***
— Какого чёрта, Мэтт? — на повышенной ноте начал Франциск. И Мэттью действительно не понял, в чем так сильно провинился. — Что такое, пап?.. — Что за дрянь у тебя в руках? — Француз выглядел настолько ошарашенным, что даже сидящий на кресле качалке и старательно делающий вид, якобы его газета излучает звуконепроницаемое информационное поле, Артур невольно усмехнулся себе под нос. — Альфред угостил… — неуверенно пробормотал мальчик, и отец сразу же нахмурился. — Альфред, а ну подойди сюда! Живо! Как только взволнованный Ал притопал в кухню, отец смерил его пасмурным взглядом и громко провозгласил: — А теперь послушали все внимательно! — Малышня вздрогнула, и даже Артур невольно выронил газету на пол. — В этой семье я не должен видеть две вещи: эту отвратительную фастфудную мерзость, пересекающую порог моего дома, и вашего отца у плиты. Почувствовав себя оскорбленным, англичанин хотел было раскрыть рот, но тут же замялся, стоило только Франциску хлопнуть по столу своим увесистым рабочим блокнотом. Мэтти, явно не ожидавший, что когда-нибудь сможет так сильно задеть папу, громко шмыгнул носом. — Папа, прости. Франциск требовательно указал на мусорное ведро под раковиной. — Живо убери это с моих глаз, Мэтт. — Но пап… — мальчик замер на месте, и Альфред — почему-то никогда не умевший держать язык за зубами, когда этого особенно требовал случай — выдал: — А что такого-то? Они же вкусные. Кёркленд спрятал лицо в ладонь и мысленно матернулся. — Что ты сказал? — Француз остолбенел. — Э… — Ал уже не был уверен, спасёт ли его незапланированное дезертирство из кухни, поэтому сразу же устремил свой вопросительно-растерянный взгляд на второго отца, что тут же прижал палец к губам, принявшись отчаянно жестикулировать и призывать сына заткнуться. Заметив это, Франциск раздраженно уставился на мужа, и тот, замерев с пальцем на уровне своего лица, тут же побледнел от неловкости, уже предвкушая, каким тоном прозвучит: — Ты что, тоже ешь эту дрянь, даже когда берешь с собой мои обеды? — А, что? Нет! — Артур, впрочем, заготовил свою реакцию еще секунд тридцать назад. Он знал, что вопросы еды для супруга — святая святых, и больше всего на свете ждал, когда приползет домой после изнуряющего рабочего дня и попробует очередной его кулинарный шедевр (у Франциска частенько козыри прямо из рукавов вываливались — не хотелось лишаться столь безупречной семейной идиллии из-за какого-то паршивого бургера). Мэтт молча подошел к мусорному ведру, и Альфред, взглотнув, уставился на него так, словно там, под раковиной, вместо ведра, термиты размером с мяч для боулинга разбили целый военный лагерь. И сейчас в этот самый «лагерь» вот-вот сойдут на посадку его отработанные у папы Артура за уборку в подвале карманные. — Мэтт, погоди. — Альфред искупал Франциска в ослепительных лучах своего умоляющего взгляда. — Пап, можно мне доесть? Это же четыре бакса, я их заработал! Громко чертыхнувшись, француз резко поднялся со стула, в несколько шагов преодолел расстояние от барной стойки до двери и, не оборачиваясь, с искрящимися нотами обиды в тоне выдал: — Да ну вас всех к черту. Делайте, что хотите — хоть перья вороньи жарьте, раз вам всё равно, чем питаться. — Дверь громко хлопнула, и Артур, вымученно вздохнув, пальцами помассировал бешено пульсирующие виски, уже принимаясь обмысливать, чем он будет успокаивать своего рассерженного супруга, в то время как Мэтт со злостью швырнул бургер в мусорку и в укоризненном жесте покосился на брата. — Из-за тебя папа обиделся на нас, — едва слышно подытожил Мэтти и на каком-то инстинктивном уровне подошел к не менее поникшему из-за всего случившегося папе Артуру. Альфред стыдливо опустил взгляд и, хотя и неуверенно, но все-таки последовал примеру брата. — Он заставил Мэтти выбросить мои деньги. Это нечестно! — Ал скрестил руки и надуто покосился в сторону ведра. Кёркленд поднял раскрасневшегося Мэттью на руки и, как бы невзначай чмокнув его в теплую щёчку, заботливо прижал к себе. Впрочем, его не очень-то удивляла ситуация, в которой второй его бандит едва ли демонстрировал какие-либо признаки вины перед отцом, так что рассыпаться нежностями на обоих сыновей ему не приходилось: — Так тебе и надо. Лучше бы ты брату его любимое французское пирожное купил, а не эту гадость. — Но ты же сам это ешь! — возмутился Альфред, и Артур, резко обернувшись в сторону зала, как бы на глаз прикидывая диапазон слышимости и границы возможностей слуха его мужа, раздраженно шикнул на сына. — У меня в кошельке десять долларов, — заговорщически начал Артур, и Ал, улыбнувшись во все тридцать два, бесстыдно уточнил: — А за что это, а? — За то, что это был первый и последний раз, когда ты вспомнил о тех… пяти несчастных случаях, когда мы с тобой перекусывали в КФС. — Ага, а на пирожное для Мэтти? — Альфред всё еще лыбился. — Пошел из кухни, — сквозь зубы пробурчал англичанин, и сын вприпрыжку унёсся за папиным кошельком. — Я папе тоже пирожное куплю, чтобы он нас простил! — послышался громкий возглас мальчика перед тем, как входная дверь захлопнулась, и Артур невольно закатил глаза. Мэтти несколько томительных секунд тыкался хлюпающим носом папе в грудь, затем, виновато подняв слезящиеся глаза, едва слышно пробормотал: — Папа больше не будет готовить нам вкусности?.. — Ну что ты, Мэтт, твой отец мне даже при таком раскладе к плите приблизиться не позволит. — На этот раз Кёркленд позволил себе ироничный смешок. — Но… Тогда, если папа нас не простит, мы все умрем от голода, — на полном серьезе заявил мальчик, и крохотные бусинки влаги собрались в уголках его глаз. — Простит, Мэтти. — Артур — умиленно, словно в руках его сидел новорожденный котёнок — коснулся горячего лба сына губами и пригладил ему его топорщащиеся блондинистые кудри. — Мы сейчас с тобой вместе прощения попросим. — Откуда ты знаешь, что он простит? — Голос Мэттью становился всё тише. Англичанин поднялся на ноги, всё еще прижимая сына к груди. И сказанное им с тех пор навсегда схоронилось жужжащим эхом у впечатлительного мальчика в памяти. — Потому что семья — это когда ты всегда прощаешь тех, кого больше всего на свете любишь…***
— Я не дам тебе развод, — отрезал Франциск, всё еще стоя к англичанину спиной. Кёркленд на какое-то мгновение стиснул зубы, но все-таки попытался вернуть своему голосу прежний непоколебимый тон: — Франциск, я хочу разойтись с тобой по-хорошему… — Назови хоть одну чертову причину, почему ты считаешь меня плохим мужем! — Француз оскалился закипающему перед ним чайнику, голос его хрипел от напряжения, и он знал, что с этого момента больше не сможет контролировать то, что вспышками выдаёт его сознание и заставляет язык подчиняться так, словно он отсохнет, стоит только ему попытаться оказать сопротивление. — Дело не в этом, просто… — Артур запнулся на полуслове, каждой клеточкой тела почувствовав, как супруг находится на волосок от того, чтобы не начать крушить окружающую его мебель. Он и не ожидал ничего другого, поэтому морально приготовился к крику и скандалу. — Я хоть раз изменял тебе? — Франциск развернулся, и глаза Артура расширились от окатившей его паники. — Я не знаю… Я… — Всё ты знаешь! — Француз все-таки приблизился к Кёркленду, отчего тот попятился назад, спиной упершись в барную стойку и оказавшись зажатым между ней и блондином. — Это не имеет никакого отношения к делу! — Артур начал повышать голос (хотя и понимал, что этим лишь только поможет уже и без того дымящимся углям вспыхнуть), и Франциск, не выдержав, схватил его за ворот рубашки. — Отлично, — нагнетающим тоном продолжил француз. — Может, я был плохим отцом? — Не был! — нахмурившись, выдал Артур, и супруг дернул его за ворот сильнее — так, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Тогда по какому нахрен праву ты отнимаешь у меня сына? — Он не твой сын! Он мой, ясно тебе?! — вспылил Кёркленд, после чего француз, стиснув зубы и полностью утратив контроль над своими эмоциями, замахнулся, заставив англичанина зажмуриться, и громкий, почти истеричный вопль ребенка разорвать намагниченный кислород в радиусе всего прилежащего к кухне пространства: — Папа, не надо! — Мэтт показался из-за двери, ошарашенно застыв на месте и окинув каждого из отцов испуганно-взволнованным взглядом. Артур в ту же секунду ощутил, как сердце его оборвалось, болезненно рухнув куда-то в желудок и полностью лишив его способности чувствовать жалость. Он оттолкнул от себя Франциска и, оставив бумаги на столе, быстрым шагом направился в прихожую. Как только француз нагнал его, он снова не смог вовремя прикусить язык, так что, развернувшись и встретившись с супругом взглядом, надломленным тоном выдал: — Отлично! Не хочешь по-хорошему — будем судиться! Я тебя предупреждал! Француза словно бы током в грудь ударило. — Судиться?! Со мной? И что же ты скажешь им, дорогуша? Что я не заслуживаю отцовских прав? Давай, спроси у любого из наших детей — они в жизни и рта против меня не раскроют. Кёркленд замер. Что-то жалило его за нервы, бесконтрольно и безжалостно. — Ах вот оно что! Решил Мэттью против меня настроить? — Артур невольно покосился на вжавшегося в стену ребёнка, что тут же вздрогнул, как только до него дошло, о чем толкует его отец. — А чего это тебя вдруг Мэтти забеспокоил? — Франциск невольно загородил собою мальчика. — Ты его даже за сына не считаешь! Не плевать ли тебе, что он будет говорить? — Ты чертова скотина, — с едва слышным всхлипом, рвущимся откуда-то из груди, выдал Кёркленд, сразу же пожалев, что заявил французу о своем кровном родстве с Альфредом. Теперь он понял, как больно это бьёт, но не стал извиняться. Он знал лишь одно: нужно уходить, как можно скорее, пока они с супругом не выжгли друг другу души. Альфред спустился на крики и сразу же врос в пол, как только увидел… красные от душащих каждый нерв его лица слёз глаза отца. — Что… Что случилось, пап?.. — начал было Ал, но сразу же понял, что от отца ответа не дождется, поэтому перевел требовательный взгляд на папу Франциска, который, казалось, в этот момент выглядел ни чуть не лучше. — Обувайся, Альфред, ты идёшь со мной, — суровым тоном провозгласил Артур, и мальчик, дрожа всем телом, медленно наклонился над своими ботинками, всё еще пытаясь встретиться взглядом с застывшим у стены Мэттью и ожидая хоть какого-нибудь возражения от своего второго отца. Но первым голос подал Кёркленд. — Ну и к чёрту тебя! — Крепко сжав ладонь сына, как только тот обулся, Артур дернул его на себя. — Знаешь, что? Неделю назад у меня закончился контракт с посольством, который я мог был и продлить, но больше не вижу в этом смысла. Я улетаю домой, в Англию, и забираю с собой Альфреда. И только попробуй сунуться к нам, ясно тебе? Можешь ничего не подписывать, мне плевать. Позвони, как только найдёшь кого-нибудь другого и захочешь освободить свой паспорт от лишнего бельма. Глаза Альфреда расширились, в то время как Артур засунул руку в карман и, вытащив ключ от не так давно их общего дома, швырнул его прямо в руки Франциску. Ал запнулся в собственных ногах, как только отец потянул его к двери, и из последних сил завопил: — Нет, не надо! Пожалуйста, нет! Мэтти! — Франциск перестал дышать, как только мальчик начал умолять его: — Папа, скажи ему! Скажи хоть что-нибудь! — Артур! — Француз стиснул ключ у себя в руках в плотный кулак. — Артур, прошу тебя, послушай, я не хотел говорить этого, я не хочу никакой суд, не хочу, чтобы ты уходил, я… Кёркленд хмуро обернулся, но блондин и не думал пасовать перед презрительным взглядом, что в течение всей этой словесной бомбандировки буквально насквозь плавил ему череп. — Мои чувства к тебе не бельмо… Артур горько усмехнулся и без единого колебания отворил дверь, вытолкнув возмущающегося Альфреда наружу. — Вижу я твои чувства. Только и ждёшь удобного случая, чтобы врезать мне по морде. — Нет… — почти шёпотом вымолвил он, но англичанин снова оставил последнее слово за собой: — Надеюсь, ты не додумаешься переться ради этого в Англию. — Арти, ты совершаешь ошибку! — Француз хотел было сделать шаг к двери, но знал, что уже не догонит его. — Au revoir, — бросил Артур, и, как только дверь захлопнулась, — до этого почти неподвижный — Мэтти с тихим плачем и спрятанным в ладони лицом бесшумно сполз по стене на пол. И Франциск… хотел было сделать тоже самое, но вместо этого, опустившись на колени перед сыном и стиснув его в объятия, лишь едва слышно прошептал: — Прости меня, милый. Умоляю тебя… Прости…