Просто останься

— Слушай, ты можешь быстрее? Или это корыто так и будет ползти со скоростью пятнадцать миль в час? Карл то мнет в руках свою шляпу, то нахлобучивает ее на голову, надвигая на лоб, то беспрестанно крутит в пальцах пистолет, проверяя обойму, то принимается выстукивать нервную дробь по приборной панели, выводя из себя такого невозмутимого обычно Иисуса. — Карл, кончай психовать. Ну да, мы задержались на пару дней дольше, чем рассчитывали, но зато переговоры завершились успешно, и теперь у Александрии не будет недостатка в еде. Радоваться вообще-то должен, исход переговоров - всецело твоя заслуга, а ты за каким-то хреном из штанов выпрыгиваешь. ... О, я понял, соскучился по "братишке"? Он понижает голос к концу своей напыщенной тирады и ржет так мерзко и противно, что хочется выбить все зубы рукояткой револьвера. Но вместо этого мальчишка просто вздыхает и снова стаскивает с головы шляпу, откидывая со лба непослушные волосы. "Отросли, как у девчонки", - нежно шептал ему Рон, зарываясь в мягкие пряди пальцами, а потом целовал, уронив на спину. И выглядел таким счастливым, таким... живым. — Ты же слышал наш разговор перед отъездом, шпион хренов. Я просто боюсь, что он психанет и наделает глупостей. Ладони взмокли, а сердце колотится где-то в горле, когда Карл на один только крошечный миг представляет, как ворота города остаются за спиной Рона Андерсона, как тот бредет по кишащему ходячими лесу совсем один... — Позволь заметить, психуешь сейчас только ты. — Боже, Иисус, просто газу подбавь. И не трепли языком, остальные не в курсе. — "Боже, Иисус", - передразнивает мужчина, довольно скалясь, - звучит почти как тавтология, не находишь? Ладно-ладно, я умолкаю. И не дергайся, ваши отношения - ваши разборки, а я не хочу быть тем, кому Рик прострелит башку, когда узнает, с кем путается его драгоценный сынок. "Они стали почти братьями, так трогательно, Мишонн...". Ты знал, что в древности гонцам с плохими вестями правители отрубали головы? Учитывая, как стремительно мы скатываемся в феодализм, если не еще дальше... Пол Монро, он же - Иисус, продолжает болтать, а Карл отключается, и монотонный голос сливается с шумом мотора и шин, шелестящих по уже порядком разбитой дороге. Пальцы не прекращают выстукивать дробь рядом с опущенным стеклом. Ветер врывается в кабину потоком сладковато-терпкого удушья, и Карл тщетно пытается отогнать прочь настойчиво скребущееся в голову видение: Рон, упавший на спину, отстреливающийся от напирающих со всех сторон мертвяков. Осечка, еще одна... Магазин пуст, и помощи ждать неоткуда... "Сука, Рон, я тебе яйца вырву, если не сидишь на жопе в Александрии, дожидаясь нашего возвращения". — Чувак, ты же там не ревешь? - Иисус обеспокоенно косится на вытирающего глаза пацана (всего лишь от лезущей пыли), а тот лишь огрызается неразборчиво, а потом сдавливает виски, чувствуя, что голова вот-вот и взорвется от пульсирующей боли. * * * Фургон заезжает в плавно распахнувшиеся ворота Александрии, а Карл, не дожидаясь остановки, уже выпрыгивает на ходу, бросая почему-то потупившемуся Аарону молчаливый вопрос. Тот мнется пару секунд, а потом выдыхает неразборчивую фразу, от которой руки покрываются мурашками ужаса, а горло забивает так, что ни вдохнуть - ни выдохнуть: — Карл, прости, мы не видели, когда он ушел. Это было пару дней назад, возможно, больше. Кэрол спохватилась, что слишком уж долго Рон не выходит из дома. Думали, он у Энид, но и девчонка не знает ничего. Он не берет запасного оружия, с собой лишь пистолет за поясом и болтающийся на бедре нож. Успевает проскочить в щель уже закрывающихся ворот, не обращая внимания на крики и протесты Рика, Мишонн и остальных. Да пошли вы все, что бы вы понимали. — Карл, подожди, это опасно... Голос отца растворяется за спиной, как едкий порошок в воде, заглушается громким дыханием и стуком разбивающего ребра сердца. Быстрее-быстрее, вперед. Это опасно, Рик прав. Чертовски опасно для Рона. А еще он снова пытается отогнать одну навязчивую мысль, заливающую сознание вязким клеем: "Что, если уже поздно? Что, если при встрече Рон протянет к тебе обглоданные до костей руки и захрипит, глядя белесым взглядом, наполненным лишь жаждой свежего мяса и крови? Что, если..." Все, прекрати! ... Каждый шорох, как мини-взрыв в голове. Карл пробирается по подлеску, слыша шелест сухой листвы под ногами, хруст каждой, самой мелкой веточки. Ходячих не видно, но это не значит ровным счетом совсем ничего, потому что в этом мире опасность может подстерегать за любым поворотом - даже за тем вон упавшим деревом, перегородившим тропинку. Рон, Ронни, где ты? Милях в двадцати на северо-запад от города все еще сохранилась старая избушка лесника. Рон не дошел бы туда засветло, но больше идти некуда, а это значит - ночевка в лесу, что равносильно самоубийству при его-то боевых способностях. Все равно. Он может быть там, если... если смог дойти невредимым, если не нарвался на бродячее стадо, если додумался прихватить хотя бы нож, если... Господи, Карл Граймс, хватит уже этих "если" да "кабы"! Приглушенная возня и клацанье зубов (еще омерзительней, чем скрежет ногтей по стеклу) раздаются чуть в стороне, и Карл замирает, взводя курок. Их не много - пять или шесть трупов, что тащатся ему наперерез на какой-то отдаленный звук, что никак не удается идентифицировать. Это не выстрелы и не звуки борьбы, это... Как если бы кто-то продирался сквозь густые заросли, не заботясь о том, чтоб соблюсти тишину или хоть какую-то осторожность. Блять, Рон, удавлю собственноручно, дай только до тебя добраться. Он видит его минут через сорок - бледный и запыхавшийся Рон Андерсон пытается взобраться по балкам полуразвалившегося моста, беспрестанно оглядываясь на увязавшуюся "свиту" из почти разложившихся трупов. Наверное, он не замечает Карла, подкрадывающегося с другой стороны и опускающего пистолет - ходячих не так много, а выстрелы привлекут других. Лучше уж старым-добрым ножом. Рукоятка ложится в ладонь, как влитая, и он прыгает на первого из мертвецов, точным ударом пробивая череп. Они наваливаются со всех сторон, но их мало, они тупы и неповоротливы, а потому Карл разделывается с каждым, умудрившись даже не запыхаться. Херня-дело, сказал бы Дэрил, закуривая одну из своих вонючих сигарет. Рон, уже вскарабкавшийся футов на тридцать вверх, вдруг оборачивается и вскрикивает от удивления. В эту же минуту руки его соскальзывают с крошащегося бетона, и он летит вниз, где (слава Богам!) нет никаких арматурин, торчащих веток, железяк и прочего хлама. Лежит на спине, хватая ртом воздух и часто моргая. Шипит от боли сквозь зубы, глядя, как приближается Карл Граймс - потный и лохматый, как чучело, с разводами грязи на лице и такой злостью в единственном глазе, что Рон предпочитает зажмуриться, словно... Словно что? Ожидает удара? Или пули между бровей? — Тебя в детстве головой вниз не роняли?! Рон, сука, какого черта? И где, блять, твой пистолет или нож хотя бы? Только не говори, что свалил из дома вообще без оружия! Карл рядом уже через пару секунд и почему-то не бьет, ощупывает быстро все тело, ища повреждения, как бы невзначай скользит ладонью по холодной щеке, а потом прижимает рывком к себе, и Рон слышит, как оглушительно колотится сердце парня. Странно, что на этот звук еще не притащились все мертвецы из округи. — Ты не вернулся, дни шли, а тебя все не было, я думал... я так боялся. Не думал ни про оружие, ни о чем думать не мог. Я просто не мог там оставаться и ждать... И, блять, ты уехал. Ты уехал, а я просил не уезжать тебя, Карл! Он кричит шепотом куда-то в изгиб шеи, а Карл вздрагивает, когда губы случайно касаются его кожи. И мысли, доводы, они испаряются, как влага с поверхности листьев в полуденный зной, и руки Рона, вцепляющиеся в его плечи, и этот обвиняюще-обиженный и одновременно оправдывающийся голос... Ничего прекраснее Карл Граймс в своей жизни, кажется, и не слышал. Живой, сука. Живой и совсем невредимый. — Посмотри на себя, на кого ты похож. Ты когда ел последний раз вообще? - и, не дожидаясь ответа, лезет в карман за шоколадным батончиком, который вез специально для Рона из самого Хиллтопа. - И воняешь пропастиной какой-то, будто с ходячими целовался. — Карл, я... Пальцы не слушаются, разрывая обертку, и мальчишка набивает рот быстро, наверняка, даже не чувствуя вкуса. — Ты заткнешься сейчас и пойдешь со мной домой. Скажем всем, что уходил гулять и заблудился, ты понял? Не будет лишних вопросов. Деловито поднимает его на ноги, отряхивая от веточек и налипших листьев, еще какой-то там дряни. А потом, не удержавшись, обнимает опять, утыкаясь носом куда-то в плечо. — Я из тебя всю душу вытрясу ночью, придурок психованный. И это не то, о чем ты подумал, хватит скалиться во весь рот. — Еще раз бросишь меня одного, будет хуже, ты меня знаешь, - предупреждает Андерсон прежде, чем поцеловать голодно и глубоко. И если бы не горящие сумасшедшим счастьем глаза, то один только этот поцелуй сказал бы Граймсу все, что сейчас ясно и так. - Я не могу потерять и тебя. — Не потеряешь. Мы вместе, Рон, мы семья, мы доверяем друг другу и прикрываем друг друга... - вздыхает, словно только сейчас до него доходит смысл сказанных слов. - Ладно, возможно, ты прав, мне не стоило ехать. Надо заняться твоей подготовкой, а то в следующий раз кто-нибудь из ходячих сломает зубы о твою тощую тушку, ты ведь даже отбиться не сможешь. — Кончай нудеть, пока я тебя целую, - ворчит Рон и снова тянется к губам друга. Таким мягким и сладким, что от них совсем не хочется отрываться, хочется пробовать их на вкус снова и снова, а еще его кожу, чуть солоноватую от пота, скользнуть губами по острым ключицам, прихватить плоский сосок... Он вдруг понимает, что его руки уже стягивают с Граймса одежду, тянутся к молнии на джинсах. — Стой, Рон, подожди. Остановись, - Карл дышит тяжело, как загнанная лошадь, взгляд мутный и расфокусированный, его определенно ведет, и мыслить здраво мешают самые примитивные желания, захлестывающие ураганным ветром, сбивающие с ног. - Нас сейчас вся Александрия ищет во главе с Риком. Мы должны возвращаться. — Ну и вой они поднимут, наверное, - соглашается Рон, почти задыхаясь. Поправляет одежду друга. - Попробуй только не прийти ко мне ночью. — Ну-ну, повыебывайся мне тут еще. До Александрии добраться сначала надо. И вообще... Рон Андерсон, стоит тебя наказать. На недельку как минимум. — Ага, попробуй, - фыркает парень, ничуть не обеспокоенный такой перспективной, словно не верит, что Карл хотя бы одну ночь сможет провести вне его комнаты, не целуя, не прикасаясь, не закусывая зубами подушку, чтобы не закричать в голос от наслаждения. - Пошли уже, дома придумаешь способ наказания. И почему эта фраза приобретает вдруг такое двусмысленное значение?