Просто останься

- Я иду за Энид, она ушла за стену и могла оказаться в ловушке. Поможешь ты или нет, но я иду за ней, понимаешь? Рон демонстративно отворачивается, а Карл отводит глаза и покусывает губу, а потом поправляет свою дурацкую шляпу и, не дождавшись ответа, просто уходит, расстроенно мотнув головой. "Это твоя подруга, Рон," - настойчиво стучит в голове. - "Твоя девушка, черт тебя подери... Или теперь можно сказать, бывшая девушка?" А перед глазами, как замедленная съемка, снова и снова прокручивается та сцена в мягком свете догорающего заката. Ладошки Энид на лице Карла Граймса, припухшие губы Энид, сливающиеся с его губами, руки Энид, пробирающиеся под рубашку мальчишки. И тихий захлебывающийся стон, эхом прокатывающийся по опустевшей улице Александрии. Маленькая развратная дрянь. И даже сейчас под языком разливается противная горечь, а пальцы скользят по прохладной стали заткнутого за пояс штанов пистолета. Взвести курок и выстрелить в упор, не раздумывая. Прямо сквозь эту идиотскую шляпу. Выстрелить в затылок прямо сквозь эти мягкие волосы, в которые девчонка зарывалась пальцами, будто... будто имела право. Карл выходит за главные ворота, даже не подозревая, что кто-то крадется за ним беззвучной осторожной тенью. Рон Андерсон. Домашний холеный мальчишка, что отправляется спать сразу после заката и попадает в цель только раз из десяти. Рон Андерсон. В его глазах цвета дождливого неба перемешались обида и колючая злость. Ты не должен был целовать ее, Карл Граймс. Ты не должен был. Крадется по лесу, не выпуская из поля зрения мелькающую в зарослях коричневую шляпу. Крадется, умудряясь не наступать на сухие ветки, не ломать кустарник - умудряется не шуметь. И почти что не дышит. Потому что Карл стреляет без промаха. Даже в движении, даже вслепую. Осторожный крадущийся хищник. Зверь, сливающийся с окружающей природой, растворяющийся в ней. Гибкий и грациозный. Красивый. Сука, какой же ты красивый, Карл Граймс. Воздух в лесу пропитался запахом хвои, мокрого железа и смерти. Разлагающиеся тела, не нашедшие упокоения и после смерти, хрипят и завывают, протягивая дрожащие костлявые пальцы вперед. Взмах руки с зажатым в кулаке острым ножом, четкие выверенные движения, и мертвяки падают к его ногам, умирая окончательно. А Рон замирает, любуясь, и хищный блеск в глазах цвета смертоносной стали, он завораживает, зачаровывает, лишает всяческих мыслей, лишает даже ставшей привычной въевшейся в сознание злости. А потом еще один ходячий вываливается из-за дерева, сшибая с ног. Дурацкая широкополая шляпа слетает с головы, а гнилые зубы клацают у самого лица. У него нет шансов, потому что мальчишка устал, потому что нож выскользнул из скользких от чужой крови пальцев, а пистолет слишком уж далеко. Рон не думает, прыгает вбок и вперед, замахиваясь именно так, как учил его Карл на одной из немногих тренировок, что у них были. Когда он учил его выживать и умудрялся не заставлять желать собственной смерти так сильно. Нож вскрывает черепушку ходячего с противным скрежетом, как от жестянки консервов, по которой скребут острые когти. Неловкий пинок по истлевающей туши, и мертвяк заваливается набок, уставившись в холодное небо белесыми провалами глаз. - Спасибо. Ты спас мне жизнь, спасибо, Рон. Карл выглядит удивленным и очень усталым. Схватка со стадом трупов забрала последние силы, которых и не могло быть много - вряд ли он много спал в последние дни. Потому что... Энид... Злость с новой силой сжимает виски, стискивает стальным обручем, что с каждым вдохом становится все уже, теснее. Рон пожимает плечами и сплевывает на землю сгусток крови, что сочится и сочится из закушенной губы. - Я должен извиниться. За Энид... твоя девушка, но она... а я... я не сумел, не смог... Бормочет что-то невразумительное и даже, наверное, сам не понимает до конца, что же пытается сказать. Его лицо - как раскрытая книга, и Рон считывает без труда вину и смущение, раскаяние, ... жалость? - Да пошел ты, - шипит в побледневшее лицо только поднявшегося на ноги мальчишки, и толкает двумя руками. Так сильно, что тот со всей дури впечатывается спиной в одно из деревьев. Вытаскивает оружие, но не целится, а будто взвешивает в ладони. - Думаешь, дело в Энид? Серьезно думаешь, что мне нужна эта девка? Смех - громкий и истеричный, какой-то надрывный, оглашает лес, пугая притаившихся высоко в ветвях птиц, привлекая, быть может, новых ходячих, что в это самое мгновение, сворачивают с протоптанных ими тропинок, направляясь на громкий тревожащий звук. - Тогда почему? Почему ты пошел за мной? Почему... так ненавидишь меня? Тихий шепот останавливает разгорающуюся истерику, и Рон зависает, разглядывая бисеринки пота, поблескивающие над верхней губой, и эти глаза, распахнутые так широко. И ладонь сама по себе (без ведома Рона конечно же) тянется, чтобы прижаться к щеке. Как Энид тогда на крыльце. Как Энид, чьи тонкие пальчики захотелось оттяпать тесаком для разделки мяса. Чтобы не смела трогать, касаться, целовать. Даже смотреть в его сторону не смела. - Рон. Карл не моргает и не отстраняется, лишь быстро облизывает пересохшие губы, и это неосознанное движение - как сигнальный выстрел, как руководство к действию, как последний шанс перед смертью. Сделать все до того, как гнилые зубы мертвеца сомкнутся на твоем горле, и зловонное дыхание - последнее, что почувствуешь перед смертью. Он приближает лицо, и Карл опускает ресницы в то самое мгновение, когда губы прижимаются к губам. Горячие, обкусанные и такие неумелые. Он на вкус как артишоки с оливками, думает Карл, вцепляясь в плечи парнишки. Не то, чтобы он боялся упасть или подгибались колени. Просто так удобнее ответить, наверное, скользнуть языком по все еще сомкнутым губам, словно молчаливо прося их раскрыться. А потом Рон отстраняется, и голубовато-белую кожу затапливает пунцовой волной смущения. Он не отводит глаза, но убирает руку с лица Карла - отдергивается словно вдруг сильно обжегся. - Мы возвращаемся, понимаешь? Уходим домой. Вопреки ожиданиям Карл не спорит, и это кажется странным. Потому что из них двоих лишь Граймс умел всегда настоять на своем. - Хорошо, - голос глухой, будто Карл только-только проснулся и еще не совсем понял, где он и как тут оказался. А потом пальцы касаются губ, что все еще хранят вкус поцелуя. Чуть прижимает подушечками пальцев, словно исследует, проверяет. Рон бормочет что-то неразборчивое, не глядя, пихает Карлу его ужасную шляпу, глядя куда-то в сторону. И выглядит так, будто вот-вот в обморок грохнется. Карл не смеется, не ухмыляется даже. Лишь сжимает ледяные пальцы парнишки, переплетая их со своими. Рон не смотрит, нет, но замечает, что глаза Карла вдруг теплеют. Будто свинцовые тучи расходятся, выпуская из западни яркое и жаркое солнце.