Отщепенцы и пробудившиеся

      Фредер сидел на жёстком кресле, барабанил пальцами по подлокотнику. Перед ним был столик с пряниками и печеньем, с фруктами, с сыром и бутылкой теанского вина. За столиком, на соседнем кресле сидел особый гость, приглашённый в столицу по личной просьбе короля — фанин Марион. Бывший опальный вождь касался рукояти чёрной трости, с которой явился на приём к королю Фредеру. Вовсе не из-за уважения к моде Джексон взял трость — из-за обширных травм и ран она стала его необходимым спутником.       Фредер постукивал пальцами, Джексон тростью, создавая незаурядный ритм. Бесшумной фигурой в комнате стояла лишь Урсула, положив пальцы на спинку кресла молодого правителя.       Беседа между зенрутским королём и санпавским вождём шла только о Санпаве.       — Вы направляете на устранения последствий миллион человек, Ваше Величество? — басом удивлённо спросил Джексон.       — Да. Военных и гражданских, манаров и магов, поступивших на службу в Зенрут. Центральные войска в кратчайшие сроки будут переброшены в Санпаву, приказ не затронет лишь войска, охраняющие границы возле Анзории и Иширута и некоторые части, нужные для поддержания порядка в центре Зенрута. От вас, фанин Марион, требуется принять всех людей, как отправленных по долгу службы, так и добровольцев.       Джексон, ухмыляясь, гладил подбородок, пальцы подрагивали. Фредер помнил, что раньше Марион носил длинную густую бороду. То было в прошлом — по словам брата, Джексон пытался заново отрастить бороду, но как увидел седые волоски, так сразу и сбрил.       — Неплохо, Ваше Величество. Я даже поражён, что зенрутская армия ещё существует. Абадоны погубили лучшие войска!       Фредер нахмурился.       — В Санпаве накануне Рёва располагалось семьдесят процентов наших войск, однако некоторые зенрутские части удалось предусмотрительно эвакуировать, другие сдавались камерутским абадонам, и противники принимали поражение. Иширутские и камерутские войска, занимающие Санпаву, вырезаны на корню, среди спасшихся даже не мелкие отряды военных, а отдельные личности, которым безумно повезло выжить. Однако… Фанин, вы понимаете, что Зенрут почти без армии?       — Понимаю, — сказал Джексон, смело смотря в глаза королю. — В этой войне есть только один победитель — абадона. Санпава осталась за Зенрутом, но ценности она уже не представляет. Уничтожены все запасы, люди умирают от отравленного воздуха. В Санпаве начинается голод и мор.       — И потому я отправляю войска на борьбу с последствиями. Санпавчане, преданные своей земле, даже под дулом ружья не покинут её. Те, кто ещё сомневался в преданности Санпавы, бежали в день Рёва. Но большинство осталось и хочет продолжить жить на земле предков. Всем бы такую верность. Думаю, фанин Марион, в Санпаву стоит отправить и каторжан, гарантируя им снижение срока, а некоторым даже помилование, если они захотят работать в ужасных условиях в отравленной провинции, куда люди даже за деньги не рискнут поехать.       — Дать каторжанам выбор? Так сказать, попросить их? Вы можете лишь издать указ, Ваше Величество, и каторжан прикуют к Санпаве.       — Этих людей суд приговорил к исправлению своих грехов тяжким трудом, он дал им возможность начать новую жизнь после заключения. А Санпава для половины станет последней могилой. Я не буду своим указом заменять им каторжный срок на смертный приговор. Я только дам выбор — рискнуть и пораньше вернуться к нормальной жизни. Фанин Марион, поручаю вам в ближайшее время заняться и этим вопросом.       — Мне? Я не имею полномочий, Ваше Величество, — со смешком сказал Джексон.       Фредер усмехнулся, повернулся к Урсуле и улыбнулся, поймав на себе её пристальный взгляд.       — Фанин Марион, вы были помилованы ещё моей матерью за Зимнее восстание и организацию бунтов в Санпаве. Вина за убийство принца Тобиана с вас снята, уже Тимбер Рэдликс сидит на скамье подсудимых. Вы снова назначаетесь губернатором Санпавы.       Фредер поёжился. Первое время он хотел устроить масштабный судебный процесс над всеми истязателями Мариона и над теми, кто покрывал ложное обвинение в убийстве его брата. Граф Отлирский отговорил короля придавать большую значимость этого дела. «Вы тоже поддерживали ложь королевы и герцога о смерти вашего брата, — сказал премьер-министр. — Вы вошли в сговор с мятежниками, дабы выкрасть у воительницы приговорённого. Не кормите недругов пищей о ваших грязных делах, Ваше Величество». И Фредер ограничился тихим судом. «Я пришёл к власти через кровь», — соглашался он с премьером, но не поделился с ним своей мыслью.       — Благодарю, Ваше Величество, — улыбнулся Джексон.       — Не торопитесь радоваться. Вас досталась издыхающая провинция, сломленный народ. А по воздуху летают слухи о мздоимстве и взяточничество, с помощью которых вы обзаводились связями, находили союзников и среди оккупантов-камерутчан, и среди преступников, и среди рабовладельцев, крича при этом о необходимости отмены рабства. Недостаточно будет накормить голодного и согреть замерзающего, вы должны построить новый дом на голой земле. Сегодня вы отец санпавчанам, завтра — отчим.       — Я всегда помню о своих грехах, — тень сожаления пронеслась по лицу Джексона. — И не оправдываю себя.       Фредер снова посмотрел на его трость и вспомнил дядю, который всегда носил её с собой, чтобы казаться важным и элегантным человеком. Огастус говорил, что трость — символ власти. Человек, пострадавший от дядиной жестокости, вынужден был внешне становиться похожим на него. Разве не насмешка судьбы? «Тебя наказали из-за другого греха — из-за неуёмной гордыни», — подумал Фредер. Урсула рассказывала ему, что гордыня поселилась в Джексоне, ещё когда он был юнцом. Пытки Рэдликса были не самыми страшными в его жизни, медведь рвал Джексона рьянее, но урок был пропущен, а когда маг Джексон вернулся в Санпаву, он уверовал в своё превосходство.       — Вы продолжите изучать магию? — неожиданно для себя спросил Фредер, вспомнив увлечения Мариона. Он сдержал улыбку, ведь именно Марион воссоединил Уилла с сестрой Нулефер. — Победа над Чёрным океаном и открытие абадон дало уйму вопросов.       Фредер почувствовал на себе тяжёлое дыхание Урсулы, говорящее: «Не уходите от темы, мой король». Глаза Джексона загорелись.       — Разумеется, Ваше Величество! Я непременно побываю на острове и загляну в глаза абадонам, увижу прошлое, увижу, как отнималась магия во всём мире. Но это будет не скоро. На первом месте — Санпава. И у вас, Ваше Величество.       — И у меня.       — Ваше Величество, санпавский вопрос хоть и решился подписанием мирного договора, Санпава всё ещё может показаться лакомым куском для Камерута и Иширута. Началось изучение земли, на которую попала магия Онисея. Если исследования покажут, что эту землю можно превратить в винамиатис или в что-то более могущественное, противники вспомнят о Санпаве. Их не остановит, что провинция задыхается от катаклизмов, которые продолжатся ещё многие годы. Магия — это мощь, это сила, это власть и деньги, укрепление господства. Ваше Величество, перед вами стоит сложная задача: восстановить Санпаву, а потом не допустить повторной войны и сохранить Санпаву за Зенрутом. Я буду вам помогать, но политика между Зенрутом и соседями лежит на вас.       — Я знаю, — напористо и быстро ответил Фредер.       — В санпавской войне один победитель — абадона.       Фредер туманно прошептал:       — Победитель тот, чьи планы осуществились.       Джексон не отводил глаз от короля. Их беседу прервал внезапный голос Урсулы.       — Есть и второй победитель — Тенкуни, — сказала она. — Тенкуни подняла стоимость своих магов, которые сейчас жизненно необходимы странам Рутской империи. Она продаёт также свои изобретения, завоёвывая миром и магией, и наукой.       — Следовательно, Зенрут должен развиваться технологически, чтобы меньше зависеть от Тенкуни, — согласно кивнул Фредер. — Перемены — неотъемлемая черта всего сущего.       — Будьте мудры, Ваше Величество, — сказал Джексон. — Вы приняли страну в непростые времена. Каждое ваше решение завяжет цепочку последствий. На ваши плечи ложится много задач. Восстановление Санпавы, недопущение новых войн, подчинение магии Онисея, отмена рабства, задабривание рабовладельцев, у которых вы отберёте их собственность, отчуждение между людьми, рождёнными от матерей и выращенными. Когда не будет рабства, человек найдёт, к чему прикопаться. Выращенные люди, появившиеся на свет противобожественным способом, станут новыми изгоями общества. Я вам сочувствую, Ваше Величество, на вас лежит большая ответственность. Вы стали королём через прах королевы Эмбер. Стены вашего дворца никогда не забудут, как умирала ваша мать. Не повторяйте её ошибок.       — Джексон! — прикрикнула Урсула.       — Фанин прав, — грустно улыбнулся Фредер. — Я стал королём на чужих костях, придя к власти через интриги и через невольные убийства. Я часто думаю, что будет со мной, с моими близкими, с моей страной через полгода, через год, через десять лет. Буду я реставратором, или реконструктором, или же криворуким мастером? Зимнее восстание Эйдина случилось не на пустом месте. Пинат Кэувс тоже решил воспользоваться восстанием, чтобы убрать нашу заржавевшую семейку. Каким правителем буду я? Я мучаюсь над этим вопросом. Мою мать нарекли Эмбер Строжайшей за жёсткие законы и карание врагов, но теперь народ называет её Эмбер Испепелённая, хотя не нашли даже её пепла. Народ называет меня уже сейчас освободителем, рабам не терпится получить свободу. Но смогу ли я дать им свободу и не уморить голодом? Тимер Каньете тоже был освободителем, это не помешало ему стать кровопроливцем.       — В Санпаве найдётся место для отпущенных на свободу рабов, — Джексон стукнул тростью три раза об пол. — Она всегда была малонаселённой территорией, теперь население сократилось втрое. Людям будет, где развернутся, построить дома и начать новую жизнь. За те годы, пока вы подготовите Зенрут к отмене рабства, я надеюсь, и Санпава отчасти излечится и сможет принять новых жителей.       — Если бывшие рабы ещё захотят вступить на проклятую Санпаву, — сказала Урсула. — Мы не может знать, что будет с ней через семь лет. От токсичных испарений, вырвавшихся с недра земли, не избавишься.       Джексон широко улыбнулся.       — Возможно, через семь лет и Зенрута не будет, дорогая Урсула. Надо рисковать. Ваше Величество, — он направил взор на короля, — я могу ускорить процесс отмены рабства. У меня есть кое-какие средства, которые хранятся у моей семьи в Тенкуни, на мои личные средства я готов выкупать зенрутских рабов на волю и обустраивать их в Санпаве, чтобы эти люди потом могли рассказать своим товарищам, что в Санпаве можно жить, а санпавские власти, управляемые королём Фредером, никого не оставят без дома.       Фредер взглянул на Урсулу, она пожала для вида плечами, но взгляд её отвечал королю, что она знает, какие это у Джексона денежные средства — взятые из той же Санпавы во времена, когда он был законным губернатором. Удивительно сочетались в одном человеке и казнокрад, и любимый санпавский сын, и высокомерный маг, посвятивший молодость разгадыванию древних загадок, и человек, для которого манаровская провинция была дороже всего магического величия Тенкуни. Джексон Марион заявлял, что Санпава должна стать республикой, и вот он уже обещает королю помощь и радуется, что столица позаботиться о Санпаве.       Король поднялся с кресла, показывая, что беседа подходит к концу. Джексон, тяжело кряхтя, опираясь на трость, тоже встал.       — Губернатор Марион, я отдаю Санпаву под вашу опеку, — властно проговорил Фредер. — Не подведите меня и не повторяйте старых ошибок. Кара будет суровой. Тобиан во второй раз не спасёт вас.       Урсула вздрогнула.       — Что вы сказали?       — Это сказал не я, а закон.       На лице Урсулы поселился страх за своего друга. Фредер улыбнулся, взял её за руку и постоял молчаливо. Он вспомнил, что ещё хотел сказать на этой встрече.       — Фанеса Фарар, — проговорил Фредер, отпуская её руку. — Марион возвращается в Санпаву с возложенной на него миссией — возрождение провинции. Я хочу, чтобы вы были с ним, чтобы ваша магия послужила людям. Вы нужны Санпаве.       Ноги Урсулы подкосились, она рухнула на колени.       — Мой король, я хочу быть с вами! Я хочу служить вам!       Фредер присел к ней и поднял поникшую голову.       — Фанеса, вы и будете служить мне. Возрождение Санпавы — мой первый долг. Ей нужны люди, наделённые силой стихий, как у вас, а мне нужен свой человек в провинции. Я не приказываю, я прошу вас — помочь мне и Санпаве.       Урсула взглянула на него печальными глазами, поднялась, отряхнулась.       — Как вам будет угодно, Ваше Величество. Я ваша верная слуга.       — Вы мой дорогой друг, — возразил Фредер.       — Ваше Величество, — поникшим голосом продолжала говорить Урсула, — моя кошка Зуи останется у вас. У меня не будет времени, что ухаживать за ней.       — Мы с Зуи прекрасно подружились, — кивнул Фредер.       Он снова посмотрел на Мариона и молвил:       — Фанин, ваше последнее желание.       — Последнее желание приговорённого? — засмеялся Джексон. — Ваше Величество, — вдруг он замолчал, косо повернулся к Урсуле и потупил взгляд. — Освободите, пожалуйста, Делию Швин. Мы любим друг друга.       Урсула заломила руки. Джексон неловко зачесал голову. Фредер хмыкнул:       — Вы уверены, что Делия разделяет к вам такую же любовь, а не дружескую, не сестринскую? Участие в общем деле сближает людей, и боль от вашего заточения тоже не смогла пройти бесследно — общее горе породнило вас. Вы уверены, что любите друг друга как мужчина и женщина?       — Уверен! — Джексон поднёс руку к сердцу. — Освободите Делию, Ваше Величество.       — Ох, фанин, — усмехнулся Фредер, — вы просите меня нарушить закон. Это называется новая жизнь? — не дожидаясь ответа Джексона, он сказал: — Я помилую Делию, но придётся подождать. Ждите, фанин Марион. Ведите себя усердно и прилежно.       — Можно мне повидать Делию? — только и спросил Джексон.       — Можете. Это ваше право, — ответил король.       Они выходили из комнаты для встреч. Фредер впереди, его подданные сзади. Когда они вышли в коридор, то увидели Тобиана, прислонившегося к стене. Он стоял спокойно и уверенно, губы затронула улыбка, лишь едва завидел брата и Джексона. Руки распахнулись, Тобиан и Марион бросились друг другу на встречу.       — Джек, приятель! — воскликнул Тобиан.       — Тоб, мой спаситель! — Джексон хлопал его по спине.       Принц и санпавский вождь, близкие друзья, обнимались и приветствовались, хоть и виделись несколько часов назад. Именно Тобиан организовал прибытие Мариона в Конорию и представил его Фредеру. Урсула рассказывала, в прошлом Джексон ехидничал над смертью маленького принца, говорил, что принц должен был умереть, ведь он, принц Афовийский, — враг. Полгода искоренили вражду, невольные противники обратились в лучших друзей. Фредер, затаив дыхание, с умилением наблюдал за Тобианом и Джексоном. Забыв про присутствие короля, они спрашивали про здоровье друг друга, про планы на вечер, вспоминали анекдоты и шутки, Джексон радостно говорил, что Делия Швин получит свободу. Смертный приговор связал две судьбы, направил двух разных людей на один путь. Тобиан и Джексон уже не представляли свои жизни друг без друга и без Санпавы.       — Завтра? — торжествующе спросил Тобиан. — Можно и сегодня вернуться в Санпаву. Начнём новую жизнь в первый день лета!       — Нет, завтра, — прошептал Джексон. — Я хочу навестить Делию Швин. Я задержусь у неё не на один час.       — Значит, завтра утром?       — Днём, — Джексон расстроил Тобиана. — На завтрашнее утро у меня кое-какие дела. Семейные.       — Вечером, — произнесла Урсула. — Мне нужно больше времени, чтобы подготовиться к переезду.       Тобиан испытующе взглянул на Урсулу, затем бросил на Фредера недоумённый взгляд.       — Она отправляется с нами?       — Да, фанеса Фарар будет представлять мою волю в Санпаве, — холодно проговорил Фредер.       Тобиан пошевелил пальцем, позвав его в сторонку поговорить. Они завернули за угол, принц шепнул в ухо:       — Не отправляй Урсулу в Санпаву. Она ведь любит Джексона! Ей будет тяжело смотреть на него с Делией. В Конории Урсула не так будет страдать, вдалеке от Джексона вдруг и новую любовь найдёт. Урсула хочет тебе служить, вот и будет служить.       — Нет. В столице Урсулу не примут. Ни военные, ни гражданские чины. Она их уже предала, ей дали прозвище Урсула Двуличница. Её не примут обратно. Урсула — маг, талантливый маг, необходимый разрушенной Санпаве. А мне необходим присмотрщик за Джексоном Марионом.       Тобиан невесело кивнул, потом неожиданно вздёрнул головой, прогоняя дурные мысли, и направился к другу.       Фредер, подражая брату, прислонился к стене. Он наблюдал. С восторгом и чувством нежности смотрел на ликующих Тобиана и Джексона, на смиренную Урсулу, которая свыкалась с возвращением в Санпаву, улыбалась и отвечала на шутки. И на душе становилось тепло и спокойно.

***

      Которое уже утро начиналось не с зарядки. Физические упражнения причиняли Джексону боль. Гудели покалеченные ноги, ныла спина, кружилась голова, шрамы и рубцы напоминали о себе при каждом повороте тела. Джексон чувствовал, что за полгода постарел на многие десятки лет. Пока не закончился его срок, нужно жить, жить. Создавать новое и возвращать потерянное.       Со вздохом спрыгнув с летающей кареты, Джексон оглядел аллею каштанов. Белые цветы нежились в лучах солнца, широкие тени деревьев падали на землю и на спины рабов, стригущих траву. На некоторое время невольники оторвались от работы, взглянули на гостя и снова буднично вернулись к стрижке травы. Осунувшееся лицо Джексона Мариона им ни о чём не говорило. Они не читают газет и не смотрят стекло. И вряд ли бы кто-то узнал хорохорящегося самодовольного губернатора Санпавы в опирающемся на трость человеке с подрагивающими пальцами и с поседевшими висками. Возле скамейки на скакалке прыгала, напевая песенку, маленькая девочка, в которой Джексон узнал Тину. Она подросла, щёчки оставались такими же румяными, а Тина весёлой и шумной. С ней стояла няня, держала в руках горку из её игрушек. Тина пела и скакала, няня считала прыжки. Джексон улыбнулся, вспомнив, как однажды взял Тину на руки и размечтался о своих детях. «Ещё не поздно, ещё не поздно. Я ж не старик».       — Здравствуй, дитя, — он поприветствовал Тину.       — Я не дитя, мне уже шесть! — гордо ответила девочка. — Здравствуйте, фанин Марион. Я вас давно не видела. Где вы были? Почему бросили Живчика?       — Я… Были проблемы…       Джексон почесал голову, не зная, как ответить ребёнку, что он в заточении ждал казни, и перевёл внимание на невольника, который длинной метёлкой подметал дорожку у дома.       — Фанин, я приехал к вашей госпоже Элеоноре Казоквар. Позовите её.       — Можете называть её Свалоу, через месяц она перестанет быть моей женой, — на крыльце показался молодой мужчина в прогулочном чёрно-белом жакете из чёрного бархата с вышивкой, в руке он держал длинную папиросу.       Раб при появлении хозяина склонил голову, отошёл в сторону и перестал подметь двор, застыв неподвижной фигурой.       — Вы Джексон Марион? — уточнил мужчина.       — Я не похож на себя? — усмехнулся Джексон.       — Я не слежу за политикой и не знаю, как выглядит Марион. Элеонора говорила, вы можете приехать за собакой… Проходите, забирайте своего питомца.       Мужчина равнодушным знаком руки пригласил его в дом. «Эван Казоквар», — со злостью подумал Джексон. Он ненавидел всю их породу. Одного напуганного взгляда раба, брошенного на хозяина, хватило, чтобы Джексона проняло гневом. Когда-то он мечтал, что после свержения Афовийских новое правительство во главе с Эйдином и с марионеточным королём Жоао поведёт Казокваров на эшафот одними из первых. Но эшафот достался ему.       Эван вприпрыжку скакал по высоким ступенькам и молчал весь путь. Джексон, стиснув зубы, с болью поднимал ноги на ступенях. Оказавшись на втором этаже, он рассмотрел просторный холл, линейчатый узор пола, стены, увешанные изысканными картинами в кипарисных рамах. Что там Эван сказал, они разводятся? Когда он в последний раз видел Элеонору, она мечтала проникнуть в лоно Казокваров и стать частью их королевства, созданного на боли и страданиях других.       — Элеонора в моём кабинете. Будет убивать — зовите меня. Я приду на помощь, — сказал Эван.       — За что меня убивать? — посмеялся Джексон.       — За собаку. Элеонора обезумела на любви к вашей псине, — с прежним равнодушием отвечал Эван. — Удачи. Зовите меня.       И отворил дверь, забыв постучаться для приличия.       Элеонора стояла возле стола и убирала в чемодан бумаги и книги. Женщина готовилась к отъезду. Кабинет был уставлен чемоданами, сумками, ящиками. «Боюсь представить, что у неё в комнатах». Она не сразу заметила гостя, но когда Эван кашлянул, Элеонора подняла голову и встретилась взглядом с Джексоном, её лицо сперва застыло в ужасе, затем налилось краской, глаза вспыхнули ненавистью.       — Эван, выведи этого мятежника и изменника немедленно!       — Фанеса, я прощён Его Величеством, — Джексон прошёл в кабинет. — Где же моя любимая собака?       — Эван!       Но Эван молча вышел и закрыл за собой дверь.       — Фанеса, я хочу поблагодарить вас за заботу о Живчике, — Джексон достал кошелёк с купюрами. — Мне рассказали, что именно вы спасли его от улицы, кормили и заботились всё время, пока мы были с ним разлучены. Никакими словами мне не передать свою благодарность. Вы спасли моего друга, моего младшего брата, моего сына.       Элеонора отмахнулась от денег.       — Они мне не нужны.       — Как вас отблагодарить, фанеса?       — Оставьте Живчика. Он мой пёс, — отрезала она.       Джексон убрал деньги и покачал головой.       — Элеонора, он мой пёс. Сегодня я возвращаюсь в Санпаву. Я забираю Живчика с собой.       Его окинули испепеляющим взглядом. «Вот что видела перед собой королева Эмбер», — внезапно подумал Джексон и представил, как Элеонора загорается кровавым пламенем и вонзается в него.       — Я не отдам вам Живчика. Он теперь мой. Вы потеряли его. У Живчика новый хозяин. Убирайтесь!       — Пока вы меня не сожгли? — Джексона насмешил горячий пыл Элеоноры. Впрочем, его всегда забавляла чужая злость. — Остыньте, Элеонора. Покажите же мне мою собаку.       — Живчик — мой. Я вам не понятно сказала? Я не отдам его! Как говорите? Сказка закончилась!       — Сказ окончен.       «Это тяжелее, чем казалось». Нулефер Свалоу рассказала о глубокой привязанности сестры к Живчику, как та пестовала, как возилась, как общалась с псом будто с человеком. «Она вам не отдаст Живчика», — пригрозила Нулефер на другом конце стекла. Помнится, Элеонора брезгливо фыркала, когда пёс мирно дремал, растянувшись на полу. Вдали от глаз Джексона бурчала, что Живчика нужно выставить вон, а то и пристрелить, чтобы своим мерзким видом не пугал людей. Джексону до сих пор не верилось, что его пса приютила именно Элеонора.       — Почему, фанеса? — Джексон разыграл наивность и всплеснул руками. Злющая женщина, давно он таких не видел. Вот и проверит остроту языку, вспомнит былое.       — Потому что вы его бросили, предали! А я спасла ему жизнь! Это моя собака!       Джексон рассмеялся.       — Не бросил, а меня арестовали. Не ваша собака, а моя. Это подтвердят многочисленные свидетели, что пять лет он был моим псом, пока меня не посадили в Пинийскую крепость. А за спасённую жизнь Живчику я всё ещё хочу вас отблагодарить. Эх, Элеонора, не злитесь, на вас же дети смотрят. Их у вас теперь двое. Младший сын принадлежит роду известных на всю страну рабовладельцев, а отец старшей дочери кто, напомните? Донор на заводе по выращиванию рабов?       — Какое это отношение имеет к нашему обсуждению? — спросила Элеонора.       — Мать заботится о детях, а не о собаках, когда разводится с мужем.       — Мои дети защищены! И не смейте про них говорить! — задыхаясь, выдавила Элеонора.       — Не нужны мне ваши дети. Приведите Живчика, я расплачусь с вами за заботу о нём деньгами или, коль не хотите денег, добрым словом и уйду. Почему мы ругаемся, Элеонора? Я брат Живчику, вы сестра. Мы, выходит, семья.       — Мне думалось, человек, прошедший пытки, научится держать язык за зубами.       Джексона пронял холодный страх, который сжал сердце, горло, почудилось, что в исполосованную спину снова врываются острыми ножами и плетями. Элеонора заметила его мелкую дрожь и громко хмыкнула.       — А вы не обучаемы. Джексон, я понимаю вашу любовь к Живчику, но вы потеряли своего пса. Надо было думать о его судьбе до восстания Эйдина. Вы могли позаботиться о нем, отдать друзьям, с Идо Тенриком переправить его в Тенкуни к родственникам. Вы могли найти Живчику кров, где он дождался бы вас. Но вы поступили как бездушная мамаша, бросающая младенца на дороге. Вы не достойны Живчика. Я его не отдам.       Джексон пожал плечами:       — Я был слишком самоуверен в себе и в своей победе.       — Пожинайте её плоды.       — Элеонора, приведите Живчика, — стиснув кулаки, настойчиво потребовал он.       — Нет.       — Почему же вы бьётесь за него? На вас непохоже, чтобы вы привязывались к мерзкой псине. Так вы его называли.       В дверь постучались и заглянули.       — Нужна помощь? — обеспокоенно спросил Эван.       Джексон улыбнулся.       — Нет, мы справимся. Но спасибо за заботу.       Когда дверь закрылась, Джексон повторил вопрос.       — Элеонора, зачем вам нужен мой Живчик? Какова причина вашей привязанности к нему?       — Я его полюбила. Представляете, на такое я способна, — Элеонора взяла связанную кипу бумаг и резким движением положила в чемодан.       Джексон усмехнулся:       — Не рассказывайте басни. Я видел столько обмана, что себе перестал доверять. Не врите, Элеонора. Вы могли полюбить моего пса, но держитесь за него не из-за любви.       — Фанин Марион, вас много лет назад как-то истерзал медведь, но вы не уяснили урок. Тимбер Рэдликс тоже был плохим учителем?       Его снова окатили как из ведра. Горло схватили с яростной силой, язык онемел, в глазах засверкало. Он вновь оказался в тёмных застенках наедине с Рэдликсом и Огастусом. Джексон сжался, отскочил назад. Элеонора взирала на него с тем же чудовищным желанием, которое он читал в глазах своих тюремщиков.       — Когда я узнала из газет о вашей трагичной судьбе, — улыбнувшись, она продолжила, — я взялась за ваше прошлое. Тимбер Рэдликс, он много рассказал мне после нашего знакомства. Мы не один день провели в ресторанах, в парке, я даже была у него в гостях. Он рассказал о вашей напускной браваде в те дни, когда вы верили, что Эмбер помилует и отпустит вас, о ваших спектаклях, достойных театральной награды, в которых вы жаловались, что умираете с голоду и жажды — вам сегодня не принесли заморского вина. А потом день за днём от вашей самоуверенности отбивали кусочки.       Джексон ворохнулся. Сердце заколотилось с невероятной силой, готовясь разорвать грудную клетку и выпрыгнуть наружу. «Молчи! Молчи!»       — Нападать на одинокую женщину, разводящуюся с мужем, вы умелец! Отбирать у неё последнего друга вы тоже можете! Где же пряталась ваша храбрость, когда вы были в тюремных застенках? Почему оговорили себя и твердили своим мучителям, что именно вы убили принца Тобиана? Какой-то месяц превратил язвительного Джексона Мариона в жалкого узника, бормочущего оговор на себя!       «Молчи! Молчи!»       — «Прошу! Не трогайте меня! Я не виноват!» Джексон, что вы дрожите? Не смогли победить свои страхи и кошмары?       Она шла на Джексона, он отпрянул назад, столкнулся со стеной. «Эван, помогите!» На него смотрели пылающие огнём глаза, в уголках алых губ скопилась слюна, Элеонора взяла кочергу и направила на Джексона. Помнится, её мать кочергой забила военных магов, защищая Нулефер.       — Какой из вас правитель Санпавы, какой хозяин для Живчика, если вы дрожите от воспоминаний? Я не отдам вам пса! Уходите или мы с вами снова вспомним те славные денёчки, когда санпавский вождь как последний раб молил о пощаде.       Джексон чувствовал себя мышью, попавшей в мышеловку. В горле саднило, хотелось кашлять, слова Элеоноры оттиснулись в памяти, вызывая страхи, которые он так и не смог похоронить даже после куда более страшной резни в Хаше и атаки абадонских дьяволов. Тело охватила животная паника, липкий страх пополз по спине, завыли болью все шрамы, даже медвежьи.       — С чего начнём, уважаемый? — спросила Элеонора.       Джексон взялся за дверную ручку. Нужно бежать, кричал пробуждённый узник Пинийской крепости, нужно спасаться! Беги, оставь ей Живчика, беги!       Он пришёл за своим Живчиком, за своим сыном и братом. Джексон зажмурил глаза и вздохнул. Страх поглощает разум, страх убивает человека изнутри. Преодолеть страх можно встретившись с ним лицо к лицу. Вот оно, одно из чудовищ, ломающее его жизнь, впивающееся в самое сердце, причиняя нестерпимую боль. Джексон, стоя с закрытыми глазами, дышал, прогоняя прочь страх. Элеонора пела о его страданиях, о его боли, её голос неразборчивым шумом скользил по ушам. Постепенно ватные ноги восстанавливали твёрдость, сердце переставало стучать с бешеным безумием.       — Живчик! Живчик! Живчик, иди ко мне!       Джексон отворил дверь и закричал.       — Живчик!       Оставив дверь открытой, он сжал Элеонору за руку.       — Вы так и не сказали, почему вам нужен мой пёс.       Оглушительный лай не заставил себя ждать. Живчик снёс с ног Эвана, прыгнул на Джексона, едва не повалив старого хозяина. Он задыхался от восторга, лаял и выл одновременно, лизал лицо, шею, руки, волосы, кусал за нос.       — Джексон! Джексон! Брат! — Живчик заливался пронзительным лаем. — Брат! Брат!       Пёс не знал, что делать с такой свалившейся радостью. Он бегал вокруг себя, вокруг Джексона и Элеоноры, снова прыгал на него, лизал и подставлял белую спину под ласковую руку. Джексон плакал, но уже от несказанного счастья, в которое верил с трудом. Его пёс, его сын, наконец-то с ним. Закончилась пора их тяжёлой разлуки.       — Элеонора! Мой Джексон здесь! Мой Джексон! — кричал Живчик хозяйке.       В глазах Элеоноры застыла ядовитая зависть, глаза намокли, кочерга постукивала об пол.       — Я его забираю. Это мой пёс, — уверенно заявил Джексон. — Моё дитя.       Поднявшийся на ноги Эван, потирая ушибленную спину, кивнул ему.       — Пожалуйста, не забирайте! — с губ Элеоноры слетела мольба. — Я без него не смогу жить!       — Элеонора, у тебя есть дочь и сын, — Эван встрял в разговор, — а это невоспитанная псина.       — Фанин Казоквар, спасибо, что напомнили про дочь, — таинственно сказал Джексон, — теперь снова оставьте нас на пять минуточек.       — Не трогай моих детей! — взывала Элеонора.       Он позвал Живчика в кабинет и закрыл дверь. Рот растянулся в загадочной усмешке. Джексон прошёл к окну, Живчик не отставал от нег и тёрся спиной и головой об ноги.       — Джексон! Вожак! Я скучал! Скучал!       За окном светило солнце и щебетали птички, Тина также весело скакала и пела.       — У вас чудесная дочка. Или уже не чудесная? — лукаво спросил Джексон.       Тина внезапно перестала скакать.       — Моя кукла сейчас упадёт!       Няня, заваленная игрушками, вздрогнула и увидела, что кукла с красивом красном платье одной ладошкой держится за мягкого волчонка.       — Простите, госпожа Тинаида! — испуганно взмолилась няня.       Она поспешила покрепче взять куклу, мячик выпал из рук и покатился к ногам Тины.       — Подними и считай дальше! — важно повелела девочка.       — Восемьдесят два…       — Было девяносто два, дурёха!       Джексон отвернулся от окна.       — Я помню Тину другой девочкой. Маленькая, добренькая, свою няню Люси она любила как старшую сестру. Я поспорю с вами, что Тина и ошейник пробуждает. Что вы сотворили с дочерью, Элеонора?       Замечание пришлось не по вкусу. Элеонора нервно облизала языком губы.       — Мой отец займётся воспитанием Тины. Он исправит её.       — Ростки зла выпалывают кропотливым трудом. Я не трону твою дочь, она уже изуродована тобой.       Элеонора загородила телом окно.       — Вы ничего не знаете о моих детях! Мой отец воспитает их достойными людьми!       Она гордо задрала голову, Джексон ухмыльнулся.       — В ваших словах нет уверенности. Признайтесь же, вы рьяно боретесь за моего Живчика, потому без него останетесь одна. Вы никогда не сможете больше выйти замуж, вас даже любовницей никто не возьмёт в свой дом: какой уважающий себя мужчина захочет разделить жизнь с бывшей фанесой Казоквар и с сестрой террористки Нулефер? Ваша мать до конца жизни останется в Тенкуни, ведь её преступления не смоются в Зенруте. А дети… Тина уже впитала казокварский дух, его ещё можно вытравить, но дитя никогда не станет прежней. Она будет помнить жестокость и насилие Казокваров, будет знать, что когда-то её любимая мама поощряла их зверства и сама же привела её в этот дом ужасов. Сын родился Казокваром, он носит их фамилию. Как думаете, когда он поймёт, к какому роду принадлежит?       Элеонора стукнула кочергой по столу, бумаги упали на пол, она даже не обратила внимания.       — Джеймс — мой сын! Он вырастит в любви, никогда не узнает жестокости Казокваров!       Джексон приподнял брови и пожал плечами:       — Его фамилия — Казоквар. Его отец — Казоквар. Его дядя — четвертованный Казоквар. Однажды мальчик захочет узнать про родственников со стороны отца. Какое же его будет ждать потрясение, когда он узнает, что он несёт в себе кровь изуверов. А люди, разве они не будут брезгливо сторонится Джеймса? Ещё когда Казоквары наслаждались своей власти, порядочные люди, даже приличные рабовладельцы не хотели иметь дела с этими безжалостными извергами. Правление Казокваров пало, от их семьи осталось жалкое место, скоро и рабство не будет существовать. У вашего сына будет два пути — стать изгоем в обществе достойных людей или вернуться к Казокварам, с ними и другими извергами старых времён связать свою жизнь. Джеймс — один из наследников шахты. Что захотят с ним сделать дети Нормута? Уничтожить? Или бесплодный Дрис захочет воспитать двоюродного брата как своего сына, передать ему свои надменные теории? Элеонора, вы потеряли своих детей, поэтому держитесь за собаку.       — Всё не так! — Элеонора откинулась назад.       — Живчик никогда не скажет вам плохо слово. Так, мой мальчик?       — Живчик любит Элеонору! — радостно загавкал пёс.       Джексон присел и потеребил у него за ухом.       — Живчик не упрекнёт вас в ошибках. Он не станет новым Казокваром.       Поцеловав пса в голову, Джексон с кряхтением поднялся. Неужели он будет хромать до конца жизни? Пуля же пробила спину, а не ноги.       — Сами видите, Элеонора, Живчик выбрал меня.       Живчик крутил хвостом и преданно смотрел в глаза хозяину.       — Хотел я с вас отблагодарить, — Джексон вздохнул, — расстаться по-родственному. Но вы приняли меня беспощадно и жестоко. Оставайтесь же одна, Элеонора Свалоу. И всё же, найдите в себе силы — поборите гнев и зелёную зависть. Займитесь детьми, им, бедняжкам, ни с отцами, ни с матерью не повезло. Последнее, не завидуйте младшей сестре, она заслужила своё счастье.       — Что? — взвизгнула Элеонора.       Джексону понравился её ошеломлённый крик.       — Вы мечтали найти состоятельного и знаменитого мужа, разбогатеть на его трудах, но теперь никто не посмотрит на вас. А ваша сестра, толстая и неуверенная девочка покорила сердце сына первейшего старейшины Тенкуни. Они будут изучать Абадонию, разгадывать тайны прошлого, станут мостом между двумя народами. Вас это не коробит? Вы любите Нулефер, не спорю, но вы любили возвышаться за счёт неуклюжей чудаковатой сестры. Теперь Нулефер — героиня Санпавской войны, она обрела названного брата, который самое приближённое лицо к Его Величеству. И да, бывшая рабыня, спящая в прошлом у вас на полу, стала невестой принца Афовийского. А вы — одинокая несчастная женщина, потерявшая и мужа, и детей, и собаку. Прощайте, Элеонора Свалоу!       Джексон вышел из комнаты, Живчик с визгом бежал за ним.       — Стой! Стой! — бросилась Элеонора.       — Мы всё обсудили. Я забираю своего пса, — Джексон развернул голову. — Сказ окончен.       — Куда? В Санпаву, пропитанную ядом? Весь воздух отравлен, воды отравлены! Оставьте его со мной! Ради самого Живчика!       Джексон уходил, не останавливаясь.       — Он сильный крепыш. Мы выстоим!       — Я тебя убью! Я отомщу тебе! Я убью!       Джексон слышал, как Эван схватил Элеонору за руки. Она рухнула на колени.       — Элеонора, увидимся! Увидимся, я люблю тебя! — гавкал ей Живчик.       Элеонора не могла понять собачью речь. Она рыдала, колотила Эвана, сдерживающего её, и кричала:       — Я убью его! Пусти меня, Эван! Убью! Вы все свидетели — я убью Джексона Мариона! Я отомщу!       — Мы куда? Куда? — бегал вокруг Живчик.       Джексон гладил его по мягкой белой шерсти.       — Домой, брат, в Санпаву.       Они уходили. Джексон помог Живчику забраться в летающую карету, позволил ещё раз облизать своё лицо и окинул в последний раз имение Казокваров. Рабы стригли траву, поливали цветы, переносили различные вещи. В одной из господских комнат на втором этаже заревел младенец, с той же стороны доносился плач Элеоноры и её ужасающие угрозы. Тина бросила скакалку и удивлёнными глазами смотрела, как увозят любимую собачку её мамы. «Извини, дитя, — стыдливо подумал Джексон. — Позаботься о матери и младшем брате. Стань хорошим человеком». Улыбнувшись, он попрощался с Тиной.       — Куда мы, Джексон? — залаял Живчик, когда хозяин уселся за руль.       — В Санпаву. И больше не покинем её. Обещаю тебе.

***

      Уилл на самокате летел к Цубасаре. Было второе лореамо, второй день лета. Уилл любил утро после ночного дождя, когда в блестящих лужах купаются щебечущие птицы, когда зелёные лисья и травы покрыты россыпью бриллиантов. Серебрится пруд, свежий и бодрый ветер бьёт в лицо, солнце греет кожу, ещё не печёт, лишь нежно ласкает, высоко плывут облака. В тени деревьев разносятся дребезжание скворца, трели соловья, постукивание дятла, в поле бегают куропатки, на болоте выискивают водоросли чёрные лысухи. Пробежал молодой олень, который, испугавшись свиста самоката, тут же пропал из виду.       С окончания Санпавской войны прошёл месяц, но Уилл замечал, что в его глазах появилась взрослая усталость, черты лица огрубели, их покрывала щетина, которую юноша ленился сбривать. Война абадон и бой с людьми герцога Огастуса оставили неизгладимый отпечаток. Мчась на полной скорости, подставляя лицо под ветер, Уилл вдыхал запах свободы. Он больше не раб, не живое орудие в руках хозяина. Он — человек. Человек, свободный человек. Эта мысль грела душу. Уилл закрыл глаза и блаженно представлял будущее. Он поступит в академию Гумарда, закончит её с офицерским чином, посвятит жизнь защите своего короля. Афовийский и Абадонский — их матери столкнулись в пылающей ненависти и злости, сыновья стали названными братьями. Поразительно иногда жизнь сводит людей. Взять Нулефер, Уилл никогда бы не подумал, что она найдёт своё место с этим научным маньяком Аахеном. Но они выбрали друг друга и Абадонию.       Уилл приближался к ферме. Поставив самокат возле ограды, Уилл приготовил угощение для Цубасары: сыр из королевской сыроварни, яблочные пирожки, апельсины и мандарины. Из всех пленённых абадон лишь одна Цубасара отказалась возвращаться на родной остров. Часть зенрутчан проклинала её и жаловалась, почему убийца их королева ещё жива, вторая часть благодарила за уничтожение Онисея. Как ни ворчал народ, Фредер разрешил Цубасаре остаться и взял под защиту короны. «Она спасла нас», — говорил новый король. Впрочем, Уилл плохо понимал, почему при всей благосклонности к убийце матери, Фредер сурово обошёлся с Нулефер и не дал ей королевское помилование за все её усилия спасти Санпаву от абадон.       — Доброе утро, — Уилл поздоровался с военными, призванными охранять Цубасару как от ярых монархистов, желающих отомстить за королеву, так и от любопытных глаз.       — Доброе утро, фанин, — ответили они, патрулируя территорию.       Коровы с лошадями щипали траву, мекали задиристые козы, работники смеялись над шуткой, хозяйские дети гладили свирепого быка, который прежде никого не подпускал к себе. Хорошая погода радовала сегодня всех. Мама должна быть где-то рядом. Когда солнышко, она любит полежать и понежится на траве возле своего сарая.       — Уилл! — визжа, Алекс бросился к нему на руки.       Уилл поднял мальчишку и закружил. Алекс стал выше ещё на несколько сантиметров, он рос с каждым днём. «Меня догонит», — улыбнулся Уилл.       — Ты давно не заезжал, — смеялся Алекс.       — Столько дел, спать не успеваю.       Коронация Фредера, подготовка к мирному договору, прощание с абадонами, поступление в академию, посещение с проходящим магом могилок кровных родителей в Хаше. За месяц Уилл лишь трижды гостил у Цубасары.       — Она там! Побежали к ней! — закричал Алекс.       Пустоглазка спряталась в кустах тимьяна, торчала только серая макушка головы. Цубасара на кого-то охотилась. Она затаилась, медленно пригнулась и стала красться как кошка, плавно передвигаясь в плотных зарослях. Прыжок, атака, и вот в зубах завизжала мышь. Цубасара развернулась и увидела Уилла. Перепрыгнув все кусты, она очутилась возле сына, поднялась на ноги, раскрыла ему руку и положила мышь. Мелкий зверёк оказался неробкого десятка, он тут же выскочил и бросился наутёк.       — Я тебе повкуснее еды принёс, — засмеялся Уилл. — Твой любимый сыр, фрукты, пирожки — всё что ты обожаешь.       Цубасара обожала Уилла. Она отдала еду в руки Алекса и затрепала сына в объятиях. Цубасара рычала, посмеивалась и повизгивала, при каждой встречи с ним пустоглазка радовалась словно дитя. Уилла даже не отмахивался от поцелуев и облизывания, знал, что бесполезно.       — Какая ты беспокойная! — он поворчал. «Но такой ты мне больше нравишься». Пустоглазка Цубасара вела себя как обычный непослушный зверь, и усмирить этого зверя было проще, чем огненную женщину, которая была себе на уме. А её примитивное радостное настроение было понятливее странной тоски и скорби, навечно застывшей на человеческом лице.       Позавчерашний день Уилл провёл с матерью от первой до последней луны. Тридцать первого герматены Цубасара обратилась женщиной. Сама, без помощи чуждой силы, ведомая тысячилетним проклятием. Уилл в нежных оттенках представлял, как они уединятся с мамой под высоким дубом и будут болтать весь день, не переставая. Вспомнят Аимея, помянут Эмона и Стэшу, посмеются над причудами Нулефер и Аахена. Коли Цубасара пообещает ему удерживать огненный пыл, он даст ей чужое одеяние и зелье с чужим лицом и покажет чернокаменную Конорию. Он почувствует возле себя маму. Но Цубасара, едва обняв и поцеловал сына, попросилась в Санпаву. Она ходила по выженной земле, посещала места сражений, взяв у мага воздуха защитную маску, и молилась за души мёртвых и живых. Насилу Уилл уговорил Цубасару вернуться на ферму, рассказывая смешные шутки и истории, сумел развеселить её. Через час Цубасара знакомилась с зенрутской кухней, смотрела сказ на стекле и играла с Уиллом в воланчик, не забывая по-матерински ласково ворчать, что Уилл легко одевается. Хоть и лето завтра, а вдруг простынет, бегая в одной рубашке. Уилл уже размечтался, что Цубасара распрощается с человеческим обликом в густой траве, любуясь яркими звёздами, а он в это время будет обнимать давно потерянную маму. Но когда наступил поздний вечер, Цубасара попросила отвезти её к высокой часовне, с высоты которой хорошо был виден дворец Солнца. Она смотрела на далёкие крыши дворца, трепетно обнимала чёрную колонну и вздыхала. «Эмбер, королева Эмбер», — разносился ветром тихий шёпот.       — Я уже читать научился, — похвастался Алекс.       — Ну-ка покажи! Порадуй меня своими успехами!       Алекс побежал за книжкой, Уилл обнял Цубасару. Она уже отошла от бурной радости, сердцем почувствовала, что её сын хочет покоя, и присела на мягкую траву. Уилл уселся с ней, сорвал душистый цветок тимьяна, принюхался. Сейчас он стал замечать, что даже трава стала пахнуть приятнее, чем раньше. Цубасара лизнула его нос.       — Не уймёшься! — и Уилл поцеловал Цубасару в голову.       Пустые страшные глазницы внимательно смотрели на него. Многие говорили, что рука так и тянется в глазницы пустоглазов, но Уилл не чувствовал этого влечения. Ему хотелось только обнимать свою маму, дышать воздухом и рассказывать ей обо всём, что происходило. Цубасара урчала под мерный голос Уилла. А он говорил про возвращение абадон, про Фредера, закончившего академию Гумарда, про Нулефер, которая разговаривала с ним из Абадонии, про свою службу и планы.       — Вот, слушай! — Алекс вернулся с книгой.       «Сборник сказок», — прочитал на корешке Уилл. Одна такая «сказка» от Юрсана Хакена изменила ход истории… Алекс зачитывался, голос его звучал уверенно, слог был хорошим. Цубасара тыкала головой в книгу, будто сама хотела понять, что такое буквы.       — Как у меня получается? — спросил Алекс.       — Очень прекрасно! Быстро всё схватываешь, далеко пойдёшь!       — Я хочу пойти в офицеры. Быть таким же храбрым как ты.       Уилл взлохматил волосы мальчику.       — Храбрым может быть любой человек, не обязательно офицер. Но если ты не передумаешь, когда подрастёшь, ты тоже поступишь в академию Гумарда и наденешь офицерские погоны.       Мимо пролетела птица, Цубасара подскочила и тут же прониклась азартом. Птица уселась на дерево, Цубасара сначала засомневалась, можно ли бросить Уилла, но желание поиграть перебороло заботу. «Вот же егоза», — Уилл с восторгом улыбался, наблюдая за безмятежной мамой. Кто бы мог представить, что эта взбалмошная пустоглазка заживо сожгла человека, а после с помощью дочери Нулефер забрала магию у Онисея и положила конец Санпавской войне.       — Уилл, король Фредер отменит рабство? — спросил Алекс.       — Конечно, — ответил Уилл. — Я не сомневаюсь в нашем короле.       — Почему сейчас он не может отменить?       — Это сложный процесс, — принялся объяснять Уилл. — Освобождённых рабов нужно обеспечить домом, работой, научить их зарабатывать деньги и содержать себя и свои семьи. Рабы не знают, как жить самостоятельно, это большая проблема. За день не отпустишь их на свободу. В стране ещё миллионы людей из Санпавы остались без дома, и о них нужно позаботиться. Людей всегда ждут трудности, к этому нужно привыкать. Но ты не отчаивайся, король Фредер отменит рабство.       — Ты веришь королю?       — Я знаю короля.       В глазах Алекса засверкали искорки надежды, и тут же мальчик погрустил.       — Я не хочу, чтобы людей били и пробуждали ошейник. Я вот нашёл камень месяц назад на нашей ферме. Им причиняют боль.       Алекс вытащил из кармана штанов чёрный блестящий винамиатис, он висел на золотой изящной цепочке. Уилл смутился. На ферме трудились только свободные рабочие. Ещё покойный Конел Наторийский завещал, чтобы на их ферме никогда не использовался рабских труд, управляющие Жамперы тоже с отвращением относились к рабству. Освобождённые невольники слышали про доброту Жамперов, хорошую плату и шли к ним на ферму в поисках работы. Уилл ни в детстве, когда отдыхал на ферме с близнецами, ни сейчас не видел, чтобы у рабочих при себе имелся чёрный винамиатис.       — Когда-когда ты нашёл камень? — обеспокоенно спросил Уилл.       — Месяц назад.       — А где?       — В кустах возле ограды, как выходишь с фермы.       Уилл попытался выдохнуть. Винамиатис мог обронить кто-нибудь из гостей Жамперов. Что только люди не теряют… Взгляд Уилла уцепился за золотую цепочку. Красивая, с тонким рисунком, он поднёс цепочку поближе к глазам. Кажется, в ей даже белое золото содержится. Забытое неприятное предчувствие вновь свело тело.       — Можешь назвать конкретный день, когда ты её нашёл?       Алекс ответил сразу.       — Тогда, когда король Фредер приезжал к нам на ферму с телохранителем, без тебя. Вечером перед сном я играл и увидел что-то блестит. Поднял цепочку, а на ней винамиатис.       — К Жамперам приезжали в те дни гости? Помнишь? — задумчиво спросил Уилл.       — Вроде не было… Заезжали двое крестьян, старая вдова из деревни заходила, к ребятам забегали друзья…       Уилл положил себе на вытянутую ладонь золотую цепь. Крестьяне могут, конечно, держать рабов, но дорогих золотых цепей у них нет. Возможно, телохранитель Фредера потерял камень. Все гвардейцы были вооружены чёрными винамиатисами, чтобы мгновенно ликвидировать восставшего невольника. Раб рабом, но однажды такой раб едва не убил королеву Эмбер. Гвардейцы носили винамиатисы на шее, но на чёрной или прозрачной металлической цепи.       — Ты показал винамиатис Жамперам?       Алекс сжался, ожидая упрёка.       — Нет. Я не хочу, чтобы тётя Кэти и дядя Дон вернули его хозяину.       — Отдай мне, я уничтожу винамиатис.       Алекс робко кивнул.       — Чей он?       — Джона Пайна, он любил золото, — сдавленно сказал Уилл.       Уилл поднял винамиатис вверх. Вдруг он ошибается, и это вообще драгоценный камень, похожий на винамиатис? Но бывший раб хорошо различал все грани. Это был чёрный винамиатис, вне всяких сомнений.       Птица вспорхнула с дерева и перелетела через головы Алекса и Уилла. Цубасара, спрыгнув с дерева, побежала за ней. Она замерла перед сыном, державшим в руке камень. Морда исказилась страхом, Цубасара отскочила назад, спряталась за деревом и зарычала.       — Цуба чего-то испугалась? — встревожился Алекс.       — Я поцарапал камень, пустоглазы не любят скрежет…       «Она знает, что такое чёрный винамиатис»       — Алекс, побегай с друзьями.       Мальчик начал спорить, но Уилл сказал, что хочет побыть с Цубасарой наедине и успокоить её. Когда Алекс убежал, Уилл поманил пустоглазку и пошёл к ограде. Цепочка сверкала над лучами яркого солнца. Она была сделана явно не для ношения под одеждами, а для показа своей власти поверх нарядов. Огастус, Нормут Казоквар, приближенные к герцогу рабовладельцы любили выпячивать для всех чёрный винамиатис. Огастус даже заказывал под рабский камень цепочки с узором.       Уилл остановился возле высокой ограды. Плющ обвивал калитку, росли травы и различные цветы. Уилл ходил вдоль ограды и думал, думал. Разные мысли лезли в голову, он их все выталкивал. Были бы офицеры Фредера живы, он бы спросил их, кто потерял винамиатис и сразу бы решил загадку. Но офицеров он убил. Цубасара заскулила, она подёргала цепочку, как бы говоря: «Выброси гадость».       — Найдём Дона Жампера? — печально улыбнулся Уилл. — Он прольёт свет.       В конце концов, полгода назад к Жамперам за мёдом пожаловали Нормут и Фалита. Чёрный винамиатис мог лежал в траве с тех времён, или принадлежать другому гостю.       — Уиллард, дорогой, вы уже уезжаете?!       Дон Жампер как раз шёл навстречу. Бородатый сорокалетний мужчина, высокий, мускулистый, он нёс в тяжёлую бочку, руки покрылись мозолями, возле узких добрых глаз прорезались морщины.       — Что ж вы так скоро уезжаете, Уиллард? — Жампер поставил бочку и погладил подбежавшую к нему Цубасару.       — Я не уезжаю, прогуливаюсь по окрестностям, — Уилл пожал его протяную руку.       Цубасара вертелась возле фермера, рычала, рассказывая о чём-то своём. Может быть, рассказывала про свою охоту на мышь, может быть, жаловалась на неприятную находку. Что и с Уиллом, Цубасара вставала на две лапы и прыгала на Жампера. Фермеры были для неё «членами стаи».       — Не хлопотно вам с ней? — спросил Уилл.       — Ничуть! — фермер протянул пустоглазке морковь, она сию секунду сгрызла её.       — Пустоглазы с характером.       — Когда я был ребёнком, моему отцу подарили привезённую с южных стран большую обезьяну. Вот с ней было сложно. Разум как у ребёнка, энергия бесконечна, только пакостила и озорничала, каждый день новую проделку устраивала. Цубасара — прелесть по сравнению с обезьяной.       Фермер обнял пустоглазку и поцеловал в лоб.       — Позавчера она была человеком… Уиллард, я не узнал Цубасару, когда увидел в нашем обличии. Вот как так боги насмеялись над абадонами? Разные создания. Хоть и говорят, что характер у человека и пустоглаза не меняется, а всё же разные!       Уилл и фермер присели на стоящие рядом деревянные ящики.       — Вас не тревожит, что Цубасара убила королеву Эмбер?       Жампер глубоко вздохнул:       — Как это забыть… Ты же помнишь, я не смог и слова вымолвить, когда Цубасара благодарила меня за уход. Я видел по стеклу эту страшную картину горящего дворца и падающих с окон людей. Но винить пустоглаза я не могу. Они не люди, пустоглазы — невинные создания. Лучше для Цубасары и для моей семьи, если бы она вернулась на остров к своим соплеменникам, но раз она выбрала жить с тобой — таков выбор матери. Я буду о ней заботится, сколько потребуется.       Уилл вздохнул за Жампером. Его мать осталась в Зенруте, чтобы быть с сыном. Но Уилл не мог взять её с собой во дворец Солнца, там нет места для шумной «обезьяны», которая к тому же убила королеву. Таков её выбор, пусть живёт на ферме. В свободные дни Уилл будет навещать маму и посвящать ей каждое тридцать первое герматены. Этот год она пожелала встретить в Зенруте, захочет навестить Абадонию — Уилл отправится с ней. Впрочем, Цубасара попросила и в следующем году отвезти её не в Абадонию, а в Санпаву.       — Люди вас сильно достают с Цубасарой? — он чувствовал вину перед фермером за мать.       — Спасу нет! Каждый день приезжают посмотреть на пустоглаза. Чтоб вас всех… — ругнулся Жампер. — Вчера один наглец пробовал пролезть через забор, охранники поймали его и выгнали, но я б ещё и оружием пригрозил ему. Нашли, что смотреть… Пусть на Абадонию плывут за пустоглазами! Мне приятель предложил брать деньги с любознаек, а что — прибыльное дело! Я отказался. Живое существо Цубасара… И внимания не любит.       — И под видом любознательного человека может быть мститель за убитую королеву… Спасибо, фанин Жампер. Спасибо вам и вашей семье, — Уилл стиснул его руку. — Обращайтесь всегда за помощью.       — Я пока сам справляюсь, — застенчиво улыбнулся Жампер. — Разве что Алекс и мои сынишки хотят выучится на офицеров, но пока малы они…       — Обучение ваших детей я возьму на себя. За заботу о матери я никогда вас не забуду.       Они оглянулись на Цубасара. Пустоглазка присела на задние лапы, склонила голову и выжидающе смотрела на сына и фермера.       — Король Фредер и принц Тобиан говорили вам, хотят они навестить ферму?       Уилл заметил, с каким сомнением Жампер произнёс «принц Тобиан». «Приятель, многие годы уйдут, чтобы тебя перестали считать за самозванца», — с грустью подумал Уилл.       — Принц Тобиан сегодня покидает Конорию, отправляется в Санпаву. Ему больно стоять возле Цубасары, хоть он и простил её. Король Фредер, возможно, приедет, мы погуляем по ферме, вспомним детство, посидим с вашей семьёй. Я вам сообщу заранее о приезде короля, чтобы Цубасару убрали с его глаз. Ему тяжелее Тобиана видеть её.       Жампер почесал пальцем зубы.       — Я за свою мать сам бы убил… Хотя тут абадона, ещё и спасительница Санпавы, как убьёшь… Да, Уиллард, сообщи заранее, Цубасара ведь тоже недолюбливает Фредера. Ещё, когда он приезжал до своей коронации, чтоб удостовериться, что Цубасара под надёжной охраной, она и тогда фырчала в своëм сарае день, чувствуя, что Фредер на ферме.       «Цубасара с рёвом пришла защитить Фреда, избиваемого Тобом».       — А ещё раньше, когда Его Величество приехал на ферму, чтобы заниматься учёбой, — продолжал Жампер, — он уединился с Цубасарой, тоже мучился любопытством, как ведёт себя пустоглазом, чем отличается от других зверей…       — Не расслышал, Фредер был наедине с Цубасарой? — сердце гулко забилось.       — Да. Он занимался учëбой в её сарае. Цубасара, как король уехал, так и пропала потом. Вернулась ночью, вылезла с каких-то кустов за оградой, злая, фырчащая, кусалась, если к ней не подходили. Невзлюбила Фредера!       «Ты же делал вид, что усердно занимаешься, для отвода глаз Джона Пайна».       — Фанин, где был телохранитель Его Величества?       — Осматривал территорию. Король… принц ещё… велел его не беспокоить, не отвлекать от занятий.       — Капитан Пайн оставил его одного?       — На ферму поставили магические блокирующие замки, так приказал принц.       Уилл провёл рукой по жёсткой шерсти Цубасары.       — Вот как… Фредер плохо относится к своей безопасности. Могли напасть скрывающиеся на ферме враги… Или Цубасара укусить до крови. Надо с ним обсудить эти моменты.       Уилл погостил на ферме ещё три часа. Играл с Цубасарой, на деревянных палках фехтовал с мальчишками, обедал с Жамперами, разговаривал с офицерами об охране фермы. Жамперы расстроились, узнав, что Уилл уезжает. Фермеры думали, он приехал на весь день. Вчера Уилл так и планировал — провести чудесный день наступившего лета с мамой. Но сейчас у него появились другие заботы.       Обратно он летел на предельной скорости, сократил путь, порезался через деревья и сорняки, в них же и запутался. Притянув воду, вырвал безжалостно сорняки с корнем и пустился дальше. Хорошо, дорога была дремучая, безлюдная, а вот неосторожного оленя он едва не сбил. Через некоторое время Уилл выехал в поле, на котором трудились люди. Крестьяне, рабы, все вперемешку обрабатывали землю, среди них несколько человек сплочённой кучкой стояли особняком, на лицах застыла безнадёжная печаль, руки были в шрамах и ожогами. Этими больными руками люди держали лопаты и копали землю. «Санпавчане», — понял Уилл. Фредер обещал, что Зенрут позаботится о всех пострадавших, о всех обездоленных, о всех несвободных.       Во дворец Солнца он прошёл как всегда свободно, без лишних проверок и оповещений: Уилл жил во дворце и состоял в свите короля. К самому Фредеру он имел семейный доступ и беспрепятственно проходил в королевские комнаты, нужно лишь было через камердинера предупредить Его Величество о своём приходе.       Фредер не захотел встречать друга в рабочем кабинете, сказал слуге, чтобы Уиллард прошёл в его комнату.       Король, повёрнутый спиной к гостю, сгорбился, сидел на высоком кресле, уперев локти о согнутые колени, и задумчиво смотрел на ярко горящие угли в камине. На плечах, поверх мундира, небрежно висела уличная чёрная накидка из бархата. Уилл увидел в зеркале его лицо: убитое и опустошённое, тяжёлый взгляд наблюдал за трещащим огнём. Фредер держал в руке погашенную папиросу, на полу стоял стакан с остатками вина, лежала брошенная двууголка с пером.       — Что случилось? — спросил Уилл.       — Она мне отказала, — протянул Фредер, в голосе чувствовалась пустота. — Кэтлин Джоанская мне отказала.       Он повернулся к Уиллу, мертвецки бледный. «Как после покушение Огастуса».       — Вчера я был у Джоанских, рассказал о своих намерениях жениться на Кэтлин. Симон и родители положительно отнеслись к нашей помолвке, благословили меня. А сегодня я сделал предложение руки и сердца Кэтлин. Она отказала.       Уилл с сочувствием кивнул:       — Объяснила почему?       — Да. Кэтлин сказала, что любит меня, но не может быть королевой. Она не хочет жить в постоянном напряжении. Замужество с королём возложит на неё большие обязанности, с которыми она не справится. До войны абадон она не задумывалась всерьёз, что такое быть женой короля. Представляла, что будет принимать гостей, помогать мне советами и растить детей. После войны, после смерти моей матери, после убийства Огастуса она поняла, что корона приносит боль. Кэтлин не хочет купаться в интригах и обмане, терять друзей, жить в окружении стражи. Она не хочет, чтобы её первенец страдал, унаследовав тяжёлую судьбу короля. Кэтлин не знает сейчас, каким именем называть моего брата. «А что будет потом, с нашими детьми?» — спросила она меня.       Фредер дёрнулся, руки задрожали, в глазах вспыхнула боль. Он вскричал, срывая голос:       — Знаешь, что ещё она мне сказала?! Призрак мучительно погибшей Эмбер всегда будет преследовать её в этом дворце! — И тихо прошептал: — Кэтлин видела горящий дворец. Той ночью она с семьёй поздно возвращалась домой в карете и оказалась на площади Славы, когда воспылал дворец.       Фредер поднял бокал с вином, но осушить его не хватало сил.       — Кэтлин убила меня, сказав «нет». Я не знаю, как теперь дальше жить. Не знаю, Уилл…       Уилл с состраданием смотрел на сломленного Фредера. Надо что-то сказать, утешить его.       — Сильному королю нужна сильная королева. Кэтлин не справилась бы. Ты найдёшь достойную тебя партию.       — Призрак мучительно погибшей Эмбер всегда будет преследовать… — со вздохом повторил Фредер.       Взгляд Уилла яростно устремился на короля.       — Фредер, я пришёл поговорить.       — О чем?       Уилл положил чёрный винамиатис с золотой цепочкой на подлокотник кресла.       — О наших матерях.

***

      Было шесть часов вечера, когда Тобиан и Джексон вступили на Санпавскую землю. Раздался хлопок, появились Урсула, Люси, Майк, Живчик и Анли Пикман. За последний месяц Тобиан так привык перемещаться между провинциями, что хлопки проходящих отдавались в ушах спокойной музыкой. А сколько ещё путешествий предстоит совершить!       В небе стояло холодное солнце, плыли чёрные облака, которые стали обыденностью. Вдыхая тяжёлый пыльный воздух, Тобиан улыбался и боялся осознавать: он в Санпаве. Он в Хаше. Он дома. И это не быстрый прыжок с проходящим из одного города в другой, когда после дневных тяжких восстановительных работ какого-нибудь городка вечером его будет ждать чужая и далёкая духом Конория. Это возвращение.       Тобиан прижимал к груди свою семью — Люси и Майка. Джексон положил ладонь на белую голову Живчика. Возле стен мэрии их встречала бурная, кричащая, рукоплещущая толпа.       — Марион! Марион! Марион! — восторженно гремели санпавчане.       — Принц Тобиан! Принц Тобиан! — шумели мужчины и женщины.       — Бонтин Бесфамильный! — выкрикивали голоса не верующих в правду.       Люди шли со всех сторон, заполняя небольшую площадь перед мэрией. Многие хашиане, бежавшие из города в ночь нападения абадон, вернулись в родное место. На крышах домов тоже собирались толпы, столбы шатались под тяжестью детей, забравшихся на них, балконы дрожали.       — Марион! Тобиан! Марион! Тобиан!       Джексон Марион, любимец толпы и народный вождь, вернулся из столицы признанным отцом Санпавы, с ним был его правая рука — принц Тобиан — незаменимый помощник, спаситель санпавчан, гарант, что Санпава свободна от мучительной тирании Конории, пока на троне сидит его брат.       Люси, непривыкшая к такому вниманию, зябко жалась к Тобиану. Майк с восхищением свистел, Живчик довольно рычал, Урсула бдящим взором охраняла своих друзей, Пикман разглаживал складки плаща, на груди которого был вышит бело-красный флаг с чёрным львом. Он принял подданство Зенрута и освободился от цепей Тенкуни.       Тобиан устремил взгляд к небесам. Чёрные как тьма облака, пыль, зависшая тенью над Санпавой, ещё долго они будут пожинать последствия абадон. Долго… Он родился в суровый век, но жизнь закалила к трудностям.       Шумная толпа заголосила ещё пуще прежнего:       — Марион! Марион! Тобиан! Бонтин!       И Тобиан с радостным смущением оглядел площадь. Пёстрые домики стали будто бы ярче. Санпава сияла красно-синими, жёлто-зелёными красками, пурпурные и оранжевые стены искрились, не взирая на тучи, скрывшие солнце. Люди той же разной толпой шумели и кричали приветствия. Толстосумы в дорогих плащах и потёртые жизнью подёнщики протягивали руки, встречая Джексона Мариона. Обнимались и кричали «ура» беспечные горожане и рабы с сухими уставшими лицами. Нищие беженцы, одетые в шинели и платья не по размеру, брали на плечи незнакомых девочек и мальчишек и орали:       — Глядите! Глядите на него! Это Джексон Марион!       Санпавчане забыли, что значит бедность и богатство, власть и неволя, дом и странствия, старость и юность. Они приветствовали своего отца, который защищал их во время военных бедствий и во время насилия и облав зорких соколов будучи самим в опале, отца, который первым пришёл на помощь городам и деревням, стоящим на пути абадон. Который жил для Санпавы и губернатором, и разыскиваемым беглецом, и вновь признанным вождём.       — Джексон, поздоровайся со своим народом, — Тобиан дружески ударил его по спине.       Его распирала гордость за Джексона. Однажды их столь разные, даже чуждые жизни пересеклись, соединились одной длинной дорогой, а сердца скрепили неразрывные узы. «Моя жизнь — твоя», — в благодарность клялся Марион. «Нет, я отдал свою жизнь тебе», — привычно упрямился Тобиан. Несмотря на спор, оба знали, что их судьба принадлежит Санпаве.       Джексон протиснулся к маленькому помосту, распахнул руки и заорал так яростно и громко, что его могучий крик мгновенно закрыл рты самым громким горлопанам.       — Возлюбленные санпавчане! Братья мои, милые сёстры! Все, кто выжил под разрушительной атакой врага, все, кто смотрит на нас из садов Создателей! Санпава выстояла! Санпава оказалась крепче дьявольских сил, наш дух, стойкость, наши священные узы побороли небеса! Санпава будет жить! Санпава преодолеет грядущие ненастья! — Джексон тряс руками, забыв про трость и спину, горло разбухало от мощи его голоса. — Вытрите слёзы, мои возлюбленные друзья, сожмите кулаки! Тяжелейшие испытания предстоят нам с вами! Санпава будет блистать, но только нашим трудом и кровью! Наша боль даст надежду нашим детям, будущее нашим внукам! Реки и горы, небеса и пропасти восстали против нас! Нам предстоит жить в новом мире и в новой Санпаве, где каждый глоток воздуха ядовит, а жизнь сохранилась лишь в нескольких городах! Забудьте про слёзы и скорбь, убейте жалость к себе! Мы будем бороться за Санпаву! Впереди нас ждёт только нелёгкая и кровавая борьба! Наш враг — нищета, голод, бродяжничество, сиротство и вдовство, рабство, ядовитые земли, непреступные горы, лишённые жизни реки и поля! Санпавчане, станьте единой душой! Выстойте! Выстойте! Мужайтесь, друзья мои! Я, Джексон Марион, ваш губернатор, ваш отец и глава, отдаю жизнь нашему общему создателю — Санпаве!       Толпа взорвалась ликующим криком.       — Джексон! Джексон! Мы с тобой, Джексон! Мы справимся! Санпава жива, Джексон!       — Тобиан, — сказал Джексон приветливым голосом и повернул к нему голову.       Теперь его черёд сказать слово и представить себя народу в своём настоящем облике, с настоящим именем на устах.       Тобиан не был мастером громких речей. Всё важное за него уже прокричал Джексон, наполнив людей, которые недавно потеряли всё — и семью, и дом, и здоровье, и веру — надеждой. Вступив на помост к другу, Тобиан лишь воскликнул:       — Санпава была и остаётся вашим домом! Никто не отнимет её больше у вас! Санпавчане, ваш дух и ваша воля всегда поражали воображение! Помните — Санпава не сдаётся! Санпава побеждает! А когда вас одолеет отчаяние, взгляните на небеса, представьте павших, услышьте их наставления, вспомните свои храбрые подвиги и идите! Санпавчане, вы стали мне братьями и сёстрами, можете не верить моему лицу и моему имени, называть хоть Бонтином, хоть Тобианом, но верьте моим шагам. С этого мгновения Санпава и мой дом. Я буду служить ей и каждому из вас! А если предам вас — раздавите как вошь! Санпавчане, станьте сильнее! Наша битва не закончилась! Дом разбит, и каждый должен взять в руки по кирпичу, чтобы построить новый!       — Принц Тобиан! Принц Тобиан! — надрывисто кричала толпа.       — Бонтин! Это Бонтин! — перебивали другие голоса.       Джексон дёрнул Тобиана за рубашку и оголил ему живот.       — Тобиан Афовийский! Запомните имя человека, спасшего меня! Это Тобиан Афовийский!       — Тобиан Афовийский! — закричала толпа.       Всё глуше и глуше звучало «Бонтин Бесфамильный».       В Хаш прибывали вагоны с продовольствием, одеждой и лекарствами. Джексон не терял времени даром, доверив Живчика Лофтинскому, он поехал встречать поезда, за ним последовали Урсула и Пикман. Тобиан провожал глазами друга и вдруг заметил, что трость, как и собачий поводок, остались в руках барона. Губернатор шёл уверенно и прямо, без малейших признаков хромоты и жуткой боли в спине. Санпава, убившая отравленным воздухом и землёй многих своих жителей, Джексона Мариона исцелила.       Тобиан спустился к Люси, поцеловал её в губы, взлохматил Майку волосы.       — Домой?       — Домой, — Люси растянула рот в искристой улыбке.       — Я хочу увидеть друзей Джима и Пепу! — закричал Майк, вспоминая ребят, с который проводил беззаботные дни в Хаше, пока государство не забрало у него родителей.       — Ты увидишь их, — Люси поправила ему воротничок рубашки. — И у тебя появится ещё много новых друзей.       Толпа не думала расходится, всё ещё выкрикивая радостные речи. Ребятишки, укутанные в серые и большие куртки, тянули отцов и матерей за руки, показывая пальцем на Тобиана. А возле столбов, бочек, катушек и мешков с щебнем кучками толпились босоногие дети в грязном рванье и сосали сухари. У Тобиана защемило, когда он увидел, с какой болью Люси смотрит на этих детей, приплётшихся в Хаш не весть с каких уголков Санпавы.       Дом Конела находился в конце улицы. Тобиан, Люси и Майк отправились пешком. Лиловый двухэтажный особняк богато украшали лепнины, эркеры, балконы, крыша с закруглёнными углами создавала образ распахнутых крыльев, а под этими «крыльями» над окном сидела Андорина. Богиня положила правую руку на щеку и печальным, но добрым материнским взором смотрела на улицу.       — Ого! Какой большой! — Майк вытянул губы трубочкой. — Это наш дом?       Тобиан и Люси переглянулись. Да, дом большой для двоих взрослых и ребёнка, а в Хаше так не хватает больниц, и приютов для детей, приютов для взрослых.       — Это дом моего отца, — сказал Тобиан. — Люси, — он крепко сжал руку невесты, — мой отец не обидится, если родовой особняк приютит не его сына, а…       — Твой отец воспитал достойного человека, — Люси медленно коснулась подбородка Тобиана, подняла его голову и пронзительно посмотрела в глаза. — Иди. Я знаю, ты хочешь подумать. Иди. Даже возьми самокат. Лети.       Она принялась хозяйничать в доме, наводить порядок в их вещах, которые привезли с поездом, обустраивать Майку комнату. Тобиан, прислонившись к стене, стоял рядом и смотрел на её хлопоты. Румянец горел на щёках Люси, лился смех, вылетали шутки и прибаутки. Не знай Тобиан Люси, он никогда бы не подумал, что эта жизнерадостная девушка пережила рабство, предательство подруги, испытания коварного кронпринца, схватку в темнице. Майк пытался помочь сестре, вытряхивал пыль, носился по комнатам с вещами, которые мог поднять маленькими ручонками. Он несколько раз упал, но не заплакал, а засмеялся и побежал дальше. Майк нашёл столовое серебро и вспомнил про свою мечту стать жонглёром. Только бы не поранился вилками, спохватилась Люси. А Майк хохотал и бросал приборы с ловкостью знаменитого артиста. Голос Люси звучал ручьём, глаза широко распахивались, когда она рассказывала брату легенды Хаша.       «Люси будет хорошей матерью для наших детей», — подумал Тобиан, корча из-за угла рожицы. А пока у них с Люси есть Майк. Они будут воспитывать её младшего брата и ждать, когда Фьюи с Джиной выйдут на свободу. Фредер обещал.       Тобиан вышел во двор, отыскал свой самокат, который приобрёл незадолго до переезда в Хаш, сел, отрывисто прошептал:       — Вверх, вперёд!       И воспарил.       Он летел над высокими крышами соседних особняков, над маленькими яркими домишками, над руинами, оставшимися после недавней атаки военных, над безлюдными закоулками и над шумными улицам. Лишённые крова, сброшенные в нищету санпавчане рекой текли в Хаш, который и так был разрушен, разворочëн в ходе кровопролитного нападения военных на горожан. Люди очередями толпились возле телег с едой и бочками с водой. Как жители пустыни, санпавчане ценили каждую каплю чистой и прозрачной воды. Городской фонтан осушили, он превратился в красивую молчаливую фигуру волка. Воду нужно беречь. В каждом доме звучали десятки голос. Хашиане давали приют обездоленным, отказывая себе в комфорте. Их никто не заставлял, люди сами отрывали от себя кусок для потерявшего всё земляка. В мрачных тёмных районах ставили палатки, люди ютились на земле.       «Это теперь и мой дом», — Тобиан смотрел на многолюдный страждущий Хаш с отцовской нежностью. Город, как и человека, если любишь, то принимаешь со всеми недостатками.       Хаш разрастался. Там, где раньше начиналось унылое безлюдье, заросли трав, ныне стоял палаточный городок беженцев. Магический свет уже угасал на земле, чётче были видны ямы и кратеры, перекроенная и перепаханная равнина. Но, пролетая над полями сражения, Тобиан, как в первый день появления в Санпаве после Рëва, ощущал невероятную силу, пронзающую его тело. Хоть расправляй крылья и пари как птица.       Но вместе крыльев у него был самокат, а магическую мощь придавало собственное имя, которое он так долго искал. Тобиан влетал в песчаную бурю, любовался ниточками строящихся дорог, кружился над спящим хрустальным озером, созданным покаявшимися абадонами. Сквозь толстые серые облака проглядывало летнее солнца.       — Свобода! — кричал он, мчась над обилием полей и равнин, дотрагиваясь до редких деревьев, падая к низменным илистым болотам и вновь взмывая вверх.       Тобиан был убеждён, про его новую жизнь нельзя будет сказать, что она началась с чистого листа. Он лишь продолжает долгий тернистый путь, на который однажды взошёл, восстав против вековых устоев Зенрута.       И он не один. За стенами дома его ждут Люси и маленький Майк, из дворца Солнца улыбаются Фредер и Уиллард. С ним Джексон Марион, вождь, соратник и друг. А также миллионы санпавчан, нуждающихся в доме, миллионы рабов, которых предстоит познакомить со свободой.       «Для чего я создан?» — задавался Тобиан раньше вопросом, чувствуя себя лишним в мире человеком, рождённым по какой-то глупой ошибке или из-за унизительной насмешки богов       Теперь он не задумывался, а просто летел. Южный ветер гнал белые облака, небеса очищались и голубели. Тобиан взмывал к этой манящей синеве, полёт с ним разделяли быстрые ширококрылые птицы. Когда он спускался вниз, то видел в расщелинах, оставленных абадонами, тонкие зелёные ростки, выкарабкивающиеся из чёрного песка.       Санпава возродится и будет ещё краше. Она покроется ковром луговых трав, окрасит реки в голубой цвет, густой лес взрастёт на равнинах. Вон как восхитительно зеленеют осока и тростник на болоте! Тобиан верил в Санпаву, верил в кропотливый труд и широкую душу каждого жителя этой сплочённой земли. Своё сердце он тоже поднесёт ей. Ибо Санпава — место, в котором он обрёл свой путь.       Дом не там, где родился. А там, где вдыхаешь свободу, где чувствуешь себя живым.