. — Я хочу поговорить лично с этим человеком. Кто в нашем государстве сжигает деревни? Лендарский, у которого вспыхнула голова после получения графского титула? Или ты выгораживаешь не его?! Огастус отдал приказ? Огастус, я угадал? В Лилии прятались поклонники Мариона, Огастус готов вырезать всех его сторонников и их окружение вплоть до десятиюродной племянницы! Позови ко мне дядю! — Я отдала тайный приказ уничтожить Козью Лилию, — стойко изрекла Эмбер. Уилл увидел, как Фредер сжал ладони и у него заскрипели пальцы. — Повтори. — Я придумала этот план. Ну и Лендарский мне помог. Твой дядя оставался в неведении до самого боя под Козьей Лилией. — Зачем? — В Лилии засели вооружённые смутьяны, которые распространяли свою заразу на всю Санпаву. Местные жители были к ним лояльны. Я преподала жителям урок и уничтожила отряд Мариона. — И только ради наказания смутьянов ты искоренила огромную деревню, — Фредер вздохнул шипяще. — Не только, — мать вперилась глазами в сына. Они стояли молча. Напряжение между ними возрастало. Уилл ощущал, как невидимо трясётся Фредер. — Объясни мне, незнающему. — Объясню тебе, незнающему, — раздражённо сказала Эмбер. — Мы проигрываем войну. Со страла бой под Козьей Лилией был первым крупным сражением, в котором Зенрут одержал победу. И то мы победили армию Иширута, которая пребывает в разобщённом состоянии. Камерут нам даже не соперник. Зенрут ещё может удержать города, но забрать захваченные территории не получается. Нам нужны абадоны. — Так зачем уничтожать деревни?! — Лилия — повод, чтобы в ближайшее время взять в войну абадон. Нам не получается подвести камерутские войска к Ураканскому хребту. Ещё месяц таких сражений, и мы будем плясать под его условия. Он атакует абадонами раньше нас. — Лилия даст тебе право бросить на войну абадон раньше Камерута? А не пугает, что камерутские войска стоят плотно к городам и деревням? — Две-три уничтоженные деревни и городка не испугают меня. Это вынужденная жертва, отданная победе. — Откуда в тебе столько гнили? — спросил Фредер с жалостью. — Это называется быть королевой. Когда ты займёшь моё место, ты заговоришь также. — Ты чудовище. А я лишь недавно говорил, что в тебе ещё живо милосердие и ты не потеряна. Как я ошибался! Нельзя было мне превращаться в сентиментальную барышню, смотря, как ты горюешь над покалеченным Мериком, смотря, как ты помогаешь людям из приюта спасения найти настоящий дом. — Я делаю всё, чтобы быть милосердной. Ты не ценишь моих потраченных сил. Фредер перевёл взгляд на Уилла и повернулся к матери, посмотрев на неё с ещё большим осуждением: — В чём твое милосердие? В том, что ты гладила по головке Мерика, который превратил людей в скот? В том, что баловала маленького Уилла конфетами? В том, что рабыне Люси подарила грамоту за мужество и оставила мучаться в рабстве? В том, что откупалась от Тоба подарками, чтобы он не требовал твоего внимания? В том, что поздравляла его с днём рождения, когда он мучился у Казокваров? В том, что дала рабам выходной день, на который все хозяева плевать хотели?! В твоих постоянных молитвах Создателям и Андорине даровать тебе любовь?! Где твоё милосердие?! — Я отчаянно пыталась заботиться обо всех тварях, которые свалились мне на голову, когда я стала королевой! — вскричала Эмбер. — Я запрещала издеваться над рабами, я создавала приюты для бедных и убогих, я давала им пропитание! Я открыла двери в столицу для всей толпы беженцев из Санпавы! Но даже они не оценили мою помощь. Восхваляют своего Мариона, а не меня! — Управлять страной неблагодарная работа, ты никогда не знала?! — воскликнул Фредер. — Я знал об этом ещё в детстве, а ты по сей день не поняла, что король не должен ждать благодарностей. Во всяком случае король, который одной рукой гладит по спине, а второй отрубает хвост. Почему же ты гладила мерзавца Мерика, проливала женскую слезу над несчастными заключёнными приюта, а жителей Козьей Лилии безжалостно смогла уничтожить? Ты знаешь правду?! Не говори только, что уничтожить деревенщину было твоей святой обязанностью. Твоё святое дело в Бэхре было — немедленно отрубить голову Мерику! — Расскажи мне мою правду, — ухмыльнулась Эмбер и поправила на руках перчатки. — Лицезрение живого стенающего от боли человека ещё заставляет шевелиться в тебе какие-то не умершие чувства. А когда по твоему приказу расправляются с людьми далеко-далеко, тебе плевать на их боль и слёзы. Они же далеко. Ты не увидишь их искривлённое от страданий лицо, не услышишь их плач и мольбы о помощи. И у тебя не возникнет мыслей, что происходит что-то безбожное. Тебе будет казаться, что ты и твои люди по-прежнему безгрешны. Вот твоё милосердие — остановить крики мучающегося возле твоих ног Мерика. Тебе же они бьют по сердцу. А эти карточки из Санпавы, — Фредер сплюнул в мусорное ведро, — так, пыль, рисунки! Для тебя всё рисунки! Даже твои сыновья! Когда-то ты разрешила священникам благословлять браки рабов, дала рабам выходной на неделе, да ещё в конституции признала их людьми. Ты много хорошего сделала в молодости. Это шло от чистого сердца. Но спустя годы ты стала смотреть на свои прошлые добрые поступки как на очищение совести. Ну прокричи мне, что ты боишься только наших богов и справедливого наказания от них! Ты гладила Мерика в надежде очистить свою замазанную совесть! Но не получилось. И не получится никогда, пока ты не сможешь заглянуть дальше своего носа! Ханжа! Эмбер подняла голову и строго отрезала: — Не дерзи мне. — Правда не дерзость, — протянул Фредер. — Кто тебе ещё скажет правду? Твои лебезящие и половинчатые слуги? Ты не очистишься. Ой-ой, вспоминаю, когда ты стала мне верить, что повинна в самоубийстве Тобиана, как старательно ты читала собрание наших законов, связанных с рабством! Слепая вера, что росчерком пера ты смоешь с себя все грехи! Лилия тебя безнадёжно погубила. — Уйди прочь! — Эмбер схватила со стола закройные ножницы и направила их в лицо сына. Уилл потащил Фредера за рукав на выход. — Пошли, Фред. Не зли её. — Я ещё не договорил с моей матерью, Уилл! — больно толкнул его Фредер. — Которая не поняла, как растеряла семью. С королевой, которая не понимает, почему проигрывает войну! Почему за четыре месяца у неё была только одна крупная победа?! Санпава ещё находится в руках Зенрута, поскольку Тенкуни дала нам вдвое больше магов и в рядах нашей армии есть маги с зенрутским подданством. Лишь благодаря перевесу в магах Зенрут держится на плаву! Ни рабы, ни крестьяне, ни солдаты не хотят воевать за тебя! Ты потеряла Санпаву, никакая победа не вернёт её тебе. А я не верну тебе Тобиана! Эмбер взмахнула винамиатисом, связывающим её с охраной. — Прочь! Если не уйдёшь, я прикажу тебя арестовать! У Фредера заметно сузились глаза. — Всё, я ухожу. Согласись, больно терять друг за другом сыновей. А нам было больно терять мать. Уилл вытолкнул Фредера из королевского кабинета. Тем временем у дверей собрались взволнованные гвардейцы. Афовийские редко громко ругались в стенах дворца Солнца. Уилл за руку потащил Фредера в его покои. — Не ходи по голому ножу! Ты допрыгаешься, что Эмбер сделает тебя ещё одним рабом на шахте или в каменоломне! Ей не трудно, сам понимаешь. — Не вмешивайся в мои отношения с матерью, — отпихнул его Фредер. — Они касаются только нас двоих. Что ты вообще забыл сегодня возле меня? Иди к своей матери, со своей я сам разберусь. — Не ты с ней разберёшься, а она с тобой! Не глупи… — Повторяю, — перебил Фредер, — тебя не касается. Моя мать — это моя проблема. Позаботься о своей. Через месяц с небольшим будет тридцать первое герматены, Цубасара превратится в человека. Или даже раньше. Озия разболтал тебе об обещании абадон превратит Цубасару в человека, когда придёт время… Как ты посмотришь ей в глаза? Что скажешь ей? Ты встретил Цубасару воином, победившим Чёрный океан, а кем явишься во второй раз? Рабом, на службе у людей, заляпанных кровью. Она обнимет тебя, когда к ней придёт разум, или отвернётся в презрении? Уилл ощутил, как по голове его ударила невидимая дубинка. Стало больно, невыносимо больно. Перед глазами возникла Цубасара в переливающемся ярком платье. Он испугался, что видение оживёт, и Цубасара предстанет под ним в реальности. А платье запляшет огненными вихрями. Фредер оглянулся и, убедившись, что никого поблизости нет, шепнул: — Встреться снова с Байтером и попроси его донести до Тобиана и Мариона, что жителей Козьей Лилии убила Эмбер. Ну и Лендарский приложил руку. — Фред, не раскаляй огонь. Не заходи так далеко. — Встреться с Байтером или я сам найду предлог для встречи с известным журналистом. И ещё, возьми в моих покоях чистые связывающие винамиатисы: один для Байтера, второй для Урсулы. Фредер повернулся к Уиллу спиной и, махнув рукой, побрёл к выходу из дворца.***
— Моя мать не может быть настолько жестокой! — крикнул Тобиан, разорвав письмо Байтера. — Она не блещет добротой, но она не устроит расправу над деревенскими людьми! — Видят боги, что может, — сказал Джан. — Эмбер была предводителем бойни. Ты недооценил мать. Да и я тоже. Эмбер оказалась не лучше своего брата. — Она не могла! Для неё человеческая жизнь ещё имеет ценность! Мама… — «Она учила нас с Фредером не наказывать невиновного, учила ставить справедливость выше жажды мести и расчётливого умысла, который должен принести пользу, путём жизни невинного человека». В горле засвербело, Тобиан отвернулся от Джейкоба, Урсулы и Джана, дабы они не увидели его дрожащие губы. — Она приказа убить жителей Козьей Лилии от младенца до старика! — Джексон встряхнул Тобиана за плечи. — Поверь, у неё было такое же равнодушное лицо, с каким она приняла мой смертный приговор. Забудь на несколько минут о матери. Что ты видел на улице?! Как убили Бейли? Ты запомнил, как выглядел его убийца? — Какой-то молодой парень. Он наверняка первый раз оружие держал в руках. Бейли мёртв. Моей матери это не понравится. Она… Если она уничтожила Лилию, чтобы наказать твоих ополченцев и воспользоваться абадонами в войне… Убийц Бейли тоже уничтожит. Или… сразу город. Урсула, пожалуйста, скажи, что письмо было не от Байтера. — От Байтера, — не поддержала его Урсула. — Он общался лично с Уиллом. Уилл не будет врать. Ему хоть поверь. Джан, опасливо заглянув за плотную штору окна, накинул на себя дорожный плащ. — Я съезжу в гости к дядюшке и разузнаю обстановку. Сидите тихо. Свяжитесь с проходящим. Поймёте, что в дом влетят соколы — перемещайтесь прочь. Пожилой слуга наспех запряг двуколку хозяину и сел за вожжи. В дом проникла тишина. С отъездом Джана каждый звук и чих казался раскатом грома. Но за окном проносилась череда криков, Тобиан слышал шаги армейских сапог, грозно шагающих в ряд. Пролетали кареты, на которые люди на улице кричали: «Твари! Убийцы!». Кого-то хватали, неразборчиво вырывая из толпы. — Бейли и королеву неоднократно предупреждали, что Санпава устанет терпеть! Она взорвётся! — всплеснул руками Джексон. — Бейли убили. А теперь что? Королева начнёт убивать каждого, кто желал смерти её наместнику. Это почти всё население. Доверие санпавчан не купишь, его можно только заслужить. — Виноватым будешь ты, — вздохнула Урсула. — Ты пообещал перемирие, но твои люди убили Бейли. Пока они ждали возвращения Джана, винамиатисы барона трезвонили ежеминутно. Родственники и друзья кричали про появления нарядов полиции и военных, про драки, про задержания, про нелепые убийства. Стало известно, что соколы влетают в дома тех, кто так или иначе связан с молодым убийцей и его спутниками. — Раньше я бы сказал, что Огастус захочет крови и мести, но мама будет пытаться его отговорить, — заявил Тобиан. — Нет, мне нельзя верить Афовийским. Против Санпавы — столица. Ближе к вечеру приехал Джан. Проверив надёжность дверей и окон, он собрал вокруг себя Джексона и его друзей, вид барона был мрачен. — Задерживают каждого, кто вызывает подозрение. Пока я ехал к дяде и обратно, людей бросали в кареты Зорких соколов как свиней. На улицах хаос. Убийцу Бейли и его спутников нашли. Их расстреляли, хотя они не сопротивлялись. Офицеры созвали толпу зрителей и обрушили выстрелы. Власть убеждена, что эти мужчины — твои верные товарищи, а, значит, ты, Джексон, отдал им приказ убить Бейли. Сокол обследует все дома. Я успел переговорить с нашими шпионами в рядах полиции: королева в курсе убийства, она собирается отправить в Хаш магов для отлова всех твоих последователей и немедленного их наказания. — Это половина Хаша, — буркнул Тобиан. — Уже расстреляли некоторых недовольных аресту. Я видел из окна дядиного дома, как направили пушку в лоб мужчине, который не захотел подчиняться полиции. Стало быть, Конория разберётся с половиной Хаша. Джексон, Тобиан, спасайтесь. Вам надо уходишь из Хаша. Не сегодня, так завтра наведаются ко мне. Я старательно берёг репутацию человека, не замешанного в политике и равнодушного к твоей фигуре. Но, если соколы будут проверять людей, которые знакомы с убийцей Бейли, а за ними ещё их знакомых, они выйдут на меня. У меня есть все причины ненавидеть зенрутскую монархию и помогать тебе. Я разорившийся барон. В прошлом у меня были имения, рабы. Но долги моего отца оставили меня ни с чем. За спиной только этот дом и старый слуга, бывший раб моей семьи, который после вольной не ушёл, а остался служить мне. Семейные земли перешли в собственность камерутских войск, к чиновникам из столицы. Не опуститься до нищенского существования и сохранить хотя бы этот дом помог мне ты. Джексон, тебе опасно теперь даже в моём доме. Уходи. — Каким я буду отцом, если покину своих детей и свою Санпаву? — отмахнулся недовольно Джексон. — Я останусь в Хаше. Джан, я не буду причинять тебе неудобства, я переберусь к Хасиану. Джан замотал головой и громко, напористо сказал: — Уходи вообще из Хаша! Лучше быть вдалеке от своего народа, чем мертвецом, похороненным на родной земле. Проси Анли Пикмана переместить тебя в другой город или даже в Тенкуни, где пережидала Урсула. Перемещение в Тенкуни будет стоить больших денег, зато надёжнее, что до тебя не доберётся враг. Скорбно-просящее лицо Джана Лофтинского не могло повлиять на суровый взгляд Джексона. Пройдясь по комнате — Тобиан заметил, с какой невыносимой силой Джексон скрывает свою хромоту — он подошёл к серванту и налил себе в бокал вина. — Я не покину Хаш. Начинаются трудные времена. Если я уйду, каждый поймёт, что можно делать, что хочет. И Хаш заслужит огонь. Джан, свяжись с главами отрядов, передай мои слова: не нападать первыми, не лезть на драку, но не унижаться! Не терпеть пощёчин! Вооружаться! Биться за каждого! В комнате, отведённой под винамиатисы, звенели камни. Джан взялся за переговоры с друзьями и родными. Джексон, Урсула и Тобиан сидели тихо как мыши. Не из каждого камня говорил их друг. Приветствие начиналось не с пароля. Сперва без пароля с Джаном болтала его тётушка, потом давний приятель, затем бывший раб, которому Джан дал свободу. Родственники и друзья кричали только о творившемся на улицах безумии, где соколы и присланные проходящими с Конории офицеры чувствуют себя господами и допрашивает даже детей. Спустя час тётушка опять связалась с Джаном, назвала пароль и рассказала, что её дом проверяли соколы, им не нравилось, что она часто подаёт возле храма милостыню одному нищему, разговаривает с ним подолгу, а этот нищий чертыхается в сторону Джейкоба Бейли. По стёклу вести не показывали ничего хорошего. Джексон Марион и его банда разбойников обманула доверие честного Бейли! Чего можно было ещё ожидать? Тобиана не удивило даже, что показали расстрел юноши, оборвавшего жизнь губернатору. Намёк для всех остальных. Ночью спалось плохо. Повсюду казались тени соколов. Тобиан, едва засыпал, видел лик матери. Лицо, сожжённое хворью и шрамами, с застывшей кривой улыбкой. Мама, смотря на своего сына, протянула к нему худые до безобразия руки, с которых капала кровь. Она схватила его за щёки и расцарапала. «Теперь это твоя кровь. Теперь это твоя кровь», — повторяла Эмбер. Он содрогнулся и почувствовал пот на лице. Всего лишь сон. На соседних креслах сидели Джексон и Урсула, безнадёжно пытаясь подремать. — К Андеру Хасиану вторглись соколы! — Джан распахнул двери комнаты. — Они проверяли все щели и допрашивали всех его рабов! Соколы заставили Андера, его жену и их детей, — представляете, детей! — связаться по винамиатисам с друзьями. Кто им ответит и о чём будет идти разговор хотели знать столичные ублюдки. Андер и его дети тоже под подозрением, хотя у них триста рабов, которых Хасианы не спешат освобождать! Джексон, ты не можешь больше прикрываться городскими бедняками и крестьянами. Конория знает, что тебе служат влиятельные и богатые люди Санпавы. Тебе нельзя прятаться ни у бедняка, ни у рабовладельца, который для создания о себе ужасной очерняющей легенды, пробудит ошейник на своём рабе. Зови проходящего и уходи прямо сейчас и здесь. Урсулу и Тобиана тоже возьми. Джексон приподнял спину от мягкого кресла. — Меня же возненавидят санпавчане, если я брошу их. — Ты будешь с ними, — робко сказала Урсула. — Они услышат твои слова через твоих друзей. У тебя больше дюжины винамиатисов, каждый твой соратник имеет сеть связей. Ты можешь быть с Санпавой даже за её пределами. Что в доме Джана, что в другом городе ты всё равно будешь сидеть и не выйдешь на улицу к своим людям. Спрячься. Понимаю, стыдно. Но ты не воин, ты командир. Ты повелеваешь, а не сражаешься. Отдай последние наставления и уходи. Я тоже уйду. И приду, когда меня позовут. И Тобиан… — Джексон уйдёт, а я остаюсь! — воскликнул Тобиан. — Джексон уязвим, у него после пыток Тимбера Рэдликса уже не то здоровье. Он не сможет спрятаться и даже быстро добежать до винамиатиса нашего проходящего Пикмана. Я служил в Зорком соколе и знаю их секреты, смогу в толпе отличить простого человека от шпиона. Вам нужны такие люди, как я. Я буду твоим представителем. Бонтину Бесфамильному осталось жить месяц, зелья закончатся и мне придётся стать Тобианом. Ты правду сказал, что люди могут поверить, будто всего лишь я поссорился с мамой и убежал из дворца. Дай доказать, что меня держит при тебе ненависть к крови, которая проливается в Санпаве. Или, Джексон, найди моего донора и вырви у него ещё клок волос. Тогда Бонтин Бесфамильный задержится на земле. Джексон с шумом выдохнул воздух: — Убедили. Урсула, мы с тобой переждём в Намириане, в столице Тенкуни есть возможность следить за вестями Санпавы через газеты и стёкла. Тобиан, — он взял его за локоть, — а ты береги себя, мой герой. — Я не герой, а простой человек, ищущий проблем на одно место, — насмешливо возразил Тобиан. — Стану героем, когда убью Афовийских. — У каждого своя мера геройства. Прославленному рыцарю, чтобы стать героем, нужно победить дракона. Оголодавшей крестьянке в лютую зиму — отдать свой хлеб более голодному. «Кэлин», — с тоской вспомнил Тобиан женщину, которую знал всего один день. С уходом Джексона и Урсулы легче не стало. Тобиан перебрался в комнату к слуге Джана, чтобы иметь возможность сбежать через задний ход, если нагрянут военные или соколы. Он боялся разговаривать лишний раз с Джаном и прихлопывал каждую залетевшую муху в дом. За обликом мелкой мошки мог прятаться маг-оборотень или она могла быть шептуном у насекомовещателя. Джан, навещая дядюшек и тетушек, возвращался с не радостными новости. Со столицы пригнали военных, вызвали магов, как присягнувших Зенруту, так и наёмников, с проходящим прибыл сам глава зоркого сокола Джиор Сейер. На улицах не скончался отлов людей, схватывали всех, кто когда-то выражал симпатию к Мариону и призывал воевать с Бейли и конорским правительством. Пока Джан прогуливался, заходя в лавки, в пекарни, в аптеку за лекарством для родственника, перед ним полицейские истязали розгами и штыками строптивых. У аптеки застрелили девочку, которая осталась на месте, когда все бросились бежать при завязавшейся драке. Днем Первый стрелковый батальон солдат и офицеров, состоящий из санпавчан, неожиданно отказался подчиняться начальству и арестовывать несколько семей, забаррикадировавшихся в своём переулке. За ними на сторону Мариона перешёл Четвёртый стрелковый батальон. Охранники открыли двери и выпустили из тюрем задержанных ночью людей. — Вооружайтесь. Мы больше не может сидеть в своих дома», — сказал Джексон из Намириана. Джан через винамиатисы, через тайные письма, через своего слугу разнес его слова по приближенным. Сидеть не получалось, за неповиновение одного прохожего стреляли в мимоидущих людей, за молчание на вопрос «назови имена и адреса командиров вашей гвардии» из дома в тюрьму увозили всё семейство. Люди Джексона, работающие в полиции, сообщали про зверства в застенках. — Королева и герцог собрались нас уничтожить! — закричал Джан. — Она хочет уничтожить Санпаву, — несмело произнёс Тобиан, устало потирая виски. — А я верил ей, дарил даже после казни Мариона вторую надежду. Мама не простит убийство своего человека Джейкоба Бейли. В нашей семье никто не отличается добродетельностью и честностью. Наш род проклят, он произошёл от одной из ветвей Йосема Окровавленного. И Фредер из их числа… За поиски всех зачинщиков восстаний взялся центр, а это означает одно: мать и дядя остановятся, когда Марион и все его приближенные сдадутся, или когда исчезнет город. Второе можно осуществить, а первое нет. Опять спалось плохо. Тобиан мучал вопрос: что будет дальше? Вот переживут они аресты и убийства, выстоит Санпава и в скорой битве абадон, но её никто не оставит в покое. А время, когда исчезнет последняя склянка с зельем, всё ближе. Как заявить о своей жизни, как показать клеймо на животе, чтобы ему поверили? Он настолько сросся с Бонтином, что Тобиан и Исали казались призраками другого, погибшего мира. В Бонтине была родная душа, настоящая правда: Бонтин не озорной сорванец, Бонтин не противный мальчишка, обожающий ругаться и спорить, Бонтин — враг своей семьи и страны, изгнанник и отщепенец по праву рождения, Бонтин — неутомимый искатель справедливости, которую не найдёт в этой жизни. Разбудила Тобиана стрельба. В соседнем квартале опять кто-то столкнулся. — Я пройдусь по городу. Утомительно сидеть и ничего не делать, — Тобиан надел плотную куртку и цилиндр. — Тебя заметят — ты не спасешься, не убежишь, — предостерёг его Джан. — До конца жизни я не смогу быть в бегах. Меня поймают, чувствую. Когда-нибудь этот день настанет. Джан, если не вернусь, не ищи. Я буду предельно осторожен, но замечу за собой след, то не стану приводить ищеек к тебе. По соседней улице шла колонна вооружённых солдат. Штык, револьвер в кобуре, связывающий винамиатис на шее, чёрный винамиатис (в противниках полно рабов). С солдатами идут маги, которые не скрывают свои знаки. Белая спираль, символизирующая воздух. Голубая капля. Алая лапа огня. Коричневый камень. На большом тротуаре Тобиан увидел старых знакомых, с которыми работал в Зорком соколе. Мужчины курили папиросы возле ресторана, женщины шептались и посмеивались, прикрывая улыбки веером. Тобиан знал даже их семьи, пожилых отцов и матерей, малюсеньких детей. И пока их старики отдыхали на кресле качалке, детвора шумела в детской, родители готовились убивать. Кто все эти люди? Что заставляет их убивать свой народ? Тобиан готов был разразится проклятьями. Постойте, он же сам выполнял их работу полгода назад и считал, что служит своему народу, своей стране. А кровь, насилие, слезы — жестокая плата за спокойствие большинства. Ему пророчили блистательную службу, и Тобиан почти сам был согласен принять присягу, из агента вылезти в полноправные члены Зоркого сокола и служить Зенруту, пока не состарится. На стене дома приклеены портреты санпавских врагов — Джексон Марион, Бонтин Бесфамильный, Урсула Фарар и многие-многие другие. За них назначена большая награда, красными буквами пестрит надпись. Она больше для полицейских, чтобы не забывали, как выглядят их противники, чем для санпавчан. Преданные люди не сдадут своего правителя, была бы у них хоть капля сомнения — давно бы Джексона Мариона пригнали на суд. На краю стены висела бумага с лицом рыжего молодого человека. Имя — Эйтан. Вышли же за след, собаки! Тобиан не раз был Эйтаном, притворяясь бедным путником, когда передвигался из города в город Санпавы, сберегая драгоценное зелье с Бонтином. Где-то оступился! Теперь с этим лицом ему нельзя разгуливать по улицам. Он услышал взрывы, за которыми пронеслась человеческие крики и, показалось, над крышами поднялся магический огонь. Не увидеть, что случилось, Тобиан не мог. Его всегда притягивало всё необычное и ужасное, на потаённом уровне было заложено желание стать участником этой истории. Он прошёл на другую улицу. На середине дороги лежали раненые изуродованные взрывом люди, на них упали трупы, от одежды шёл огонь. — Что произошло? — спросил Тобиана у мужчины в толпе. — Он выставил ружье на солдат, — мужчина показал на оторванную руку, что лежала среди мёртвых тел. Командир быстро кивнул на определённых людей, солдаты двинулись к ним. Санпавчане бросились бы в бой — Тобиан прочитал по их взволнованных лицах — но людей смутил маг огня, что окружил себя и своего командира пламенем. — Отпустите меня! Отпустите, императоры проклятые! — по ушам вдарил знакомый голос. Два жилистых крепких солдата взяли за руки и потащили Лию Фрай, не обращая внимания, что по земле волокутся её окровавленные, перебитые от пуль ноги. Пронёсся звук выстрела, и огненный маг замертво упал на землю. — Да! Убьём их! Дьяволы нам не страшны! — завопили санпавчане и побежали с ружьями и палками на солдат. Завертелась драка, которая разбавлялась свистом пуль и мёртвыми падающими телами. Надо уходить, он достаточно посмотрел. В парке было тихо. Кусты и цветы были окутаны бело-розовой дымкой. Запах пионов нежно щекотал нос, вишня распустила маленькие цветочки. Тобиан опустился к фонтану, изображённому в форме прелестной водной нимфы. Мать, ведает ли она о разрастающихся уличных сражениях в Хаше? Она ли отдаёт приказы санпавским командирам? Как бы хотелось верить, что Эмбер Афовийская ничего не знает. Огастус отправил отдохнуть её на пляж Сипинского океана, убедив, что в Санпаве изредка вспыхивают обыкновенные драки. Нельзя быть таким наивным. Нельзя. Ещё казнь Мариона должна была отнять у Тобиана все надежды на возрождение его матери. Эмбер придумала, как расправиться с Козьей Лилией. Её не коснётся Хаш? До него ей проще дотянуть свои прелестные ручки. Тем более, когда в городе прячется такая лакомая добыча — Джексон Марион. Эмбер была равнодушна к его судьбе, когда он был заговорщиком и бунтовщиком, теперь же она разделит чувства Огастуса, примет его волю, что Марион — главное зло на планете. А Тобиан — приспешник сея зла. Сегодня ночью нельзя засыпать. В Хаше разгорится стихия. — Поднимись и покажи лицо. Ты кто такой? — произнёс мужской голос над головой. Покосив взгляд, Тобиан увидел солдатские сапоги. Что же делать? Физиономия Эйтана на всех листовках, рыжие кучерявые волосы тут же бросятся в глаза. Наверняка у солдата револьвер, не убежишь, не закусив пулей. — Покажи лицо! — повторилась команда. Тобиан встал со скамьи фонтана и повернулся к солдату, посмотрев на него голубыми глазами. — Сними шляпу! Как тебя зовут? — Генри Вернель, — Тобиан убрал с головы шляпу и взмахнул светлыми родными волосами. — Документы есть? — Дома оставил, — он продолжал смотрел на солдата глазами принца. Военный не узнавал сына своей королевы. Тобиан, скрывая поступающий смех, впервые радовался, что его настоящее лицо ничего не значит. Для солдата, который редко смотрит стекло, не встречал лично Фредера и ни коим образом не связывает лицо принца, облачённого в шёлк, с простым прохожим, — голубоглазый незнакомец казался самым заурядным человеком. — Пройдём со мной, Вернель, — потребовал солдат и пихнул вперёд юношу с лицом кронпринца. — Это мой внук, фанин-солдат! Он ждал меня с рынка! На дряблых ногах к Тобиану подбежала, опираясь на трость, высушенная старушонка и взяла его за руку. — Мой мальчик просто ждал меня, свою бабушку. Он искупался в фонтане? За что вы его арестовываете? Если он виноват, я сама его накажу, уши все оторву! Пожалуйста, можно моему мальчику Генри пойти домой? Старушка жалобными глазами, почти щенячье уставилась на солдата. — Я вам булку подарю, — достала она из сумки свежевыпеченную булочку, от которой пахло вареньем. — Генри будет самым послушным мальчиком! Отпустите его! Солдат стыдливо потупился, когда старуха худыми пальцами положила в его сильную руку маленькую булочку. — Идите домой. Вижу, фанин просто гулял по парку. Старуха вручила Тобиану сумку и тростью толкнула в спину. — Домой, негодник. Противный мальчишка! Она толкала его палкой, пока они не скрылись с поля зрения солдата, и молча провожала из парка. Только за ними осталась железный забор, покрытый росписями из жизни богов, старуха протянула Тобиану булочку. — Иди домой. Не попадайся больше им. — Как мне вас благодарить, бабушка?! — Тобиан поцеловал её сморщенную ладонь. — Выживи, — старушка приняла гордую былую осанку. — Санпава будет сражаться. Выживи. — Как ваше имя? Я отблагодарю вас! Я должен знать, как вас зовут. — Санпавчанка, — улыбнулась она.***
Три часа Тобиан блуждал по закоулкам Хаша, отрываясь от возможного за ним следа, пока не осмелел, чтобы явиться на квартиру к Джану. В зеркале на него спасительными глазами смотрел лик принца Афовийского. — Я и Эйтаном теперь не могу быть! Провал! — закричал он. — Больше не покидай дом, — сказал Джан. Вечер Тобиан, Лофтинский и слуга барона провели с заряжёнными ружьями подле руки. После дневных стычек и арестов наступила странная тишина. Солдаты не зверствовали, задержания были редкими, не слышались взрывы и выстрелы. Отряды военных проходили мимо горожан без особого интереса к ним. Тщетно Джан пытался выудить у своих друзей через винамиатис осколки важных сведений: никто ничего не знал. Не нравилось Тобиану затишье, ох как не нравилось. С пришествием сумерек Джану рассказали, что некоторые дома в городе помечены солдатами красной краской. — Люди будут биться, — донёс Джан. Владельцы лавок, что были в соседних домах, накрепко заперли двери и заколотили ставни. Ночь напустила промозглый зловещий туман, тучи скрыли тонкий кусок растущей луны. Никто не зажигал фонари, город съел мрак. Только слышно было бряцание брони и оружия патрулей. Тобиан из щели между шторами считал военных. Если днём проходило по пять-шесть человек, изредка сменяясь большим взводом, то ночь встречала по двадцать вооружённых человек в одной группе. Джан жил в тихом и богатом квартале, он мог лишь представлять, что означают вновь раздавшиеся взрывы, которые пробирали его до мурашек. — Отойди! Засекут же! — кричал он на Тобиана, прилипшего к окну. — Горят дома, — произнёс Тобиан. — Я вижу столбы пламени, они из разных концов города. В свете яркого огня выглянувшая из облаков луна показалась багряно-кровавым серпом. В кабинете Джана задребезжали винамиатисы многочисленных друзей, родственников, простых приятелей и братьев по оружию. И стало всё понятно. Прикрываясь ночной теменью, военные начали погром. Они врываются в отмеченные дома и убивают его хозяев. Это не захват марионовских поклонников. Это операция по уничтожению и зачистке. Мужчин и женщин расстреливают из ружей, пытающих сбежать — добивают кирпичами. Какие-то дома взяли в кольцо — из них доносятся крики и мольбы прекратить пытки. Приятель Джана видел, как под его окнами бежит женщина, её заваливают двое солдат и насилуют на глазах у детей. — Какие они выставляют требования? — кричал Джан. — Требований нет. Они просто убивают нас! «И за Хашем стоит моя мать?» — содрогнулся Тобиан. Пусть она спит сейчас крепким сном, не зная, какой ужас учинило её командование в Санпаве. Из нового винамиатиса раздалось: по городу шагает министр Лендарский во главе с офицерами-магами. «Когда же Афовийские сгорят в огне?» — Тобиан взмолился в нарастающей ненависти. Джан, отбросив пароли и условные знаки, расспрашивал у знакомых все подробности, лишь умалчивая про Джексона Мариона ради сохранения их и своей жизни. Расстреливают улица за улицей. Маги не церемонятся: их камни разрушают дома, воды затапливают разбегающихся санпавчан, воздуховики ударом об землю превращают головы мужчин в кровавое месиво, летуны ищут затаившихся партизан с неба. Под окнами Джана бежали толпы женщин и маленьких детей, стучась в каждый дом. Сосед по другой стороне улицы отворил дверь и пустил к себе беглецов. Через три минуты прибыл отряд солдат с двумя магами. Прозвучала команда сдаться и вывести укрывшихся. — Мой дом это кров для беззащитных детей! — закричал сосед, пожилой композитор. Ему не дали вторую попытку. Земельник лихим движением руки превратил каменный дом в руины. — Под диван прячьтесь! — крикнул Джан, закрывая голову старому слуге. Тобиан лишь заткнул пальцами уши, дабы его не оглушила волна взрыва. И, слушая проклятия Джана, подполз к окошку. Старик-композитор валялся на дороге и шевелил рукой. Чудо, как он выжил! Чудо продолжалось недолго. Солдат добил его прикладом ружья по голове. — Нужен Анли Пикман! И Джексон должен знать, что его город уничтожают! — Тобиан побежал за связующим камнем. Если за бойню взялись маги, Хаш обречён. Толпе, пусть и вооружённых, и закалённых санпавчан, не победить. На памяти оставалось Зимнее восстание в Конории, восстание в Хаше, когда Тобиан отпустил пятьсот рабов и каторжан. Стоило призвать на помощь магов, и самая мощная человеческая хватка оказывалась детским маханием кулаком перед носом у великана. Не сразить врага, так спасти тех, кого можно. Нужен проходящий. Голос Тобиан застал Джексона в кровати. — Они, казалось бы, уничтожают всех без разбору! — рассказывал Тобиан. — Но прежде всего отмечены дома с лояльными тебе людьми. А там уже убивают всех, кто попадётся под пушку — членов семьи, соседей, случайных людей. Санпавчане вышли воевать. Ты же знаешь, они не протянут… Что делать, Джексон? — Падший Агасфер! Дьявол! — в гневе выпалил Джексон. — Урсула, поднимайся! — застучал он по двери. Винамиатис Анли принеси мне! Джан плотно закрыл окно, слуга с оружием стоял у двери, Тобиан слушал крики и брань Джексона на другом конце камня. — Анли, Анли, проснись ради всех проклятых богов! Серина, позови своего мужа! Да, чрезвычайная важность! Мне плевать, что середина ночи! Быстрее к нему тащись! Анли, перемести меня и Урсулу в Санпаву, мне позарез нужна твоя помощь. Будешь спасать людей, в первую очередь женщин и детей. Столичное командование объявило городу и моим людям смерть! Я знаю, что это опасно для твоей жизни! Ты сам подписал со мной этот контракт, не знал, что будешь под пулями пролетать?! Я заплачу тебе за каждое перемещение! Я понимаю, сколько это стоит! Что ты говоришь? Как я тебе сейчас заплачу, когда я спрятан в разваливающейся хижине в другой стране, а в моём городе резня?! Клянусь, я заплачу тебе за каждое перемещение и за каждого человека, которого ты вытащишь! Худший друг — маг-наёмник. Он верен тебе, пока ты платишь. Заканчиваются деньги, он ищет других хозяев, которыми могут стать в том числе и твои враги. Мерзким чувством отдались старые поговорки. Тобиан вздёрнул головой. Не время думать о совести наёмников. У зенрутских магических офицеров её никогда не было. Винамиатисы-замки в Санпаве были запрещены после неудачной казни Джексона Мариона, проходящий без труда показался в доме. Джексон явился в лёгкой белой рубашке и коричневых брюках, Урсула была в синем шёлком платье, на поясе звенели бутылочки с магическими зельями. — Вот дрянь! — посмотрел Джексон на Тобиана без скрывающего зелья. — Дрянь! — выругался он после нескольких минут наблюдения за отголосками взрывов и красного от огня неба. — Тихие деньки в Тенкуни закончились? Я помогу городу. Всё, как вы прикажете, — спокойно и уверено сказала Урсула. — Джексон, только ты возвращайся в Тенкуни и пережди атаку в безопасности. — Я не смогу оценивать обстановку в Тенкуни через чужие винамиатисы. У Джана в доме я хотя бы сам слышу, что происходит, и мои слова не переврут третьи и четвёртые посыльные. В Тенкуни остаться — я просил тебя! Думаешь, почему военные жгут дома? Они хотят выкурить тебя, мага воды! На лице Урсулы отразилось неподдельная грусть. — Даже и так, я не буду прятаться под крепкими стенами, когда слышу, как взрывами и огнём забирают чьи-то жизни. Год назад я руководила зачисткой, я сделала ужасный выбор. Буду прятаться — этот выбор ничем не праведнее. — Урсула, — Джан бросил ей револьвер, — армия столицы это армия Фредера, твоего господина. — Мой Фредер не стоит над армией головорезов. Тобиан, смени лицо, не перед кем красоваться. — Так и лицо Эйтана висит на всех стенах и столбах. — Анли, перемещай меня! — скомандовала Урсула. — Второе перемещение за ночь, — проходящий загнул пальцы и хитро уставился на Джексона. — Постой! — бросился к нему Тобиан, но не успел. Пикман испарился. — Ты куда собрался?! — вскипел Джексон. — Как куда? На улицы! В город! Я же не выдержу в ожидании спасения или нашего конца! — Вас обоих не должно быть в Хаше! — Джан стукнул кулаком Тобиана и Джексона по затылкам. — Один из вас беглый принц, предавший семью. Второй — враг королевства. Тобиан ещё может подраться. А ты, Джексон, чем полезен сейчас? Твой голос я не передам винамиатисом, он может прослушиваться. Для боя ты беспалый калека. Сдаться что ли сможешь на требование прекратить резню? Ружьё в руках Джексона затряслось. — Не исключаю. — Ты не сдашься, — голос Тобиана задрожал. — Я не пойду второй раз на эшафот вместо тебя. Ты забудешь мою жертву и жертвы всех этих людей, которые умирают в горящем городе с твоим именем в сердце? Твоя жизнь — самая главная ценность Санпавы. — Её народ — ценность Санпавы, — ухмыляясь, произнёс Джексон. — Исчезнет нужна называться вождём народа, если народ уничтожат. Что моя жизнь против миллиона драгоценностей? Тобиан, ты выжил, пройдя и рабство, и восстание, и эшафот не для того, чтобы защищать меня. И не для того, чтобы служить своего брату. Пропустив через уши очередной взрыв, Тобиан сказал: — Я хочу сражаться. Для этого я был рождён — для постоянных битв. Я дрался, когда ещё не умел ходить. Я чахну без сражений. Почему я стал агентом Зоркого сокола, почему я присоединился к тебе? Почему я помогал тебе не как Джан шпионскими сведениями, а шёл прямо к врагам? Вкус жизни сладок, когда висишь на волоске от смерти! Там моё место — стоять прижатым спина к спине с незнакомцем и оборонять дорогое для нас место, дело, людей. — Ты не отпустишь меня, я не отпущу тебя, на этом сказ окончен, — ответил Джексон. Со стороны моста загрохотал взрыв и Тобиан увидел, как водный столб вознёсся в небо. Раздались хлопки, засияли огненные шары. Кажется, Подарочный мост над Сквожд взорван. Либо военные прервали людям дорожку к отступлению, либо Урсула на немного попыталась задержать врагов. Она — сильный маг, но насколько её хватит? — Джексон, почему ты не можешь нанять ещё магов? На Зимнее восстание ты нашёл сто добровольцев. Джексон вздохнул: Я истратил почти средства. Все свои и чужие, полученные лихоимством. Есть кое-какие припасы в Тенкуни, у тёти с дядей, но я их храню на самое исключительное дело.Я смог нанять только одного мага. Проходящий нужнее хорошего воина. Эти маги всегда дорого обходятся, а за перемещения на такие большие расстояния, на перемещения во время войны и боёв плати в пять раз больше. Моя деятельность незаконна — за это тоже плати. Я на Зимнем восстании оттачивал мастерство тенкунских заговорщиков — плати за свою дерзость против господствующей Тенкуни. В том и беда, что маги Зимнего восстания не были наёмниками. У меня бы не хватило на всех наёмников денег. И если бы деньги нашлись, Тенкуни не одолжила бы мне магов, Зенрут во главе с Эмбер и Огастусом — её лучший партнёр. Жоао Афовийский жил в тени, пока его из дремоты не достал Раун Эйдин, про его отношение к магии не было известно. А Эйдин, уважающий магов за победу в Анзорской войне, полагал, что в мирное время манаровское государство должно развиваться самостоятельно. Я был вынужден искать добровольцев, которые пошли против воли своего государства, зная, что поражение на манаровском восстании пророчит им смерть на родине. Старейшины пытались приговорить своих магов к смерти не за восстание, как все говорят. Что за чушь! Каждый год тенкунские маги куют победы на чужих войнах и за чужих королей. Магов наказали за мятеж против Братства и Тенкуни. — Вы с Эйдином думали, что ваша победа над Эмбер приведёт новое правительство к вражде с Тенкуни, которая обеспечивает Зенрут всем: воинами, телохранителями, шпионами, наёмниками для внутренней защиты городов, целителями, заряжателями винамиатисов, зельями для таких как я? — Мы надеялись на дипломатическую победу. Несмотря на вековую религиозную ненависть к Камеруту, Тенкуни не бросает его и живёт на его деньги. Уши заложило от протяжного свиста. — Почему ты так любишь Санпаву? Твоё место, как мага, в Тенкуни. — Я вырос здесь, — Джексон растянул рот в улыбке и многозначно взглянул на Тобиана. — Моя мама была целительницей, отец превращателем. Мама водила меня по больницам и показывала мне боль, страдания в человеческих глазах, я слушал мольбы нищих, которые готовы были продать себя, чтобы оплатить дорогое лечение умирающему родственнику, я видел счастливого выздоровевшего пациента, у которого не осталось других бед после исцеления. С отцом я проводил меньше времени. Он пропадал на границе, выдавая себя за камерутчанина. От отца я набрался хитрости и понял, что зло тоже может быть полезным. Родители погибли за своим призванием: отца разоблачили и казнили камерутским трибуналом, а через две шестицы мама умерла от заразы, что передалась ей от пациента. Мои тётя и дядя были простыми зверовещателем и рыбовещательницей, и меня пытались воспитать для жизни, далёкой от бед. Но я, живя в цветущей Тенкуни, не мог забыть про разоряющуюся никому не нужную Санпаву. Я не выбирал свой дом — дом выбрал меня. В комнату переместились Урсула и Пикман. Проходящий тяжело дышал, по щеке Урсулы из пореза сочилась кровь, синее платье стало чёрным от копоти и грязи. — Это игра на выживание, — она перевела дух. — Военные не слушают просьб сдаться. Им отдан приказ не арестовать твоих последователей, а убить на месте. Джексон, я такого ещё не видела. Джексон приложил ко лбу стакан холодной воды. Дрожь ещё не покинула его руки и, похоже, переходила к ногам. Но Джексон стойко стоял, не пытаясь удержаться за стену или шкаф. — Если я сдамся, они остановятся? — Не думаю. Умоляю, вернись в Тенкуни! Джексон взглянул на неё обиженными глазами: — Ты плохо меня знаешь. — У тебя нет боевой магии, чтобы постоять за город! — отчаянно воскликнула Урсула. — Я не воин, но я маг. Я не солдат, но я отец, который не бросает своих детей. Стрельба не замолкала, гарь от огня проникала и к Джану. — Урсула, вы поболтали? — внезапно выкрикнул Тобиан, резко оборвав затянувшееся молчание. — Ты возвращаешься на улицы? Я иду с тобой. Хотя бы помогу эвакуировать людей. Хотя бы своим телом и лицом Бонтина прикрою ребёнка от смерти. Не отговаривай, пожалуйста, мы едва помирились. Урсула, ты быстро можешь стать моим врагом. За считанные мгновения Тобиан достал из кармана зелья Бонтина и осушил до дна. — Тобиан, ты уверен, что хочешь этого? — вздохнула Урсула. — Хочу. И хочу ещё, чтобы Джексон, как говорится, остался в тылу. Джексон недовольно кивнул. Пикман ухватил Тобиана за рубашку, тот уже был готов: одет в простую рубашку, на поясе револьвер и нож, в кармане второе зелье Бонтина. Ощутив пальцы проходящего, Тобиан закрыл глаза и услышал голос Джексона: — Джан, прикажи открыть все конюшни. Они очутились на Стальной улице, Тобиан сразу узнал памятник столяру, который сейчас лежал на землю с оторванной взрывом головой. Душный воздух заполонил улицу, горел соседний дом. Но дым и огонь были ещё пустяками. — Пригнись! — закричала Урсула. За углом пронеслись выстрелы. Выбежала группа людей. По их одежде Тобиан понял — санпавчане. На них шла колонна солдат и офицеров с ружьями. Урсула положила руки на брусчатку и зажмурилась. Дрожь, странное шевеление — заколотилась сама земля. Канализационные воды обрушились на военных. «Уничтожай их! — взмолился Тобиан. Урсула напала только на шестерых человек, что были в солдатской форме, подхватила их и принялась бить о стену. Внезапно лёд сковал её воду. Не солдат, маг, облачённый в его форму! Урсула ударила третьей волной. Лёд и вода схлестнулись. От бросающейся на врага воды отделилось щупальце и обрушилось на колонну. — Вперёд! — санпавчане ощутили уверенность и бросились на врага. Пока Урсула боролась с магами, санпавчане ножами и револьверами атаковали манаровских военных. — Прячемся! — внезапно завизжал Пикман. Он схватил Тобиана и Урсула за секунду до появления сметающей всё на своём пути огненной реки. Новая улица, Старческая, оказалась шире. В просвете между домов затесался храм Никиниаса и Фании. Над храмом витал ночной туман. Облака стянулись полукругом над статуей Близнецов, которые протягивали руки к небесам, стоя на одной ноге на круглой крыше рядом с барабаном. Храм не был большим по меркам Конории, но поднимались на высоту третьего этажа. Выстроенный из чёрного мраморного камня, он был красив днём и страшен ночью. Их храма были слышны молитвы, громкие слова о помощи, в основном женские и детские. На Старческой улице ещё сильнее слышны выстрелы, взрывы и ярче горят дома. — Возле углового дома был огневик. Вы не переживёте этот день, — печально заявил Пикман. Они спрятались между домом и брошенными перекинутыми каретами. На перекрёстке с запада по Таинственной улицы шли военные, с востока их встречала толпа санпавчан. Военные остановились, санпавчане всё шли и шли. Тобиан слушал их шаги и не мог сообразить, сколько же людей там. Сто, тысяча, пара тысяч? Шаги горожан отдавались маршем военной роты. — Именем королевы приказываю опустить оружие! — раздался голос Лендарского. — А вы опустите своё оружие, если мы вас послушаем? — ещё один небезызвестный голос. Толпу санпачан возглавлял Андер Хасиан. С ним были как мужчины, так и женщины, люди зрелые и юные, в дорогих тканях и рваных холстинах. Возле самого Хасиана стояли люди, которые Тобиану были знакомы на первый взгляд. Попробуй разглядеть их лица в укрытии, ночью, освещаемой лишь фонарями и тонким полумесяцем, который и то норовит исчезнуть за тучи! Тобиан внимательно вгляделся и едва не охнул вслух. С Хасианом кроме горожан были его рабы. Бывшие рабы, у которых отсутствовал ошейник. Когда он дал им свободу? Хасиан же надеялся на компенсацию со стороны Камерута. — Где ваш вождь? — прохрипел Лендарский. — Вы ждёте, что мы отдадим вам Мариона в обмен на жизнь наших жён и детей? — раздражённо спросил Хасиан. — И вы оставите нас в покое? Так всё будет? Оглянитесь, за мной тысячи людей. Они все здесь защищают Мариона? Они хотят спасти себя и жизни своих семей! Мне плевать, где Марион. Я хочу жить на своей земле. На земле, на которой рождались и работали мои предки и предки моих предков, я не хочу быть рабом Конории. Где была ваша власть, когда в Санпаве деревнями умирали от голода? До обнаружения сероземельника Зенрут не защищал нас от насилия и издевательств камерутских солдат. А как нашли камушек, так сразу стали доить с нас соки. Марион вывел Санпаву из забытья, дал мне и многим моим друзьям дорогу в люди, наказал воров, которые со своих постов насмехались над нашими страданиями. Чем Эмбер видит для себя Санпаву? Колонией. Отхожим местом. Военным театром. Мы готовы уйти под крыло хоть Ишируту, хоть Камеруту, лишь бы жить как люди. Земля трёх хозяев. Чёрт, как ужасно звучит! Мы — хозяева Санпавы. Лендарский, уходите из наших городов, дайте нам решать судьбу своей земли. И мы подумаем, повернуться ли спиной к Камеруту и Ишируту. — Сдайся! — отрапортовал Лендарский. — Первые двести человек, что стоят за мной, это мои вчерашние рабы. Я вчера снял с них ошейники, чтобы вы сегодня надели на них новые? Я освободил их, чтобы они могли сражаться как люди за свой дом. Они не бегут в чужие города и провинции, они хотят жить здесь. Вы им мешаете. — Стреляйте! И маги воздуха, огня и воды бросились в атаку. Полегла первая волна людей, потом вторая, третья. Санпавчане бежали по трупам, прыгали с крыш, вылезали из люков, нападали со спины. Как солдаты, взятые в кольцо, у них был выбор — позорно сдаться и умереть в плену врага или биться до последнего, если не победить, то захватить на тот свет побольше людей неприятеля. — Анли, в храме Близнецов заперлись люди! Мне сообщили, к ним идут военные! Ты им нужен! — закричал винамиатис Пикмана голосом Мариона. — Урсула с тобой? Оставьте улицы, идите к храму! Триста, а то и больше человек ждут спасения! — Триста человек… У Джексона не найдётся денег на оплату моих стараний. Братство меня убьёт! — взвыл Пикман. И ворчливый маг прижал к себе Тобиан и Урсулу. Тобиан ожидал, что маг переместится с ним в храм. Но Пикман остался на месте. — Я не смог попасть в храм. На нём замки! — Урсула, найди замки, — сказал Тобиан. — Они не могут быть далеко, иначе и ты, и маги не смогли бы использовать свои силы. Он помчался к людям, прогоняя так и хлещущие в сознание неприятные мысли. В храме, куда бегут люди в поисках защиты богов, в поисках крова, в надежде, что самый лютый враг не осмелится тронуть святое место, стоят замки. Не шестицу, не месяц назад их установили, запрещая при этом горожанам оберегать жилища от магических воров. Буквально на днях. Или даже сегодня, когда предчувствуя беду сотни женщин и мужчин, взяв в охапку детей, бежали спасаться. Вряд ли в храме Никиниаса и Фании будут прятаться Марион и его товарищи, а какие показания можно взять с грудных детей? Храм — ещё одна цель для военных. Тобиан вбежал в храм. Чёрный внешний кирпич скрывал яркое великолепие храма. На сводчатом потолке аметистового цвета сияли блестящие звёзды, которые при повороте головы наблюдателя, меняли цвета и сверкали, словно окрашенные лучами тысяч солнц. Золотистые мраморные феи, лесные девы и сказочные герои стояли на колоннах и улыбчиво смотрели на возвышающие статуи Брата и Сестры Близнецов. Витражные окна в разноцветной мозаике, в узоре которой можно разглядеть времена года и двенадцать месяцев. — Священники, строители есть? — спросил Тобиан. — Кто-нибудь вчера или сегодня видел странных людей поблизости у храма или внутри помещения? Замечали новые предметы? Храм обложили замками. Их нам нужно снять, чтобы выбраться. Найдите хотя бы один винамиатис и разбейте его. Без одного из четырёх камней замóк не создастся! — Мы в храме! Нас не должны убить! — закричала женщина. — Дорогуша, храм веками был открыт для магов и манаров, а этой ночью на нем замки. С чего бы? Ваши мужья и братья не отдавали бы свои жизни, если бы военные считали храм неприступной крепостью! Маги напомнили о себе неожиданно. Зашатались стены, с крыши посыпалась штукатурка. Кое-кто из людей потерял равновесие. — Умелый маг стреляет на расстоянии до двух миль, а то и три возьмёт. Вас выдержат стены? Нет! До Тобиана доносились выстрелы ружей. То стреляли живучие санпавчане. Разносились новые голоса, полные сил, спешащие на бой. Из открытой двери Тобиан только и видел вспышки света, летающих магов и бомбы, что кидали в них санпавчане. Они в темноте находили магов. Не было нужды даже вглядываться в форму и искать глазами маленький значок — Тобиан, Урсула, Марион научили их как по мимике, по движению и позе отделять мага от манаровского офицера. Горящие мужчины вставали и из последний сил стреляли в мага. Один безумец, держащий в руке бомбу, побежал в строй противника, так и взорвался, унося за собой врага. А маги превращали толстую брусчатку в пыль, дома в кирпичи, людей в пепел. Не колдуны, а столичные манаровские капитаны давали приказ кому и куда атаковать. Вот только шёл к ним на смерть весь Хаш. За спинами людей руинами лежали дома, от фонтанов, памятников, мелких лавок осталось одно название. Тобиан увидел Урсулу. Выпорхнув птицей из двери покорёженного дома, она взлетела на крышу храма. Тобиан не удержался и выбежал. Он едва заметил, как Урсула водой оторвала руку Фании, к его ногам упал белый камень. Замóк. Оглушительный свист сбил Тобиана с ног. На Урсулу нёсся маг воздуха, сокрушая всё на своём пути. Зарево света. Брызги воды. Хлопок. Тень Анли Пикмана набросилась на Урсулу. Прихожане схватили Тобиана за шиворот и втянули в здание храма за мгновение до обрушения кирпича. Купольные небесные звёзды померкли в огромной трещине. — Я нашёл винамиатис! — заорал священник и швырнул его на пол. Камень разбился. Священник потоптался на его осколках для большей уверенности, что замка теперь нет. — Он был спрятан в витражной мозаике! — Отлично! Мы можем выбраться! Но рано не радуйтесь. Военные с лёгкостью поставят два замка. Снимайте с себя тёплые пледы и платья! Выкидывайте лишние тяжёлые вещи! Найти Пикмана. Пролезая через обломки, упавшие с крыши прямо возле входа, Тобиан бешено крутил головой. Где может прятаться проходящий? Везде. Далеко не сбежал: Урсула продолжает воевать. Но и у всех на виду не будет сидеть. — Эй! — замахал Милан Ривер, притаившийся в разрушенном ресторане. Тобиан нагнулся и рванул к нему. Ноги летели через грязь, через ямы и горы мусора, через труп и стонущее тело. Он проскочил в дверной проём. Вместо крыши голое небо, а на досках и глыбах остатки выживших санпавчан собирают порох. — Пикман! Пикман! — звал Тобиан и услышал хлопок. Проходящий был весь в крови, одежда висела лохмотьями, руки заметно подрагивали. — Урсула и священник сняли два камня, образующие замок. Убери людей из Хаша! — Так есть, — подчинился Пикман, не показывав даже бровью возражения. — Милан, — Тобиан окликнул Ривера. — Задержите военных любой ценой. Передайте Урсуле, чтобы она защищала храм. Нельзя допустить его взрыва или новых замков. Ривер кинул ему ружье, которое Тобиан поймал слёту. Если бы только он мог разобрать, что за тяжёлые звуки раздаются возле храма. Проходящий или выстрелы врагов. И вдруг всё прекратилось. В чёрном пыльном хаосе министр Лендарский закричал: — Хашиане, санпавчане! Женщины и мужчины, оставайтесь в храме Никиниаса и Фании! Вас пощадят! Отойдите от проходящего! Он выступает на стороне мятежников! Прикосновение к нему будет знаком, что вы выступили против зенрутского закона, и будете ликвидированы на месте! — Мой муж уже убит! — крикнула женщина. Стиснув руками маленькую дочь, она прижалась к Пикману, когда маг появился в храме. — Стреляйте в них! Стреляйте в Лендарского! Кидайте бомбы! — призывал Тобиан. Он и горстка санпавчан погнали на военных. Тобиан скакал к дверям. Спиною бросившись на маленький проём в обломках, он закрыл собою вход. В глазах проскочили искры, в голове забилось, будто мозги захотели выбраться наружу. «Я не упаду!» — Тобиан распахнул глаза. Замелькало чьё-то суровое лицо. Не раздумывая, Тобиан выстрелил. В глазах было мутно, играли вспышки света. Не видел, попал он или нет, и снова прицелил ружьё на возникший силуэт. Силуэт ухмыльнулся во весь рот и с силой вырвал ружьё. — Не убивай его! Это Бонтин Бесфамильный! — отрезал волевой голос командира. — Он нужен Афовийским живым! Возьми его живьём! — А мне можно тебя убить? — рявкнул Тобиан и навалился на противника. Кулаки разбили нос, ударили по челюсти. Найди бы время, чтобы достать из-за пояса нож. Желание вообще вырвать зубами сердце. — Бонтин! — его зацепил Пикман и кинул на доски под храмовой крышей. — Помоги собрать людей, раздели их по четыре человека! Не выходи, тебя унесёт вражеский проходящий. Смешайся с толпой! За стенами уже кричали: — Храм не уничтожать! Не уничтожать храм! Бонтин должен остаться в живых! Взять храм штурмом! Санпавчан не щадить! «Сюда прибудет батальон солдат и офицеров, вооружённые до зубов». Он уже представил врывающихся военных, магов, бегущих с ними и убивающих загнанных в угол женщин. — Быстрее! Быстрее! Становитесь по четыре человека! — Тобиан разделял людей по группам. — Снимайте ваши тряпки! Они вас не спасут! Торопясь, женщины сбрасывали не только плащи, платья и юбки. Оставаясь в одних панталонах и сорочке, они разворачивали младенцев из пелёнок, не задумываясь. Муж ножом разорвал шов тёплого платья на своей жене и толкнул её, обнажённую, в руки Пикману. Через смятённую дверь и выбитые окна летели пули и магические «пальцы», с купола сыпалась известь. Оглушительный треск разнёсся криком боли. Часть крыши рухнула вниз. — Помогите! Помогите! — вопли превратились в хрипы. — Моя девочка! — душераздирающе прокричала молодая женщина. Пикман собрался её переместить, но женщина заколотила руками по его груди. — На ней красная распашонка и белые ботиночки! Найдите её! Я уйду только с моей девочкой! — Я найду вашу дочь! — Тобиан обнял женщину за щёки. — Обещаю, я принесу её вам. Уходите с магом, он не может ждать. — Бонтин, — надтреснутым голосом сказал Пикман, прижимая к телу четверых женщин. — Я устал. У меня нет сил переносить людей в Рысину провинцию. Я оставлю их в соседнем городе. В нём тоже может быть опасно, но, прости, я не смогу иначе забрать всех. — Ты уже герой, Анли, — сказал Тобиан, отметая возражения. С открытого неба рухнул труп человека в зенрутской форме и со значком мага воздуха. Крики и шум наполняли небо. Над погашенными звёздами парила, держась лишь за одну воду, Урсула. Её атаковали пятеро врагов. Нет, семеро! Не уследишь. С дикой силой вспыхнула борьба. Смерч из огня в лицо. Защита. Водный вихрь в ответ. Ворох взорванных на высоте бомб. Урсула выхватила бутылочку с зельем, выпила, открыла рот и закричала. Огонь смёл врага. «Племянница Яхива Фарара!» — восхитился Тобиан. Он расталкивал камни синего небосвода руками и ногами, не жалея ногтей разрывал деревянные доски. Слабый плач шёл со дна завалов. Блеснул маленький голубой глазик. Тобиан осторожно взял младенца. Он плохо разбирался в детях, на вид дал месяца три или четыре. Красная распашонка побагровела, со лба девочки текла кровь. Дышит. Плачет. Это хорошо. Тобиан снял с себя рубашку, оторвал полоску и перевязал головку, в остатки своей одежды закутал ребёнка. И поднял голову наверх. Урсулы не было. С крыши вниз капала вода. — Её подбили! — взволнованно воскликнул мальчишка, залезая под руку матери. В окошке завалов показалась голова офицера. Маги перешли порог храма. Тобиан прижал девочку к себе и вытащил нож. Повезло, что не потерял в суматохе. Повторно офицеры не требовали сдаться, они ответили новыми выстрелами. Люди разбегались, прятались под колонны и статуи богов и мифических героев. Пикман мелькал со стеклянными глазами и не успевал собирать вокруг себя по четыре человека, уносил по одному, спасаясь от пуль. Захлопали другие проходящие. Вражеские. Земельники в порошок обратили завалы и стены храма. Так проще доставать людей. — Сдаёмся! Пощадите! — упала на колени пожилая женщина. До храма донеслось тяжёлое эхо, похожее на звуки бегущей оравы. — Вперёд! Вперёд! Подмога! Подмога! — раздавалось за стенами. На военных неслась новая толпа санпавчан. Людей по шагам была тысяча. Они бежали по трупам соседей и по острым камням. Не страшен был огонь. Люди бросались в их жгучие языки и в горящем пламени зажигали шнуры бомб. А это что за грохот? «Чтоб тебя побрали!» Толпа бегущих санпавчан расступилась перед взбешённым лошадиным стадом. Всех цветов и пород, свободные и со сбруями, неслись лошади к храму. С ними бежали собаки и набрасывались военных. И тут появился он. На белом коне с роскошной гривой мчался Джексон Марион, держаясь за поводья лишь левой рукой. В правой сабля, что проезжалась по спинам и головам врагов. — Джексон Марион! Джексон Марион! — кричали голоса. Тысяча чужих возгласов, знакомые крики Джоша Фрая. Опешивший враг заметался, запутавшись куда идти — брать храм или Джексона Мариона. Он собрался, застрелял, выпустил огонь, воду, песок. Десятки коней прикрывали Мариона. Их копыта били строго в животы, в головы, а псы вгрызались в лица павших. — Ааа! — Джексон разинул рот. Из его тела вырвался свет и ослепил толпу. — Падший Агасфер! — завыл Джексон. — Сдохните! Сдохните! — Рубите их! — выли санпавчане. Магический свет, исходящий от Джексона, ознаменовался скрежетом ножа, гулом выстрелов и ударов. Брызнули капли и следующий за ним порыв ветра разбросал врагов. Урсула восстала из кучи неживых тел. Скорость была как у проходящей, она переместилась к храму и окутала входы и выходы водой. Ещё остались люди. Ещё работа не закончена. — Взять их! — засвистел Джексон, светясь как солнце. Разъярённая собачья свора кидалась на солдат. Острые словно наточенные зубы прокусывали шею, впивались в глаза. Понимали ли псы, что творили? Их обуял гнев, в ушах застыл приказ зверовещателя, дух крови пробуждал их звериную безжалостную натуру. Они были обучены на убийство, люди Мариона их натаскивали и прятали у себя под видом сторожа для дома. Лошади ржали от ужаса. — За мной, пройдитесь по их головам! — кричал Джексон. Единственное существо, способное на понимание их речи. Лошади бросались на его зов, пролетая через огонь, и впадали в ещё большую панику. Старческая улица напоминала натравленных друг на друга зверей. Человеческий ор слился с лаем, ржанием, плачем, завыванием. Убивали в квартирах, на развалинах храма, на земле и в небе. Не было места, где бы не пролилась кровь. — Я здесь! Возьмите меня! Как нападать на женщин в храме отважные, увидели меня — в штаны наложили! — выкрикивал Джексон, отделяя саблей у противника голову от тела. — Пикман, наберись ещё сил! — За мою жену! За мою сестру! — Джош вкрутил в сердце противника нож. — За мой дом! Звуки от вспышек проходящих раздавались громче оружейных выстрелов. Подмога приходила не только к санпавчанам. Тобиан почувствовал слабый вздох маленькой девочки, которую не выпускал из объятий. «Я обещал вернуть её матери. Пикман, Урсула, Джексон, успейте!» Пуля попала ровно в лоб Джошу. Он упал лицом на живот убитого мгновение назад офицера. Джексон занёс саблю над следующим офицером, стоявшем перед ним. Губы сомкнулись во злости. Джексон дёрнулся. В дыму промелькнуло его искажённое мукой лицо и разнёсся страдальческий стон. Свет погас. Белый конь отшатнулся, Тобиан уловил падение тела. — Джексон! — послышалось имя в плескание воды. Ничто не могло заглушить грохот наступающей волны. Урсула подхватила Джексона. На ней самой не было живого места, не смывала кровавое пятно с лица даже обволакивающая вода. — Пикман! Пикман! Тобиан заметил перед Джексоном и Урсулой проходящего, а через несколько секунд увидел его бледное лицо перед собой.***
Ветер завывал в волосах. Мутные тучи закрывали небо. Где-то сверху ухали совы. Пальцы ног топтались на мокром мхе. В тусклом свете настоящих звёзд оборванные и окровавленные женщины и дети, спасённые из храма, бродили, кутаясь в сорочки и тонкие платья, по холодной земле и плакали. Они стояли в тёмном лесу, посреди гниющих от старости деревьев с корявыми сучьями, у пруда с серой ряской, отдающей неприятным запахом. Урсула держала на руках Джексона и протирала ему лицо. Милан снял с него рубашку и покачал головой. — Раны большие. Без целителя можем его потерять. Джексон тяжело сопел. От каждого вздоха его грудь неестественно поднималась в судорогах. Красными дырами на левом плече Джексона зияли три раны. — Я отнесу его к целителю, — проговорил Пикман. — Наберусь сил и отправлюсь с Джексоном и прочими ранеными к знакомому целителю в Рысину провинцию. Считайте это моим подарком. Не помня себя, Тобиан побежал к женщинам. Мать прижималась к дереву и тряслась в молчании слёз. — Фанеса, я нашёл вашу девочку. Я сдержал обещание. Возьмите девочку и идите к проходящему. Женщина взглянула на дитя и подняла на Тобиана тёмные увядающие глаза. Младенец не дышал.