Отщепенцы и пробудившиеся

      Воздух выжжен, небо выжжено, земля выжжена. Прибрежный Дренго выжжен. Бездвижно, средь пепла и извлечённых из-под завалов трупов Урсула лежала на тонкой простыне из воды и прижимала к лицу невидимую маску, что дал ей зенрутский воздуховик. Жара стояла такая сильная, что Урсула не могла расслабиться. Иначе вода, которую удалось ей выхватить из залива, испарится. Выжившие люди в уничтоженном городе всё и кричали о помощи. Явившиеся к ним маги и военные не находили сил, чтобы разгребать завалы, проникать сквозь толщу земной породы, тушить нестерпимый необъятный огонь.       «Мы беспомощны, мы беспомощны…» — повержено подумала Урсула, прижимая к груди суконное чёрное платье.       Глубокой ночью её и Джексона разбудили и сообщили, что Зенрут атаковал абадонами вражеские части. Ведь санпавские гвардейцы не дремлют, они наблюдают, шпионят и всегда готовы известить своего лидера и свой народ о надвигающей беде. «Уводите людей из опасных зон!» — приказал Джексон гвардейцам. Он тогда ещё не знал, что битвы между абадонами не будет. Древние чудовища в человеческом обличие пойдут по Санпаве, сотрясая её своей мощью и гневом. И спастись будет негде. Люди бежали к другим городам, пытались попасть на поезда, но абадоны, разделённые на восемнадцать отрядов, были везде. Можно переждать в соседнем городе, но через какое-то время и до него дойдут абадоны. Получая сообщения за сообщение через сеть связанных друг с другом винамиатисов, сподвижники Джексона, самозванные гвардейцы и просто храбрецы уводили людей звериными тропами от мчащихся абадон. Подальше от любых мест нахождения своих или чужих войск, от рудных и угольных месторождений. Вот только сероземельником усеяна почти вся Санпава. Если одна из целей абадон этот камушек, то не спасёшься и в дремучем, богами забытом лесу.       — Пошлите к нам Урсулу! Она должна убить абадон! — кричали санпавчане.       «Абадон я не убью. Никто из людей не сможет их убить. А если и достану одного из них, небось, чудом, они рассвирепеют так, что содрогнётся не Санпава, а мир.»       Всё, что могла делать Урсула, это координировать с Джексоном эвакуацию сёл и городов, доставать раненых и передавать Анли Пикману. А потом их куда? Урсула и Пикман враги для всего Зенрута, Камеруту до санпавчан сейчас дела нет.       — Пока есть силы, — сказал Пикман, — буду нести людей в соседнюю Рысь и класть возле больниц.       Немногие тенкунские добровольцы прибыли в Санпаву, их были слишком мало в пределах целой провинции. «Кто может убить абадону? Хотя бы одного! Кто может его убить?» — перекрикивали друг друга маги. Но никто сам не шёл на абадон. Урсула, туша пылающую землю, должна была заботиться не только о воздушной маске и воде, но и о своей жизни. Государственную измену с неё никто не снимал.       И неожиданно винамиатис, с которым Урсула не расставалась, засверкал. Принц Тобиан сказал, что берёт её, Пикмана, Джексона и всех его людей под своё покровительство. Военное командование даже зовёт Мариона в Хаш, ибо к городу подходят абадоны: столица Санпавы должна быть спасена любыми средствами.       Урсула подняла ещё один камень и прислушалась, раздаются ли под завалами шорохи. Это была самая тихая ночь. Не слышно было птиц, перестали выть волки, застыл ветер, стихли под камнями и новыми холмами высокие башни с часами. Даже мухи и комары исчезли. Жуткая тишина, прерываемая плачем и стоном редких спасённых людей, повисла над Дренго.       Город, ставший с давних времён местом обитания камерутских подразделений, город, который был одним из очагом битв в новой Санпавской войне, одним из первых принял на себя раскаты ужасного крика абадон. Зенрут гордо понадеялся, что неожиданной атакой вытравит всех захватчиков из залива. Вытравил всех, в том чисел и своих людей. Для разборки руин Конория отправила боевых магов. Проходящих магов ужас как не хватало! Что поделать, проходящие уносили военнослужащих и гражданских с городов, к которым летели абадоны.       Хоть Дренго находился возле залива, он был окутан чёрным едким дымом. Водные и огненные маги не успевали бороться с огнём, который исходил из почвы. Против потоков лавы они были бессильны. По воспоминаниям выживших, зенрутские абадоны после встречи с друзьями из Камерута постояли у города всего пять минут. Сперва огненные маги чудовищным взрывом подожгли город, воздушные маги смели живое и мёртвое в одну кучу. Залив вышел из берегов и обрушился на останки домов, лесов и полей. Пока под тёмными водами барахтались люди, последние абадоны искорёжили земли.       Дым стлался по улицам, что уже перестали быть улицами. Где находился жилой квартал, где парк, где лес, а где шахта никто не мог разобрать. Абадоны говорили, они пришли убивать камерутскую армию, вот только их удары не были избирательными. Вместе с интервентами погиб и город, так нужный Камеруту. Абадоны пообещали забрать украденный у Зенрута сероземельник. В их понятии так называлось уничтожить. Земные абадоны разломили шахты, как оловянных солдатиков выбросили на поверхность людей, которых смогли захватить, и раскололи сероземельник на мелкие части.       Абадоны ушли, оставив руины улиц, домов, мостов, пепел деревьев. Чудовищные развалины сожрало землетрясение. По грудам искорёженного города ходили окровавленные чёрные люди и выли, боясь поднять глаза на небеса. Горящий воздух обжигал их лёгкие, сжигал кожу. Кто был поблизости у пролива, те бросались в воду и тонули. Берег тоже был отравлен ядовитыми газами, которые принесла смертельная атака абадон.       Урсула пересекла разрушенные колонны местного храма. Они были едва видны под коркой земли и песка словно прошло много лет! Землю, песок и океанские воды в город принесли абадоны двумя часами ранее. Храм разворотили люди, битвой двумя шестицами назад. «Хорошо, большинство жителей покинуло город, как только начались за него сражения между Зенрутом и Камерутом», — вздохнула Урсула. Её пронзило больное осознание, что под руку абадон попали те, кто всеми силами боролся за родной город. Люди терпели голод, атаки с земли и с воды, насилие солдат. И не сдавались. Иноземные захватчики побороли их за минуты. И ушли, повернув назад, вглубь Санпавы.       За храмом, на месте парка, вынесло военный корабль «Ярая корона». «Корону» переломило на две части, она лежала килем вверх как испорченная детская игрушка. Урсула и подоспевшие к ней на помощь маги направили внутрь корабля свои воды. Сколько же там людей, застрявших в своём последнем пристанище. Пульс прощупывался только у одного, у молодого юнги.       Урсула вытащила тело адмирала Альфра Мартенского. «Фредер не почтит память дедушки своих родственниц». Урсула положила водой тело адмирала к горе найденных трупов. Скоро их сожгут, пепел воспарит к богам. В Санпаве не осталось мест, где можно разрыть могилу и установить статую. Санпава сама живая могила. Относить адмирала в Конорию на почётные похороны — кощунство к живым и ждущим спасения. У проходящих каждая задержка обходится чей-то потерянной жизнью.       «Фредера не будет на похоронах адмирала». Урсула плеснула себе на лицо, чтобы никто не увидел слёз. Её принц умирал. Во дворце, кажется, никто не верит, что он выкарабкается. За все годы она никому не была так верна, как ему. Урсулу учили преданности к Тенкуни, рассказывали ей про избранность тенкунских людей. В шестнадцать лет, даря горячий поцелуй Джексону, она обещала быть всегда с ним и только с ним. Потом, когда училась в академии Гумарда, внимала словам старых генералов любить и служить Зенруту. И, стоя на одном колене, клялась королеве и герцогу в пожизненной службе. А позже выкрикивала пафосную клятву под улыбки Грэди и Линды Каньете.       Только принц Фредер раскрыл ей глаза, только принц Фредер помог ответить, что же дорого для неё.       «Мы были трусами, — сказал он, — скрывались под красивыми речами, оправдывали себя. Я смотрел равнодушно на рабство своего брата, вы на рабство своего ученика. Мы лицемеры. Кто такие лицемеры? Оборотни, ждущие часа, когда покажут клыки. Не ждите заветной ночи, обратитесь сейчас в того, кем вы хотите быть. Фанеса, вы хотите спасти вашего ученика? Придётся обагрить руки в крови. Да, так пахнет раскаяние. Запахом свежей крови. Фанеса, вы хотите спасти вашего любимого человека? На ваших руках ещё осталось сухое место для крови?»       — «Принц, я хочу служить вам».       — «Нельзя. Вы станете изгоем».       — «Я буду вам служить, оставаясь изгоем. Вы подсказали, как спасти всех, кто мне дорог. Вы помогли их спасти. Я верна вам».       — «А я верен Зенруту, фанеса Фарар».       «Я верна вам, принц Фредер», — шептала Урсула.       Земли бывших шахт провалились на мили вниз, песчинки сероземельника смешались с тиной, илом от дренговского залива и кровью людей. «Вот ваше величие войны», — сказала себе Урсула, поднимая из новых болот тела. Живой шахтёр лежал на мёртвом, раб на управляющем, человек на лесном звере. Маги шли по телам как по паркету и лишь прощупали, где ещё живые люди. Обугленные, хромые, перебитые фигуры людей метались взад и вперёд, стоная и крича. Они падали прямо перед Урсулой и умирали, не успев вдохнуть чистого воздуха. Сероземельник, стремящийся превратиться в винамиатис, переливаться всеми цветами, подчинять себе мир, был раздроблен, погряз в трясине, исчез в миллионах крупиц мусора и грязи.       — Урсула, — к ней подошёл такой же водный маг по фамилии Калвен, — выжившие подтвердили, что абадоны постарались вытащить наружу людей, прежде чем уничтожить шахты с сероземельником. Половина, правда, погибла. Абадоны их швырнули на землю как щепки. Но они изъяли людей… Какие у тебя мысли?       — Хотели снизить жертвы? — Урсула сказала первое, что пришло на ум.       — Возле Ураканского хребта их кумрафет Онисей добивал даже выживших. А эти только побили камерутчан всей своей мощью, уничтожили сероземельник и ушли.       — Калвен, вы были на Абадонии. Вам известен их характер. Они способны на милосердие?       Урсула чуть не рассмеялась от своих слов. Какое, к проклятому императору, милосердие? Тут тысячи погибших в одном городе! А в других городах, а в сёлах? А погибшие люди в полках и дивизиях — не считается? Безжалостные, бессердечные, наслаждающие своим безумством абадоны — истинные дьяволы. Правы были тенкунцы, когда забрасывали камнями моряков и учёных, отправляющихся в Чёрный океан.       — Я видел на острове разных абадон, — сказал маг. — Были и идущие на контакт, и озлобленные. Но все они жили в своём миру и не доверяли нам, вечным людям. Возможно, мы смогли бы понять их душу, но ведь они в людей превращаются так редко. Я общался с абадонами в Тенкуни, когда они становились людьми, впечатление они создавали положительное, я даже проникался к ним сочувствием, когда они тосковали по дому. Но никогда они ничего не рассказывали про эту битву. Даже Тверей и Свалоу не могли вытащить из них лишнего слова. В те часы, когда абадоны надевали наши одежды, садились с нами за стол, мне казалось, что мы можем с ними подружиться и они нас простят.       Урсула приложила руку к подбородку и втянула в невидимой маске воздух в лёгкие.       — Да, убитых в Дренго и его окрестностях могло быть больше… Нас позвали в этот город потому, что осталось много выживших. Понимаю, Дренго сам по себе крупный, но другие города, через которые прошли абадоны, полностью исчезли с лица земли. Из дворца Солнца говорят, что Мегуна, один из предводителей абадон, пообещал не трогать гражданских. Это так?       — Так, — ответил Калвен. — Мегуна обходит населённые пункты и попадающихся на дорогах людей. Абадоны, с которыми он связан винамиатисом, тоже стараются не трогать деревни. Если можно было Санпавскому народу пасть перед абадонами на колени и унижением заслужить прощение…       — Падать должны короли, так пожелали абадоны. А короли падать не захотят.       «Тобиан, ты же теперь за короля… Как ты поступишь? Фредер бы придумал, как оставить у себя Санпаву, не кланяясь абадонам. А ты?» Наверное, Тобиан примет поражение и отдаст Санпаву Камеруту и Ишируту. Унизительно, но так он спасёт последние сотни людей. Для него ничего дороже человеческой жизни. «Надеюсь», — помолилась Урсула.       — Калвен, зачем вы пришли в Санпаву? Вашу жертвенность вам не оплатят.       Калвен вытянулся, разминая спину.       — Я побывал в Чёрном океане. Ни одна война с ним не сравнится. Я не хочу, чтобы эти ужасы творились и на земле. Урсула, вы смогли бы убить абадону? — спросил Калвен.       — А вы? — Урсула переключила вопрос.       — Только, если бы абадону отвлекут или обманут. Пока он занят, я мог бы проникнуть сквозь доспехи и прибить. Либо быстро обложить абадону замками и выстрелить из револьвера, пока он не соорудил новый доспех.       — Если бы… Абадону не убить. Кто мы перед ними? Букашки. Даже самый сильный маг будет абадоне по колено.       Как-то дядя Яхив сказал Урсуле: «Сколько ты не будешь бить, а морской шторм не остановишь». Абадоны выше любого шторма, что видело человечество.       Калвен посмотрел на пронизанный пылью горизонт.       — Тивай Милгус убил абадону. Он вонзил ему нож в сердце.       Урсула прислушалась к смертельной тишине Дренго. Какой-то человек, записанный в трупы, встал на ноги над общей кучей погибших горожан, закашлял, завыл, вытер залепленные кровью и грязью глаза и, шатаясь, побрёл неведомо куда, крича о помощи.       — Как такое могло быть? Милгус, он же калека после Чёрного океана. Или я путаю? Как он убил абадону?       — Оказался очень быстр, — ответил Калвен. — Тивай целился в Онисея, но попал в его друга Имвана.       Однорукий и одноногий человек с изуродованным лицом убил абадону, и что теперь с ним стало? Абадона ведь был не один. По робким и беглым сведениям Урсула знала, что Нулефер Свалоу и Уиллард отправились на вторые переговоры с Онисеем, заручившись поддержкой некоторых абадон. Падший Агасфер! Хоть бы её ребята уцелели!       — Что тебе ещё известно про Онисея? Как закончились переговоры? На хороший финал рассчитывать не стоит. Хоть… выжили все?       Калвен повернулся к Урсуле.       — Воинов и детей Цубасары спасли абадоны, а Эпел… Город пал. Генерал Тикский, захвативший город, сдался, вышел с белым флагом. И абадоны хотели принять его капитуляцию. Но Онисей смёл и дивизию генерала, и город. Друзей, которые попробовали его остановить, он побил и ранил. Вот я и задумался, кто из абадон способен на милосердие к людям?       Падший Агасфер! Что ж ты сразу не сказал про падение сдавшего города?! В часе абадонского полёта от отряда Мегуны стоит Хаш. Не успеют же всех людей переместить или увезти! Что ж ты сразу не говорил?       «Если бы и сразу сказал, что бы я изменила?». Она смогла бы нанести удар по абадоне, она же ученица Яхива Фарара. А дальше… Дальше разъярённые смертью друга абадоны не будут слушать ничьи мольбы.       Абадоны и так беспощадны. У кого сохранилось добро, тот поймёт, что люди лишь защищаются, воюя с иноземным врагом, и поступит по чести.       Урсула расспросила Калвена о подробностях, что он узнал. Поймала ещё магов, чтобы понять, где сейчас Мегуна и как обстоит ситуация в Хаше. До встречи с городом оставался час. Гражданское население, кто своим ходом, кто на повозках бежал в Рысь. Пущены были все поезда, вагоны забивались так, что нечем было в них дышать. Эвакуацией занимался непосредственно Джексон Марион, ибо население Хаша после кровавых разборок доверяло не военным, а только ему. Главный город Санпавы опустел. Но Хаш нельзя терять! Он для санпавчан как столица, даже Джексон Марион не вернёт людям былой дух, если он лишается своего сердца. И после Хаша абадонам будет открыта прямая дорога в соседнюю Рысину провинцию.       Урсула нашла Пикмана. Проходящий остановился на минутку отдохнуть и тут же был выцарапан из толпы магов Урсулой.       — Неси меня к Хашу! — распорядилась она.       — Зачем? — удивился Пикман.       — Приказ командиров, — отмахнулась Урсула.       На приказы Пикман не возражал и не вдавался, кто же отдал такую команду: Джексон, зенрутские офицеры или тенкунские маги. Все враги забыли на время общие раздоры. «Не забыли. Мы с Джексоном и Анли на свободе лишь благодаря Тобиану».       Убьёт или не убьёт, она не могла предугадать конец. Это вам не манары с офицерскими погонами, даже не тенкунские маги, перед которыми она хорохорилась и считала их слабаками. Убьёт или не убьёт, схватка определит сильнейшего. Последним желанием Урсулы было попрощаться с принцем Фредером. Это невозможно. Если свяжется с Тобианом, тот спросит её, почему она внезапно надумала прощаться, и, конечно, запретит ей жертвовать собой. Врать наследнику своего принца или идти против его приказов она не будет. Фредер хотел, чтобы Урсула была верна и Тобиану.       Очутились Урсула с Пикманом за несколько миль до абадон в угрюмом сосновом лесу. Вдали тряслась земля, абадоны предвещали о своём прибытии. А в лесу застыла тишина. Тревожная, странная, предвестник скорой бури. Река Сквожд, знаменитая широкими водами, высыхала, мельчала. На севере её уже осушили другие абадоны. Лес словно спал, пока к нему подбирался ужасающий вихрь. Урсула обволокла себя водой из умирающей реки.       — Анли, возвращайся в Дренго.       — Что? Не расслышал!       — Возвращайся в Дренго, — Урсула прибавила голос. — Ты хорошо нам послужил.       — Как скажешь, — Пикман сощурил глаза. — Не поверю, чтобы тебя одну послало командование. Прощай, Урсула.       Она взвилась фонтаном в небо. Горизонт чернел, мелькали красные сияющие огни — то росли очаги пожаров, следующие за абадонами. Деревья исчезали в нарастающем пламени. Тишина ушла. Грохот земли уже звенел в ушах. Сквожд тоже дрожала, Урсулу в воздухе бросало из стороны в сторону. И жар, жар, невозможный жар летел быстрее абадон.       Вдали показались абадоны. Они были маленькими мушками. Как обманчиво зрение! Урсула пригляделась. На опушке леса стоял стройный пехотный полк. Он вытянулся в линию и ждал нашествия врага. Одно из тех самых карательных войск, направленных на подавление восстания в Хаше. Не смогли их эвакуировать? Или полк застрял в лесу? Урсула смотрела на застывших офицеров и солдат, прижимающих штыки, на магов, что сложили руки по швам. Белые флаги у командиров.       «Онисей плюнул на ваш белый флаг!» — горько вспомнила Урсула. Офицеры должны знать о неудачной попытке спастись их камерутских противников. Офицеры, выстроенные шеренгами, молча ждали абадон. Как приманка, только бы не тронули Хаш, главный санпавский оплот.       Близко абадоны. Невозможно смотреть вдаль, невозможно дышать, хоть и защитная маска на лице, вода не спасает от жары. Она должна попытаться.       — Смотрите! Кто там? — закричали снизу.       Урсулу заметили. Надо прятаться, пока не раскрыли свои. Она исчезла среди сосен, не выпуская воду. Сосредоточься. Когда атаковать? Сразу, или дождаться, когда абадоны поравняются с людьми и увидят их знак о сдаче оружия. Верно, лучше дождаться встречи, чтобы она не выглядела бойцовым псом, выпущенным перед объявлением белого флага. Но пропустит секунду, и всё пропало. Её затопят или сожгут вместе с карательным полком и с Хашем.       Абадоны ещё ближе. Перед глазами от ветра пали сразу пятеро сосен, Урсуле открылся вид. Абадоны летели силами воздуховиков, за их спинами поднимались новые горы и создавались пропасти, крутилась песчаная буря. А спереди — только заградительные щиты из огня, воды и воздуха, дабы абадон не достали враги.       Вот он, Мегуна! Объятый голубым волнистым доспехом, в белом чистом одеянии. Вода под его ногами струится, ревёт, плещется над огнём, не причиняя вреда красной стихии, и вырывает с корнями деревья.       Мегуна поднял руку вверх. Опасность! Урсула превратила часть воды в острые копья. Она видела Мегуну лишь вдали, но чувствовала будто враг дышит ей в спину. Мегуна приказал спуститься его к земле. Встал на водную гладь и без помощи воздуховика помчался к полку вечных людей. От абадон вылетали искры, однако земля перестала дрожать. Пульсировали волны от Мегуны, их, как сердцебиение, слышала Урсула. Только бы он отвлёкся, собраться с силами, слиться с водой и проскочить через доспехи противника. Ей нужно даже не брешь, а щель, в которую вставит револьвер и выстрелит. Тивай показал: абадон берёт не магия, а человеческое оружие.       Противник повёл бровью и встретился глазами с Урсулой. Синие щупальца скрыли лицо своего хозяина. На Урсулу брызнули горячие капли.       Где Мегуна? Он взял скорость и пролетел мимо Урсулы отблеском света. Снова снизился, и вот уже стоял перед полком зенрутских вечных людей.       Тысячная армия перед одним врагом. Прозвучала команда от полковника. Офицеры бросили штыки.       — Абадона Мегуна, великая честь встретить вас! Пятьдесят восьмой полк Зенрута сдаётся, — сказал полковник, не оказывая сопротивления. — Пощадите город, которым мы защищаем. Пятьдесят восьмой полк просит о пощаде. Я, полковник Джонатан Тейт, заявляю о сдаче полка абадонам!       Мегуна хмуро обвёл противников холодным взглядом. Его друзья покачивались в воздухе, готовясь вот-вот напасть.       — Ланаиф, оружие, — прозвучала от Мегуны команда.       Абадоны не пошевелились. Но всё брошенное на землю оружие взмыло в воздух и полетело далеко-далеко за спины абадон. Револьвер Урсулы тоже оказался за врагом.       — Аже один из вас потянется за оружием, я убью всех вас. И защищаемых вами людей. Поководец, назови ещё раз свой полк и своё имя, — сказал Мегуна голосом, в котором скрывалась радость.       — Полковник Джонатан Тейт. Пятьдесят восьмой полк Зенрута.       — Прокричи в винамиатис своё поражение, полковник!       Полковник Тейт взял у адъютанта винамиатис, связался с Конорией и повторил те же слова, что сказал Мегуне. В страшной минуте застыли и абадоны, и люди. У смирных офицеров дрожали руки, от магов исходила невидимая сила, которая затревожилась от их злости. Абадоны топтались, ступив на землю, глаза горели демоническим пламенем.       «Я могу сейчас его убить», — из укрытия Урсулы была прекрасная позиция. Она стояла за карательным полком. Перелететь над военными и вонзиться в Мегуну! Револьвера нет, но за поясом сохранился нож и верная вода.       — Фахаил, знак! — Мегуна взял полк и Урсулу в кольцо.       Полковник завыл от боли, схватился за голову и упал. «Пора!» — пронеслось у Урсулы. Вдруг она увидела, что полковник лишь держится за лоб. Он встал сам, хотя Мегуна протягивая ему руку. И держался за голову.       — На твоём челе клеймо, — произнёс Мегуна, — выжженное огнём. «Сдался», гласит надпись на родном абадонском языке. Проживёшь ты с ней всю жизнь.       — Адвий!       Адвий слегка поставил ногу вперёд. Перед лицом полковника Тейта взбесилась земля. Вырос холм. Окаменел, раздобрел, помрачнел, стеной окутал зенрутский полк, заграждая путь к абадонам.       — Не выходите за стен! — раздался сверху голос Мегуны. — Ибо мы воззрим се аки нападение. Мы принимаем ваше поражение, пехотный полк. Стойте за сей стеной, в нашей клетке. Стойте возле вашего града. Мы обогнём вас без злобы и боли.       Стена, захватившая военных, жила. С одной стороны горел на камне огонь, с другой хлестала вода, дули в небе ветра. Только попробуй, попытайся покинуть каменную клетку и будешь убит стихией. Абадоны взяли вечных людей в плен.       — Потуши огонь, — Мегуна обратился к магу со знаком огневика.       Тот напрягся, вены на лбу вздулись, покатился крупный пот. Но ничего не вышло. Огонь горел, не стихая.       — Пожалуйста! — раздался голос полковника. — Пощадите Санпаву! Она уже и так уничтожена. Оставьте ваш гнев.       Мегуна был бледен. Нездоровые морщины выступили на его лице.       — За Санпаву молите ваших королей, — сказал он. — Ваше войско сдалось. Мы, честный народ, принимаем ваш поклон. За Санпаву молите ваших королей.       Едва абадона договорил, Урсула сорвалась. Вспорхнула над головами тысячи военных и магов, закрылась потемневшей водой, скорость была как у молнии. Урсула возникла перед Мегуной, окутанная голубым струящимся платьем, взглянула ему прямо в глаза и упала на одно колено.       — Мегуна, правая рука кумрафета, — она изрекла на тенкунском языке, — вы благородный воин и благородный абадона. Хранят вас боги за ваше милосердие. Все ли абадоны люди чести?       Урсула подняла глаза. Она ощущала, как трепещутся от тяжёлого взгляда Мегуны все её внутренности. Человек состоит из воды, какой пустяк для абадона разорвать надоедливого человечишку на мелкие клочья.       — Как твоё имя? Кто ты, воин? — воскликнул Мегуна.       — Урсула Фарар. Я не воин. Я разыскиваемая преступница Зенрута, повстанка. В городе Дренго, что у залива, я находила выживших людей после атаки абадон, идущих против Камерута и Иширута. Мегуна, благодарю вас за наши жизни, за помилованный город Хаш. Все ли абадоны честны как вы?       — Абадоны живут по законам, — уверенно сказал Мегуна. — Мы чтим врага и его право сложить оружие. Не бойся нас, преступница Урсула.       Она вскочила на ноги. Почтенный взгляд сменился вызывающим. Голубое водное платье темнело, сливалось цветом с защитной пеленой. Абадоны насторожились. За Мегуной всколыхнулись щупальца воды, выглянули из-за спины, зашевелились. Вид Мегуны был непоколебим, а вода за ним приводила на память образ разъярённого осьминога.       — Кумрафет Онисей убил генерала и солдат, вышедших к нему с белым флагом! Он не сжалился и над городом, который генерал хотел спасти ценой своего поражения!       — Врёшь, подлая! — закричал потрясённый Мегуна.       — Чтоб я умерла на месте, если вру! Для вашего кумрафета ничто не значат действия воинов, против которых он сражается. Слово короля ему подавай! Абадоны пытались его успокоить и вразумить, но Онисей ранил вашего товарища.       — Кого? — сказал Мегуна. Голос стал спокойнее, твёрже, разум переборол злость.       — Хелеза. Простите, если неправильно назвала его имя. Он сопровождал Нулефер Свалоу, когда девушка пришла к вам на переговоры.       Лик Мегуны исказился, передёрнулся. Урсула чувствовала и телом, и водой, как закипает Мегуна. Десница Онисея повернулся друзьям и спросил их:       — Верите ей?       Шёпот абадон напоминал угрюмый зловещий рокот. Мегуна пробудил все свои винамиатисы и спрашивал собратьев, как они ведут бои? Некоторые говорили, что тоже встретили капитулировавших врагов. Сдавались и полки с дивизиями, и маленькие отряды солдат, и беглые крестьяне, не успевшие скрыться от идущих к ним смертью абадон, падали на колени, ударяясь головой об грязную землю, и признавали величие абадон. Крестьян обходили мимо, военных помечали и заковывали в каменные цепи или закрывали в стенах. К абадонам, воюющим за Камерут, пришли Дофиран, Харим, Эдуэг, Тахан и Агэм.       — Онисей и на абадон поднял руку, когда мы со старейшиной Твереем с миром явились к нему, — ответили они.       — Пошли дальше, оставим Урсулу и пехотный полк! — вскричал Мит. — Нас ждёт битва.       — Онисей подарил боль абадонам и старейшине Тверею. Он изранил Хелеза! — резко оборвал его Мегуна. — Изранил Хелеза! Друга наших отцов! Сие не прощается! Я верю Урсуле Фарар.       — Мегуна, что остановит войну абадон против людей? — Урсула помешала ему сердится на кумрафета. — Капитуляция правителей?       Мегуна усмехнулся, в его насмешке послышалось сожаление.       — Лише слово короля. Короли воспросили нас завоевать им победу. Абадоны держат обещание, мы должны ратовать, доднеже короли не провозгласят о победе и поражении. Но мы не ратуем против побеждённого врага, мы чтим белый флаг, кий чтили наши предки. Коли Онисей уничижал белый флаг… Урсула, вечные люди! — разъярённо закричал Мегуна. — Помогите нам прервать войну против вас! Разрешите склоки между тремя странами сокрушённой Рутской империи! И я, Мегуна, и мои абадоны больше не отберут ваши души!       — Вы, друг Онисея, ожидали от него подобного?       — Онисей — ярость нашего селения и его… воля, — запнувшись, ответил Мегуна. — Онисей любил говорить про законы богов, он вспоминал кийджо годину про честь абадон. То было до пришествия вечных людей. В Тенкуни, послежде нашего пленения, он воспросил вас убить. Дабы наши жёны и дети, отцы и внуки, правнуки и потомки жили в свободе и тожде покойно и медленно ждали снятия проклятия ещё семнадцатов веков. Мы мнили, что сражаться будет по заветам войны и по заветам богов, почитая врага и сострадая ему. Онисей истолковал, когда заканчивать битвы. И переврал свои слова. Крестьяне не враги нам, шахтёры не враги, воины могут позорно развевать белым флагом. Для Онисей весь мир превратился во врага. И последнее слово королей… Внемлит ли Онисей ему?       Урсула отошла от абадон. Взволнованные, рассерженные, смущённые, бранящиеся между собой, всё больше они напоминали людей, а не чудовищ. Какова разница между ночным кошмаром и человеком? Только в силе, заложенной в теле. Для неё, простого человека, абадоны были грозным тварями из ада. Кто-то, более слабый, чудовище видел в могущественной Урсуле. Да, так всё было на площади Славы зимой. Сильнейший маг убил, покалечил или изуродовал тех, кто был в разы его слабее. И ради чего? Для подтверждения своей клятвы короне, для будущего спокойствия, которое подарит эта же корона, окроплённая кровью былых друзей.       Так, надо достать из внутреннего кармана платья винамиатисы и сообщить Джексону в Хаш и Тобиану в Конорию, что Мегуна проявил пощаду.       Полковник Тейт кликнул Урсулу. Она подошла к нему, спросила, чем нужна. Полковник выставил раскрытую ладонь со связывающим винамиатисом.       — Абадона Цубасара во дворце Солнца. Королевы… нет.       На Урсулу напала внезапная слабость. Подкосились ноги, она села на землю, оперившись руками об камни и залилась истерическим смехом.       Фредер, Ваше Величество, вы умираете королём!

***

      На всю прожитую жизнь король Иги Тесивотский смотрел как на большое развлечение. Забавно танцевать на балах, забавно соблазнять красавиц, забавно сидеть на троне с короной на голове, забавно издавать законы, которые за тебя сочиняют советники, забавно воевать с соседями. Но вести битвы с абадонами вовсе не забавно. Офицеры и солдаты требовали от короля мужества и решительности, железной хватки и острого ума. Иги старался держаться храбрым правителем, но внутри весь дрожал. Абадоны диктовали участникам войны свои условия и понять, что с ними делать, Иги не мог.       Когда связь с Зенрутом прервалась из-за нападения на дворец Солнце, король облегчённо вздохнул. Наконец-то, отдохнёт, соберётся с мыслями. Но совещание за отсутствием Зенрута не стремилось прекращаться. Вопрос же не решён. Иги упорно гнул линию: Иширут заберёт Санпаву. Вообще, Санпава полностью, а не частью должна принадлежать Ишируту, ведь так было полтора века назад. Однако свою мысль в Торжественном дворце Камерута он боялся высказывать.       Благой вестью для Иги стало заявление Геровальда Апекатского, что совещание прерывается, регенту вернули сына. Король Иги сказал приближённым, что ему нужно прочистить горло и в одиночестве поразмышлять над тяжёлой судьбой Санпавы. Он уединился в гостевой комнате и приказал принести вина. Вино как ничто лучше снимает грусть и придаёт смелости. Выпив бокал, Иги закрыл глаза и погрузился в мечты о счастливом времени, когда восстановится историческая справедливость, Санпава, пусть и потрёпанная войной, вернётся к Ишируту, а потомки запомнят Иги как великого короля.       За стеной донёсся шорох, охранники закричали, кто-то сильный навалился на двер. Иги выронил бокал. Кто там? Наёмники, заговорщики? Абадоны? Он спрыгнул с кресла и спрятался за его спинкой.       Дверь выломали, и на пороге оказался Ирвин Шенрох. Генерал мало напоминал человека. Взбешённые красные глаза, вздыбленные остатки волос, поражённая ранами голова, клокочущее свирепое дыхание. Вместо носа огромная дыра, наполненная сгустками крови, на руках живое мясо. Шенрох был перемазан кровью, вонял ею, усеян шрамами, генеральская одежда лохмотьями свисала с тела.       — Я хочу поговорить с Его Величеством! — Шенрох заскрипел зубами. — Ваше Величество, отзовите стражу.       Четверо гвардейцев схватили за плечи Шенроха и еле-еле сдерживали его.       — Я такой урод, что мне нельзя разговаривать с моим королём? — Шенрох захохотал. — Ваше Величество, я прибыл с фронта с плохими новостями. Позвольте нам поговорить.       — От-тпустите его, — упавшим голосом сказал Иги и отошёл назад. — Стойте возле двери.       Мысль остаться один-на-один с Шенрохом окатила Иги промозглым потом. Он сел на кресло, вцепился в подлокотник и постарался смотреть на стену, только бы не видеть своих дрожащих рук и не встречаться взглядом с искровавленным Шенрохом. Генерал встал перед ним, вытянув изуродованные руки вдоль тела.       — Ваше Величество, — Шенрох показал рот кровавых зубов, — враг приближается к границам Иширута. Армия не остановила его и не остановит. Он в тысячу раз сильнее нас. Сражаться с абадонами равно как вести битву с богами. Остановить их можно только капитуляцией.       — Ни за что, — сказал Иги, храбрясь изо всех сил. — Иширут больше не проиграет в войне за Санпаву.       — Не проиграет? — заревел Шенрох. — Он уже проиграл. Санпавы нет. За что сражаться? Нет этой земли, которую вы хотели отвоевать. Выжженные пески, ядовитый воздух, мёртвая кипящая вода — вот что осталось от Санпавы. И скоро её участь разделит Иширут. Абадоны идут к нашим границам. Начинается сражение против Иширута. Заявите о капитуляции, пока они не перешли границу. А Санпава мертва.       — Они не вступят в Иширут, — вздохнул Иги.       Шенрох неприятно мигнул налитыми кровью глазами.       — Это они вам рассказали? Что ещё говорили? Ваше Величество, абадоны объявили врагом манаровское человечество. Они не останавливались, когда сражались с нашими войсками в Никиасе и превращали сероземельник в пыль. Говорю вам, капитулируйте.       — Не буду! — воскликнул Шенрох. — Я позорно сдаваться не собираюсь.       — Тогда вы позорно лишитесь Иширута, — сверкнули глаза Шенроха. — Я предупреждал вас, что у магов и манаров нет шанса против абадон. Вам следовало бы выйти из войны, когда абадоны ещё жили в своих сараях в Камеруте и Зенруте. Иширут стал лишним в их противостоянии. Теперь же война потеряла всякую цель. В Санпаве не осталось ни сероземельника, ни других ресурсов, на ней вряд ли можно жить. Восстановление земель потребует колоссальной мощи, тысячи магов, это миллионы денежных средств в карман Тенкуни. Всё кончено, Ваше Величество. Мы сохраним хоть какую-то честь, если сдадимся сейчас, а не на закате дня, когда в крови будут погибать иширутчане.       Иги лишь пожал плечами       — Генерал Шенрох, вас контузило. Обратитесь к целителю.       Шенрох резко сплюнул кровь, накопившуюся во рту.       — Нет, Ваше Величество. Я потерял часть лица и пальцы, но сохранил мозги. Это не меня контузило. Не можете взять в свои руки судьбу страны — я говорю уже не о Санпаве, а о вашей стране — передайте её других людям! Вы назначили меня своим советником, отстранились от власти, зато теперь, когда от вас нужно всего лишь принять капитуляции, вспомнили о королевских правах. Плохо, Ваше Величество. Санпава уничтожена. Что следующее? Или кто?       Иги хмыкнул. Хотел показаться хладнокровным человеком, но хмык вышел жалким и писклым.       — Вы мне угрожаете? Стража…       Стража подтянулась, крепче схватила ружья и пошла на Шенроха.       — Назад! — генерал остановил офицеров одним лишь нечеловеческим звуком и вонзился глазами на короля. — Я пережил анзорских детей, пережил абадон, я не боюсь ваших охранников. Ваше Величество, жутко на меня смотреть? Взгляните, взгляните ещё раз на моё нечеловеческое лицо, на мои руки. Жутко? Это ещё не все, на что способны абадоны. Они ступят на землю Иширута, сделают тоже самое с иширутчанами. А потом… Знаете, что будет потом, когда день сменится ночью?       Иги прижал руку ко лбу.       — Что?       — Обозлённые, выжившие иширутчане тоже самое сделают с вами, Ваше Величество. И никакие гвардейцы и маги вам не помогут. Ваша славная армия, способная перебить бунтовщиков, уничтожена. Вы знаток истории, Ваше Величество, не забывайте судьбу последнего императора Неонилиаса, чьё имя проклято на века. Я не буду стоять в воротах дворца и защищать вас. Уже насражался с абадонами.       Иги прижимал к груди трясущиеся руки, ноги свело судорогой.       — Генерал, вы хоть знаете, что нужно абадонам? Чтобы я публично перед ними заявить о капитуляции. Я!       — Я прекрасно всё знаю. В том числе и о нападении абадонки на Эмбер, о спасение Сиджеда абадоной Сальварой. Я бы не стоял перед вами, если бы не знал о планах абадон и не видел их жертвы, не представлял будущее Иширута, которое ждёт приграничные города в ближайшие часы.       Новая кровь по лицу Шенроха потекла поверх старой, засохшей, ожоги засверкали тёмной краской. Генерал кровожадно клацал зубами, мышцы на лбу вздувались, сапоги заскребли пол.       — Хорошо, хорошо! Я заявляю о капитуляции, но в Санпаву не являюсь.       Хромой, истекающий кровью, издающий зловонье Шенрох преодолел пять шагов, отделяющих его от короля, и положил обрубки пальцев на чистый выглаженный мундир Иги. Так и хотелось вцепиться в короля. Только пальцев нет. Стража бросилась к Иги. Шенрох обернулся и зарычал. Рык генерала наполнил помещение яркостью, показалось, что из дыры на месте носа вот-вот пойдёт дым и огонь.       — Не подходите! Я сражаюсь за ваши проклятые жизни! Ваше Величество, — Шенрох обратился к королю, — вы встретитесь с абадонами. Таковы условия. Или будет плохо. Вам.       Угрожающий тон Шенроха заставил Иги затрястись. Он беспомощно смотрел на гвардейцев, которые и сами пугались генерала. Король начал сомневаться не только в рассудке своего офицера. Кажется, плохо стало ему, он сам бредит. Когда такое было, что Шенрох за кого-то переживает? Генерал Ирвин Шенрох жил по своим, лично ведомым ему убеждениям, в собственной вере, в которой находилось месте и пятнадцати языческим богам, и единому богу, и дьяволам всех мастей и народов. Он во всём полагался на себя и не любил никого в жизни. Воевал, манипулировал людьми как фигурками на доске в непос ради своих амбиций. Шенрох возвышался и по-особому гордился, когда побеждал, будь то война или политическое поле. Он шёл по головам людей, только бы достичь триумфа. Потому и взял Иги к себе на службу Шенроха. У генерала стальная, хоть и беспалая теперь рука, он выполнит все поставленные цели, не страшась жертв.       Иги искренне не понимал, какая бестия сейчас вселилась в Шенроха.       — Вы потеряете все заслуженные награды, лишитесь места в армии и в моём совете, — король сдавленно выдохнул. — И это не всё, что с вами случится.       Слова Иги привели Шенроха только в ярость. Дёрнулись обожжённые губы, с отрубленного носа закапала кровь, Шенрох снова зарычал как дикий зверь. Раны начали кровоточить, и первые капли крови упали на вычищенные ботинки Иги. Жуткое искривлённое и покорёженное лицо застыло перед королём, взглядом Шенрох пожирал своего правителя. Беспалыми руками он не задушит его, не застрелит, но зубы при нём. Зубами он загрызёт короля. Одного укуса этого чудовища хватит, чтобы убить короля.       — Ваше Величество, к проклятому императору всё! Капитуляция.       Иги, обмерев, смотрел на Шенроха. И смутным умом осознавал, что вовек не забудет ни бешенного взгляда генерала, ни его изувеченный лик. Больше не встретит сладких долгих ночей, король Иги Тесивотский обрёл свой ночной кошмар, который будет преследовать его до скончания лет. Шенрох потряс перед его носом беспалой рукой, от разорванного мундира оторвался ещё один кусок ткани и обнажились неприглядные шрамы генерала.       — Ваше Величество, вы объявите о капитуляции, — бросил ему Шенрох и поднял к глазам короля искалеченную руку. — Я убил двух абадон. Вышиб им мозги.       И голос его, как удар хлыста, проехался по Иги.       Король закивал.       — Да… Да… Генерал… Иширут сдаётся.       — Прекрасно.       Шенрох вытер локтем с лица кровь и провёл по лбу короля. Глаза широко распахнулись, ноги зашатались. Силы оставляли Шенроха. Падая, он проскрежетал:       — Я достану вас даже в аду, Ваше Величество. Капитуляция… Иширут… Абадоны победили.

***

      По небу плыли красные облака, чёрный дым гулял по зенрутской столице.       За совещательным столом в Центральном полку Тобиан Афовийский и Аахен Тверей сидели рядом. Первый представлял Зенрут, второй абадон и, признаваясь себе, не до конца понимал их намерения. Возле принца и абадонского старейшины расположились генералы и советники Зенрута. Со стены, с магического стекла на них смотрели король-регент Геровальд Апекатский, король Иги Тесивотский. Свита за спиной королей была внушительна. Однако не хватало генерала Ирвина Шенроха, который по сводкам совершил немыслимое. Убил абадон!       — Абадоны не остановлены, — первое слово оказалось за Аахеном. — Санпава сожжена и затоплена, и абадоны не намерены закончить на достигнутом. Они идут к последним залежам ресурсов и метят в сторону соседних провинций и государств. Так какое решение, уважаемые Ваши Величества, вы приняли за этот короткий срок, пока были… проблемы со связью?       Слово «уважаемый» со времён заточения у Казокваров раздражало Тобиана до трясучки, сейчас он молча проглотил воспоминания, ему предстояло объявить о более тяжёлом и болезненном.       — Что с королевой Эмбер и с принцем Фредером? — настороженно спросил Геровальд.       Тобиан переглянулся с Аахеном.       — Полагаем, Её Величество мертва. Принц Фредер пришёл в себя, но состояние здоровья не позволяет ему выступить от имени зенрутской монархии. Вместо старшего брата — я.       — Приношу соболезнования, — тоскливо ответил Геровальд, — почтим память…       — Пока мы говорим на не относящиюся к собранию тему, — Аахен прервал короля-регент, — абадоны продвинулись ещё на милю. Все прочие разговоры вы обсудите, когда абадоны обратятся пустоглазами. Господа-правители, какое ваше окончательное решение?       Тобиан собрался с мыслями. Пора. Его первый королевский указ.       — Камерут выходит из войны и отказывается от всех притязаний на Санпавы, — вдруг сказал король Геровальд.       — Иширут тоже… Иширут тоже выходит из войны, — король Иги старался не встречаться взглядом с собеседниками и задумчиво перекладывал пустые листы бумаги друг на друга.       В зале воцарилась тишина, минутное переглядывание закончилось словами принца Тобиана.       — Король Геровальд, король Иги, так значит, капитуляция с вашей стороны? — и он выдохнул, ошеломлённый заявлением противников.       — Да, Камерут капитулирует, — ответил Геровальд. — Нам не нужна пустыня.       — Ишируту тоже, — покачал головой Иги. — Передайте наши слова абадонам. Пусть они остановятся. Мы с королём-регентом Геровальдом — проигравшие. Иширут не покусится на Санпаву.       Тобиан взглянул на часы. Уже пять. За какие-то три часа абадоны оставили от Санпавы пепел, и лишь когда стёрли все воинские части, догнали каждого быстро солдата, измельчили в пыль сероземельник и уголь, золото и медь, оказались возле Камерута и Иширута, то короли сдались. Как долго они тянули. И в этом была его и его вина тоже.       — А теперь, — Аахен Тверей бросил на правителей одобрительный взгляд, — наберитесь храбрости. Абадонам нужны ваши слова лицо в лицо. Я устрою встречу…       — Иширут на собрании объявил о капитуляции. Хватит с него! — вдруг проронил Иги. — Я подпишу акт, выведу оставшихся людей. Война Иширута с Зенрутом закончена победой Зенрута. С абадонами разбирайтесь сами. Они крушат вашу территорию. Подайте им акт капитуляции, подписанный мной. Иширут не участвует больше в играх с демонами.       — Скоро они перейдут границу Зенрута и Иширута, — Аахен посмотрел на Иги презрительным взглядом.       «Тверей ещё больше набрался смелости, как встретился с Жадисом», — подумал про старейшину Тобиан. Косо смотрели на иширутского короля не только Аахен и Тобиан, но офицеры и советники, мрачно задышав королю в спину. Иги сжался, ощущая на себе чужую неприязнь. Но позиции своей менять не хотел.       — Король Иги, — заговорил Геровальд и тонкой указкой с силой ткнул на ближайшие к Ишируту отряды грозных абадон, — в опасности уже наши страны. Днём будет уничтожен и Эрб, если мы их не остановим.       — Да Анесы не дойдут! — Иги отмахнулся от указки, пытаясь оказать сопротивление. — И кто сказал, что абадоны пойдут крушить земли за пределами Санпавы? Абадоны заявили, что их битва с людьми пройдёт в Санпаве.       Тобиану помнилось, что абадоны называли убийство товарища страшнейшим грехом. Но последние вести с фронта говорили, что и главное табу они могут нарушать. Онисей ранил пожилого соплеменника и напугал до смерти избранного им же старейшину Тверея.       — Абадоны — мастера трактовать свои слова в ту сторону, в какую хотят, — заверил его слова Аахен. — Ваши страны тоже в опасности. По крайнем мере, Онисей вызывает беспокойства. Один сильнейший абадона или миллионы офицеров и магов — взгляните на дворец Солнца и увидите, за кем победа.       Сдать врагу Санпаву было не самым пугающим. В конце концов, это акт договорённости между государствами, который, как показывает история, всегда нарушают. Тобиан больше боялся другого, что последует за решением о владении Санпавой. Это встреча с абадонами и заявление о победе и капитуляции. Прийти к Мегуне и Онисею и объявить результаты королевских переговорах. Как-то просто, быстро. Абадоны, эти хитрые игроки витиеватых фраз, что-нибудь ещё придумают, чтобы дольше измываться над людьми. Или, хохоча во весь голос, уничтожат жалких королей и устроят пир возле их мёртвых тел. Но есть ли другой выбор? А выбора Тобиан не видел.       — Вот именно! — закричал Иги. — Я не хочу, чтобы они меня убили. Малерз Тверей, даже ваша должность не уберегла вас от Онисея. Последние поступающие данные твердят, что Онисей рассорился с товарищами и ранил пожилого соплеменника. Где гарантия, что мы выживем?       — Гарантия — тридцать абадон, которые поклялись мне в дружбе и в помощи, — Аахен стукнул по столу. — И пока вы спорите о границах и делёжке земли, эти абадоны убеждают своих друзей прекратить бой, в котором манары и наёмные маги проиграли. Гарантия — это те отряды, что стоят в покое и ждут, когда от Онисея или Мегуны услышат заветные слова «мы возвращаемся домой». Гарантия — это Мегуна, терзающийся войной. Господа-правители, абадоны будут вашими защитниками, когда вы явитесь в Санпаву. Они бы не выдвигали вам свои требования, если бы мечтали умереть на манаровской земле. Они хотят вернуться домой, не меньше вас их тяготит война. Так что же? Подождём ещё несколько часиков, послушаем о новых трупах или отправимся в Санпаву?       Аахен зверел, когда разговор шёл к разбитым судьбам абадонам. В эти острые минуты он вместо близкого друга превращался в заботливого разозлённого отца. Тобиан, с гордостью смотря на Аахен, думал, как забавна судьба. Сын правителя сильнейшего государство мира стал старейшиной у полулюдей, у обезьян, чьи радости жизни заключаются в поисках вкусных жуков и мазюкание друг друга в грязи. Обидно, наверное, властным родителям за чудного сына… Когда ещё никто не думал о войне абадон, когда она казалась дальним миражом, газеты смеялись над юным Твереем и над его играми с глупыми пустоглазами. Теперь самые сильные люди стран Рутской империи смотрели на Тверея с трепетом и молили: «не подведи».       Геровальд кивал Аахену. У регента тоже был «ручной демон», и тот пусть и после начала битвы, но разъяснил своему другу все условия, на которые с тоской надеются абадоны. Регент, едва не потерявший сына от рук человека, куда больше доверял абадонскому старейшине. Король Иги мыслил по-своему.       — Прошло только три часа! А люди убили несколько абадон! И кто эти герои? Покалеченный Тивай Милгус. Лишённые магии генерал Ирвин Шенрох и иширутские солдаты! Инвалид убил абадону, манары убили абадону. У нас есть время и возможности их прикончить. И абадоны полны слабых мест, когда теряют бдительность, когда смотрят на людей как на ничтожных насекомых и забывают про наши уловки. Человечество может одолеть демонов.       Аахен стрельнул по Иги таким суровым взглядом, что умей он убивать через стекло, то убил бы.       — Ваше Величество, вы путаете легенду с реальностью. Идёт война одних людей с другими. Невероятная сила не делает абадон демонами. Впредь не оскорбляйте сородичей тенкунцев мерзкими словами. Иширут ещё хочет сотрудничать с Тенкуни, — он помолчал, понимая, что королю Иги нужно дольше обычных людей переваривать услышанное, и сказал: — После завершения Санпавской войны я могу отправить в Иширут близ Анесы десяток абадон, посмотрим, ваши люди быстрее их убьют или они расправятся с вами до наступления полночи.       Иги ахнул и чуть не упал со стула.       — Не пугайтесь, — громко сказал Тобиан и мирно сложил руки на груди. — Старейшина Тверей просто шутит. Король Иги, король-регент Геровальд решительно готов рискнуть своей жизнью. Мы всей огромной толпой ждём только вашего согласия. Вы один мнётесь как напуганный ребёнок. И не думаете о будущем вашего государства. Даже абадонский старейшина Тверей больше беспокоится об иширутчанах. Заметили, что мы не про Санпаву говорим, а про судьбу Иширута и Камерута? Санпава… Её возрождение долгом ляжет на Зенрут.       Иги тревожно мял листы бумаги и кусал губы, Геровальд что-то шептал ему и в шёпоте камерутского короля чувствовались угрозы. Плохо, что их разделяет стекло. Тобиан бы сказал пару ласковых слов прямо в лицо Иги. Нет. Не сказал бы. Он за Фредера взял на свои плечи судьбу Зенрута и должен держать себя в руках. Какая эта мука. Тобиан был вместо короля несколько часов и уже настрадался. Его место не здесь. Дом в той бушующей от горя и смертей Санпаве, в её разграбленных и навечно переставших существовать городах и деревнях. Рядом с Джексоном Марионом, который на духовном уровне стал ближе родного брата. Смерть объединяет людей не хуже жизни. Во всяком случае избавиться от этой связи можно только, убив свою душу.       Если Фредер выживет… Тобиан знал, куда он вернётся и чему посвятит свою жизнь.       — Король Иги! — на повышенных тонах сказал Геровальд. — Осознайте вы уже опасность абадон. Я бы тоже никогда не пошёл на этот шаг, но Камерут не простит мне уничтожения городов и провинций.       — Осознание не ко всем приходит, — вздохнул Тобиан. — Это тоже мы должны осознавать.       — Я не привозил в Иширут абадон, не порабощал их. Разбирайтесь сами. Я ухожу.       Иги Тесивотский встал, кашлянул для уверенности и задрал голову кверху. Свита кричала ему сесть, почти приказывала. Иги спешил уйти. Действительно, иширутский король не встречался вживую с абадонами, а от него что-то требуют.       — Ваше Величество! Погодите! — вдруг закричал иширутский полковник. Рука прислонила к уху связывающий винамиатис. — Генерал Шенрох пришёл в себя.       Ехидная усмешка пробежала на лице полковника.       Король Иги развернулся. Ужас застыл в его широких глазах.

***

      Абадоны с Нулефер и Уиллардом влетели во внутренний двор. В глаза им тут же хлынул яркий свет, огонь затмил небо, раскалённый воздух обжигал кожу. Повсюду кричали, солдаты выводили людей и не пропускали никого внутрь. Дворец Солнца пылал как картонный домик. И в то же время не сгорал. Он представлял неугасающий факел, наполненный отчаянием, скорбью и безумным страхом всех его обитателей и всех конорийцев, кто прибежал поглядеть на судный день королевы.       Эдуэг и Тахан попробовали унять пламя, даже воспользовались руками. Мысли было недостаточно, чтобы погасла хоть искра. Необъятный свободный огонь обратился горящими столбами, красной оградой закрыл абадонам дорогу, словно говорил: «Не подходите. Не мешайте мне!»       «Цубасара, куда тебя завела месть?» — с сожалением подумала Нулефер. Тёмные облака приняли очертания ехидной улыбки. Цубасара, по всей видимости, наслаждалась чужой болью. Абадонка ощутила появление своих детей. Кисть пламени превратилась в руку и провела по щеке сына и дочери.       — Принцы Фредер и Тобиан эвакуированы? — первым делом спросил встревоженный Уилл у капитана стражи.       — Принц Тобиан в Центральном полку с Твереем, — ответил гвардеец. — Принц Фредер… Он отказался покидать дворец. Сейчас кронпринц в лазарете.       — Отказался? Он пришёл в себя? — на мгновение лицо Уилла заиграло новыми красками. — Я отправляюсь к Его Высочеству. Если проходящие могут передвигаться в этом кошмаре, пусть немедленно перенаправят меня к принцу.       — Как же Цубасара? — Нулефер дёрнула его за руку. — Мы должны остановить её.       — Останавливай, — Уилл сурово посмотрел на неё. — Даже у абадон не получается побороть её огонь. Королеву не спасти. Нулефер, нам поздно сказали о прибытии Цубасары.       Нулефер окинула дворец. Устрашающий огонь был игрой на публику, отвлечением внимания, она погладила горящие стены и почувствовала только тепло. Никакой боли. Но что творится внутри?       — Там истинное пламя, — сказал Тахан, в десятый раз пытаясь своим огнём справится с фальшивкой Цубасары. — Внутри застыла смерть.       — Королева Эмбер, есть надежда спасти её? — спросил Уилл воздуховика Харим.       Харим зажмурил глаза. Чары Цубасары мешали даже ему.       — Я вижу одну женщину. И пепел, что покрыл стены.       Вода Агэма, воздух Харима оказались слабы перед стихией Цубасары. Огонь кружил над их головами, раздувался и притворялся, что нападёт. Но даже не опалил собратьев Цубасары. Он принимал форму цепей и как бы сковывал абадон, относил их дальше от стен. Стоило абадонам начать сопротивляться, пламя взрывалось перед их глазами. Но не причиняло боли и вреда.       «Моё возмездие. Не ваше! Будьте в покое» — начертались в воздухе ярко-рыжие буквы и погасли, оставляя за собой кружащие искры.       «Мы не успели», — заключила Нулефер. Дворец Солнца стал домом Цубасары, её игралищем над бедными запуганными людишками.       — Абадоны, — молвила Нулефер и вспомнила Хелеза, — оставьте попытки. Не злите Цубасару. Нам хватило взбешённого Онисея.       С Цубасарой не справлялись даже абадоны. Конечно, соплеменники действовали не в полную силу, иначе бы их стихии взорвали площадь Славы и ближайшие районы. Но мощь Цубасары, питающаяся яростью и местью, поражала всех.       — Отправляйтесь в Центральный полк к Аахену, пока проходящие маги ещё в милости Цубасары. Мы попробуем докричаться до нашей матери.       Она дождалась разрешения капитана и взяла за руку Уилла. Без приказов свыше Нулефер не рисковала самостоятельно бежать к Цубасаре. Она на чужой территории, в замке королей, над чьими законами многократно глумилась. Нулефер и Уилл последовали за проходящим и оказались перед дверями дворцового лазарета. По стенам гулял дикий огонь, тонкой змейкой струился по паркету, залезал на гвардейцев, преданно охраняющих принца, и пытался, если не напугать их, то посмеяться.       — Там моя мать. Моя мать! Я никуда не уйду. Уберите от меня свои руки. Хорошо, пусть я сгорю в этом дворце. Но я никуда не уйду! — доносился иступлённый крик Фредера.       — Он жив, — выдохнул Уилл и вбежал в комнату.       Кронпринца было не узнать. Фредер, которого она всегда видела на стекле свежим и бодрым, с румяным задумчивым лицом, а однажды и встретилась вживую, был бледен, разбит, глаза утонули кровоподтёках и синяках, сухие губы дрожали, руки тоже тряслись. Принц перебирался с койки на инвалидное кресло. И, пока целители поддерживали его состояние живительным светом, Фредер с помощью Люси переносил на подставку ногу и отмахивался от гвардейцев. Уилл кинулся к нему и обнял так сильно, что Фредер вскрикнул от боли.       Нулефер подошла к подруге детства, стараясь не засматриваться на её побитое лицо и руки, натёртые до крови наручниками, мило кивнула и положила ладонь на плечо.       — Люси, как давно мы не виделись, — улыбнулась Нулефер.       Люси, любимая подруга, и первый человек, которому она нанесла непоправимое зло. Без тоски и сожалений Нулефер не могла спокойно смотреть на Люси. Они так и не поговорили о том страшном дне, прочная стена навеки застыла между ними. Хоть бывшие подруги и научились смеяться, шутить, пока одна из них не вступила в Кровавое общество, Нулефер казалось, что эту стену, вставшую перед Люси, она никогда не преодолеет. И сейчас Люси смахнула слёзы и привычно засмеялась, показав пальцем на фингал.       — Как тебе моя физиономия?       — У меня было хуже, — ответила Нулефер.       Смехом они скрывали подступающий плач, вспоминали отцов, ждущих в Хаше и Рыси пришествия абадон, огненные змейки скользили над их головами, тем временем Уилл расспрашивал Фредера что да как.       — Я проклял свою мать, отправил её к дьяволу… — сказал принц Фредер таким убитым голосом, что Нулефер вздрогнула. Принц не поднимал глаза на людей, смотрел на свои колотящиеся руки, и первая слеза капнула на пол, по которому бегал маленький огонёк. — Дьявол её нашёл. Я не хотел ей на самом деле смерти… Я думал, слова останутся словами… Она уже мертва? Уиллард, Нулефер, она уже мертва?!       Фредер мокрыми от пота и слёз руками схватил Уилла за лицо.       — Абадоны воздуха не увидели Эмбер с Цубасарой, — поникши ответил Уилл. — Скорее всего, да. Мертва. Фредер, уходи. Тебе нужно лечение, покой. Здесь небезопасно. Цубасара может пойти огнём и на других людей. Мы уже видели безумие абадоны. Это страшно.       — Я не уйду, пока не увижу мою мать! — проревел Фредер, и Уилл отдёрнулся от него.       Глаза Фредера налились гневом, он стиснул кулак и направил коляску к двери.       — Она моя мать. Я проклинал её, ненавидел, но я её люблю. Я не хочу, чтобы она сгорела заживо как Огастус. Боги, помилуйте её! Помилуйте!       «Она мертва. Вы её никогда не увидите», — чуть не сказала Нулефер. Сердце ёкнуло, когда Фредер неправильно толкнул коляску и упал. От встречи с полом его спасли целители и офицеры. Принц выплюнул сгусток крови, закашлял, задёргался.       — Мама, мама… Прости меня за мои последние слова… Я не знал, что они окажутся последними.       — Что между ними произошло? — просила Нулефер.       Люси сомкнула в руках смятый край платья.       — Пока принц Фредер был без сознания, королева плакала над ним и просила прощение. Она готова была наложить на себя руки, только бы сыновья простили её. Она спрашивала меня, как ей вернуть любовь принца Фредера и Тобиана. Но в её словах было только сожаление о потерянных сыновьях и больше ничего. Фредер всё слышал, он не принял её раскаяние. И сказал, что мать умерла у него, пусть она отправляется к дьяволу.       — Я не знал, что это так ужасно… потерять её, — прошептал Фредер, опустив голову к рукам. — Что я наговорил ей?       Уилл отошёл от него.       — Фредер, твой язык больнее ножа.       — Мне нужно было молчать, не отпускать её. Небось, Цубасара не стала бы убивать её на моих глазах. Лишь ради нашей дружбы с тобой, Уилл. Или бы проходящие смогли спасти маму. Зачем я отпустил её?       — Потому что бесчувственный мерзавец, — дерзко ответил Уилл. — Так ты потерял брата. И от матери отрёкся.       — Уилл, — Фредер глянул на него злыми глазами. — Чья мать сжигает сейчас мою маму?       Уилл с вызовом посмотрел на него и вздохнул, успокаиваясь.       — Люси, пригляди за Фредером. А мы пойдём к Цубасаре.       — Ваше Высочество, — встряла Нулефер. — Ваш дядя под молчаливое согласие вашей мамы творил с Уиллом страшные вещи, но Уилл никогда не перекладывал вину на вас. Вы были для него другом и примером в самые тяжёлые дни. Брат, мама, друг… Вы пополните список потерянных людей.       Нулефер и Уилл переместились в северное крыло. Коридор, который заграждала стена огня, полыхал, почернел от дыма, тлеющими углями лежали старинные картины. Удушливая гарь заполнила пространство. Пламя взвивалось в разбитые окна. Оно трескалось, взрывалось, ревело как отчаявшийся зверь. На стенах, словно верные приспешницы Цубасары, играли пляшущие красные змейки. Гвардейцы застыли перед огненной преградой. Водные маги не теряли попыток пробиться в пекло. Что абадонскому огню их жалкие потуги? Удивительно, что Цубасара не изгоняла магов и офицеров из дворца. Хотя Нулефер и Уиллу сказали, что в первые минуты она вышвырнула всех магов и смельчаков, что пошли на неё силой и оружием.       Уилл взял у воздушного мага кислородную маску и окатил Нулефер холодным взглядом.       — Никогда не вставай между мной и Фредером. Никогда не вмешивайся!       — Он упрекнул тебя в мести Цубасары! — возмутилась Нулефер такой яростной защите.       — Никогда не вмешивайся! Ты моя сестра, но семьи у нас разные.       И протянул Нулефер маску. «Какая он тебе после таких слов семья?» — едва не выкрикнула Нулефер. Сдержалась. Свою семью она растеряла собственными усилиями. Ненавидящая сестра, напуганная племянница, презирающий отец. Одна мама, и то в бегах. Вторая мать… Нулефер, сжав кулаки, взглянула на чудовищную стену огня и дыма, за которой шла страшная казнь человека. Ещё больше поразил её майор с обожжёнными пальцами, рвущийся сквозь огонь. Офицер защитил себя водным куполом и воздушной маской, собственным телом стремился пробить пламя. Он кричал имя своей королевы, взвывал к состраданию Цубасары и просто выл, когда после новой неудачной попытки пламя отбрасывало его назад.       — Майор Рис! Вы же сгорите! Вода не спасёт вас! — Уилл пресёк его новый прыжок в огонь.       — Там Её Величество! Там Её Величество! Эмбер! Пустите меня к ней!       — Она мертва, — сказала Нулефер.       Майор молниеносно развернулся к ней. Пулей Рис оказался возле Нулефер и схватил за плечи.       — Нулефер Свалоу! — свирепо протянул он. — Кровавая освободительница. Ты ещё смеешь стоять во дворце моей королевы! Дрянь! Королеву Эмбер убивает твоя названная мать!       — Отпустите меня, майор, — Нулефер посмотрела в его разъярённые глаза. — Я пришла остановить Цубасару.       — Я отрежу твою голову!       — После Санпавы, — вздохнула Нулефер.       Она встала перед сплошным пламенем наравне с братом, дотронулась до стрекочущих граней и отдёрнула палец. Огонь обжёг дочь абадонки.       — Цубасара! Слышишь мой голос? Это я, Нулефер, твоя дочь. Со мной Уиллард, твой сын. Твои дети пришли. Мы хотим увидеть тебя, вытащить из пекла. Цубасара, наша мама, пропусти нас.       Нулефер приложила руку к огню. Щипало, жгло. Но всё же не та жалящая боль, что была первый раз. Нулефер пустила в огонь кисть, немного подождала и засунула её по локоть. Змейки взвились, поползли по ногам Нулефер, забрались на плечи Уилла и обвили его ошейник. Нулефер сделала шаг вперёд, собираясь войти в огонь.       Он отступил ровно на этот шаг, который хотела свершить Нулефер.       Уилл тоже пошёл в пылающую крепость. Абадонский огонь, способный превращаться в мираж, становиться твёрдым как камень, ласкать человека, не причиняя ему вреда, отходил назад. Он не пускал детей Цубасары в своё пекло. Огонь освобождал стены, пол. И Нулефер, и Уиллард, и офицеры шли за ним, ступая на пепел, в котором ничего нельзя было узнать.       — Эмбер, — застонал Рис, — как она умирала?       — Надеюсь, мгновенно, — ответила Нулефер. Перед глазами встала картина сожжения гинорских рабовладельцев Зимаров. Крики были жуткими.       «И я там стояла».       Они шли вперёд, преодолевая метры. Пламя ослабевало. Растаяли змейки, легче становилось дышать, Нулефер и Уилл сняли магические маски и вылезли из водного купола. «Мы тебя не тронем», — как бы говорили они Цубасаре. Пеплом и прахом встречали их сожжённые помещения и залы с северным крылом. Затихали последние отблески пламени, выветривался густой дым.       Дети нашли мать в облаке падающих искр. Цубасара сидела на коленях в куче пепла, и прозрачные большие слёзы капали на чёрный ворох, в котором лежало нетронутое огнём кольцо Эмбер.       — Тварь! Дьявол! Я убью тебя!       Риан Рис выхватил револьвер. Уилл мгновенно бросился на майора, забрал из руки пушку. Майор не остановился, он оттолкнул Уилла и возник перед Цубасарой. Внезапный виток пламени выбил из майора крик.       Цубасара встала, развернулась к Рису, подождала, когда взбешённого майора схватят за руки свои же офицеры, и погасила огонь. Снова ложный, нужный только для запугивания противника.       — Где королева Эмбер?! — закричал Рис.       Верный гвардеец всё не желал признавать смерть своей госпожи.       — Ушла, — печально отозвалась Цубасара на зенрутском языке.       — Где королева?! — вопил Рис.       — Королевы нет. У тебя новый король. Её сын, — раздался тот же скорбный голос.       И Цубасара возложила в руки Риса кольцо Эмбер. Вид абадонки поражал. Её обволакивал огонь, он трещал и будто бы стонал, в глазах вместо зрачков воссели искры. Волосы пылали и поднялись над головой. Подол красного платья реял, хотя не было ветра и потоков воздуха. Цубасара оглядела своих детей. От её тела отделилась пламенная рука. Магическая ладонь погладила Нулефер, встряхнула волосы Уилла. Цубасара провела по ошейнику и зажмурилась словно от боли.       — Ты обещала не мстить Эмбер! — закричал Уилл на тенкунском языке.       — Я не мстила, я отпустила её. Она захотела уйти. Я дала ей уйти, — невозмутимо ответила Цубасара, пока слёзы продолжали стекать по её горящим щекам.       — Ты обещала не мстить за прошлое! — не унимался Уилл.       — За прошлое не мстила. Будущее изменила.       Цубасара стояла и ждала. Расспросов или отмщения, упрёков или наказания, по её загадочному молчанию нельзя было понять. Гордый стан, свирепая стихия, печальные заплаканные глаза. Цубасара поворачивалась к Нулефер и Уиллу и тут же прятала взгляд.       — Как ты убила королеву, дьявольское отродье? — спросил офицер сзади Риса. — Хоть сразу дала ей умереть?       — Как Эмбер попросила, так я поступила.       — Что она просила, сучья душа? — фыркнул Рис.       — Смерть и спасение. Прощение и воздаяние.       — Зря ты не оставила её тела, — Нулефер покосилась на кольцо, что вертел Рис у себя в руке. — Эмбер похоронили бы по-человечески.       — Ибо так возжелала королева Эмбер. Я внемлила её последним мольбам.       Цубасара взмахнула платьем, закрывая себе на пару секунд лицо. Она показывала — «всё же я не хочу разговаривать с вами». Нулефер испуганно взирала за свою мать из недолгой абадонской жизни. На острове Цубасара была измученной уставшей женщиной, здесь во дворце превратилась в лютого дьявола. Но лицо, оно такое же усталое, измождённое, поверженное, осунувшееся. Зрачки глаз возвращались к прежней форме, они были тёмными и пустыми. Седины на волосах стало больше, чем казалось на острове.       — Санпава. Кто победил? — спросила Цубасара. — Али не конец войны?       — Пока никто. Онисей, он…       Нулефер, подавив скорбь, начала рассказ. Во рту жгло, в глазах стояла королева Эмбер, которую она знала лично: динамичная, мило улыбающаяся, хитрая и подлая женщина. Язык не поворачивался сказать «поделом». Нулефер говорила про Онисея, про его нападение на Аахена Тверея, на соплеменников и ранение Хелеза, на уничтожение уже сдавшихся людей и объявление своих товарищей предателями. Поведала про убийство абадоны Тиваем Милгусом, про безрезультатные переговоры королей, про принца Тобиана, который вошёл на собрание вместо раненого брата. Бегло рассказала, как Уилл и Фредер сражались против Огастуса, и Уилл в конце сжёг своего хозяина.       — Принц Фредер, — проговорила Цубасара, смакуя его имя. — Он во дворце? Не ринулся бегством? Эмбер возжелала, дабы я слова её последние молвила сыну. Идеже он?       — В лазарете, — вздохнул Уилл. — Дай ему покоя. Ты и так забрала у него мать.       — Кою мать? — Цубасара подняла бровь. — Отрёкшийся сын вновь мать полюбил?       Все молча стояли поодаль от Цубасары как от настоящего демона.       — Ведите меня! — молвила она. — Еже хотите усмирить Онисея, я помогу. Онисей отрёкся от абадон. Остановить надобно безумца. Большая кровь застилает Санпаву, будет ещё кровь. Невинные погибают, а нечестивец потешается. Он погряз в своей злобы.       — Как и ты, — сказанул Рис.       — Как и я, — кивнула Цубасара. — Да будет так, — и забрала у него кольцо.       В лазарете Цубасара с детьми и офицерами оказалась с помощью проходящих. Нулефер читала по взглядам офицеров, что они бы хотели отправить Цубасару куда-нибудь в безлюдные земли, в дальние пустыни, а не к принцу. И ведь есть такая возможность — только подай секретный знак проходящему магу! Но что потом? Абадоны, перешедшие на сторону людей, вновь переметнутся к своему вожаку. Её дети и Аахен Тверей откажутся от роли посредника. Цубасара захватила дворец и играла по своим правилам. Даже Уилл кивнул — ведите её к Фредеру.       Цубасара воцарилась перед Фредером с видом грозного палача, древнего судии. Принц сидел в инвалидной коляске, целители подлечивали его, Люси держала руку на плече принца. Цубасара встряхнула волосами, разглядела принца и едва заметно усмехнулась. Фредер не сводил с неё глаз, смотрел упорно, пронзительно, внимательно выжидал, что с ним сделает яростная абадонка. Конечно, если её привёл сюда сам Уилл, то не тронет. Но кто знает, что творится в получеловеческих мозгах чудовища. Фредер сжимал ручки кресла, его напряжённый вид говорил, что принц хочет вскочить и вцепиться в горло Цубасаре. Повезло им обоим, что рана сковывает месть.       — Кольцо, — Цубасара раскрыла руку. — Кольцо сыну Эмбер возжелала отдать.       Фредер протянул дрожащую руку, не отводя глаз от Цубасары.       — Я буду хранить.       — Не тебе кольцо, проклятый! Брату отдай. Отец ваш одарил им жену свою за рождение сыновей. Тобиан возрадуется драгоценности отца. А тебе, проклятый, — Цубасара стрельнула по Фредеру злым взглядом, — она просила передать послание. «Я люблю тебя, Фредер. Прости меня». Последние слова твоей потерянной матери.       Фредер и Цубасара стояли друг против друга. Между ними шла молчаливая борьба. Нулефер хотела вмешаться, но испугалась. Кажется, сейчас всё вновь взорвётся, если кто-нибудь сделает неверный шаг.       — За что ты убила мою мать? — спросил Фредер.       — Святотатец, ты отрёкся от неё. И ты погубил свою мать. Она исповедалась мне, и я узрела её боль и раскаяние.       — За что убила? Отвечай! — распорядился Фредер, будто бы забыл, что его могут уничтожить, как и Эмбер.       — Королева захотела уйти. Она исповедалась, простилась с миром. А я простилась с ней. Я не убивала. Я отпускала её. И клятву взяла передать сыновьям последние её слова про любовь и покаяние.       Фредер подтянулся на кресле. Слушать абадонку давалось ему не просто. Ещё бы! Перед тобой стоит убийца матери и насмехается, ещё в чём-то обвиняет. Цубасара как будто искала человека, на которого можно свалить свою вину. А вина глодала её, съедала, изводила. Её слёзы крепко запали в сердце Нулефер. От женщины отделилась тонкая струйка огня и прошлась по Нулефер и Уиллу. Она задержалась ненадолго на рабском ошейнике, в это время Цубасара смотрела на принца. Нулефер усмехнулась в той же печальной манере, как Цубасара. Скользи, скользи словами, а не скроешь, что ты мстила за Уилла.       — Тело. Ты сохранила её тело, чтобы мы с братом похоронили мать? — спросил Фредер.       — За душу её молись, окаянный, перед всеми богами. И, быть может, боги простят несчастную душу. За душу молись, ибо душа жива и страдает.       — Долго она мучалась?       — Её мучения предо мной как пыль. Грядущие муки — се буря пред несчастной душой. Молись за неё, еже жаждешь спасти свою мать!       Вновь пугающее, убивающее молчание. Сын и убийца матери обменивались той же ненавистью, которую желали в прошлом Эмбер.       — Абадоны не остановились. Война идёт, — сказала Нулефер.       Цубасара отшатнулась. И вспомнила, какой сегодня день.       — Ведите меня к абадонам! За людей буду биться. За людей и паду. Еже мой кумрафет забыл заповедь — абадона не убивает абадону!       Уилл подошёл к ней и взял за руку.       — Мама, ты уже сотворила беду. Оставайся в безопасности.       Цубасара хитро улыбнулась.       — Беду сотворила не я. Зенрут снял оковы. Нет Эмбер, нет Огастуса. Огонь коснулся павших людей. Но Санпава горит. И горят с нею невинные люди. Я против войны была, кто же слушал меня? Немым зверем я была, и с Онисеем молвиться не могла, заточённая у крестьян. Ныне я встала, ныне обрела разум человеческий. Война оскудеть должна. И я могу встать за людей перед Онисеем. Еже не тронуты будут мои абадоны.       Цубасара поцеловала в головы сына и дочь. От Нулефер не уходил тягостный отпечаток боли, застывший на лице Цубасары. Пока проходящий маг докладывал в Центральный полк, что он идёт с Цубасарой, пока говорил, что королева Эмбер мертва, и смерть её подтвердилась, Нулефер подошла к Уиллу и шепнула ему:       — Веришь, что она сожалеет о случившимся?       Уилл повернулся к ней и покачал головой. Цубасара и у него зарождала сомнения. Хотя чему удивляться? Нулефер невольно вспомнила себя. Она тоже складывала вину за ужасные следы Кровавого общества на божественное возмездие, перекидывала убийства на руки товарищей, перечисляла грехи убитых или слабости невиновных. Она также отмахивалась, говоря: «Мы их отпустили, освободили от жизни». Не смея говорить: «Убили. Убила».       «И я чудовище».       Проходящий уже всех предупредил. Нулефер, Уилл и Цубасара приготовились перемещаться. Как вдруг их остановил голос Фредера.       — Постойте.       Принц упёрся на ручки коляски, напыжился. Он ухватился за стоявшего рядом офицера, второй рукой взялся за Люси и оторвался от кресла. Фредер держался на ногах лишь благодаря двум помощникам. Он попробовал сдвинуть ногу, но не получилось. Движение отдалось болью в груди. Фредер не сдался. Тихо стоная, он протянул ногу вперёд, потом вторую. Отпустил офицера и кивком попросил Люси не держать его.       — Я тоже иду с вами. Эмбер и Огастус мертвы. Я их наследник.       Ярое пламя покидало дворец и багровым сверканием металось в небе. Оно встречало восходящее солнце, врывающееся в утро алым рассветом сквозь ночные цепи.

***

      Кровь залепила глаза, хлестала из ножевой раны в груди, из порезов и шрамов от кнута абадоны, правая рука болталась безжизненной культёй. Глава освободителей плёлся по горящим тоннелям дворца Солнца. Падал, вставал, падал, терял сознание, просыпался, находил невероятные силы для нового шажка и стремился перейти на неуклюжий бег. Сочная и свежая кровь покрывала грязно-багровые следы драк и сражений прошлых веков. Прижимаясь израненной спиной к холодным стенам, Тимер будто бы оставлял в подземелье знак, отпечатывал свой след в истории дворца.       Вниз, вниз, поворот направо, прямо, узкая дверь налево, малюсенькая лестница вверх, снова направо. Он знал куда идёт. Сами Боги направляли Тимера к свободе, к последнему пристанищу. Их храму. Их дому. У Тимера темнело перед глазами, временами исчезало сознание. Но помнил, он всё помнил. Умело обходил посты охраны, разорванным ухом ловил звуки подступающих шагов и прятался в тёмном грязном углу. Эх, какая досада! Недавно он был безжалостным зверем, которого невозможно загнать в угол. Он бы выскочил первым и впился окровавленными зубами в горло пробегающего вооружённого врага, перегрыз бы ему все внутренности и, задрав голову вверх, поблагодарив за новый удачливый бой богов, ринулся бы дальше. За тонкой стеной кто-то побежал. Шаги неуверенные, мягкие, их сопровождает женский печальный стон. Тимер лишь жался к стене, окропляя её своей кровью, сейчас он не справится даже с перепуганной служанкой.       Беглянка затерялась вдали, ускользнув в ложное пламя Цубасары. Надо идти вперёд. Скоро будет выход на площадь Славы, в тёмные закрома конорской канализации.       Близок рассвет.       Тимер осознал, что он уже не в замке, когда затих абадонский огонь. В нос вдарил смрад грязи и испражнений. Каков ужасен его последний путь до храма любимых богов! И он побежал, спотыкаясь и падая в лужи нечистот. Ужасно знобило тело, болью кричала голова, в новых вспышках игры света и тьмы появились Линда и Грэди.       — Мама, отец, — через влажные от крови губы шептал Тимер.       Горькие слёзы текли из глаз, призраки родителей не отвечали ему.       — Вы… гордитесь мною? — протянул он, забираясь по колени в подземную реку. Рана в груди зверски взывала, когда соприкоснулась с водой.       Семейная карточка выпала из кармана, течение унесло её во тьму. Ботинки обмокли и потяжелели, Тимер выбросил их. Снял с себя порванную рубаху и кое-как прижал лохмотья к ране. Израненное тело ласкала сточная острая вода. Другого пути в храм нет, только через клоаку, только через городские нечистоты он сможет очистить себя и принять смерть на ложе богов.       — Мама, отец… вы… слышите меня?       Мёртвые оставались глухи к словам живого. «Хоть бы Боги дали нам встретиться!» — теплилась в Тимере последняя надежда. Мать, отец, мать, отец… Потеря крови, видимо, затуманила его разум. «Какими были мои… родные мать и отец?» — задумался он. Детёныш, выращенный в колбе, созданный лишь для того, чтобы служить сильным людям, нормальным людям.       «Я не смёл все заводы по выращиванию людей. Не успел… Не получилось». Слёзы крупными каплями падали со звоном в зловонные воды Зенрута. Люди без прошлого, без настоящего, без будущего. Они будут и будут рождаться в Зенруте. Не так — появляться на свет из колбы как жалкие муравьи или мухи. Рождение — право свободного человека.       Перед глазами стоит захваченное помещение с десятками растущими в колбах созданиями. Тимер разбивает колбы, убивает будущих рабов. В те далёкие дни славы ему казалось, что он жалеет маленьких беспомощных младенцев. Сейчас, утопая в грязи, умирающий рассудок вдруг твердит: «Я видел своё отражение. Я видел свою ничтожность».       Во мраке зажёгся огонь фонаря, вода убывает. Хвала богам, ещё немного ему осталось ползти! Поворот направо, ещё раз направо, первый тоннель. Нет, кажется, второй тоннель. Прямо до ступенек, наверх на новый уровень, и ещё раз направо до двух узких окошек. Протиснуться нужно в левое и идти, пока над головой не возникнет люк, что ведёт наверх к храму.       — Карл, Карл… — молили запёкшие губы Тимера. — Живи, живи…       Так и не успел отблагодарить Карла за дружбу и преданность. Карл был его другом, братом по духу, спасителем и вдохновителем. Без Карла Тимер никогда бы убил в себе милосердие. Карл был сильнее него, он натолкнул Тимера на убийство людей, живущих на улице Лебедей. Карл уничтожил старого сомневающегося Тимера и создал нового, правильного, сильного, преданного только Богам и делу.       Был ещё человек, которому он не успел сказать, что любит его. Делия Швин. Она была красивой, нежной, такой лёгкой и свободной, всегда улыбалась и смотрела на жизнь через стекло веселья и смеха. И какая отвага жила в девушке! Маленькая пташка превратилась в грозного орла, когда оказалась на площади Славы. Делия далеко бы пошла, если бы её не пленили. Отчего-то Тимер верил, что Делия не долго просидит в оковах. Они не победят маленькую птичку. Делия сбежит, выпорхнет из своей тесной клетки. И Тимер найдёт её. Он представлял себя с Делией вместе, виделось, что у них непременно будет шестеро детей: три мальчика и три девочки, которые пойдут по стопам родителей и создадут новый светлый мир.       Карл не разделял мечтаний Тимера по сочинённому образу. Он водил своего командира по борделям, знакомил с различными красавицами, но Тимер даже прикасаться не хотел к этим грязным женщинам. Как-то Карл спросил его, а точно ли Тимер любит именно женщин, не пытается его обмануть, прикрываясь Делией Швин? И получил от своего друга плевок в лицо.       Тимеру нужна Делия. Только Делия Швин. Его свободолюбивая Пташка.       Света уже больше. Больше. Он слышит грохот экипажей, свист летающих повозок. Осталось потерпеть ещё немного, и он будет возле храма. Боги, дайте силы доползти! Тимер потерял уже столько крови, что сам удивлялся как держится ещё на ногах, вернее, цепляется за стены окровавленными руками и передвигается почти что на коленях. В его ранах уже столько грязи, что если он не умрёт от потери крови и от нарастающей боли, то сгниёт заживо от внутренних паразитов и заражения. Южная смерть губила людей истощением тела и красной коркой. Наверное, она родилась в этих злачных местах, где всё сущее создано с целью сразить человека, попавшего в их грязные зловонные лапы.       Но всё-таки славно он отомстил зенрутским свиньям, сломавшим его детство, отобравшим родителей, издевающимся над сотнями бесправных людей. Мелкие и широкие раны, оставленные Сальварой, ныли в мучительной агонии. Она разрывала тело Тимера, мешала ему свободно вздохнуть, забыть хотя бы на мгновение о боли. И всё же у него нашлись силы улыбнуться. Он на своей шкуре чувствует, как жутко погибали его жертвы. И ни капли не жалеет! Так и надо им всем, чтобы ещё вечно страдали на псарне Создателей. Всему Зенруту, конечно, не отомстил, но главным изуверам, которых не брало правосудие, он воздал за их грехи. Казоквары, Зимары… Они познали страшную смерть. Его верный нож принял кровь рабовладельцев, знатных чиновников, генералов, защитников рабства.       Только… Нож не увидел крови ларских хозяев Тимера.       «Я не смог.»       Он не смог, эта мысль безжалостно вгрызалась в мозг, заставляя голову болеть ещё сильнее. Тимер едва протискивался в маленькое окошечко в клоаке, ведущее к свободе. Рука дрожала, ноги едва переступали. «Не смог… Не смог…»       Он не смог. Тимер, создавая Кровавое общество, мечтал, что сперва он вкусит страх и ужас на лицах своих хозяев. С Карлом и погибшими близнецами Брэттли и Дэном он явился в Ларк. Тимер представлял, как под видом путешественника, интересующегося древней историей Ларка и развалинами старого города, войдёт в дом хозяина. Внезапно атакует, запрёт фермера и его мерзкую семейку в одной из комнат и долго-предолго будет мстить, пока от его прошлых хозяев не останется живого места, а потом сожжёт их едва живые тела. Хотя… Возможно, это милосердно? Быть может, придумать наказание пострашнее? Похитить фермеров и убивать их медленно, растянув мучения на года?       Когда Тимер оказался в Ларке и в шумном городе посреди белого дня встретился лицом к лицу с тощим фермером, он замер. Его мелко затрясло, в глазах зарябило, сорвался странный всхлип, который перерос в плач. Трясущийся Тимер плакал и кричал. «Фанин, вы в порядке?» — Хозяин не узнал его! Заботливо взял за руку и предложил помощь, протянул пузырёк с лекарством, оказавшимся вовремя в сумке. По спине крался ужасающий холод, в горле застрял острый ком. Тимер бы упал на колени перед старым хозяином и залепетал жалкие извинения, если бы не подоспел Карл, который оттащил его с улицы.       Тимер так и не решился мстить. Карл сам тайно пробрался в дом фермера и принёс своему другу и командиру голову его хозяина. Но даже на отрезанную голову Тимер не мог спокойно смотреть, чтобы не начать трястись и задыхаться. Грэди и Линда избавили его от рабства, Карл отомстил фермеру, но чудовищное прошлое никто не вытащил из Тимера. Оно жило в нём и изъедало душу даже сейчас, когда жить оставалось так недолго.       Тимер слышал людской смех. Слышал или казалось, что слышит?       До свободы и смерти его отделяют несколько шагов, движение вверх по скользкой лестницы. Если он слышит людей, должно быть, те собрались возле храма и просят богов защитить их от обезумевшей Цубасары, а их соотечественников в Санпаве от разъярённых абадон, погрязших в мести за отобранную свободу и дом.       Вот бы обложить улицу возле храма динамитом и взорвать всех этих тщедушных людишек! Абадона Мегуна показал Тимеру воспоминания прошлых людей, живших тысячу лет назад, до явления Тенкуни миру. Ни черта не изменилось! Человек остаётся мелким и ничтожным существом, подчинённым страху, жадности, алчности и гневу. Его душа не совершенна, тело не совершенно, мысль не совершенна. Боги бы возрадовались, если бы кто-то исправил их ошибку и уничтожил бы человечество. Земля создавалась как место для игр, как дом для различных тварей. Видимо, человек слишком надышался неправильным земным воздухом и потерял былое величие, которое досталось ему с кровью богини и демона.       Тимер полз по лестнице, пальцы отпускали металл. Он упал несколько раз, но не сдавался и полз.       — Карл, живи… Живи, Карл. Взрывай людей, как взрывал я. Перерезай им горла, как перерезал я.       И хозяева, и рабы когда-нибудь должны умереть с кровью на губах. И короли, и слуги. И мужья, и жёны. И старики, и дети. За насилие, за подчинение ближних, за необъятную гордыню. И за свою слабость и покорность, за бессилие, за смирение перед судьбой. Люди должны быть истреблены.       Тимер вдруг понял, что презирает он вовсе не отдельных личностей или классы.       Он ненавидит человечество.       Тимер с последними силами, с последним благословением Создателей открыл большую крышку люка и выбрался на поверхность. В глаза забил свет солнца. Нежно-розовые облака плыли над покорёженным столбом.       Где же он?!       Тимера окружали чёрные глухие дома. Он лежал в грязной подворотне возле сломанного фонарного столба, был стиснут обшарпанными стенами тупика, посреди лужи, под верёвками с рваным чужим бельём. Где ошибся?! Где свернул не туда?! Направо, ещё раз направо, вход во вторую маленькую дыру… Или нужно было в первую дырку? Или во вторую? Проклятый император! Туда ли он свернул? Куда же он свернул?!       Сил уже не было. Тимер смог только прислонился к стене, приподняться и сесть, расставив ноги впереди. Он повернул не туда! Храм через две улицы. В стороне, где небо орошается красным огнём Цубасары.       Он услышал вой.       Из угла выглянула тень, затем вторая, третья, четвёртая. Мягко ступая по мокрой земле, на след крови шли голодные и грязные собак. Они выходили из вязкой дымки тумана, чуя кровь, свежее мясо, беспомощность добычи. Собаки были голодны, слюна капала с их открытых пастей.       — Нет! Нет! Не трогайте меня! — завыл беспомощно Тимер.       Туманную улицу одичавшая стая собак давно считала своей территорией и не терпела чужаков. Тимеру нужно было молчать, затаить дыхание, не показывать страх. Но это было превыше его сил. Он забрыкался, кричал, звал на помощь, отмахивался живой рукой, дрыгал ногами.       — Не трогайте меня! Я был избран богами! Не трогайте меня! Я убью вас! Я убью!       Чёрный косматый вожак вонзился в руку, белый пёс с выжженной мордой вгрызся в ногу, зубы рыжей псины щёлкнули на боку. Жуткая боль разлилась по животу и бокам. Тимер перестал видеть, глаза закрыли шкуры десятка кружащих возле него рычащих чудовищ. Отрывали куски с рук, с ног, впивались в кровоточащие шрамы и раны.       — Нет! Нет! Помогите! Кто-нибудь! — взмолился Тимер.       На истошные крики Тимера никто не отзывался. Может, боялись встречаться с разъярённой дикой стаей. Может, никто и не слышал: люди бежали за город, спасая свои жизни от Цубасары, атаковавшей их королеву. Собаки, разъярённые криками жертвы, ещё больше рассвирипели. Они раздирали кожу, выплёвывали невкусные куски мяса.       «Боги, помогите! Я же избран вами! Помогите, Боги!»       На вой собратьев сбегались новые и новые голодные псы. Запах крови разносился по улице. Вожак острыми клыками вцепился в язык. И Тимер перестал кричать. Он хрипел, шипел, извивался, слышал, как хрустят собственные кости и как пёс уносится прочь с откушенным пальцем.       «Помогите, Боги! Я ваш сын! За что вы так со мной?»       Мольба уносилась в пустоту восходящего туманно-кровавого солнца. Его разрывали на куски, вгрызались в плоть, рвали лицо и живот.       Тимера поедали заживо.