***
С нужными приготовлениями и уборкой Эфи заканчивает только ближе к утру, и на сон остаётся лишь несколько часов. Подъём даётся изнурительно, но девушка всё же встаёт, проверяет одного из больных и, удостоверившись в стабильности его состояния, спешит к новенькому. За ночь она успела принять ванну, и теперь на ней другое, чистое платье в оранжево-салатовых оттенках, разве что рукава-фонарики ярко-белого цвета. Наверное, этот наряд совсем новый и не надевался до этого, ведь на нём нет даже единой заплатки. Войдя в комнату, приветливо здоровается и уносит тазы с их зловонным содержимым. А спустя пару минут возвращается вновь, неся в руках нечто вроде подноса, на котором располагается тарелка с неким супом. — Это хотя бы отчасти насытит, не нарушая действия трав. Проходит вперёд и ставит поднос перед ним. — Но сначала я кое-что сделаю. Пожалуйста, не шевелитесь. Осторожно садится рядом с ним и кладёт руки на его голову и живот. Сначала ему кажется, что ничего особенного не происходит, но затем привычное тепло обращается в неистовый жар. Энергетические потоки безжалостно изничтожают остатки ядовитых частиц, не оставляя тем ни единого шанса. Возникает чувство, что энергия этой хрупкой девушки вот-вот придавит его к кровати, когда ощущения сменяются: боль покидает тело со скоростью бурной реки в дождь. Её сила струится в нём лёгким золотым ветром, унося прочь страдания; медленно заполняет его до краев, чтобы найти и исцелить повреждённые участки тела и души. Элфирия прикрывает глаза; хочет усилить концентрацию до предела, чтобы энергетические потоки проникли во все укромные места, обволокли его тело изнутри, выгнав всё ненужное. Она пытается совместить их каналы, но получается с трудом; словно ей мешает некий невидимый барьер. Оно и понятно: мало кому понравится, когда в его душу лезут изнутри. Но это — наиболее эффективный способ покончить с заболеванием полностью. И она напрягается изо всех сил, пока тепло её ладоней не превращается в раскаленное добела железо, жаром распространяющееся по телу, готовое выжечь всё на своем пути. Но ощущение это — ложное. Жар не рушит, но способствует восстановлению; успокаивает раздражённый рвотными порывами желудок, проливается в голову, возвращая ей ясность; обволакивает каждую клеточку, даруя ей новую жизнь. Редко она позволяет себе проникать настолько глубоко, но сегодня — случай особый. Эфи могла бы завершить его лечение и в несколько этапов, но присутствие этого человека немного тревожит её. Что-то сменилось в энергетике дома с его приходом, и девушка даже не может понять, в лучшую ли сторону. Но беспокойство отступает, когда ему становится легче, и это тоже странно. А она пока касается его головы и живота, распространяя тепло, что постепенно становится всё жарче и жарче, пока не пронизывает насквозь сильным жаром. У него перехватывает дыхание, а когда она убирает руки, он устало прикрывает глаза и проваливается в сон. Элфирия отпускает словно бы нехотя и, лишь завидев умиротворённое лицо, охваченное спокойным сном, уходит. Такая скоростная терапия выматывает обе стороны, и к тому же у него была тяжёлая ночь. Одарив его изучающим взглядом, она покидает комнату, не забыв прикрыть дверь. Ничто не должно нарушать покой больного. Подумав, направляется на кухню: она так ничего и не поела со вчерашнего дня и это нужно срочно исправлять! А еды оставалось не так много: жидкий суп-похлёбка, приготовленный для незнакомца, да несколько лепёшек хлеба. Но голод не тётка, чего только не скушаешь под его влиянием. Но стоит ей отправить в рот первый кусочек — как слуха касается скрип открывшейся двери. Неужто она забыла её запереть? Рассеявшаяся было тревога возвращается, испуганно взирая на мир из фиалковых глаз. — К-кто там? — заикаясь, произносит девушка, выбегая навстречу. На секунду замирает, глядя на вошедшую без спросу гостью, но потом сжатые от испуга губы растягиваются в широкую улыбку. Перед ней ещё в самых дверях стоит взмыленная девушка лет двадцати пяти на вид с тёмными растрёпанными волосами. В руках у неё средних размеров котомка с торчащими из неё тряпками. Эфи сразу узнаёт в ней свою давнюю приятельницу Рени — целительницу из леса. Она жила в получасе пешком от деревни, где жила Элфирия. Они познакомились, когда девушке было лет десять или меньше, и с тех пор Рени ничуть не изменилась лицом. В тот день Элфирия впервые задержалась в лесу и даже отчасти заблудилась, а Рени накормила и помогла найти дорогу домой. С тех пор они периодически встречались в лесу, когда Элфирия ходила собирать травы. Рени стала ей почти что старшей сестрой. Она подсказала ей, когда лучше собирать те или иные травы, научила готовить многие целебные отвары, показала несколько полян, что знают лишь опытные знахари. И теперь она стоит на её пороге со слезами на глазах и счастливой улыбкой. Но чувство радости Элфирии сменяется горечью вины, когда она видит заплаканное лицо своей наставницы и почти сестры и глаза, исполненные искренним беспокойством за неё, бессовестную. Стыдно-то как! Со всеми этими хлопотами с двойным переездом и работой она почти забыла свою давнюю подругу и наставницу — Рени. И не хотела же — просто память на время выкинула из головы информацию о ней, потому что девушка сфокусировалась на решении собственных проблем. — Жива, — тихо шепчет Рени и крепко прижимает Элфирию к себе. Гладит по волосам, всхлипывая и шепча что-то о том, что она рада её видеть. — Прости, — она виновато склоняет голову. — Надо было хотя бы весточку отправить. А каким образом она бы это сделала, Эфи и не думает, лишь стыд румянцем расползается по щекам, когда её крепко обнимают и прижимают к себе, как мать потерянное дитя. Хотя для неё она действительно как ребёнок. Вечно младшая сестренка, которую нужно обучать и оберегать. В своё время именно Рени помогла ей раскрыться как знахарю, и с тех пор их отношения перешагнули грань дружбы, превратившись в нечто куда более близкое и родное. И она трепетно отвечает на объятия, чуть прихватив за талию. Руки всё ещё дрожат после кропотливой работы с тем странным гостем, а ноги, кажется, вот-вот отвалятся, отказываясь служить такой нерасторопной хозяйке. Именно тогда Рени отпускает её, позволяя присесть, осматривает с ног до головы и недовольно цокает языком. — Ты сколько не спала? — спрашивает она. — Я сейчас тебе приготовлю один отвар, сразу силы восстановятся. — На самом деле я встала полчаса назад, — отвечает девушка, будто оправдываясь, но вряд ли Рени сейчас слышит её. Наскоро скинув с себя плащ, она проходит на кухню, и Элфирии остаётся лишь покорно проследовать за ней. — Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что случилось с твоим домом, — выдыхает Рени, разминая какую-то траву в небольшой ступке. — Слава Акхору, ты осталась жива. До меня дошли слухи, что здесь появился хороший знахарь. Я хорошенько расспросила людей, и они рассказали о тебе и Наналли. Я тут же примчалась, гнала лошадь, как могла. Кстати, где Наналли? — тут же закидывает вопросами, заставляя Эфи краснеть ещё сильнее. Рени, наверное, была одной из тех немногих людей, которые могли с такой лёгкостью на неё влиять. Ещё бы, ведь знакомы они с раннего детства! Эфи молчаливо кивает, когда подруга заводит разговор о её доме; кровь ещё не припеклась, и незачем разрывать и без того свежие раны ещё больше. — У предыдущих владельцев этого дома, — отвечает Эфи, пристроившись за столом, на котором всё ещё стоит тарелка с супом и лепёшками, — я вылечила сына, а они взамен подарили мне… — она заикается, и неловкая улыбка трогает её лицо, — …этот дом. Некоторое время, пока я ещё жила в таверне недалеко от ворот, маленький Лайсерг с матерью часто навещали нас, и они с Наналли успели крепко подружиться. Когда они всей семьей уехали, Нана затосковала. А потом мне пришло письмо, в котором было написано, что их сын так же скучает по ней, и они предложили мне отпустить её погостить у них… Эфи замолкает, выжидающе глядя на Рени. Не посмотрит ли с укором? Не упрекнёт ли? А затем продолжает: — Пока я лечила их сына, мы успели пообщаться, и я поняла, что они — хорошие люди. И поэтому я отпустила к ним Нану на несколько недель, — наконец заканчивает она, а затем протягивает девушке целую лепёшку. Со стороны слова Элфирии могут показаться глупыми и совершенно дикими: как можно доверить маленького ребёнка практически незнакомым людям? Но Рени как никто другой знала об интуиции Эфи. Казалось, её окружает аура, определяющая хороших людей и подсказывающая, кому можно доверять. И они не раз убеждались в этом на практике. — Ну, раз они тебе понравились, значит, хорошие люди, — кивает Рени, принимаясь за ревизию шкафчиков, и всплёскивает руками. — Да у тебя тут мышь повесилась, Эфи! Нельзя же так жить! Ты чем питаешься? Небось, всё больным отдаёшь? Кидается к котомке и, достав оттуда какой-то свёрток, возвращается к подруге. Разворачивает его, вынимает кусок мяса и овощи. — Вот, как знала, что нужно брать, — говорит она, принимаясь за готовку. — Ты же себя изморишь, — Рени наливает настойку в кружку и протягивает Элфирии. — На, выпей, — требовательно говорит девушка, но губы её расплываются в улыбке. Эфи с благодарностью принимает кружку и начинает медленно пить. Вспоминается, как ещё недавно она так же подходила к необычному гостю. Интересно, как там он? — Спасибо. Снадобье несильно обжигает горло, согревает внутренности, постепенно возвращая утраченные силы глоток за глотком. Элфирия не помнит, чтоб Рени готовила его раньше, но оно и к лучшему: значит, тогда всё было хорошо и не было такого упадка сил и переутомления. На вкус оно сладковато-солёное с лёгкой кислинкой. Необычно, но очень вкусно. С каждым новым глотком будто бы открывается второе дыхание. Эфи продолжает смотреть перед собой, не зная, что можно сказать в своё оправдание, пока её лицо уже полностью не окрашивается в цвет спелой помидорки, одну из которых Рени увлечённо разрезает на мелкие кусочки. Отчасти восстановив утраченный резерв, Элфирия понимает, насколько голодна. Кажется, будто в последний раз она ела даже не вчерашним вечером, а позавчерашним. Или вообще несколько дней назад. И она с силой набрасывается на содержимое стоящей подле неё миски; сварить такую похлёбку не так сложно, а какое-никакое насыщение обеспечено. Стук ложки скрашивает тишину на те несколько минут, пока Эфи увлечена едой. Лишь выудив всё до последней капли, она вновь обращается к Рени: — Прости… Столько дел обрушилось, что было немного не до того. Блеск возвращается в усталые глаза, и даже чуть осипший голос начинает звучать более звонко. Всё-таки хорошо, что она приехала. С ней Элфирия не сможет себя запустить, а сама Рени приятно проведёт время. Уж Эфи постарается, чтобы всё прошло именно так. — Я полагаю, ты не на пару часов? — спрашивает Эфи, улыбаясь, да указывает рукой в сторону брошенной котомки. А затем поясняет: — Комнат здесь не так много, и почти все оборудованы под пациентов. Поэтому ты не будешь против, если я уложу тебя у себя? Элфирия небрежно указывает рукой по направлению к небольшой лесенке, ведущей на чердак. — Кровать там широкая, должно хватить места на двоих. А ещё из окна той комнаты открывается красивый вид на окружающий их лес, Элфирии снова повезло жить на самой окраине. — У меня дорога больше времени занимает, — Рени улыбается на вопрос Эфи. — И я не с пустыми руками. Привезла тебе и Наналли вещей, еды и денег. И не смей отказываться, или я обижусь. А спать я могу и под дверью на коврике. Рени пока ловко разделывает мясо, закидывает кусочки в горшочек и ставит тот в печь. Эфи даже не заметила, когда Рени её затопила. Нарезает овощи, разминает в ступке травы. И всё это так манит своим ароматом, что живот девушки начинает урчать. — Кстати… — Сейчас Рени может уловить взгляд любопытного лисёнка, — ты говорила о неком Акхоре… — мысль обрывается, но и так понятно, что же именно хочет узнать Эфи. И она глядит на Рени озорным взором в ожидании ответа. — Акхор… — знахарка на несколько секунд замолкает, видимо, вспоминая, и потом начинает рассказ. — Есть легенда о Ледяном Драконе, живущем в горах ближе к северу. Можно сказать, он рушит всё, что люди знают, ну, или хотят знать о драконах. Он не жжёт поселения, ему не приносят жертв. Он был словно Божество для тех мест, оберегал их от больших сходов снега, смотрел за порядком. Очень справедливо судил нарушителей. А ещё он очень красив. Белый-белый, как снег, на широких крыльях кристаллы льда. А ещё он может заморозить что угодно. Рени говорит вдохновенно, в её глазах почти что восхищение и обожание. Элфирия слушает очень внимательно, вспоминая некоторые эпизоды из детства, когда они так же сидели на уютной кухне и наставница читала ей самые разные сказки. В том числе и о драконах. О том, что не все они — зло, и что есть среди них и «добрые», обитающие где-то далеко. Но они — есть, просто не показываются, предпочитая уединённый образ жизни в своих обителях. Однако легенду о Белом Драконе она слышит впервые. Слушая, Эфи погружается в некую задумчивость, воображая перед собой его образ: белые крылья, окаймлённые сверкающими кристаллами, мощные лапы, разрезающие ледяную твердь под собой, лицо с исступлённо-синими выразительными глазами, завораживающими своей красотой и мудростью… — Только его лет двести-триста никто не видел, — голос гостя заставляет Эфи вздрогнуть от неожиданности. — Говорят, его убили пришлые охотники. Он был добрым и справедливым смотрителем предгорий. Жители сами несли ему дары. Добровольно. Убили? Но за что? Если верить этому сказанию, он не сделал ничего плохого людям, являясь защитой и символом безопасности для них. Тогда почему? Печаль негодования отражается на бледном лице, но расспросить она сможет и немного позже. Ни к чему омрачать установившуюся атмосферу. И она спешит убрать с лица оттенки скорби. В своё время ей довелось понять, что печаль — приговор для знахаря её категории. Чем более депрессивный настрой тяготит душу — тем больше мрака просачивается в неё. А это чревато временной утерей дара. Переводит взгляд на вошедшего, смотрит с небольшим удивлением. Признаться, она ожидала, что после такого лечения гость проспит до вечера. Неужели он оправился так скоро? Нет, она, конечно, заметила, что энергетический запас его плотнее и больше, чем у многих знакомых ей людей, но так быстро?.. Но сомнения тотчас уходят, сменяясь ласковой улыбкой. — Вам уже лучше? — спрашивает она, глядя на него с присущей целителям заботой. Осматривает с ног до головы: выглядит он уже гораздо лучше, уверенность проскальзывает в жестах и словах, на ногах стоит крепко, а значит, процесс практически завершён. Но для полного эффекта ему не помешало бы отдохнуть как следует. Однако весь его вид говорит об обратном, поэтому на этот раз он наверняка её не послушается. Что ж, уложить она его ещё успеет, благо, весь день впереди. А пока пускай отвлечется от своих мрачных дум. И она вместе с ним. Он кивает на её вопрос, подходит к столу и берёт нетронутую Рени лепёшку. Сейчас он одет. Тёмно-серые брюки и белая рубашка с длинными рукавами. Он садится напротив Элфирии и принимается меланхолично жевать. — Не стареешь, ведьма, — усмехается гость, тянет руку к нарезанным овощам и одёргивает, получив по тыльной стороне от Рени. — Ого, на комплименты расщедрился, — девушка удивлённо вскидывает брови. — И что на этот раз? Чего в поселение прибился? Гость на это лишь вопросительно поднимает брови и продолжает жевать. — И вовсе не ведьма! — Эфи смотрит на гостя с немой укоризной, но голос выдаёт её веселье. — Она — моя любимая старшая сестра! — с гордостью заключает девушка. Разве что не рвётся обнять, ведь не стоит прерывать священный процесс готовки. А блюда у Рени, сколько Эфи себя помнит, были восхитительны. Бывало, она специально забирала порции с собой, чтобы угостить Наналли. Гость окидывает взглядом обеих девушек, его лицо немного вытягивается, но скоро снова принимает меланхолично-отчуждённое выражение. — Сестра? — вздыхает он и, делая глубокий вздох, прикрывает глаза, словно говорит своим видом: «за что мне такое счастье?» — Хм? Что-то не так? — Эфи смотрит на него всё так же весело, словно пытаясь подбодрить, но вот слова звучат с лёгкой грустью. Окружающие люди, какими бы они ни были, являются составляющими общей ауры, которая безмолвно парит в любом пространстве. И если вдруг в нём оказывается человек с мощным полем, которому печально, помещение также впитает это чувство. — Да, — кивает он, бросив мимолётный взгляд на Рени. — Один мой, так сказать… братик — довольно скверное создание, которое не щадит никого и ничего ради достижения собственных целей. Он подставил под удар тысячи жизней, чтобы добиться цели. И ему всё равно, сколько жизней поляжет. — Кто это? — удивляется Рени. — Почему я его не знаю? — Знаешь, — усмехается гость. — И очень давно. Девушка задумывается и, кажется, не может вспомнить такого. Возможно, она знает его с другой стороны. А Эфи недоумённо смотрит на загадочно переговаривающихся Рени и гостя, но молчит. Понимает, не расскажут ничего лишнего. И, кажется, гость ввёл в замешательство Рени, что на памяти Элфирии случалось крайне редко. Любопытство грозит завладеть наивной душой, но тут же пресекается на корню. Не хватает ещё лишних подозрений. И потому девушка в очередной раз пытается отбросить ненужные мысли прочь, пока они не вселили в её разум сомнения. — А чего сумку не принёс? — продолжает заваливать вопросами Рени. — Порылся? Порылся. А чего не принёс? Тот недовольно цокает, поднимается с места и идёт в коридор. Девушка закидывает овощи в горшочек к мясу и, посмотрев на удивлённое лицо подруги, поясняет: — Это Лоусей. Мой младший брат. Сухарь сухарём, но парень неплохой, — и, немного подумав, добавляет. — Относительно. И только после этого Эфи замечает, что что-то здесь не так. А спустя пару секунд понимает, что именно: гость обратился к Рени так, словно они давние приятели, причём довольно неплохие. А после того, как Рени говорит, что Лоусей её брат, Эфи присматривается к обоим повнимательнее: да, если приглядеться, то можно разглядеть в них схожие черты, но, не скажи ей об этом Рени, она бы и не догадалась. А имя у него тоже странное, под стать остальному. Всё-таки интересно, откуда он родом? Надо будет как-нибудь спросить у Рени. Но пока она только утвердительно кивает, тихо поясняя: — У него довольно необычная энергетика, но он не кажется мне плохим. Хотя… — Она прикладывает ладонь к подбородку, задумываясь. — И хорошим тоже… Ой, извини! — тут же спохватывается, ведь, наверное, не очень приятно Рени слышать подобное о родном брате. — Ничего страшного, — Рени смотрит на неё лукаво и шепчет тихо-тихо, чтобы брат не услышал. — Многие говорят, что он не хороший и не плохой, так что всё в порядке. Да я и сама такого же мнения. Он нелюдим и, если его не трогать, он ничего плохого не сделает. Но есть те, кто злят его, скорее всего, нарочно. И если ты найдёшь к нему ключ, тогда можешь не бояться никого и ничего, — заговорщически подмигивает, улыбаясь со знакомой с детства теплотой. А глаза её светятся хитростью горной лисицы, подметившей укромную мышку вдалеке. Элфирия не знает, что ответить на подобное, и в очередной раз улыбается, чуть потупив взор. Кажется, что ничего особенного не произошло, но после слов подруги что-то изменилось. — Я всё слышу! — доносится из коридора голос, а потом в кухне появляется и его обладатель. Эфи непринуждённо оборачивается в сторону Лоусея, глядя на него с интересом, не мелькавшим ранее в этих глазах. Смотрит и ничего не говорит, лишь кивает будто мимоходом. Но один лишь этот лёгкий взгляд может рассказать Рени о многом: чего пока нет, но оно вполне может наступить. — Да я и не скрывала, — пожимает плечами Рени. — Всё посмотрел? На одном локте висит сама котомка, уже полупустая; через другое — несколько платьев, и ещё пару-тройку Лоусей держит в руках. Рассматривает с видимым интересом, даже заправив за ухо прядь волос, открыв половину лица. Сосредоточенно прощупывает ткань, потом отодвигает на расстояние вытянутой руки, окидывая взглядом. Рени с весёлым задором наблюдает за его движениями. Он вовсе не опечален, скорее любознательность владеет его ликом. Он рассматривает платья с видом эстета, быстро перебирает их, безжалостно отбрасывая те, которые не пришлись по его утончённому вкусу. А в наличии у него такой особенности Эфи не сомневается; о том говорит и сосредоточенный взгляд, коим он окидывает наряды, и элегантный вид самого гостя. — Дом Эфи спалишь, — бросает Лоусей сестре, не отрываясь от своего занятия. Невольно Элфирия заглядывается на них: красивые, такие пристало носить благородным девам из больших городов. Наверное, они бы очень понравились Нане. Кстати, об этом — где он умудрился раздобыть себе эту одежду? Неужто у Рени? Хотя, наверное, так и есть. Она не гнушалась ни платьев, ни штанов. Да и посетителям, как известно, всё равно на твой облик, только бы терзающие их ненастья ушли. Эфи продолжает смотреть, пока не слышит твердое: «Встань». И почему-то без лишних жестов понимает, что обращение это адресовано ей. Ведомая любопытством, послушно встаёт. Чуть сжимает плечи, когда он прикладывает к ней платье нежно-фиолетового цвета, немного задумывается и кивает: — Это подчёркивает цвет твоих глаз. Эти платья достойны особ высшего света, но никак не девушки её класса. Так и подмывает спросить: откуда у Рени взялись такие роскошные наряды? Но, если подумать, таким образом ей могли заплатить пациенты. Некоторые из них предпочитают красивые подарки золоту, и это не такая уж редкость. А ещё Рени могла попросту их купить. Хотя бы для интереса — как оно будет. Поэтому эту тему можно считать закрытой. Запах мяса и тушёных овощей резко бьёт в нос, и Эфи, чей голод не утолился супом, моментально переключает внимание на стоящую подле неё миску с несомненно вкуснейшим содержимым. Так и подмывает наброситься на жаркое в сей же миг, но следует дождаться Лоусея. И она смотрит на него взглядом, намекающим, что платья могут и подождать. — Есть садись, — смеётся Рени, забирая у брата котомку и платья. — Ещё будет время всё рассмотреть. Тот кидает на неё равнодушный взгляд и всё-таки садится за стол. Берёт кружку, из которой недавно пила Эфи, выпивает оставшиеся на дне капли и протягивает сестре. — Сделай мне тоже. — Пожалуйста. — Что? — на его лице смесь разных чувств и эмоций, среди которых удивление, непонимание и недоумение. — Когда просишь, нужно говорить «пожалуйста», — поясняет Рени. — И вообще, сколько я тебе говорила, чтобы ты не ел и не пил из чужой посуды, пока её не помыли. Лоусей закатывает глаза, но руку с кружкой не опускает. — Сделай мне то же самое. Пожалуйста. Рени качает головой и, помыв посудину, принимается готовить ему такую же настойку. Бросает туда травы, уже знакомые девушке, мнёт их ступкой. Улыбаясь, Эфи наблюдает, как её подруга набросилась на брата со смешливыми упрёками, как она легко журит его по поводу кружки, как пытается воспитать и с каким равнодушным взором Лоусей смотрит вокруг. Но просьбу Рени он всё же выполняет, иначе не видать вожделенного снадобья. Рени — девушка с характером, и, пока не добьётся результата, — к ней не подступишься. Но при этом она умудряется быть на удивление мягкой и ненавязчивой, что перечить ей и не захочется. Хотя, возможно, с членами семьи у неё некие особенные отношения, о которых Элфирия — девочка из деревни неподалёку — не знает. Что ж, тайны есть у всех, и не ей их судить. И она позволяет себе чуть хихикнуть, глядя на недовольную физиономию Лоусея. Когда ж ещё она сможет увидеть подобное? Лоусей отодвигает от себя миску и, забрав кружку, залпом выпивает содержимое. Передёргивает плечами и наконец-то принимается за еду. — К твоему сведению, — добавляет Рени, — это лекарство надо пить медленнее. — И что? — фыркает мужчина. — Прошлое я так же выпил. И вообще, это не твоё дело. — Ну, вообще-то, я знахарь, — возмущается Рени. — И кстати, чего ко мне не пошёл? Он поднимает на сестру глаза, пытаясь понять, шутит она или действительно не понимает причины. — У тебя искали бы в первую очередь, — бросает мужчина. — Да я и не вспомнил. Сильно приложится головой. — Последние мозги не выбил? — сочувственно спрашивает Рени. — Слушай, а может, это тебе дев невинных посылают? — переводит тему он. — И ты принимаешь ванны из их крови. Рени со смехом отмахивается и принимается за еду. У Эфи, когда речь заходит о невинных девах, улыбка сникает и взгляд устремляется вдаль, за спину сидящего напротив гостя, она с грустью глядит в никуда. Снова вспоминается тот злополучный день, наполненный оранжево-красным маревом заката и пламенными отблесками вдали; крики невинных людей заполоняют сознание, а образ бледной сестры, безвольно лежащей на тропе, всплывает перед взором так отчётливо, словно прошлое решило вернуться в сей же миг, обратившись в такое жестокое «настоящее». Впрочем, со стороны Эфи выглядит скорее замечтавшейся, нежели расстроенной, и мало кто мог бы заметить, что девушку терзает горе. Тем более, спустя пару минут образы растворяются, уступая место небольшой сонливости, и она вновь слушает своих гостей. — Хотя, — вновь заговаривает Лоусей после недолгого молчания, — может, Он просто где-то затаился? Нигде не упоминалось, что те тугодумы-охотники что-то принесли с той охоты, кроме обледенелых товарищей… — Ты когда успокоишься? — вздыхает Рени, наливая в кружку воды, добавляет несколько капель из какого-то пузырька и тщательно перемешивает. — Его никто не видел лет двести-триста, и ты сам это и сказал. — А я найду, — он опускает взгляд в миску, но, так и не притронувшись к содержимому, вновь поднимает серьёзный, даже отчасти злой взгляд. — Это была Его мечта. Это была Наша мечта. Он был бы рад. — Найти… того дракона? — уточняет девушка, сверля Лоусея взглядом юного искателя приключений. Элфирия не могла отнести себя к людям, сильно жаждущим проблем себе на голову, но легендарный дракон — не просто поездка забавы ради. Возможно, подобная находка смогла бы изменить отношения людей и драконов, вывести их на новый уровень. А ещё… определить её личное отношение к ним до конца. С того дня отношение девушки к этим звероподобным разумным созданиям изменилось; если в детстве она практически восхищалась их красотой и разумом, то после того рокового эпизода её вера в них была несколько подорвана. Скорее всего, у дракона были свои причины так поступить, но что могло послужить поводом для сожжения целой деревни? Беседа хотя бы с одним драконом могла бы помочь ей ответить на этот вопрос. — Акхора, — подтверждает Лоусей. В его глазах отчётливо видна решимость. Рени вздыхает и качает головой. Кажется, ей очень не нравится эта идея. Но брат непреклонен. — Я бы тоже хотела его увидеть, — мечтательно говорит Элфирия, и гости видят, какое воодушевление витает в её сияющих глазах. — Никогда не видела драконов. И тем более не говорила с ними. А в ответ видит обращённый к ней взгляд Лоусея, в котором плещется… что-то. Эфи даже не может понять, что же именно отражают эти зелёные стекляшки. И почему-то очень хочется отвести собственные глаза в сторону, но не получается. И остаётся лишь недоумённо смотреть, изредка моргая. Прямо как тогда в ванной. Но вскоре их контакт резко прерывается очередной колкостью Рени. Вот кто всегда умел разряжать обстановку. Конечно, страх её никуда не делся, но ведь, по заверениям Рени, Акхор — добрый дракон. И он не станет убивать её или сжигать чужие сёла. А потому Элфирии действительно было бы интересно встретиться с ним. А потому она обращается к Лоусею: — Если всё-таки соберётесь его искать, возьмёте меня с собой? — она дарит ему взгляд, на который не раз подкупалась мать и даже Рени. Ведь отказать этому чистому ангельскому взору — как взять грех на душу. Ест Лоусей молча, поглядывая на ворох платьев. Возможно, они вызывают в нём больше интереса, нежели еда или разговоры. Но всё же он ест. Рени же увлечённо рассказывает о том, что стоит переделать в распорядке дня Эфи. И по её словам становится ясно, что она здесь надолго. В новом распорядке больше сна и еды, чем в том, по которому неосознанно жила Эфи здесь. Доев, Лоусей поднимается из-за стола и снова принимается рассматривать платья. Вот и нежно-розовое, и цвета молодой травы, ясного неба, нежно-оранжевое отправляются на локоть мужчины. А вот не такие яркие и благородные — в котомку. Лоусей изучает их довольно тщательно, задерживаясь на некоторых подолгу. И наконец, покончив с пристальным осмотром, протягивает девушке те, что висели на локте. — Это твоё, — только и говорит Лоусей. Эфи смотрит уже с изумлением, когда он протягивает ей роскошные платья, говоря, что теперь они принадлежат ей. Можно ли это считать подарком от него? И стоит ли принимать столь щедрый дар? Но, глядя на брата с сестрой, она всё же забирает платья, ведь кто ж её спросит. А после, не сказав больше ни слова, Лоусей уходит. Эфи хочет было ринуться за ним, ведь он не успел даже передохнуть. Но, подумав, решает всё же остаться. Его организм крепок, и к тому же он может отдохнуть в любой таверне, избавленный от компании придирчивых знахарок. В прихожей глухо хлопает дверь, возможно, что он ушёл, так и не поспав спокойно. Платья, что Лоусей выбрал для Эфи, словно сняты с благородной дамы, возможно, даже королевских или дворянских кровей. Расшитые красивыми, завораживающими узорами, из мягких тканей и самых разных покроев. — Нравится? — тихо спрашивает Рени, глядя через плечо девушки. — Очень красивые, — отвечает Эфи, переключив внимание на новоприобретённые наряды. И восторженный вид девушки только подтверждает её слова.***
Рени разбирает свою сумку, аккуратно развешивает платья — все немногочисленные брюки с рубашками, что она взяла на случай, если из пожара спаслась семья, забрал Лоусей — и понимает, что выжили лишь Эфи и Нана. Понимание пришло ещё за обедом, но она не стала уточнять у подруги, чтобы не бередить свежие раны. Потом сама расскажет. Не сейчас. На пол падает сложенный вчетверо листок бумаги. Странно, когда она доставала продукты, его не было. И, немного подумав, она всё же разворачивает и читает. «Он сын Кейден. Будь осторожна. Ты меня не видела» Внутри всё переворачивается и рвётся, что она чуть не подставила брата. Пойди Лоусей к ней, Он нашёл бы его сразу. Сопоставить раны несложно. Вот почему он пошёл к знахарю. Вот почему он прибился к деревне. Как плохо она знает своё окружение. Если Он сын Кейден — значит, он унаследовал всё лучшее. Например, голос. Надо будет попросить Эфи сделать настойку перед отъездом.