***
Равнина встретила Онисея, Адата, Имвана, Ватажа, Амаса, Гапижа и Нааву ночной тишиной. Сверкали яркие звёзды, цветущие травы примкнули к земле, неслышно бродили хищные звери. Вдалеке застыли заросли бука и дуба. Онисей снял сандалии. Ноги опустились в мокрую от травы росу. Какое блаженство! Пальцы перебирали почву, ощущали каждый мельчайший камушек, песок, глину. Глаза Онисея не видели, но пальцы чувствовали болотистую землю, что в двух милях от их высадки, кувшинки и лягушек, квакающих в трясине. Реки, горы, деревни, города, всё видел Онисей, испытывал на себе каждое живое дыхание и каждый неживой предмет, будь то камень или песок. Они стояли за милю до военных палаток. После лагеря через три мили начиналась какая-то маленькая деревушка, названия которой Онисей не запомнил. Ещё дальше, после десяти милей следовал шахтёрский посёлок и перерытая, коптящая и рычащая даже ночью шахта. Пальцы ног сотрясались, когда Онисей получал ниточку энергии, идущую от сероземельника. Боги, сколько же его там! Какая магия, какая сила! Крохотный камень, а власть от него необъятная. Закрыв глаза, Онисей дал волю воображению. Вот легионер, который борется на последнем дыхании на поле боя. Внезапно на него нападают из-за спины, втягивают его магию в себя, вырывая словно сердце из груди. Вот убегающий от правосудия убийца, его ненавидит вся империя, но он не хочет своей смерти и бежит, бежит, кидая в преследующие его отряды молнии из огня. Один умелец оказывается впереди убийцы, вонзает в его голову свою руку, как меч, и забирает магию. Лишённого силы, надежды, воли, человека везут на суд, на казнь и на всеобщую потеху толпы. Онисей видел двух сорящихся из-за отцовского наследства братьев. Пощёчина за пощёчиной, зуботычина за зуботычиной, тут младший, слабенький, хромающий брат, ученик верховного мага впивается пальцами в голову старшего брата. «Оставайся же ни с чем!» — кричит он во злости, высасывая силу. Сколько крови в этой земле, думает Онисей. И улыбается. Крови прибавится. Их разделили на девять отрядов. Группа Онисея должна атаковать долину в двадцати милях от Ураканского хребта, где засели самые многочисленные и стратегические камерутские части. — В атаку, абадоны! — яростно закричал Онисей. Зенрутские военные и тенкунцы уткнулись в проходящих. Абадоны сплотились между собой. Среди ночного безмолвия разнёсся гром. Земли разверзлись и поглотили травы, деревья, болота и камни. Подземные воды хлынули ввысь. Онисей мог бы только шевельнуть пальцем, чтобы похоронить военный лагерь. Скучно. Он распахнул руки, собрал всю силу и выпустил её наружу. — Не стойте! Не жалейте никого! — закричал он друзьям. Деревню смело. Огонь, исходящий от абадон, поджёг всё живое. Птицы, летящие прочь, сгорели заживо. Вихри сдули обломки. Ноги Онисея дрожали, соприкасаясь с волнами от сероземельника. Он в силе уничтожить этот камень! Он может похоронить древнюю магию своих предков! Онисей топнул ногой, раскрылись земли шахт. И захлопнулись. Онисей танцевал в диком танце. Земля шахт дробилась, сливалась, превращалась в грязь и песок, рассыпалась в прах. Сознание Онисея было там, в шахтах. Он видел, как умирает магия вместе с сероземельником. А вместе с ней заточённые в шахтах люди и посёлок на земле. Абадоны повторяли всё за своим кумрафетом. Взяв под защитный купол зенрутских военных и тенкунских воинов, они уничтожали округу. Лагерь врага сметён, но бой не наступил. Мегуны ещё нет. И Онисей не остановился. Им рано заканчивать. Надо превратить цветущую долину в обожжённую пустыню. Пыль заслонила небо. Свет огня погрузил мир в красную тьму. Подземные и наземные реки потопили норы зверей. Абадоны и вечные люди шли на лагерь. Зенрутчане ахнули, когда увидели, что от лагеря, который они буквально несколько минут наблюдали через ночной бинокль, не осталось и следа. Голая земля была на месте бывших палаток, конюшен, боевых пушек. Где-то валялись личные вещи солдат, опрокинутые оружия, оторванные лохмотья и конечности. Под камнями лежали израненные и переломанные камерутчане. Их тела были чёрными и обугленными от ожогов. И в центре этой разрухи и ада стояла высокая нетронутая палатка. Онисей перебрал ногами землю. Магия указала ему на одного выжившего, который меньше всех пострадал в ужасающей атаке. Камерутский полковник лежал под камнем с передавленными ногами. Онисей взял его за воротник и отнёс к палатке. — Я сохранил ваши винамиатисы. Молви вашему королю, дабы свёл меня с Мегуной! Битва началась! Мы разделены на девять отрядов! Дабы каждый отряд встретился с абадонами! А ко мне приведи Мегуну! Он вздохнул. Запах крови витал в воздухе. Онисей облизнул губы. Приятная ночь! Хорошая! Из палатки полковник кричал про нападение во все камни. Долго же ему ждать? — Мегуна! Мегуна! Абадоны! Идеже вы? Мегуна! — заревел Онисей. — Я жду вас!***
Онисей расхаживал взад и вперёд, ступая каменным сандалиями по пеплу. Его тунику закрывала кольчуга, голова была в каменном шлеме: на тот случай, если камерутчане, явившись с проходящим магом, мгновенно откроют по нему пальбу. Абадоны тоже нарядились в доспехи. Кто-то окутал себя плотной водой, кто-то неприступным огнём, кто-то образовал воздушный барьер. На поясе Онисея висела цепочка из винамиатисов. От друзей из других районов Санпавы приходили хорошие новости: лагеря уничтожены. Генерал Лендарский ругал, кроя бранью, кумрафета за разрушенную шахту. — Перестарался, — кающимся тоном ответил Онисей, — вы сами жаждали, дабы мы бились возле шахты сея. Я сдерживаю свои силы, дабы не раздавить вас и палатку с винамиатисими. Я перетрудился, устал, но вы меня браните. Целители залечивали раны камерутским пленным солдатам и офицерам, деревенским жителям, отправляли их в Конорию. Онисей слышал, что маги передают вести об атаки абадон в Тенкуни. — Смерть пришла, — донеслись слова мага. Смерть была повсюду. Люди умирали на руках у целителей. Через дыхание земли Онисей видел, как в судорогах прощаются с жизнью покорёженные фигуры, смутно напоминающие людей. Было жарко как в пекле печи, вода испарялась: огненные абадоны постарались так постарались. — Убирайтесь, когда я подам вам знак, — предупредил кумрафет вечных людей. — Еже хотите жить. Хаос, дым, мёртвые тела, красное зарево ночного неба — никогда ещё мир не казался таким красивым Онисею как сегодня. «Цубасара, я не обратил тебя в человека пред исчезновением из Конории», — отметил с сожалением он. — Ты бы насытилась зрелищем. — Мы перестарались, — проговорил Адат. — Мы не начали, — ответил Онисей. Он услышал звук проходящих магов. Перед лицом Онисея возникли знакомые силуэты. Мегуна, Гилия, Захав, Фахаил! Адвий, Таоф, Мигафелий, Мит, Ланаиф! Слёзы прыснули из глаз кумрафета. Как долго он ждал этого момента! Друзья встали за Онисеем. Ветер теребил их бледно-красные туники, развевал алую как кровь одежду вождя. Абадоны Камерута были наряжены в белоснежные одеяния. Как незапятнанные святые они стояли перед кровавыми собратьями Онисея. В нескольких метрах за своими абадонами наблюдали камерутчане. Хоть и были они одного роста, но какими мелкими казались вечные людишки по сравнению с проклятыми пленниками Абадонии. Мегуна сделал первый шаг. Худощавый для своих лет, с русыми тонкими волосами, в белой хламиде, он казался пришедшим сюда не по своей воли. — Здравствуй, Онисей, — невозмутимо сказал Мегуна. — Здравствуй, Мегуна, — отдал приветствие Онисей. — Исполняешь волю камерутского правителя? — Да, — ответил Мегуна. — А ты служишь зенрутской короне? — Служу — пропето громко, — засмеялся Онисей. — Выполняю их прошение слёзное. — Что тебя просит Зенрут? — спросил Мегуна, обводя взглядом пустынную землю и погребённые песком и пеплом трупы. — Уничтожить его врага и измеличить вражеские чужие войска. А тебя что попросил сотворить король-регент? — Уничтожить зенрутские войска, — подтвердил своё намерение Мегуна. Они посмотрели друг другу в глаза. Повернулись к своих товарищам, кивнули, развернулись обратно и подошли ближе друг к другу. В тревожной тишине было слышно дыхание вечных напуганных людей. Кажется, затихли даже раненые умирающие солдаты Камерута. — Благословляю тебя, — Мегуна протянул руку. — Покажи знак, когда закончиться рать. — И тебя благословляю, — улыбнулся Онисей. Пальцы кумрафетов сомкнулись в рукопожатии. Абадоны похлопали друг друга по спине и разжали руки. — Абадона не убьёт абадону? — спросил Онисей. — Абадона не убьёт абадону, — сказал Мегуна. — Я помню закон. Они разминулись, двигаясь вперёд. За Онисей шли его товарищи, друзья Мегуны — за Мегуной. Взмах руки от Онисея. Он подал знак вечным людям Зенрута — исчезайте, отправляйтесь домой, коль хотите жить. Абадон разделил метр, затем два, пять, десять. Они даже не оборачивались, а шли прямо. Онисей смотрел в сторону Ураканского хребта, скрытого от глаз туманом, гарью, пылью и ночной тьмой. Мегуна шёл на встречу реки Сквожд. — Что это такое? — завопил генерал Лендарский. — Остановись! Онисей! Тебе приказано сражаться? Что ты вытворяешь? А вы, Адат, Амас?! Онисей слегка развернул голову на генерала. — Абадона не убивает абадону. Сей наш закон. — Вы обещали сразиться!.. Онисей улыбнулся, услышав грохот вдали. На расстоянии двадцати миль от него сотрясалась земля. — Мы обещали Зенруту отвоевать Санпаву. Обещали изгнать войска захватчика. Обещали уничтожить его врага. Мы с друзьями сдержим это слово. Убивать Мегуну я вам не обещал. Генерал схватил Онисея за руку. — Мегуна — враг Зенрута! Его абадоны наши враги! Убей его! Остановись! Ты должен убить абадон, пока они не перебьют зенрутские войска и города! Онисей остановился. Поднял Лендарского за горло и бросил на него долгий пронзительный взгляд, в котором сидела звериная ярость. — Абадона не убивает абадону. Представь мои слова зенрутским правителям, — проговорил Онисей, не жалея вырывающейся наружу слюны. — В Намириане на умершем для вас языке я молвил своим друзьям биться против людей на стороне короля, коя их пленит. Король хочет победы руками абадон? Он получит наши руки, наши ноги, наши очи. И наш рёв. Мы испепелим врагов нашего короля-поработителя. И он кровавыми слезами будет умолять нас закончить войну, к коей так долго шёл. Враг нашего короля признаёт поражение или умирает — напоминаю ещё раз правило, коим я закончу бой. Я верну зенрутской короне Санпаву пустую и свободную. Такую, кою она хочет получить. Он бросил Лендарского на землю. Но генерал вскочил на ноги и вновь ухватил его за каменную руку. — Я приказываю тебе остановиться! Онисей, не прикладывая магических сил, ударил Лендарского по щеке и разбил тому глаз. — Абадоны исполняют лише одни приказы — богов. Ты хил для бога. Кумрафет расправил руки, щёлкнул костями спины и закричал: — Абадона не убивает абадону! — Абадона не убивает абадону! — вторил издали голос Мегуны. Порывистым жестом руки Онисей разворошил землю, погребая в бездну человеческие останки, выживших калек, осколки домов и камней. Руки подняли остальные абадоны. Полетели камни, огненные шары, с неба рухнула вода. Кому-то из зенрутских и камерутских военных повезло: они исчезли с проходящими магами. Замешкавшихся вечных людей порыв ветра разорвал на две части. Онисей и его друзья прижались к абадонам воздуха и взлетели ввысь. К Ураканскому хребту. Под ними гремела земля, исказившись расселинами, бурлила лавой вода, воздух превращался в ядовитый смог, вздох которого убивал крыс и мышей в норах. Горизонт на двадцать миль по всем четырём сторонам был окутан кровью пламени.***
— Мегуна? Мегуна! — кричал в шумящий винамиатис Геровальд. — Невозможно! С других точек приходили те же самые вести: абадоны встретились, переговорили, пожали руки и разошлись. По спине пробежали мурашки. Его войска почти разгромлены, «его» абадоны летят на армию Зенрута, сокрушая за собой территорию. Генералы между собой переглядывались и шумели, из Иширута орали по винамиатисам. По спине Геровальда пробежали мурашки. — Сальвару! Обратите его в человека! Доставьте ко мне генерала Нанцирского! И просите Тенкуни о помощи! В штабе военного командования только и слышны были незатыкающиеся винамиатисы. У Геровальда раскалывалась голова. Последние пять дней он ужасно спал, ужасно ел, тревожась за Сиджеда. В ушах звенел мерзкий хохот Эмбер и заливной смех Сиджеда с его дня рождения, который подарила мальчику королева. Она показывала пиршество в честь пленного короля по стеклу, только чтобы пустить его отцу пыль в глаза, притвориться доброй и сострадательной. Лишь этой ночью Геровальду удалось нормально заснуть, в два часа его разбудили: Зенрут опередил его с абадонами. Окна штаба выходили во двор. Геровальд вспоминал, как гулял по ней с пустоглазами и играл в лихие шумные игры. Предатели. Предатели! Демонические предатели! Камерутские войска тонули в крови, а так называемые союзники этого и ждали. Генерал Нанцирский был изувечен. Правую руку размазало камнем, осколки изуродовали лицо, смяли нос и выбили правый глаз. Он не мог согнуть спину и дышал, прижимая оставшуюся руку к животу. Он возглавлял Первую Дивизию, состоящую из лучших офицеров и магов, когда так внезапно атаковали абадоны. И успел спастись лишь благодаря проходящему. — Предательство, — проговорил, скрепя зубами, Геровальд. — От демонов нельзя было ждать дружбы. Я убедился, — с мучительным вздохом ответил Нанцирский. Сальвару привели в зал штаба смущённого и напуганного. Было видно, что его быстро нарядили в чёрную тунику, дали первые попавшие под руку сандалии. — Мы не сбрасывали его с башни, мы обстреляли стену возле него, — пролепетал офицер, страшась гнева Геровальда. — Простите, Ваше Регентство. Сонный, зевающий и обескураженный Сальвара съёжился, когда регент подбежал к нему и схватил за грудки. — Онисей убил мои войска, а Мегуна борется с зенрутскими частями! Не было никакого боя между абадонами! Они пошли уничтожать человеческие военные силы. Ты скрывал от меня правду! Я считал тебя другом. Сальвара отмахнул от себя Геровальда. — Дай человеку присесть, — он сурово уставился на Нанцирского, дрожащего, стоявшего возле кресла. — Я постою, — ответил Нанцирский. — Сядь или умрёшь, — потребовал Сальвара. Он помог Нанцирскому отодвинуть кресло из-за стола и усадил покалеченного генерала на мягкое сидение. — Абадоны Мегуны завоёвывают Камеруту победу, — сказал Сальвара. — Они умерщвляют зенрутских военных, уничтожают крепости и дороги. Ибо так ты и хотел. Камерут же для сего желания купил абадон. Дабы абадоны уничтожили противника. Абадоны Онисея следуют воле зенрутской королевы, что купила их. Вашим королевским желанием было сразить врага. Сей мы и сражаем. Геровальд занёс руку над Сальварой, но остановился за мгновение перед пощёчиной и ударил кулаком по стене. — Я дал вам кров! — он дико закричал от злости и боли в руке. — Принял как самых почётных гостей! А тебя полюбил как своего друга! Ты понимаешь, Сальвара, что подвёл меня, предал! Что мне теперь делать с абадонами? Сальвара взял его за ушибленную руку и потёр тёплой ладонью. — Предал? Нас усыпили, затащили в трюм аки рабов, аки скот, продали. Заставили воевать, ибо никогда не вернёмся домой. Я тебя предал? Люди Мегуны предали? Наш дом и наша родина сей наш остров. Мы преданы лише ему, нашим семьям и нашим друзьям, храмам, кои должны вечно блюсти. Я тебя люблю, Геровальд, но абадоны — мой народ. Я непрестанно буду на стороне абадон. Я не мог тебя предать, ибо я не клялся тебе в верности. Ты подружился с пустоглазом, у коего мозгов аки у собаки, но человек Сальвара будет мыслить по-другому… На Абадонии живёт моя жена, мои дети, я хочу вернуться к ним, я вижу их в своих неразумливых пустоглазьих снах. Их я люблю более тебя. Ты размыслял о детях моих, Геровальд? А о семьях иных абадон? Вы, вечные люди, сгубили нашу жизнь. Абадоны не простят. — Что вы хотите? — спросил Геровальд, оторвав руку от Сальвары. — Убить всех людей? Крушить всё живое, пока следующая ночь не превратит вас в зверей? Вы же не сможете уничтожить Зенрут, Камерут и Иширут за день, хоть и хвастаетесь своей божественной силой! У абадон тоже есть ограничения в скорости и расстоянии. Что вам надо? Следующей же ночью всех пустоглазов прикончат меткими оружейными выстрелами! — Мы ведаем, что живём последний день, — сказал Сальвара. — Сия война — явить вечным людям, тенкунским магам, считающим Абадонию своей собственностью, всем человеческим правителям, всему вашему миру, наше слово: мы никогда не будет рабами. Оставьте нас в покое, убирайтесь навечно с нашего острова! Вас мы не страшимся, мы заперты в проклятом теле, но мы могущественнее вас. Дайте нам жить на нашей земле, с нашими семьями, под опекой наших кумрафетов. Сей битвой мы покажем, что убьёт всякого, кто посягнёт на нашу жизнь и на крошку нашей земли! И так будет всегда. Геровальд видел, как сильно держат офицеры ружья. — Как остановить твоих собратьев?! — закричал он, хватаясь за край стола, возле которого запаленно дышал Нанцирский. — Закончите войну королевским словом, — строго ответил Сальвара. — Когда одна сторона из вас сдастся, таче мы остановимся. Кто первым признает поражение — Зенрут али вы с Иширутом? — Мы не для этого воевали четыре месяца, — криво ухмыльнулся Нанцирский. — Ваше Регентство, вы ещё хотите Санпаву? Геровальда сжигали сомнения. Да, он хочет Санпаву! Ему нужен сероземельник, которого так чертовски мало в Камеруте. Нужны и другие сокровища провинции: уголь, руда, железо, соль, богатый чёрными и цветными металлами Ураканский хребет. В зале винамиатисы всё кричали и кричали, генералы и канцлер Вабеский не успевали на них отвечать. Камерутские проходящие не справлялись с эвакуацией войск. Тенкуни отказалась посылать странам Рутской империи новых воинов. — Наши и иширутские силы в Санпаве почти разбиты, — проговорил Геровальд. — Зенрутские войска, что были вблизи наших частей, возможно, эвакуированы ещё до появления Онисея. Другие же полка эвакуируются сейчас, пока к ним несутся абадоны. — Нам нужно больше проходящих, — сказал Нанцирский, — чтобы спасти всех раненных, выживших и эвакуировать ещё нетронутые полки и отряды. Ваше Регентство, призовите на помощь всех проходящих магов, которые находятся в Камеруте на службе. Соберите всех незадействованных магов любых стихий. Придётся им заплатить много денег, но выхода нет. Началась война на отступление. Помолимся, чтобы абадоны Мегуны побыстрее расправились с зенрутской армией. — Кто спасёт больше своих войск, тот получит израненную Санпаву и её ресурсы! — воскликнул Геровальд. — Какой кошмар! — Сокровищ земных не будет, — Сальвара склонил голову вниз. — Онисей наказал земным магам уничтожить шахты и рудники. Он хочет, дабы победа для страны-победителя обернулась пустотой. Геровальд, вошли проходящих в шахты. Люди под землёй не причастны к войне. Сердце Геровальда отчаянно застучало. Он зря затеял эту войну! Зря доверился абадонам и признал в них людей! Из носа Нанцирского полилась кровь. Высший генерал умрёт за его столом, только потому что его король назвал демонов людьми. Если б можно было, он сам бы прилетел в Санпаву и снёс бы взрывчаткой голову Мегуне. Что он так долго тянул время? Надо было атаковать абадонами в первый же день, как их доставили из Тенкуни. Так хоть сохранил бы больше своих людей. И Сиджеда. О Боже, его мальчик всё ещё у Афовийских! Советник Огастус, объявивший себя регентом при больной королеве, отправил послание, чтобы Геровальд и не думал бросать «преданных» ему абадон на Санпаву. Да, теперь он никого не отправит за спасением Сиджеда… Но безумец и чудовище Огастус может и так прикончить мальчика. Он наплюёт на дипломатию, на уважение к монархии и короне, на хоть какое-то мирное сосуществование Зенрута и Камерута в будущем. — Это почти невозможно, но потребуйте у всех магов, что сражаются ещё на стороне Камерута, — Геровальд обратился к командирам штаба, — чтобы они постарались убить абадон. Хотя бы на одну тварь станет меньше — это будет большим делом. Генерал Раман, маркиз Вабеский, а вы организуйте переговоры с Зенрутом. Мы должны заключить перемирие, раз абадоны требуют от нас завершения войны. Сальвара заметил: — Абадон не уверуют слова вечных людей, что они смирились и превратились в друзей. Вашего перемирия мы не хотим. Нужен победитель и проигравший. Геровальд сел на кресло и беспомощно прижал голову к столу, вонзив пальцы в жёсткие чёрные волосы. Какой он глупец, ведь Сальвара давал намёки, что встреча абадон с Санпаве пойдёт по иному пути. Почему он не прислушался к ним? Он слышал переговоры генералов, крики иширутчан послать им помощь. Как ничтожен человек перед более сильным противником! К нему подошёл Сальвара, неуверенно протянул правую руку и тронул за плечо. — Я спасу Сиджеда. Я освобожу его из плена. Я клялся тебе. Геровальд поднял голову и нервически засмеялся: — Ты издеваешься надо мной? Сальвара встал перед ним на одно колено. — Нет, я клялся тебе избавить Сиджеда от плена даже ценой своей жизни. Я полюбил его аки своего сына, я не хочу, дабы он жил в плену. Ныне послежде подвига абадон Эмбер напрось не отдаст тебе Сиджеда. Я заберу младенца. — Не хочу тебя слышать, — ответил Геровальд. Сальвара протянул к нему тонкие пальцы, обнял за шею и взглянул в лицо. — Я верну Сиджеда. Я верну его тебе, друг. Ты веришь мне? Геровальд смотрел на него мёртво, ужасающе. Пустыми глазами. — Я верну тебе сына, — с братской любовью Сальвара прижал к себе регента. — Вернёшь, правда? — спросил он, беря со стола стакан воды. — Верну. — Ваше Регентство! — скривился Нанцирский. — Не глупите, он погубит Сиджеда! Мы уже доверились одним… — Ваше Регентство, ему нельзя верить! — подтвердил генерал Хейфедский. — Отправьте ко мне с проходящим магом Каньете и Жадиса! С двумя магами! — выкрикнул Геровальд слугам. Он не собирался слушать возражения своих командиров и вместе с Сальварой перешёл в другой зал. Через десять минут доставили Тимера и Карла. Их тоже подняли с постелей, заставили быстро умыться, одеться, взять карту подземелий и явиться к Геровальду. Карл смотрел на ружья офицеров, полагая, что их подняли в такой поздний час, ничего не объясняя, для их казни. Тимер с почтением уставился на Сальвару, он не сдерживал улыбки — время пришло! Геровальд быстро рассказал, что совершили абадоны, и добавил, что этой ночью, возможно, последний шанс спасти Сиджеда. Тимер поднял бровь и ухмыльнулся. — Как я рад! Наконец-то за людей взялись боги! Да чтоб это побоище не закончилось! Карл нахмурился. — Что говоришь? Абадоны превратились в безжалостных разрушителей! Тимер отбросил со лба светлую прядь волос, стукнул Карла по плечу и улыбнулся. — Так и должно быть! Когда-нибудь боги уничтожат целиком наш прогнивший мир, а пока что ограничатся умирающей Санпавой! Люди осознают, что они ничтожные мерзкие букашки перед высшими существами. Сальвара фыркнул. — Перед богами люди и абадоны равны. Геровальд решительно хлопнул в ладоши, останавливая прения, и сказал: — Тимер, я позвал вас для помощи как хранителя карты подземного лабиринта Конории. Вы утверждали, что сможете проникнуть во дворец. Так спасите моего сына. И я от вас больше не отрекусь. — Я найду мальчика, Ваше Регентство, — с надменной улыбкой ответил Тимер. — Спасибо вам, — грустно молвил Геровальд. — Прямо сейчас вы отправитесь в Конорию. Сальвара ощутит местонахождение Сиджеда, вы проведёте под землёй его и моих офицеров во дворец и комнату, в которых удерживают моего сына. Офицеры и Сальвара займутся охраной противника, а вы с Сиджедом и проходящим вернётесь в штаб. Прошу действовать быстро и решительно. — Льзя попроще, — нахмурился Сальвара. — Я взорву темницу Сиджеда своей магией, я вырву его из-за стен и сохраню жизнь как твоему сыну, так и обитателям дворца. Не жертвуй людьми своими людьми, Тимером и Карлом. — Дворец закован винамиатисами! — заверил Геровальд. — Абадона, конечно, сломает винамиатис, но на некоторое время он тебя остановит. Мы проводили исследования над абадонами… — В сторожах Сиджеда, ценного пленника, может быть проходящий, — добавил Тимер. — Как изволите, — вдохнул с недовольством Сальвара. — Буду тих аки кошка. — Собирайтесь, — сказал Геровальд тоном, нетерпящим возражения. С Сальварой, Тимером и Карлом отправлялись два проходящих мага и четыре офицера. Сборы были быстры: Тимер спрятал под одежду карту, проверил острие ножа, офицеры сняли мундиры, заменили сапоги лёгкими ботинками. Геровальд предложил Сальваре поменять чёрную тунику на белую и красивую как у его собратьев, что сражаются на фронте. Сальвара покачал головой: — Одежда чёрная, траурная. Подходит. Новой ночью мои братья-абадоны умрут. Геровальд переплёл пальцы своих рук. — Но ты, Сальвара, — угрюмо усмехнулся он, — возвратись живым.***
Город застыл в сладкой ночной тишине. И лишь громкий молодой хохот ударялся об тёмные стены домов, эхо разносилось дальше по спящим улицам, будя чутких людей. Вприпрыжку, переходя на бег, перепрыгивая через бордюры, ребята заливались смехом. Они были все в перьях и пухе и походили на цыплят. Нулефер вытащила из сложной высокой причёски Лоры длинное пёрышко и засмеялась. — Как павлинья шляпа! — Тебя родители не узнают! — сзади Аахен дёрнул сестру за волосы. — Вы же сказали, что всё вытащили! — весело пробурчала Лора. — А кто, идя в гости к Белдону, одевается нарядно как на свадьбу? — он поспорил. — Бери пример с Нулефер. Нулефер довольно хмыкнула. Её предупредили о буйном нраве друга Аахена, и потому она не стала трудиться над праздничным туалетом. Надела красивое фиолетовое платье, обрамлённое нежными цветочками, лёгкие тёмные туфли, завязала волосы в хвост и захватила шаль, чтобы не замёрзнуть ночью. Белдон Мот, приятель Аахена, был местным сумасбродом, его энергия не затихала ни днём ни ночью, и своё день рождения он превратил в безумный маскарад с дикими плясками, танцами и прыжками через огонь, пивным соревнованием и купанием в яме с разорванными подушками. «Бедняжка Лора, — Нулефер с сочувствием разглядывала девушку. — Корсет и кринолин помучили её изрядно». Кремовое платье Лоры стало и впрямь кремовым, бисерная накидка превратилась в игрушку для говорящего попугая, который разорвал все ниточки и бусинки, а изумрудное ожерелье, подаренное матерью на семнадцатилетние, потерялось в доме Белдона. Они возвращались домой глубокой ночью. Бежали, спасаясь от опьяневших развесёлых друзей, для которых пляска ещё продолжалась. — Ни за что бы не подумала, что зоологи, ботаники, историки и изобретатели могут быть такими взбалмошными! — с удивлением сказала Лора. — Мы люди как люди, тоже умеет потешаться! — проворчал Аахен. — Или мы должны не поднимать головы из книг? — Я с твоими друзьями-учёными мало общаюсь. Сужу по тебе, братец. — Ещё одно! — заметил он белое пёрышко на спине Лоры. — А жаль всё-таки, я не остался на попойке у Белдона, завтра опять идти к пустоглазам. — Пустоглазам ты и в другой день можешь рассказать о безрезультатных попытках поговорить с Зенрутом и Камерутом. А я вынуждена завтра присутствовать с отцом на встрече глав воинских кланов. Он теперь меня, как в прошлом тебя, хочет взять в политику. Вообще не надо было идти к этому Белдону, общение с этим кутилой меня не красит. Но мне понравилось у него. — В другой раз, Лора, в другой раз, — вздохнула Нулефер. — Я бы тоже задержалась, но последние события в Зенруте не дают мне покоя. Уилл был ведь с кронпринцем… И где он сейчас?.. Дворец Солнца известил, что королева Эмбер обезумела после всех этих явлений, её регентом должны назначить Огастуса, а Фредер отрекается от наследования престола. Уилл, Цубасара… что с ними? При одной мысли, что герцог расправился с её братом и Цубасарой, пробежали мурашки по коже. Нулефер знала, что Уилл будет на стороне своих друзей близнецов, не спрячется, не сбежит — будет с ними до конца. Даже если такой выбор обернётся смертью. Уж в том, что Огастус обвинит его и племянников в измене и решит казнить, она не сомневалась. От воинов и наёмных магов в Намириан уже на следующий день прилетели вести о жуткой расправе в Хаше. Побоище в Санпаве, объявление Тобиана живым, безумие зенрутской королевы — когда ж закончится всё? И закрыть бы спокойно глаза, забыть о печалях, но в Конории оставался её брат и женщина, называющая её своей дщерью. Хотя бы абадон вернуть на их остров, вот только Зенрут и Камерут крепко вцепились в них и заявили старейшине Аахену, что абадоны не желают возвращаться домой. В кармане юбки Лоры зазвенел винамиатис встревоженным голосом Леокурта. — Лора, вы где?! Аахен и Нулефер немедленно должны переместиться в Броциль! — Отец, что случилось? — спросила Лора. — Зенрут отправил на войну абадон. Онисей и Мегуна уже встретились… Кое-что пошло не так. Аахен и Нулефер с тобой? Скажите, где вы находитесь, я отправляю проходящего за вами. И второго за тобой, Лора, возвращайся домой. Нулефер и Аахен переглянулись. — Как думаешь, что пошло не так? — спросила она, недоумённо моргая. — Сила абадон потревожила богов? — вопросом ответил Аахен. — Я не знаю. Сегодня… Никто не был готов, что сегодня отправят на войну абадон. Ночью, когда все спят… — Ночью, потому что у абадон больше времени есть убивать друг друга и врага. Огастус не простил плевок… Он хочет вернуть себе силу через кровь. Нулефер не сводила с Аахена глаз. Застыла, осознавая, что мирно и без крови спасти абадон не получать. Как она могла поверить, что после свержения старейшин удастся вырвать абадон из плена и возвратить домой! Случилось самое страшное — абадоны вышли на войну. Они зальют руки кровью своих собратьев. Или уже залили. Или… Что же произошло? Что так напугало бесстрашного Леокурта Тверея? За ними быстро явился проходящий маг, который без слов и объяснений обнял Нулефер и Аахена и отнёс во дворец. По стенам и по залу она узнала Броциль. Леокурт, воины, советники и министры сидели за столом, заваленным связывающими винамиатисами и картами, с соседних помещений слышались неразборчивые разговоры по камню, хлопки проходящих. В Броциле сей ночью отсутствовали замки. Что стряслось, если глава Магического Братства и лучшие воины собрались не в Братском доме, а в зале с советниками и политиками Тенкуни? — Присядьте, — Леокурт указал сыну и Нулефер на два стула напротив него. — Случилось то, чего мы не могли представить. Они сели на свободные стулья, возле которых на своей коляске расположился Тивай Милгус. «Воин-телохранитель, ушедший в отставку, и то здесь», — тревога Нулефер нарастала. — Предполагаю, сила абадон как-то разбудила богов? — выдвинул версию Аахен. — Понятно, сражение абадон поднимет на ноги всех воинов и старейшин, но ваши лица… Страх я не так часто вижу на них. Что пошло не так? — Около часа ночи, — сказала Даития, тоже явившаяся на собрание. — Зенрут атаковал камерутские лагеря. Он разделил их на пятнадцать отрядов и отправил в разные уголки Санпавы. Он выиграл первый бой, направленный против камерутских и иширутских людей, и стал ждать абадон Мегуны, чтобы абадоны наконец-то сразились, как этого хотели. Но абадоны отказались… от боя, — переводя дыхание, произнесла Даития. — Они помчались сносить силы человеческие силы противника, убивая на своём пути всех попадающихся под руку людей. Абадоны не собирались сражаться между собой, они хотят уничтожить людей, которые втянули их в игру. Абадона не убивает абадону. На острове Онисей или кто-либо другой в Тенкуни, когда вы его обращали в человека, говорил вам эти слова? — Нет, — ответила Нулефер. — Мы верили, что абадоны хотят боя друг против друга. Как же так… — её сердце резко застучало и кольнуло с сильной болью. — Как же так… Слова «абадона не убивает абадону» были написаны в дневнике Юрсана Хакена. Но на них я не обратила внимания. — Их никто не заметил! — стукнул по подлокотнику коляски Тивай. — Все верили, что абадоны навоются между собой, поубивают себя, грызясь за место вожака в своей стае, и победитель добьёт остатки человеческой армии противника. Нулефер побледнела. Как хотелось кричать, сорваться с места, вцепиться в короны Огастуса и Геровальда и воскликнуть: «Теперь вы довольны? Приручили дикого зверя? Подчинили людей, обладающих древней загадочной душой?» Стоило и ей догадаться, что абадоны будут играть по правилам своей игры, а не по указке манаровских королей. — Они выдвигают требования к Зенруту, Камеруту и Ишируту? — спросила Нулефер. — Да, — сказал Леокурт. — Остановятся, когда одно из воюющих государств капитулирует. — Во сколько абадоны встретились? — спросил Аахен. — Пятнадцать минут назад, — ответил Йенд. — Мы не успеваем их отслеживать, вести с фронта так и сыплются. Абадоны летят на невероятной скорости по направлению военных лагерей! — Первая атака абадон была в час, уже пошёл третий час ночи, — Аахен взглянул на настенные часы. — Когда вы узнали про первую атаку на камерутские и иширутские армии? — Сразу, — ответил Йенд. — Наёмники сообщили нам о вступлении абадон в манаровскую войну. — Почему нас оповестили только спустя час? Леокурт погладил морщины на лбу и провёл руками по лицу, как бы смывая грязь. — Где же вас найти?.. Аахен, ты никогда не носишь с собой винамиатис, связывающий тебя с родителями. Вот где мне тебя было искать? Ты не сказал, куда уходишь. Я не знал, что и Лора с тобой ушла на ночь глядя, вы редко вместе время проводите. «Всё вы знаете, — вспыхнула Нулефер. — Не хотели нас тревожить, сами-то с любопытством наблюдали за абадонами и ждали встречу соплеменников». — Что делают воюющие страны сейчас? — Просят нашей помощи. Им не хватает проходящих магов для эвакуации. Они хотят ликвидировать хотя бы один десяток абадон, но абадоны закрылись в доспехах, сооружённых своими магическими силами. Я, как глава Магического Братства, отказываю манаровским государствам в помощи. Абадон не победить, маг не сравнится с ними в силе. Терять воинов я не хочу, никто не вернётся живым после этого побоища. Аахен, Нулефер, — тихо сказал Леокурт, — готовьтесь к худшему исходу Санпавы. Абадоны взялись за военные части и за шахты, залежи сероземельника и других ресурсов. Я вас позвал сюда, чтобы известить о начале грандиозного боя между абадон. Оно превратилось в охоту на людей. И что они ещё скрывают от нас… Аахен, Нулефер, только вам доверяют пустоглазы и абадоны. Поговорите с ними. Тенкуни должна знать, какие у них истинные планы на страны Рутской империи. Нулефер опустила глаза с Леокурта на стол. Лежала карта Санпавы. Чёрными точками были отмечены места, в которых засели войска. Север, юг, запад, восток — вся Санпава утопала в армейских подразделениях Зенрута и противника. Бои за землю трёх хозяев шли со все сторон. Что уж говорить, если на протяжении последних веков Санпава была занята камерутскими частями. Девять точек были заштрихованы красным крестом — Форе, Миам, Ураканский хребет, города возле правого и левого берега Сквожд, территория возле залива Дренго — тут побывали абадоны. Дренго, это так близко к Рысьиной провинции… «Папа», — задумалась Нулефер. — Эхо и отголоски абадоновских взрывов слышат даже в Рыси, за сотни миль, — Леокурт прочитал её мысли и подтвердил их. — Дивизию генерал-лейтенанта Дайсона атаковали абадоны! — закричал вбежавший Накиг. Абадоны добрались и до зенрутских частей, поняла Нулефер. — Послушайте! Они взорвали шахту! — воскликнул Метинас и поднял винамиатис над воинами. — Отведите нас к пустоглазам! — повелел Аахен. — Они в соседнем зале, — сказал Тивай. — В зале? Стрелять в них будете? — Зенрутский ошейник подчинения, — голос Леокурта был твёрд. В зале напротив бродили пустоглазы, нюхая и царапая незнакомые стены. Леокурт побоялся притащить всех тварей, которых в Тенкуни было тридцать голов, он взял лишь десять, самых дружелюбных к людям. Сквозь рыжую шерсть выглядывал ошейник. «У него и ошейники имеются!» — Нулефер не переставала поражаться хитрости и расчётливости Леокурта. Аахен накинул на пустоглазов одежду и взял чёрный винамиатис. — Я сам. Кто бы мог подумать, что тенкунец в Тенкуни будет пробуждать ошейник раба. У Аахена не сразу получилось направить силу на винамиатис, мысли в его голове путались. «Давай я попробую», — захотела выступить Нулефер. Она-то с детства наблюдала за пробуждением ошейников. Но у Аахена получилось, пустоглазы завизжали от боли и через несколько секунд обернулись людьми. Нулефер и Аахен загородили собой отрядов воинов за их спинами. Их лица тут же узнали абадоны и поспешили поскорее одеться. — Началось? — Фекой понял причину, по которой их обратили в людей поздней ночью. В похожих друг на друга лицах абадон — ведь у них всегда была одинаковая неменяющаяся причёска — застыл восторг, воодушевление, любопытство. И доля отречённости, когда они глянули на стоявших за спинами Нулефер и Аахена воинов. Нулефер смотрела на абадон. Совсем недавно они были лохматыми зверьми, что бесились в океане и брызгали на её новое платье. «Это мой народ», — она горько вздохнула. — Началось, — произнёс Аахен. — Поздравляю вас с успешным одурачиванием вечных людей. Ваша цель нас уничтожить? — Нет. Приказать вам николиже не будоражить покой абадон на Абадони. С ближней ночи мы станем зверьми, и вы нас заморете. — А сейчас вы будете убивать людей? Военные Зенрута и Камерута уже услышали ваши требования — кому-то сдастся в войне. Но так ли это? Фекой, Дорифан, ребята, что вам нужно от манаровских людей? Вам не причинят вреда, всего лишь расскажите, что будет дальше. Абадоны погрузились в молчание, скорбное, словно прощались с собой. Ещё бы, сзади них стояли лучшие воины Тенкуни, предводители Тенкуни, люди, владеющие кораблями, способными вернуть их на остров. Или же продать другому государству. — Будут бои, — сказал Агэс. — Бессмысленные, непрекращающиеся. Не бои, аже чистки. Абадоны полетят на воинов врага. Убьют их, не жалея размаха и границ. Полетят на новые полки. Найдут воздухом и силой земли схороненные в зарослях отряды из трёх человек, беглецов, героев былых войн, язвенных в лечебницах. Перемнутся шахтами и природными сокровищницами. Абы к сему часу не будет повестей о поражении со стороны манаровского короля, абадоны будут крушить земли, воды и горы Санпавы. — Мы честны с вами, — добавил Эдуэг. — Зенрут улучит смерть своего врага. Камерут улучит смерть же своего врага. Онисей узрел, как отомстить вечным людям. Он сообразил, что нас могут разлучить и заставить воевать и наказал, яко право сражаться против врага. Абадоны будут воевать, но не против себя. — Что Онисей вам ещё тогда сказал? Что? — Нулефер догадалась о каких прощальных словах кумрафета шла речь. — Прямо сейчас в Санпаве умирают тысячи и тысячи людей. Командование не успевает эвакуировать даже солдат и офицеров. Про людей, обычных людей, живущих в своих домах в деревне, точно как вы на своём острове, оно вообще махнуло рукой. Что вы подарите вечным людям дальше? Что ещё кроме ужасных смертей? — Абадоны будут милосердны к мирным жителям Санпавы, — рука Хелеза коснулась плеча Нулефер. — Наши враги — армия. Нулефер заметила вспышку сожаления в глазах этого абадоны, невысокого седого мужчины, покрытого морщинами старости. Только не долго сожаление пожило на его лице. Хелез прищурил глаза, мотнул головой и стал вновь гордым высоко взирающим на людей абадоной. — Главный враг абадон не манары. Вы — тенкунцы, — он вперил суровый взгляд в Леокурта и воинов. — Вы выдрали нас с острова, не они. Сзади Нулефер и Аахена засмеялись ироничным смехом. — Но набросились вы на Рутскую империю! — хохотал Тивай. — Кто же бы нас вернул домой, аже бы мы испепелили Намириан? Ныне Намириан цел, старейшина Аахен Тверей жив. Он вернёт нас домой. Хотя бы нас, оставшихся тридцать абадон. — Сойдёшь с их стороны, Аахен?! — воскликнул Метинас. Аахен обнял за плечо Хелеза и повернулся к воинам и отцу. — Нет. Я избран старейшиной абадон, вторым после кумрафета в стае. Я не отрекусь от долга, который мне передали. Хелез, вы вернётесь домой. Пока вы в Тенкуни, вас не тронет ни один человек. Клянусь именем своего отца, возглавляющего Магическое Братство. Мой отец ведь подтвердит, что абадоны под защитой Тенкуни как граждане, наделённые правами и свободами? Нулефер увидела, как Леокурт не нашёл, что сказать в первые же секунды. Не было её здесь рядом, она бы в такое не поверила. Леокурт смутился, а потом посмотрел в глаза Аахену. — Да, вы остаётесь под защитой Тенкуни. Скажи иначе, и тебя убьют сильнейшие создания в мире. Не успеешь моргнуть! — Аахен, ты вернёшь нас на остров, а мы молвим народу, как караться с вечными людьми. Печальную историю нашей стаи запишут на древних свитках, будут читать и передавать от сына к сыну. Будут учить, как давать отпор вечным людям силой и кровью. Покуда с нас не спадёт проклятье, вечные люди будут ужасаться нас. — Да, я вас верну! — громко заявил Аахен. — Они чудовища! В Санпаве сущее пекло! — внезапно вскричал Ятодан. — Мне прислали первые карточки, — целитель поспешно залез в нагрудный карман, дрожа схватил смятые бумажки и ткнул ими в лицо Аахена. — Тел даже не осталось! Земли нет! Аахен убрал от своего лица карточки и взглянул в глаза магу. — Я сын Леокурта Тверея. Я из семьи человека, который почти полвека питает войны, революции и восстания тенкунской силой. Делил бы я мир только на белое и чёрное, я бы давно сменял фамилию. Если ты живёшь в Тенкуни, ты не можешь быть святым. Ты или твой родственник причастен к чужой несправедливой войне, а ты кормишься на деньги этой войны. Малерз Ятодан, вам пятьдесят лет, сколько покорёженных тел сгинуло на войнах, пока вы служили в Магическом Братстве? Или война, начатая абадонами, угрожающая Тенкуни, это нечто другое? Так вот, я на их стороне, я их старейшина. А если вы хотите покончить с кровавыми убийцами, начните с ваших друзей, стоящих сейчас возле вас. Я знаю, о чём вы думаете, малерз Ятодан, о чём думают все воины и мой отец. Вы рады, что абадоны избрали объектом мести Санпаву, а не Намириан. Ведь слабых всегда добивают. Почувствуйте себя хоть один раз в жизни слабым манаром перед лицом величайших магов. Нулефер смотрела то на Аахена, то на абадон. Не просто далось её возлюбленному такое решение. Аахен и букашки не убил за свою жизнь. Он грозился прикончить голыми руками Ваксму Видонома, но слабо верилось, что у него действительно взялись бы силы на отнять чужую жизнь. Аахен был благороднее и добрее Нулефер. — Хелез, можно ли повлиять на абадон? — она подошла к нему и разгладила складки туники. — Остановить их иным путём? Короли Зенрута и Камерута не пойдут на капитуляцию, им проще потерять Санпаву, чем позорно сдаться. Или хотя бы можно договориться с абадонами, чтобы они убавили силу и обошлись меньшими жертвами? — Не ведаю, — Хелез пожал плечами. — Как благоизволит Онисей. Поговори, попытайся, но уговорами ты не спасёшь Санпаву, тут надобно слово короля. — А вы можете поговорить с Онисеем и с Мегуной, его правой рукой? Хелез повернулся к абадонам. Они зашептались на неизвестном языке. — Мы заточены в Тенкуни, — бросив взгляд на Леокурта Тверея, сказал Хелез. — Наша сторона — наблюдение и ожидание. — Нулефер… — Аахен коснулся её щеки. Изменение в её лице обеспокоили Тверея. Она подняла взгляд на возлюбленного и сказала, делая робкие паузы: — Я абадона. Часть моего народа стоит здесь и ждёт возвращения домой… Мой народ на острове… Там моё место, мой дом… Люди Абадонии мне как родные, я никогда не ощущала такой близости с незнакомцами как на Абадонии… Но Зенрут, я там выросла… В Рыси, недалеко от Санпавы. Аахен, если мы можем, давай попытаемся помочь переговорами. У абадон должно быть и другое лицо. Аахен отошёл будто недовольный её словами. Леокурт, Тивай, воины со «Встречи», абадоны выжидающе на него смотрели. — Я избран Онисеем старейшиной, ты дочь Цубасары… Хорошо. Мы выйдем на переговоры. Он притянул Нулефер к себе, прижал её голову к своему плечу и еле слышно сказал: — Нам стоит попрощаться. Мы можем не увидеться больше. Нулефер сглотнула, постаралась дышать чуть тише, чуть заметнее, не показывать своего волнения. Прощаться нельзя. Нельзя показывать Леокурту Тверею, что они могут не вернуться. Они тоже боятся абадон. Хотя как скрыть правду от этого ясновидящего человека? — Отец, — Аахен отчаянно вцепился в плечо Леокурту. — Разреши нам встретиться с абадонами. Хелез, Фекой и другие ясно показывают, что люди для абадон враги. Они признают только нас двоих. И ещё Уилларда. Онисей и Мегуна, возможно, тоже только нас смогут принять и выслушать. Мы попытается унять их ярость. А ты сдержи своё слово, что абадоны — часть Тенкуни, у них будет защита, их вернут домой. «Нет!» — крик Даитии пронёсся в сознании Нулефер. Леокурт вздохнул, раздосадовано покосился на жену и на сына и произнёс хриплым приглушённым голосом: — Я даю абадонам защиту. Они получат её, когда захотят. Когда скажут, что оставляют войну в прошлом и готовы вернуться в Тенкуни и ждать новой экспедиции на остров, возвращения домой. Но Тенкуни не будет воевать в Санпаве не с ними, не против них. Абадоны сами объявили войну Зенруту, Камеруту и примкнувшему Ишируту. Тенкуни столетиями не была участницей войн. И не изменит традициям, пока я возглавляю Братство. Аахен, тебя прозвали старейшиной абадон, ты в праве вмешаться в их планы. Но я тебе не помощник. Я не отправлю тенкунских людей насильно умирать в чужой стране против неравного врага. Найдёшь добровольцев — забирай. Леокурт развернулся к магам и советникам. Быстрым жестом пальца и, скорее всего, потоком мыслей, приказал подать ему связывающие винамиатисы. И провозгласил: — Братья и сёстры! Поднимите всех воинов Тенкуни! Известите их о страшной бойне, которую сейчас совершают абадоны в Санпаве! Передайте, что санпавчане нуждаются во спасении. А абадоны в усмирении. Особенно нужны проходящие маги. Их помощь Санпаве — дело добровольное и опасное. Смертельное. Магическое Братство не оправляет воинов на самоубийство. Посему помощь Санпаве — их выбор. У стран Рутской империи нет времени договариваться сейчас об оплате наёмнической службы. Денег, возможно, после войны вообще не будет. Кто хочет один раз в своей жизни послужить человечеству, повинуясь самоотверженности и заветам Андорины? Немногие храбрецы, помогите Санпаве! Тивай подкатил на коляске к Леокурту. — Добровольцев будет немного. Поэтому часть, которая от меня осталась, окажется важной частью. Я в деле. — Ты бросил воинскую службу, — дрогнула Нулефер, — чтобы зажить человеком. — Я хочу ещё раз увидеть Абадонию. Но моя совесть не даст мне вернуться туда, если я буду стоять в стороне, пока абадоны кровавым бесчеловечным способом отвоёвывают право быть услышанными. — И я пойду! — воскликнул огневой маг Йенд. — И я! — выступил водник Осюрмат. — Аахену и Нулефер нужна будет защита на случай нападения абадон. — Я буду быстр и зорок, — сказал проходящий Винсер. — Абадон некоторое время сдерживают замки, я займусь ими, — добавил воздуховик Таклиано. Леокурт не ожидал, что Аахен и Нулефер получат такую стремительную поддержку. Маги, что были на «Встрече», один за другим отзывались, что вступят ещё раз в сердце ада. Только бы никогда потом не видеть и не слышать абадон. «Они понимают, что дом абадон священен, — подумала Нулефер, — но они вырвали их этой обители». — Аахен, — сказала Нулефер, — у тебя меньше шансов уцелеть. Я всё-таки часть Абадонии, вхожая в их храмы и дворцы. А тебя лишь назвали старейшиной. Подумай хорошо. — Нулефер, я сделал свой выбор, когда прочитал дневник Хакена. Я буду до конца с созданиями, которых я потревожил своим любопытством. — Отдаю тебе самое сложное задание — свидание с Онисеем. Тебя он больше уважает, чем меня. Ты в его глазах настоящий друг, а я просто дочь его соплеменницы. Мне же проще встретиться с Мегуной. Мы с ним оба управляем водой. Кроме того, Мегуна борется с противниками Камерута. Я пересекалась с регентом Геровальдом, когда была в Кровавом обществе… Геровальд оценит мою помощь, а Зенрут не обрадуются союзу со мной. Будь в Зенруте, я выберу Камерут. Она кинула взгляд на Хелеза, заметила Фекоя, младшего друга Онисея. Дофирана, Агэма, Эдуэга, остальных абадон… Самым благосклонным к людям казался пожилой Хелез. Она прикоснулась пальцем к его одежде и сказала: — Абадона не убивает абадону? — Не убивает, — кивнул он. — Пожалуйста. Защити наши жизни. Тенкунские маги хотят защитить меня и Аахена, но они не отразят абадонскую силу. Меня и Аахена сметёт воздушный поток, на котором летят твои соплеменники. Пожалуйста, выступите нашими телохранителями. Иначе нас убьют абадоны. Хелез оглянулся через плечо на абадон, тяжело вздохнул, его взгляд сощурился. Он словно мыслями общался с друзьями. Челюсти были крепко сжаты, тело напряжённым. Лицо Хелеза разгладилось, морщины почти исчезли. — Нулефер — дочь Цубасары, она абадона нашей стаи, хоть её и не одарили абадонской силой и нашим проклятием. Мы её защитим. И Аахена тоже, кий свергнул тенкунскую злую власть.***
Шею Уилла душил ошейник. Глупо было надеяться, что герцог Огастус всего лишь оденет на своего раба украшение, провожая в подземелье. Уилл знал, что его ждёт. Долго и безжалостно хозяин пробуждал ошейник, пока сам не обессилел. Истощённого Уилла гвардейцы отнесли в подземелье, бросили темницу и закрыли на ключ дверь. Люси и Фредер побежали на помощь. Но Уилл отпихнул нежную руку Люси. Задыхаясь от боли, опёрся на кулаки, поднялся сперва на колени, а затем через минуту встал на ноги. Взгляд устремился на Фредера. Принц держал перед ним свои руки, готовясь поймать, если Уилл упадёт. Уилл покрепче попытался устоять на ногах и ударил Фредера кулаком по лицу. Сила у измученного раба была так велика, что Фредер потерял опору, полетел назад и стукнулся спиной об стену. Уилл бросился за ним и заколошматил. Фредер толкнул его в ответ, Уилл зашатался, но снова ударил по лицу, оставляя на здоровом глазу кровавую метку. — Мальчики, хватит! Только вы не убивайте друг друга! — Люси встала между ними. Принц правой рукой закрыл лицо от Уилла, левой пытался пресечь его новые атаки. — Прекратите же! — Люси повернулась к Уиллу и грубо толкнула. Он закачался и потерял равновесие. Люси и Фредер положили его на койку и сели рядом. Уилл пришёл в себя через час, от Фредера он не принял сочувствующих слов и прошептал: — Ненавижу тебя. — Так что же не застрелил, когда у тебя был револьвер? — заметил Фредер. Подземелье защищали замки-винамиатисы. Холодный ошейник давил на шею, без магии Уилл казался сам себе раздетым и поруганным. Сил придавала только злость на Фредера. Уж при этом предателе он не будет жалким, просящим о помощи! Да, жаль, что не застрелил Фредера, когда была такая превосходная возможность. Как никогда лучше Уилл понимал чувства Тобиана, отрёкшегося от брата. Досадно, что некуда было уйти, чтобы не ловить на себе печальные взгляды Фредера, в которых скрылось какое-то нелепое раскаяние. Как всегда приторное и ложное. Камера небольшая. В ней только одна койка, подвешенная цепью к стене, столик с керосиновой лампой, освещающей темницу, и горшок для отходов в углу. Уилл лежал на койке и набирался сил, а Люси и Фредер, прильнув друг к дружке, вынуждены были сидеть на этой же койке. Перебрасываясь молчаливыми взглядами, в тишине они просидели несколько часов. Иногда Фредер целовал Люси в голову и шептал какие-то тихие слова, которые даже Люси не могла расслышать. Гвардейцы проведали их один раз, принеся еду. Ужин, так по еде заключённые поняли, что наступил вечер. Фредеру и Люси подали салат с креветками и молодым осьминогом, жирную пасту с сыром и белыми грибами, чай с кусочком пирога. Как-никак он принц, а она его… избранница? Уиллу принесли тарелку пустого картофельного пюре и стакан с водой. Огастус с высоких башен дворца Солнца напоминал, что Уилл раб. Фредер, Люси и Уилл сидели на одной койке в душной камере. Сколько прошло часов, они не понимали. Окон в подземелье не было, спасибо, хоть керосиновую лампу поставили для узников, и они могли разглядывать свои лица. Фредер мучался, что нельзя покурить. У него при себе были спичка и трубка, но из-за Люси и Уилла он терпел, им ведь придётся дышать дымом в непроветриваемом помещении. — Орешки? — Уилл вытащил из карманов кителя миндаль. — Я их прихватил из обеденного зала. — Ты и меня угощаешь? — ухмыльнулся Фредер, когда ему протянули горсть. — Бери, чего уж там, — не пытаясь уклониться, сказал Уилл. — Вряд ли к нам придёт сон. Люси взяла орешек и сжала в кулаке. — Как думаете, абадоны уже начали свою войну? — Не хочу и думать, — неспокойно сказал Фредер, злобно разгрызая орехи. — Когда нас выпустят отсюда, если, конечно, такое произойдёт, мы не узнаем Санпаву. А Джексон Марион, санпавчане, хватит ли ума примкнуть к победителю? Люси повернулась к нему. — Может, к лучшему будет, если абадоны Зенрута проиграют? — неуверенно спросила она. — Геровальд и Иги хоть и чужие короли, но они справедливее и добрее отнесутся к санпавчанам. А наша зенрутская армия обвинит в поражении королеву и герцога, которые привели в нашу страну абадон. Королева и герцог потеряют доверии армии. Фредер, а ты сможешь его забрать себе, наставив недовольных генералов против правящих королей. — Дело говоришь. Но я не хочу проигрыша своей стране. И не ценой смертей невинных санпавских жителей я хочу заручиться поддержкой армии. Они услышали, как отпирают дверь. В темницу влетел Огастус, за ним забежали старые знакомые Фредера: Джон Пайн, Стивен Лодж, Алан Манрин и Дэвин Харди. Огастус растолкал Люси и Фредера, стянул Уилла и койки и схватил за грудки. Глаза его горели безжалостным огнём. — Ты знал об абадонах! Знал всё! — прорычал герцог. — Что я знал? — спросил Уилл. — Абадоны не собирались драться друг с другом! Они обратили свои силы на людей! — закричал Огастус. — Онисей, как ни в чём не бывало, уничтожает камерутские и иширутские войска, а Мегуна со своей шайкой бьёт наших солдат! Уилл вырвался из рук Огастуса. Внезапно заболела голова. Герцог не пробуждал винамиатис, но от одного взгляда на хозяина становило плохо. В мозгах застучало, ноги объяла дрожь. Уилл устоял. — Я ничего не знал! Расскажите, что случилось! — Ах не знал! — с яростью прокричал Огастус. — Все совещания Онисей проводил только в твоём присутствии! Он требовал, чтобы при каждом обращении его в человека, ты бы рядом! О чём ты разговаривал, когда оставался с Онисеем наедине? С Ададоном? С Дионсом? — Ни о чём таком, что вызвало бы подозрения! Что вообще произошло? Как абадоны… могли отказаться о сражения? Огастус оскалился. — Вы только посмотрите, он ещё мне вопросы задаёт! — Задаёт, потому что впервые слышит про отказ абадон воевать друг против друга. — Фредер вскочил с койки. — Как это случилось? — Как? — кричал Огастус. — А вот так. Онисей и Мегуна даже не думали соперничать за власть в стае и не собирались нам служить. Они встретились, пожали руки и пошли убивать людей. Онисей — войска захватчиков, Мегуна — наши силы. Отряды абадон разбросаны по всей Санпаве, их скорость поражает, они уничтожают все войска, которые стоят в Санпаве! — И мирных жителей… — промолвил Уилл. — Мой отец! — осмелилась закричать Люси. Глаза Онисея, горящие, пылающие ненавистью к вечным людям, его голос, в котором был собран яд всего мира, нетерпение, желание поскорее бы начать битву, неважно в какой день — можно же было догадаться, что Онисей замыслил что-то ужасное! Уилл обложил себя отборной бранью. Будь бы он внимательнее к Онисею и остальным абадонам, к собственной матери, в которой тоже застыла жажда убийств, ничего не произошло. — Я выступлю переговорщиком. Позвольте мне! Моё слово для них, наверное, ещё что-то значит, в глазах абадон я тоже абадона, сын Цубасары. — Ты изменник! — сказал ему, дрожа от злости, Огастус. — Если бы не ты, я не получил бы толпу диких чудовищ, убивающих мою страну! — Я виноват, что не разглядел настоящего плана абадон. Виноват, простите. Но я не изменник. Я поговорю с ними. Попытаюсь убедить их остановиться. Силой абадон не победить, их магия в десять раз превосходит нашу. Нужно взять их словом и хитростью. Дайте выступить переговорщиком, вас они не будут слушать. — Именно ты попросил абадон показать свой голос. Ты! — цыкнул зубом Огастус. — Они услышали тебя и показали, на что способны! Ты натравил чудовищ на людей! Уилл взболтнул головой. Он не об этом просил! Он хотел, чтобы абадоны доказали людям, что их нельзя подчинять, нельзя порабощать. Чёртов Онисей, он любые слова переведёт на язык крови. — Другие виноваты, дядя? Подражаешь моей дорогой мамочке? — Фредер засмеялся. — Вы же с матерью купили их у Тенкуни и заставили воевать. Вы же приказали им биться, иначе они не вернутся домой к жёнам и детям. Пожимай свои плоды, дядя. От Санпавы не останется ничего. Прах! Чудовища, звери сотрут её и твою гордость. — Молчи, чудовище. В скрежещущем голосе Огастуса прозвучала угроза, но Фредер не расслышал её. — Дядя, хорошо идёт твой первый день в качестве короля? Сутки ещё не прошли с твоего назначения регентом, а твоя армия умирает от абадон, которых ты не смог разгадать, обуздать, предупредить и остановить. Завтра же тебя свергнуть твои генералы. А народ наплюет на твои портреты. — Я бы не загадывал так далеко, племянник. Завтра, оно наступит не скоро, дожить бы до этого дня. Фредер с наигранным сочувствием покачал головой. — Жалкий человек, мечтающий всю жизнь стать королём. Вот, получай, что заслужил. Расправляйся своей королевской властью с чужаками, которые бьют наших и не наших в Санпаве. Огастус сделал шаг вперёд, подойдя ближе к племяннику. Уже не раб заботил его мысли, а принц. Уилл напрягся и подозрительно взглянул на спину герцога. — Эта война не началась бы, — сказал Огастус. — Но ты не смог замолчать, когда я похоронил твоего брата. Ты предал свою страну и свою армию ещё будучи двенадцатилетним мальчишкой. — Вот опять ты вспоминаешь тот день. Камерутчане так спокойно и легко покинули бы обжитую Санпаву, когда бы Зенрут выдвинул им официальные обвинения? Они бы подтерлись твоим обвинением и продолжали бы грабить Санпаву. Война разгорелась бы ещё раньше. Я отодвинул её, я дал Санпаве пожить еще несколько лет без войны. Дал возможность вам с матерью наладить дипломатические отношения с Артевальдом. Вдруг получилось бы что-нибудь! А ты не смог даже воевать разумно с врагом. Притащил абадон! Огастус повернулся к Уиллу, бросил на него испепеляющий взгляд и направил внимание на племянника. — Я разберусь с ними. Они будут уничтожены. — Как и Санпава. Огастус, ты король без короны и земли. — И с тобой разберусь, — вздохнул герцог. Уилл увидел сверкающую сталь, выглянувшую из-под сюртука Огастуса. Блеск ножа прервал все мысли об абадонах. Уилл бросился на хозяина, первее него выхватил нож и закрыл собой Фредера. В шаге стоял Огастус, Уилл занёс нож, но немыслимая боль оглушила его, дыхание спёрло. На шее взвился ошейник. — Схватите Фреда! — велел Огастус. Проваливаясь в пучину боли и темноты, Уилл услышал треск ключа, закрывающий дверь в камеру. Офицеры подбежали к принцу и схватили его за руки. — Не надо, пожалуйста! — вскочила Люси. Джон Пайн одной рукой сжал её за талию. Фредер тяжело пыхтел. Кажется, он вырывался. Уилл с пола видел только длинные сапоги офицеров и Фредера. Перед ним стоял Огастус и улыбался искренней счастливой улыбкой. Глаза сияли отблеском стали. Из руки в руку он перебрасывал чёрный винамиатис. — Я поражён, что после моей дневной взбучки ты ещё держишься на ногах. Твоя смерть будет долгой. Ты не воин, а пошедшее псу под хвост создание. Как жил никем, так и умрёшь никем. Завидуй своему другу и принцу — он быстро умрёт. Если, конечно, не захочет ухватиться за свою проклятую жизнь. Уилл трясся от боли, его выворачивало изнутри. Вдруг всё прекратилось, ошейник ослаб. Огастус поднял с пола нож и воткнул его в грудь Фредера. Офицеры отпустили принца. Фредера взвыл от боли, потянулся к ножу, дабы вытащить его из тела, закачался, попятился назад и ударился об стол. Он замер, глаза распахнулись в изумлении, словно увидел нечто невероятное, магически ужасающее. Ноги подкосились, Фредер упал, обнимая острый нож в груди. Огастус повернулся к Уиллу. На его лица играла насмешка победы. Как тигр, Огастус ощерился. — Очередь за тобой, раб. Ошейник проснулся и заиграл сильнее. — Я тебя создал, я и уничтожу. Фредер, Фредер… В ушах стоял его последний короткий крик. Фредер… Уилл видел перед собой лежащее израненное тело друга. Не понимая как, Уилл зарычал и оказался на Огастусе. Он повалил хозяина, ударил по лицу, по голове, по животу. Упал с ним на пол и обрушал кулак за кулаком. Нож, камень — вертелось в голове. Уилл выбил их из рук хозяина с одного замаха. — Разнимите их! Стреляйте! — закричал Пайн. — Не заденьте только герцога! Трудно было понять, где герцог, где раб. Они катались по полу, то один, то второй оказывался наверху. Уилл не знал, что творит, но инстинктами чуял, нельзя дать себя застрелить. Огастус хрипел, изо рта прямо на Уилла стекала его кровь. — Ублюдок, — простонал он, отыскивая рукой наощупь винамиатис. Гвардейцы схватили Уилла за руки. Но не тут-то было. Мёртвой хваткой он вцепился в шею Огастуса. «Не отпущу!» — звенели в голове единственные слова. — Закройте герцога! — закричал Лодж, прицелив револьвер — Стреля… Он не успел договорить. Притихшая Люси, вырвалась из рук Пайна и кошкой напрыгнула на Лоджа. Три пули вылетели в потолок. Люси вцепилась ногтями в глаза. — Снимите её! — завыл Лодж. Люси сидела на его спине, ногами упёршись за бока. Она добилась своей цели — Лодж разжал в изумлении руки, револьвер выпал. Рано радовалась Люси, гвардеец со всей силы ударил ею по стене. Люси не выдержала боли, разжала руки и ноги и упала. Лодж стремительно поднял уроненный револьвер. Только страх за подругу заставил Уилла отпустить задыхающегося хозяина. Он бросился на Лоджа. Медлить было нельзя. Не терять ни секунды. Уилл подпрыгнул, перебежал со стороны левой руки Лоджа и закрылся им. Зазвучала пальба. Уилл заслонился Лоджом, подставляя живот офицера под пули. Рука гвардейца ослабла, Уилл забрал из неё револьвер и выстрелил. Сначала в Манрина, потом двумя патронами в Харди. — Люси, Лодж закрывал дверь. Достань из его карманов ключ и беги, — сказал Уилл. Голос его звучал слабо, совсем не похож на себя. «Только бы они не взяли винамиатис!» — пронеслось в голове. Тело Уилла отходило от потрясения и возвращалась забытая боль от дьявольского камня. Уилл прицелился в Пайна, нажал на спусковой крючок, но выстрела не раздалось. Пули закончились в барабане. Пайн целился, ища лучшую точку. Противник был прикрыт Лоджем, который, кажется, ещё дышал. А Люси скрывалась за Уиллом. — Стреляй же! — гаркнул Огастус, поднявшись на ноги. — У него нет патронов! — Пожалуйста, смилуйся над ними… — пронёсся стон. Фредер, опираясь за края стола, вставал. Нож намертво застрял в его груди. Но Фредер вставал, харкал кровью, из раны стекала кровь. Зрачки расширились на всё глазное яблоко, принц трясся, хватаясь за стол — единственную опору, что у него была. — Он живой! — испустил вопль Огастус. Уилл выглянул из-за шеи Лоджа. Пайн прижал палец к спусковому крючку. — Стреляй во Фреда! Фреда убей! — завизжал Огастус. — Фреда! — и побежал к винамиатису, вытаскивая из-под одежды ещё один нож. Уилл не ждал решения Пайна. Прыжком он оказался у гвардейца и повалил его. Пуля, направленная в голову, врезалась в плечо. Фредер не выдержал удара и снова упал. Уилл кричал, выл от скорби, отобрал у Пайна револьвер и размножил голову гвардейца. Тело пронзила очередная волна боли. Она выскочила из ошейника и заполнила всё тело, сковала конечности, врезалась в мозг. Огастус добрался до чёрного винамиатиса. Голову разрывало, вот-вот, она оторвётся. А герцог шёл на него, прижимая к сердцу винамиатис. В левой руке был нож. — Потрясающая выдержка! После всех пыток ещё смог сражаться! Я хорошо тебя выдрессировал! — с восхищением произнёс хозяин. Уилл едва мог пошевелиться. Тело больше не сотрясалось в лихорадочных конвульсиях. Не осталось сил. Его будто вывернули наизнанку, изо рта вытекала слюна. Боль нарастала, тело горело, он чувствовал, что из ошейника вылезает кто-то живой и впивается в его истощённую плоть изнутри тысячами иглами. Огастус приближался. «Я должен…» Он ползком доплёлся до Фредера и упал на него. Огастус улыбнулся с презренной насмешкой: — Знакомая картина! Двадцать три года назад я также закрыл одного человека своим телом от наёмного убийцы! Как же сильно жгло спину от пули! Мне на помощь вовремя подоспел Яхив Фарар. Кто же тебя спасёт, милый Уилл? Я зарежу Фредера как свинью. А ты, раз такой стойкий, будешь мучаться дольше, чем я загадывал. Он ногой оттолкнул Уилла. Не заглушая винамиатис, занёс над Фредером нож. Уилл пытался подняться, но не мог. Всё случилось за секунду. Люси тенью подбежала к ним и зубами вцепилась в руку Огастуса. Хозяин завопил, выронил винамиатис. Люси, собрав весь дух и силы, пнула Огастуса в пах и выдернула из ослабленной руки нож. Но боец из девчонки из никакой. Она замахнулась над грудью герцога, а попала лишь по руке, которой прикрылся Огастуса. Подобрав с пола винамиатис, она бросилась бежать. Только бы отвлечь Огастуса от Уилла и Фредера! Но Люси остановила стена. Она прижалась к ней и подставила перед собой нож. — С-спаси Люси… — сорвались слова с побледневших губ Фредера. Он еле-еле зашевелился, дыхание ещё трепеталось в его ослабленном теле: — Не меня. Л-Люси. Спаси её. Охваченный агонией, Уилл всё же встал. Еле передвигал ногами, но шёл. Люси загнана в угол. Она или верно рассчитает удар и пронзит герцогу сердце, или он выхватит у неё нож и прикончит за один взмах. Скорее, второе. Уилл шёл быстрее, но силы исчезали. Голова кружилась, сердце судорожно билось. О нет, Люси! Она отмахивалась от Огастуса ножом и никак не могла попасть по нему. В глазах внезапно потемнело. В себя Уилла привели стуки за дверью. Он ещё стоял на ногах, не потерял равновесие, когда сознание покинуло его. Что за звуки? В дверь стучались, ломились сбежавшие на шум офицеры и караульные. Нет… Что это сзади, прямо за ним? Тихие шорохи, похожие на медленные ползки. Фредер, не взирая на торчащий в теле нож, пытался встать, карабкаясь вверх по ножке стола. — Не становись убийцей, Люси, — шептал Фредер. — Огонь... Огастуса... Должен огонь... Руки, залитые собственной кровью, тянулись к керосиновой лампе. "Зажги огонь!", — воскресли в памяти слова Цубасары. Уилл понял, что делать. Собрав последнюю волю, он рванул к керосиновой лампе. Огастус обернулся, лишь успел вскрикнуть. Уилл разбил об его голову лампу. Пламя вспыхнуло мгновенно и разлилось по одежде герцога. Уилл дёрнул в сторону Люси. Только бы на неё не перекинулось пламя! И бросился к принцу. Фред стоял на ногах, оперевшись за стол, заглянул Уиллу прямо в глаза, усмехнулся, зашатался и рухнул в объятия друга. Огонь разгорался, подхватил все брызги масла. Люси забежала в угол к койке, Уилл оттащил Фредера. Пахло палёной одеждой, волосами, кожей. Огастус бегал из стороны в стороны, а пламя обнимало его спёртую от пота одежду, забиралось в его раны и синяки, оставленные Уиллом. Огонь толстым полотном окутывал герцога. От него шёл дым, жар, едкое разъедающее воздух зловоние. Хозяин рухнул в шаге от Уилла. — Помоги, помоги мне! — завыл он истошно, катаясь по замызганному кровью полу в надежде сбить пламя. — Помоги, Уилл! Вопли ужаса Огастуса заглушали крики офицеров снаружи. Дверь поддалась натиску, проник свет винамиатисов. Бледный и ничтожный по сравнению с ослепительным пламенем, что пожирал герцога и освещал камеру узников. Ощущение магии сотрясло Уилла. Вода, замки сняли! Поборов дрожь, Уилл незаметно для себя закричал: — Вода! Бурная волна прорезала стальные водопроводные трубы. Она смыла офицеров, вбежавших в темницу, вышвырнула из камеры трупы Пайна и его напарников. И укрыла, превращаясь в купол, Фредера и Люси. Уилл стоял за куполом и смотрел пустыми глазами на крутящегося герцога. Хозяин отрывал от себя одежду, отдирая её вместе с кожей. — Помоги, Уилл… Воды… Воды… Помоги… — Чтобы вы убили нас? — тихо проговорил он. — Помоги… — прошептала обугленная голова. Неожиданно Уилл почувствовал страшную усталость. Он сел на пол рядом с куполом. Вода закрывала проход для офицеров, Уилл не знал, снимать ли защиту. Друзья за дверью или враги, верные слуги Огастуса. Он смотрел на утихающий огонь, на своего хозяина, на его испепелённую одежду, на сожжённые брови, впервые за всю жизнь Уилл не боялся его. — Спаси… — доносился слабый голос. — Вы нас убьёте. Обгоревшее лицо Огастуса перечеркнулось брезгливой гримасой. — Ублюдок! Будь ты проклят! Проклят! Ублюдок! Подонок. Мерзость… Голос кричал всё слабее. — Мразь… Ничтожество… Раб… Я тебя создал, ты моё творение. Запомни, кто твой создатель. Кожа лопалась, кровь сливалась с гарью тела и казалась чёрной как смола. Вдруг Огастус закатил глаза, брызнул пеной и засмеялся. — Плохо, однако, тебя выстругал я. Плохо. Годы обучения насмарку. Дрянной ты телохранитель. Твоего друга уже не спасти. Уилл обернулся. Фредер лежал на левом боку, под ним растеклась кровь, глаза неподвижно смотрели в одну точку. Грудь, слабо поднимающая несколько минут назад от дрожащего дыхания, замерла. — Дыши, дыши, — молила Люси. Огастус, пронизанный бредом, хохотал, держась за свой смех как за спасительную соломку. — Животное… Чудовище… Абадонское отродье, — вылетали слова. Уилл привстал над хозяином. — Да, я абадона. Уиллард абадонский. Сквозь водную пелену в темницу проникли военные маги. С ними были офицеры, стражники, зоркие соколы. Человек тридцать, не меньше. Уилл не пытался храбриться и драться, он снял с Фредера купол и упал рядом с ним. Люси загородила ребят, подняла руки, прибавила шаг и оказалась перед капитаном гвардии. — Герцог Огастус с группой заговорщиков совершил покушение на принца Фредера! — смело, без частицы страха в тоненькой голоске, заявила она. — Уиллард пытался спасти принца Фредера. Принцу необходима помощь целителей, он умирает! Хозяин затих. Рот его оставался открытым. Хозяин так и не успел рассказать своему рабу всё, что думал о нём. Уилл лежал рядом с Фредером, держал его холодную руку и смотрел на него, ища в изнеможённом лице искорки жизни. От принца исходило тёплое дыхание. Но Фредер не откликался на звук своего имени, потерявшие цвет глаза устремились в бескрайнюю пустоту. Эта пустота, чёрной пропастью, летела на Уилла. Всё вокруг затихало, затухало, веки становились непростительно тяжёлыми. Провалившись в темноту, он потерял сознание.