Просто останься

Псих. Ты ебаный псих, Трой Отто. Ржет, пополам сгибаясь, и это не приход. В этом весь Трой. Ненормальный, нелогичный, бесячий. Трой, что положил десятки выживших на границе, а потом привел толпу зомбаков в родной дом. Трой, что вырезал целую семью людей, которых знал с детства и простил убийство отца чужаку. — Я нравлюсь... нравлюсь тебе. Хохочет, провоцирует и заводит. У него глаза шальные, обдолбанные. И деревья, растущие вдоль дороги, наверняка водят перед ним сейчас хороводы. И, может быть, какие-то звездочки и искры — из глаз. По Трою разве поймешь? Трой ржет и цепляется за рукава, повисает, ухватившись за плечи. Касается, все время касается невзначай. Приручает как будто. И Ник... Нет, Ник помнит все, что сотворил этот придурок. Ник помнит, как взводил курок с одной лишь мыслью — вынести мозги, заткнуть навсегда. Ник и сейчас чувствует топящую изнутри ярость, растекающуюся гноем под кожей. При одном только взгляде. Ник пересчитал бы все зубы, распотрошил бы острейшим ножом или просто приставил пушку к затылку и... щелк. Осечка... осечка... осечка... И, кажется, он больше не сможет вдали, без него. Без сумасшедшего, нервного смеха. Без длинных пальцев, хватающихся так привычно, без горячего дыхания в шею и шепота, что обжигает и кожу снимает... И кажется, в кровь проник, в вены. И будет кости ломать, выгибать и жечь изнутри безнадегой. Страшнее, чем ломка, страшней, чем приучать организм жить без яда. — Нраа-а-а-авлюсь. Ты же любишь меня, Никки, признай. У Троя смех булькает в горле, а глаза голубые и в диссонанс к безудержному, дурному веселью, мертвые и тоскливые. Выцветшие, тусклые. Никакие. Он остался один в этом загнивающем мире. И уцепился за Ника, а Ник — зачем-то вцепился в него. Как же я тебя ненавижу. Трой хотел убить Лусиану, он почти пустил их всех на корм мертвецам. Он такой одинокий и грустный, что у Ника каждый раз в груди что-то рвется, сжимается, кровоточит. И руки тянутся коснуться. Касаться все время. И злость вот-вот раскроит затылок, а ярость ослепляет буквально. Не-на-ви-жу. Я тебя ненавижу. Мы сдохнем из-за тебя, ты, ублюдок. Псих ненормальный. Мы сдохнем. — Ведь нравлюсь... Ему бы вьебать с разворота, но Ник обнаруживает улыбку у себя на лице. А еще в груди так легко, будто мир опять стал нормальным, будто... будто снова хочется жить. И может быть, даже любить. Щекочет от бешенства в горле. И пальцы скребут по ладоням. Разбить улыбающуюся рожу и больше не видеть. Не терпеть, не всматриваться жадно, не ожидать каждый миг всеобъемлющего пиздеца... — Ты же не можешь без меня, Никки, признайся. Ты бросил мать и сестру, чтобы остаться со мной. — Я сделал бы это опять... Что, блять? Что ты только что брякнул, придурок? Злость на себя, на него. И удар с разворота. И пальцами — в мягкие кудри, оттянуть на затылке. Так, что бусинки слез скопятся в уголках смеющихся глаз, а рот не перестанет кривиться от смеха. — Никки-Никки... я знаю все о тебе, твои самые тайные мысли. Правда в одном, ты слишком сросся со мной. Ты выбираешь меня каждый раз. Так и будет, пока одного из нас не сожрут. Ты не сможешь от меня отказаться. Молчи, сука, просто молчи. — Не сможешь, не сможешь, не сможешь... Речитативом и даже реквиемом к той, прежней жизни. Когда все было проще, когда он — Ник — был всего лишь сам за себя. — Не сможешь... Каждым выдохом, отзвуком, буквой — как лезвием в основание черепа, до самого мозга. Не сможешь. И пальцы так удобно обхватывают затылок. Правильно и привычно. С силой, со злостью, выжигающей глаза яростью — на себя. В губы — губами. Больно, сильно и так глубоко. Грызть, глотать, подчинять... подчиняться... — Нравлюсь. Не сможешь. Больше никак. — Сука, заткнись. Не смогу... не смогу... помолчи... Трой любит дикие ягоды и мятную жвачку. У него послушные губы и такие чуткие пальцы. Он ебаный псих, который завтра взорвет их дом, если вдруг станет скучно. Он откидывает голову назад так красиво, подставляя поцелуям беззащитную шею. А сам целует до боли, до крови, и пальцы впиваются в бедра, оставляя синие метки. Псих, псих, псих ненормальный... — Не смогу без тебя. — Знаю, знаю. Я тоже. И если вдруг что-то с тобой... Нет. Невозможно.