А с какого-то момента голова перестаёт расти. А интересно, где все эти накопления помещаются? Иногда даже обхватываю голову руками и думаю: «Господи, какая же она маленькая! Пятьдесят восьмой размер всего. Такая маленькая, и сколько же в ней говна!» Евгений Гришковец «Одновременно»
Маленькая девочка сидит на старом драном диване и заливается слезами. На плач никто не обращает внимания, да и, в принципе, некому обращать — ребёнок в комнате один, а ей кажется, что она одна на целом свете. Только рыдания прекращаются, как девочка смотрит на свои руки и вновь плачет. Это неправильно! Это не она! Это не её пальцы, не её коленки, не её тело! — Беатрис! В комнату вваливается молодая женщина под градусом и бессмысленно изучает чернокожего ребёнка на диване. Девочке на вид года четыре, пухленькая, пальчики короткие, как и ноги, буйные курчавые волосы вздыблены, будто в них пять минут назад ударила молния. Сама женщина еле на ногах держится, бледная и какая-то больная на вид. Под странными фиалковыми глазами залегли тени, а кожа, похожая на пергамент, отдаёт синевой. — Мама! — в истерике позвала девочка. Девушка морщится и поспешно закрывает дверь, поворачивая ключ в замке. Не хватало ещё, чтобы соседи по дому припёрлись выяснять, какого чёрта в жилище образовался негр. Расисты долбанутые. — Мама, почему я такая? — ребёнок снова заходится в горестном вопле, и её мать, понимая, что придётся всё-таки объяснять, подошла и тяжело опустилась рядом с дочерью. — Почему я чёрная?! — Во-первых, — к горлу подкатила тошнота — последние несколько стопок явно были лишними. Девушка поднесла ладонь ко рту, переждала пару минут и выдохнула. — Прекрати слушать этих уродов, Трис. Темнокожие люди такие же, как и мы. В них нет ничего плохого. Они даже появились раньше нас. Так что не смей быть расисткой, поняла? — Да, — послушно шмыгнула носом Беатрис и снова уставилась на свои ладони. — Но… почему? Женщина… Девушка — она мысленно зарядила себе пощёчину. «Прекрати звать себя женщиной, Тара, тебе всего двадцать два». Но как тут не состариться, когда собственное существование задрало настолько, что жить не хочется? Что уж говорить, она поначалу и жизни дочери не радовалась. Куда идти восемнадцатилетней дуре с новорождённым ребёнком в мире, где таких, как они, ненавидят? Ненавидят абсолютно все, и Тара это прекрасно понимала. Лишь фиалковые глаза девчушки, совсем такие же, как у матери, смогли её переубедить. Впрочем, всё равно ничего не вышло. Тара погрязла в безысходности и алкоголе, а Беатрис… Беатрис была слишком одинока для четырёхлетнего ребёнка. И всё из-за матери. — Понимаешь… — начала девушка. Руки задрожали, и она внезапно осознала, что мыслит трезво и ясно. Алкоголь будто выветрился из организма, и на его место пришло дичайшее сожаление. — Мы с тобой не такие, как все, — а следом — твёрдость и осознание, что воспитывать ребёнка в этом жестоком мире надо в соответствии с требованиями. — Нас называют «шейпшифтеры», Трис. В этом нет ничего плохого, но люди нас боятся из-за того, что мы другие. Поэтому ты не должна никому рассказывать, — Тара дождалась испуганного кивка. — Это — твоё первое превращение. Оно должно было произойти гораздо раньше, потому что мы начинаем меняться с младенчества. Но ты изменилась сейчас. Запомни это состояние; ещё долго ты не сможешь его контролировать полностью. Поэтому мы начнём тренировки с завтрашнего дня. Ты должна научиться, если не хочешь жить в постоянном страхе. — Но что, если… — прошептала Беатрис. — Что, если я потеряю себя? — Проблема в том, что нас нет, — мрачно усмехнувшись, произнесла Тара. — Мы — калейдоскоп лиц и образов, виденных нами на протяжении жизни. Наша истинная сущность неприятна и чужда людям. Мы мерзкие, поэтому научились скрываться. А теперь — попробуй вернуть свой прежний облик. Возьми меня за руку. Трис чувствовала, как по лицу опять текут слёзы. Всё, что говорила мама, казалось ей невероятным и, хоть ей никто никогда не читал книжки, сказочно-страшным. Девочка чувствовала, как в груди всё замерзает от ужаса, но доверчиво протянула руку, цепляясь***
— Бонни, с тобой всё в порядке? Перевёртыш заморгала, сгоняя морок. Из тумана выплыло перевёрнутое лицо Архангела Габриэля, и первые мгновения Бонни никак не могла вкурить, что за чертовщина вокруг творится. Впрочем, взгляд тут же упал на серую моську её отражения, чья голова неподвижно покоилась на коленях такого же серого Сэма Винчестера. Лицо расползлось в тупой улыбке; это так мило, что аж плакать хочется. Не перевелись ещё на свете рыцари; вон, сидит, исполин — его обблевали кровью, а он сжимает полумёртвую девушку в объятиях так, будто она только что сладкой радугой обкакалась. — Бонни, — у носа настойчиво пощёлкали, и девушка попыталась отогнать идиотские мысли. — Да, да, продолжай. Минут десять назад она была готова на штук пятьдесят иголок в собственные конечности, а оно вона как: Гейб просто сложил их с Еленой руки вместе и накрыл своей, невидимо перекачивая кровь из организма Бонни в вены Сингер. Другое дело — перевёртыш потихоньку отключается, ведь её подруга потеряла литра два чисто из-за собственного идиотизма. Жить в библиотеке размером с дом и не знать про пояс Ипполиты! Ох и получит она… Она уже давно совершеннолетняя, но почему-то продолжает ходить в клуб, обратившись в тридцатилетнюю бабу. Потом, конечно, превращается в самое очаровательное, что имеется у неё в «каталоге», но новоявленную привычку не изъять. Самое забавное — становиться мужчиной, трахаться с симпатичной девкой, а потом становиться девкой и трахаться с симпатичным мужчиной. Прикольный круговорот тупизма в природе, но это единственный выход накапливающейся агрессии. Особенно после встреч с охотниками. Эти молодцы в край наглеют, но Бонни честно держит данное самой себе и таинственному папаше обещание — она не станет своей матерью, не станет убийцей и монстром в ночи. Этим вон пусть вампиры занимаются, хотя шейпшифтер не оставляет надежд встретить таких, как она. Более-менее дружелюбных, в смысле. Получается плохо, но девушка старается. В конце концов, она пыталась быть злой. Не вышло. Иногда даже хочется выгрызть зубами участок мозга, который не желает быть стандартной нечистью — опять же провально. Найти б отца и спросить, какого хера… Одно хорошо — перевёртыши живут долго. Тогда ей было под сорокет, а с виду всё ещё девочка. Молоденькая такая, тупая аки пень. Оставившая надежду найти папаню — вообще никаких наводок, да и поди сдох уже. Гораздо лучше просто жить, наслаждаясь молодостью. Вечной молодостью без близких. Только вот именно в тот день она встретила её… — Бонникадзе! Да ёпт вашу кашу, что им всё неймётся? Бонни разлепила тяжёлые как пятки носорога веки и с удивлением уставилась на Елену, отчаянно жестикулирующую о чём-то в шаге от перевёртыша. Её тело так и покоилось на коленях охотника, хотя щёки порозовели. — Да скажи же ты этому игнорщику, что меня тут Жнец за задницу кусает! — взмахнув граблями, кукарекнула Сингер. — Вот прям кусает? — еле шевеля губами, полюбопытствовала Бонни и покосилась на встрепенувшихся охотников. — Прям носом тычет! — Эка подлец, — шейпшифтер с трудом повернула голову в сторону сосредоточенного Габриэля. — Эй, Ангел… Там до Елены Жнец домогается. — Слышу, — буркнул Фокусник, игнорируя ещё сильнее посеревшего Сэма. — Я почти. Но тебе придётся рассказать. Бонни снова посмотрела на полупрозрачную Елену, отрывисто меряющую шагами пространство между Дином и Адамом, и улыбнулась ей. Рассказать… Хм, что ж, наверное, пора. Она никогда не рассказывала подруге о своей жизни без прикрас. Она такая слабая и сильная одновременно. Очень хотелось её защитить, хотя сказать прямо о подобных порывах нереально — задушит ведь и глазом не моргнёт. Странно чувствовать потребность оберегать человека, тем более такого, как Елена. Первый раз в жизни. — Оп-пань! — внезапно гавкнул Габриэль так, что все подскочили. — Имей в виду: некоторое время не сможешь перевоплощаться. Он бесцеремонно отбросил руку Бонни, оттолкнул к чертям Сэма, обхватил виски Елены пальцами, закрыл глаза и забормотал что-то на языке из мохнатого века. Перевёртыш, кряхтя, облокотилась на каменного Руфуса и впервые за долгое время помолилась. Что довольно никчёмно, если учесть, кто сейчас лечит Елену. Первым лопнул пояс. Из него моментально вытекла вся сила, что Бонни разглядела сквозь пелену усталости сразу. Подавшись вперёд, она сорвала дрянь с талии Сингер и что есть силы отбросила куда-то за пределы видимости. Найдёт потом и истопчет к хренам собачьим. — Прошу меня простить, — захотелось проехаться по наглой роже кирпичом раз эдак тридцать. — Ни у кого нет белого шоколада?***
Я тупо покачивалась на верёвочных качелях, без намёка на интеллект в глазах рассматривая блёклое озеро. На автомате попыталась схватиться за крепления и чуть не перевернулась кверху жопой, совсем позабыв, что уломала-таки Габриэля сгонять за паранджой в ближайший пункт встречи ИГИЛа, а паранджа оказалась шёлковой и скользящей. Трикстер сгонял, но вернулся какой-то дёрганный; то ли кропотливая работа по изъятию меня из лап Смерти вымотала, то ли мусульмане, попытавшиеся вручить ему взрывчатку, доконали. И вообще, покинули мы тот перекрёсток с двумя полицейскими в бессознанке и гигантской лужей моей крови как-то кособоко, отчаянно смахивающие на восставших из мёртвых насекомых. В середине пути меня, Сэма и Бонни без сожалений выперли проветриться, а более живые члены нашего отряда, наверное, именно сейчас, рьяно ковыряя в затылках и невпопад смеясь, рассказывают Бобби, Насте и Ирине, как весело было истреблять амазонок. А Сэм, Елена и Бонни? Так они выпить на радостях пошли. Яду, — как от души пожелал мне Руфус. Грохнул выстрел; Бонни, закутанная в не внушающий доверия плед у корней дерева, подскочила и что есть силы долбанула пяткой в мою икру, аж слёзы навернулись. Сэм, сидящий на другом конце поляны, лишь устало дёрнулся. — Концептуальность, — задумчиво изрекла я, кидая использованную хлопушку в озеро. — Концептуальный пиздец моей жизни, нарастающий с каждым днём. — Заебала, — хрипло, но с чувством обласкала перевёртыш. — Думать не хочу, из какой дыры ты надыбала хлопушку, едва от Жнеца сбежав. — Издержки производства, — пожала плечами я. — Родилась с набором «доебись до соседа» в попе. Вновь повисла тишина, отдающая смертельной усталостью и сущим бредом. Почему бредом? Да потому что домой нас не пустили в связи с тем, что мы втроём больше походили на мертвецов, чем на живых, а нагоняя от Ирины с Бобби всем только и не хватало. Бонни рябила по контурам фигуры, как мираж в пустыне, и цветом скорее напоминала недавно выпавший снег; Сэм ни на что не обращал внимания, выбрав в качестве палитры для лица стандартную цветопередачу пейзажей Санкт-Петербурга, а я, недавно снова сдохшая, цвета вообще не имела — спряталась под сраную паранджу, ибо после возлияний шейпшифтерской крови начала активно линять, и кожа по всему телу отвратительно отпадала целыми полотнами. Сука. — Бонни… — неуверенно начала я тему, которая обходила по важности все остальные. Если честно, хотелось биться в истерике и спрашивать, что курила Судьба, когда писала историю моей жизни. — Почему ты ни разу и словом не обмолвилась? — А зачем? — Как это — «зачем»? — захлебнулась я. — Это важно! — Да нихрена это не важно, — выцедила Бонни, высовывая нос из преобразованного в кокон пледа. — Нихрена. Ты знала почти всё, я лишь добавила некоторые подробности. И только потому, что ничья кровь, кроме как моя, тебе бы не подошла. — Нифига себе не важно! — «Али бежать к жирафу и увещевать его поделиться радугой?..» — совсем некстати пискнул всё ещё не пришедший в себя внутренний голос. Я отмахнулась. — Бобби… — Нет! — рявкнула перевёртыш, срывая с головы плед. На большее у неё не было сил, как, впрочем, и у нас с Сэмом. — Не смей ему говорить! То, что он по глупости трахнул шейпшифтера на выпускном бале в школе, не делает его моим отцом! — Но это делает тебя моей сестрой… — голос окончательно ушёл в сип и заглох, пришлось откашляться. — Делает, — смягчилась Бонни и немного расслабилась. — Ты такая тупорылая овца, что я б не стала за тобой столько времени бегать, не будь ты моей семьёй. Что я должна чувствовать? У меня есть сестра. Я всегда хотела брата или сестру, и вот теперь у меня есть сестра. Сестра-перевёртыш. Интересно, есть ли в мире семья ебанутее, чем наша? Мысли путались, и я попыталась зацепиться плывущим взглядом за одинокую фигурку Сэма, читающего какую-то книгу, развалившись в траве. Никто ни о чём не знает, кроме меня и Габриэля, а так как Бобби сообщать о моём финте с поясом ни Руфус, ни тем более Дин с Адамом не наберутся храбрости, то и не узнают, если Бонни не прекратит дуться. Мне почему-то хотелось рассказать кому-то — да, да, у меня есть сестра! У моего отца есть ещё одна дочь, пусть перевёртыш, и нас теперь трое! Нас трое Сингеров и мы — семья! — Понимаешь, — наконец решившись, нарушила безмолвие Бонни. — Я тебе говорила, что сразу дала себе обещание не быть монстром. Дала себе и своему папаше, которого в жизни не видела, но подозревала, что он не из робких и сдающихся. Просто… Я искала его. У меня не было никаких зацепок, а юношеская злоба в моём случае и в тридцать сохранилась. Так что я просто… ну не могу. Не могу винить его, ведь мало ли что с подростками в школах происходит, да мать моя и сама виновата; и всё же я не считаю их обоих родными мне людьми. Это ты у нас ласты постоянно норовишь склеить самыми безвыходными способами, в результате чего вляпываешься в Великие Откровения Века на почве «надо сказать, пока не сдохла» и пышешь любовью к внезапно объявившимся родственничкам. А я не в ту сторону ноги протягиваю. Я большую часть жизни в одиночестве провела, пусть и лелея мечты отыскать отца. Провалы все на него вешала. Так что не могу я прийти и просто «хэй, Боббец, шалун, ты породил перевёртыша, вот она я, люби меня». И мне, и ему тебя хватает. Да и бесит он меня. — Так, — я потёрла виски, пытаясь расфасовать эту Санту-Барбару по полочкам в мозгу. — А я? — А ты… — глаза шейпшифтера блеснули, и девушка поспешила скрыть лицо в старом пледе. — А чё ты. Тупая ты. Люблю тупых. Называй как хочешь, хоть синдромом старшей сестры. В то время, как встретила тебя в клубе, я уже перестала искать отца, а тут является вся из себя королевишна крылатая, желает организовать тусу. Когда я скопировала твоё ДНК, сразу всё поняла, и про отца, и про себя. И про тебя тоже. В семье не без урода, а у нас каждый поголовно квазимодо, — из-под одеяла показался поднятый вверх большой палец. — Не хотела я лезть во всю эту галиматью с «Бобби, ты охотник на монстров, а я твоя дочь, монстр, привет», слишком тупо. Ты же… Ты показалась мне тем человеком, которого мне никогда не хватало. Добрая, не конченая, как некоторые охотники, родная… — Бонни замолчала, запутавшись в словах, и фыркнула, показывая всё своё отношение к подобным задушевным разговорам. — Короче, будто по умолчанию сестра, о которой хочется заботиться и любить. Но, повторюсь, тупа-ая. Я почесала маковку, думая над тем, обидится ли Бонни, если я промолчу. Красноречие меня в подобных, никаким боком непредвиденных, ситуациях покидало полностью, но, в конце концов, она же моя сестра, вряд ли ожидает чего-то адекватного. Люблю тебя, — ограничилась я мысленной ухмылкой. А я-то тебя как! Улыбаясь и скрипя, как пол в сортире отчего дома, я сползла с качелей и устроилась рядом с сестрой. Мысленная связь, надеюсь, временно возникшая после переливания крови, сбоила, но усилий не требовала, и я принялась в красках вспоминать сетования Дина насчёт излишней плодовитости старшего Сингера, в результате чего на свет являются всякие краказябры вроде меня. Бонни хихикала, а я размышляла, что нынче подобные заявления приобретают новые горизонты, а за сексуальные похождения моего престарелого Казановы еще и погордиться можно. Бонни, а если я расскажу о наших глубоких родственных связях Лосю, ты меня сильно искалечишь? — минут через десять поинтересовалась я мысленно. Шкуру спущу, — лениво отозвалась сестра, которой ментальные сговоры явно доставляли. Расценив это как разрешение и почувствовав прилив сил, я по возможности бодренько вскочила и зашуршала к Сэму. В прямом смысле: отваливающаяся, прастигоспаде, кожа шуршала довольно громко, и я на секунду зажмурилась, представляя, какое адище сейчас творится под паранджой. — Сэм? Винчестер мгновенно вскочил, шатаясь на ветерке. Я замерла, чувствуя, что просто обязана извиниться за то, насколько беспощадно шатаю его нервы; охотник хоть и порозовел, успокоившись, но моя очередная почти-смерть явно не прошла для его душевного равновесия бесследно. Вообще, думаю, после этого в мире прибавится Жнецов, готовых на всё, лишь бы собственноручно воткнуть свою косу в жопу Винчестерам и их ближайшему окружению — раскатали губу, ироды, то и дело прислужников Смерти раком ставить. — Не трогай, — забулькала я, едва Винчестер крепко меня обнял, ткнувшись носом в макушку. — Я ж сейчас змея в весеннюю линьку! — охотник усмехнулся в паранджу и легонько погладил по плечам. — Мне… Короче, мне надо сообщить тебе кое-что очень важное… Закончить я не успела. Прохладный ветерок шевельнул волосы на макушке Сэма; он резко поднял голову и выдохнул, провожая взглядом облачко пара, сорвавшееся с губ. Мгновение, и я уже загораживаю собой Сэма, а материализовавшаяся из ниоткуда Бонни — меня. Не успела возмутиться, как лапища Винчестера сдвинула меня на задний план, спровоцировав у внутреннего голоса извержение наркоманских артов с лосями. Вообще-то это я тут смахиваю на террористку-смертницу, а никак не с виду вибрирующая Бонни, завёрнутая в плед, или Сэм, чьи руки раскоординировано мазнули по моему плечу в попытке оградить от новых неприятностей. Так что, ничтоже сумняшеся, я резво скакнула, геройски раскинув руки, на место перед глухо зарычавшей сестрой, готовая встретить очередную сверхъестественную чебухню, уже принимающую черты молодого мужчины. Сверхъестественная чебухня растерянно оглянулась, и я узнала… Чуть постаревшего?.. В смысле, блять? — Отец? — проскрипел сзади мгновенно севшим голосом Сэм. Но… А как же… Джеффри Дин… — Сэмми? Но я же люблю Джеффри Дина Моргана… Нападать, вроде, не собирается, — подумала Бонни, аккуратно отползая восвояси. — И если это тот, о ком я думаю, сейчас пойдёт мыльная опера, а я на сегодня достаточно семейной драмы хлебнула. Подожду в сторонке. Меня бесцеремонно отодвинули в сторону, даже взглядом щенячьим не озолотив. А где же охотничья осторожность, Сэмми, а? Вообще, даже забавно: за всё время пребывания в этом мире я видела старые семейные фотографии Винчестеров лишь мельком и почему-то не озаботилась вопросом, как же на самом деле выглядит батя десятилетия. Вряд ли за четыре года Мэтт Коэн внезапно преобразился в Моргана, да ведь? А сейчас перед нами глупо хлопал тёмными ресницами именно Коэн, причём возраста Коэна, а не положенного Джону Винчестеру лет… пятидесяти с лишним? Когда он погиб? Пока я усиленно гадала над проблемой внешности персонажей, которых не может сыграть только один актёр, Винчестеры явно перебросились какими-то своими тайными кодами, означающими, что никто никого убивать не собирается, а личность подтверждена, и теперь выглядели потерянными мальчишками. — Что ты здесь делаешь? — сипло спросил Сэм. — Как… Как? — Не знаю, — Джон снова огляделся, и на его лице отразилась грусть. — В один момент я… Кажется, за мной пришёл Желтоглазый. А потом вспышка, и я здесь, — нет, он определённо Коэн, а не Морган. «Вруби мозг, дебил, это же папа Джон, погибший во втором сезоне!» — двинул мне по черепной коробке внутренний голос. Но там же был Морган… «Ой, всё». — Прошло почти шесть лет, пап, — пробормотал средний Винчестер. — И ты выглядишь так молодо… — Это же Коэн! — выпалила я на русском, взмахнув руками. Голос встретился метафорической ладонью с метафорическим лицом и ушёл дёргать редиску. — О, — вспомнил Сэм о моём существовании и схватил за руку, будто утопающий. — Папа, это Елена. Она не мусульманка, ты не подумай… — кажется, Винчестер уплывает мозгом из реальности. — Просто мы охотились на амазонок, и кое-что произошло, поэтому она так выглядит, но она не мусульманка, — почему чушь несёт он, а стыдно мне? — Она моя… — Ничего подобного, — тут же открестилась я, возвращая конечность обратно и отпрыгивая. — Я не его. — Елена… — Вы встречаетесь? — неожиданно с едва заметной улыбкой поинтересовался Джон, будто это было самым важным при возвращении давно почившего отца с Небес. — Нет! — Да. — Ладно, сдаюсь, — я вернулась к Сэму и схватила его за отвороты куртки. — Сэм, ты не забыл забрать ребёнка из школы?! — Чт… — Так и знала! — толкнув охреневшего охотника в грудь, я заозиралась, пытаясь отыскать мифическое дитё. — Опять двадцать пять, Сэм! Мы же договорились: если я на охоте снова склеиваю ласты, то ребёнка забираешь ты! Такими темпами наша дочь скоро в школе жить будет, совсем об отпрыске не заботишься! Челюсть Джона Винчестера по параболе стремилась к земле, что выглядело довольно забавно, а когда ко мне подбежала моя уменьшенная копия с глазами и родинками Сэма, «горе-папаша» тоже выпал в осадок, едва на ногах удержавшись. Надо сказать, и я слегка впала в каплю, но мне-то хорошо, я под паранджой и поехавшая. — Вася! — «Ох ты боже мой» — вздохнул внутренний голос. — Ты сама приехала? Прости отца, он идиот. В следующий раз из школы тебя забираю я, обещаю, — заворковала я. Вселенная, благослови перевёртышей и семейные узы, из-за которых Бонни такая же поехавшая и готовая к тупым авантюрам, как и я. — Прости его. — Ничего, папа, — Бонни вразвалочку подошла к среднему Винчестеру, явно решившему, что сошёл, наконец, с ума, и обняла его за ноги. — Я тебя прощаю. Опять. Минуту на поляне стояла гробовая тишина, пока я по достоинству оценивала лица каждого действующего персонажа, а потом смилостивилась: — Расслабься, Сэмми, не пропустил ты рождение собственного карапуза хотя бы потому, что это физически невозможно, я в то время счастливо ломала ноги в институте и пистолет в руках не держала, — я поскребла в затылке. «Ты бестактная, инфантильная, выедающая чужой мозг чайной ложечкой стерва, — в бешенстве перечислил мои достоинства внутренний голос. — Хоть перед богом выёбывайся, но не перед будущим зятем же!» Во-первых, свёкр, во-вторых, уйми своё шипперство, о подобном рано ещё говорить, я маленькая. «Тебе скоро тридцатник, мать!» — Свет мой Бонни, возвращайся, не то меня сразу все Винчестеры ненавидеть будут. — А они и так будут тебя ненавидеть, — поведала сестра, с трудом возвращая себе моё лицо и рост. — Вот поэтому. В глазах Джона Винчестера загорелся праведный гнев. Ой, что-то будет… — Шейпшифтер? — грозно спросил бывший охотник, поворачиваясь к ещё не отошедшему Сэму. Ясно, я, кажется, уже в чёрном списке. «А я говорил!» — Ты общаешься с шейпшифтерами?! — Расизм, между прочим, — буркнула Бонни. — Пап… — снова захрипел Сэмми, и я почувствовала укол совести; Винчестер опять сбледнул, на висках капельки пота и, кажется, гореть мне в Аду, что и без того доведённого до ручки щенка довожу ещё больше. — С твоей смерти многое изменилось. Бонни наша подруга, она часто нам помогала и пару раз даже жизнь спасла. Мы встречаем дружелюбных монстров. — Так не бывает, — отрезал старший Винчестер. — Бывает, — вздохнул Сэм. — Нам о многом стоит поговорить. Давай поедем к Бобби и там всё обсудим? Джон пронзил суровым взглядом всех троих. Должно быть, он один из немногих, кто может не сломать мозг, заглянув на чай с того света и обнаружив подобную херню. Но даже у него умственная деятельность превратилась в почти видимый процесс, который представлялся мне перегревшимся конвейером, пытающимся расфасовать по полочкам нежелание младшего сына охотиться, но бодро это делающего в компании отбитой дуры в парандже и добряка-перевёртыша; собственное появление в мире живых спустя шесть лет после смерти; попытки разобраться в личных ощущениях и «что за фигня с моим наследием происходит?», почти написанное на лбу. — Хорошо, — наконец молвил самый-старший-Винчестер-из-ныне-бродящих-по-Земле и вновь окинул присутствующих подозрительным взглядом. — Хорошо, уговорил. Пока. Мне понадобится хороший виски и подробный отчёт. Я что-то ещё должен знать? — Ну… Я торпедой влетела в дом отца, машинально поддерживая паранджу, дабы явно накопившиеся несколько слоёв эпидермиса, сука, не выстелили за мной ковёр. Это мерзко, но в данный момент меня больше заботило другое: Джон — призрак. Материальный. На него истерически визжит ЭМП, но ничего больше, кроме железа, не действует. Это точно был Джон; за довольно долгое время пешей и весьма напряжённой прогулки от озера, где когда-то жили Келпи, а в последствии часто бывала я, до обиталища Сингеров Сэм в этом убедился. А Джон убедился, что Сэма окружают идиоты. — Пап! — взревела я, не обнаружив родителя в гостиной. — Что? — тем же тоном взорвалось кресло у камина. — А, ты здесь, — я одним прыжком подлетела к отцу, игнорируя радостно потирающий лапками голос, который уже заметил в дверях почти слившихся в одно целое Кастиэля и Дина, сосредоточенно над чем-то работающих. — Скажи мне, мама не появлялась? — Почему ты в парандже? — Мама не появлялась? — Я здесь, — с кухни вынырнула довольная Ирина; в руках у неё покоился противень с фирменным яблочным пирогом, и я почувствовала, как щёки наливаются краснотой. — Я не… — что ж так неловко-то. — Я имела в виду Карен Сингер, мам. Ира тут же исчезла, но я успела заметить, как на её лице отразилась ужасная печаль. Противное чувство заворочилось в животе, будто мне опять, как в детстве, задали мерзкий вопрос «кого ты больше любишь — маму или папу?». Да ну к чёрту, отказываюсь. — Елена, почему с тебя слезает кожа? — серьёзно поинтересовался Кастиэль, и я немного отвлеклась, заметив, что работает Дестиэль, накрепко сплетясь пальцами. — Ты тактичен, как затупившийся топор, Кас, — поблагодарила я и показала старшему-живому-Винчестеру средний палец. Не сказать, что в парандже я выгляжу адекватно, но Ангел со своим рентгеновским зрением… — Пободалась с амазонками и получила побочный эффект. — Почему Габриэль тебе не помог? — Помог, но сказал, что само отпадёт. Потом объясню, — бросила я и повернулась обратно к подозрительно сверкающему глазами Бобби. Лёгкий тычок пальцами в затылок, и чесотка, сопровождающая потерю кожи, прекратилась. Благодарность затерялась где-то по дороге ко рту. — Отдушинский, Кас. Пап. Что насчёт мамы? — Ты хорошо себя чувствуешь? — тут же забеспокоился старший Сингер, попытавшись забраться ладонью под ткань паранджи. — Елена, Карен погибла. Мы вместе её сожгли. Почему ты думаешь, что… Печаль и веселье смешались в перевёрнутом вверх тормашками мозге, и я повела рукой в сторону входной двери, где уже слышались голоса. Внутренний голос захлебнулся в сатанинском смехе: Джон Винчестер шагнул в гостиную именно в тот момент, когда Дин взъерошил пальцами волосы Кастиэля и легко коснулся губами его скулы. — Дин? Первой сдалась Бонни. Перевёртыш даже в дом зайти не решилась, повиснув на раме окна чисто из спортивного интереса — получит ли бессмертный дуэт по башке от папаши или нет, — но спустя пять минут утекла, проклиная семейные драмы, призраков, два литра своей пожертвованной крови и меня в частности. Мы тоже долго не задержались; Винчестерам надо дать время — все это понимали, посему смылись, затарившись на всякий пожарный солью. Кто знает, не бомбанёт ли призрак отца Винчестеров, выслушав обо всех похождениях своих сыновей… А я… А что я. Я, отмытая и избавившаяся от участи змеи, потирая мягкую, как шёлк, и розовую, как гламурный поросёнок, кожу, ответственно (голос заржал так, что череп чуть не треснул) решила разобраться в происходящем единолично. Моего единоличного разбирательства в глобальных проблемах опасались все, включая Ангелов и меня. Но что-то делать надо, ведь так? Стараясь не думать о своей прошлой попытке разрулить тотальную жопу, в результате чего погиб… Так, стоп. Я вздохнула и подняла глаза к небу. Штатные Ангелы, с которыми мы однажды завязали яростную перепалку, но разошлись приятелями, сами находились в недоумении. Бальтазар тоже пребывал в некотором шоке, зато ситуация обрела более чёткие очертания задницы: Джон Винчестер не единственный мёртвый, по каким-то причинам оказавшийся на Земле. — Да как так?! — рявкнула я в тучи, на что получила почти визуальное пожатие плечами. Ментальное общение уже реально надоело, так как голова из-за него трещала просто невыносимо, лентяи пернатые, нет, чтобы телепортнуться сюда ненадолго, дел-то. Габриэль делу не помог; более того, его мысленная просьба посетить остров с замечательным названием «Нахуй» в Перу была настолько громкой и яростной, что мозг пошёл по швам, и даже внутренний голос замолчал, получив анафилактический шок. — Эй, ПМСный Архангел, сука, совесть имей! — взъярилась я на небо. Вдогонку принесло «я ничего не знаю, будь добра, не засоряй эфир!» менее болезненным голосом, не переходящим в ангельский ультразвук. Пидр крылатый, глаз на жопу натяну. Остатки извилин, похоже, действительно в плачевном состоянии, ибо я осознала, что позвала Михаила, только тогда, когда меня обдало ветром от могучих крыльев старшего сына божьего. — Ну и чего припёрся? — мрачно спросила я, аккуратно пятясь. — Не мог, что ли, ментально нахер меня послать, как твоя родня? — по-честному он вообще должен был меня проигнорить, а тут накось-выкусь. — Здравствуй, Хель. — И тебе хворать, пипидастр пернатый, — меч Люцифера обжёг бедро, просясь в бой. — Вижу, ты совсем отчаялась, раз зовёшь меня, — положил болт на оскорбления Михаил, склонив голову набок. Лицо Дина расплылось в насмешливой улыбке, совершенно неподходящей великому Архангелу. Вот не идёт тебе закос под Локи, уродец, не идёт. Тебе до его харизмы, как до луны ползком. Я прекратила пятиться и призадумалась над тем, попробует ли Архистратиг меня прихлопнуть, если сам свою царскую жопень ко мне сейчас притащил: — Вижу, ты совсем очеловечился, раз все дела свои бросаешь, летя ко мне из-за одной случайно промелькнувшей мысли. Втюрился, что ли? — когда-нибудь мой язык перестанет обгонять мозг, но явно не сегодня. Уважением к высшим силам тут даже не пахло, а мелькнувшая в глазах Архангела сталь наивно не замечена. — Имей в виду, ты не в моём вкусе. Предпочитаю видеть эту зеленоглазую мордаху где-нибудь под полуголыми телами синеглазых Серафимов, — он даже с места не сдвинулся, и хребет мне ещё не вырвали, что странно. — Ну и почему среди нас призраки шатаются? — для проформы поинтересовалась я, уверенная, что останусь без ответа. Прохладный ветерок шевельнул русые волосы на макушке Михаила. Они были длиннее, чем у Винчестера, чем-то напоминая причёску Динмона из девятого сезона. И весь он был каким-то… Одновременно слишком молодым и непозволительно старым. Я ощутила дрожь и быстро сморгнула; на одно крошечное мгновение лицо Архангела показалось совершенно не-Дина, да и не кого-то ещё; наполненное светом. — Причин я ещё не выяснил, но многие участки Рая были открыты, — вывел меня из подпространства холодный голос Михаила. — В результате чего души оказались на Земле. А-хур-меть. — Так у вас что, резервуары протекли?! — возмутилась я безалаберности крылатых. — Вот просто взяли и выплюнули на Землю умерших людей? Это же столько народу… — Не все, — лицо Архангела вновь стало непроницаемым, обычным, как две капли воды похожим на молодого Дина. И это есть хорошо, потому что замашки Винчестера в поведении Михаила казались настораживающими и стрёмными. — Только души от «C» до «J», — у них там что, мать его, картотека? — И не все они достаточно сильны, чтобы показаться живым. Те, у кого ещё живы близкие, автоматически возвращаются к ним, ведомые чувствами. Если мы не разберёмся с этим в ближайшее время, начнётся хаос. Что-то тут не так. Я поёжилась. — Дико извиняюсь, конечно, — во рту аж стало кисло от сарказма. — Но почему ты рассказываешь это мне? Последующий взгляд Архистратига, в котором мелькнули искорки злорадного веселья, меня нисколечко не утешил. — Потому, конечно, что ты поможешь нам вернуть всё на свои места. И… исчез. — Сука! Я в ярости замолотила кулаками по воздуху, чётко ощущая, как прямым ходом снова шагаю в какую-то до опупения отвратную херню. Я-то, блин, чем могу помочь?! Сволочи. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Застыв на полпути к дому, я попыталась осознать что-то, о чём внутренний голос уже минут пять как догадался и усиленно паниковал. Души от «C» до «J»… И те, у которых живы любимые, стремятся к ним. Все от «C» до «J». К любимым. — Ёпта! Голос вновь ударился в фейспалм, когда я заехала себе кулаком в висок и со всех ног бросилась в дом. Делайте, что хотите. Вот всё, что в голову придёт, хоть наймите меня в крылатую доставку пиццы, но бороться за Сэма с Джессикой Ли Мур я в принципе не желаю.