Просто останься

Карл не ищет его на самом деле, нет. Просто разминает ноги после долгого сиденья в машине. Они с Риком и остальными тряслись в этом фургоне почти без остановок двое суток, добираясь до Александрии, и ему осточертело сидеть на заднице. Только и всего. И то, что ноги сами по себе несут его прямиком к дому Андерсонов - досадное совпадение. Не больше. А потом на крыльце Джесси как-то натянуто улыбается, придерживая дверь. Из глубины дома вкусно пахнет джемом и свежей выпечкой, что-то бубнит Сэм, а женщина качает головой, как будто... как будто мама вернулась и снова кто-то может видеть его насквозь, считывать мысли до того, как он откроет рот. — Рон вышел, Карл, - мягко начинает она, убирая за ухо светлую прядь. - Гуляет где-то с... друзьями. Карл торопливо кивает, сбегая по ступеням. С друзьями, конечно. Он находит их в западной части города, почти у стены. Не ищет специально, просто слоняется без дела, не зная, чем заняться без видеоигр и комиксов, которые, честно сказать, осточертели. Они сидят на траве, и Рон обнимает Энид за плечи, а потом притягивает ближе, опуская голову ей на плечо. Просто друзья. Разумеется. Карл видит, как девчонка берет его руку, переплетает их пальцы и улыбается ласково, заглядывая в эти колючие глаза цвета холодного неба. Это не злость и не ревность. Какая-то тупая печаль, будто прямо у тебя на глазах кончилась что-то светлое, чистое. Кончилось, не успев и начаться. Карл разжимает ладонь, и яркая упаковка Cheetos с сыром (любимое лакомство этого белобрысого придурка), мягко шелестя, соскальзывает на холодную землю. * * * Нож в чехле больно бьет по ноге при каждом шаге, и кобура на бедре приторочена то ли криво, то ли просто сползает ремень. Карл не психует и не пытается содрать с себя все оружие, чтобы выбросить прочь, потому что за стеной - ходячие, а ходячие - это смерть. Если ты будешь безоружен или неповоротлив. Если будешь хотя бы расстроен. "Какое мне дело?! Она была его девчонкой с самого начала!!!", - слова рвутся с языка истошным воплем, что прокатился бы по лесу, застрял в кронах деревьев, распугал бы всех птиц и собрал бы всех мертвецов из округи. Карл кусает себя за губы и сердито моргает. Не дождешься, не буду. Кровь на языке кислая и горячая. И вываливающийся из зарослей ходячий, как благословение небес. Нож ложится в ладонь, как продолжение руки. Замах, удар, и лишь ошметки гниющей плоти и гноя оседают на руках и лице зловонным дождем, и захлебывающийся хрип, как из какого-то низкопробного ужастика, что давно стал частью их мира, обрывается, как кошмар, из которого вырываешься, внезапно проснувшись. Но гул в голове чуть затихает, будто самолет, так долго заходивший на посадку, наконец, приземлился. Будто пылающее озеро нефти, наконец, почти прогорело. Будто мертвецы, ломящиеся в главные ворота города, почему-то устали и ушли прочь, тяжело шаркая негнущимися, прогнившими до костей ногами. И иррациональная обида уже не разъедает глаза кислотой, а под ребрами тянет чуть меньше. * * * Карл почти спокоен, когда идет по улицам Александрии, как ни в чем ни бывало стирая с кожи подсохшую кровь. Он видит фигуру, развалившуюся на лужайке у забора, и сердце подпрыгивает в груди, делая ровно один кульбит. А потом успокаивается. Рон стаскивает с головы свою дебильную шапку и смотрит снизу вверх, щурясь от яркого солнца. — И где ты болтался полдня? Я всю задницу, блять, отсидел, пока тебя тут дожидался. — Гулял, - пожимает плечами Граймс, стараясь справиться с закипающей злостью, что сжимает виски раскаленными пальцами. Вот-вот, и черепная коробка треснет, а ошметки мозгов разлетятся в стороны, пачкая белоснежный забор и красивое лицо этого недоноска. И его обсосанные Энид губы явно не улучшают и без того поганого настроения Граймса. — Тебя ж почти неделю не было, и что, стоило вернуться - сразу за забор? У тебя шило в заднице или как? Я, между прочим, как узнал, что вы вернулись, сразу к тебе. А тебя ветром сдуло. Какого хера, Граймс? — Кто тебе вдруг сказал, что я хочу или буду перед тобой отчитываться? - шипит Карл и вдруг понимает, что Рон уже на ногах, а он сгребает ладонями его рубашку с курткой и буквально трясет за грудки. Вот-вот и башкой о забор приложит. А что, можно попробовать. — Блять, Карл, нахуй эти понты? Я думал, мы друзья. Тебя как подменили. Что-то случилось? ... Ну, там, за стеной. Какой же ты баран тупорогий, прости господи. — Ничего. И у меня нет друзей, Рон. А еще я дико устал. Как ты верно заметил, меня неделю не было. Я неделю в кровати не спал и пропитался вонью мертвецов до самых костей. Отвали, ладно? Пиздуй к своим дружкам малохольным, они развлекут заскучавшего принца. Или к Энид. Или принцесса устала от твоей приторной заносчивости? — Вот же пиздец. Тебя какая муха укусила? - ошалело шепчет Андерсон, но Карл уже не слышит, взбегая по ступеням их с Риком дома, захлопывая дверь с такой силой, что перепуганные пичуги стайкой взмывают с деревьев у забора. Рон натягивает шапку на голову и долго смотрит на кажущийся пустым дом. Где-то там, внутри, Карл Граймс снимает грязную одежду, ступая под упругие струи воды, хлещущей из душа. Он злится на что-то, и злость эта так материальна, что ее, кажется, можно потрогать руками, распробовать на вкус. Он злится, а Рону выть хочется от беспомощности или вбежать следом, вытянуть волоком из ванной и врезать, как следует, потому что... Какого хера, ну правда? "Я же так ждал, когда ты вернешься..." * * * Карл крутится в своей чистой и холодной постели, как червяк на асфальте после дождя. Уснуть не получается, стоит лишь опустить ресницы, как растерянное и огорченное лицо Андерсона всплывает перед глазами. Бледный со спутанными волосами и опухшими от поцелуев Энид губами. Он стонет, утыкаясь лицом в матрац, а потом нахлобучивает подушку на голову. На самом деле хочется со всей силы удариться лбом о стену. Может, тогда полегчает? А неоформившиеся до конца мысли и желания вывалятся из его помутившегося разума, как вываливаются макароны из разбившейся банки. Он не слышит, как открывается окно, и почти беззвучная тень проскальзывает в комнату, опускается на постель. Вздрагивает, когда холодная рука сжимает плечо. Но Карл не орет и не вскакивает. Он откуда-то знает имя ночного гостя, даже не успев выбраться из-под подушки. — В этот раз что? Презервативы закончились? Так у меня не аптека, а ты или твоя подружка должны быть запасливее. — Ты обронил недалеко от моего дома, - шепчет мальчишка одними губами и протягивает измятую, но так и не распечатанную пачку чипсов. Карл, наконец, выбирается из-под подушки и смотрит на Рона неподвижно и тяжело. У него волосы торчат в разные стороны и красные пятна на щеках такие яркие, что видны даже в темноте. — И с чего ты решил, что это мое? Граймс-младший скрещивает руки на груди и глядит исподлобья, насупившись. А еще он неосознанно прикусывает нижнюю губу, и это... это выглядит так, что Рону немедленно хочется стянуть свою куртку, чтоб хоть немного остудить кожу, которую вдруг будто кипящим маслом облили. — С того, что в Александрии они закончились еще до вашего отъезда - это раз. Вы привезли припасы - это два. Ты знаешь, что это мои любимые - это три. И мама сказала, что ты заходил сразу после полудня - это четыре. Мне продолжать? — Все еще не улавливаю связи, - фыркает Карл, стараясь не ежиться, чувствуя, как румянец, заливающий лицо, сползает на шею и грудь. Заебись просто. — Ты видел меня с Энид, так? Когда я обнимал ее там, за новым кладбищем? И придумал себе черти что. ... Карл, смотри на меня! — Да срать я хотел на тебя и Энид. Что вы там делали, трахались или обжимались только. Поебать, понял?! Злые слезы зачем-то щиплют глаза, и Карл не очень уверен, что слабого серебристого света луны, втекающего через раскрытое Роном окно, не хватит, чтобы тот заметил этот позор. — Она влюбилась, ясно? В новенького мальчишку, Бобби, помнишь его? Их нашли меньше месяца назад, и он все еще не выходит из дома, она ходила к ним, комиксы какие-то таскала, сладости, пыталась расшевелить. И вот вчера его мать сказала ей, чтоб не приходила больше. Энид расклеилась, как... как девчонка. Я пытался ее как-то ободрить. И это все. ... Черт, Карл, почему ты просто не подошел? Он должен чувствовать облегчение, наверное. Или радоваться. По факту - ничего из этого. Карл лишь откидывается на подушки и усмехается как-то криво и немного ехидно. — И что я бы там делал? С вами третьим бы обнимался? Нахер все, Рон. Твои обсосанные губы - лучшее свидетельство того, что ты врешь. Приперся тут среди ночи, историю какую-то придумал. Зачем? Думаешь, мне не все равно? — Думаю, нет, ревнивый дурак. Тебе не все равно. И мне тоже. Иначе начерта бы лез к тебе ночью по скользкой от дождя крыше, рискуя свалиться и сломать голову? Мне не все равно, слышишь? И не целовался я с ней. Блять, да их обветрило просто. И опускается сверху прямо в одежде, упирается руками в подушки по обе стороны от головы Карла. Он так близко, что свисающая длинная челка щекочет Карлу щеки и лоб. — Слезь ты с меня. Или мне заорать? — Ори, - разрешает Рон и тут же затыкает приоткрывшийся рот губами. Они влажные и соленые. Пахнут яблоками и свежим хлебом. Мягкие, неумелые и такие настойчивые. Граймс дергается, пытаясь сбросить прижимающее к постели тело, но неожиданно начинает отвечать, и вот одна рука уже зарывается в волосы на затылке, а вторая пробирается под футболку, поглаживая горячую кожу. Выгибается под ним, прижимаясь бедрами к бедрам, и каждый стон, слетающий с губ, Рон слизывает языком, и шепчет-шепчет-шепчет. Шепчет что-то до такой степени глупое и бессвязное, что впору бы рассмеяться, если бы в голове не стучало так громко, если бы остались эмоции или силы хоть на одну, самую примитивную мысль. "Останься до утра", - попросит Карл чуть позже, чувствуя, как веки наливаются тяжестью, а сознание уплывает. Он не услышит ответа, но утром Мишонн, что заглянет позвать Карла на завтрак, увидит тихо спящих в обнимку полуголых мальчишек и тихо прикроет двери, чтоб не разбудить.