Просто останься

Рон мог стать братом, которого у него никогда не было. Лучшим другом, который не успел появиться. Напарником, партнером для тренировок и видео-игр, в которые так круто было играть в его уютной комнате в лучах теплого летнего солнца, просвечивающего сквозь высокие ветви клена, растущего у самого дома. Так думал Карл, и вдыхал полной грудью давно забытые ароматы свежей выпечки, кондиционера для белья, такого вкусного травяного чая, который готовила Джесси. Запахи дома. Запахи, что остались в далеком детстве, - когда мама была еще жива, а мир в считанные дни не превратился в один из низкопробных ужастиков, которые крутили по кабельному поздними вечерами. — Я рад, что ты очухался, Карл, - рука накрывает руку, держащую джойстик, и Граймс вскидывает удивленный взгляд на Рона, стараясь не думать, почему кожу покалывает там, где ее касаются чужие пальцы. Длинные, почти что изящные. Ему бы на скрипке играть. Или в бейсбол. — Тот затравленный взгляд в твой первый день, помнишь? Теперь ты расслабился. Будто поверил, что все опасности позади. Это странно, наверное, - все это. Крошечный чистенький городок за забором - как утопающий в зелени атолл посреди бескрайнего океана в бушующий шторм, как оазис в раскаленной пустыне. Оазис, что так легко может оказаться миражом. Островок, который смоет первое же цунами или разметает в пыль ураган... Это странно, наверное, что Рон Андерсон - избалованный самоуверенный красавчик, который наверняка был заводилой и первым засранцем в своей школе до того, как грянул апокалипсис, нянчится с ним все эти дни, не язвит, не подзуживает, не вредит. Просто... что? Пытается быть... добрым? Скорее, нормальным. Карл моргает три раза подряд и нахлобучивает на голову любимую шляпу, на которую блондин косится с едва заметной гримасой. Откладывает джойстик, останавливая игру. — Здесь очень легко поверить, что конец мира оказался ночным кошмаром. Легко размякнуть, стать слабым, уязвимым. - Он не должен откровенничать, наверное, но черт, когда он последний раз говорил со сверстником? Вот так легко и свободно. Не опасаясь удара в спину, выстрела в затылок, подножки на краю обрыва. - Я все бы отдал, чтобы это был просто сон. Сон, в котором я убиваю маму, в котором на моих глазах умирают друзья, а восставшие трупы потрошат живых, поедая заживо... Просто сон, в котором гнилые зубы клацают у лица, а ты силишься, но не можешь проснуться, хотя вопишь во все горло... — Эй, тише... успокойся, хорошо? - Карл вздрагивает, когда пальцы Андерсона зачем-то касаются его лица. Он понимает, что плачет, только когда мальчишка стирает влагу со щек. Осторожно и как-то... деликатно что ли... — Извини... Правда. Я что-то раскис. Просто это место, и печенье твоей мамы. Мне нужно идти, отец потеряет, и с Джудит я сегодня не виделся. Это похоже на побег, определенно, он почти бежит сломя голову через всю комнату, несется, как от стада ходячих, тянущих костлявые ободранные руки к его горлу... — Да погоди ты. - Ухватывает сзади за клетчатую рубашку, сжимает воротник, царапая ногтями шею, пуская по позвоночнику волну этого странного озноба, как будто отходит наркоз, и в тело возвращается чувствительность. - Пойдем, я покажу кое-что, совсем недалеко, за стеной. Но лучше выбраться через окно, а то мама усадит нас ужинать... "Я не должен идти", - думает Карл, вслед за Роном перебираясь с подоконника на толстые раскидистые ветви, царапающие окно. А потом они бегут вдоль домов, низко пригибаясь за пушистыми кустами, перебираются через стену, умудряясь не свалиться и не попасться никому на глаза. Удивительное везение. — К-куда мы? - он совсем не запыхался, но странное предчувствие щекочет в горле и тянет под ребрами. Нащупывает за поясом револьвер, и рукоятку ножа, закрепленного на ремне. - Ты даже не вооружен, а если ходячие... — У меня же есть ты, - легкомысленно бросает пацан и бегом припускает куда-то вперед без всякой видимой цели и направления. Как резвящийся спаниель на прогулке, усмехается Карл, вынимая кинжал из ножен. - Давай за мной, тебе понравится, обещаю. Ветер в лицо и мягкие листочки, что щекочут глаза, когда он бежит мимо, пытаясь успеть за глупым домашним мальчишкой, который и секунды не продержится в схватке даже с одним полукалечным мертвецом, попадись такой на пути. А потом Рон пропадает из виду, и сердце в груди сжимается - будто кто-то сдавливает апельсин сильной рукой, выжимая в стакан сладкий сок. Карл несется вперед, чертыхаясь сквозь зубы. Он не слышит ни криков, ни всхлипов, ни возни, но уже представляет Андерсона с распоротым животом и ходячего, вонзающего гнилые обломки зубов в еще живую плоть. Но в следующую секунду деревья расступаются, и он вылетает на зеленую лужайку с мягкой травой и небольшим озерцом, вытянутым узеньким серпом. Рон хохочет, подмигивая, стягивает пропахшую потом запылившуюся одежду и сразу бросается в лазурную воду, взметая в воздух тучу брызг. — Карл, раздевайся, вода - просто прелесть. Спорим, ты целую вечность не купался нормально? Больше чем вечность, думает Карл, пытаясь расстегнуть пуговицы вдруг ставшими такими непослушными пальцами. Как деревяшки, выструганные из обломков вырванного ураганом дерева. Они плавают и смеются, ныряют на глубину, спорят до хрипоты, кто первым достанет пальцами дна, а кто быстрее переплывет на тот берег. Солнце начинает садиться, кожа покрывается пупырышками, как у болотных жаб, а губы синеют - будто они давно утонули и превратились в водяных. Или русалок, на крайний случай. Русалов. Выбираются на берег и синхронно валятся на прогретую солнцем траву, пытаясь согреться под последними лучами угасающего светила. — З-з-з-заплавались до смерти. Пневмонии нам только не хватало, - бормочет Карл, но даже не пытается одеться, хотя дрожит очень сильно, и зубы выбивают барабанную дробь. — Я знаю, что делать, чтобы согреть тебя, - шепчет Рон, нависая над ним. Он заслоняет собой едва греющее уже солнце, но почему-то становится так жарко, будто его огнем опаляет. Светлые волосы парня намокли от купания, и с потемневшей челки вода стекает прямо на Карла, бежит по лицу веселыми ручейками. Андерсон не двигается, смотрит сверху вниз так серьезно, совсем не моргая. Секунду, вторую. А потом Карл приподнимается и ловит губами одну из падающих сверху капель, уже зная, что будет дальше. И совсем не удивляется, когда губы Рона - влажные и холодные, встречаются с его губами, а руки смыкаются на острых лопатках, и будто бьют электричеством, заставляют кровь разогнаться и застучать в висках, оглушая. Кожа горит, словно ее наждаком трут, а Рон продолжает целовать, то посасывая губу, то начиная покусывать. Карл упирается ладонями в его плечи, то ли чтобы оттолкнуть, то ли чтобы притянуть ближе. — Думал, что ты с Энид, - выдыхает прямо в эти ненасытные губы и почти стонет от разочарования, когда парень отстраняется, но тут же оставляет на шее влажный невесомый поцелуй, успокаивая. — Я не с Энид. Я с тобой. Но это не значит, что мы должны торопиться. Тем более, скоро стемнеет. Они одеваются без единого слова, но взгляды скользят, они будто касаются, изучают, впитывают. До мельчайшей детали, каждую черточку. Сердца колотятся о ребра, будто им тесно внутри, они словно пытаются проломить грудную клетку и рвануть на свободу. Но в какой-то момент Карл замирает, вглядываясь прочерченный глубокими тенями лес, и на его лице Рон видит незнакомый доселе взгляд - холодные, настороженные глаза убийцы. Пальцы тянутся к забытому на траве оружию. — Там есть кто-то... или что-то. Я слышу. Наверное, вот так он выглядел там, за стеной - жесткий, напряженный, готовый броситься на врага, кромсать, убивать. — Никого на несколько миль вокруг. Ваши люди проверили это место, расслабься, - и трогает губами синюю жилку, пульсирующую на шее. А сам опускает ресницы, пытаясь не смотреть туда, где только заметил и девичий силуэт, и пряди каштановых волос, и знакомый рюкзак, с которым она почти что не расстается. Запускает руки под уже застегнутую рубашку Карла, поглаживает спину. — Совсем окоченел. На-ка, держи, - и стягивает куртку, набрасывая на худые плечи друга. Джинсовая ткань пахнет так хорошо: Роном, домом, теплом. Наверное, из-за этого Карл не спорит, просовывает руки в рукава. Рон поправляет воротник, и щеки его почему-то алеют от смущения. Он выглядит таким милым, что Карл не может удержать улыбку, от которой даже губы чешутся. — Нам нужно вернуться, пока нас не хватились, а то наш новый шериф мобилизует все население Александрии на поиски. — С отца станется, - хмыкает Карл и, кажется, окончательно расслабляется. * * * Дом встречает гулкой тишиной и забытой на столе запеканкой, которую, наверное, кто-то приволок им на ужин. Рика не видно, и не слышится даже привычный лепет Джудит, к которому Карл так привык. Может быть, спят? Так рано? Отстегивает с пояса кинжал, бросая на стол, и зависает на секунду, вспоминая губы с привкусом соли и руки на его теле. Дыхание снова сбивается, а низ живота наливается тяжестью. Карл думает отправиться в душ или в свою комнату, чтобы помочь себе снять напряжение, которое иначе не даст уснуть до рассвета. Может быть, Рон занимается тем же, с улыбкой думает он, но взгляд снова плывет по опустевшему дому, и нехорошее предчувствие шевелится в груди липким слизнем. Куда все подевались? — Рик ушел патрулировать территорию за стеной, а Джудит у Кэрол, - раздается вдруг за спиной тихий и какой-то механический голос. Обернуться он не успевает, потому что острое лезвие прижимается к шее, чуть надрезая кожу. Совсем немного - так, что струйка крови тоненькой ниточкой стекает на грудь. — Я ждала тебя, Карл Граймс. — Энид? Шах и мат, быть может? Девчонка росла за стеной, как и он. Девчонка умеет драться и убивать. Но она всего лишь девчонка, и вполовину не так быстра и проворна. Он знает, что вытащит пистолет, а она и выдохнуть не успеет. Но... — Что случилось? — Знаешь, он никогда не водил меня к озеру. Говорил, что любит бывать там один, думать о жизни и прочих глупостях. Он никогда не смотрел на меня так, как на тебя все это время. Это как-то... нечестно. Прийти сюда со своими людьми, все изменить, забрать у меня Рона... Энид не плачет, не злится. Она словно инструкцию по сбору кухонного комбайна читает, и нож в ее руке совсем не дрожит. Она пустая изнутри, как высушенная солнцем ракушка на белом, как мертвые кости, пляже у моря. — Энид, мне жаль. Я не хотел, я не знал... — А если бы знал, что б изменилось? Не позволил бы целовать себя? Оттолкнул? Может, ударил или послал? — Нет. Не Рона. Не того, кто нашел его сломанным и разбитым, и помог снова стать целым, собой. Собрал по кусочкам, склеил лопнувшие детали. Не Рона. — Вот видишь. А значит, выхода нет. Мы будем стоять так до утра, пока один не устанет, и тогда. Ты же знаешь, что кто-то из нас останется здесь навсегда. А ты явно потратил так много сил - там, у озера... — Я не хотел, чтобы тебе было больно. — А мне наплевать. Карл не отвечает. Он просто закрывает глаза, представляя, как челка падает Рону на лоб, когда он ложится в постель, как туманная дымка затягивает его взор, когда он касается себя, думая о нем, о Карле... Это не может быть концом. Только не так. Энид дышит почти беззвучно, Карл почти не шевелится. До утра почти целая вечность.