Просто останься

Карл просыпается от того, что кто-то сопит громко прямо в ухо, а потом откидывает одеяло и прижимается горячим телом так тесно, что парень чувствует, насколько тот возбужден. У него у самого стоит так, что почти больно, а потом он вдыхает глубоко - запах опавших листьев, сосновой смолы и перечной мяты. И все. Карл Граймс, ты пропал. Потому что Рон. Рон, от которого рвет крышу и даже инстинкт самосохранения забивается куда-то в самый темный уголочек сознания, возможно, из страха, что его растопчут гормоны и эта истома, что наполняет тело слабостью и жаром одновременно, а еще заставляет почти в голос скулить. Потому что нужен. Нужен как можно ближе. Потому что просочился под кожу, как запах дыма после пожара. Потому что спит отдельно уже так долго, ведь Рик... Черт, Рик. Карл прикладывает титаническое усилие, чтобы отодрать эти губы от своей шеи и пытается вытащить из-под футболки руки, оглаживающие тело. — Блять, ты рехнулся? Тебе мало того, что нас заперли в Александрии на целый месяц из-за твоей, между прочим, выходки, хочешь, чтоб еще застукали для полного счастья? Рон, да перестань ты ерзать на мне. Господи, Рик с Мишонн в соседней комнате спят. — Я соскучился, Карл. Соскучился. Очень, - выдыхает мальчишка прямо в губы. Так, что воздух, каждая молекула, пропитались его запахом. Он трется о него почти что неосознанно, не провоцируя, лишь пытаясь справиться хоть немного с этой жаждой близости. Жаждой Карла Граймса. — Ро-он, - руки сами по себе, уже не слушаясь отголосков захлебывающегося здравого смысла, притягивают ближе, и губы скользят по солоноватой коже, прикусывая и кажется, будто все тело, каждая клеточка, состоят из оголившихся нервных окончаний. И это. Боже. Только не останавливайся. Уже никогда. Руки путаются в ткани, стягивая футболку и боксеры, что облепили бедра так плотно. Следом - собственная рубашка, белье. Рон выгибается над ним так красиво, прихватывая губами плоский сосок, и бледный лунный свет, что льется через окно, высвечивает его кожу серебром. Ныряет языком во впадинку пупка, вырывая хриплый выкрик, что в последнее мгновение глушит своей же ладонью. А потом губы соскальзывают ниже, смыкаясь на горячей плоти, и Карл стонет в голос, вцепляясь пальцами в мягкую шевелюру мальчишки. Они не слышат, как распахивается дверь, врезаясь в стену с грохотом, от которого содрогается весь дом. Рон лишь успевает приподнять голову, как сильный удар швыряет его в стену, и перед глазами на секунду темнеет. — Что ты тут делаешь?! - Ревет полуголый Рик Граймс, упирая холодный ствол револьвера прямо во взмокший лоб мальчишки. — Папа, - подает голос с кровати Карл, пытаясь прикрыться, он все еще дрожит от возбуждения, и спутанные волосы взмокли и слиплись, и дыхание все еще шумное, частое. - Рик, не надо. Все хорошо. Граймс-старший смотрит на сына, как на безумного, и в заспанном лице отражается такое непонимание, смешанное с удивлением, что хочется рассмеяться и спрятать голову под подушку. Но его все еще тревожит пистолет, смотрящий прямо в голову Рона. — Все хорошо? Что он тут... Карл, ты кричал. — Рик, - просит Карл, глядя прямо в серые, уставшие глаза отца. Он чувствует, как смущение пунцовой волной разливается по бледной коже, и это определенно видно в свете полной луны, повисшей точно напротив их дома. Как плавящийся кусок масла на сковороде, думает он, чтобы не видеть, как пазл в голове шерифа складывается - кусочек к кусочку. - Пап, пушку убери. Рон, ты цел? Рик медленно, как в замедленной съемке, опускает оружие, а Андерсон быстро и как-то испуганно кивает, пытаясь не смотреть на шерифа, и тянется за одеждой, напяливая впопыхах футболку Карла и его же трусы. — Иди в свою комнату, Рон, - раздельно цедит мужчина и, когда Рон исчезает в темноте коридора, оборачивается к сыну. Смотрит долго и пристально, вскинув брови. Смотрит, но не задает ни одного вопроса, будто боится услышать ответы. — И? Так и будешь стоять? - Карл чувствует усталость, что наливает веки и мышцы свинцом, хочется просто рухнуть в подушку и не думать ни о чем. Хотя бы до утра. — Просто спи, хорошо? - выдает, наконец, Рик и выходит следом за Роном. Карл прислушивается тревожно, но шаги отца удаляются в сторону их с Мишонн спальни, а комната Андерсона в другой стороне. И он снова может дышать. Бля, ну и представление. * * * Рон только-только проваливается в неглубокий тревожный сон, где со всех сторон напирают ходячие, тянущиеся к его горлу зубами, где-то за спиной отчаянно кричит-зовет Карл, а он все силится обернуться, чтобы увидеть этого мальчишку еще хоть раз... — Рон, просыпайся! - громко и грозно с порога комнаты. Так, что кошмар рассеивается в первых лучах солнца, что купаются в густых клубах тумана, целуя горизонт. Садится, чувствуя, как бУхает в груди сердце, и тошнота подкатывает к горлу, глядит вопрошающе на шерифа, у которого складки вокруг глаз залегли так глубоко, словно он не ночь, целую неделю, не спал. — Жду на улице, одевайся, - и уходит прочь, не дожидаясь ответа. Рон находит какие-то джинсы и натягивает поверх футболки Карла (футболки, что пахнет Граймсом так, что пересыхает во рту) куртку, гадая - будут его бить или сразу пристрелят, чтобы не мучился... Рик вышагивает впереди, показывая дорогу. Спина прямая, как палка, напряженная. Но револьвер на бедре, и это несколько успокаивает. Хотя, если задуматься, шериф его голыми руками сломает, как сухую тросточку. — И как давно, Рон? Они уже за стеной Александрии, и густые деревья надвигаются-нависают со всех сторон, лезут лохматыми ветками прямо в глаза, напоминая чем-то трясущиеся руки мертвецов. Рону почти что не страшно, лишь беспокойство щекочет где-то в затылке. Пожимает плечами и хочется то ли заплакать, то ли рассмеяться истерично, пугая прижухших в высоких кронах птиц. — Месяца два или три... я не считал. Вы с Карлом не говорили? — Я с тобой говорю. После всего, что случилось, Рон. Ты стал членом нашей семьи, и я почти научился доверять тебе. Я испугался ночью, надеюсь, ты понимаешь? Если бы Карл был с девчонкой, Энид, например... Но это был ты, и я не знал, а он кричал. И мы чуть не потеряли его совсем недавно. Это его дело, и я не то, чтобы против. Просто я даже не думал... Рик путается в словах, запинается и замолкает в конце концов, беспомощно глядя на мальчишку, у которого темные круги под глазами и побелевшие, сжатые в прямую линию губы. — Не думали, что он гей? Или не думали, что это буду именно я? — Это совершенно неважно! - рявкает Рик, борясь с желанием встряхнуть парнишку за плечи, чтоб до него дошло, наконец. - Если ты сделаешь ему больно, я тебе собственноручно ноги вырву и скормлю мертвецам. Ты понимаешь? "О, я не делаю ему больно, мистер Граймс, я делаю ему так хорошо, что он плечи мои прокусывает, чтоб не кричать. Я потом неделями футболку прилюдно снять не могу", - крутится в голове вместе с сумасшедшим смешком, застрявшим где-то меж ребрами. — Я лучше руку собственную отгрызу. Зубами, - очень тихо отвечает Рон,а мужчина вздрагивает от скрытой в его голосе силы. — Помни, я слежу за тобой, - как-то нарочито грозно выдает Рик и наклоняется близко-близко, фиксируя взгляд. Запугать что ли хочет? - Все время слежу, Рон. — Да ради бога, - передергивает плечами, потому что утренний туман пробрался под одежду, и его немного знобит. - Это все? — Все! * * * Он вносится в раскрывающиеся навстречу ворота Александрии, будто дьяволы гонятся по пятам или стадо хрипящих ходячих, воняющих тленом и разложением. На кладбище тихо, прохладно, спокойно, и Рон долго сидит у могил всей своей семьи, шепчет о чем-то вполголоса, то и дело смаргивая влагу с ресниц. Он пробирается в дом уже далеко после полудня, живот урчит от голода, но при мысли о еде внутренности скручиваются жгутом. Уже поднимаясь по лестнице, слышит приглушенные голоса со стороны кухни. Замирает, вслушиваясь. Угрюмый Рик, взвинченная Мишонн (ну, да, конечно же, эта амазонка никогда меня не любила), веселящийся Иисус (он-то здесь какими судьбами?) и Карл. Злой и спокойный. Рону не удается разобрать ни слова, лишь интонации, да и вообще... Достаточно, блять. Просто уходи, Рон, вали подальше. Куда-нибудь с глаз долой. У тебя все еще есть свой дом тут, помнишь? Ноги несут прочь, он беззвучно закрывает за собой дверь, сбегает по крыльцу. Я не хочу, не хочу, не хочу, не могу так больше. Заебало. Проходит мимо родительского дома раз, второй, пятый... Блуждает кругами, не в силах зайти туда, где не осталось ничего, кроме осколков его расхераченной вдребезги жизни. Один раз даже берется за ручку раскуроченной двери, но отдергивает ладонь с каким-то испугом. Не надо. Уже под вечер как-то оказывается у дома Граймсов, и это пиздец как неудачно, потому что перед самым забором стоит Рик с мелкой на руках, а рядом Карл. Карл-мать-его-Граймс, от одного вида которого сладко ноет где-то в животе. — Рон! - кричит на всю улицу Карл и несется навстречу, кажется, даже отодвинув плечом отца. - Рон, черт, ты где был? Смерти моей хочешь преждевременной? Рон! Налетает с разбега и обнимает, смыкая руки на лопатках. — Вот где ты шлялся, а? - тихий выдох в изгиб шеи. — Не хотел мешать семейному собранию, я там лишний. В доме твоем совсем чужой, - часто-часто моргает, потому что щиплет глаза, а разреветься тут, прямо посреди улицы, совсем как-то не хочется. — Ох, какой же ты, идиот, Рон. Ты моя семья, слышишь? Я все им рассказал. Все-все от начала и до конца. И что мне без тебя не жить. Они обалдели, конечно, но только потому, что мы повода не давали. Иисус неожиданно поддержал. Ты же знаешь, Рик к нему очень прислушивается. И вообще... — Как это ты им все рассказал? Совсем все? Улыбка освещает лицо, и Карл замолкает, любуясь. Потому что - это же Рон. Это же, блять, Рон. И откуда он взялся такой? Истеричный и идеальный. — Я сказал им, что ты - мой парень, и меня не волнует... чего лыбишься-то? Рожа щас треснет. Карл вдруг смотрит неуверенно и как-то исподлобья, будто сболтнул лишнего и выставил себя полным придурком. Вообще, с чего он решил? Может быть, Рон просто... просто время убивает. Вот почему он улыбается, но выглядит таким ошарашенным, будто по макушке лопатой получил? Сука, Рон, ты так и будешь молчать и пялиться на меня, как на мертвеца, что научился вдруг говорить? — Карл Граймс, ты, конечно, тот еще мудак и упертая заноза в заднице, и чаще хочется съездить тебе по роже или душу вытрясти. Но я... блять, я просто люблю тебя. И просто целует - жадно, взасос. Целует на глазах у половины жителей Александрии, что смотрят с приоткрытыми ртами. Кто-то улыбается, и даже Рик не отводит взгляд и выглядит так, словно... принимает? Отвечая на поцелуй своего парня (мой, определенно мой!), Карл замечает выглянувшего откуда-то из-за кустов Иисуса, что подмигивает и показывает большой палец. Быть может, благословляет?