Просто останься

— Никак ночевать здесь собрался? У Троя искорки смеха в глазах прячут скрытый упрек и зудящее беспокойство, что его гнало сюда, вперед, через всю базу в кромешной практически тьме. Заставляло выдумывать отмазки и отшучиваться в ответ на плоские и ехидные подъебки. Там, в другой жизни, на ранчо, он, не раздумывая, выпустил бы кишки или башку б прострелил каждому, а сейчас... Сейчас расталкивал просто, бурчал неразборчиво что-то, и ухмылка больше напоминала сведенный судорогой рот, искаженную маску, гримасу. — Да, думаю вот сижу. Беспокоился что ли? Что здесь случиться может, мы на военной базе, ты помнишь? Ограда под напряжением, патрули, вышки со снайперами, вертолеты. Не место — мечта. А ты тут чего? Был уверен, что вовсю с новыми дружками гудишь. Он грустный, он какой-то отчаянно-грустно, Трой чувствует эту печаль, что будто волнами от Ника расходится в стороны, окутывает и поглощает. У Ника глаза огромные и темные, а еще в них отражается звездное небо — вся бесконечная серебристая россыпь. Трой даже вздрогнет от этих неуместных, непривычных ему мыслей и ассоциаций. Он не привык. Не привык думать так ясно, чувствовать остро, буквально навылет. Он... это не он, но... Но Ник Кларк вскидывает голову, и волосы рассыпа́ются на висках, а у Троя в груди будто что-то важное сжимают тисками. Что-то, что вот-вот лопнет или оторвется. Что-то, без чего он уже никогда... Не будет уже прежним, живым. Трой смотрит. Трой смотрит и отчетливо, до рези в глазах, до пересыхающих губ, до внезапной и острой, но такой короткой боли в грудине вдруг понимает, что нужен. Нужен, как никто в этом гребаном мире. Нужен больше, чем весь этот мир, от которого по-сути остались только ошметки разлагающейся плоти и пригоршня-другая остывшего праха. Нужен или... просто хочется его прямо сейчас. Хочется рвать с него эту армейскую форму, разложить прямо здесь, на этом грубо сколоченном деревянном столе. Пощипывать губами затылок и шею, спускаться все ниже, метя бледные плечи алыми пятнами-кляксами, сплетать пальцы с пальцами, наваливаясь сверху. Так, чтобы кожей — к коже. Раздвинуть коленом бедра, вжимаясь... — Трой... ты чего? Бля... задушишь... — Ник пискнет, уворачиваясь от сжимающих пальцев, отпрянет испуганно как-то, почти опрокидываясь навзничь. У Троя зрачки, как провалы, а в мозгах такое месиво из предчувствий, желаний и осознания... Навалится сверху, опираясь на древесные доски, что оставляют на ладонях занозы. Губами — к губам, пока еще на уровне ощущений. Ведет и уносит куда-то, и картинка шатается перед глазами и скачет, а Ник замирает, и только выдох дрожит на приоткрытых губах. Подастся вперед — навстречу. Рывком, без опаски, единым слитным движением. Таким же естественным, как биение сердца. — Эй, голубки, если не терпится, найдите угол какой-то. Но не у всех ж на виду, бляха муха... И мы там пищу принимаем вообще-то... Ворчливый голос уплывет куда-то к казармам, но Трой отстранится с трудом, пялясь прямо перед собой, точно пьяный. Взгляд расфокусированный, ошалевший. Совсем никакой. — Я... мы... — Хм... заикаешься? Я думал это — то, чего ты хотел. Еще с ранчо, — у Ника чертенята в глазах и припухшие, влажные губы. Он и не думает подниматься, разлегся, развалился буквально, и так медленно ведет кончиком языка по губе, точно дразнит. — Нарываешься, Кларк? — Не знаю, скорее... намерения обозначаю? И дернет обратно к себе. Так, чтоб запечатать губами вырвавшийся возглас, так, чтобы руками-ногами обвить, чтоб теснее, чтоб ближе. Чтобы вместе наверняка. Только так. "Я тебя не для того утащил с этой дамбы от сдуревшей матери и компании полудурков. Я тебя не для того через половину вымерших Штатов волок, чтобы теперь порознь или кому-то... Только так, Трой, понимаешь? Только со мной". — Не здесь же, ты что... — Наплевать. Не хочу больше ждать, не могу.