Я не отличался романтичностью, но был героем многих романов. Право, у наших возлюбленных есть кое-что общее с Бонапартом: они всегда думают одержать победу там, где все терпели поражение.
A. Камю
— Фели, здравствуй… — едва слышно отозвался Франциск, как только на другом конце провода послышался сонный и вместе с тем весьма радушный голос его давнего приятеля по бизнесу. Француз выждал, пока Варгас прозевается, и ненароком взглянул на Мэттью, что всё это время молча сидел за столом и взглядом — отсутствующим, словно у застывшей в янтаре ящерицы — буравил наполовину пустую банку кефира. — Слушай, ты как-то говорил, что у тебя есть знакомый юрист… — Зажав мобильник между плечом и ухом, блондин ещё раз пролистал оставленные Артуром бумаги и выдохнул наэлектризовавшийся ком воздуха из резко сжавшихся от безуспешных попыток выровнить тональность хрипящего голоса лёгких. — Да… А что… Что случилось? Но Франциск был более чем уверен: Фели догадался. Догадался ещё месяца два назад, когда на вопрос «как у вас с Артуром?» он выдавил такую улыбку, что способна была отравить миллиарды кубометров пресной воды, лишь только в ней мелькнёт её искривлённое рябью и неясное от беспорядочно мерцающих солнечных бликов отражение. — Просто дай его номер, ладно? У меня мало времени, — не желая лишний раз изливать душу, Франциск приготовил ручку и небольшой клочок бумаги, где можно будет по-быстрому записать имя и телефон предполагаемого знакомого Варгаса. — Э, хорошо… — Итальянец затих буквально на пару секунд, после чего его голос более не обращался к собеседнику на другом конце провода: — Людвиг, ты не спишь? Тут моему приятелю нужен совет, не поможешь? — Я же просил не будить меня до девяти утра, — послышался натянутый тенор «знакомого» Фели (с которым, как Франциск понял, они спят в одной постели), и итальянец сразу же принялся тараторить своим хорошо отрепетированным писклявым тоном: — Ну помоги, ну пожалуйста, ну Людвиг, сейчас без пяти минут девять! Людвиг, ну куда ты пошёл?! Людвиг! — Ай, да к черту, — сонно прохрипел парень, и голос его тут же приблизился к динамику: — Давай сюда трубку, только, ради Папы Римского, замолкни, голова звенит от твоего нытья. И в ту же секунду раздосадованный Варгас заставил француза невольно сравнить отношения Фели и Людвига с его собственными… Тогда, когда их ещё можно было спасти… — А я-то тут причём? Нечего было нажираться со своим братом на ночь глядя. И вообще, я с тобой не разговариваю. — Просто блаженство, Фели, — сквозь тихий зевок пробормотал Людвиг и снова обратился к любовнику: — А завтрак ты кому оставил? — Пока не извинишься, ничего не получишь. — Я же вчера ночью извинился… — Твои пьяные приставания не считаются! — Ох, ну хорошо. — Голос парня неожиданно смягчился. — Прости меня, Фели, я был не прав. Вот бы они с Артуром так же легко мирились… — А вот и не прощу, — капризничал итальянец, и Франциск уже было собрался повесить трубку, дабы предоставить молодой паре возможность побыть наедине, как вдруг Варгас вспомнил, что его приятель всё еще ждёт ответа. — Людвиг, погоди, стой, тебя Франциск ждёт! — Да, здравствуйте, — растерянно и отчасти даже виновато пробормотал парень, и француз не поскупился на понимающий тон: — Ничего страшного, я могу перезвонить позже. — Нет, что вы! — тембр голоса любовника Фели сразу же сделался на три тона серьезнее — хотя, казалось бы, куда уж больше… — Так странно, я минуту назад упомянул Папу Римского, а тут вы, то есть, ваше имя… — Да-да, забавно вышло, — радушно подметил француз, отчаянно пытаясь не выдать закипающее в глотке волнение. Его пальцы нервно теребили шариковую ручку за отломанный край крышечки. — Я надеюсь, вы звоните не из другой страны. Если что, я могу возместить потраченные на балансе деньги и… — Да нет, мы с вами в одном городе живем… — Франциск мысленно спросил себя, если ли тут вообще хоть один коренной американец, и поспешил тактично намекнуть на то, что уже порядком подустал ждать: — Людвиг, я так понимаю, да? Вы не могли бы попросить Фели выйти? Это очень важный разговор. Парень разочарованно вздохнул. — Боитесь, что он будет трепаться? — Если честно, немного… — неуверенно подтвердил блондин, тут же побоявшись, что любовника Фели это заденет, но голос собеседника едва ли напрягся перед вполне себе разуверяющим: — И правильно делаете. Мэтти поднял взгляд на отца и, чуть сощурившись, прислушался к разговору. Франциск уже было раскрыл рот, чтобы попросить сына выйти, но не посмел… Просто не посмел обидеть своего малыша ещё больше. Он и так был виноват в том, что не смог остановить его отца, что позволил ему забрать его брата и… Да… Он сказал, что Артур не считает его за сына. Он сам это сказал, и Мэтти всё слышал. И ни он, ни Артур не подумали о том, что в этот момент буквально растоптали мальчику сердце. Мальчику, который всего лишь хотел, чтобы его замечали и любили. Хоть кто-нибудь… Хотя бы его родители… Хотя бы братик… Значит ли это, что всё это время папе Артуру было всё равно? Всем было всё равно… Всем плевать… Он никогда никому не был нужен, и никто никогда не сделает для него ничего хорошего. Даже его собственный отец не смог сохранить ему детство. И, видимо, не очень-то и старался. Раз так, то… он тоже больше не будет никого любить. Он будет один. Зачем нужны люди, которые лгут тебе, что любят, а потом уходят, будто бы ты для них какое-то пустое место? Бельмо… в паспорте. Но зачем?.. Что он мог им дать?.. Неужели папа Артур был хорошим по отношению к нему только для того, чтобы быть с его папой? И Альфред… только для того, чтобы у него был и его папа тоже? — Что ж, думаю, раз уж вы тоже с парнем, я могу быть с вами откровенным… — В этот момент Француз смотрел на сына в упор. И Мэтти молчал. — Да, тут такое дело… Мой супруг хочет вывезти ребенка, которого я усыновил, из страны… Что?.. Да, я против… Нет, мы ещё не развелись. Да, он ему родной. Нет… Нет, я… Погодите, Людвиг, вы уверены?.. Совместно нажитое имущество? Ну… Разве что микроволновка и гараж: мы ведь всего четыре года были вместе… Нет, это сейчас не имеет никакого значения… Он хочет забрать у меня сына, а не микроволновку, понимаете? Трудно было измерить глубину молчания между Людвигом и Франциском. Людвиг, конечно же, понимал. И Франциск понимал, что смысла продолжать разговор больше не было… — Позвольте полюбопытствовать, что вы хотите добиться этим судом? — осторожно начал парень, и Франциск вымученно прикрыл глаза. — Лишить Артура родительских прав? — Нет… Ох, Господи… Что же я, дьявол какой-то?.. — Француза сразу же окатила паника — холодная, точно вода, омывающая затонувший по самую снежинку айсберг. Делать Артуру больно таким способом он уж точно не хотел. Да и вообще… Черт возьми… Какой ещё к черту суд?.. Что он от этого получит? Половину гаража? Обломок чайника? Вернет любимого человека?.. Нет… Только хуже сделает… Дети при любом раскладе будут разделены — и эту воронку не обплыть. Если Артура уже не вернуть, то другого выхода у него нет… — Вы ведь сами понимаете, что при разводе через суд… — Но я ведь усыновил мальчика, значит, даже если я дам развод и согласие на то, чтобы он его увез, у меня всё еще будут права видеться с ним? — Разумеется. Если хотите, я скину вам все связанные с вашим случаем статьи по почте. Могу дать номера моих знакомых — они как раз специализируются на разводах, но… Вы уверены? Франциск и не заметил, как Мэтти встал из-за стола и, подкравшись к отцу сбоку, требовательно подёргал его за рукав. — Пап, не надо суд, — прошептал мальчик и тут же встретился с растерянным взглядом папы. — Э… — Француз от неожиданности даже позабыл, что изначально хотел узнать, но тут же вспомнил, что отобрал у Людвига и Фели возможность заняться примирительным утренним сексом. Всё равно им больше не о чем было говорить. — Хорошо, спасибо вам. Фели только ни слова, ладно? Да, до свидания. Хорошего вам дня. Всё в порядке… Спасибо… И снова воцарилось гробовое молчание. Франциск плавился под умоляющим взглядом сына. И в этот момент он понял, что и предположить не может, о чем он сейчас думает. Он взял ручку и пододвинул к себе бумаги. Буквы, цифры, квадратики для подписей расплывались перед глазами. Всё это казалось одним большим затянувшимся кошмаром, и как же хотелось ущипнуть себя и проснуться в их с Артуром… общей спальне… Ощутить взволнованное теплое дыхание возлюбленного, что всегда так нежно щекочет шею и заставляет мурашки одной большой горячей волной пробегать от самых ступней до макушки, его ладони, робко поглаживающие по спине… Голос — сонный, тихий, с лёгкой хрипотцой, что всегда так волшебно, так навязчиво и так сладко будоражит сознание… Спросить, что он хочет на завтрак, поцеловать в лоб, сжать его продрогшую ладонь… Притянуть к себе, крепко стиснуть в объятиях и накрыть одеялом с головой… И этот запах терпкого мужского шампуня и корицы… Совсем рядом, в миллиметре… Эти следы от засосов на шее, этот томный взгляд — соблазнительно невинный, почти смущённый… Он прикрывает глаза и, надавив на макушку, требовательно увлекает в один из своих самых глубоких и самых настойчивых поцелуев… Ему холодно — и он хочет тепло родного тела. И он знает, что в этой постели ему никогда не откажут… Прошу тебя, Арти, умоляю! Скажи, что это сон! Ударь меня щеке, разбуди, сейчас же!.. — Мэтти, ты понимаешь, что если я это подпишу, Артур заберет твоего братика? — Да. — Мэтти кивнул. Он снова посмотрел отцу в глаза… И теперь Франциск видел, что он плачет… — Мы же будем приезжать к папе в гости? Француз прикрыл рот ладонью и в немой истерике зажмурился. Что-то болезненно скреблось у него в груди, что-то отмирало, плавилось заживо. Что-то мешало дышать. Боже… Что-то немеет внутри. — Ну хотя бы на праздники? — Голос всхлипывающего мальчика будто бы из другой вселенной раздался. И душа… полыхает на костре инквизиции. И Артур… лишь равнодушно подливает бензин.***
— Альфред, прекрати вертеться вокруг своей оси, — не отвлекаясь от буклета с картой аэропорта, пробормотал Артур и, задумчиво почесав подбородок, поднял взгляд на табло с указателями. — Они что, даже на английский перевести не удосужились? — не сдержав ворчливого тона, пожаловался англичанин, и в ту же секунду подкравшийся сзади Франциск больно ущипнул его за бок. — Ауч! Черт возьми, нашёл время для своих шуточек! — Мог бы и удосужиться выучить французский — за два-то года своего замужества, — с шуточным осуждением в голосе подметил Франциск и наклонился к едва стоящему на ногах пятилетнему Мэтти: он сонно потирал глазки и по-детски широко зевал под монотонный голос объявляющего посадку на рейс Париж-Ванкувер диктора. — Солнышко, устал? — с нежностью в голосе уточнил француз и поднял молчаливого сына на руки. — J’espère que tu vas bien*… — Pas du tout**! — возмутился Кёркленд и, не отводя взгляда от супруга, одной рукой перехватил кружащегося куда-то в сторону стоящей у буфета толпы Альфреда. Франциск скептически хмыкнул, и Артур, поджав губы, решил и дальше продолжить на французском: — Ты всё время разговариваешь с нашими детьми на французском. С чего ты взял, что я глупее, чем они? Француз, впрочем, и секунды не сомневался в способностях своего супруга: он просто хотел взять его «на слабо». Дело в том, что они всей семьёй прилетели во Францию по приглашению его матери — и аргумент был железный: — «Прояви к матери уважение и вытащи своего мальчика во Францию. А не захочет — на поводок его и за шкирку. Это я про твоего Артура говорю, а не про Мэттью, дурень ты несчастный. Скажи ему, что на моём юбилее должны присутствовать все мои любимые мальчики — иначе меня хватит удар и душа несчастной пожилой женщины будет висеть на его совести до самой нашей встречи в Аду!» — Отлично, тогда с этой секунды мы все разговариваем по-французски. — Откровенно довольный собственной хитростью француз с едва заметной ухмылкой на лице последовал к выходу.***
— Бабуля! — закричал Альфред и кинулся к встречающей их на пороге своего дома матери Франциска. Женщина с громким радостным возгласом обняла внука и, поплясав с ним на одном месте, перевела восторженный взгляд на сопящего Мэтти. — Маленькая крошка, эти засранцы тебе поспать не дали, — сюсюкалась бабушка Ребекка, пытаясь выхватить ребенка у Франциска из рук, в то время как Альфред уже на каком-то инстинктивном уровне принялся юлить по дому и с протяжным «крууууто» запрокидывать голову в попытках рассмотреть огромные хрустальные люстры. — Это что? — нагнетающим тоном спросила женщина, пальцем ткнув не успевшему опомниться после долгого перелета Франциску в лицо. — Щетина, что ли? — Мама! — Француз на полном серьезе возмутился. — Я брился вчера вечером! — Он, правда, брился, — бесцветно подтвердил Артур и, последовав за провожающей их на кухню тучной блондинкой, пожал плечами. — Он всегда бреется. — Да! Я всегда бреюсь, когда у меня кто-то есть и… — продолжал отговаривать Франциск, но мама тут же перебила его: — Ох, ради всего святого, уволь меня с этих подробностей — мне не интересно, где вы там бреетесь. — Усадив полусонного Мэттью за стол, женщина продолжила проявлять своё житейское любопытство: — Артур, что это у тебя в ухе? Кёркленд уселся на стул и, скрестив руки, позволил своему супругу перехватить диалог: — Он решил, что это делает его моложе, — сопроводив свою догадку откровенно вызывающим смешком, заключил француз и присел рядом с Артуром. Мама Франциска лишь звонко расхохоталась: — Теперь он похож на какого-то неотёсанного пирата. Только шляпы не хватает, да и штанишки в клеточку можно было бы и снять. — Мама! — сквозь откровенно подначивающий смех выдавил Франциск и тут же подмигнул заметно насупившемуся Артуру. — Не говори так: он у меня обидчивый. — Ох, прости, сладенький, — проурчала блондинка и поставила перед супругами два бокала красного вина. — Я же любя. — А нам? — наивно возмутился Альфред, протянув крохотную ладошку к поставленным на середину стола булочкам. — А вам с Мэтти сок, — не успела она закончить фразу, как перед братьями уже стояли две кружки с мутной абрикосовой жидкостью. Тон её голоса вдруг сделался громче: — Ну что, получили мои подарки на Рождество? — Мам, не стоило столько… — хотел было завести пластинку нравоучений француз, но мама снова оборвала его на полуслове: — Молчать! Не тебя спрашиваю. — И голос её снова смягчился. — Понравились подарки, мальчики мои? — Конечно, бабушка! — мямлил Ал с набитым ртом, после чего и Мэтти подключился к разговору: — Спасибо, бабушка. Мы скучали. — Да, спасибо вам большое. — Артур кивнул и хотел было ещё что-то добавить, но, как и следовало ожидать, «взрослым папашам» тут слова не давали: — Как тебе Франция, Альфред? Нравится? Будешь к бабушке приезжать на каникулы? — Я ничего не увидел! Я заснул в такси, — набивая рот ещё одной булочкой, беззаботно лепетал мальчик, и Франциск, мрачно отпив из бокала, шепотом обратился к Артуру на английском: — Ну всё, можешь забыть, как выглядят наши дети. — Как это ничего не увидел! — театрально возмутилась женщина и впилась в родителей откровенно осуждающим взглядом: — Тогда вечером бабушка пойдет гулять со своими внуками по Парижу! — Она снова обратилась к малышне, и Альфред радостно завопил. — Что, серьезно? Вы уверены, что углядите за моими детьми? — Артур остолбенел от одной лишь мысли, что его мальчики могут исчезнуть в толпе вечно куда-то спешащих парижан. — Не твоими, а нашими, — поправила бабушка Робекка и, одним ловким движением завязав фартук за спиной, направилась к плите. — Нет, я серьезно. Мэтти вам хлопот не доставит, а вот мой бандит… — Молчать~ — властным тоном пропела она и наклонилась над духовкой. — Я вам тут такой вкусный обед приготовила — пальчики оближешь. — Мам, много гостей придет на твой юбилей? — поинтересовался Франциск, уже приготовившись встать из-за стола, дабы помочь матери накрыть на стол, но тут же застыл на месте. — Завтра увидишь, — ответила она и, даже не оборачиваясь, жестом приказала сыну сесть. — Нечего тебе вертеться у моей плиты. — Но мам… — Артур! — Тембр ее голоса подскочил настолько резко, что Кёркленд от неожиданности даже поперхнулся вином. — Ты умеешь готовить тортики? Я такой рецепт знаю! Иди сюда! — Женщина развернулась к столу с железной подставкой для пирогов в руках и озарила всё прилежащее к кухне пространство своей нежно-добродушной улыбкой. Артур в панике уставился на побледневшего Франциска, следом за которым даже едва соображающий суть разговора Мэттью ошарашенно вытаращился на бабулю. — Э, мама~ — скопировав её певческий тон, поспешил спасти ситуацию француз и как бы невзначай приобнял застывшего англичанина за плечи. — Артур очень устал с дороги. Может, дадим ему поспать? Кёркленд мысленно перекрестился. — Ох, ну конечно, сладкие мои! — Она сразу же потянулась за тарелками. — Сейчас я вас накормлю — и можете идти спать~. После того как Франциск ушел убаюкивать детей, его мама тихонько подкралась к вызвавшемуся помыть хотя бы кружки Артуру и, заговорщически подмигнув, шепнула: — Артур, ты, это… Следи за моим лягушонком. — Артур сразу же надулся от подступающего к горлу приступа смеха, но женщина и не подумала смягчить тон: — Он так похож на своего бедового отца… — Я сначала подумал, что вы о Мэтти, — сквозь лёгкий смешок проконстатировал Кёркленд и в ту же секунду чуть было не схлопотал столовой ложкой по лбу: — Глядите-ка! Обрюхатили девок и думают, что взрослые! Пока бабуля нянчилась с внуками, Франциск не упустил возможности вытащить Артура на что-то крайне сильно напоминающее свидание: выбор, по крайне мере, пал на один из самых презентабельных ресторанов города, и англичанин не смог не отметить восхитительный вид переливающихся в нежно-розовом пламени заката огней почти никогда не спящего Парижа. Прохладная свежесть постепенно остывающего вечернего воздуха дурманила разум, и Артур, сделав глоток из уже третьего за день бокала с вином, облокотился на узорчатые перила веранды. Ему всё время казалось, что, вместо кислорода, он — в прямом и переносном смысле — вдыхал чувства. Чувства, что проникали в каждую клеточку кожи, смешивались с кровью и, словно какой-то смертельный яд, циркулировали по венам до самого его мозга — там, где холодный рассудок хозяина падёт на колени и, завыв от страданий, в предсмертном бессилии отдаст штурвал сердцу. Сердцу, что однажды под гнётом мучительного стыда так разбито и так решительно бросило якорь на самое дно его приоритетов. — Ох, Арти, ты здесь? Я тебя потерял. — Франциск подошел к англичанину со спины и, приобняв его за пояс, крепко — так, чтобы блаженно прикрыть глаза и носом уткнуться в его слегка растрепанную макушку — прижал к себе. Артур пробыл здесь всего полдня — и ему уже хотелось улыбаться каждому пролетающему мимо мотыльку. Не удивительно, что его француз практически никогда не перечит своим эмоциям… — Потрясающий вид, — на выдохе прокомментировал Кёркленд и расслабленно облокотился на супруга. — Я знал, что тебе понравится, — шепнул француз и как бы невзначай коснулся губами незатейливой серёжки у Артура в ухе. Кёркленд вздрогнул, но вместо какого-нибудь очередного своего ворчания лишь уместил ладонь у блондина на щеке и с расслабленной улыбкой взглянул на спрятавшийся за перьевыми облаками солнечный диск. Но Франциск, впрочем, заранее продумал, о чем хочет поговорить: — Знаю, я никогда не спрашивал, но… Почему у Альфреда нет мамы? Оцепенев от неожиданности, Керкленд сразу же отстранился и почти залпом осушил свой бокал. — Дрянь она была бессердечная, что ещё ты хочешь узнать? — Горечь собственного голоса больно обожгла язык. — Оу… — Франциск облокотился на перила и пристально вгляделся в резко помрачневшее лицо возлюбленного. — Она хоть знает, где он?.. — Что ж, пасовать уже не было смысла: он все равно испортил Артуру настроение. — Мне плевать, — процедил англичанин и, сразу же стиснув зубы, достал из кармана своих клетчатых штанов сигарету. — Арти, прости… Я просто… — Франциск виновато опустил взгляд, но язык Кёркленда развязался сразу же после первой затяжки: — Знаешь, мне кажется… Я никогда особо не нуждался в нежности и умопомрачающей любви до гроба: мне, в принципе, было вполне комфортно одному, если бы только здоровое желание с кем-нибудь потрахаться не затмевало даже настолько бесповоротно настроенный на одинокое существование рассудок. Собственно, с девушками у меня проблем не было: то и дело попадалась какая-нибудь хорошенькая дурочка, по первому зову готовая запрыгнуть в постель и с такой же непринужденной лёгкостью удалиться на рассвете. И всё бы ничего, если бы только… Однажды я не решил, что стоит иметь кого-то постоянного. Ну, понимаешь, хотя бы какая-то стабильность, даже если это просто секс… — Боже ты мой, — вырвалось у Франциска, но Артур лишь задумчиво затянулся и продолжил свой монолог: — Я её не любил. Впрочем, как и она меня. Мы просто занимались сексом, просто проводили вечера в каких-нибудь среднестатистических американских кафе, но ничего не знали друг о друге. Кто ты? О чем ты мечтаешь? Где твой дом? Кто твои родители?.. Ничего. Лишь имена и номера телефонные, что так часто терялись в бесчисленной веренице таких же пустых и бессмысленных «бывших». Однажды она пришла ко мне домой и, черт, как сейчас помню: такая несчастная, разбитая, хрупкая… Она сказала, что беременна. Знаешь, как я отреагировал? Лишь равнодушно спросил, кто его отец. Да, черт возьми, мне было плевать, чей он. Я ведь предполагал, что у такой красивой девушки может быть десяток таких же никчемных идиотов, как я. И знаешь, её голос… Как приговор… «Твой, Артур, чей же ещё?»… В тот момент я был уверен, что она сделает аборт, но не стал говорить это вслух. Она сказала, что у неё есть один друг и у них, вроде как, завязывается что-то серьезное. В общем, разговор свелся к тому, что она пока не хочет ничего решать: мол, вдруг это вообще его ребенок, а ведь ей так хочется начать новую, «правильную» жизнь. Меня, впрочем, это ничуть не задело: я предсказывал такое развитие событий, поэтому лишь посоветовал ей поскорее узнать, кто отец ребенка, и всё решить… — Артур снова глубоко затянулся и, прикрыв глаза, выдохнул густое облачко серого дыма. — Знаешь, что она сделала? Оставила его и ничего мне не сказала. Дура, она надеялась, что её дружок не додумается пройти тест на ДНК. Франциск задержал дыхание. — И… Она что, взяла и отдала его тебе? — Что-то вроде того, — хрипло отозвался Кёркленд и закусил себе губу чуть ли не до крови. — Помню, будто вчера: пять утра, три настойчивых звонка на мобильный, и её ухажёр громыхающим басом сообщает мне, что не собирается воспитывать моего «отпрыска». Ничего не соображая, я лишь только спросил, какой, мать его, ребенок, какая… В общем, этот ублюдок сказал, что у «нас» два выхода: либо он отдает его в приют, либо я, как самый настоящий божий мученик, взваливаю свалившееся «им» на голову бремя на себя. Я возмутился, мол, да ты умом тронулся? Какая мать в здравом уме отдаст дитя своё кровное в приют?.. И знаешь, что? Она от него отказалась. Отказалась, блять, потому что этот мужик выдвинул ей ультиматум. Любовь делает из людей паршивых тварей… И не смотри на меня так, я не знаю, что случилось с этой горе-парой потом. Тогда я знал лишь одно: он мой и теперь я за него в ответе. Француз почувствовал, как у него закололо на сердце. Артур не обернулся. — Франциск… Знаешь, ты лучшее, что случилось со мной в этой чёртовой жизни. Парень снова задержал дыхание, и Кёркленд продолжил, всё еще не решаясь встретиться с супругом взглядом: — Мне казалось, что моя душа гниёт заживо. Я не хотел любить, не хотел доверять людям, я… Даже Альфреда первое время едва выносил. Он просыпался, плакал, кричал… Вечно такой громкий, несчастный, брошенный собственной матерью… Когда я смотрел на него, я думал, что он самая большая ошибка в моей жизни, но совесть вгрызалась мне в сердце, стоило только подумать о том, чтобы отдать его какой-нибудь полноценной любящей паре… Знаешь, я тогда даже с девушками спать перестал… Просто больше их не хотел. Так, по крайней мере, никто не рисковал от меня залететь. — Артур развернулся и встретился взглядом с остолбеневшим от накала противоречивых эмоций Франциском. — Я думал, что больше никогда не смогу полюбить. И знаешь… — Облегченно выдохнув куда-то в сторону заката и густеющих в дали облаков, англичанин признался: — Ты был тем, кто спас меня. Голубые глаза Франциска расширились, но он едва ли смог шевельнуться. — Я люблю тебя и благодарен за то, что ты наверняка знаешь, кто я, где мой дом, о чем я мечтаю и кто мои родители. — Арти… — только и смог выдавить француз, но парень лишь тепло улыбнулся в ответ. — Арти, ты никогда не рассказывал, кто твои родители! Кёркленд расхохотался, но Франциск всё еще стоял с застывшим выражением лица и любовался, как нежно-розовое свечение солнца оттеняет ямочки, образовавшиеся у возлюбленного от его неожиданно широкой и до безумия трогательной улыбки. — Артур, я сейчас заплачу, — не выдержал блондин и одним рывком притянул к себе покрасневшего от переполняющих его чувств англичанина. — Надо чаще выгуливать тебя под открытым парижским небом. Кто бы мог подумать, что мой мальчик окажется таким сентиментальным обаяшкой~. — Да иди ты, — вернув голосу прежний ворчливый тон, пробубнил Артур и, едва слышно шмыгнув носом, уткнулся французу в грудь. — Ну Арти, чего ты? Всё в порядке. Я счастлив, что ты ничего от меня не утаиваешь. Спустя несколько секунд молчания, Кёркленд потребовал: — Теперь твоя очередь рассказывать. — М? — Про маму Мэттью. — Хм… — Франциск поджал губы, и парень, подняв голову, не сдержал язвительное: — Что, аист принёс? Француз помотал головой и, прикрыв глаза, бесцветно проконстатировал: — Жанна умерла. Артур сразу же изменился в лице. — Ох, черт… Прости, я… Однако Француз поспешил успокоить его одной из своих самых теплых, но одновременно с этим до дрожи в коленях разбитой улыбкой. — Это очень долгая история. Ты уверен, что хочешь её услышать? — Я только что выпотрошил тебе душу. — Англичанин отстранился и, опустив глаза, с особой манерностью всплеснул руками. — Погляди. Я ею тут все полы забрызгал. — Ну хорошо… Только дай мне сигарету…***
— То есть, ты хочешь сказать, что она заболела раком? — Затягиваясь уже третьей сигаретой за вечер, переспорил Артур, и Француз сдержанно кивнул. — Да… Как я уже сказал, я тогда переехал в Канаду, чтобы помочь отцу с бизнесом — они тогда с матерью сильно повздорили, ну, в общем, изменял он ей… Не в этом дело, как ты понял, я тоже особо не привязывался к девушкам. Просто секс, просто пара-тройка свиданий, если особенно «неприступная» попадалась… А потом я узнал, что моя бывшая беременна. — Хреново… — понимающе подметил Кёркленд, и француз продолжил: — Она была из какой-то набожной семьи… Странно, что её вообще интересовали «недолгие» отношения. В общем, она не стала делать аборт… Я даже не знаю, что тогда чувствовал. Страх? Волнение? Вину? Честно, я даже готов был жениться на ней — она ведь, правда, неплохая была. Стерпится — слюбится, как говорится… Знаешь, я долго сомневался, долго думал, когда Мэтти родился, но от отцовства не отказался. И, как ты уже понял, правильно сделал… — И когда… — Через год. Или меньше… Мэттью её даже не помнит. — Это ужасно. — Сдавленно выдохнув, Артур снова облокотился на перила веранды и спрятал в ладони лицо. — Черт, просто знай, что ты все сделал правильно и у тебя чудесный маленький сын. Настолько, что я понятия не имею, как ты его таким воспитал. Франциск выдавил какое-то подобие улыбки и крепко обнял своего любимого англичанина со спины. — Арти, мне начать говорить о том, как сильно я тебя люблю? — Отстань, — пробормотал он и тут же поспешил объясниться: — Твоя грустная история меня расстроила. Но Франциск не спешил сдаться. Он еще раз поднял взгляд к небесному полотну, что на сей раз уже было усеяно маленькими светящимися точками, и едва слышно, почти невинно прошетпал: — Знаешь, Арти. Мне всегда казалось, что нас с тобой, ну… Как будто судьба свела. Блондин ждал, когда Кёркленд возмутится, но тот, позволив себе вздохнуть, лишь расслабленно утонул в его нежных объятиях. — Знаешь, Франциск. Чертовски верно подмечено…***
Зазвонивший городской телефон вырвал Франциска из омута медленно душащих и без того погибающий рассудок мыслей. Спустя несколько секунд Мэтти — с глазами, расширенными от испуга — молнией влетел в кухню. — Папа! Папа, скорее! Там Альфред!