Да. Лучше поклоняться данности С короткими её дорогами, Которые потом До странности Покажутся тебе Широкими, Покажутся большими, Пыльными, Усеянными компромиссами, Покажутся большими крыльями, Покажутся большими птицами. Иосиф Бродский.
Ощущаю себя старухой, отгулявшей своё. Откинувшись в кресле с пледом на коленях, я рассматривала карточки, мимолётом оставленные в моей руке Габби, там, на Небесах. Это фотографии из моего непрожитого детства. Я не знаю, как ей удалось материализовать их из Рая Карен Сингер; на цветных картинках изображена счастливая семья из трёх человек. Молодая женщина с синими глазами и яркой улыбкой, мужчина под сорок в новой кепке и чёртиками во взгляде, и их маленькая дочь. Женщина со свёртком в руках и слезами счастья, а за ней в полуобморочном состоянии её муж, разбивший от радости две бутылки шампанского о кафель роддома. Девочка, хохоча, качается на качелях, а отец ощупывает синяк на скуле. Мама обнимает дочь, только что закончившую пятый класс. Пятнадцатилетняя дура с разбитыми коленками и браслетом отслеживания на ноге в паре с лучшим другом, Дином, душит ядовитую змею, заползшую в сад, а испуганный Сэм явно зачитывает что-то об опасности ползучих гадов, стоя чуть в стороне. Я выучила в этих фотографиях каждый миллиметр. Дин давно молчит, а в моей голове громким эхом, пульсируя в висках, всё ещё отдаётся вопль. В ушах крик, перед глазами — сгоревшие, выжженные в земле крылья. Они огромны, и я вижу все шесть: верхние, нижние; они причудливой карикатурой на какое-то высокое искусство разметались по клочку живой травы. Угольный кончик верхней пары дотянулся до стены дома, оставив на ней смазанный след длинного пера. Только что, на моих глазах, последнее живое осыпалось пеплом. — Елена, — такой больной, скрипучий голос; в нём будто слышится хруст разбитого стекла и сотни лет на Девятом Кругу — невыносимо. Он хватается за меня как утопающий за соломинку. — Елена… Не к брату, не к приёмному отцу, — ко мне. Почему? Я наклоняюсь, леденяще-твёрдо касаясь пальцами Кастиэля. У меня не дрожит ни один мускул, глаза сухие настолько, что жжёт. Провожу по впалым щекам, стираю струйку крови у приоткрытых губ, закрываю потухшие синие глаза. Целую в ещё тёплый лоб. Я боюсь момента, когда вой Дина во мне стихнет — боюсь ухода болевого шока. — Елена, верни его… Утыкаюсь носом в тёмные волосы и глубоко вбираю воздух в разодранную грудь. С серых губ срывается белое облачко — я спешно собираю остаточную благодать в сотворённый сосуд на ремешке, и ладони сразу теплеют. Не глядя, укладываю склянку в руку Дина и сжимаю её. — Пожалуйста, верни его домой… Полароидные снимки один за другим падают на пол из ослабевших пальцев. Забавно, что именно после того, как моё сердце будто игрушечное разломали на две части и бросили на корм чересчур прожорливым крысам, я отчётливо ощутила, насколько моя благодать холодна. Ровно половина, правая — я стала различать запахи Ангелов, значит, и они улавливают аромат этой странной аномалии; ведь под вечной мерзлотой ангельская сущность горит, не переставая. Здесь изрядно несёт книжным романтизмом, но ничего не поделаешь: избирательность, с какой Михаил выковал из моей души совершенно новый вид огня, оставляет желать лучшего. Хотя, подозреваю, этот холод вовсе не мой, но вопросов от этого меньше не становится. Это твоя вина. Я сжала кулаки на подлокотниках, пытаясь остановить вибрацию, сотрясшую весь дом. Если бы ты не развлекалась с Михаилом… Остальные давно привыкли: стены ходят ходуном с завидным постоянством в последнее время. Даже прибегать не потрудились — знают, что Елена восседает в своём насесте и самозабвенно изображает Кая, складывающего своё сердце из осколков льда. Если честно, хватило прошлого раза — Сэм с Адамом, не в силах больше терпеть могильное «спокойствие», воцарившееся в доме Сингеров, отправились истреблять вампирское гнездо. Я, естественно, такой идиотизм терпеть не смогла, отправилась следом и в прямом смысле бомбанула: вампиры всмятку, а я научилась быстро исцелять серьёзные раны. Средний охотник ещё долго увещевал, что в сломанных рёбрах и вывернутых челюстях обоих Винчестеров нет моей вины, но всё дело в том, что её стало слишком много; несдержанная благодать только усугубила дело. Порядок такой: Сэм — тень, не знающий, кого из нас чинить в первую очередь; Адам, ставший на время самым стойким Винчестером, но смотрящий в одну точку по вечерам; Настя, внезапно потерянная и осознавшая всю тяжесть этого мира, постоянно, опустив голову, держащая Миллигана за руку; Ирина, остро чуявшая мою тоску, гигантскими шагами навёрстывающая стрельбу и бой, а потом часами мягко перебирающая мои перья в единственной видимой человеку паре крыльев; Бобби, твёрдый и серьёзный, способный сломаться только с моей смертью, выполняет свою работу и прислоняется лбом к моему плечу, когда мы вновь учим наизусть зазубренные до головной боли фотографии из снов. И Дин. Дин, чья выстроенная стена, защищающая от мира, разрослась до такой степени, что сыпется каменная пыль. Я буквально вижу все эти слои, не дающие охотнику-без-Ангела выпустить наружу и мираж какой-нибудь эмоции; Дин похож на мраморных ангелов в моём Саду. Дин молчит. Вообще. Совсем. Будто боится, что если проронит хоть слово, его каменный бронежилет расколется с треском, и все поймут, насколько ему невозможно. Я не знаю, что бывает со связанными душами, но Винчестер словно неживой. Я слышу его внутренний крик, но дальше заходить страшно — страшно услышать, как всё внутри Дина ломается, лавиной сползая во тьму. На краю сознания шуршание зачерствевшей гальки. Это случилось так быстро. Заезженная фраза, набившая оскомину, но не бывает банальных смертей: Сэм учит Иру управляться с клинком на крыльце, Кас и Дин, вернувшиеся к дому Бобби; раз — два незнакомых Ангела, два — Кастиэль отталкивает Дина к стене и теряет драгоценные секунды, успевая перехватить лишь одного пернатого, три — один мёртвый чужой Ангел, один сгорающий Хранитель и одно первое убийство моей приёмной мамы, бросившейся на защиту «галчонка». Поздно. Тёмно-синие перья оседают в волосах. Почему Дин не кричит вслух? Я раскачиваюсь из стороны в сторону на коленях, сжимая его руку и слушая молчаливый вой, раздирающий барабанные перепонки. Ёжик русых волос щекочет щёку, и я знаю, что через несколько часов Винчестер будет жалеть и об этом мизерном проявлении слабости. Я почти чувствую, как он воздвигает внутри себя стены, как пытается найти силы оторвать пылающее лицо от моей ключицы, как старается выпустить из окаменевших пальцев мою ладонь. Если б я умела, я погрузила бы его в сон без снов. Но я не умею. Я абсолютно бесполезна. А охотник почему-то продолжает цепляться за меня как за последний островок, хотя должен ненавидеть. Всё, что я могу — сильнее прижимать к себе своего старшего брата, очень сильно его любить и сдерживать наш общий крик. — Я верну. Со стороны кажется, будто огромные выгоревшие крылья испортили единственный живой уголок на огромной свалке Бобби Сингера. …А через неделю на них проросли цветы. Скрипнула половица, и я бросила изучающий взгляд на застывшего в дверном проёме Сэма. Бледный, но живой — сейчас это редкость. Дина убили вместе с Касом. Каса и Дина убили во мне. Я чувствую, как они разлагаются потухшей звездой в моей груди, и ощущение, будто из меня высосали вселенную. «Хватит, — голос сейчас похож на лужу, натёкшую с грязной тряпки. — Мы его вернём. Вернём же, да?» — Смотри, как могу, — я подняла руку и пошевелила пальцами. Маленькие фиолетовые огоньки затанцевали в воздухе, а потом поплыли сферами, освещая комнату мерцающим светом. На губах охотника скользнула слабая улыбка, два огонька опустились на его ладонь и закружились, создавая световое колечко. — Ничего не слышно? — Сэм присел рядом с креслом на корточки и уложил огни себе на голову. Я прикрыла глаза, вслушиваясь. Это ничего не давало — я каждый час на протяжении недели мысленно прощупываю Землю, уже на подсознательном уровне ища признаки Каса, живого, ведь не мог же он постоянно воскресать в сериале, а здесь кануть навсегда? Нет, не мог, только вот всё, что я находила — лёгкую вибрацию частиц благодати на шее старшего Винчестера. — В соседнем штате нашли серийного убийцу. И Ангелы шушукаются, — я тяжело вздохнула и поёжилась. — Я не могу понять их. Сэм аккуратно перебирал мои пальцы, едва касаясь. Иллюзорное спокойствие и тишину ничего не тревожило, только где-то на первом этаже звякнула поставленная на стол бутылка. Да, смерть Кастиэля совершенно внезапно надломила до жуткого хруста всех. Не сказать, что в сериале он был посторонним, но я постаралась, чтобы в реальности он стал настолько близким, насколько это вообще возможно. Не просто Ангелом; человеком, частичкой мозаики, без которой в груди воет сквозная дыра. Братом. Любимым. Связанной душой. Постаралась; и теперь безмолвие поглощает нас. Пальцы Сэма — отдельное искусство. Он вполне мог быть пианистом; длинные, изящные, сильные, они так нежно изучают мои маленькие ладони, что по спине бегут мурашки. Где-то под коркой мозга чувствуется его бесконечная любовь, и от этого мне дико страшно. Зачем. За что. Заложенная в инстинктах потребность бежать от любимых требует валить как можно дальше, но я эгоистка. Кожа на уровне Древа леденеет, и пальцы тут же перемещаются туда, а мягкие губы целуют небольшой рисунок под ладонью. Насчёт него мы тоже успели поломать голову, но сейчас это кажется неважным. Древо Жизни имеет слишком много значений, чтобы угадывать, за каким хреном Михаил так изящно меня клеймил. Взгляд сам собой обшаривал комнату, пока руки бесконтрольно притягивали Сэма поближе. И тут — словно огонёк свечи в темноте. Ноутбук на столе и жёсткий диск, так и оставленный мной полторы недели назад. Положив болт на этичность, я, опять же бессознательно, переместилась к столу и поднесла накопитель к глазам. — Елена? — Сэм, не ожидавший, что точка опоры неожиданно наподдаст в лицо волной воздуха, потёр ушибленный от падения бок. — Что… — Я подумала, здесь может быть что-то важное. «Объяснила на все сто», — заметил внутренний голос. Я просто не вижу иных путей. Я не умею воскрешать и обычных людей, что уж говорить об Ангелах. Я не могу найти Кастиэля. Я пообещала Дину. Диск из другого мира — соломинка, и я, если честно, просто надеялась, что огненный суп, в котором мы все дружно варимся, обнаружит в себе хоть что-то новое. Я сомкнула пальцы на пластмассовой поверхности и представила, будто тяну сок из трубочки. В мозг хлынул поток ненужной сейчас информации. «Стражи Галактики», «Тор», «Мстители», «Доктор Кто», «Ривердейл», «Логан»… Забавно просматривать сериалы и фильмы за доли секунд. Елена-с-живым-Касом наверняка надавала б мне по роже. Помимо кинопроизводства тут были и новости из будущего, самые обсуждаемые темы 2011–2018 годов, музыка, даже мемы… Папка «Сверхъестественное» была пуста. Я уже хотела выбросить к чёртовой матери бесполезный диск, как на краю «внутреннего экрана» мелькнул вордовский документ. «Я почему-то почти уверена, что все серии этого грёбаного сериала, которые я понапихивала в данную папку полдня, сотрутся, или исчезнут, или бременские музыканты сожрут их по дороге в замок Злой Королевы. Не знаю, смогу ли передать тебе этот диск, но за прошлую встречу я успела понять, что в вашем мире всё идёт через одно место, и какой-то задрот тратит своё драгоценное время на то, чтобы стереть из него всё, что, по его мнению, превышает норму морали. Посему — пишу этот документ в надежде, что до писанины дело не дойдёт, мало ли, на кой Сане понадобилось вставлять в папку с видео маленький незаметненький текстовый файл… Итак, как ты знаешь, после шестого сезона я перестала смотреть «Сверхъестественное». Но с твоим помпезным «Я Сингер» мне пришлось посмотреть всё до тринадцатого, так что ставлю в известность — я тебя ненавижу. Откалибровав самое важное, что теоретически может пригодиться имеющей в заднице ракетную установку тебе, спешу сообщить, что, если не будет носителя Метки Каина, на свободу вырвется Тьма, которую, хе, зовут Амара, которая обольстит Дина, и которая к тому же является сестрой Бога. Кстати, я перестаю быть православной, ибо Бог — это таки Ча-» Я, потеряв челюсть, наблюдала, как в почти осязаемом документе «Ворд» медленно, немного манерно, потихоньку, в моей голове и прямо на моих глазах справа налево исчезают буквы, будто кто-то упорно жмёт Backspace. Аккуратно так, по одной. Чопорно тыкая указательным пальчиком в клавишу. С лёгкой улыбкой. Сволочь! Накопитель полетел в стену вместе с моим кулаком. — Елена! Вот никогда не хотелось. Не понимала я страстной веры фанатов в то, что Чак — бог. Он в роли Пророка мне нравился. Я не хотела, чтобы он был этим… Этим… — Что ты там увидела? — Сэм оторвал меня от образовавшегося в стене кратера и встряхнул. — Что там? — Я знаю, кто бог! — «я знаю, кто убийца!» — истерически заверещал голос. — Что? — охотник сразу как-то обмяк и даже отступил назад. — Что?.. — Бог! — рявкнула я. — Бог, блять! — Кто? — а теперь на нём красуется маска профессионала. Знаю, и у меня похожие мысли: найти, хапнуть за жизнь, спросить, какого хера, заставить вернуть Каса, выцыганить мир во всём мире. — Это Кчмсасв… — губы склеились, и мы одновременно опустили на них осоловевший взгляд. — Пмфсииикч, — Ангелы могут икать. Так, значит, да? Я выловила из воздуха бумажку с ручкой, бухнула ими о стол и внезапно осознала, что разучилась писать. — Сука! — Что? — Он не даёт мне сказать, кто он! — губы разлепить оказалось сложно, но возмущение пёрло из всех дыр. Я взмахнула руками — хоть какая-то зацепка, а в мозгу настойчиво бьётся «ещё не время». Причём бьётся это моим голосом, будто я сама подобную херню надумала. Меня не интересуют планы, Сударь! Желаю Тебе подавиться спамом в Твоих входящих, куда Ты скидываешь все людские молитвы! Решив действовать через пантомиму, я изобразила бутылку и сделала вид, что пью. — Что ты делаешь?.. — Сэм зарделся аленьким цветочком, но потом разулыбался. — Извращенец! — обвинила я. — Я не это имела в виду! Пантомима — часть из моей студенческой жизни, так что я в ней вполне себе хороша. Но Сэм упорно не понимал, «какую сцену камастуры я показываю» и что бог — алкоголик. Не помогали даже принесённые настоящие бутылки, изображение писателя, халат поверх труселей и «Архангел за плечом». Видимо, Чак установил барьер личности как у Леди Баг. — Ты тупица, — не выдержала я и осторожно добавила: — Могу сказать, что теперь я ещё меньше в него верю. — Мы Его знаем? — внезапно допёр Сэм. — Бинго! — крякнула я. — Оставайся я простой фанаткой, была б в восторге, — окольными путями повела я. — Мне он нравился. — Кто может нравится Елене из персонажей этого мира, — глубоко задумался Винчестер. Или Сэм получит Нобелевскую премию, или узнать, кто бог, в принципе нереально. В голове само собой возникло понимание, что уповать на первый вариант глупо. «Это не я», — открестился внутренний голос. Значит, мне можно знать, что Чак — бог, а Винчестерам нет? Что за бредятина? Вообще, переться по Земле в поисках Чака-бога — вот это реально глупо. Глупо даже надеяться выпросить у него воскрешение Кастиэля, но это же я, верно? — Ты пока грызи гранит тщетности бытия, а я скоро вернусь. Я полезла в окно, и только когда чебурахнулась на торчащий штырь («Новый пейринг! Ленка/железный штырь!» — быстро очухался от депрессии голос), вспомнила, что умею перемещаться. Не утруждая себя необходимостью вставать на мостик, дабы стянуть с железяки собственное тело, я взмахнула крыльями и приземлилась на поляне у города, где сто лет назад в первый раз говорила с Люцифером и где когда-то катались на коньках Кас с Дином. Почему сюда? «Потому что ты любишь заниматься самоуничтожением». Одёрнув окровавленную кофту, я посмотрела в небо. — Я не буду просить тебя на коленях, — глупо, глупо, глупо. — И не считай это за молитву, просто твой номер недоступен. Тебе это весело? Сталкивать нас с самой запредельной болью и смотреть, как мы разваливаемся? Ты всегда возвращал Кастиэля. Почему не теперь? Разве Дин мало натерпелся? Разве Кас недостаточно сделал? — это забавно. Я ведь думала о том, каким бы бог был в современном мире. Почему он не мог оказаться Чаком? Наверное, мне просто больше нравился именно Ширли. Забавный и милый. Совсем не божественный. Человечный, что ли. И от того только печальней. — Пардон, если не проявляю должного уважения. Просто ты, блять, с Розен встречался. Ты был таким человеком, Чак. Почему ты позволяешь людям страдать? — я опустилась на землю, чувствуя, как надежда, так ярко перекрывшая боль, съёживается. Люди молятся ежеминутно. Сэм молился много лет. Почему Он должен ответить сейчас? То, что Винчестеры знают его лично, не исключает того, что он — бог. — Знаешь, а с тобой легче разговаривать, когда ты имеешь имя «Чак». Это как-то притупляет злобу на тебя. Кажется, будто… Ай, ты ведь знаешь всё, что я хотела бы сказать. И знаешь, что больше всего я ненавижу тебя за Люцифера. Но я не прошу ничего для себя. И никогда бы не попросила. Просто… Пожалуйста. Верни Дину Кастиэля, — глаза сами закрылись, и я глубоко вдохнула прохладный воздух. Огонёк в груди окончательно погас, и тоска накатила с головой. Надежда, собственно, и была изначально надуманной. Губы растянулись в безумной улыбке. — Бесперспективняк. Ты соблаговолишь появиться только когда миру придёт окончательная жопа. Когда твоя сеструха навострится разбомбить тут всё к херам, видимо. Не по наши пропащие души, нет. Я вскочила и помедлила, думая, куда себя деть. Что ж, фантазия у меня сейчас работает плохо. — Миру мир, Роуг. Девушка у книжного стеллажа подскочила и, потеряв по дороге очки, выставила перед собой ножик. Я выдавила кислую ухмылку. — Господи, Елена! — Маргери уронила нож, а потом на пол полетели и книги. — И как тебе разрешают эту штуку здесь таскать? — задумчиво протянула я, изучая оружие, слишком уж длинное для складного ножа. Скорее «бабочка», да ещё и серебряная. — Надеюсь, ты не брякнулась в кучу дерьма под названием «охота»? Марго явно похорошела — набрала вес, сделала маникюр, перекрасила волосы в природный русый. Только седая прядь так и осталась ярким пятном выделять её внешность. — Ты что тут делаешь?! — вместо ответа девушка схватилась за сердце и дрожащей рукой водрузила на нос треснувшие очки. — Никогда не видела, чтобы кто-нибудь проходил этот пол времён мамонтов бесшумно! — она глянула на окно. — Или прилетела? — Ага, прилетела, — я закинула ногу на ногу и задумалась над тем, не смогу ли высосать из обычной книги инфу так же, как сделала это с жёстким диском. Дело не в том, что я ленивая задница, просто такой способ меня из грязи в князи моментально перекинет, но к математике, конечно, подобное не относится. Хотя, если подумать, у меня есть целая вечность, чтобы перечитать всю литературу мира адекватно… — Из Южной Дакоты. — Серьёзно? — Маргери прищурилась, подняла книги, закинула их на положенное место, аккуратно села на сложенные в пирамидку килограммовые талмуды и принялась балансировать. — Это ж сколько километров… И ты ради меня так долго летела? — М-м-м, хотела бы подобным похвастаться, но я потратила на полёт секунду. — Как это?.. Елена, что случилось?! Я уже вскочила на ноги и с интересом оглядывала библиотеку, где мы находились, когда вспомнила, что у меня сквозная дырка в животе. Ну просто факт, что я понятия не имею, где приземлилась, был интереснее, чем штопать одежду и себя ангельскими силами. Искать людей — тоже занятная вещь. Я пользовалась энергией сознания нужного человека, следовательно, в душе не чаяла, в каких именно апартаментах он находится в данный момент. Но, думаю, меня б не смутила возможность внезапно образоваться у ног восседающей на унитазе Марго; памятка о приличиях стёрлась из головы вместе с потребностью спать, да и раньше не особо в ходу была. — А, — я простодушно махнула на уже засохшую кровь. — Нанизалась на штырь, ничего нового. — Как?! — Из окна вывалилась, — пожала плечами я и вытащила с полки «Войну и Мир». Интересно будет почитать на английском. — Понятие «боль» для меня сейчас довольно растяжимое. — Елена, — Маргери схватила меня за руку и твёрдо повернула к себе. — Ты никогда не говоришь такими короткими фразами, даже если не обращать внимания на то, что у тебя вся рубашка в крови. Что у вас случилось? Опять же забавно — мы провели вместе неделю в психушке, потом пару дней, когда я почти в прямом смысле её пытала, и Марго уже досконально знает, что моя улыбка плавится по краям. Она определённо умная, и до меня, наконец, дошло, что девушка вернулась в свой университет, который не успела закончить из-за болезни. Не устроилась на работу, не сбежала от реальности на отдых где-нибудь на Гавайях, а продолжила учёбу. — Ангел, который тебя вылечил, — ровно сообщила я. — Погиб. Просто… Он имеет особое значение в моей жизни, — Маргери промолчала, но с силой сжала мою руку, и я, подсознательно решив, что Стоун прошла проверку, добавила: — Ну и меня сделали Ангелом. — Чего?! — У-у-у-у. Здравствуй, Маргери, я Елена, и я общаюсь со всеми, начиная от Архангела Михаила и заканчивая загаженным Херувимом. Давненько я не втирала кому-то крылатые байки, и, что странно, новая порция ахуя от слушателя в некотором смысле даже помогла — гигантский кулак на лёгких немного ослабил хватку, мозг прекратил штудировать галактику на предмет мёртвого Ангела, а внутренний голос отложил безрассудные планы по штурмовке михаилового кабинета до завтрашнего дня. Тут нужна Габби, а она в последние дни подозрительно молчит. Когда Марго со злостью шлёпнула передо мной стопкой книг, в которых имелся Михаил и предположения о том, каким изощрённым способом Ангелов можно кокнуть, я смогла вздохнуть свободнее. — Вообще, после того случая я много о крылатых читала, — девушка даже не заметила, что её очки вдруг стали целыми, и склонилась над самой толстой книгой. — Как я поняла, большая часть написанного вам известна. Но вот тут есть такая штука… Седая прядь упала на глаза Стоун, и она нетерпеливо сдула её, продолжая расписывать что-то о печати Еноха. Я радовалась, что могу помолчать и послушать кого-то говорливого, одновременно выискивая в Марго что-нибудь, что нужно подлатать. Она единственная не мямлила «нельзя сделать Ангела из человека», а сразу преисполнилась желанием отдубасить тех, кто за две недели успел пустить наши жизни по швам. В будущем она могла бы сесть на место Бобби, хотя, конечно, мне совершенно не хотелось подвергать её опасностям вроде тех, что ежедневно преследуют нашу семью. — Что у тебя с желудком? — наконец перебила я, решив проапгрейдить рентгеновское зрение. На фоне постоянной ноющей боли в душе и фантомной нехватки воздуха я вновь уплывала в чрезмерное расположение к рядом сидящим, и желание сделать так, чтобы всем было настолько хорошо, насколько возможно даже в ущерб мне, стало непреодолимым. — А? — бестолково пискнула Маргери, старающаяся уместить на небольшом столике сразу две тысячистраничные книги. — В смысле? — В прямом. — Ну… Язва обострилась. Но причём тут… Она снова пискнула, когда я подалась вперёд и дёрнула её за волосы. «Поизящнее способ не нашла?» — неодобрительно поинтересовался голос, но Марго уже с интересом разглядывала собственный живот, озадаченно хмурясь. Она милая, хочу её оберегать. — Ты… что сделала? — Вылечила язву, — расплылась в улыбке я и гаркнула в воздух: — Да сейчас! — Что? — девушка приложила ладонь ко лбу — кажется, общение со мной перегревает мозг. — Я слышу молитвы людей, — я повертела пальцем у виска. Один из голосов кричал громче и пронзительнее других, перекрывая даже Дина, с чьей волны я уже физически не могла слезть. — Многие просят о помощи. Только не знаю, почему я поймала именно этот призыв. Меня же зовут не Сэм. «Сэм! Помоги мне! Прошу, помоги!» Я поднялась, прощупывая ниточку, соединяющую Ангела с молящимся. Ага, вот она. Довольно сильная, что странно. В принципе, я почистила себе карму лет на двести вперёд: два дня из прошедшей недели потратила на полёты к больным. Мне просто хотелось сделать хоть что-то хорошее, а вселенная в глазах девочки с синдромом бабочки, которая в первый раз в жизни перестала чувствовать боль, дорогого стоит. Моя благодать таки соединена с Небесами, на которые я отчего-то перенестись не могу, посему сорок восемь часов без перерыва я летала от одного тяжелобольного к другому, что в результате закончилось истерикой и севшими батарейками, потому что Небеса явно наподдали мне в ангельский генератор. Мне казалось, что сила, которая лично мне нахрен никуда не упёрлась, должна быть потрачена на избавление от боли. За всё время волонтёрства в больнице параллельного мира я нахлебалась сожалений по уши, а тут могла по-настоящему сделать что-то важное. Могла быть полезной. Могла помочь. Могла быть Ангелом. И могла забыть о собственной тоске. «Сэ-э-эм!!!» Я расправила крылья. — Елена, подожди! Спасибо тебе!.. «…и будь осторожна». Первым, что я почувствовала, оказавшись в лесу недалеко от опушки — гнилостный запах серы и Ада. Демон был один и явно пьян; запертый в своём разуме юноша лет двадцати пяти уже почти погиб, я видела угасающую душу, а девушка, на которую нападал черноглазый, держалась из последних сил. Кстати, вот вам ещё пунктик: в отличие от сериала, демоны всегда выбирают себе самые красивые вместилища, в редких исключениях занимая несимпатичных людей — если того требовал приказ. Человек под их влиянием отличался особой притягательностью и мрачным обаянием; я на таких раньше бросалась, сверкая пятками. А вот Ангелам с единичными истинными сосудами повезло куда меньше. Что, по сути, иронично и односторонне-канонично в плане демонов: за обрюзгшим телом какого-нибудь бухгалтера бальзаковского возраста пряталась истинная сущность Ангела — величественная, прекрасная, статная, сияющая, сотворённая богом. А в шкурке милого юноши — уродливая мёртвая душа, источающая слизь и чёрный дым. — Ангел! — наконец догнал демон и, бросив жертву на землю, кинулся к опушке. — Оп-па стоять, — я схватила черноглазого за шиворот и заткнула ему рот ладонью на случай, если тот внезапно решит выкуриться через парадный вход до того, как я пойму, что с ним делать. — Фу, какие вы на самом деле противные. Эй, жертва, напомни мне помыть потом руки! — Отпусти меня, — зашипел несостоявшийся насильник. — Я тебе ничего не сделал, просто отпусти меня! — Не отпутю, — выпятила губу я. — У Ангелов, вроде, в печёнках заложена ненависть к черноглазым. Не скажу, что я сильно ненавижу, например, Кроули, но ты у меня некоторое отвращение вызываешь, так что… В Википедии читала, что обычно пернатые просто возлагают свои святые ручонки на нечистые души, и те выгорают из сосуда. Или же им это должно быть нужно — то есть, прилагаем мысленные усилия. Я уложила ладонь на лоб парня и прикрыла глаза, пытаясь убедить свою благодать в том, что демоны хуже Ангелов. Этот гениус фиолетовый почти заимел собственный голос, подкидывая мне всякого вида херню и реагируя как истеричка, если в радиусе десяти километров объявлялся житель Небес. Хотя, возможно, это внутренний голос просто нашёл подход к моей благодати и теперь развлекается. — Сэм! — заголосило изрядно помятое нечто, едва демон умер, а истощённый парень свалился на землю. Оно налетело на меня и, как ни странно, повалило в листву. — Спасибо, Сэм! — Кхм, дамочка, вы, кажется, Ангела попутали, — хотелось просто улететь, но что-то дёрнуло меня вглядеться в лицо спасённой. — Ты? — Да, — девушка покраснела, приложив ладонь к разбитой скуле и опустив взгляд. — Прости, я сократила твоё имя до «Сэм». Ты хочешь, чтобы я называла тебя Самаэлем? Да, та самая лесбиянка, которую я спасла на одной из высоток Лас-Вегаса. В лесу. Одна. Один на один с демоном, которому захотелось поразвлечься. Видимо, грабли её ничему не учат, а жопа имеет магнит на неприятности, которые чаще всего принимают облик насильников. Желание помогать ближнему своему пропало так же быстро, как появилось, и мне резко захотелось свалить подальше, хотя я, вроде, несу своего рода ответственность за эту бестолковую девочку. Зачем я вообще решила поунижаться перед Чаком и ушла из дома?.. В мозгу снова запищало, и внезапно в глубине сознания зажёгся не предвещающий ничего хорошего маячок. Ни пылающий красным, ни звенящий — ровный, спокойный, и оттого пугающий. Меня кто-то приглашает. «Вылечи её, — загундел голос. — Она милашка». Я послушно протянула руку, повторила выученное наизусть действие, и все раны моментально исчезли. «А теперь сваливай к чертям собачьим», — потребовал внутренний голос. Непостоянный ты какой. — Спасибо! — снова взвизгнула спасённая и внезапно поцеловала меня. Да почему меня все целуют? — Прости, я места себе без тебя не находила. Ну, с тех пор, как ты меня спасла на крыше. Уехала от родителей, устроилась в этом городе барменшей, собралась через некоторое время путешествовать. Кстати, я так и не сказала тебе своё имя. Меня зовут Хейзел. Я смотрела на неё — красивая; серые глаза горят, будто не она только что вновь подверглась нападению, русые волосы вьются, бледные веснушки на носу, тонкие губы растянуты в искренней улыбке, — смотрела и чувствовала, как голову прорезает вибрация, а откуда-то издалека чувствуется запах крыльев Кастиэля. И меня почти не огорчало, что мне придётся разрушить её воздушные замки. По крайней мере, сейчас. Сейчас я не могу дать всё, что вообразила чистая, преданная душа девушки. — Хейзел, — я села по-удобнее и взяла её руки в свои, пытаясь казаться как можно более милой. — Когда я тебя спасла, я не была Ангелом. Я стала им недавно. И я не смогу быть твоим Хранителем сейчас или путешествовать с тобой. Я хочу, — хлопнув себя по сердцу, выкатила глаза я. — Но пока не могу. Кое-что произошло, из-за чего я временно не в силах помочь тебе так, как ты хочешь. — Но… — в серых глазах собрались слёзы. — Я оставила всё только из-за тебя. Я не смогла бы проделать такой путь, если бы не ты, и те перья… Я действительно верила, что ты мой Ангел-Хранитель. — Всё действует не так, — терпеливо пояснила я. — Я могу стать твоим Хранителем, если захочешь, но сейчас… У меня очень большие проблемы, но чуть позже я обязательно тебя найду. Можешь пообещать, что дождёшься? Ладно, тогда я переусердствовала, и объяснить нынешнюю влюблённость девушки можно. Полюбить «героя», спасшего тебя из пропасти, легко, а в голове Хейзел ещё слишком много сказочного. Она внимательно изучала моё лицо, и я почувствовала, как её пальцы сжали мои. — Ты не оставишь меня? — я покачала головой. Мне действительно жаль, что девушка смогла достучаться до меня только сейчас, когда всё моё нутро рвёт по направлению к маячку. — Тогда… Я останусь в баре. И подожду, когда ты вернёшься. — Возьми, — я протянула ей бумажку. — Звони на этот номер, если произойдёт что-то типа того демона, и если я не буду отвечать на молитвы. Трубку возьму или я, или один чувак, Сэмом зовут. Он поможет. А… а, собственно, где мы? — Да тут до остановки недалеко, — Хейзел нерешительно улыбнулась и повернулась к лежащему на земле парню. — Это больше… не демон? — Нет. — Тогда я помогу ему, а ты… А я уже улетела. Совершенно не представляю, с какой радости меня опять угораздило вляпаться в ещё одну в-меня-влюблённость, ведь я ничего такого не имела в виду, спасая эту девушку от падения. На краю сознания билась мысль, что я уже к ней не вернусь, но также созрело понимание, что Хейзел справится. А мысли на краю сознания… Да когда мы к ним прислушивались. Всё я смогу, и Хейзел найду, просто надо пережить трудное время. Откуда-то я знала, что делать. Лихорадочные полёты туда-сюда лишь оттягивали момент, когда я позволю себе осознать, как и куда мне двигаться; но когда я покинула Хейзел, метаться по стране расхотелось. В Су-Фолс наступила ночь, и я аккуратно опустилась у задней двери дома отца, прислушиваясь. Сэм спит наверху. Бобби — за рабочим столом. Ирина сопит на чердаке в груде книг. Адам и Настя ещё вчера уехали в дом Каса и Дина. А сам старший Винчестер… Он резко поднял голову, когда я вломилась в гостиную, и буквально с полувзгляда понял, что что-то не так. — Е… Елена, — его голос похож на хрип только что восставшего мертвеца. Что уж тут, неделю молчать. — Что ты… Елена! «Даже не думай! — загорланил внутренний голос, едва я на автопилоте потянулась двумя пальцами ко лбу Дина. — Хоть тумбой по темечку погладь, только не смей тянуть свои когти к его надбровным дугам!» Закатив глаза, я поменяла траекторию и влепила Винчестеру смачный подзатыльник, из-за чего тот мгновенно отрубился и распластался в кипе документов. Вот всё тебе не по-ангельски. Какая разница, каким способом отключить человека, голос? «А такая, — отрезал тот. — Неча косплеить этих мудаков пернатых. Бери, что нужно, и валим, валим, валим!». Я сорвала с шеи охотника склянку с благодатью и остановилась. Верно ли я поступаю? Не нарвусь ли на очередную подставу? Словно сквозняк, стелящийся по полу и ледяным щупальцами касающийся ступней, я чувствовала этот зов, отдающий лёгким ангельским звоном. Чувствовала шелест крыльев, чувствовала едва ощутимый след Кастиэля — и этого было вполне достаточно, чтобы все сомнения отпали. Если есть хоть малейший шанс; если то, куда ведёт меня зов, поможет мне найти нашего Серафима, я готова. Я сжала в кулаке бутылочку, распахнула крылья и переместилась туда, где будто в шторм, разгоняя волны и тучи, светил маяк. Солнце садилось над Гранд Каньоном. Оно окрашивало скалы в оранжевый и золотой, отражалось от реки Колорадо и слепило глаза. Ветер неистово трепал волосы, и с севера уже тянулась плотная пелена туч. Так и хотелось взлететь над этой красотой и вобрать её в себя, раствориться, найти пещеру и остаться там жить — я бы обязательно выполнила хоть первую часть, если б не с полсотни Ангелов, застывших недалеко от обрыва. Энергия благодати ощутимо резонировала, отдаваясь в моей ладони, там, где находилось всё, что осталось от Кастиэля. Весь геройский порыв как крылом смахнуло; мне страшно. Не от того, что на меня пялится не менее пятидесяти Ангелов, а от чувства неотвратимо надвигающегося… чего-то. Чувство это зародилось ещё тогда, в машине, в мои последние человеческие минуты, а сейчас цвело и пахло так, что я едва сдерживала дрожь. — Господамы, чему обязана таким пристальным вниманием? — отвесив поклон до земли и не сводя глаз с пернатых, поинтересовалась я. «Лен, ты б валила…» — пискнул внутренний голос. Ага, щаз, а Каса на произвол оладушка бросим. — Хель. — О, какое облегчение среди всех этих волнений! — я резко повернулась к источнику хрипловатого голоса и воздела руки к небу. — Михаил! Я тут с тобой сделку заключать прилетела, а ты присяжных понасобирал. Всё, развод? Губы Архангела тронула лёгкая улыбка. Или усмешка. Сейчас было сложно разобрать истинное настроение этого существа — я ощущала себя загнанной в клетку с тиграми. Тиграми, с которыми сарказмом не сразишься. И срать они хотели на колкости, как и на тебя саму. — Думаю, пришло время объяснить, ради чего тебя наделили крыльями, — начал Михаил, застыв перед остальными Ангелами. — Кастиэля верни, и я вся ваша, — оскалилась я. — Кастиэлю всего и нужно, что шагнуть из Пустоты, где мы его держим, — отбил Архистратиг. — Когда ты выслушаешь и сделаешь выбор. Этот Серафим незначителен. Гораздо важнее то, ради чего мы терпели тебя эти два года. Я сжала зубы. Незначителен. Терпел. А как целоваться учиться — так Ленку берём. Я стиснула в кулаке благодать Ангела Четверга, стараясь набраться терпения и мужества; стараясь остановить лавину бесконтрольной паники, скручивающей изнутри. Она сильнее той, что я чувствовала, когда обращалась в демона. Она такая, что в пору бежать изо всех сил, но я не сдвинулась с места, баюкая в ладони тепло. Кастиэль. Кастиэль. Мой милый Кастиэль. Они дождались, когда моё отчаяние дойдёт до высшей точки, и «пригласили» избавиться от гнетущего чувства вины. Что ни говори, но Ангелы — мастера играть людскими эмоциями. — Гони свою Историю Века, — выцедила я. — Отец решил дать Люциферу второй шанс, Хель. Я еле устояла на ногах — страх смешался с чем-то невероятно мощным, и волной цунами меня захлестнуло с головой, раскачивая мир вокруг словно палубу корабля в шторм. Я Ангел, я не могу потеть или ощущать жар солнца, но к лицу вдруг словно подкатила лава, сворачивая рассудок в трубочку. Щёки горели, руки тряслись; я бы долго и упорно ржала с самой себя, но… Второй шанс. Отец решил дать второй шанс. Это значит, что Люцифер… — Мой брат жив, — словно читая мои мысли, подсказал Архистратиг. — Отец воскресил его. Для этого, конечно, понадобилось время, ведь Люцифер — Архангел, а Архангелы — первозданная сила. В частности из-за этого Земля терпела некоторые… толчки. — Почему ты сообщаешь это мне? — прохрипела я, сжимаясь в маленький позорный комок. — Причём тут я? — Люцифер сможет вновь ходить по Земле только в одном случае, — Михаил приблизился ко мне, зная, что в данный момент я не смогу сделать ничего. Да и чего ему, в принципе, опасаться? — Мы не можем допустить тотальной ошибки. Мы не можем позволить ему разрушить планету или объявить войну Небесам. Поэтому… Мы связали его с единственным существом, которое имело на него влияние впервые за многие тысячи лет. — Архангел схватил меня за правое запястье, коснувшись Древа, и перед моими глазами сверкнула ослепительная вспышка ледяной голубизны. — Ты сможешь изменить Люцифера. В груди поднималось что-то яростное и бесконтрольное, и я не могла понять, что, пока Каньон не содрогнулся от громкого хохота. Дикого и безумного; я ни за что бы не поверила, что могу смеяться так. Впервые я слышала в собственном голосе реальные дьявольские нотки, и, возможно, должна была испугаться. Я не могла остановиться, и только когда хохот сорвался в очередной хрип, я просипела: — Ты обезумел, Михаил. Окончательно. Изменить Дьявола? Я?! Никому не под силу изменить Дьявола! А знаешь, почему? Да потому что он, блять, Дьявол! — Возможно, это покажется тебе странным, — поморщившись, холодно сказал Архистратиг. — Но мы не всегда были бесчувственными. Когда-то на Небесах могли проявлять эмоции. Могли любить. У нас были Ангелы, влюблённые друг в друга. Запрет на чувства появился после определённых событий. Мы не всегда были каменными статуями, — тихо, будто ограждая нас от обступивших со всех сторон пернатых и доверяя мне секрет, произнёс Михаил. — И ты не представляешь, как сложно заставить Люцифера забыть о ненависти и мести. У тебя получилось. Хоть немного, хоть на некоторое время, но получилось. — Это ничего не значит! — О, это значит очень многое, — громко перебил Архангел и отстранился. — Зачем ты сделал меня Ангелом? — почему, почему так страшно? — Я этот «подвиг» совершила, будучи человеком. — Ты не понимаешь, — снова эта странная кривая усмешка, так неподходящая суровому лицу Михаила. — Понадобятся годы. Столетия. Может быть, тысячелетия. И ты будешь рядом с ним всё это время. Ты нужна, пока ты нужна ему. Если не будет его — не будет тебя. Если ничего не выйдет, и мне придётся вновь его остановить — тебя не станет тоже. Ты — его билет на Небеса; если когда-нибудь случится что-то, что позволит Люциферу вновь вернуться Домой. Помнишь, я говорил, что ты не Ангел? Ты не Ангел. Ты — свет, данный Люциферу. Ты не можешь посещать Рай, когда тебе захочется. Ты не Воин Господа. Ты изначально Падшая, — негромко, почти нежно. Дыхание Михаила скользит по моей щеке, и у меня совсем нет сил отстраниться. — Твой вопрос… «Где я свернула не туда?» В тот самый миг, когда ты в первый раз позвала его, когда он не убил тебя; тогда всё началось, — он улыбнулся, и на одно краткое, почти незаметное мгновение в его глазах мелькнула непоправимая горечь. — Ты должна была бежать ещё в самом начале. Бежать так, как никогда не бежала, со всех ног, на край земли. Бежать, а не совершать свои глупые геройские поступки, пытаясь спасти всех и вся. А сейчас уже слишком поздно. Ты сама вершишь свою судьбу. Раз — и как фурой в дверь со стороны водителя. Мгновенная смерть. На осколки. И понимание приходит предательски быстро; я подняла к глазам правую руку, вскользь изучая Древо Жизни — Древо, связывающее меня с Падшим и, пожалуй, единственное, чем я могу пользоваться, когда больше ничего не остаётся. Ощущение конца, оседающее на новых крыльях, тоже, кстати, оправдано: принимая Люцифера, я заканчиваю свою прошлую жизнь безвозвратно. Хотя бы потому, что я без него никто. Я, кажется, знаю, что меня ждёт. И вижу по глазам Михаила — согласие равносильно просьбе вернуть Кастиэля. Побег означает его смерть. И мою? Сколько у меня вариантов? — Верните Кастиэля, — хриплю я. Михаил кивнул, забирая у меня склянку с благодатью. Вспышка — Кас, живой, потрёпанный, дёрнулся в руках двух подоспевших Ангелов. — Елена? — И отпустите Габби. Архистратиг нахмурился, но, напоровшись на мой абсолютно безразличный взгляд, снова кивнул. Два Серафима взамен на любимого младшего брата и мою жизнь, так? — Елена, что ты делаешь? — крикнул Кастиэль, безуспешно барахтаясь в крепкой хватке приближённых к Михаилу Серафимов. — Что происходит? — Ты должна найти его, — Архангел говорил ровно, больше не позволяя нетипичным эмоциям проникать во взгляд или голос. — В Аду. Если я догадывалась, почему мне так страшно? — Самостоятельно найти к нему дорогу. Должна доказать, что ты сможешь нести эту ношу. Меня колотило. Сердце билось так сильно, что пульсировало всё тело; что грудная клетка болела, а к горлу подкатывала тошнота. Даже если бы я хотела, я не могла заявить Михаилу, что он сочиняет весьма тупую версию коктейля из «Фауста», «Божественной комедии» и ряда других связанных с Преисподней произведений. Я не верила во всякие там божественные замыслы, судьбу, дороги, приведшие меня в конце концов сюда, к Огненной Бездне, с тучей Ангелов на хвосте. Так почему же я молчу, загнанно вглядываясь в обступившие меня крылатые фигуры, ожидающие, по всей видимости, когда я сломаюсь? «Что ты стоишь?! — надрывался внутренний голос. — Хватай Каса и беги отсюда! Беги!» Нет. Почему? Елена, — мысленный голос Кастиэля дрожал от волнения. — Не делай этого. Я повернулась к нему, и тут знакомое золото резануло по глазам, заставив ужас померкнуть. Буквально отшвыривая с дороги молчаливых Ангелов, к нам проталкивался Габриэль. Габриэль; имя мёдом легло на язык, и губы сами дрогнули в улыбке. Первая мысль — спасена; уж он-то всё разрулит, всё объяснит и, шутя, отправит меня куда-нибудь в Альфа Ценавру, подальше от противного Михаила с его ебанутыми планами. Разрушит этот долбанный клубок из противоречий в моей голове, заставляющий задыхаться. Помоги же мне, Хранитель. Но златокрылый остановился подле старшего брата, сжав губы в тонкую ниточку и обратив ко мне взгляд, полный сожаления. И — контрольный в голову, — Архистратиг кивнул Хранителю, как подчинённому, выполнившему указание. Горький привкус предательства чуть не вывернул меня наизнанку. Не знаю, что отразилось в моих глазах, но Кастиэль забился ещё неистовее, прожигая взглядом Габриэля. Как так? Как так? Как же так? Я уже не могла понять собственные мысли; Габриэль, родной, милый Габриэль — всегда знал, всегда знал, что меня отправляют в Ад; Ад — такое страшное слово; почему мне так страшно?; но разве человеку не должно быть страшно, если он отправляется в Ад? Bones, sinking like stones, All that we fought for. Homes, places we've grown, All of us are done for. Елена, пожалуйста… Пообещай мне, что не расскажешь семье. Елена… — как ментальный голос может так срываться? Мой милый, милый Кастиэль. Пообещай! Я… Я обещаю. And we live in a beautiful world, Yeah we do, yeah we do, We live in a beautiful world. Тяжёлая рука Михаила легла на моё плечо. — Лети, Хель. Люцифер. Я подошла к обрыву и обернулась — горящие болью синие глаза; его чёрные крылья с синими вставками взметнулись, протягиваясь ко мне. Сожаление и боль в золотых, я всё ещё не могла понять. И злиться тоже не могла. Вздёрнула подбородок — хоть напоследок, пусть видят: я не сломлена. — Лети! Bones, sinking like stones, All that we fought for. And homes, places we've grown, All of us are done for. Ради кого я приношу жертву? Полёт исконно равен свободе, и именно её я чувствую, взмывая в небо. Её я чувствую, когда тучи полностью перекрывают закат. Её я чувствую, когда неистовый ливень обрушивается на меня; когда вода стекает по крыльям, делая их непереносимо тяжёлыми. And we live in a beautiful world, Yeah we do, yeah we do, We live in a beautiful world. И даже когда молния пронзает меня насквозь, заставляя выгнуться, кричать и ощущать, будто крылья сгорают, я чувствую эту грёбаную свободу от всего. Только теперь я уже не уверена, чувствую это я или кто-то другой. Сейчас, или тысячи лет назад. Моё ли это — свобода, неповиновение, предательство, гордость, боль. И я ли теперь падаю вниз, прямо с Небес, ощущая, как свежий запах дождя сменяется гнилостным смрадом Ада? Oh, all that I know, There's nothing here to run from, 'cause everybody here's got Somebody to lean on. «Ну, поздравляю, Ленка. Ты просто гений. Брависсимо. Аплодисменты из зала. Что ж, добро пожаловать на блядские семьдесят седьмые Голодные Игры!»****
Люцифер поднял голову. Знакомый аромат, который он ощущал только на Земле, внезапно коснулся обоняния. Еле-еле, издалека, за сотни и сотни километров, но он появился, что не должно быть. Ни в коем случае не должно быть! Не здесь, не в Аду! — Лена! — рявкнул Падший, вскакивая на ноги и хватаясь за прутья Клетки. — Лена!