Пантера и лис

«Подлая собака! Ты позор всей нашей Династии! Ты ничтожество, ты трус, Селим! Пусть, пусть этот трон достанется тебе – в памяти людей ты все равно останешься жалким пьяницей и предателем, погубившим свою кровь! Ты будешь самым слабым правителем, тебя будут презирать! Будь ты проклят! Я ненавижу тебя!» Селим болезненно поморщился и потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения, но предсмертный крик Баязида по-прежнему звучал в его ушах, разрывая его душу на части. Прошло уже немало времени, но он до сих пор не мог смириться с тем, что его руки обагрены кровью младшего брата и племянников, не мог простить себе этот страшный грех. Повелитель неспроста отправил его именно в Кютахью – тот самый санджак, которым управлял Баязид. Он хотел таким образом наказать Селима, заставить его раскаяться в совершенном. И султан Сулейман действительно добился своего – его единственный выживший в борьбе за трон наследник мучительно умирал каждый день, преследуемый кошмарными воспоминаниями. - Селим! – дверь распахнулась, и на пороге показался пухлощекий мальчуган лет шести с вьющимися каштановыми волосами. – Идем же скорее! Скоро наш брат Мустафа будет прощаться с нами! Он же в санджак уезжает, в Манису! Пойдем, матушка зовет! – маленький Баязид нетерпеливо подпрыгивал на месте от волнения, хлопая густыми ресницами. - Баязид, - прошептал дрожащим голосом Селим, медленно поднимаясь с дивана, его ноги подкашивались. – Брат, братец мой... Ты вернулся! Ты родился заново! Обещаю, я не причиню тебе больше вреда! - он присел на колени, пытаясь обнять ребенка, но с ужасом обнаружил, что его руки обхватили лишь пустой воздух. Селим стоял на коленях посреди покоев, неуклюже покачиваясь из стороны в сторону и глядя в пространство пустыми, отрешенными глазами. По его щекам медленно скатывались слезинки, пропадая в отросшей бороде. Селим стиснул зубы, борясь с горестным воем, рвущимся из его груди. От охватившей его боли он не мог даже дышать. Шехзаде не знал, сколько времени он так простоял на коленях, глядя прямо перед собой и беззвучно плача от горя и ненависти к самому себе. Минуту, десять минут, полчаса, час, целую вечность… Разве это имело значение? Вздохнув, он осторожно встал – затекшие от неудобной позы ноги плохо его слушались – и обессиленно опустился обратно на диван. Селим взял стоящий на столике бокал с вином и принялся жадно, словно умирающий от жажды в пустыне путник, пить, то и дело поперхиваясь и кашляя. Тяжело дыша, он отбросил бокал и откинулся на спинку дивана, надеясь уснуть и не проснуться. - Селим, - мягко окликнул его знакомый голос. – О Аллах, ты снова выпил! Ну сколько можно губить себя?! - Нур… Нурбану? – сдавленно выговорил шехзаде. – Прошу тебя, уходи. Дай мне побыть одному. - Селим, пойми, ты вынужден был это сделать. Я прекрасно понимаю твою боль. Вы с шехзаде Баязидом, несмотря на все ваши ссоры, провели вместе детство. Вы родные братья. Но если бы ты не сделал это первым, то пострадал бы ты сам. И наш Мурад. Не губи себя, умоляю. Ты нужен нам всем – и мне, и Мураду, и нашим доченькам. - Неужели ты не понимаешь? – прохрипел Селим, глядя на нее с яростью. – Я братоубийца, Нурбану! Ничем нельзя оправдать такой грех! Нет мне прощения. Я управляю санджаком, которым управлял прежде Баязид, по приказу Повелителя. Он наказал меня так за этот грех. Призраки Баязида и его детей преследуют меня. Михримах отвернулась от меня, она меня ненавидит. Я предатель и братоубийца, - глаза шехзаде вновь наполнились слезами. Нурбану тяжело вздохнула, с сочувствием глядя на него. Ей не приходилось убивать своих кровных родственников, чтобы они не убили ее в случае борьбы за власть, однако и ей приходилось угрызаться совестью за подлые поступки. Ей никогда не забыть Дефне, которая предпочла напоить сына Мехмеда ядом и отравиться вместе с ним самой, чтобы не отдавать его Нурбану и пришедшим с ней палачам. Венецианка робко протянула руку и провела пальцами по густой рыжей шевелюре Селима, приглаживая взлохмаченные пряди. - Селим, бедный мой Селим, какой груз тебе пришлось взвалить на свои плечи! Прошу тебя, умоляю, не пей, не губи свое здоровье, не трави свою и так измученную раскаянием душу. Прошу тебя! – она подошла чуть ближе и обняла его, склонив его голову себе на грудь. – Не забывай о наших детях, не подавай дурной пример Мураду, не забывай, что нам ещё предстоит выдать замуж Шах, Эсмахан и Гевхерхан. Не забывай, что ты будешь управлять всей империей, а для этого нужны силы. Селим, мой дорогой, любимый, драгоценный шехзаде, не отталкивай, не прогоняй меня, - Нурбану наклонилась и поцеловала его в макушку. – Позволь мне облегчить твои мучения, разделить с тобой твою боль. Селим в ответ лишь крепче прижал любимую к себе, устраивая голову поудобнее на ее груди. Биение сердца Нурбану, отдающееся эхом в его ушах, дарило ему умиротворение и покой. Шехзаде прекрасно понимал, что она точно так же виновата в том, что произошло, и точно так же испытывает угрызения совести и чувство вины. И он не будет отталкивать ту, ради счастья которой был готов на все. Только ее присутствие могло на время смягчить острую душевную боль.