В одном шаге от счастья: Gone with the wind

Хвалить меня — очень правильная стратегия. Из добросовестно похваленного меня можно свить не одну сотню метров хороших, качественных верёвок. Вещь, как известно, в хозяйстве необходимая. Макс Фрай «Чужак»

— Елена. Материализовавшийся в воздухе утюг, сделанный из добротного русского чугуна, залихватски подпрыгнул и радостно вписался в михаилову физиономию. Как влитой, аж расцеловать хочется. — Елена, прекрати! Ладно, признаю, в первый раз было смешнее. Впрочем, наблюдать, как ослабивший защиту Архангел вправляет нос и утирает обильно выступившую кровь — дело житейское. Жаль только, что генерировать архангельскую сталь невозможно, а меч Люцифера на время «тренировок» у меня изъяли. Ну как изъяли — закопали в километре от «арены» и наложили причудливую блокировку, какую мне, по статусу распределённую на полку к огненным Серафимам, проломить никак не удастся. На этот счёт, кстати, тоже была театральная истерика, в результате которой меня снова отпарашютило к чёртовой бабушке и приложило о весьма удивлённую газель, которая сначала попыталась продырявить меня рогами, а потом смылась быстрее, чем Михаил, коему предложили посмотреть все серии «Доктора Кто». Я не к тому, что я окончательно прописалась в пустыне Сахара. Просто факт, что «ученику» больше не нужно ни есть, ни спать, давало «большое преимущество», и те три дня, что я торчу в окружении песков и редких скорпионов, пролетели довольно быстро и насыщенно. Газель хоть разнообразила моё общество, состоящее исключительно из Михаила и вышеупомянутых скорпионов. Вообще, понятия не имею, чего ожидал пернатый; путные уроки, о которых он распространялся сразу после того, как соблаговолил прописать Джону Винчестеру приличный Рай, завяли на корню, и строить удивлённый фейс по случаю прилетающих из ниоткуда утюгов совсем необязательно. Материализовать предметы — прикольная вещь, но соль состояла в, цитирую: «Сейчас ты сосредоточишься и попытаешься сотворить цветок». Приказ воспринят поперёк, и Архангел Михаил не успевает отмахнуться от вальсирующей домашней утвари времён Сталина. Я не знаю, что творится за пределами нескольких квадратных километров пустыни, по которым то и дело либо летаю я (не как Ангел, а как мешок с картохой), либо прохаживаются оригинальные смерчи производства моей благодати-дебила. Михаилу пока не удалось убедить меня (читайте — мой организм) не выпускать изрядных масштабов энергетические волны всякий раз, как мне что-то не понравится, или когда обозначенный Архангел появляется в поле зрения. А это случается часто, причём не всегда, когда хочу я. Просто сколько можно упоминать: я не в ладах со своими внутренними работниками, а новый набор крыльев вообще фурычить отказывается — чаще всего они тупо тащатся за мной, когда я куда-то передвигаюсь, и мешают работе паре основных, так что я даже летать не могу. Здорово, правда? Зато на лице Миши виднеются чёткие очертания утюга, которые почему-то не сходят, да. Подозреваю, что я просто не могу разобраться в собственных новых настройках «по умолчанию». Сейчас пришла относительная ночь и время, когда Михаил оставляет меня в покое; довольно редкая штука, надо сказать. Будто у него других дел нет, кроме как с дефектными Ангелами возиться. Положение моё, честно, скудное. Когда Архангел пытается добиться от меня какого-то мифического повиновения (Что это за зверь такой? Не иначе, что из подвида Обоснуев), я стараюсь вывернуть наизнанку его наставления, и вместо телекинеза устраиваю вакханальский пирокинез, в результате чего пернатый отращивает новый скальп, а я ставлю жирную галку в списке «нагадить небожителю». Не сказать, что я и пирокинез контролирую; организм, видимо, просто самостоятельно решает, каким образом на этот раз мы преподнесём Михаилу очередной облом. Но когда я остаюсь одна, спасения от «ангельского чутья» (ангельское чутьё, блять!) не находится. Голоса никуда не делись, небо над головой настолько до мельчайших подробностей видимое, что удавиться охота, крылья от бездействия болят, тесно и чертовски хочется обратно, в человеческую жизнь. Ещё до непереносимого зуда тянет высвободиться из тела, а ещё… «Кончай скулить, ты, блин, Лена или где?» Я приложилась лбом о сухую корягу и перевернулась на спину, пытаясь высмотреть в небесном полотне звезду, куда упорхну сразу же, как разберусь, что делать с крыльями. Внутренний голос сейчас был очень занят — пытался расфасовать кляпы по чересчур громким «другим» голосам, — посему вставлял свои реплики редко, зато заставлял усомниться, что является абстрактным плодом моего воображения. Вроде бы, я стала даже чуть двинутее после того, как моя душонка засветилась всеми цветами радуги. «Двусмысленная аллегория, — задумчиво оповестил голос. — Но про «двинутее» — это ты в точку, потому что в состоянии теперь нашаманить мне физическую форму». Не буду, даже если действительно в состоянии. «А, кстати, это нужно запатентовать: Ангел с радужной благодатью — новый символ ЛГБТ-сообщества!» Да иди ты в пень, моралист хренов. «Обидно…» Я тут попыталась разжечь себе костерок, так, для большего уюта, в результате чего в ужасе тушила пожар песком. «Ни на что не намекаю, но учиться-таки надо». Вообще, Михаил не говорил ничего о том, что я теперь отрезана от своей семьи, но это не исключает факта, что план побега в активной разработке. Просто потому что Архистратиг наколдовал какую-то защиту по периметру всё тех же нескольких квадратных километров, и ни связаться с Бонни, ни попытаться взорвать мозг Габриэлю у меня не получилось. Габриэль… Знал ли он, что меня собираются бросить на крылатую амбразуру? Я была уверена лишь в том, что Кастиэль с Бальтазаром ни о чём не подозревали. — Эй! «Это глюки, беги, Лена!» — возликовал голос, отложив кляпы на потом. Да, он всё ещё немного под кайфом. Но пренебрегать абсолютной защитой от посторонних я не стала — распласталась звёздочкой в песке, что было крайне глупо, ибо убить меня сейчас сложновато. Тем не менее, единственный визитёр, кем являлся Михаил, не стал бы шептать мне через километр настолько заговорщически. Что ты несёшь, ой, что ты несёшь… — На кой леший ты прячешься, твои крылья издалека видно! Бля. Я бросила уничтожающий взгляд за спину — оказывается, эта рухлядь перьевая страдает импотенцией исключительно когда не надо, а едва я пытаюсь маскироваться, все шесть тут же встают торчком. Предатели. — Бальтазар? Земля чуть вздрогнула, и пригнувшийся у енохианских символов Ангел подпрыгнул. Всё настолько прозаично; Михаил начертал с десяток разнообразных закорючек, и всякая связь с миром пропала, кроме, естественно, молитв. А стереть я их почему-то не могу, да и повертеть на детородном органе ангельскую рацию у меня вряд ли получится. — Если не хочешь, чтобы я опять ушёл в подполье, прекрати сотрясать окружающую среду. Михаилушка прискачет, — оповестил Серафим, появляясь в двух шагах от меня. — О мой Папочка, вы только посмотрите на это чудо в перьях! Не обращая внимания на новую свистопляску, Бальтазар вдруг резко вонзил ангельский клинок в один из символов рядом со мной. Я тут же почувствовала, что барьер сломан: в голове взорвалось «Елена!» от Бонни и беспрерывное «Елена, Елена, Елена, Елена» голосом Сэма. Вот так номер. Он мне молится, или просто ни о чём другом думать не может? «Ты груба», — беспристрастно сообщил голос. — Что ты тут делаешь? — хрипло поинтересовалась я, оглушённая новым потоком голосов. — Михаил постарался, чтобы по ангело-волнам меня вычислить было невозможно, а мне — с кем-нибудь связаться. — С помощью этого, — гордо сунул мне под нос какой-то камешек Серафим. — У меня подобного барахла — завались. По одному кристаллу я и подсмотрел, что Миха знатно потёк крышей. Сделать из тебя Ангела! — Так ты не знал. — Помилуй, если б каждое решение на облаках принималось с помощью дерьмократии… Пардон, демократии, навернувшихся на Землю Ангелов было бы вдвое больше, — развёл руками Бальтазар. — Хотя я удивлён, что Мишке и Ко удалось замять откат твоего появления. — По-английски, пожалуйста. Или по-русски, я не против. — Создание Ангела скрыть сложно, — милостиво пояснил Бальт на иврите. — Как и появление Нефилимов. Обычно такое колоколом во всех ангельских мозгах отдаётся, и нужно жопу надорвать, чтобы затереть образование подобного ядерного реактора. Ну приехали. Я снова распласталась в песке. Руки подрагивают от пресловутой энергии, рвущейся на свободу, голову осаждают голоса, а одежда, изначально не особо внушающая доверие, совсем истрепалась, и не заметить косых взглядов Ангела на почти неприкрытые сиськи довольно сложно. Тело моё не особо изменилось, что странно — к двадцати восьми годам я стала куда тренированнее в плане всяких там мышц, а это, двадцатичетырёхлетнее, отличалось от прошлого разве что отсутствием габриэлевского подарочка в виде красных волос, неимением шрамов и татуировок, да более острыми чертами лица. Я отчаянно не ведаю, с какой стороны начать осмыслять положение, даже спустя три дня. Всё это время я тупо ершилась и пыталась освоить сгусток силы внутри меня, поэтому сейчас, когда из внешнего мира пришёл хоть кто-то, необходимость мыслить здраво окончательно выбила меня из колеи. — Чего разлеглась? По-твоему я припёрся только чтобы полюбоваться на замызганного недо-Серафимчика? — А зачем ты припёрся? — Я погляжу, голову-то совсем перьями забило, — заметил Бальтазар и присел на корточки, уложив клинок мне между грудей. Сволочь. Хотя нет, это же меч Люцифера! Благородная сволочь. Как он только умудрился откопать клинок? — Видишь ли, за всё то время, что мы провели вместе, я к тебе очень привязался и, конечно, не смог оставить на произвол судьбы, — кажется, мой скепсис потёк из глаз, и Ангел замахал рукой. — Ладно-ладно, Винчестеры задрали ежесекундно призывать. Касси, неблагодарный, проговорился, что у меня заначка на ангельские побрякушки имеется; а Габриэль, хрен возвышенный, на дно залёг. Я им говорю, мол, «Еленка-то наша такая, любит сваливать на край света», а они «Бла-бла-бла, она из машины исчезла, невозможно!». Тут мне сообщили, что призраков, вишь ты, сдуло, а за Джонни явилась сама Мэри Винчестер. Ну, а дальше — что я, макака какая облезлая, чтобы не заинтересоваться подобными сдвигами? Залез в свой архив, откопал один кристаллик, подсмотрел, как последнюю человеческую часть твоей души одним махом в Свет небесный окунают... Эй, ну хватит! — херня. Откуда-то из груди вдруг попёр яркий свет, и Бальтазара откинуло метров на шесть. Да чтоб их пять раз Плутоном приложило! Серафим поднялся, одним движением руки залечил образовавшиеся ожоги, поправил волосы и снова приземлился рядом со мной как ни в чём не бывало. — М-да. Поговорим об этом казусе позже. Поднимай свою задницу, будем учить тебя сваливать из пустынь. — Да? — меня катапультировало на ноги моментально, и я зашаталась, решая, что о той части, где мою душу обмывают в свете, можно спросить потом. — И всё-таки — почему ты вдруг решил помочь? — Ничего не знаю, — Ангел поджал губы и заинтересованно проверил свой маникюр. — Сейчас мы собрались заставить твои крылья работать, так что сомкни свои трепливые уста. Интересно, признавал ли Бог такое понятие, как «некрасивый»? Из всех Ангелов, чьи истинные лица я успела увидеть, не было ни одного, кто хоть приблизительно мог подойти под это описание. Немного, конечно, я их и наблюдала, но Бальтазар недалеко ушёл от своих старших братьев. Значит, дело тут не в чине — и Архангелы, и Серафимы были прекрасными. И они все были разными. В сущности Бальтазара преобладала охра — ею отдавали его крылья; большие, с охровыми вставками, я никогда бы раньше не подумала, что этот цвет может светиться. И в Ад меня затащите, если это не было потрясающим. — О, прекрати раздевать меня взглядом, — Ангел театрально поднёс руку к глазам и выхватил из воздуха бокал с шампанским. Вот этому трюку мне точно стоит научиться. — Мы будем вставлять в тебя батарейки, нет? Михаил может в любой момент вернуться. — Батарейку ты в меня хотел вставить ещё тогда, когда я не обзавелась пылесборником за спиной, — нежно сказала я. — Если что, я предпочитаю «Энерджайзер» высшего разряда. И поясни: почему Михаил, супер-мега-до-покалывания-в-попе-крутой-Архистратиг, не в состоянии найти ко мне подход? — Потому что, — Бальтазар вдруг стал непривычно серьёзным; шесть его крыльев ровно сложились за спиной, осанка выпрямилась — только кольчуги и великолепного меча к образу не хватает. Хм, а не смогу ли я нашаманить эти примочки самостоятельно?.. — Он привык воспитывать желторотиков с благодатью от рождения. Все его гарнизоны — Ангелы до мозга костей, и он с теми же привычками попёрся на тебя, которая не только пять минут назад была человеком, но ещё и в жопе имеет не то что шило, а целое бревно, — воздух вокруг Серафима зарябил, и шампанское полетело в песок. — Ты чё творишь? Привычную футболку с декольте до пупа заменил сибирский тулуп на голое тело, брюки вообще исчезли, а в руке извернулась гремучая змея, тут же попытавшаяся откусить Бальтазару палец. «Поздравляю, Вы распределены в Слизерин, — голос зааплодировал стоя. — Попрошу пройти к своему столу и засосать Волдеморта». Мдамс, неловко вышло. Ангел в долгу не остался: не прошло и двух секунд, как моё скудное тряпьё исчезло, уступив место кожаному бюстгальтеру, того же покроя трусам, туфлям на шпильке высотой с Эйфелеву башню, длинному хлысту с десятком хвостов в одной руке и перламутровым дилдо в другой. — Ты об этом по ночам рукоблудствуешь?! — сделать хоть шаг, не получив в процессе страусиные ноги в этой обуви было невозможно, посему я быстро скинула туфли и попыталась огреть Бальтазара плёткой. — Я введу на Небесах жёлтую прессу, слово моё помяни — уж тогда-то все узнают о твоих сексуальных пристрастиях! — На себя посмотри, — парировал пернатый, уворачиваясь от мечты БДСМщика. — Если в России такие сутенёры, радуйся, что на медведя не посадил! — Я те сейчас покажу сутенёра! Нет, верующие однозначно будут разочарованы и сбегут прославлять Аллаха. Забьём на внеплановых Ангелов, созданных через южное отверстие; пустыня Сахара, старожил Небес в одних трусах с накинутым сверху тулупом, размахивающий змеёй как шлангом и уворачивающийся от резинового члена — вона где соль-то вся, ребята. И всё это под риском попасться в руки Михаила; хотя, думаю, времени, пока тот будет выяснять исток слабоумия одного из своих воинов должно хватить, чтобы мы смылись. — Первая начала, — в пятый раз повторил Бальтазар, сменив своё одеяние на свитер и джинсы. — И, как оказалось, ни о чём не жалею, — я надула щёки, скользнув взглядом по отметинам от плётки на щеках Ангела. Моя меткость явно повысилась, зато скромности поубавилось. Оказывается, пятнадцать минут щеголять по пустыне в откровенно извращенском наряде и лупить плёткой из ряда вон похотливого Серафима — дело до безобразия захватывающее. — Теперь научи меня летать. — Ух, какие мы серьёзные, когда в одежде, — Бальт изучил кожаные лосины и чёрную рубашку на мне. Им, естественно, созданные. — Если я привнесу немного ответственности в наш дуэт, ты прекратишь попытки меня раздеть? — Ты и ответственность — вещи несовместимые, — голосом праведника заверила я. — К тому же, марафон изврата поумерил желание моей благодати распидарасить всё вокруг. Так что начинай, пожалуйста. — Ладно, — Бальтазар встал прямо передо мной и установил зрительный контакт. — Ты сейчас думаешь исключительно памятью своей человеческой натуры, поэтому не можешь держать под контролем ангельскую часть. Даже приличные доспехи наколдовать не в состоянии, — он брезгливо стряхнул влюбившуюся змею со своей ноги. — В этом есть и вина Михаила, ибо он, видимо, слишком резко закончил процесс перерождения. Самого по себе, к слову, ранее невозможного… Как сосуд должен дать согласие на просьбу Ангела впустить его, так и ты попытайся осознать себя. — Но тогда меня… — Михаил был неправ, — если честно, настолько дружелюбное выражение на лице этого Серафима меня скорее пугало, чем успокаивало. Подобное просто противоестественно, а оно вон — стоит, чистые светлые глаза даже не насмехаются. Или это входит в стандартный набор для тех, кто только что стал «созданием от боженьки»? — У тебя потрясающая сила воли, Елена. Ты не исчезнешь, если позволишь себе быть Ангелом. Да, да, конечно. Мы стоим посреди пустыни Сахара, рядом ползает гремучая змея с повадками влюблённой женщины, в метре валяется перламутровый дилдо, только что завершился раунд «опошли пошлость как таковую», а мы — кто мы? — мы Серафимы, одного из которых давно за профнепригодность разжаловать пора, вторую — похоронить за плинтусом к чертям собачьим, чтоб рать ангельскую не позорила. Ситуация, конечно, совсем не из ряда вон, и мне стопроцентно следует уповать на силу воли, которая, прямо скажем, сама по себе построена из не внушающих доверия принципов. Точно. Я закрыла глаза и честно попыталась ощутить себя полностью, до кончиков пальцев заполненной светом; крылья, вот они, почему-то именно им я перекрыла доступ к благодати в принципе. Наверное, так нестерпимо тесно мне из-за того, что я сжалась внутри себя, постаралась быть как можно незримей — ведь человеческая душа намного меньше ангельской сущности. Пыталась казаться соразмерной прошлому естеству, не давая себе быть. Дежавю снова скрутило сердце: как когда-то я по частичкам впускала в себя Тьму, так и сейчас позволяла Свету нащупывать себе дорогу мелкими шажками. Но, как я и предполагала, Свет оказался строптивее Мрака и не захотел останавливаться — сначала медленно, потом волной накрыл меня с головой. — Стоп, стоп, стоп, — я почувствовала, что лицо обхватили чужие ладони, и подняла взгляд. — Ого, — Бальтазар сощурил наполненные неземным сиянием глаза и ткнул меня в щёку. Красивый. — Я уверен, что твой цвет, как и у Кастиэля, синий… — я снова бросила взгляд за спину. Мои крылья будто ожили, и были, как и раньше, белыми — ведь они хранили в себе часть крыльев Люцифера, — но теперь среди перьев появились светящиеся, как бы глупо это ни звучало, вставки. Я не могла понять, отдельные ли это перья или ещё что, но они освещали остальную часть крыльев мягким светом, даря новый оттенок. Фиолетовый. Как охра у Бальтазара. — Как странно. В твоих глазах есть небесный свет, но он не… Словно голубой смешали… — с красным. Во взгляде Серафима мелькнула тревожная искра, и я непроизвольно схватилась за Древо под ладонью. — Не нравится мне это… — Тебе и не должно это нравится. Мы одновременно вскочили и повернулись к Михаилу, застывшему недалеко от раскуроченного енохианского знака. Я на автомате засунула меч Люцифера за пояс и покосилась на Бальтазара: спокоен как удав, только в глазах мелькает явственное «ёбушки». — Ты принял слишком большой риск, брат, — по-честному, пока Архангел рассыпается в своих возвышенных речах, мы могли бы и улететь. Почувствовав какое-то шевеление, я ощутила, как моих крыльев касаются чужие. — Что бы случилось, если б Елена не нащупала свою ниточку? Какую, нахрен, ниточку? Слышишь меня? — голос Серафима в моей голове раскатился гонгом. — Чётко представь точку, куда хочешь приземлиться, расправь все шесть крыльев и маши ими как двинутая, поняла? — Ты думаешь, мы столько усилий положили только ради веселья, Бальтазар?.. В смысле, как двинутая? Как сковородой по голове хряпнутая! У тебя это прекрасно получится. А я пошёл. Куда?! Я отчётливо почувствовала, как установившаяся после касания крыльями связь между нами дала сбой, и в следующее мгновение Бальт испарился, взмахнув своими охровыми перьями — в голове зажёгся маячок: он где-то на другом конце Вселенной. Сука! — Что и следовало ожидать, — Михаил склонил голову, разглядывая меня. — Надо сказать, у Бальтазара получилось заставить тебя разжечь Силу. Поэтому я дал ему уйти. Я зашарила взглядом под ногами, будто там было что-то, способное подтолкнуть меня к правильному перелёту, не предполагающему обнаружение себя в соседней галактике. Вряд ли хоть кто-то удивится, но дело это явно усложнит. Пока Архистратиг шагал к повреждённому символу, я протянула руку к единственному предмету в песке, пытаясь телекинезом уговорить его подлететь ко мне. «Позволь спросить, как резиновый член поможет тебе удрать от Архангела?» — резонно полюбопытствовал голос. В рот те ноги, дорогой, будто ты меня совсем не знаешь. — Я однажды создала себе персонажа, — громко объявила я Михаилу. — Ну, то есть, своего придумала. Так-то я много кого изображала и косплеила — Доктора, Кастиэля, Харли Квинн, Баки Барнса, Мориарти, даже Дина, одержимого тобой. А тут просто выдумала, нарисовала и продвинула в интернет. Это была девушка-Ангел, и глаза её светились фиолетовым. И крылья тоже. А ещё она любила выводить из себя старшего Архангела и тырить из магазинов жвачки. Иронично, да? — я почесала подбородок. — Она мне быстро разонравилась. Михаил? Лови! «Она бросила в Архангела член, — хрипел голос, пока я со всех ног неслась в противоположную сторону, пытаясь сосредоточиться. — Она бросила в Архангела член, блять!» Дом. Гостиная. Я почти вижу себя там. Надо только взмахнуть крыльями и… Странно, но ощущения, будто тебя проталкивают сквозь трубку, не было. В лицо ударил ветер, и я готова поклясться, что видела весь полёт от Африки до Америки, каждый километр, и могла контролировать его. Ну, когда-нибудь смогла бы. А сейчас я приземлилась на пол жопой кверху и пропахала носом до стены. Нос не сломался и больно, как ни странно, не было, зато в полу теперь имелась длинная вмятина, завершающаяся осыпающейся штукатуркой в стене. На грохот уже кто-то бежал, а я с полубезумной лыбой на лице полоснула себя по руке клинком и увлечённо принялась рисовать кровью на обоях закорючку, всплывшую в памяти со времён шестого сезона. Вообще, это даже забавно — вроде, Кастиэль рисовал тоже самое после сражения с одним из своих подчинённых, а я будто наяву это вижу. События в каноне, не отобразившиеся в жизни, вспоминать почему-то гораздо легче. Временами. — Елена? — Иван Васильевич Грозный. Кто ж ещё! Тш, я работаю. Завершив отгоняющий Ангелов рисунок, я привалилась спиной к протараненной стене и тяжело вздохнула. Общее состояние подталкивало меня к неутешительной особенности «Люблю всё, что движется», возникающей при болезнях и опьянённости, а замершие в дверях Бобби с Ириной делу никак не помогали. Хотелось расплакаться как девчонка и повиснуть на шеях родителей, только вот ничего хорошего из этого не выйдет. Я ж Елена, блин, Сингер. Круче только голубое яйцо варёного дрозда. Вот щас встану как Ван Дамм и объявлю всем, что теперь являюсь сиром Серафимом. Мэмом. Ну или как там. — Мам, пап, — заскулила я, поднялась и таки повисла на шеях ошарашенных предков, обняв сразу обоих. И вот чего я бегала от Ирины всё время после её прыжка в этот мир? Будто что-то изменилось, пока мы были порознь. Она всё так же является моей мамой, женщиной, которая терпела меня двадцать пять лет. И любила к тому же. Хотя, наверное, моё отношение не показалось ей другим — последние годы в параллельном мире я крайне редко так открыто демонстрировала свою любовь к ней. Да, я танцую на граблях. Обожаю это дело. — Я вас люблю, — через силу выдавила я, травя рвущиеся эмоции, которые стопроцентно повлекут за собой вспышку грёбаной силы. — Обоих. Очень сильно. — Лен… — начала мама. — …что с тобой случилось? — спросил отец. — Кто опять телевизор перевернул? — послышался немного грубый голос Сэма со второго этажа, а следом и тяжёлые шаги. — Имейте в виду, я в работники не записывался… Он замер на ступеньках и вытаращился так, будто меня не было минимум год. Под глазами синяки, кожа бледная (ещё чуть-чуть, и это будет естественным оттенком среднего Винчестера, встречающегося со мной), в руках какая-то многокилограммовая книга, а на голове явно Шляпник Джигу танцевал. — Бобби крушит, Сэм чинит, — истина в трёх абзацах: Лена съёбывает махаться со Штригой, Бобби заменяет ленкину голову какой-нибудь быстроломающейся вещью, Сэм ненавидит обоих и идёт чинить многострадальную технику, ибо под руку Сингера чаще всего попадает именно она. — Люблю тебя за это. «Что?» Что? Не, не, не. Отмотайте время, пожалуйста. Лена говорит «люблю» либо в шутку, либо Бобби. Лена не говорит «люблю» серьёзно никому, включая Сэма. Лена чёртов мужик, и Лена не могла только что сказать Сэму «Люблю тебя за это»! Лена скажет «люблю» только под страхом смерти, да и то не факт. Что Лена любит, так это грабли. Ситуацию во всех аспектах спасла Бонни: я закрыла ощутимо наливающиеся светом глаза как раз в тот миг, когда сестра выскочила перед средним Винчестером и набросилась на меня с громким «Господи, я так волновалась!». Интересно, когда она успела стать такой милой? — Елена, что это? Шейпшифтер отстранилась и обхватила ладонями мою голову. Все молчали, и мне пришлось приоткрыть глаз — Бонни менялась; я со стороны наблюдала, как моё лицо заостряется, красная сторона волос исчезает, а на носу вновь расползаются в последнее время побледневшие веснушки. Сестра снова была моей точной копией, и воспоминания, которые она успела прочитать во время копирования, явно доставили перевёртышу боль. Бонни отскочила и согнулась пополам, давя крик. — Что случилось? — напряжённо спросил Сэм, в два шага покрывая разделяющее нас пространство и хватая меня за руку. — Бонни? — Они, — сдавленно всхлипнула шейпшифтер. — Они… Сожгли её душу благодатью. Они… Они обратили Елену в Ангела. Повисла тишина, в которой явственно слышалось дребезжание окон. Я вырвала пальцы из ладони среднего Винчестера и попыталась отойти на безопасное расстояние. Но какое безопасное расстояние, если в комнате Ангел-неумеха? Оставалось уповать на то, что после маленькой терапии Бальтазара моя тупая благодать не разнесёт тут всё к чертям. Надежды оправдались наполовину; секунда, и окна первого этажа вынесло из рам, а присутствующие попятились, закрывая лица от осколков. Я взволнованно обвела Ирину, Бобби, Бонни и Сэма взглядом, убеждаясь, что с ними всё нормально, и обозначила на лице ухмылку: — Пардон. — Что значит — обратили в Ангела? — в мгновение ока раздраконился Сингер, пока Сэм остекленело вынимал из волос бывшее окно. — Это как вообще понимать?! — Человек не может стать Ангелом, — глухо пробормотал Винчестер. Естественно, не может. В сериале это со второго сезона было ясно. Все, кроме Бонни, молча смотрели на меня так, будто это и не я вовсе, а обнаглевшая в край нечисть, напялившая мою физиономию. Нет, я понимаю, сложно представить Еленку Сингер Ангелом, но можно и совесть поиметь, я ж как бы не развлекалась эти три дня (не упоминаем утюги и лицо Михаила), а честно прошла путь от участи взрывчатки до, собственно, этого момента — удачно приземлившись в отчем доме, не крушу окружающее своей неустойчивой нервной системой. «Тебе ещё окна вставлять», — услужливо напомнил внутренний голос. Извернувшись, я решительно попыталась стянуть со своего бампера будто приклеенные лосины. — Что ты делаешь? — настороженно подал голос Бобби. — Который день руки не доходят проверить, — беззаботно сообщила я, пыхтя. — Почти уверена, что у меня на заднице отполированное «Мэйд ин Хэвен» красуется! Проканало — отец против воли закатил глаза, а остальные заметно расслабились, почуяв ядрёный привкус Лены в моём облике. Я таки стянула незамысловатые штаны вместе с очень замысловатыми и кружавчитыми трусами и нарочито выставила вперёд зад. — Ну как, блестит? — Надень штаны, Елена, — сурово приказал старший Сингер. — Неужто простым мелом нацарапали? — выпятив губу, я снова вывернулась под неестественным углом и попыталась заценить свою задницу прямо. — Жмоты. Отращу Михаилу пейсы. * — Прекрати, — Бобби устало вздёрнул мои лосины на место и повернул меня лицом к себе, изучая глаза. — Мы уже поняли, что это ты. Я просто… Я не понимаю, как на это реагировать. Это выходит за рамки моих познаний в сверхъестественном и странностях этого грёбаного мира. Единственное, что я знаю, так это то, что ничего хорошего из данной ситуации не выйдет. — Она теперь практически неуязвима, — подала голос Ира. Нельзя было сказать, что она действительно верит во что-то хорошее, и я практически видела, как усиленно работают колёсики в её мозгу. — Разве это не к лучшему? — Брось, будто ты не знаешь, что у наших Ангелов на всё свои грязные причины, — огрызнулся Сингер. — И это… это было больно, — полувопросительно обронил он. — Ну тогда я им все перья поотрываю, — зарычала мама, не дав мне и слова молвить. — Голыми руками. До Михаила пешком дойду! — Ты даже по банке ещё не попадаешь! — грубо возразил Бобби. — Это не помешает мне пустить пернатых сволочей на барбекю! — Это не сериал, Ирина! Тут правильнее к Библии обращаться, а не к картинкам из шоу! Всё по-настоящему! — Сингеровская порода. Хочешь или нет, я найду хоть самого Бога и спрошу за то, что они делают с моей дочерью! — Поняла. Бобби с Ирой мгновенно замолчали и уставились на меня, ожидая, по всей видимости, разъяснений. — Хочу погладить акулу, — глубокомысленно заявила я. — Чтоб прям в океане. — Елена, — теперь в лице Бобби читалась неприкрытая злоба. На кого — Иру, Ангелов или меня, не сумевшую не вляпаться в очередное дерьмо, — ещё не ясно. Охотник встряхнул меня за плечи, будто проверяя, стучит ещё мозг в черепной коробке, или уже поздно на что-то надеяться. — Ты понимаешь, насколько это серьёзно? Понимаешь, что пернатые не стали бы так пыжиться и изобретать в принципе нереальные способы штамповки Ангелов ради веселья? Понимаешь, что означает — быть Ангелом? Понимаешь, что ты теперь… Он резко умолк, и слова «останешься одна, ведь мы умрём» непреодолимым грузом повисли в воздухе. Я думала об этом с того момента, как осознала, что теперь у меня вместо души полыхающий сгусток света, не предоставляющий возможности состариться и уйти на покой. Что означает — быть Ангелом? Или, точнее — что означает быть Ангелом, если у тебя человеческое сознание и представление о времени? Если у тебя есть дорогие люди, ежедневно балансирующие на ниточке между смертью и жизнью, имеющие в запасе ничтожно мало времени по меркам иных существ? Я никогда не мечтала о бессмертии. Я всегда считала это больной фантазией тех, кто не терял или не умел любить. Ведь самое грандиозное путешествие не стоит ничего, если его не с кем разделить, верно? Мышцы сводило от мысли о человеке, потерявшем всё и в одиночестве бредущем сквозь века. Я отчаянно боялась стать этим человеком, потому что мне иногда снилось… …пустырь вместо моего дома. Воздух, наполненный гарью и вкусом прожитых лет. Горьких, потому что любимые люди давно канули, оставив дыру в сердце; потому что прошли сотни лет, а я одна стою над обломками мира, неспособная умереть. Что может быть хуже, чем пережить всех и всё, оставшись беспросветно одинокой в мире, где нет дома? Что может быть хуже, чем не знать покоя? Хуже понимания, что ты этот покой никогда так и не найдёшь? Разве остаётся смерть худшим, чего можно ожидать? Не её нужно бояться, ведь она никогда не коснётся тебя. Она коснётся тех, из чьих душ тебя вырвали с корнем, не расщедрившись на обезболивающее. Я абсолютно и бесконтрольно не готова к вечности. — Понимаю ли я? — я сбросила руки отца со своих плеч. Фиолетовая подсветка глаз включилась автоматически — нужно научиться вырубать ненужные спецэффекты. — Я? Думаешь, ты понимаешь больше меня? — страннота. Ангелы по умолчанию — оловянные солдатики без эмоций, я же больше ощущаю себя новоявленным вампиром из пресловутых «Дневников», которые заходились слюной от усиленных чувств после перерождения. — Меня, знаешь ли, не особо радовала «пернатая изжога», лихо плавившая мои внутренности на протяжении последних месяцев. И я как бы не хип-хопилась эти три дня, просиживая задницу в пустыне Сахара! Считаешь, после того, как меня стащили из Импалы и в прямом смысле сделали грёбаным шахидом, проглотившим бомбу; после того, как я обнаружила, что являюсь размером с нехилый такой небоскрёб, а моё уничтоженное тело заменили искусственно выращенным и одним мановением ручки Михаила в это новое впихнули, не побрезговав; после того, как в голове уже четвёртый день беспрерывно орут люди, моля о помощи; после того, как Архангел прямо заявил, что я как бы Ангел, но и не Ангел вовсе, и не положено мне знать, на кой ляд меня без согласия обратили в вечный двигатель, а я вообще никто и звать меня никак — «просто, Леныч, ты теперь наша сучка, жди указаний свыше и не рыпайся»; после того, как мою жизнь тупо взяли и разрушили, как песочный домик — я чего-то не понимаю? Думаю, что это круто? Круто, когда тебя разносит на куски и буквально ржавым тупым ножом вырезают ту часть души, которая была неотрывно соединена с Ангелом-Хранителем? — я давно поняла, что слишком разоткровенничалась, но остановиться не смогла. После стольких лет пребывания в сверхъестественном мире я уяснила, что ложь — неотъемлемая часть этой жизни, ведь порой тебе слишком плохо, чтобы делиться болью с другими. Порой слишком тяжело, чтобы взваливать эту тяжесть на дорогих людей, и отъявленными охотниками подобное воспринимается, как эгоизм. Эгоизм — затягивать в своё несчастье любимых, им и без тебя тяжело. — Я не дура, пап, — дура, каких поискать, конечно. Лица Бобби, Иры и Сэма были белее снега, а Бонни вообще сидела в кресле, спрятав лицо в коленях. — Я не к тому сейчас, чтобы вы в чём-то корили себя или жалели меня. Я о том, что хоть и являюсь игривой пятилеткой, но в состоянии смотреть на мир здраво. Я могу быть ответственной, мам, и, пап, я в полной мере осознаю, что происходит. Ну, а насчёт того, на чём ты споткнулся, папочка, — я вытянула губы в трубочку и эпично развела руками, прогоняя из глаз испоганенный небесный свет. — Найду портал и сигану к Доктору в ТАРДИС. Буду бороздить космос в параллельной Вселенной вместе с Повелителем Времени. Попытавшись уйти гордо и по-английски, переместившись на второй этаж в свою комнату, я вновь перепутала расположение крыльев и протаранила потолок темечком. — Блять! — Елена… Удар подарил новую мысль, и, стряхнув с волос штукатурку, я схватила Бонни за руку и пешком поспешила наверх. К чёрту ангельские примочки, ноги ещё никто не отменял. — Елена! — хрипло крякнул Бобби. — Ты в курсе, что из-за тебя дождь пошёл? — страдальчески выдохнула перевёртыш, чуть не падая на каждой ступеньке. Я бросила угрюмый взгляд на ливень за окном и внимательно осмотрела старшую сестру: бледная, дрожащая, мерцающая по краям моего образа. Кажется, моя шкура продолжала приносить ей боль. — Превратись в кого-нибудь другого! — посоветовала я, вталкивая девушку в свою комнату и тут же запирая дверь. — Елена! — снова заорали с той стороны, бухнув кулаками по деревяшке. Бобби. — Нам нужно это обсудить! — Елена, пожалуйста, — тихий голос Сэма располагал к немедленной капитуляции, но у меня не было времени нежничать — нужно проверить свою только что возникшую теорию, иначе магистраль из тысячи полос, в которую превратился мой мозг, распидорасит на какую-нибудь новую ненужную фигню. — Пожалуйста, открой дверь. Я хочу быть рядом с тобой. — Елена! — рявкнула Ира, и дверь вздрогнула так сильно, что едва не слетела с петель. Моя мать вполне может снести её ногой, проверено. В народе она известна как «Страшная рыжая женщина», а это было ещё в более-менее спокойные времена моего студенчества. — Немедленно выходи! Я должна быть рядом и знать, как убивать Архангелов! — Так, большая еврейская семья, — нам срочно нужна защита вроде соли для демонов, только от Ирины Гиллерт. Дом и так старый. — Вы там остыньте, а я пока делом займусь. Пока мама рассказывала о том, что нашла заначку Сингера и планирует пустить её в утиль, то есть, к себе в желудок, я попыталась создать что-то вроде энергетического щита, укрепляющего дверь. Секунда — и по всей поверхности расползлась гигантская чёрная клякса неизвестного материала, а голоса за дверью заметно стихли. Ладно, и так сойдёт. — Итак, — я хлопнула в ладоши, и одна из картин на стене с грохотом свалилась на пол. Как же меня это заебало! — Моя новейшая идея — хочу вернуть тебе твой истинный облик, Боннидзе. — Нереально, — на меня устало глянули серо-зелёные глаза Сэма. — Я давно забыла, как выглядела с рождения. — А на что твоя сеструха теперь пернатая? — резонно поинтересовалась я, шлёпнувшись на задницу напротив шейпшифтера. — Не утверждаю, что получится, но попробовать стоит. — Это сейчас не главное, Елена, — Бонни хрустнула пальцами и попыталась сложить километровые ноги среднего Винчестера вместе. — Ненавижу превращаться в Сэма… Сейчас главное понять, что делать с тобой. — Со мной ничего не сделаешь, — я тоже уселась по-турецки и сцапала руки сестры. — Я, конечно, могу вскрыть себе горло и попытаться достать благодать, но вряд ли всё так просто. Когда докопаюсь до правды, устрою всем такую сиесту, что до скончания веков будут бояться нагибаться за мылом. А пока хочу увидеть твою настоящую мордашку, ибо теперь ты вряд ли сможешь тырить мой облик. — Ну, ты выглядишь сильной. — Да вам вообще повезло, что я урок ангелотерапии получила, а то б тут такая центрифуга началась, что вас всех в тайфун бы засосало, — проворчала я, переворачивая ладони Бонни. — А теперь закрывай моргалы и сосредотачивайся. — Но… — Ты серьёзно собралась со мной спорить? Перевёртыш вздохнула и покорно прикрыла глаза, не в состоянии ругаться. Если честно, то я понятия не имела, что делать, но желание сделать хоть что-то было сильнее. Должны ж быть плюсы в моём нынешнем положении? В комнате повисла тишина, и я отчётливо ощутила каждого, кто находился в доме. Оказывается, если действительно сосредоточиться, вполне можно нащупать невидимые точки давления, позволяющие мыслить шире. Если я захочу, могу чётко услышать, о чём говорят остро пахнущие тревогой родители и Сэм на первом этаже. Могу залезть в их головы и попробовать на вкус эмоции. Могу с лёгкостью пройтись по закоулкам мозга сестры. Всё это было, конечно, круто, но не для меня — подобные возможности сводили с ума человеческое сознание, и я почти начала скучать по холодному безразличию демонической сущности. — Беатрис. Бонни дёрнулась, но я сильнее сжала её пальцы, неосознанно даря родной крови спокойствие. — Бонни родилась, когда Беатрис исчезла. Просто попробуй мысленно заглянуть дальше, — попросила я, передёрнувшись от собственного повелительного тона. Не-а, Ангел, ты Ленку-дурака не вытеснишь. — Вспомни любой случай до твоих тринадцати лет. Я ощутила, как шейпшифтер раздражённо качает головой, и дала ей мысленный поджопник — девушка снова дёрнулась и, тяжело вздохнув, погрузилась в воспоминания. Я не вижу другого пути, кроме как заставить вернуться в прошлое и попытаться влезть в шейпшифтерский мозг, раз пару дней назад мы подобное уже практиковали. Может, какие-нибудь Ангелы и могут по элегантному щелчку организовать потерявшим свою личность перевёртышам истинное лицо, но зачем действовать тонко, если можно вломиться и пнуть проблему тяжёлым ботинком, чтоб точно и по-нашенски? Я сижу на диване, бесцельно болтая худенькими ногами. Напротив меня стол, на котором в ряд выставлены несколько фотографий девочек моего возраста — всем по одиннадцать, но каждая разной расы. Мамины игры уже начали порядком надоедать. Каждый день одно и то же: подъём, школа, тренировка, еда, тренировка, уроки, тренировка. И каждый день передо мной новые лица, а иногда даже взрослые мужчины и женщины. Одиннадцатилетнему перевёртышу сложнее обращаться в людей постарше, поэтому, Беатрис, «именно этим ты и будешь заниматься». Я вздохнула и повернулась к зеркалу, вглядываясь в своё настоящее лицо, плотно подёрнутое дымкой. — Я ж говорю, — голос Бонни перекрыл картинку, которую я видела так отчётливо, будто сама была маленькой Беатрис. — Ты видишь всё моими глазами, Елена. А я не помню своего лица. Каждый раз, когда пытаюсь вспомнить, оно будто затёрто. Ты от меня так просто не отделаешься. Я вернулась в сознание Беатрис, пытаясь отодвинуть в сторону плотную заслонку. Кажется, это что-то вроде психологического барьера: я чувствовала слой эмоций, которых Бонни боялась и одновременно не хотела потерять. Моя сестра, как и я, из сплошных противоречий: Беатрис не ощущала себя монстром и была чистым ребёнком, мысля и действуя по-доброму, каждый раз получая за эту доброту по голове от окружающего мира. Бонни тоже не ощущала себя монстром, но решила сражаться, а для этого нужно было похоронить Беатрис в прошлом. Похоронить невинную девочку со своими странностями, её доброту и слишком мягкий взгляд на жизнь. Так и мечется до сих пор с гниющей где-то в душе Трис и прочной верой, что сумела остаться человечной и без неё. Правда в том, что Бонни слишком сильно держалась за себя, чтобы забыть окончательно или стать настоящим чудовищем. Она похоронила тело, но не сожгла кости, если переводить на охотничий язык. А раз есть останки, то есть и Ангел, способный вернуть душу в тело и восстановить его. «Ты слишком поэтична для в небесном смысле изнасилованного по всем статьям человека, — вмешался внутренний голос, задумчиво почёсывая макушку. — Мне не нравится». Не всё ж наждачкой чужие нервы тереть, маньяк ты доморощенный. Бонни зациклилась на рассматривании себя в зеркале прошлого, и я попыталась этим воспользоваться. Если увижу её со стороны — смогу передать образ, который, наверное, скреплён нашими общими генами. Всё это действительно похоже на возвышенную хрень, но чем чёрт не шутит? Попытавшись мысленно шагнуть вперёд, я словно тугую резину натянула. — Ты что делаешь? — переполошилась шейпшифтер, остро почувствовав тоже самое. — Прекрати! — Оставайся там, — на место неуверенности пришёл азарт, и я увлечённо заёрзала задницей по полу. — Всё будет круто. Вообще, произошедшее сильно напоминало сцену из какого-то фильма про клонов, где сотворённый человек выбирается из биологической жижи, в которой его растили. Если ещё принять во внимание то, что всё это происходило в «воспоминании наяву»… Я мысленно «выпала» из Беатрис и резко обернулась, встречаясь с удивлённым взглядом фиалковых глаз. Вот это поворот… В следующее мгновение меня бестактно выперли из чужого сознания, а руки сестры, которые я всё ещё сжимала, начали стремительно уменьшаться. — Очешуеть… Бонни вскочила на ноги, и её длинные тёмные волосы весело подпрыгнули на плечах. Не обращая ровно никакого внимания на моё дважды познавшее смысл вечности лицо, девушка опрометью подскочила к зеркалу и с радостным визгом уставилась в свои фиалковые глаза. — Это я! Елена, это я! Предположим, счастливый перевёртыш может быть сильнее Ангела. Я неваляшкой чебурахнулась на бок, когда Бонни… Нет, Беатрис прыгнула сверху и сжала в стальных объятиях так, что, останься я человеком, наверняка б потеряла пару-тройку костей. — Спасибо, Елена! Я даже представить не могла, что это сработает! — Это… ты? — бестолково выдавила я. — Это реально твоя внешность? — Да! — мать моя, никогда не видела её настолько счастливой. «Это даже как-то настораживает», — буркнул голос. — Когда я вспомнила, то настроилась на двадцать восемь лет, просто подсчитала ДНК и вырастила себя из воспоминаний, — «Чё она несёт?» — На деле мне уже больше сорока, но давай представим, что я старше своей мелкой сестры на четыре года! В чём, собственно, соль. Трис выше меня на полголовы, чуть шире в плечах и вообще более женственная в плане бабских примочек. Это нечестно, ибо в юности у нас обеих всё было прямо наоборот. Моя грудь объявилась в двенадцать да такой и осталась, Беатрис же в свои двенадцать имела честную мужскую пустыню на месте сисек. А сейчас вон, отрастила размера до третьего. Что касается остального… Черты лица у нас были настолько схожи, что не признать в нас сестёр было нереально. Те же скулы, те же губы и нос. Разрез глаз одинаковый абсолютно, только цвет отличается: у меня синий от Карен, у неё — фиалковый от Тары. Когда шейпшифтер наклонилась, на спине из-под рубашки показалось родимое пятно, по наследству перешедшее от Бобби ко мне, а теперь, значит, и Трис. Выходит, мы с ней стройными рядами пошли в родословную отца, взяв от матерей только глаза. — Ты точная копия своего отца, Гарри, — скрипнула я. — Только глаза матери. Беатрис уже успела положить на меня болт; весело щебеча, смачно впечаталась в чёрную жижу, облепившую дверь и, ничуть не расстроившись, как на пружине отлетела к окну, тут же исчезнув во дворе по направлению ко входной двери. — Стой! — идиота кусок, ей сейчас только к главе нашего бесценного семейства и бежать. Я на минуту замерла, вцепившись в волосы. Голова не болела — этого больше не случится по естественным причинам, но мозг почти пульсировал, не помещаясь в черепной коробке. Руки дрожали и ныли, требуя выпустить на свободу хоть часть энергии; крылья беспомощно трепетали, желая облететь всю Землю за доли секунд; голоса кричали, обращаясь в нестерпимый гул. Но я не желала вновь распускать нюни, поэтому быстро подобралась и, как-то совсем уж легко удалив гигантскую кляксу с двери, сбежала на первый этаж. — …что? — Мой настоящий облик! — жизнерадостно повторила Беатрис изжевавшему губы Сэму, бросающему косые взгляды на побуревшего Бобби. — Елена помогла мне вспомнить, как я выглядела с рождения! — А ещё её звали Беатрис, — негромко поделилась я, решив, что раз горим, то горим синим пламенем и начисто. — У неё в крови заложен ген тупизма, если ты понимаешь, о чём я. — Что? — Трис рассеянно окинула меня взглядом. Вот интересно, она так от радости, или я успела случайно сжечь остатки логики в её мозгах, чтоб мы уж наверняка были на одном уровне? — Да. Беатрис. Думаю, хочу вернуть себе это имя. Не то, чтобы я сильно любила что-то, данное мне моей горе-мамашей, но с этим именем у меня связан и мой истинный облик. Мы с Сэмом одновременно выцедили кислые улыбочки в сторону старшего Сингера, плавно перетекшего в цвет насыщенной фуксии. Ира, застывшая на кухне с бутылкой старого виски в руках, кажется, начала понимать, в чём весь театр, и на её лице отпечатался почти видимый образ Троллфейса. — Кажется, я… — Бобби булькнул и перевёл на меня взгляд, полный ужаса. — Я, наверное, не хочу знать, что это значит. В тот же миг, когда Беатрис осознала, насколько позорно только что спалила все свои фронты, я почувствовала приближающуюся волну света, и взгляд сам собой опустился на изрядно смазанный знак против Ангелов на стене. «Бля, Лен…» — Твою мать! Лампы одновременно взорвались, и Иру, Бобби, Трис и Сэма в мгновение ока приклеило к стенам без возможности шевельнуть хоть пальцем. Мне было хуже — я дёрнулась в крепкой хватке Михаила, который без зазрения совести встряхнул меня за шкирку. В секундной тишине резиновый член, который я перед броском в Архангела добротно смазала клеем (чисто на уровне мозговой активности сотворила), отлепился от пальто Архистратига и со стуком брякнулся оземь, грустно покатившись в сторону кабинета под ошарашенными взглядами моей семьи. — Неловко как-то… Кажется, я кого-то выбесила. — Елена, — голос его был спокойным и холодным, хоть я отлично ощущала гнев, волнами жара исходящий от Михаила. — Если ты считаешь, что можешь вот так запросто плевать на наши планы и сбегать от меня, то ты ошибаешься. Я не позволю расходовать подаренную тебе благодать на подобную чушь. — Пошёл прочь от моей дочери, сукин сын! — взревела Ирина, безрезультатно борясь с невидимыми оковами. — Я смотрю, ты уже бежишь и падаешь, как преуспеваешь в своих рвениях насолить Архангелам, — с горькой иронией бросил Бобби, тоже, впрочем, изо всех сил пытаясь вырваться. — Я не советую вам разговаривать со мной в подобном тоне, — не глядя на моих родителей, произнёс Архистратиг. — Я не хочу вас убивать, но вполне могу это сделать. Я почти вытащила меч Люцифера из-за пояса, но тут моё внимание привлекла новая аура, появившаяся в доме. Мозг тут же вычислил — Адам, а через мгновение и сам младший Винчестер возник в поле зрения. Он будто уже знал, кто появился в нашем убежище: голубые глаза горят злостью, зубы сжаты, с ладони капает кровь. Никто не заметил, как охотник профессионально быстро нарисовал печать, отправляющую Ангелов восвояси. Давай, птенец, сделай это! Погодите-ка… — Эй! — рявкнул Адам, привлекая к себе внимание. — Катись, откуда пришёл, гад! — Подожди, я же тоже… Миллиган по инерции опустил ладонь на кровавый рисунок, и я… Словом, отправилась восвояси.