***
— Моё имя Тобиан. Тобиан. Тобиан! Тобиан стоял перед зеркалом в своих королевских покоях и смотрел на себя. Заострённое лицо, выпуклый лоб, опавшие щеки, широкие глаза. Он уже не похож на своего близнеца, всегда вылизанного, аккуратного, прилежного и статного Фредера, с твёрдыми щеками и сжатыми губами. Жизнь потрепала его, сделала отличным от того Тобиана, каким он был полгода назад. Он смотрел на своё отражение с гордостью и твердил: — Я Тобиан. Тобиан. Он — Тобиан Афовийский. Больше никто не украдёт у него ни имя, ни лицо. Пусть на лбу выступили морщины, это его истинное, родное лицо. — Я Тобиан! — кричал он, любуясь как отражение повторяет его слова. Пальцы смяли белую шёлковую рубашку, захотелось снять одежду и разглядеть своё настоящее тело. Но от одной мысли, что он увидит проклятое клеймо, стало мерзко на душе. Право, лучше жить без руки или без глаза, чем с меткой, кричащей о том, какой он обманутый дурак! Целители говорят, что шрамы настолько въелись в тело, что магия не сможет их стереть. А если сжечь себе живот, сделать так, чтобы иные ожоги и раны скрыли это отвратительное клеймо? Тобиан разлёгся на кровати, увешанной прозрачным балдахином. На этой кровати могли поместиться аж трое человек, было непривычно мягко, жарко. Мыслью он приглушил винамиатис, и тут же затанцевали тени и свет, идущие от окна. Комната, просторная и светлая, была подготовлена для него приказом Фреда в первый же день правления. Брат постарался её украсить: повесили картины любимых художников Тобиана, поставили изваяния легендарных персонажей, прикрепили огромное магическое стекло, принесли изысканную мебель из редкого дерева. С возвращением домой, что называется. Но в обилие всей этой роскоши Тобиан чувствовал себя чужим. Фредер, сам предпочитающий простоту красоте и богатству, должен был знать о его вкусах. Давящая тишина навевала тоску. Лучи солнца играли на тонкой ткани балдахина. Тобиану вдруг показалось, что по комнате кто-то ходит. Проносится зыбкая дымка, принявшая человеческие, женские очертания. Душа мамы витала возле сына. Да что покои принца! Весь дворец веял смертью со времён заложения первого камня! По его коридорам ходили бесплотные жертвы подлых интриг, заговоров и мятежей. Любопытно, как сейчас общаются между собой призраки королей и замученных ими слуг, коварные заговорщики и преданные ими принцы? Тень продолжала ходить по комнате. Когда Тобиан выглянул из-за балдахина, то никого не увидел. А к Фредеру мама тоже приходит? Брат скорбит даже больше его. Сидит мрачный в своих покоях и всё время держит в руках портрет мамы. Тобиан поднялся с мягкой перины и пошёл в усыпальницу. Душа просит, чтобы он помолился за неё. Как говорила Цубасара? За душу Эмбер молись. Странно, они с мамой были в состоянии войны, но ему не хватает её. В коридоре он услышал Уилла и Люси. Ребята мерно прогуливались по дворцу. — Говоришь, на месте Ураканского хребта теперь братская могила? — спрашивала Люси. — Да, все, кто там был, погребён в толще земли, — отвечал Уилл. — Неужели никто не выжил? — сорвался голос Люси. — Выжившие-то есть, но их тела в таком ужасном состоянии, что… лучше мгновенная смерть, — сказал с болью Уилл. — Сейчас острая нехватка и целителей, и обычных врачей. — Записаться ли в ученицы Андорины и отправиться в Санпаву? — Люси замедлила шаг. Уилл вскинул голову. — Смерти не испугаешься? — Испугаюсь. Но ничего не делать, когда на Санпаву обрушилось горе, я ещё больше боюсь, — ответила Люси. Она сомкнула за спиной руки, чтобы скрыть от Уилла поступающую дрожь. Люси не знала, что за ними наблюдает Тобиан. — Э-ге-ге! Вы уйдёте и не поздороваетесь?! — Тобиан прыгнул в центр коридора. — Тоб! Люси обернулась и кинулась к нему на встречу. — Тоб! Мы с Уиллом в сад идём, думаем, какие деревья можно посадить! Ты с нами? Тоб, какое счастье тебя увидеть! Она вгляделась в его лицо, обвила, потянулась губами, поцеловала. Люси гладила ему шею, прижималась своей щекой и всё время смотрела в глаза, не переставая улыбаться. Её не смущало новое лицо Тобиана, хотя она привыкла видеть тёмно-русого Бонтина, жила когда-то с этим Бонтином под одной крышей, разделяла с ним пищу, веселье и мечты. Редко он показывался перед ней в истинном лике, обычно щеголял Тобианом пять минут, затем пил зелье и становился другим человеком. Люси не волновало, что перед ней стоит не бледнолицый шатен Бонтин, а белокурый Тобиан, близнец короля. Она смотрела не на его лицо, а в душу. По запаху, по голосу, по взгляду Люси узнавала человека, которого назвала лучшим другом, а потом призналась в чувствах. Неважно, какое у него лицо, Люси знала, кто стоит перед ней. — Расслабляетесь, пока Фред разрешает? — резво поинтересовался Тобиан. — Пока Фред не прознал, — Уилл засмеялся и приподнял брови. — Прогуляешься с нами в сад? — Я планировал более увлекательную — посещение усыпальницы. А то призраки одолели меня. Приглашаю вас. Если… не против. Уилл со стыдом отвёл глаза в сторону. Взгляд Тобиана скользнул по нему. Лицо у друга было свежим, опрятным, целители залечили раны, оставив едва заметные шрамы. На спине, руках и ногах рубцы были ярче. Что поделать, каждый вынес на себе метки с этой войны. — Твоей вины нет, — бойко сказал Тобиан. — Не ты убил маму. — Но моя мать. — Моя мама равнодушно позволяла дяде издеваться над тобой. Твоя мама убила мою. Полагаю, мы квиты, — и он протянул руку. — Квиты, — согласился Уилл, обмениваясь рукопожатием. В усыпальнице было холодно, колоннами шли статуи умерших Афовийских. Короли, королевы, принцы и принцессы, герцоги… Они следили каменными пронзительными глазами за маленькой группкой живых гостей. Веяло тимьяном, запахом смолы, душистыми цветами. Изваяния купались в лёгком сумраке от особых благовоний: вчера, на третий день после смерти, похоронили герцога Огастуса и устроили похороны королеве Эмбер. Церковный запах не выветрился, он напоминал о небесах, которые как бы звали к себе души. «Но мама и дядя не попадут в Сады Создателей». Вчера, на похоронах, Тобиан впервые явился к народу со своим лицом, со звуком настоящего имени. От храма Супругов Создателей, в котором священник проводил последние прощальные обряды, до дворца Солнца предстоял долгий пеший путь, длиною в час. И Тобиан прошёл его рядом с братом, плечо к плечу. Сзади них шли герцогини Диана и Изика, за дочерями Огастуса шла дальняя родня. Фредер иногда поворачивался к двоюродным сёстрам, приносил слова соболезнования, обнимал и успокаивал плачущих девушек, которые оплакивали любимого дедушку, адмирала Альфра Мартенского. Толпа конорийцев, наблюдавшая за похоронной процессией, гневно восклицала, чтобы гроб с телом Огастуса бросили на дороге. Граф Отлирский тоже советовал Фредеру отказаться от почестей для дяди, который покусился на жизнь наследника. Фредер же заявил, что дядю он похоронит по всем правилам. На мёртвых нельзя держать зла. Ради прошлого, когда Огастус пытался быть им с Тобианом отцом, он попрощается с ним как племянник с дядей, ученик с наставником. — Я служу зенрутскому народу, — строгим голосом сказал Отлирский, когда король поблагодарил его за службу. — Выше короля народ, выше народа — боги. Будьте достойным правителем. В закрытом гробу несли сожжённое тело Огастуса. В другом гробу не было ничего, кроме белого платья королевы Эмбер и её любимых украшений. Даже праха не оставила Цубасара, чтобы этот прах можно было предать земле. Огастус был похоронен рядом с отцом и матерью. Пустой гроб Эмбер закопали рядом с Конелом, на месте, где был захоронен Тобиан. Его могилу уничтожили, останки ложного тела, выращенного в магической лаборатории, сожгли в печи и развеяли по ветру. Снесли и скульптуру с улыбающимся принцем, Фредер повелел превратить камень в песок и никогда не вспоминать о могиле его брата. Пока что стояли одни белые мраморные гробницы, скоро тут постоят красивые великолепные изваяния Эмбер и Огастуса. И мать сможет через камень наблюдать за своими сыновьями. — Кто это? — Тобиан заметил склонившуюся рыдающую фигуру на могиле Эмбер. Фигура встрепенулась, вскочила на ноги, закашляла. — Простите, Ваше Высочество! Не услышал вашего прихода! Майор Риан Рис отдал поклон принцу и встал по стойке смирно. — Простите, Ваше Высочество! Тобиан попытался улыбнуться. — Вы вольны приходить к своей королеве, когда пожелаете. Рис смущённо опустил взгляд, голова развернулась к могиле. Он был одет в военный мундир, при себе имел шпагу, но руки тряслись как у человека в горячке, лицо похудело за эти дни, белки глаз были красными от недосыпания. — Я был предан королеве Эмбер, хоть она и скрывала от меня вашу тайну, принц, — горько сказал Риан. — Все эти дни я спрашиваю себя, почему она мне не доверяла? Чего мне не хватало, чтобы она увидела во мне преданного слугу? «Умения ходить по чужим головам», — усмехнулся Тобиан, но Рису сказал иначе: — Герцог запретил посвящать в нашу тайну кого бы то ещё. И так слишком много людей знали, что я жив. Мама не делилась с вами правдой, защищая вас, майор. Тайна моей жизни и смерти дорого обходится людям. — Простите, Ваше Высочество, я не защитил королеву, — промолвил Рис. — Вы освободили её из заточения, — напомнил Тобиан. — Вы пошли против своего начальства, освобождая королеву. Майор Рис, вы заслуживаете награду. — Но абадонка… — Её никто бы не остановил, Рис, — грустно сказал Тобиан. — Цубасара была судьбой королевы, которую та создала своими руками. — Нет, не судьбой, — протянул Рис. — Ваше Высочество, разрешите идти. — Разрешаю. Риан поклонился. Проходя мимо Уилла, он коснулся шпаги и прорычал: — Цубасара спасла Санпаву от Онисея. Я сдержу слово: это демоническое отродье будет жить, я её не зарежу. Он ушёл и тут же послышалось шаги. — Ваше Высочество, Уиллард! — прибежал секретарь короля. — Его Величество требует вас к себе. Тобиан думал, что Фредер позовёт их в рабочий кабинет или в свои покои. Но он ждал на улице возле кареты. Хмурый, глядевший на брата и друзей исподлобья, таким предстал перед ними король Фредер. — Не обращайте внимания на моё состояние, я не выспался. Замучила бессонница, — Фредер устало потёр лоб. Лицо было бледным, под глазами синяки от недосыпа. Однако на парадной одежде Фредера ни складочки. Одел он свой лучший чёрный пиджак, обрамлённый рисунком зелёной травы. На большом пальце правой руки был чёрный траурный перстень. — Мама снилась? — сочувственно спросил Тобиан. — Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, не залезайте мне в голову. — Мне очень жаль, — сказал Уилл. — Цубасара… — Не произноси её имя! Я запрещаю! — гаркнул Фредер. — Всё прошло. Моя мать мертва, твои мать и сестра — спасительницы. Я стал королём. Всё другое в прошлом. Не касайся больше его. — Фред! — мгновенно выкрикнула Люси. — Ты позвал Тоба и Уилла, чтобы отчитывать их? Нулефер, спасшая Санпаву, сидит в темнице. Ты говорил, что займёшься её вопросом после похорон. Так обсудим. Почему Нулефер схвачена? У тебя скоро коронация, нужно к ней готовиться. А ещё я бы хотела с тобой поговорить и о раненных санпавчанах. Что обсудим, Фред? — Другое, столь же важное дело, — Фредер поглядел суровым королевским взглядом на Уилла. — Я поговорил вчера после похорон с Дианой и Изикой и уладил наследственные дела. Имущество Огастуса они делят между собой, но его рабы достаются мне. Уилл, решил, какую возьмёшь себе фамилию? — Ты даёшь ему свободу? — спросил Тобиан. Фредер покачал головой и чужим, тихим голосом произнёс: — Брат, ты настолько разочаровался во мне? Люси тонко улыбнулась. — Фредер только кажется озлобленным человеком. Тоб, пожалуйста, верь не тому, что видишь, а что внутри. — Внутри у нас печёнки и селезёнки, — ответил Тобиан. Он знал горькую веру обещаниям Фредера. Тобиан молча последовал на ним в карету, но ничего не расспрашивал. Повозка летела прямиком к комитету по рабам, это тоже может быть засадой. Очередной обман, чтобы получить их хрупкое доверие, а потом сказать, что Уилл получит свободу как-нибудь в другой день. В карете стояла тишина, было слышно волнительное дыхание Уилла, сидящего рядом с Фредером. «Он устроит подвох», — думал Тобиан, когда они подъехали к комитету и вышли из кареты. Огастус подарил свободу своему племяннику, но тот свободным не стал. Тобиан оглянулся по сторонам, вспоминая день, когда получил вольную, фамилию и положение бастарда-изгоя. Тогда комитет стоял среди руин, оставшихся после чистки мятежа. За полтора года отстроили больницу, восстановили храм, соорудили маленький парк. «Когда исцелят Санпаву?» — снова задумался Тобиан. — Уилл, не передумал? — заулыбался Фредер. — Можем развернуться. — Брось свои шуточки! Я всю жизнь ждал этого дня! — воинственно сказал Уилл. И они вошли в здание. Тобиан попал в прошлое. Он увидел себя, сидящим за столом перед чиновником, слушающим про права и обязанности свободного человека, про конституцию и долг зенрутчанина служить Зенруту и короне, он видел недовольные лица Огастуса и мамы, гордого за себя Фредера. Сейчас Тобиан сидел у стены на стуле для гостей, его рука скрестилась с рукой Люси, он невольно вспомнил про мамино кольцо и представил его на пальчике у Люси. «Потом, потом подумаешь!» — он закачал головой, стараясь не выдать, что покраснел. Фредер и Уилл сидели напротив друг друга, раб искрился счастьем, на мрачном лице короля проскальзывала радость. Посередине чиновник объяснял права. Как-будто человек, служащий в королевской гвардии, не знает о той большой ответственности, которая возлагается на него со свободой. — Ваше Величество, вы согласны дать вашему рабу Уилларду вольную? — спросил чиновник. — Согласен. Я согласен. Уиллард должен стать свободным человеком. — А вы, раб Уиллард, готовы принять вручаемую вам свободу? — Да, — с восхищением ответил Уилл. Раб и его новый хозяин вдвоём, как уже равные люди, как партнёры, подписывали вольную грамоту. Они поднимали друг на друга глаза и обменивались улыбками, разговаривали мыслями как тенкунские маги. Тобиан, даже находясь в углу, ощущал невидимую связь, возникшую между Фредом и Уиллом. Король мог отпустить раба на волю одним своим указом, признав его подвиги во имя Зенрута. Было бы даже проще, без лишних формальностей, движений, не пришлось бы встречаться с герцогинями и требовать с них отказа от некоторого отцовского наследства — это ведь в день похорон! Но Фредер хотел подарить Уиллу свободу не как король, решающий судьбы взмахом руки, а как лучший друг. Обещание, данное в семь лет маленьким мальчиком, наконец-то, исполнилось. — Уиллард, какую берёте себе фамилию? — спросил чиновник. Уилл не отвечал, он долгим изучающим взглядом смотрел на подписанную им бумагу. — Оставайся Уиллардом Кэлизом! — подала идею Люси. — Ты можешь взять нашу фамилию, — сказал Фредер. — Нет! — внезапно Уилл пылко воскликнул. — Афовийским я никогда не буду. Вы — моя семья, но брать вашу фамилию не хочу. Я мечтал о фамилии своего отца… — У твоего отца не было фамилии, — недоумённо произнёс Тобиан. — Не было, — кивнул он. — Ни у родного отца Эмона, ни у абадонского Аимея. И всё-таки я хочу быть сыном своего отца… Хм… Абадонский… Уиллард абадонский… Запишите меня Уиллардом Абадонским! И чиновник записал. Затем взял ключ и открыл ошейник. Уилл провёл рукой по шее, не веря, что избавился от оков. С него однажды снимали ошейник, он знал, какого жить без рабского орудия подчинения, но потом его вновь заковали. Уилл гладил шею, вскочил, посмотрел на себя в зеркало и тяжело вернулся на стул. Зрачки глаз задрожали, руки схватили вольную и пронзительно впились в буквы. — Ты свободен, — сказал Фредер. — Свободен… Свободен… Осознание свободы накатывалось на Уилла постепенно, измываясь над его усталым от неволи рассудком. Он раз за разом перечитывал вольную грамоту, губы пришёптывали: «Уиллард Абадонский». Фредер крепко сжал его ладонь и тихо промолвил: — Ты свободен, Уилл. Веришь ли мне? Это не ловушка. Ты свободен. Уилл медленно встав и резко, порывисто сгрёб Фредера в объятия. — Верю. Верю. Благодарю, Фред! Он подбежал к Тобиану и обвил его плечи. — И тебя благодарю! Тобиан растерянно почесал затылок. — Да я… Я ж ничего не делал. Мы и не виделись полгода… Больше, чем полгода… За свободу благодари Фреда. Он подарил её тебе аж второй раз. — Тобиан, как жить свободным, как любить свободу — ты мне показал! Его дыхание продолжало оставаться учащённым, сердце колотилось в груди. Уилл заново перерождался и переосмысливал этот миг. Сложно верить, что ты обрёл свободу, когда её уже подарили тебе, а затем вновь отобрали. — И в твоей жизни началась белая строка, — радостно сказала Люси. Тобиан оглянулся на Фредера, уловил на себе долгий холодный взгляд и стыдливо кивнул. А он усомнился в брате… Исчезла вера, что Фредер сможет даже к их лучшему другу повернуться простым человеческим лицом. Во рту сделать так горько и неприятно, что Тобиан развернулся к стене. Как он мог перестать верить в своего брата? За родных Фредер жизнь отдаст, королевством своим пожертвует! Маска холода и бесчувствия это всего лишь маска. А лукавые игры… В прошлом Тобиан ведь был благодарен, что Фредер открыл ключом его ошейник, подстроил побег для малютки Фии, даже впоследствии, обдумав, был благодарен, что Фредер жестоко пнул Уилла в Южном лесу. — Теперь, Фред, тебя ждут все оставшиеся рабы Зенрута, — сказал Тобиан тёплым голосом, хлопнул брата по плечу, стараясь показать возвратившееся доверие. — Скоро коронация и первый закон. — Непременно! — решительно ответил Фредер. — Я отменю рабство. Дождись только этого дня. — А чего ждать? — засмеялся Тобиан. — Коронация через десять дней. Закончится траур по нашей маме и тебя коронуют. — Угу, — буркнул Фредер. — Не вспоминай этот день. Пожалуйста… Только не сегодня. Я хочу запомнить его праздником. Уилл, — произнёс он заманчивым голосом, — какие предложения? Твою свободу мы должны отметить по-особенному. — Не надо торжеств, — Уилл крепко прижимал к груди вольную грамоту. — У вас траур. Я понимаю, в каком вы состоянии, Фред, Тоб… Празднование двухсот семилетия Афовийской династии, что через два дня, и то отменили. Моё освобождение отметим потом, когда забудется горе, когда боль уйдёт. Я хочу побыть в одиночестве, подумать о прошлом и будущем и встретиться с Цубасарой. — Не произноси её имя, — скрипуче протянул Фредер. — Я хочу поделиться радостью с мамой. — Иди, разумеется, — сказал он мягче, — пообщайся с ней. Она же твоя мама. — А Свалоу — моя сестра, — Уилл наклонился к уху Фредера. Город блестел под солнцем, купалась в лучах белая крыша храма. Ночью прошёл сильный дождь, лужицы сверкали яркими капельками. Уилл распахнул руки. Капли в лужах, на крышах и скамейках заколыхались, зазвенели словно колокольчики и вознеслись в небо. Близнецы и Люси пожелали ему хорошо провести день, и Уилл тут же остановил извозчика, чтобы поехать на ферму Жамперов. — Веришь мне? — со страхом Фредер спросил Тобиана. — Верю. Теперь верю. Что, Фред, во дворец? Решать судьбу Санпавы? — Ты можешь тоже отдохнуть. Готовься к дню рождения Люси, оно через два дня, в годовщину нашей династии. — Как много событий на один день! Годовщина династии, праздник Люси, выборы старейшин в Тенкуни! — Тоб, отдыхай, сними траур, празднуй. Наслаждайся восстановленным именем. «Тобиан. Я Тобиан. Тобиан. Я Тобиан». — Как я забуду Санпаву, Фред? Она была моим домом в последние месяцы. У тебя же совещание с Отлирским будет? Я приму участие. Санпава — важная часть моей жизни. — Я тоже изъявляю желание быть в курсе происходящего в Санпаве от первого лица, — заявила Люси. «Теперь мы свободные люди, — размышлял Тобиан в карете. — Я, Уиллард, Люси. Один Фредер связан цепями королевского долга». Если подумать, то недолго Уилл просидит без дела. Он хочет защищать Фреда, быть с ним везде, куда бы не направился король, стать его опорой и правой рукой. Уилл видел своё будущее с Фредером.» Ты замечательный, верный человек», — Тобиан искренне радовался за Уилла и Фреда. И за себя, что Уилл лишён обязанности охранять младшего близнеца. Тобиану претила сама мысль, что его друг будет ему служить. Фредер с рождения привык быть на вершине, но он в двенадцать лет оказался в другом мире, который изменил его представления о службе и дружбе. «Я Тобиан. Тобиан. И я свободный человек.» — Ваше Величество, — короля встречал премьер-министр. — Доклад по ночным событиям в Санпаве готов. Санпава… Когда казалось, что весь мир против него, Санпава приняла его в свои объятия. — Ваше Величество, — начал доклад Отлирский, заняв кресло в королевском кабинете напротив правителя и его брата, — вулкан близ Кодии, потушенный абадонами, снова пробудились. Даже сил абадон оказалось мало, чтобы навеки схоронить его под землёй. — Людей в ближайших окрестностях Кодии эвакуировали? — нахмурился Фредер. — Поблизости никого не было. Санпавский народ весь собрался в Хаше и Дренго. Из крупных городов только они и остались. «Хаш, в котором родился мой отец. Дренго, в котором отец встретился с мамой». Тобиан вцепился в сиденье кресла, сжал зубы от досады. Провинция, приютившая его, погибает, а он сидит здесь на бархатных стулья. Люси внимательно слушала Отлирского, потирая руки от нетерпения, грудь тяжело поднималась. Тоже рвётся в Санпаву, тоже хочет подарить себя человечеству. — Хаш и Дренго всех не прокормят… Сколько санпавских беженцев удалось сосчитать в других провинциях? — резко спросил Фредер. — Тысячи, Ваше Величество, — произнёс Отлирский скорбным тоном. — Я уже распорядился о создании сети приютов в каждом значимом городе. Моё имение под Бэхром, имение моей супруги в Ларкской провинции отданы нуждающимся санпавчанам. Ваше Величество, Ваше Высочество, фанеса Кэлиз, тысячи санпавчане бежали. Но десятки тысяч санпавчан, спасавшихся от политических гонений и от зверства абадон, за эти три дня вернулись на родину.***
Нулефер видела перед собой лишь холодный камень, окон в её темнице не было. Маленькую камеру с подвесной на цепях кроватью освещала слабая бледная лампа. Стены были холодными, сырыми, порой казалось, что её заточили в глубокое подземелье, даже звуки снаружи не долетали до Нулефер. Охранники приносили еду с водой, не отвечая на её вопросы. — Дайте хоть газету, — попросила на второй день Нулефер. — Что с Санпавой? Но ей отказали даже в этой простой просьбе. Она готовилась к худшему: к суду и последующей казни. Быть может, суда и вовсе не будет, скажут, что освободительница из Кровавого общества наложила на себя руки. Судить человека, остановившего зверя Онисея, не совсем правильно. Нулефер и не пыталась докричаться до охранников, не требовала к себе посетителей или защитника, не знала даже, будет ли он ей предоставлен. Её сразило смирение. Будь что будет, такова судьба. Своим прошлым она заслужила любое наказание, которое для неё придумает Зенрут. Что кричать зря? Что бороться за своё освобождение? Она совершила непоправимое, и ничто не смягчит её вины. Жаль, напрасно хотела вернуться с абадонами на остров, увидеть их великое превращение в человека тридцать первого герматены. Жаль, мечтала ещё раз войти в священные храмы и разгадать хотя бы одну загадку в библиотеке Агасфера. А ещё лелеяла надежды на будущее с Аахеном… Впереди не счастливая жизнь с любимым человеком, а встреча с наказанием. Возмездие пришло, как бы она раньше не стремилась его избежать. Нулефер наслаждалась тьмой, представляла лица родных, окутанных дымкой. Суровый отец, встревоженная мама, горделивая сестра, смеющаяся племянница… Кого она увидит перед концом? С кем разрешат попрощаться? Тьма согревала, тьма становилась ближе света. Нулефер забывала, когда утро, когда ночь, даже перестала обращать внимания на визиты охранников. Желудок просил есть, и она ела. Но тело и разум молили об отдыхе. Нулефер всё время лежала на кровати и просто отдыхала от кошмаров в Санпаве, от смертей миллионов людей, чьи трупы стояли у неё перед глазами, будто их бросили ей в камеру. Отдыхала и от магии. Воспоминания о такой пронзающей силы, заточенной в санпавской земле, уже не вдохновляли, а сковывали усталостью. Нулефер посещали дурацкие мысли: если разрешат судьи, может быть, попросить абадон забрать у неё магию? Вечным людям в будущем её магия принесёт пользу, а ей на том свете уже ничего не пригодится. Прикасаясь пальцами к телу, Нулефер чувствовала лишь боль. И её потрепали абадоны. Когда-нибудь боль пройдёт. Вся боль… Пока что Нулефер предпочитала лежать, изредка совершая прогулки по тесной камере. Но в такой ленивой жизни усталость не покидала её, заветный отдых не приходит. В голову врезались сотни миллионов жизней, прожитых тысячу лет назад. Нулефер была не одна, в её памяти навсегда поселились агасферовцы, а также все жившие с ним люди на момент гнева богов. Смерти и рождения детей, войны и примирения, калейдоскоп обрушившихся на неё тревог, печалей, радостей, любви, идей и озарений — было тяжело осмыслить даже одну чью-то жизнь, а Нулефер видела перед собой миллионы. Отрывки последнего дня прошлой эры не прекращающим огнём мелькали в сознании. Все страны того умершего мира, города, пустыни, леса и люди, люди, люди, которым не было конца и края. Нулефер узнала у Цубасары, как получить доступ к воспоминаниям предков. Но как отделить чужую память от своей она забыла спросить. «Скорее бы со мной разобрались!» — она молила будущих палачей. Невозможно было переносить крики людей в миг, когда у них отняли магию, когда люди на всём свете почувствовали, что они не лучше немого зверя. Можно было бы улететь воспоминаниями в тихие края, смотреть свадьбы, любоваться нарядом невесты, изучать, что ели и пили люди тех племён. Но Нулефер тянула к себе отделяющаяся от материка Абадония. И Зенрут, поражённый восстанием рабов. — Шестица прошла, — однажды грубо сказал ей охранник. Шесть дней? Всего-то? Она думала, что годы. Но этот короткий хмурый голос оказался таким живым, что вывел Нулефер из забвения. Она встала, взяла лампу и стала ходить по камере, не как раньше, путаясь в паутине воспоминаний, а зная, что видит перед собой настоящее. В верхнем углу, покрытом плесенью, Нулефер нашла старую надпись: «Родись, пляши, плачь и умирай». Видно, оставленная приговорённым к смерти. Кем? Имя бесследно исчезло из истории и памяти. Тысячи лет существования человечества, миллиарды жизней, навсегда преданных забвению, отчаянные попытки прийти к пониманию вечного, тайного, сознательного, великие подвиги ради изменения бытия заканчивались одним — смертью. Все поиски человека не имели ни малейшего значения и смысла рядом с вечностью. Миллионы осколков памяти в голове Нулефер говорили, что их носители ещё живы, пока существуют абадоны. «Я умру? А что будет с тайнами Абадонии?» — задумалась она. Нулефер одна из двоих вечных людей, кто может входить в запретные храмы, она может читать древние тексты, хранящие непостижимые тайны, она может понимать абадон, запертых разумом тысячу лет назад, она может видеть жизнь предков. «Я должна сдаться?» — Нулефер устремила взгляд в темноту, на образы столпившихся возле императорского дворца зенрутчан. И отчаянно захотелось жить. Нулефер набросилась на тарелку с кашей, залпом осушила стакан с водой, тут же налила из кувшина второй. Глаза намокли, брызнули слёзы. «Что делать? Как выбираться? — замелькали первые мысли о борьбе за свою жизнь. — Меня ждёт Аахен! Меня ждёт Абадония!» Надо потребовать привести к ней адвоката, попытаться связаться с Аахеном Твереем, дать понять, что Цубасара вновь устроит светопреставление, если тронут её дочь. Но голос подсказывал, если бы Зенрут и его новый король боялись Цубасару и будущего свёкра Нулефер, Леокурта Тверея, её бы не заточили в Пинийскую крепость, в сырую заброшенную камеру. Снаружи клетки показались шаги. В дверях заскрипел ключ. Ударил свет. Нулефер зажмурилась, открыла по очереди глаза и посмотрела на возникший перед ней силуэт. Не сразу разглядела, что это мужская фигура, чуть спустя яснее увидела лицо. — Нулефер, — голос Уилла она узнала мгновенно. — Брат, что со мной будет?! — Нулефер кинулась к нему. Уилл, одетый в форму королевского телохранителя, был без ошейника, она же, бывшая освободительница, без пяти минут тенкунка, была с рабской петлёй на шее. — С тобой хочет поговорить король Фредер, — приветливо сказал Уилл. — Что он хочет сказать мне? — задрожала Нулефер. — Не бойся, — Уилл улыбнулся. За дверьми стоял проходящий маг. На минуту сняли замки. Магия вонзилась в тело. «Какое блаженство!» — Нулефер, как заблудший путник в пустыне, нашедший воду, прониклась магией. И не думала о том, что день назад отдыхала без неё и радовалась простой участи манара. Из Пинийской крепости они переместились в другое место. Потолки высокие, светит винамиатис, белые колонны в мраморе, голубые обои с золотым рисунком, двери отделаны бронзой. — Мы во дворце Солнца? — испуганно спросила Нулефер. — В Загородном дворце, — сказал Уилл и подтолкнул Нулефер к ближайшей красной двери. — Не бойся, заходи. Он предварительно постучался, зашёл первым, ведя за собой сестру. — Ваше Величество, я привёл Нулефер. Король стоял возле письменного стола, заваленного толстыми томами книг. Фредер был в коричневом застёгнутом сюртуке, правая рука касалась трости, взгляд сумрачный, хмурый, но цвет лица стал румянее и здоровее. Горел яркий свет. Кабинет был небольшим, всего два стола, шкаф с книгами и бумагами, широкое окно, на котором стояли цветы. Фигурок богов не было, лишь в самом дальнем углу на стене висел портрет Конела Наторийского. Камин, предназначенный для живого огня, был накрыт плотной чёрной тканью. — Оставь нас, — властно сказал Фредер. Уилл кивнул. — Не бойся, сестрица, — шепнул он и закрыл за собой дверью. Фредер отпустил трость, она с шумом упала на блестящий паркет. Нулефер вздрогнула, король улыбнулся и пошёл к столу. — Рад приветствовать вас у себя во дворце, фанеса Свалоу. Эклеры? За горой книг стоял поднос с двумя эклерами. Король сам принёс их к Нулефер. — Угощайтесь, фанеса. — Спасибо, Ваше Величество, — сказала она и заглотила пирожное. — Как вы думаете, зачем я пригласил вас в Загородный дворец? — Объявить о моём наказании? — Поблагодарить, — улыбнулся Фредер и низко склонил голову. — Фанеса Свалоу, Онисей был остановлен вами. — Цубасара уничтожила Онисея, — после пирожного во рту стало слишком сладко, но в сердце как и раньше сидела грусть. — Но вы поняли, как Цубасаре добраться до него. Вы отвлекли Онисея от Цубасары. Вы убедили абадон перейти на сторону людей. Я и Зенрут благодарны вам, фанеса Свалоу, не меньше, чем Цубасаре. — Ваше Величество, Санпава… Что с ней происходит? — вопрос вырвался сам. — Люди умирают от кислотных дождей и от ядов, стоит острая нехватка продовольствия, пригодной к питью воды тоже мало, — сказал Фредер. — Абадоны помогли нам избавиться от вулканов и лавы, но Санпава десятилетиями будет залечивать раны. Или столетиями… Но люди, умирая от болячек и гниющего тела, остаются преданы родной земле и клянутся, что будут восстанавливать её. Нулефер закрыла глаза и помолчала в минуте скорби. — Зенрутская армия, она?.. — Лучшие полки и дивизии уничтожены. Зенрут потерял шестую часть своей территории. И армию. Берите второй эклер, запейте чаем. И король подал поднос с маленьким чайничком и чашкой. Нулефер послушно съела пирожное и смотрела на улыбающегося короля. «Что ему нужно?». От Уилла она знала, что Фредер любит играться с людьми, он способен смотреть, как клеймят родного брата, если он нуждается в этом клейме. — Ваше Величество, что будет со мной? — Какая участь должна ожидать кровавую террористку, ставшую причиной смертей десятков людей, принёсшую вдовство и сиротство, а рабам не свободу, а разделённые семьи и ужесточённые наказания? Нулефер сжала тёплую чашку. — Казнь. — А какая участь должна достаться спасительнице Санпавы? — Вы хотите сказать… — Нулефер подняла изумлённые глаза на короля. — Я имею право на помилование? — Я вас спрашиваю, фанеса. Как считаете, какой судьбы вы достойны? — Я, Ваше Величество… я творила ужасные вещи. Я смотрела на убийства, на изнасилования, я приводила освободителей к их жертвам, я… потом я стала убивать. Меня называют спасительницей Санпавы. Но её спасла Цубасара. За свои преступления я должна отвечать. Ваше Величество… я бы хотела искупить… совершить полезное… — Уиллард говорил, вы мечтаете разгадать шифр Агасфера и раскрыть содержание древних книг, даже попытаться найти решение, как снять проклятия с абадон и сделать их обычными людьми. — Да, Ваше Величество. — Но это не искупление перед овдовевшими и осиротевшими зенрутчанами, — Фредер пробуравил её взглядом. — Я бы сделала что-нибудь для них, если бы за мной не охотились. — Так вы преступница, на вас должны охотиться, — сказал серьёзно Фредер, но на его лице появилась тёплая улыбка. «Не верь!» — предостерегла себя Нулефер. — Ваше Величество, вы приказали меня заточить в Пинийской крепости? — Естественно, — кивнул Фредер. — Даже глава зоркого сокола не пошёл бы на спасительницу Санпавы и на дочь Цубасары. На вас только у меня хватило смелости и дерзости поднять руку. Любое преступление должно быть наказано, фанеса Свалоу. И вы не исключение. Фанеса, вы причастны к убийствам. Убийства не подлежат прощению. Хотя я и благодарен Кровавому обществу за некоторых отдельных личностей. Не будет великим открытием, что я ликовал, когда читал, что мучительно убили ещё одного жестокого рабовладельца или государственного деятеля, который добавлял несчастным рабам ещё большие страдания. За этих людей спасибо вам, фанеса Свалоу. Но убийство есть убийство, закон есть закон. Я мог бы помиловать вас королевским указом — вы спасли Санпаву. Но вы ведь понимаете, это будет оскорблением для всех без вины убитых Кровавым обществом людей. — Понимаю, Ваше Величество. Отнятых жизней не вернуть. Тогда, возле родного дома, отец рассказал, что освободитель убил Кама, приятеля её светлого детства. Юноша просто оказался поблизости. Сколько было таких Камов во всём Зенруте, Нулефер боялась считать. — Сначала пинаешь ты, потом пинают тебя, — сказала она королю. — Это кара. — На моих руках тоже кровь, фанеса, — Фредер стукнул кулаком по сердцу. — Но для себя я не хочу кары. «Он повинен в смерти офицеров, с которыми мы боролись с Уиллом в Южном лесу. Люди на площади Славы». — Ваше Величество, если вы чувствуете раскаяние в вашем сердце после ваших грехов, в вас есть свет, вы можете называться человеком. — Если не чувствую раскаяния? — смешком спросил Фредером. — Я уже не человек, фанеса? Нулефер сконфуженно прикусила губу. — Простите, Ваше Величество. — Я хочу править справедливо, руководствуясь заветами Андорины. Однако до своей коронации искупался в крови. Помните, фанеса Свалоу, какой король взойдёт на престол Зенрута. Уже скоро моя коронация. Я вам благодарен от всего сердца за спасение Санпавы, но, к сожалению, пригласить на коронацию я вас не могу. Вас ждёт Пинийская крепость. Нулефер тихо выдохнула. — Мне позволят увидеться с Аахеном? — И с Аахеном, и с вашим отцом. Он приехал к вам из Рыси, фанеса, и настойчиво требовал дать вам свидание. Увидитесь и с фанесой Люси Кэлиз. И со всеми, с кем пожелаете. — Ваше Величество, спасибо вам, что дали свободу моему брату Уилларду, — сказала, снова поклонившись, Нулефер. — Он и мой брат, — ответил Фредер. — Отпустите на волю всех зенрутских рабов. Моя к вам последняя просьба. — Почему же последняя? — Фредер снова издал смешок. — На эшафоте я обращусь к зенрутчанам, которых заставила жить в страхе, к абадонам… — Почему же на эшафоте? — Фредер начинал тихо посмеиваться. — Нулефер Свалоу могла с помощью тенкунских друзей, умелых магов, сбежать из Пинийской крепости. У Нулефер выпала чашка из рук. — Ваше Величество? Фредер улыбался во весь рот. — Я предоставляю вам выбор, фанеса. Вы можете вернуться в Тенкуни, где вас ждёт жених, где займётесь разгадыванием тайн, будете жить в мире магии с близкими вам по духу людьми. Но в Зенруте вы будете считаться беглой преступницей и, едва вы вступите на зенрутскую землю, вас поймают и предадут суду. Или же, — Фредер потёр руки. — Вы останетесь в Зенруте и будете искупать грехи. Я заменю смертную казнь на каторгу, у вас будет время поработать на затравленных вами зенрутчан, а после освобождения вам вернуться все ваши права, магия и возможности. Фредер по-дружески улыбался ей. И, хоть Нулефер была наслышана про хитрую натуру короля Зенрута, она начала верить ему. Зенрут или Тенкуни, наказание или побег без права прощения. Она посмотрела на белый потолок, затаила дыхание. Много боли и лишений принесла она Зенруту. В Санпаве Нулефер видела разорванные трупы и рыдающих возле тел матерей и детей, сердце сжималось от боли, хотелось кричать от безысходности с этими людьми. Даже забывалось, что абадоны её соплеменники, с которыми она хочет разделить жизнь — уничтожить бы их! И такие приходили мысли. После атак Кровавого общества дома тоже переполняли слёзы и скорбь. И проклятия таких же опустошённых людей летели к Нулефер. Люди должны быть отомщены. Нулефер взглянула на Фредер. Король спрятал улыбку и выжидающе смотрел на неё. Ещё когда была жива его мать-королева, он вынес первые смертные приговоры. Но прошлое не мешает Фредеру защищать Зенрут. Как она искупит свои деяния, если будет толкать тележки с сероземельником в Конории или в родной Рыси? Десять, пятнадцать лет ей даст суд? Она будет эти года прятаться от мира? Или войдёт в мир, даже если будет на Абадонии? — Ваше Величество, я вернусь в Тенкуни. Если… не передумаете. Мы с Аахеном — посредники между людьми и абадонами. Я могу направить абадон в Санпаву, чтобы они продолжали восстанавливать провинцию. Рабы, которым вы подарите свободу, им нужен будет дом. Я смогу дать им приют в Тенкуни, на Синистре и Дирито. Фредер поднял руку. — Достаточно, фанеса Свалоу. Я услышал ваш выбор. Он правилен. Я с самого начала не собирался вас казнить. Нулефер набралась смелости и спросила: — Вы с самого начала не хотели меня казнить. Почему приказали схватить и посадить на шестицу в Пинийскую крепость, лишили возможности узнавать через газеты вести о внешнем мире, не пускали ко мне близких? Почему? Фредер усмехнулся: — Хоть какое-то наказание вы должны были понести. Вот так я вас измучил. Вы и Цубасара — герои этой войны. Цубасара… Она убила мою мать, сыновья любовь требует взяться за нож, но долг короля настаивает отблагодарить спасителя провинции. С вами наоборот. Моя обязанность — собрать суд и исполнить его приговор ради убиенных и пострадавших невинных людей. Но я этого не хочу. Идите с миром. Фредер подошёл к Нулефер, похлопал по плечам. — Вы прекрасно понимаете, что изгнание это не изоляция, — король мигнул глазом, — у вас есть магические стёкла, проходящие маги. Уиллард и ваши близкие в любой момент забегут к вам в гости. И вы их можете тоже навещать. Но соблюдайте большую осторожность. Если вас поймают на улицах Зенрута, я не дам вам второй попытки. Всё же побойтесь вступать на зенрутскую землю. Он вытащил ключ и открыл рабский ошейник. — Счастливого пути, фанеса Свалоу. За дверью вас дожидается Уиллард. Можете побеседовать с ним некоторое время. Сердце Нулефер беспорядочно дрожало. Она едва сдерживалась, чтобы не обнять от радости короля. Нужно знать границы, Нулефер опустила голову вниз и, как можно спокойнее, произнесла: — Сколько я могу продержаться в Зенруте? — Пара часиков у вас есть. — Ваше Величество, можно мне увидеть Люси Кэлиз? Мы с ней так и не смогли поговорить откровенно. Однажды я её предала… — Хорошо. Уиллард проводит вас к Люси. — Спасибо. Ваше Величество! Нулефер взмахнула слёзы. Люси, милая Люси! Нулефер могла бы попросить о встречи с отцом, или с Цубасарой, или уединиться с братом. Это в будущем. Найдёт на них время. А Люси… Семь лет она пыталась с ней объясниться и поговорить, но не находила слов. Когда же нашла, оказалось поздно — её поглотило Кровавое общество. Просто поговорить, сесть рядом, взяться за руки, рассказать, что Люси, наверное, уже слышала, знает, что услышит, но рассказать всё накопившееся, спросить «как дела?» и улыбнуться, радуясь за подругу. С того проклятого дня они всегда были далеко, хоть и жили в одном доме, хоть и соединял их винамиатис, когда Нулефер с мамой приехали в Тенкуни. Невидимая стена всегда была между ними, та стена называлась тенью предательства. Король Фредер сказал, что убийства не прощаются, а предательства… Люси, кажется, и простила её… Но они так и не поговорили. В коридоре Нулефер ждал спокойный и улыбающийся Уилл. — Ничего страшного ведь? — спросил он, закрывая за сестрой дверь. — Ты заслужила второй шанс. — Он меня напугал, — призналась Нулефер. — Я думала, что всё… — Да, у короля Фредера есть такая забава — играть с людьми, — Уилл приобнял её. — Посидим у меня? Поболтаем? Мы давно не говорили по душам. «Давно, со дня возвращения с Абадонии». — Уилл, — тихо выговорила Нулефер, — отведи меня к Люси. Король разрешил нам поговорить. — Как захочешь, — Уилл улыбнулся сильнее. Они пошли по голубому коридору, держась за руки. Нулефер вертела головой, рассматривая стены, колонны и люстры. Её внимание привлекла ваза из красной яшмы, на которой была изображена картина: Терия Сипина из Эмгорании на большом паруснике отправляется в кругосветное путешествие. Терия Сипина четыреста лет назад обследовал почти весь мир, кроме чертога Чёрного океана. Что ж, потомки наверстают упущенное. — Уилл, почему здесь безлюдно? — во всём длинном коридоре не было ни души, не встречались даже караульные солдаты. — Так повелось со времён смерти Тобиана. Загородный дворец стал хранителем тайн Афовийских. Твоё присутствие во дворце тоже тайна, ведь сейчас по легенде тебя освобождают тенкунские друзья из Пинийской крепости. Уилл вдруг замедлил шаг. — Нулефер, сестра, перед Новым годом я написал тебе письмо, — смущённо произнёс он, — он отправить его не мог: за мной была слежка. Но я очень бы хотел, чтобы ты прочитала моё письмо. В нём нет никаких особенных посланий, так… моя вера, что я стану свободным человеком. Ты всегда вдохновляла меня. В этом письме я пообещал всегда защищать тебя и всех, кого я люблю. Возьми его. Нулефер забрала у него письмо, нежно прижав к сердцу, а затем поцеловала Уилла к щёку. Ты уже выполнил свои обещания. Ты спас меня, братишка. Уилл остановился перед последней комнатой, постучался, сказал: — К Люси пришла Нулефер, — и открыл дверь. Люси сидела на низеньком диванчике, её руки были сложены на коленях у Тобиана. Они о чём-то воодушевлённо беседовали, когда их прервал Уилл. Люси была в нежном платье цвета спелой сливы, на ней накинута кружевная шаль, голову украшал фиолетовый цветок. Нулефер невольно улыбнулась, засмотревшись на счастливую расцветшую Люси и на Тобиана, который осторожными движениями оберегал девушку. — Люси, у тебя есть время? Можем поговорить? — подошла к ней Нулефер. — Для тебя всегда оно найдётся. Нулефер, дорогая, как же ты любишь всех нас пугать. — Я пришла ненадолго, я должна вернуться в Тенкуни. Люси прижала к груди её руку. — Будь счастлива. — О боги, Люси, прости меня! Я предала тебя, причинила боль… Люси кивнула. — Прощаю. Нулефер, не плачь. Я давно тебя простила. Нулефер и не заметила, что по щекам текут крупные слёзы. Она утёрла их и взглянула на подругу. Люси искрящими добрыми глазами смотрела на неё. — О нет, женские слёзы! — застонал Тобиан. — Вы, принц, такой сентиментальный, — приметила Люси. — Терпеть не могу женский плач, — заворчал Тобиан. — Ревёте и визжите одновременно. Люси хитро прищурила глаза. — Ваше Высочество, однажды Майк подложил вам в сумку таракана. Кто визжал сильнее всех на свете? А помнишь ту историю с маленькой мышкой? — Замолчи! — Я ещё не начала! Люси захохотала, схватившись за живот. Смех был таким заразителен, что Нулефер тоже засмеялась, обняла Люси и зарылась лицом её в волосы. — Что я тут делаю? — буркнул Тобиан. — Уилл, пошли отсюда! Необычно было видеть ворчащего Фредера. «Теперь это Тобиан. Я должна запомнить его лицо. Теперь это Тобиан». К тому, что умерший Бонтин, возрождённый Тобиан, выглядит иначе, тоже нужно попривыкнуть. Человек сильно привязывается к внешнему облику другого. Ей, посвящённой как полтора года в тайну дворца, и то тяжело при имени Тобиана представлять не бледнолицего Бонтина, а его истинное лицо, тяжело отделять образ сурового Фредера от от его дерзкого брата. Что уж говорить про зенрутчан, которым лишь шестицу назад представили близнеца короля как личность, как нового человека. «Ты Тобиан», — Нулефер постаралась сфокусировать в памяти его лицо и не думать о брате-близнеце. Мальчишки оставили их вдвоём. Нулефер и Люси присели на диванчик, они не знали, с чего начать. Путались, перебивали друг друга, смешивали прошлое и настоящее, а потом успокоились и мирно, медленно стали беседовать. Они говорили обо всём. О сущих безделицах, об эклерах, о платьях, о парусных кораблях, о вчерашнем дне рождении Люси. Вспоминали детские забавы, игры, смеялись над глупыми ссорами из-за качелей. Обсуждали войну, абадон, погибших Эмбер и Огастуса, стонущую Санпаву. Люси делилась своей болью по сиротевшим детям и по людям, лишившихся дома, Нулефер рассказывала, что она видела в Абадонии. Они рассуждали про богов, про их запреты и законы, про проклятия и дары. Люси признавалась, она тоже хочет повидать священный город Абадону, но позже… Позже, когда в Санпаве смогут спокойно жить люди. Нулефер и Люси вспоминали родителей. — Моя мама просит у тебя прощение. Она о многом сожалеет. Она хочет тебя увидеть, но она в изгнании. Если ты когда-нибудь навестишь меня в Тенкуни, встреться, пожалуйста, с моей мамой. — Обязательно, — спокойно отвечала Люси. Они проговорили до самого вечера. Их никто не прерывались, лишь Тобиан иногда бесшумно заходил в комнату и на подносе приносил еду и напитки. Когда за окном потемнело, девушки опомнились и взглянули на часы. — Приходи в гости, — сказала Нулефер. — Жди меня в ближайшее время! — воскликнула Люси и тихим голосом добавила: — Подруга моя. Нулефер попросила позвать проходящего мага. Её во дворец к королю привели пленницей, уходила она прощённой победительницей. Больше не причинит она людям горе, не пролёт кровь. Если отступится и её сразит отчаяние и ярость, то память прошлых людей, запечатанная в её сознании, всегда напомнит о незыблемых ценностях жизни. — До встречи, тенкунка! — прокричала Люси. — Я абадона, — с гордостью сказала Нулефер. — Абадона. На острове я обрела себя.