***
Над Аахеном нависла тьма. Чёрные облака пепла и пыли заволокли небеса, луна и звёзды погасли. В гуще тёмного тумана лишь мерцали красные горящие камни, которые когда-то были Ураканским хребтом. Аахен, абадоны, проходящие маги, воины со «Встречи» держались в воздухе силами Фаджая. Дышать было нечем: летящие к ним навстречу абадоны уничтожили всё. Аахен видел раньше на картинках Ураканский хребет. Покрытый у подножья платком зелёной травы, цветущий, желтеющий, надевший белую снежную шапку, он утопал в цветах и снегу. Воздух, казалось, благоухает ароматами трав. На солнце пестрит гранит, сланец. В ущельях и карьерах трудятся люди, добывают сероземельник, уголь и руду… Их всех поглотила земля. Горы расступились, сморщились и взорвались. Люто огненная лава вырвалась на свободу и брызгала фонтаном из необъятных щелей, расплавляя камни. В Ураканском хребте властвовала смерть, похоронившая под грудами горных пород, в жарких испепеляющих объятиях тысячи людей. Затихли и птицы, и ветер. Слышно было, как милями впереди с грохотом и свистом мчатся абадоны, стирая за собой уцелевшие камни и чудом выживших, заживо погребённых горняков. Аахен, стоя в воздухе благодаря способностям Фаджая, смотрел распахнутыми глазами на пустошь, что некогда была прекрасным краем, и не верил, что оказался в Санпаве. «Я ли их разбудил? Я приложил силы, чтобы вдохновить людей в экспедицию на Абадонию?» Лава под ногами бурлила, взрывалась со звуком стонущего человека. Жидкие языки бросались вверх, мечтая укусить Аахена и абадон. Изворачиваясь, они пели людскими голосами и принимали форму неупокоенных душ. Огненный абадона Дофиран убрал пламя и приглушил жар лавы. Фекой пролил с небес воду, чтобы потушить догорающие остатки. Чёрно-серое пепелище оказалось более жутким, чем извергающие из земли вулканы. Фаджай взял Аахена и воинов под плотный барьер и сказав, вдохнув тяжёлый воздух: — Жизни нет. Впрочем, без его слов было понятно, что в окрестностях ближайших миль не выжили даже мухи. Земные маги Иэгафап и Атазай встали впереди группы. Огонь был не самым страшным, что их ждало. Навстречу нёсся Онисей, раздробляя каждую песчинку. Не было времени защищаться камнями и кусками застывшей магмы. Магия земли превратилась в мощную волну, как только столкнулась с бешеной волной от Онисея. Щит на щите, атака на атаке. Содрогнулись даже абадоны. Вечные люди с Фаджаем отлетели на сотню метров. Взорвалось пепелище. Ураканский хребет в один миг стал кратером. Здесь, на чёрных углях, Аахен и встретил Онисея. Маг света и тьмы зажёг светлые огни, чтобы абадон можно было увидеть. Пустоглаз на доспехах кумрафета кричал яростью, будто вот-вот соскочит с одежды и вонзит зубы в ненавистных людей. Чёрные глаза Онисея смотрели на нежданных прохожих, лицо тоже казалось чёрным. За спинами вождя скрывались его друзья, их волосы вздыбились, взгляд устремился вперёд. — Онисей, — позвал Аахен, облетя спереди воинов и абадон-телохранителей и встав лицом к кумрафету. Онисей презрительно посмотрел на него и сказал повелительным голосом: — Возвращайся домой, вечный человек. «Он не назвал меня старейшиной. Это плохо». — Я пришёл к вам как посланник от людей и абадон. Онисей, Адат, Амас… — Аахен перечислил все имена, — ваша война услышана. Как манарами, так и тенкунцами. Оставьте бой, вас вернут домой. Вы под защитой Тенкуни, говорю вам я — старейшина абадон и сын Леокурта Тверея, главы Магического Братства. Совет старейшин свергнут, больше никто не угрожает вашей свободе. — Брешь не закрыта, — сказал Онисей. — Абадоны не отомщены. — Отомщены и перетомщены, — не согласился Аахен. — Войска вечных людей сметены. Ураканский хребет стал гробом для тысяч людей, которые даже не знали о вашем существовании: тёмные бедняки, шахтёры, рабы, скованные ошейниками. Онисей, достаточно. Ты услышан. Зенрут, Камерут и Иширут унижены. Тенкуни вас признала. Возвращайтесь. Онисей нахмурился. — Куда? На плаху? — На Абадонию. — Аахен! — прогремел Онисей. От его громкого голоса по коже Аахена пробежал озноб. — Я нарёк тебя старейшиной, своим мостом между абадонами и вечными людьми. Ты мой глас, мой друг, мой десница в вонном мире. Ты не разумеваешь, как важна для нас эта битва? Я уповал, ты будешь на моей стороне… Абадоны должны быть внемлены, отпечатаны в человеческой памяти до скончания нашего проклятия. — Вы услышаны. Уже этот час войдёт в учебники истории. Дети будут бояться вас, взрослые будут оплакивать Санпаву каждую герматену. Вы добились своего, можете возвращаться, — сказал Аахен, смотря на пылающие камни, которыми окружил себя Онисей. Он стоял в воздухе, земля была ещё горяча, чтобы вступать на неё. Но как она дрожала, ощущая нечеловеческую силу Онисея! Даже земля боялась своего повелителя. — Мы не добились. Ни зенрутские, ни камерутские враги ещё не сдались. Мы смяли ещё не весь Ураканский хребет. Воззри за горизонт, сколько в горах руды, железа, меди. А сколько сероземельника в Санпаве! Мы оставим вечных людей без их сокровищ! — с пылким азартом закричал Онисей. — Они потеряют свою силу! Одна из двух сторон получит от нас победу, но победа будет пустой! — Вы не кровожадные убийцы, — произнёс Аахен. — Вы — абадоны, хранители мудрости богов, напоминание о грехе наших предков. Не повторяйте путь Агасфера. — Чей путь?! — Онисей затрясся, от его нарастающих эмоций края кратера осыпались. — Мы идём против манаровских королей, подобных Агасферу! Им никак было не навоеваться, они издевались над своими народами, а теперь возжелали поработить и нас, абадон! Мы им за всё воздадим! Мы уничтожим их силу! — Наав, Гапиж, Ватаж, Имван, Амас, Адат, прислушайтесь к голосу разума. Манаровские враги разбиты, война окончена, Тенкуни отправляет вас домой. Моя семья будет защищать ваш дом. Отец сверг старейшин, ибо они считали вас не людьми, а животными. Сейчас вы лишь убиваете людей, истребляете природу, сеете хаос. Плачет сама земля! Онисей распахнул руки и поднял их к небу. — Творите, друзья мои! Ваши руки должны творить то, чего хочет абадонский народ, а не человеческий. — С каких пор ты говоришь за весь абадонский народ? — Аахен оглянулся на спутников Онисея и перевёл взор на своих защитников-абадон. Он встретил недоумение на их лицах. Послышались тихие шептания, в которых не узнавались тенкунские слова. — Я избранный кумрафет! — прокричал Онисей, вонзая в Аахена взбешённый взгляд. — Я тот, кто знает, как защищать народ. Тот, кто защитил тебя. Я убил Видонома, когда богомерзкий старец поднял глас и руку на друга абадон. Ты мой друг, Аахен, и друг моего селения. Лише тебя я признал из всей оравы вечных людей. Ради тебя я отправился в Тенкуни: тебя пытались убить… Ты огорчаешь меня, не оправдываешь имя старейшины. Ты должен вещать мудрость, но больше в твоих словах я не внемлю её. — Потому что я не согласен с тобой? — Аахен провёл бровью. — Спроси абадон, чего они хотят — мести всему белому свету или возвращению домой. Хелез, твой соплеменник, который сейчас защищает абадону Нулефер на перегоровах с Мегуной, сказал: главные ваши враги — тенкунцы, что всё затеяли. Заявляю вам я, избранный кумрафетом старейшина, что Тенкуни повержена. Никто и никогда не похитит вас с острова и не появится на нём без вашего согласия. Остановите жестокие убийства, или же будете потом убиты низшими манарами из громкой палки. — Ты предносишь нашу защиту, Аахен? В Тенкуни новая власть? Ты нас и спасёшь, когда мы обратимся пустоглазами. Еже не врёшь, — Онисей нервно топтался, зависнув в воздухе. Он не любил ждать, а разговоры отнимали время. Аахен протянул Онисею руку. — Жизнь меняется. Когда правила шайка Видонома, у абадон не было надежды на возвращение домой. У вас оставалась только месть. Теперь иначе. Абадоны — часть Тенкуни. Онисей, тебя ждёт жена и дети. Твоих друзей ждут семьи. Возвращайся к ним героями, а не жестоким убийцей. — Враги Зенрута не пали, — Онисей не принял его руку. — Абадоны дорожат словом. — Онисей… Внезапно заговорил Фекой. — Мы хотим домой. Онисей уставился на него долгим немигающим взглядом. От неожиданности он забылся, где находится. Земля перестала трястись. — Фекой, что вы творили в Тенкуни? Чем жили? — медленно выдавил он. — Ждали вашей битвы в телах пустоглазов. И мечтали вернуться домой. — В телах пустоглазов, — с надменной усмешкой проговорил Онисей. — Скакали, поедали своих блох и игрались. А мы претерпевали мучения чёрного рабского ошейника, дабы превратиться в людей! Мы пошли на опыты! Мы рассуждали о грядущей войне! Мы жаждали сей войны! Мы молитвами попрощались с близкими. А вы гонялись за своими хвостами! Фекой, ты размяк! — Чего хотят другие? — спросил Аахен. — Кто из абадон предан дому? Фекой, Иэгафап и Фаджай робко подняли руки. Онисей оглянулся назад. С вытянутой рукой стоял Адат. — Кто за месть? Остальные показали руки. Онисей кивнул. — Вот истинные абадоны. Вы же, Фекой, Адат, Иэгафап, Фаджай — подлые трусы. — Онисей, пожалей людей Зенрута, которые не заслужили стать пеплом под рукой абадон. Виновники ваших мучений — тенкунские маги. И мы просим прощения. Онисей размял руки, щёлкнув пальцами, размял и колени, которые устали стоять в невесомости. — Старейшина, я не прощаю. Дарю иную игру. Мы отправляемся в Тенкуни и воздаём ей за грехи и страдания абадонского народа. Або продолжим убивать людей Рутской империей? — Мою страну ты не уничтожишь, — храбро сказал Аахен. — Старейшина, ты выбрал свой народ. Так и мы выбрали свой, а не чужой. Аахен начинал побаиваться демонической усмешки Онисея. Он чувствовал себя спокойно, лишь благодаря пятерым абадонам, вызвавшимся его защищать. Абадоны не нарушат своего обещания, не в их традициях. Аахен задумался. Они верны своим словам. Стоит ли продолжать безуспешные переговоры? Хотя четверо согласны бросить всё и вернуться, пока на них висит ещё человеческое лицо. — Онисей, ты убиваешь своих людей. — Так спаси нас, старейшина. Докажи, что тенкунцы не зря тебе вручили власть, а я не зря нарёк тебя другом. Иди на переговоры к королям манаров и взывай закончить междоусобицу. Я дал простые требования для престания бойни в Санпаве — манаровская война заканчивается победой для одной страны и поражением для иной. Люди не переседлают абадон. — Хотя бы пощади вечных людей! Превращай земли в пустыни, уничтожай сероземельник, который есть и в незаселённых районах. Санпава — малолюдна, пожалуйста, найди хорошее место и сокруши его, пока я буду разговаривать с королями. — Я вечных людей не щажу, — глаза Онисея странно блеснули. В одно мгновение из недр почвы взвились чёрные руки и отбросили Фаджая в сторону. Воздушный щит пал. Лапы из застывшей лавы схватили воинов Тенкуни, ударили их с пронзительной скоростью об землю. Аахена поймал Фекой и скрыл под толстым слоем воды. Перед ними вспыхнуло пламя Дофирана. Иэгафап и Атазай загородились чёрной стеной. Онисей пролетел сквозь неё, заставив стену расступиться. Оторвался клок земли с лежащим на ней человеком. — Ромб проходящего мага? — пригляделся он к жалкому одеянию. — Верно, проходящий. Его я бил слабо, лише кости сломал. Аахен, уходи.***
Тимер вглядывался в Конорию. Всюду царила ночная тишина. Вот знакомая узкая улица, по которой он ходил ещё с родителями, фонари освещают яркую витрину цветочного магазина, ровные дорожки, добротные дома, афиши цирковых и театральных представлений на столбах. Ничего не изменилось с тех далёких незабываемых времён. Фонари заканчивались через три дома, наступала мгла. Именно там под люком, покрытым мхом, был один из лазов, ведущий изгибистой дорожкой во дворец Солнца. Закрывая глаза, Тимер видел карту подземелий как живую. Так долго её изучал, запоминал, переписывал, дабы одурачить противников, и всегда мечтал попасть во дворец и свершить правосудие. Мечты до недавнего время казались несбыточными. Теперь он был не один. Вдыхая свежесть ночного воздуха, с Тимером стоял абадона Сальвара, облачённый в чёрную, будто бы похоронную тунику. «Надо найти мальчика, это главное дело», — он успокаивал своё горящее желание мести. — Сиджед спит. Он на третьем этаже, в его покоях нет тайных дверей. Но есть стража, — молвил Сальвара вытянул ладонь в сторону. — В шестнадцати милях Цубасара. Она среди крестьян и животных. Нам к Цубасаре. К Цубасаре. Тимер, Карл, офицеры и проходящие маги обернулись на абадону, наслаждающегося конорским ветром. — Нас ждёт король Сиджед, — противно пропел Карл. — Сальвара, позже встретишься с подругой. Сальвара глубоко дышал, в минуты изучения местности он казался погружённым в иной мир. Чёрные края туники парили от дыхания, исходящего из его груди. — В сей граде есть абадона. Цубасара. Она ещё пустоглаз. Я навещу её, поведаю, что сей ночью абадоны воздают вечным людям. Во дворце Солнца её сын, закованный мёртвым ошейником. Геровальд рассказывал мне жуткие сказы о сем ошейнике. — Сальвара, у нас миссия — вернуть малолетнего короля его отцу, — не унимался Карл. — У Цубасары, моей соплеменницы, тоже миссия. Она просила нас не оставлять её пустоглазом, еже мы все обратимся в людей. Гарлис, иди к Цубасаре. Сея благоделие займёт немного времени. — У нас задание, — возразил проходящий. — Ты обещал королю-регенту забрать Сиджеда. — И Цубасаре давал обещание. Сальвара наклонился перед магом. И тот схватился за горло, упал на колени, затрясся от боли, закашлял, выплюнул сгусток крови. — Идём, идём к Цубасаре… Молю, перестань… Задыхаюсь… Больно! — проходящий в мольбе протянул руку. Сальвара прервал пытку и помог магу встать. — Ты сам отнимаешь наше время. Как мне нужен Сиджед, так и Цубасаре нужны её дети. — Мне не нравится, что с нами будут посторонние, — холодно улыбнулся Тимер. — Они нам помешают. — Одеяние. Цубасаре нужно одеяние, — сказал Сальвара и разбил броском воздуха витрину магазина. С тяжёлым вздохом Тимер подошёл к проходящему. Спорить с абадоной — себе во вред. Не хотел бы он оказаться на месте проходящего. Цубасара так Цубасара. Только бы добраться до Сиджеда и освободить его от зенрутских стражей. Смотря на задыхающегося мага, Тимер в тысячный раз восхитился абадонами. Вот это сила! Вот это злость! Сальвара казался добрым человеком, но это лишь маска, за которой скрывается истина высшего существа. Для более тихого проникновения на ферму, решено было отправиться с Сальварой только Тимеру и проходящему, другие должны ждать их в лесу, где нет людских глаз. Ферма встретила гостей мраком. Благоухал тимьян, росший вдоль забора. Его запах напомнил Тимеру о лесной поляне, на которой он с родителями часто устраивал пикники. Тимер остановился даже, принюхиваясь к пьянящему аромату, когда Сальвара пошёл за Цубасарой. Туманная дымка окутывала дома хозяев и рабочих, хлев, сараи. Озаряя очертания фермы, Тимер прижал свои руки к груди, их охватывала дрожь. Ферма… Для Тимера это слово ассоциировалось только с болью, изводящим голодом, унижениями и смертью. Бледные лица рабов, исхлёстанные спины, жгучий ошейник. Тимер пробирался к домику Цубасары, заламывая руки, нервно дыша, уши закладывало от крика дикой птицы, что пела вдали. Под ногами хрустнула маленькая веточка. Он чуть не завопил. Тимер укусил язык до крови, чтобы не разбудить фермеров. Не разоблачения испугался он, не вызова зорких соколов. Прошлое слилось с настоящим. «Только не ошейник», — каменная мысль ударила Тимера по голове. А дальше… Собаки! Его хозяин спускал своих людоедов не только на ропчущих рабов, но и на воришек, желающих покуситься на великолепные яблоки или простые куриные яйца. К счастью, собаки спали. Сальвара блокировал запахи, они с Тимером передвигались бесшумно. Цубасара лежала в вольере, построенном в виде домика с двускатной крышей. Свернувшись в комочек, она что-то бубнила под нос во сне. — Отвернись, Тимер, — сказал Сальвара, повесив на руку красное платье. Он взглянул на Цубасару и вдохнул. Грудь Цубасары затряслась, пустоглазка истошно принялась ловить воздух. Со стоном открыла глаза и встретилась взглядом с Сальварой. Не вдохнуть! Зато невидимое давление раздавливало её тело. Цубасара отчаянно дышала, боролась с болью, не в силах закричать. И сама не заметила, как стала человеком. Сальвара магией сломал клетку и одел на соплеменницу платье. — Я молвил тебе — отвернись. Ты взглянул на нагую женщину из моей общины. Ну как бы Тимер пропустил превращение пустоглаза в человека? Он бы никогда себя не простил, если отвёл глаза в сторону. Цубасара была восхитительна. Красное льняное платье безупречно сидело на её фигуре, сверкало под блеском ночным звёзд. Тимеру виделось, что под шуршанием ветра платье танцует на Цубасаре огнём. — Сальвара, ты пленён Камерутом. Что же привело тебя ко мне? — она гладила нежную мягкую ткань и, наверное, хотела увидеть своё отражение в зеркало. — Платье не нашей эпохи. Хм… Сальвара, ты вошёл в дружбу с камерутским королём, Уиллард поведал мне о тебе. И что же, твой король просит меня освободить его сына? — Абадоны восстали, началась наша битва, — воодушевлённо провозгласил Сальвара. — Наши друзья сражаются в Санпаве. Меня мой друг Геровальд отправил за его сыном. Тебя же я призвал в человеческое тело с иными помыслами. Ты просила нас, абадон, дать тебе разум человек, еже один из нас примет сей облик до великого дня всеобщего превращения. Месть? Цубасара угрюмым взором окинула его и коротко молвила: — Ты зришь моего сына? — Зрю, — грустно проговорил Сальвара. — Он ранен, на шее мёртвый ошейник. Комната… Похоже на лечебницу… За стеной лежит иной юноша на смертном одре, в груди зияет рана. — Каков тот юноша? — взглянула на него Цубасара с лихорадочной дрожью в голубых глазах. — Белокур, высок… Не ведаю я юношу, смутен его лик. Волосы… светлые… — Принц Афовийский! — изрекла со страхом Цубасара. — Ты можешь найти Огастуса и Эмбер? Сальвара смахнул слезу с её глаз. — Я не ведал зенрутских правителей. Я не узрю их. Не узнаю из сотни иных чел. Трава под ногами вспыхнула. Огонь засверкал в чёрных зрачках Цубасары. — Не разбуди людей! — шикнул Сальвара, погасив огонь исчезновением воздуха. — То были Огастус и Эмбер. То были Огастус и Эмбер. То были Огастус и Эмбер, — затараторила Цубасара. — Они ранили моего сына. Трава не горела, абадонка старалась держать себя в руках. Но пламя плясало бешеным танцем на её волосах. — Ты меня не пресечёшь, Сальвара. Я найду зенрутских правителей. Быстрее уходи, спасай своего младенца, покуда дворец Солнца не пал в огне. — Нет, мы изначала спасём дитя. Я тоже хотел уничтожить дворец. Вечные люди растолковали глупость нашей мощи. На дворце замки, что ограничат нашу магию. Младенца и королей спасут проходящие маги. Нужна тишина и опасение. Я верну в Камерут Сиджеда… Цубасара исказилась манящей самодовольной улыбкой. — А я войду к Эмбер и Огастусу. — Памятую, ты обещала сыну Уилларду простить зенрутских королей. После его слов руки Цубасары затряслись. Огонь охватил красное платье, умыл его жаркими языками. — Обещала, — сказала она, отворачивая взгляд. — Обещала… Но должна. Моему сыну и Зенруту никогда не будет покоя, покуда корона на главах Эмбер и Огастуса. Быть может, ты ведаешь, слышал… Принц Фредер, друг Уилларда, сея днём против своей семьи пошёл. И Уиллард был с ним. Цубасара вытерла слёзы, погасила огонь и взмахнула волосами. Огня не было, но жар так и палил. — Слышал… — произнёс Сальвара, находя подходящие слова. — Наследник подписал отречение, Огастус стал регентом. А Эмбер обезумила, её заточили под стражу. Как и сыновей королевских. Волосы опять заискрили. — Внемли, еже я уничтожу воздух, не будет и огня, — пресёк Сальвара Цубасару. — Во дворце ты можешь быть ключимой мне, можешь мешать. Не будет воздуха — не будет и огня. Я ставлю перед собой спасение Сиджеда. Дозволю мстить, когда младенец отправится с проходящим магом к отцу. Цубасара кивнула и ничего не ответила. Тимер продолжал любоваться абадонкой. Пылающая страсть, сама ненависть, вырвавшаяся из недр земли, неконтролируемая необъятная мощь. Кто бы знал, что дьявол носит женское лицо! Может быть, оставить Эмбер и Огастуса на Цубасару? Ведь не подберётся он к ним, слишком сильна королевская охрана. Да и что он им сделает, даже если и схватит королей в их дворце? Перережет глотки и, пожалуй, всё. Эти мерзавцы заслужили страшную и беспощадную смерть, которая должна растянуться и убивать их временем и болью. — Как мы проникнем во дворец? В нём замки, что сковывают нашу силу, — Цубасара смотрела на огонь своих рук и проигнорировала слова. Сальвара взметнул палец на Тимера и проходящего мага. — Они нам помогут пробраться чрез земли. Под дворцом тайное подземелье, у Тимера Каньете есть карта от него со всеми ходами. А проходящий маг отправит нас к тайному входу и вытащит из дворца. Гнев блеснул в её покрасневших глазах. — Тимер Каньете. Не с тобой ли убивала людей моя дщерь Нулефер? Тимер отдал абадонке поклон, благодаря, что она обратила на него царственное внимание. Упрёк Цубасары звучал для Тимера как похвала. — Со мной. Я направлял Нулефер, показывал ей дорогу, а твоя дочь своей избранной силой вдохновляла меня. Теперь я вижу, от кого ей досталась сила и мстительность. Она дочь своей матери. Пусть Цубасара слышит, что Нулефер похожа на неё, и все злые поступки дочери — отражение природы абадонки. Так он снимет с себя ответственность. И намекнёт, что Нулефер не лучше Цубасары. Посмотри на себя, как говорится. Цубасара взглянула на него хмуро. — Во дворец, — прошептала она. И растянула губы в пугающей улыбке.***
Шум, крики, лязг мечей, канонада выстрелов — сражение солдат прекратилось с появлением звериного раскатистого рёва. В зловещем мраке возникли чудовища с львиными гривами, чёрные, будто сотканные из мрака. Когтями впились в землю, раскрыли пасти и тьмой, живущих в их теле, затмили последние звёзды. Леденящая жуткая сила летела быстрее ветра. Люди изгибались от боли и нападали замертво, мгновенно превращаясь в прах. — Спасайтесь! Уилл закричал. Руки нащупали тёплое одеяло. Он лежал в постели. Освещение было ярким, горели несколько ламп. Над ним склонился целитель, излучая жёлтый свет. Лечебный зал дворца — понял Уилл по белым знакомым стенам и шкафам с лекарствами. Горло, скованное ошейником, болело, трещала голова, дрожали руки и ноги. Ужасный сон забывался, Уилл возвращался в реальность. — Фредер! Где Фредер? — реальность была не менее страшной. — В соседней палате, — рядом на стуле сидел советник Джиор Сейер. — Пустите меня к нему! — Стой, — глава зорких соколов схватил Уилла за руку и взглянул на него злобными глазами. — К тебе есть разговор. Неужели он ещё жив? Уилл поднял свои руки. Непризрачные, настоящие. Ещё жив. Значит, Огастус… Останься у герцога хоть тончайшие силы жить, он первым делом приказал бы расправиться со своим рабом. Огонь убил герцога. Нет, не огонь. Он. — Что с Фредером? Что с ним? — Уилл сжал в кулаки дрожащие руки. — Им занимаются группа целителей. Рана оказалась глубокой. Повезло, что нож не вошёл в сердце. Почему же голос Сейера такой тяжёлый и поникший? — Фредер был ранен лишь в грудь и в плечо! — воскликнул Уилл. — Повреждённые органы можно восстановить, рану сшить! Скажите мне, что его можно спасти! — На ноже был яд, — сказал Сейер. — Яд разлетелся через весь организм. Он убивает быстро, принц погибает изнутри. Уилл оцепенел. Яд… А ведь Огастус глубоко всадил нож! И Фредер ещё так много времени пробыл с этим ножом в груди. — Я должен его увидеть. — Сиди, я сказал. Ты не уйдёшь, пока я не разберусь в произошедшем. Уилл снова чувствовал воду. Нет, не лучший момент, чтобы драться. — Сколько времени я был без сознания? — Двадцать минут. Тебя, принца и девушку проходящие сразу отправили в лазарет, как только офицеры смогли пробиться через твой барьер. Двадцать минут! Фредера не могут спасти целых двадцать минут! Тем временем, абадоны… Что Огастус говорил про них? Они уничтожают Санпаву? Они пошли против человечества? За эти двадцать минут он мог бы встретиться с ними, попытаться объясниться, узнать их мысли. Проклятый ошейник, проклятый Огастус! Санпаву истребляют чудовища преисподней, а Фредер, его лучший друг, умирает, сражённый ножом и ядом. — Люси, девушка, что была с вами, рассказала о покушении Огастуса на принца Фредера. Ты прикончил четверых офицеров гвардии и разбил о голову герцога керосиновую лампу, тем самым убив его. Герцог Огастус мёртв. Он скончался в руках целителей, когда проходящие отправляли вас в лазарет. Уилл задышал в облегчении. Хозяин мёртв, его хозяин мёртв. А он свободен. По-настоящему свободен, не просто беглец. К собственному удивлению, пальцы стали покалывать, ошейник сдавил шею. Хозяин мёртв, повелителя всей его жизни, который как архитектор создавал Уилл, как строитель собирал и разбирал его по кусочкам, уже нет. Имеет ли он право теперь жить? Упоение от внезапного осознания свободы полетело вниз, образовалось пустота. «Что происходит со мной?» — ужаснулся сбитый с толку Уилл. Он вдруг понял, что никогда не желал Огастусу зла, не молился о его смерти, чувства мести были вмертвую выбиты ещё в детстве. «А я живой. Я живой. Живой и свободный» — Огастус сказал что-нибудь? — Он прошептал «проклинаю» и умер. Уилл представил нелюдимое лицо Огастуса, стеклянный взгляд, тонкую фигуру в чёрном фраке. Герцог протягивал истерзанную пламенем руку. «Уходи. Я свободен». Огастус растворялся в сизой дымке, тлел в безжалостном огне, исчезал даже его призрак, даже блеклая тень праха. Пустота зияет в груди, но он наполнит её жизнью. Теперь Уилл может жить. Дьявол взывал к нему с мольбой о спасении и сгинул в огне, отпуская проклятия, которые перевоплотятся в благословение. Он свободен. Свободен… — Уиллард, — Сейер выцепил Уилла из оцепения, — эта девушка говорит правду? Ты убил принц Фредер? — Да. Я убил своего хозяина. Сейер помолчал, рассматривая Уилла пронзительным злым взглядом. — Ты убил герцога. Вода — твоя сила. А ты его сжёг. Ты дал герцогу умереть в страшных муках, даже не подпустил к нему офицеров, которые могли бы сохранить ему жизнь. Принц Фредер был укрыт защитным куполом, а герцог умирал. — Я не видел смысла его спасать. Он покусился на жизнь моих друзей. Огастус или принц Фредер — я выбрал Фредера. Сейер вздёрнул головой. — Я не верю, что герцог покусился на жизнь принца. Принц Фредер был ему как сын. Он не мог покуситься на принца. Уилл вскочил с кровати. — Гляньте, что на моей шее! — он отдёрнул воротник рубашки. — Меня пытали. Ошейник и сейчас горит огнём! Меня пытали, а Фредера в это время убивали. — С пробуждённым ошейником невозможно убить четверых противников. Человек не может даже двигаться, страдая от боли. Для того и был создан ошейник, чтобы вовремя остановить раба, идущего на хозяина. Уилл глубоко вздохнул, несмотря на то что каждый вздох причинял ему боль. — Принца Фредера кто убивал? Я? Я вонзил в него отравленный нож, находясь в темнице с рабским ошейником на шее? Показалось, что Сейер попытался сдержать усмешку. Генерал сохранял непроницаемое лицо и смотрел на Уилл узкими змеиными глазами. — Да… Яд… Яд очернил память герцога. И мне завтра придётся сказать Зенруту, что Его Высочество покусился на своего племянника, и телохранитель принца вынужден был защищать принца самым жестоким способом. Уилл хитро усмехнулся. — Я должен стать злодеем и заявить, что я убивал герцога и кронпринца, а герцог и его офицеры благородно защищались? — Ты уже зло, которое герцог собирался отправить в ад. Уиллард, в Тенкуни ты призвал абадон «показать голос». Ты потребовал встать войной против людей. Осознаёшь ли, к каким жертвам привели твои слова? Чёрная боль прокатилась по Уиллу. — Речь не об абадонах сейчас. Я не собираюсь лгать на себя. Герцог Огастус пытался убить принца Фредера. — Лгать тебя не заставим, — сказал Сейер с явным сожалением. — Ты и так в дерьме. Герцог был твоим хозяином, был советником твоего государства, братом королевы — ты его убил. Меня не волнует, как он издевался над тобой: ты его убил. Уиллард абадонский, так ты назвал себя. — Да, я убил герцога! Потому что я защищал Фредера! — Я подтверждаю его слова! В лазарете появился майор Риан Рис. Держа руку на шпаге, Рис недовольно хмурился. Он прошёлся по залу к больничной койке, встал перед Сейером. Глава Зоркого Сокола хотел сказать, но Рис остановил его жестом руки. — Герцог вчера днём совершил дворцовый переворот против своей сестры и законной королевы. Сейчас он пытался убить принца Фредера. Как по-вашему должен был поступить Уиллард? Смотреть, как убивают его друга? Я знаю королевскую семью лучше вас, генерал Сейер. Уиллард любит Фредера как родного брата, он перегрызёт за него любому горло. Какими словами назвать человека, что посадил племянника в темницу, заставил его подписать отреченье, объявил свою сестру и королеву безумной, насильственно забрал у неё власть? У меня язык не поворачивается сказать эти слова вслух. Герцог получил заслуженную смерть. Наследник сейчас умирает от его яда, королева томится взаперти, абадоны идут по Санпаве, а вы в чём-то обвиняете спасителя принца и человека, которого смогут выслушать абадоны. Сейер взял себя за подбородок и ухмыльнулся. — Принц Фредер не наследник. Династия Афовийских прервалась. Остались только бастарды герцога Огастуса. — Эта бумажка, подписанная силой, ещё не доказывает отречение принца Фредера. — Принц Фредер не выживет, — буркнул Сейер. — Телохранитель не спас его. Или же намеренно подвёл. Он потомок абадон, не забывайте. — Поэтому я пришёл за ним. Уиллу всё ещё было плохо, голова зудела и горела. Он не подал виду. И так долго лежал. Двадцать минут! Сколько же миль прошли абадоны, пока он мог с ними связаться. И Фредер. Фредер… — Я сперва навещу принца, — повернул он к соседней двери. — С Фредером лучшие целители, — сочувствующе сказал Рис. — У нас другая проблема. Абадоны. Что тебе известно об их целях? Они пошли по длинному коридору дворца. Рис не убирал руки с шпаги, глаза всматривались в каждый угол. — Я ничего не знал. Для меня тоже оказалось неожиданностью, что они хотят отомстить людям, убивая всё подряд. Как далеко они продвинулись за время, пока я бился с людьми Огастуса и валялся на койке? — На сто тридцать миль, — ответил Рис. — Абадоны Камерута добрались до наших частей. Батальоны подполковников Дьюильского, Урцианского и полковника Ардонского сметены. Проходящие лишь ничтожную часть людей смогли эвакуировать. Ближайшие деревни и города в разрухе. Армии Камерута и Иширута, похоже, нет вообще. Теперь эта война идёт за эвакуацию последних людей. «Всех не эвакуируешь», — печально заметил Уилл. Они шли в сторону, противоположную от зала совещаний. В часть дворца, принадлежащую королевской семьи. «Рис ведёт меня к Эмбер». — Можно ждать нам помощи от Тенкуни? — Тенкуни не захотела ввязываться в заведомо проигрышную битву. — Тенкуни — двигатель всех войн, тот, кто притащил абадон на большую землю, сегодня отдыхает. Как забавно. — Добровольно вызвались помогать санпавским людям лишь часть воинов. Кстати, твои напарники по «Встрече». И ещё Нулефер Свалоу с Аахен Тверей. Свалоу отправилась на переговоры с Мегуной, Тверей с Онисеем. Уилл нахмурился. Ещё не лучше. Фредер ранен, скован ядом, а сестра в пекле сражений, лицом к лицу с безжалостными разрушителями, обманувшими людей. «Нулефер, ты же осталась в Тенкуни, назвала Абадонию своим домом, и опять вернулась!» Нулефер не сможет спать спокойно, пока её абадоны доказывают на чужой земле, что они могут гневаться, когда их разлучают с домом. Конечно, Нулефер бросится к своему народу. И будет разрываться между привязанностью к зенрутчанам, с коими выросла, и любовью к абадонам. «И я, — сказал себе Уилл. — И я абадона. Сын абадонки». — Моя мать на ферме? — по коже пробил озноб. — Надеюсь, её не допрашивали, не обращали в человека? — Нет, — проговорил Рис. Они шли всё быстрее и быстрее. — Цубасара на своём месте. — Не трогайте её. Майор Рис, сообщите по винамиатисам прямо сейчас, чтобы никто не смел обращать Цубасару в человека. Не отберётесь греха! — Понятное дело, — хмыкнул Рис. — Цубасара пойдёт на дворец. Я клянусь в этом. Не знаю, какие обещания давали друг другу абадоны, Цубасара наплюёт на них и пойдёт на дворец. Она хочет крови за мой ошейник. Цубасара обещала мне забыть про месть, но обещания абадон… Мы уже увидели, как они трактуют свои слова. Я не призывал абадон уничтожать людей. Я призывал их не подчиняться поработителям, просил оставаться достойными людьми Абадонии. Они поняли меня не так, — Уилл немного помолчал и добавил. — Быть может, поняли и правильно, но кумрафет Онисей видел перед собой только смертельную войну. Возле лестницы Уилл и Рис поравнялись с шестью вооружёнными саблями и штыками гвардейцами, входящих в личную охрану Эмбер. — Мы идём освобождать королеву, — мрачно сказал Рис. — Среди вас я единственный маг, — Уилл обратил внимание, что магических телохранителей тут не было. — Вам нужна моя сила? — Да. Эмбер охраняют люди Беонского. Они не отпустят её по нашему требованию. Магические гвардейцы Эмбер верны приказам начальства, а не своей королеве. Эмбер. Рис дважды сказал имя Её Величества. Иногда, в кругу таких же телохранителей, рядом с друзьями по службе он забывался и называл королеву просто по имени, которое произносилось с домашним теплом. Уилл заметил, что на холодном скупом лице Риса быстро промелькнуло выражение ужаса. Королева была дорога Рису. Он любил её особой любовью, рыцарской преданностью. Когда от Эмбер отвернулись и сыновья, и брат, за неё переживал только верный гвардеец. У покоев Эмбер они обнаружили шесть стражников, с оружием охраняющих двери королевской комнаты. С гвардейцами стоял сам генерал-майор Беонский. Проворный большой человек с щетинистой чёрной бородой. В прошлом обычный личник Эмбер, доросший за двадцать лет службы до начальника дворцовой гвардии. Королева почитала Беонского и была благодарна ему за спасение жизни, когда тринадцать лет назад на неё покусились рабы возле театра. Но Беонский никогда не скрывал, что предан герцогу Огастусу, который пожаловал ему титул и земли. — Королеву Эмбер ждёт военный совет, — сказал Рис. — Я пришёл проводить Её Величество в зал совета. — Королева больна, — ответил Беонский, дотронувшись пальца до штыка. — Кто заявил, что она больна? Герцог Огастус поставил такое заключение? Герцог — узурпатор. — Рис тоже показал, что и он не без оружия. — Герцог покусился на наследника принца Фредера. Освободите королеву, её ждёт совет и страна, просящая о помощи. Беонский выставил вперёд штык. — Майор, вы отдаёте приказы мне, генерал-майору? Покиньте коридор. Вы отстранены от службы. — Я был взят в охрану королевы лично Её Величеством. Только она может отстранить меня. — Королева больна. Она не может принимать решения. — Как и её брат. Герцог Огастус мёртв. Ликвидирован. Освободите королеву. Генерал-майор, вас же потом предадут суду, если вы продолжите выполнять незаконный приказ покойного герцога. — Герцог Огастус стал регентом безумной королевы, — проговорил Беонский. — Я слышу её стоны за дверью, она кричит и просит богов о смерти, рвёт на себе волосы. Королева обезумила. В покоях её сторожат три человека. Она бросается на стены. Рис, я не шучу. Это называется безумием. Уилл всматривался в его лицо, в широкие сизые глаза. Беонский был человеком чести, его раньше не замечали на лжи или притворстве. Но ещё он был человеком Огастуса, преданным ему и после смерти. — Я освобожу её, лишь когда мне прикажет новый глава государства. — Отпустите королеву, генерал-майор! — вдруг за спинами пронёсся голос Отлирского. Толстого премьера окружала свита гвардейцев и генералов, с ним стояли магические офицеры. Видимо, сорвавшиеся к покоям Эмбер прямо с военного собрания. В толпе присутствовали стаст-секретарь Эмбер, министр полиции, советники Вуланский и Абнейский. — Я, глава правительства, признаю незаконным указ герцога Огастуса о регентстве над королевой. Как и отречение Фредера от престола, — произнёс Отлирский надменным голосом. — Герцог пытался убить принца. Все его действия в отношении королевы незаконны. Генерал-майор, отпустите королеву. Это говорю вам я, премьер-министр, ставший временным главой государства, пока правящий монарх лишён власти. Беонский насторожился. Штык чуть опустился вниз, но его острие направилось в сторону премьера. Даже смерть не забрала верность у сторожащих слуг герцога. Сейер, Беонский, кто ещё будет предан Огастусу? Уилл выставил перед собой воду. Надо показать, что они применят оружие, если Беонский не отворит двери. Беонский понял намёк и кивнул: — Королева безумна. Толковых решений от неё не дождётесь, — произнёс сквозь зубы, распахивая дверь. В комнате, как и говорил генерал-майор, стояло три человека. Свет был тусклым, ночным. Горела слабая лампочка. Поблизости валялся разбитый осветительный винамиатис. Где королева? Захотелось уже Уиллу закричать гвардейцам. И тут он заметил её. Эмбер сидела, поджав колени, во вчерашнем оранжевом платье в углу за отодвинутой кроватью. Волосы были взлохмачены, вырванные клочья разлетелись по полу. Шкафы с книжками, цветами и статуэтками опрокинуты, постельное бельё разорвано. Эмбер качалась и выла как умирающая раненая волчица. — Эмбер, я тут, — Рис подбежал к ней и укрыл дрожащие плечи своим мундиром. — Я тут. Вы спасены. Всё хорошо. Рис прижал королеву к своей груди. Уилл увидел её глаза. Безжизненные, опустошённые, полные боли и скорби. «Она мать Фреда и Тоба»… В сердце заскреблась жалость. — Эмбер, взгляните мне в глаза, — с нежностью родственника проговорил Рис. — Вы спасены. Вы не пленница. Вы нам нужны. — Что… что… Зачем я нужна? — слетело с сухих губ Эмбер. — Абадоны объявили войну Санпаве. Не было битвы между Онисеем и Мегуной. Они изначально намеревались объединиться и пойти против человечества. Вы нам нужны. Абадоны не признают никого, кроме королей и таких же абадон. Эмбер, Зенрут нуждается в своей королеве. Пойдёмте. Эмбер поднялась. На окаменелом лице появились первые признаки жизни: оно исказилось гримасой ужаса и посинело от страха. — Где мои сыновья? — Тобиан в Пинийской крепости. Фредер… — он замолк, не зная, как сказать правду. Эмбер впилась ногтями в плечи Риса. — Фредер? Где Фредер? Чего ж ты замолчал? Уилл, где Фредер? Эмбер вонзилась в горло Уилла. — Где Фредер? Твой ошейник… Его пробуждали! У тебя горит лоб, — провела ладонью королева. — Где Фредер? Он на военном собрании? Или ждёт меня за дверью? Где мой сын? Самое простое, соврать королеве и сказать, что Фредер спит и не знает про свершившую атаку абадон, или заточён в крепости с Тобианом, или сослан вообще в другой город. Да, так лучше. Эмбер сейчас не готова к правде. Но она её узнает… Она не пересечёт порог совещательного зала, пока не узнает, что с Фредером. — Огастус пытался его убить, — сказал Уилл. — Он ранен?! — в ужасе закричала Эмбер. — Лёгкие царапины, — солгал Рис. — Где мой сын?! — В лечебном зале. Королева, не беспокойте его… Эмбер не слушала. Отпихнув Уилла, она бросилась к сыну. Офицеры и Отлирский погнались за королевой, кричали ей остановиться. Эмбер словно оглохла. Уилл водой схватил её за руку. Но стоило ему отпустить королеву, которая, как показалось, вот-вот успокоилась, отдышалась, попросила дать ей стул, чтобы сесть, — и Эмбер вновь побежала. Как быстрый коршун она влетела в больничную палату и кинулась на лежащего Фредера. Возле принца столпились десять целителей. От них вырывался ослепляющий яркий свет, с магов катился пот. Тут же стояла и Люси, на её руках и ногах были надеты тяжёлые цепи. Уилл подошёл к койке. Правая рука Фредера свисала с постели, кончики пальцев почернели. Лицо, иссиння-бледное, покрылось испариной. Уилл прислонил палец к губам Фредера, дыхание было почти незаметным. Приложил голову к сердцу: едва слышны слабые редкие биения. — Его можно спасти? Уилл даже не посмотрел на целителей. Что скажет Люси? Её никогда не покидает надежда. Люси не перестаёт верить в чудо. Люси покачала головой. Единственное её тяжёлое движение, полное боли и отчаяния. Ещё раз мотнула головой. Она разочаровалась. — Яд захватил сердце, — ответил целитель Синд. — Если в ближайший час мы не сможем нейтрализовать его, принц умрёт. Яд очень сильный. А рана прямиком у сердца лишь усилила реакцию. Уилл взял Фредера за руку. Казалось, держит мертвеца. Он скривился, еле сдержался, чтобы не заплакать. Так не должно быть. Его друг умирал на его глазах. Возможно, душа Фредера уже отлетела к Создателям, а тело издаёт лишь последние вздохи жизни. Почему не он умирает? Нож, пулю, яд — их должен был получить он. Уилл сжимал повисшую руку Фредера. «Не умирай. Не умирай». Если б только он владел способностями абадон переселять души людей в чужие тела. Он бы стал снова убийцей, принял бы проклятия Фредера. Он бы спас его. Быть может, не поздно ещё послать за Цубасарой? Эмбер стояла по левую руку от Фредера, осыпала её ласковыми тёплыми поцелуями. И кричала. Кричала громко, воя изо всех сил. — Вас десять человек! Десять лучших целителей Зенрута! Вы обязаны спасти моего сына! Я не могу его потерять! Вдруг она упала, обессиленная, на пол, выпустив из нежных объятий ладонь сына. — Вы должны были его спасти! Уиллард, почему ты не спас его?! Как ты допустил, чтобы Фредера ранили?! Люси, а ты почему не спасла моего сына?! Почему ты ничего не сделала?! Риан, почему ты не вытащил Фредера из темницы?! Ты обязан был его освободить! Он мой сын! Мой! Вы, бездари, называющиеся целители, почему не возвращаете его к жизни?! Вы создали мёртвое тело из волоса и крови! Ну же, проявите ещё раз чудеса! Спасите Фредера! Она рыдала. Глаза горели красным огнём, Эмбер уже задыхалась от своих слёз. — Вы должны были его спасти… Уиллард, ты предал его… — Я спасал Фредера от вашего брата. Если бы не я, вы не смогли бы даже попрощаться с сыном. — Ты не предотвратил этот нож! Ты его убийца! — Фредер для меня как свет. Прекратите уже обвинять. Отчасти понимаю вас… Это из-за вашей беспомощности. Прекратите. Поднимитесь на ноги королевой. — Уйди, — шипяще ответила Эмбер. — Санпава умирает под руками абадон. Вы нам нужны. Абадоны не признают генералов и премьеров. — Ваше Величество, — сказал Отлирский, — хотя бы сядьте на ваше кресло в зале совета. К сожалению, на войне с абадоны нельзя обойтись только силами армии и планами генералов. Враг, не уступающий по мощи богам, считается только с монархами. — Пошли все к дьяволу! — взвыла Эмбер. Рис присел к ней и обнял за плечо, ласково шепнул на ухо: — Успокойся. И сказал громко: — Ваше Величество, наберитесь терпения, верьте в мастерство целителей и в мужество, в силу принца Фредера. Поддержите нашу страну в королевском совете. Эмбер толкнула Риса в грудь и встала над ним с заплаканным покрасневшим лицом. — Убирайтесь все к дьяволу! Меня не волнует страна! Мой сын умирает! Убирайтесь! К дьяволу! Если Фредер умрёт, то пусть сгинет и Зенрут. Уилл, Рис и Отлирский больше не нуждались в других словах королевы. По винамиатису молвили, что в Конорию прибыл Аахен Тверей после переговоров с Онисеем. — Пришлите принца Тобиана сию же минуту, — молвил, огрызаясь, Отлирский офицерам. Уилл направился в королевский совет. Кому, как не ему, отвечать за Зенрут перед абадонами, раз королева отреклась от страны. Она всё плакала. Безумная сломленная мать.***
Тобиан опять проводил ночь в тюремной камере. На сей раз он не спал, а призраки живых и мёртвых не спешили его навещать. Он смотрел, лёжа на жёсткой кровати, на чёрный потолок, съедаемый плесенью, и предавался тоске. Завтра он должен подписать отречение от своих прав на материнский престол. К Тобиану заходил Тимбер Рэдликс, тот самый, сломивший Джексона чудовищными пытками, и рассказал, что Фредер уже отрёкся. А завтра к нему Рэдликс привезёт Люси… До завтра у Тобиана есть время подумать: отказаться от наследия династии или в очередной раз показать своё прирождённое упрямство. Впрочем, за что сражаться? За чужое место, не предназначенное ему? За надежды предателя-брата? Пусть его снова закуют в кандалы, оденут чёрный ошейник, поставят второе клеймо уже на лоб и сошлют на каторжные работы в Санпаву. Раз такова его судьба. Тюремная плесень вовсе не противела Тобиану. Ядовитое золотое великолепие дворца — вот что отравляет его изнутри, понял он за этот короткий промежуток времени, когда встретился с мамой и дядей. — Ваше Высочество, за вами пришёл проходящий маг премьер-министра Роберта Отлирского, — отпёр дверь стражник. — Премьер… Какая мне выпала честь, — усмехнулся Тобиан, выныривая из бренных сожалений. — Ну, ведите меня. Магические замки моментально сняли прямо над его камерой. Тобиану не пришлось даже спускаться во внутренний двор Пинийской крепости, чтобы его взял проходящий. «Наводят на меня страх? Или незамедлительно хотят меня видеть?» — он встревожился, привыкнув, что с дворцов полностью снимают замки лишь в случае жуткой спешки. На этом удивление не закончилось. Маг переместил Тобиана во дворец Солнца в зал к Роберту Отлирскому. Рядом с премьером стояли королевские советники: статс-секретарь Деулский, министр финансов Шолфийский, верховный судья Берч. — Извините, что потревожили вас глубокой ночью, — сказал Отлирский, подчёркивая голосом уважение к внезапному собеседнику. — Как понимаю, называть вас необходимо принцем Тобианом? — А кого же вы видите перед собой? Не Тобиана ли? — засмеялся он. — Я стоял возле гроба принца Тобиана и видел его труп, — Отлирский скрестил руки на толстой груди. — Сомнения так скоро не развеются, тот ли вы человек, за которого себя выдаёте. Будь вы обычным братом принца Фредера, доверия было бы больше. Но вы называете себя его близнецом. Можно спокойно подделать лицо живущего сейчас человека, выпив зелье с частичкой от его тела или обладать магией превращения. — Я Тобиан. Верьте мне на слово или наблюдайте шесть дней. Как же легко было превращаться в разных, столь непохожих людей! Как же тяжело доказать, что ты это ты. — У нас нет столько времени, — сказал Деулский. — Придётся вам поверить. В любом случае, даже если вы Бонтин Бесфамильный, испивший зелье с частицей принца Фредера, вы родственник королеве, герцогу и наследнику. Бывшему наследнику. Тобиан не забыл, что натворил его предатель-брат, и помнит, что завтра должен сделать и он. — Что вам от меня нужно? Огастус хочет, чтобы я отказался от неожиданно появившихся у меня королевских прав в присутствии членов его совета? Мне не нравится, что я стою перед вами ночью. — Герцог Огастус убит, — заявил Шолфийский. — К… к-кто его убил? — Тобиан отшатнулся и врезался в дверь. — Сперва мы желаем узнать, на чьей вы стороне в конфликте Мариона и Афовийских, — Деулский подошёл ближе к Тобиану и проверил дверь на прочность. — Огастуса вы свергли? Мрачные и подозрительные советники хорошо смахивали на заговорщиков. — Не мы, — возразил Отлирский. — Герцог Огастус убит, ваш брат принц Фредер подписал отречение. Теперь вы, если вы принц Тобиан, наследник королевы Эмбер и будущий король. Так на чьей вы стороне? Афовийские или Марион? Герцог Огастус убит… Он убит. Верить ли этим людям или у дяди новая игра, цель которой запутать его и вывести из себя? Нельзя сомневаться, любое слово, что скажет Тобиан, пойдёт против него. Эти советники — доверенные лица Огастуса. Им прикажут, и они будут истязателями Тобиана вместо грубого Рэдликса. — Я на стороне Санпавы, — произнёс Тобиан. — Вам покажется, что я стал поверенным человеком Мариона, однако я не разделяю многие его действия. Я лишь встал на защиту санпавского народа. С Фредером и Эмбер не хочу иметь ничего общего. Нет у меня семьи. — В последнее время королевский совет был не согласен с политикой герцога Огастуса, — сказал Деулский. — Из грамотного и жёсткого королевского советника он превратился в озлобленного карателя. Он только вредил стране и её экономике, уничтожал и Санпаву, и Зенрут целиком. — Не говоря уже о том, что его приказы были преступны и чудовищны, — согласился верховный судья Берч. — За герцогом стояли армия и полиция, никто не мог оспорить его приказы, не боясь за свою жизнь, — добавил Шолфиский. — Королева Эмбер раньше противостояла герцогу, но с недавних пор она стала уподобляться ему. Вы заявляете, что вы принц Тобиан, член королевской семьи Афовийских. Будете ли вы, принц Тобиан, искать мост между Зенрутом и Санпавой, Афовийскими и Марионом? — Буду, — Тобиан облизал пересохшие губы. Советники говорят в таком тоне, что, Огастус, возможно, на самом деле убит. Но кто его убил? Почему не договаривают? Снова ложь, проделки его дяди? — Пожалуйста, удовлетворите моё любопытство. Кто убил Огастуса? Кто отобрал у меня добычу? И почему вы вытащили меня на этот разговор ночью? Встретились будто бы тайно от королевы, хоть и в её дворце. Вы отвернулись от Эмбер? Отлирский задумчиво потёр висок и сказал: — Королева Эмбер первой отвернулась от своих ближайших людей. Она не доверяла нам, не считались с нашими советами. Мы даже не знали правды о принце Тобиане. Хотя я с молодости посвятил свою жизнь служению государству и королевской семье. — Однако вас, граф, королева и герцог сделали премьер-министром, — зарычал не верящий Тобиан. — И что же? — холодно ответил Отлирский. — Королева и герцог не доверяли мне из-за камерутского происхождения, — стянув рот в оскорблённой ухмылке, сказал Деулский. — Мои предки после Иширутсткой войны помогали в Санпаве обустраиваться камерутским войскам. Однако я преданно служил ещё королю Вильясу, и ваш дед подарил мне титул и новую фамилию. Но моё происхождение и мои взгляды отпугивали герцога Огастуса. Я критиковал рабство, много раз высказывался герцогу, что оно тормозит страну и делает нас ещё больше зависимым от Тенкуни. — Мы хотим видеть на троне новое лицо, — сказал Отлирский. — Вас. — Наследник Афовийских вообще-то Фредер, — не согласился Тобиан. — Его отречение было незаконным, против его воли. Огастус угрожал, что завтра и меня пытками принудит к отречению. «Но Огастус умер. Стало быть, завтра нас с Люси не будут пытать», — по Тобиану пробежала волна облегчения. И тут же сменилась гнетущим чувством. Никогда б не додумался, что эти перевёртыши-советники, которые только что обвинили и его дядю в преступлениях против государства и отвернулись от своей королевы, что дарила им медали и награды, откажутся от Фредера в угоду Тобиану, восставшему из мёртвых несколько часов назад и успевшему всех их проклясть. Некоторое время советники молчали. Судья Берч почесал лоб, опуская глаза вниз: — Огастуса убил, защищая принца Фредера, Уиллард. Его раб. Кронпринц, ваш брат, сегодня умрёт от раны и яда, которыми герцог хотел его погубить. Тобиан чутко ловил каждое слово советников, хотя перед глазами всё закружилось, сознание потоком понеслось куда-то прочь. В далёкие, почти забытые времена, когда он смел называть Фредера своим братом и гордился их родством. Ком застрял в его груди, руки заколотились. Тобиан завертел головой. «Не верю! Не верю! Он не может умереть!» И всё же советники возразили ему: Фредеру отведены часы. Из Тобиана вырвался глухой стон, а за ним последовал лёгкий, быстрый хохот. «Что, братец, спас мне на эшафоте жизнь, а сам умираешь?». Хотелось и плакать от отчаяния, и смеяться. Если Фредер, его демон и мучитель, умрёт, то он освободиться? Сможет, наконец-то, вздохнуть? Холодное лицо Фредера плясало перед ним. Чужое лицо. — Отведите меня к нему! — повелел Тобиан и вдруг понял, что давно не молился богам, но пару дней назад попросил их об одной просьбе — подарить Фредеру ужасную смерть. Боги услышали его. Они шли по светлому коридору в лечебный зал. Проход освещали лампы с винамиатисами. Дворец не спал. По стенам висели портреты прадедов и прабабок Тобиана, грозных суровых монархов и их жён. За ними шли портреты Эмбер, Огастуса, Фредера. Брат был ребёнком, кажется, исполнилось ему на том портрете тринадцать лет. Аккуратные светлые волосы, доставшиеся в наследство от Конела, отцовские голубые глаза… И гордый надменный взгляд, так редко встречающийся у детей. Фредер облачился в красный церемониальный мундир с золотыми эполетами, поставил левую руку на королевский трон, правую положил к себе на бок. Пронзительным высокомерным взглядом Фредер смотрел со своего детского портрета в самое сердце Тобиана. «Ты всегда таким был. Только я жил слепцом и поздно прозрел». — Принц Тобиан, — вздохнул советник Деулский. — Это не всё… Сей ночью герцог Огастус отправил в Санпаву абадон… — и начал рассказ. Тщетно и Фредер, и Уилл, и он сам останавливали Огастуса. Случилось то, что никто не мог представить. Санпава погибала от вчерашних «обезьян», обрётших голос и разум. Не видать ему и каторжной жизни в Санпаве. Провинция стремительно погибает. Кто же просил вас, люди, лезть к этим абадонам?! Перед глазами предстала Санпава. Широкие поля, густые леса, разбросанные мелкие деревушки, дружные города. Санпавчане мирно и спокойно жили, никому не желали зла… По всей видимости, травоядная жизнь всегда заканчивается смертью. Как взбешённые хищники, короли трёх стран вцепились в её шкуру острыми зубами, а теперь и исчадия ада решили выплеснуть на Санпаву свою лютую злость. — Если вы хотите видеть меня на вашей стороне, — с ненавистью выдохнул Тобиан, — я должен незамедлительно связаться с Марионом по моему винамиатису через магическое стекло и передать ему все сведения о путях и целях абадон, чтобы помочь с эвакуацией населения. А вы должны обеспечить Мариону свободу и безопасность. Тобиан остановился у приоткрытой двери лечебного зала. Дёрнул ручку и услышал учащённое биение сердца. За этой дверью его умирающий брат, за этой дверью его ключ к свободе. И смерть его прошлого. Тобиан распахнул двери. И увидел её. Возле постели кронпринца стояла закованная наручниками Люси. Он распихнул советников и бросился к ней. Забыл и про брата, и про Санпаву. Бежал, спотыкаясь, путаясь в своих ногах, падал, вновь поднимаясь. Самый длинный и долгий путь жизни! Они слились в объятиях. — Тобиан! Тобиан! Люси целовала его щёки, ласкала шею, пронзая холодом своих наручников. Тобиан боялся её отпускать, целовал, смотрел в широкие, заплаканные от горя глаза. Не понимая, в слух или про себя, кричал, что больше не бросит её. Вдруг он почувствовал вкус её нежных губ, по телу разлилось тепло. — Я не брошу тебя, Люси. Не брошу! Люси печально посмотрела на Тобиана и убрала с его лица свои руки, на которых застыла засохшая кровь. — Тобиан, я пыталась спасти Фредера. Делала, что могла. В его теле яд. Посмотри, пожалуйста. Попрощайся с ним! «Почему ты думаешь, что я хочу с ним прощаться? Люси, да ведь я наслал на него смерть своим отчаянным проклятием!» — Я хочу постоять с тобой. Люси взяла его за руку и повела к постели принца. — За что ты его ненавидишь? Фредер спасал нас. Всегда. — За то, за что и ты его ненавидела. Его подвели к койке. Тобиан не мог разглядеть Фредера. Мешали. Над телом брата склонилась плачущая мать. Вроде Тобиан забежал с шумом, криком, а Эмбер не слышала его. Мать прощалась со своим первенцем. Или уже попрощалась? Тобиан, нагнувшись, увидел серое лицо Фреда, сомкнутые сухие губы, закрытые неподвижные глаза. Фредер будто не дышал. Тобиан не мог выносить плача матери, который резал его по ушам, дотронулся до плеча — даже чужое прикосновение не привело Эмбер в чувство — и затормошил её. — Тобиан! Мать кинулась ему на грудь. — Тобиан! Хоть ты в порядке… Тобиан, тебя не били, не делали больно? Прости! Прости меня за всё! Я не защитила ни тебя, ни Фреда! Весь мир идёт против нас! Я ненавижу всех, кроме вас! Град поцелуев обрушился на его лицо. Несмотря на истосковавшееся материнское сердце, рыдающее в скорби, Тобиан безжалостно оттолкнул Эмбер. — Уйди! — Сын мой… — затихла Эмбер. — Уйди. Тобиан встал перед Фредером и взял в свою ладонь ещё тёплую руку. Трепетно погладил и положил на грудь брату. Рука безжизненно соскользнула и повисла, раскачиваясь медленными волнами. Сердце защемило, он повернул голову Фредера к себе. Казалось, глаза брата не закрыты, а направлены куда-то в пустоту. Вдруг будто что-то ударило с такой страшной силой, что всё закружилось, Тобиана укрыла тьма. Ему почудился живой улыбающийся Фредер, ослеплённый белым светом. Добрый, любимый, преданный. Его лучший друг. Не было в их жизни последнего страшного года, всё иллюзия, плод воображения. Они проснутся и протянут руки, забудут былое, сотрут из памяти всех, кроме друг друга. Тобиан зажмурился, раскрыл глаза… А перед ним всё также неподвижно лежал спокойный, такой бесхитростный, такой беззлобный брат, цепляющийся за жизнь лишь стараниями целителей. Тобиан всегда предчувствовал, он погибнет раньше Фредера. Такова судьба близнеца наследника, близнеца короля. Он часто задумывался, как Фредер будет его оплакивать. И никогда не видел себя стоящим перед последней постелью Фреда. Тобиан подправил подушку, поднёс свисающую руку к губам и сказал: — Я вернусь, Фред. «Дождись меня». Он хлопнул Люси по плечу. Захотел, но не смог улыбнуться. — Посиди с ним. Мне будет спокойнее, если ты останешься с Фредером. Защищай его от этой женщины, — Тобиан бросил презренный взгляд на дрожащую Эмбер. — Кто знает, как скоро её любовь к Фреду сменится на злость к нему. — Хорошо, Тоб. А ты куда? Что с тобой хотят сделать? — Снимите наручники с Люси Кэлиз! — он скомандовал офицерам. — Это говорю вам я, принц Тобиан Афовийский. На этом Тобиан с советниками покинул лазарет. Они торопились в зал королевского совета. «Я должен всё забыть, я должен выбросить Фредера из головы», — приказывал себе Тобиан. Санпава погибает под лапами абадон. Тем не менее, его душу терзал Фредер. «Если бы он меня слышал, я бы сказал, что люблю его». К ним навстречу шёл министр Лендарский. Тобиан окинул его неприязненным. Не забудет ни Хаш, ни Козью Лилию. Не надейтесь! Генерал тут же ощутил на себе ненависть врага и сжал губы. — Приветствую вас, принц Тобиан, — генерал выпрямился по струнке. — Ваш винамиатис и магическое стекло. Тобиан взял камень, он смотрел министру прямо в глаза, готовясь принять любой брошенный ему вызов. — Мой брат умирает. Мать безумна, я без пяти минут их наследник. Клянётесь сохранить Джексону Мариону и жизнь, и свободу? — Да, Ваше Высочество, — скрепя зубами ответил Лендарский. — Ваш друг будет в безопасности, — поспешил успокоить Тобиана Отлирский. — Лишь бы остановить абадон и сократить количество жертв. Тобиан взглянул на премьер-министра с недовольством и тем же недоверием. — Марион не просто мой друг. Он часть меня. Забрав у Лендарского винамиатис и стекло, Тобиан настроил камень и позвал Урсулу. Драгоценные минуты таяли на глазах, пока он подавал тайные знаки руками, разговаривал специальными фразами, чтобы Урсула видела и слышала: перед ней не самозванец с украденным лицом, а настоящий Тобиан. И управляет им собственная воля, а не кнуты и палки по спине. У Тобиана с Джексоном и Урсулой был оговорён каждый шаг. Как говорить, если Тобиану будет угрожать смертельная опасность. Если он почувствует за собой слежку шпионов и прослушку мыслечтецов. Если его силой принудять к разговору с Марионом. Зашифрованными фразами и телодвижениями он объяснял Урсуле, что он таки настоящий Тобиан. Да, как ни странно, его признали принцем и наследником умирающего Фредера. Хотя он ещё никому не доверяет и чует подвох. Но Санпава горит, проваливается в бездну из-за неведомых тварей. Джексон из своего подземелья уже знал про абадон, о ней ему рассказали ещё до встречи Онисея и Мегуны. Пока армии Зенрута, Камерута и Иширута торопливо искали на выжженной земле раненых, эвакуировали части, к которым летели абадоны, санпавская гвардия через винамиатисы будила селение за селение и уводила людей от надвигающей беды. Не имея под рукой профессиональных магов, не зная про цели абадон, самозванные сержанты Мариона довольствовались скудными сведениями про маршруты абадон и через десятки винамиатисов, от человека к человеку, прокладывали пути отступления. Санпава спасалась бегством. — Принц Тобиан, — сказал премьер-министр, — мы таим надежду, что кронпринц Фредер поправится. Но… вы сами видели, он не жилец. Ваша мать… она бросила нас. Вы должны стать его наследником. Тобиан, насупившись, посмотрел на Отлирского исподлобья. — Я вам нужен как временный наследник только для абадон? Они ведь не будут слушать каких-то премьеров, советников, они хотят разговаривать с представителями короны. Имена Дианы и Изики абадонам не известны, а вот историю принца Тобиана слышали. И лицо моё им знакомо. — После смерти принца Фредера вы, как родной брат, самый прямой его наследник, — сказал Деулский. — Дианой проще управлять. — Принц Тобиан, вы сможете объединить Зенрут с Санпавой, — произнёс Шолфийский. — Пожалуйста, побыстрее принимайте решение. Санпава не может ждать. Как давно он был искренне счастлив, что родился вторым близнецом. Его путь — свобода, легкомысленная жизнь, приключения, борьба с новыми врагами. Долг, служба, королевство, традиции — повезло же, спасибо богам, что это не его оковы. Тобиан был неправильным близнецом, он никогда не хотел быть на месте брата, даже чтоб разыграть знакомых. Пыткой было называться кронпринцем, играть его роль, вести себя подобающим образом. Как давно это было… Желания расходятся с реальностью. Позавчерашний раб, вчерашний повстанец, сегодняшний принц. Он должен уступить место холодному разуму ради Санпавы и всей страны. — Я объявляю себя наследником принца Фредера Афовийского. Я готов стать королём.