Просто останься

Темно и холодно, и кажется, будто кровь струится по лицу, схватываясь на коже неким подобием предсмертной маски, силиконовым слепком лица, которое никогда уже не будет прежним. Пот стекает по волосам и, смешиваясь с кровью, попадает в глаза, в рот, забивается в ноздри. И Карл не думает, нет, даже не пытается понять, почему оба глаза видят сейчас, как и прежде, и почему перед ним стоит тот, кто всего пару часов (или пару недель?) назад упал, пронзенный самурайским мечом на лужайке, кишащей ходячими. Рон. Рон Андерсон - неслучившийся друг, потерянный мальчик с потухшим ореховым взором и припухшими искусанными губами, каждый раз сжимавшимися в тонкую и прямую, как стрела, линию, когда он сердился. - Послушай, Карл, я... Это какое-то сраное дежавю, зло думает Карл Граймс, а по венам тяжелой отравляющей организм ртутью растекается обида, приправленная жалостью. Рука будто сама по себе поднимает пистолет, а палец взводит курок, и тихий щелчок в этой тишине, нарушаемой лишь хриплым дыханием, - как взрыв бензовоза на пустынной проселочной дороге где-то в Небраске. - Ты знаешь, что ты натворил? Что ты наделал, дурак, что ты наделал... Слезы бегут по щекам, прочерчивая светлые дорожки на коже, измазанной пылью и сажей. Но рука не дрожит, и Карл точно знает, что спустит курок, если мальчишка хотя бы попытается дернуться в сторону. Кожа бледная до синевы и такие холодные губы. Карл чувствует откуда-то этот могильный холод, и кончики пальцев покалывает, как от мороза. - Мой брат мертв. Моя мама мертва. Я тоже мертв, Карл. Мне... мне так жаль. "У тебя не может быть оправданий!", - так хочет выкрикнуть Карл в это покрытое испариной лицо. "Слушай, старик, ты слетел с катушек, да и кто выдержал бы, когда на его глазах ходячие жрут всю семью... Но, сука, Рон... у тебя был еще я! Мы могли выбраться вместе!!!" - Давай же, стреляй. Ты же этого хочешь, ведь так? Сделать то, что должен был сделать тогда. Я не хотел тебя ранить, Карл Граймс. Не тебя. Никогда. И последние слова, заглушенные тихим рыданием, как еще один выстрел в голову. На этот раз в упор, разнося к херам черепушку, выплескивая наружу мозги. Палец соскальзывает с курка, и оружие с громким стуком падает на пол. Слезы бегут и бегут по щекам, как потеки дождя по оконному стеклу поздней осенью. Картинка перед глазами плывет и двоится, а Карл даже руку не может поднять, чтобы вытереть их, скрыть эту постыдную слабость. - Я бы вывел тебя, понимаешь? Я только хотел... "...чтобы ты был рядом" - Я знаю. И еще один взрыв в голове, когда он вспоминает и тепло руки, и сплетающиеся пальцы. А еще взгляд - как обещание, клятва. - Карл, я напортачил... Напортачил, пиздец... Снести полбашки тому, кого хотел назвать другом, получить пять футов холодной стали в грудину, накормить своими останками толпу мертвецов. План на день перевыполнен с избытком. - Если бы мы могли вернуться назад, переиграть... Ты будешь меня ненавидеть? Я почти убил тебя... Опускает глаза, не в силах встретиться взглядом. Снова губы кусает, они скоро превратятся в лохмотья такими темпами. - Я все еще могу умереть. Напоминает так просто и буднично, будто сообщает, что собрался сходить за грибами. Или подстрелить с вышки парочку ходячих, назойливо скребущихся в главные ворота. - Ты не умрешь, Карл. Ты будешь... жить долго. - У него будто в горле что-то застряло (кусок кости, чьи-то зубы) и мешает говорить, а еще Рон продолжает прятать глаза и обхватывает себя руками, пытаясь согреться. - Будешь тискать Энид по углам, как очухаешься. А потом нарожаете с ней спиногрызов... Голос обрывается внезапно и резко - как тропа сразу за поворотом в бездонную пропасть. "И впрямь, такая холодная кожа", - вспыхивает в голове, когда Карл прижимает ладонь к бледной до синевы щеке Андерсона. - Ты почти убил меня, Рон. - Кожа под пальцами гладкая и влажная, как будто мальчишка только что попал под дождь или вылез из реки. А еще его колотит так сильно, что даже зубы клацают. - Ты такой пиздец там устроил, а я все еще хочу, чтобы ты был жив. Чтобы это был ты - тот, кто выжил. - П-почему? Он понимает, наверное, потому что рука (будто он ее только что из сугроба вынул) опускается поверх его пальцев, легонько сжимает. - Потому что ты сломал все, что не успело начаться, кусок идиота! Выдергивает руку, психуя, но пальцы переплетаются, и Рон держит крепко, на этот раз внимательно глядя глаза в глаза. Сейчас там не отражается отчаяние и глухая тоска, затягивающая в пучину безумия. Сейчас там - надежда, быть может, и пара солнечных зайчиков, что прыгают из-за несуществующего окна от лучей фантомного солнца на призрачном небе того, что не может быть иначе, чем предсмертным бредом. - Я бы хотел все исправить. Если бы я только мог. Если бы мы могли... И трогает губами горячую ладонь Карла, что все еще пахнет порохом и подсыхающей кровью. - Вспоминай меня иногда, ладно? - просит мальчишка перед тем, как Граймс открывает единственный глаз, возвращаясь в реальность, и иллюзорный мир исчезает.