«В кактусах есть какое-то упрямство. Солнце не хочет, чтобы они росли, ветер пустыни не хочет, чтобы они росли, засуха не хочет, ночные заморозки не хотят. И всё равно они пробиваются наверх. Они ощетиниваются своими колючками, прячась за своей плотной оболочкой, И не сдаются ни на миллиметр. Я чувствую к ним симпатию.» Питер Хёг «Смилла и её чувство снег»
— Уйди, — попросила я. Люцифер послушно испарился; я повалилась спиной на место, где Падший только что с каким-то особым сортом садистской нежности мне улыбался, и уставилась в адское небо, наблюдая за тучами — мне понадобилось много времени, чтобы осознать, что чёрные «облачка» в и без того непроглядной тьме неба не тучи вовсе, а скопления грешных душ, с завидной скоростью мотающиеся в вышине. Я обдумала много вариантов, включающих в себя фантомную боль от сдираемой до костей плоти и пыток неустойчивым вестибулярным аппаратом, но остановилась на факте, что демонам лёгких и быстро сдающихся грешников в падлу мучить — их просто кидали на Второй Круг, где карусель от фирмы «Преисподняя» сама делала своё дело, поблажек, тем не менее, не обеспечивая. Сначала я радовалась. Серьёзно — едва я достигла точки своеобразного болевого шока, что у Ангелов, видимо, в принципе редко встречается, я смогла преодолеть пару шагов сквозь ураган-людоед и увидела его: Люцифер стоял в какой-то паре километров и изо всех сил махал рукой, подзывая к себе. Эти два километра, на карачках, сжимая зубы и больше всего страшась выпускать крылья — не выдержу, если Ад будет сжирать их до основания, как тело, — я преодолела в рекордные сроки, то и дело вереща нечто счастливое сквозь дыры в обглоданном черепе. Но даже дотянуться до Сатаны не смогла — он исчез моментально, так, будто его и не было. Я долго не могла опомниться от оглушительного разочарования, пока не заметила, что боли нет, и моё восстанавливающееся тело валяется на «островке», которого ураган не касался. И началось. Первое время я свято верила, что Люцифер как-то узнал, что я в Аду, и теперь пытается помочь, направляя к месту, где будет проход на следующий Круг. Я не теряла надежды: впадала в некое подобие анабиоза, маршировала сквозь неистовый ветер, не обращала внимания на сдираемую плоть и попыталась однажды загнать на «островок» одну из душ, но потерпела поражение: грешники не могли получить отсрочку. Я даже снова начала улыбаться, хоть и выглядело это жутко — изуродованная Адом улыбка и весёлый смех, эхом обращающийся в страшный хохот под аккомпанемент крика проклятых, слишком уж был… к месту. Но я старалась. И шла за Люцифером. А однажды… Однажды я пришла к очередному «островку» слишком быстро и разглядела на лице Дьявола выражение, присущее нежно любящему мужу-романтику. И всё рухнуло. Люцифер жестокий, и свет его холоден; когда-то мне приходилось проявлять чудеса эмпатии, разделяя вечную мерзлоту и тепло, какое Светоносный излучал многие тысячи лет назад. Я целенаправленно искала и находила его, но… Нежность никогда не освещала лицо Падшего. Я точно знаю это его выражение: если Люцифер чувствовал что-то ему неприсущее, всё скапливалось внутри, выдавливая на лицо неконтролируемую и почти милую маску недоумения. Не нежность, нет. Это ненастоящий Люцифер. Я верно гналась за иллюзией. Ад увеличивает негативные эмоции — и рухнувшая надежда разбила меня вдребезги. Да, ложный Дьявол почти всегда приводил меня к «островку», да, там я отдыхала и вновь продолжала путь; но никакого выхода, никакой помощи, никакого Люцифера никогда не было. Год я в одиночестве скиталась за тенью, и, возможно, только уходила от прохода всё дальше и дальше. После этого осознания вернулась боль, и я вновь сгорала, следуя за иллюзией по наитию — просто чтобы не… «Одинокие Ангелы вполне могут здесь сгинуть». Я боялась сгинуть, я боялась потерять себя, потому что… Ну, потому что это хуже смерти. Вот я — постоянно сгорающая оболочка девушки с пустой благодатью внутри. И всё. Пустая благодать — как человек в многолетней коме; души в теле уже нет, так, угасающий окурок некогда живого существа. Для Ангела — светящаяся биомасса, способная ходить и что-то делать, как долбанный робот на пульте управления. Пустышка. Не я. Я не хотела этим быть. О, я так долго не хотела этим быть. Я кричала, смеялась, шутила. Я выхватывала руками-костями души из воздуха и старалась как-то им помочь. Я проводила месяцы на одном «островке», пытаясь создать трёхмерное изображение некогда любимых сериалов и вновь почувствовать себя задротом. Я пыталась вспомнить рецепт грёбаного шоколадного печенья, которое любил Сэм — оно неизменно выходило сухим и быстро превращалось в пепел. Я бросала колкости не-Люциферу и давилась его слишком-нежным-лицом. Я так не хотела, чтобы Ад сожрал меня всю. Я так не хотела исчезать — я так отчаянно хотела, чтобы Елена Сингер продолжала жить. Я так хотела верить, что достаточно сильная, чтобы пройти Ад без потерь. Я так хотела… Сегодня я в первый раз услышала, как плачет внутренний голос. Хотя, на самом деле, я уже не была уверена, что он есть. Голос давно воспринимался как отдельный разум, и мне представлялось странным, что, будь он лишь плодом воображения, он мог бы последние годы так отчаянно сетовать, что я — сопля, что мы всего лишь на Втором Кругу, а я уже копыта в розовый крашу, что Дин-то, который Винчестер, пробыл тут сорок лет и спокойно попёрся снова пристраивать целый мир на свои плечи сразу после освобождения от адских оков. Дин определённо намного сильнее меня, хоть я и думала, что сериал знатно преврал, не дав Винчестеру хотя бы несколько часов для смакования земного ветерка без гнилостного запаха палёной кожи, солнца и голубого неба — вырвавшись из тюрьмы, сделанной из человеческих костей, воплей и крови, просто нереально тупо удивиться необычным местом захоронения и потащиться в сторону магистрали. Возвращаясь к вопросу; я испытывала холодный ужас, слушая внутренний плач. Думаю, голос — воплощение части меня, наглой и ебанутой, которая, ко всему прочему, сохранила способность плакать. Потому что Ад вновь выжег из меня слёзы; я не проронила ни капли за последние пять лет. Я просто лежала на очередном «островке», чувствуя, как восстанавливается лицо. «Вставай, — попросил внутренний голос совсем так, как недавно я просила исчезнуть не-Люцифера. — Если в тебе осталась хоть капля прежней Лены, вставай и иди». Эхо рыданий, отдающееся в голове — странная вещь, и я снова слышала его, продолжая сломанным манекеном валяться на мёртвой земле. Именно так плачет самая наглая и ебанутая часть меня. «Ты сильная, — беспардонно лгал голос; я ощущала, как и его покидают силы. — В начале всегда трудно. Это всего лишь Второй Круг — дальше будет легче. Ты найдёшь этого хвостатого пидрилу, и всё наладится». Пять лет, голос. Я в Аду пять с лишним лет. И это всего лишь Второй Круг. «На Земле — две недели. Знаешь, одна неделя на один Круг — хороший результат». Ты же знаешь, что со мной делает одиночество. А я совершенно одна. Я одна. И я так устала. Дьявол, я так устала… Я перевернулась на живот, ткнувшись носом в пепел. «Носом» этот отросток вообще сложно было назвать — так, последствие многолетнего жития с сифилисом. Где-то далеко мелькнула голубизна. Я приподняла голову, щурясь, пытаясь разглядеть то, что наверняка окажется новым куском «да плевать уже», и увидела очередного Люцифера. Очередной «островок» — действительно, срать, ближайшие дни я собиралась провести на моём, исцеляя тело, с каждым месяцем восстанавливающееся всё медленней. Я уже опускала взгляд, когда громкое «смотри!» от внутреннего голоса сотрясло черепную коробку, и она, скорее по инерции, чем от интереса, вновь дёрнулась в сторону иллюзии Сатаны. Он выглядел по-другому. Никакой слащавой нежности или не присущей Дьяволу сияющей любви; Люцифер находился за призрачными очертаниями прутьев, изящно вырезанных из неизвестного мне материала, и сосредоточенно ввинчивал в них сгусток энергии. На моих глазах одно сломалось; буквально на секунду в лице Сатаны проступило мрачное торжество, но поломка мгновенно срослась, и Падший яростно что-то рявкнул — мне в метку на правой, уже успевшей восстановиться, руке, будто ввинтился электрический заряд. Я автоматически прижала конечность к оголённым рёбрам, и заряд отзеркалил: я наблюдала, как разъярённый Люцифер безотчётно тянет свою метку к груди. «И помни до самого конца — жизнь стоит того, чтобы надрать ей зад». Не обращая внимания на взволнованный внутренний голос, я ползу к краю «островка». Будет больно. Ой, как будет больно, но я сильная. Я, блять, смогу. Я всё смогу. Я поставлю, нахер, Ад раком чисто из спортивного интереса. Я, сука, докажу всем Ангелам, что человек способен пройти через Преисподнюю. Я вложу в их солдатские тупые умы ту веру, которой ни грамма не наблюдалось, когда они «провожали» меня сюда. Я найду Люцифера и не дам его тьме поглотить Землю. Я вытащу его свет на поверхность. Я смогу. Кричу, когда ветер снова срывает с меня человеческий облик. На этот раз присутствие надежды не служит анабиозом, и это отрезвляет — ору от боли и смотрю, как Люцифер в какой-то нереальной вспышке бесконтрольного гнева тратит всю свою энергию, сотрясая Клетку изнутри, которой явно параллельно на попытки Архангела. Интересно, это покалывание нашей метки так на него действует? Потому что его гнев помогает мне ползти сквозь адский ураган; этот гнев настолько реален, что я не думаю о трёх годах «островков» с не-Люциферами, у каждого из которых тоже имелось Древо Жизни под ладонью. Я даже не особо вникаю в свою веру в то, что этот Люцифер — реален; просто продираюсь сквозь ветер, с каждым движением приближаясь к новому «островку». Я не думаю, насколько страшен может быть очередной крах веры. Не падаю духом; едва я, измученная, имеющая в арсенале из плоти лишь одну пятку (не иронично ли?) и голый скелет, вползаю на свободный от урагана остов, Люцифер мгновенно исчезает, ни разу не посмотрев на меня. Фантомное сердце секундомером бьётся в таких же фантомных ушах. Кости медленно обрастают мышцами. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Ах перфекционисты же ж вы хреновы. Ровно на тринадцатом ударе я проваливаюсь вниз.***
— А у меня есть акцент? Адам, вытирающий половой тряпкой измазанный в крови нож, поднял брови и недоверчиво осмотрел Настю с головы до ног. — Нет, — полувопросительно отозвался он и тут же исправился: — Нет, конечно. Настя хмыкнула и отвернулась, чтобы Винчестер не видел, как она морщится. Получить сильный ушиб ноги на первой охоте — да она ещё легко отделалась, но показывать боль нельзя. Пусть думает, что она из алмаза вытесана. — Я английский до совершенства довела ещё в девятнадцать, но русский акцент, говорят, довольно трудно вытравить, — сообщила девушка. — Не знаю насчёт Ирины Александровны, ей же Габриэль с языком помог. — Ну, у неё тоже акцент проглядывает, — пробормотал Адам и замер. — То есть, совсем незаметно. Ни у тебя, ни у неё! Настя, стиснув зубы, поднялась со скамьи, подошла к сжавшемуся охотнику, перенесла вес на левую ногу и только тогда позволила себе рассмеяться: — Да что ты скукожился так, Винчестер? Не буду я тебя бить, — новоявленная охотница чмокнула парня в щёку и добавила: — Прости, если иногда давлю на тебя. Не хочу, чтобы ты меня боялся, и наши отношения на этом строились, просто… Не привыкла людям доверять. — Я понимаю, — тут же расцвёл Адам и взъерошил девушке волосы. — А я не хочу, чтобы ты думала, будто я собираюсь поматросить тебя и бросить. И хочу, чтобы ты мне доверяла, так что не будем спешить. Шанина улыбнулась новому выученному выражению и приподнялась на носок левой ноги, чтобы дотянуться до прямо-таки манящих губ охотника. Не то, чтобы она не доверяла людям — просто в другом мире привыкла быть открытой лишь с семьёй, в особенности с сестрой; а остальным нужно было очень постараться, чтобы войти в круг доверия и быть подвергнутым странным фокусам, периодически возникающим между ними с Сашей. Типичный интроверт, говорила сестра, а Настя только фыркала. Ну да, она предпочитала общение только с совсем узким кругом людей, и что ты мне, Саня, сделаешь, я знаю, где ты спишь. Но когда в их дом ворвалась Лена с двумя охотниками, Настя вдруг ощутила непонятное желание Общаться — да, с большой буквы, — и изменить кардинально всю свою жизнь. Желание пришло спонтанно, так же как и порыв сигануть за первым посторонним парнем, с полпинка сумевшим пробудить в девушке потребность человеческого присутствия, в другой мир. Ха! Она двадцать раз успела пожалеть, а так же тридцать — порадоваться, так что её привычка устанавливать свои правила саму Шанину успела задрать, даром, что Адам, кажется, был не особо против. Но это его мир — и Насте надо иметь это в виду, да и случайно испортить возникшее взаимопонимание совсем не хотелось. Ещё она собиралась сообщить, что охота — классная вещь, но в разумных пределах, и однажды ей хотелось бы просто жить… вместе? По выходным отправляясь мочить монстров? А ещё, возможно, иметь кольцо на пальце? Настя решила, что подобный переподвыподверт мозга она точно отложит на потом. Надо же, первый в жизни понравившийся парень, а уже подобная чебухня на ум идёт… — Эй, голубки, — послышался над головой хриплый голос Сэма Винчестера. — Я рад, что в скором времени могу стать дядюшкой Сэмми, но, может, доложите ситуацию? Настя запомнила его из сериала как милого и мягкого парня; этот же, настоящий, был куда серьёзнее и… опаснее, что ли? Вообще, в реальности всё иначе, и, хоть, например, Дин и на экране выглядел грубоватым и периодически наводящим жуть, в жизни оказался куда страшнее, особенно, когда многозначительно молчит и хмурится. В принципе, и Лена изменилась: несмотря на вечное дурашливое гиканье, в ней ощущалась сила и давящая аура. Ну, по крайней мере, если войти в круг доверия Винчестеров, они прекращали походить на две глыбы сурового тестостерона и даже могли внезапно подогнать розовый пончик, коли попросишь. Девушке повезло, что Адаму приспичило подхватить её на руки и отнести так в гостиную дома Сингера, сгрузив на диван, потому что нога начинала болеть не по-детски. — Ну, в общем, мы нашли Еву, — доложил младший Винчестер, едва в комнате собрались Бобби, Дин, Сэм, Кастиэль и Ирина. — Ещё с Руфусом завалили одну хрень и видели вашего деда. Судя по всему, он та ещё… устрица. — Вас же три дня всего не было, — поднял брови Дин, рассеянно покачивая в руках какую-то древнюю на вид книжицу. На сообщение о Сэмюэле Кэмпбелле он никак не отреагировал — наслушался рассказов от Ирины о двуличности воскресшего. — Как вы умудрились выследить эту «хрень» и Мать-его найти? — Настя выслеживала Еву, а я с Руфусом мочил хрень, — доходчиво обозначил Миллиган. — Ты отпустил её одну? — нахмурился Бобби. — Она пообещала не лезть никуда — только проверить догадки, — Адам виновато покосился на девушку. — Судя по всему, слово сдержала. А на выслеживание у неё талант, — с гордостью добавил охотник, расплываясь в улыбке. — Ага, — весело отозвалась Настя, пряча ногу за спинку дивана. Сообщать о том, как пыталась напугать Старшипа (названного по памяти из сериала) мачете, а потом улепётывала от рассерженных и дилетантски изрезанных творений Евы, она не стала. И так получила благословение свыше — Старшипы не сумели её обратить, хотя конечность всё же покалечили. — Прекрасно, — подала голос Ирина и воздела руки к потолку. — Двадцати однолетняя девчонка может ходить на охоту, а я нет. Бобби грузно повернулся к женщине — сильно исхудавшей, бледной, от нервов иррационально помолодевшей на десяток лет (а может, дело в том, что худоба ей очень шла), — и прожёг её взглядом. — Когда вернётся Елена, она мне зубами глотку вырвет, если с тобой что-то случится, — уверенно заявил старый охотник. — Так что, да, молодому и энергичному организму под присмотром Винчестера можно выслеживать сверхъестественный объект, а отказывающемуся жрать и выматывающему себя тренировками индивидууму под шестьдесят — нет. — Ты — отвратительный ублюдок, Бобби Сингер, — устало обронила Ира, прикрывая горящие от недосыпа глаза. — Точно, — почти с нежностью отозвался Бобби и уставился в календарь; пошла четвёртая неделя, а он всё ещё говорит так, будто дочь уехала на выходные к бабушке. По-другому не имел права: в этом доме по меньшей мере три человека, способных разбиться на составляющие, если они примут факт, что Елена мертва. Так что — нет, он ни за что не допустит даже мысли, что младшей Сингер больше нет. Он уверен в своей дочке. Он отчего-то уверен и в Беатрис, которая заявила, что Елена жива, так пылко, что даже Ирина поверила. Даром, что продолжает себя изводить. — Я отправлюсь с Дином за пеплом, — внезапно нарушила гнетущую тишину Настя. — Нет! — мгновенно рявкнули Дин, Сэм, Адам и Бобби. — Но… — С Дином отправлюсь я, как и должно быть, — процедил Сэм, поднимаясь с кресла. — Хватит уже списывать меня со счетов. Не хрустальный. Все снова стихли, на этот раз пристыженно — средний Винчестер на самом деле абсолютно не выглядел так, будто собрался рассыпаться на глазах, но почему-то все с потрясающей самоотверженностью продолжали ходить вокруг него на цыпочках. Это бесило. Просто Адам, Настя, Дин, Кастиэль — все они терялись, не зная, кого, если что, поддерживать в первую очередь: мать Елены, отца Елены или Сэма, который пипец как самоубийственно продолжал любить это недоразумение всей душой. Такое семейное; это и грело, и раздражало, будто все думают, что Сэм не в состоянии справиться. Пусть вон Трис идут поддерживать — та вообще из книг не вылезает, отказываясь с кем-то контактировать. Почему они решили, что первыми сломаются люди? Перевёртыш — сестра Елены, которая уже неделю не спала. Ирина не ела. Бобби превратился в машину-убийцу нечисти, забив на обязанности сверхъестественного гида. Сэм лишь приобрёл привычку выкуривать одну сигарету в день из заначки Елены и наскрёб любимую Дином эмоциональную стенку вокруг души, дабы не считали слабым. Он не хотел выглядеть дико скучающим по своей девушке мальчиком. Это, признать, свойство младшей Сингер — ненавидеть казаться потерянным. Но, если честно, неизвестность убивала. — Пойду принесу оружие из Импалы, — коротко объявил Сэм и испарился почти так же быстро, как и Беатрис, замечающая на лице отца желание немедленно разобрать конфуз, в результате которого Сингер обзавёлся не только дочерью-долбоёбкой, но и дочерью-перевёртышем. Каким-то образом услышанные слова из прошлого, сказанные злейшим врагом; Люцифер прав, Елена — чёртов наркотик, отравляющий организм, и у Сэма явная ломка. Охотник привалился к стене дома и выудил из смятой пачки сигарету, нервно проворачивая колёсико зажигалки — тоже Елениной. Она, упёртая дура, убеждала, что бросила, и, невозможная, блин, девчонка, виртуозно не спалилась перед Сэмом ни разу. «Бля, опять навоняли на меня, байкеры чёртовы», — бубнила Сингер, пару раз заявляясь с едва заметным табачным шлейфом; и Винчестер свято верил примитивному вранью; ну просто как не довериться этим синим и абсолютно честным глазам? Помимо этих двух случаев чуткий нюх охотника не уличал девушку в преступлении, что до сих пор оставалось загадкой: Дин уже двадцать раз успел навалять младшему брату за сигаретное амбре. Винчестер покосился на тлеющий окурок и уронил его на землю, примяв подошвой — вторая за сегодня, плохо. После исчезновения Елены мир затарахтел, как внезапно починенный комбайн. Ева теперь высовывается в открытую, взмыленный Кроули за каким-то макаром периодически объявляется на охотах, где работают Винчестеры, демоны собираются в группировки, на горизонте отсвечивает их дед, Сэмюэль, с коим после красочных описаний Иры с Настей вообще пересекаться не хотелось. К сожалению, более подробных эпизодов добиться не удалось: они так же, как и Елена, постепенно забывали главное, в голос повторяя только то, что над всеми нависла очередная жопа. На сегодняшний день Винчестеры собрались за Фениксом, который, судя по неуверенным предположениям Ирины — мужчина, а никакая не птица, причём мужчина, которому нечего терять. В это же время Кастиэль пытается разведать, почему по ангельскому радио иногда слышатся подозрительные волны, и что замышляет Кроули, а Беатрис… Сэм изнывал от её молчаливости, ибо она точно что-то знает. Бараньему упрямству шейпшифтера можно только позавидовать, посему охотник лишь потёр переносицу, в очередной раз заработав себе мигрень активной мозговой деятельностью; забрал из багажника сумку и вернулся к излишне воодушевлённому брату, уже успевшему напялить на себя коричневое одеяло. — Да у нас же вечно чёрте что творится, дайте порадоваться! — увещевал Дин закатывающего глаза Адама. — Обожаю Дикий Запад! А это — настоящее пончо, в магазине купил! Сэм не смог сдержать улыбку; немного горькую, но всё же улыбку. В конце концов, у них тут, кажется, очередной конец света намечается, Елены нет, Винчестеры отправляются за пеплом мифического существа в тьмутаракань не этого даже века, но старший брат по-детски радуется куску ткани так ярко, что не улыбаться невозможно — Сэму это было нужно.***
Сегодня мне исполняется тридцать шесть, посему вырядить души бесконечной очереди в праздничные наряды и напялить деньрожденные колпачки — дело чести, всё равно через час-полтора исчезнут, тут разнообразие не в чести. Вообще, воодушевлённость, с которой я скакнула в портал на «островке» — мать твою, как давно это было! — меня удивляла, ибо и теперь, через три года после того, как я в последний раз видела настоящего Люцифера («Это прогресс!» — разулыбался внутренний голос), она всё ещё присутствовала. Может, дело в том, что именно сегодня в мозгу установились явно ангельского происхождения часики, с точностью до минут отсчитывающие время — из этого вытекало, что и само понятие «время» для меня немного изменилось; может, потому что Третий Круг я проскочила очень быстро (всего какой-то год), а, может, потому, что я наконец перестала изнывать от тоски, не хуже ветров Второго Круга разъедающей меня изнутри. Третий Круг почти не задержался в моей памяти — пустота Четвёртого профессионально подавляла маленькое, по сравнению с остальными, приключение. Жаль только, что идея увековечивать по нумерации Докторов пришла только именно на Третьем: в проход Второго круга мне удалось впихнуть Второго Доктора (понятия не имею, где теперь это висит), на Третьем, в бесконечных выжигающих кислотой дождях и вое теперь красуется Третий Доктор в ТАРДИС, граффити заполнивший землю где-то на пару миль в высоту и ширину; а здесь, на Четвёртом, целая стена посвящена Тому Бейкеру — его гигантских размеров полосатый шарф я до сих пор вижу, хотя от портала прошла уже километров больше, чем длина Экватора, помноженная на тысячу. Я понимаю, что подобная вольность наверняка заставит демонов задуматься — кто вообще в Преисподней догадается разукрашивать Круги в портреты героев какого-то земного сериала? — но горячо любимая мною франшиза помогала вспоминать и всю мою жизнь-задрота; восстанавливала дни, не связанные со сверхъестественным миром — именно память этих дней в Аду покрывалась пылью в первую очередь. Итак, Четвёртый Круг. Понимание, что мой новый анабиоз, на сей раз ограждающий меня от боли моральной, скорее всего складывается из очередной эмоциональной стены, которая ни в коем разе не соответствует понятиям «Типичная Лена», и пока меня не пугает. Анабиоз же. Но с другой стороны — в полнейшей тишине, одиночестве и тоске зелёной я живу уже два года, и именно из этого состоит знаменитая «Бесконечная очередь» грёбаного Кроули, образовавшаяся непосредственно на Четвёртом Круге. Есть и положительные стороны — всё то же время. Я почти обрела способность Ангелов воспринимать его по-своему, не как люди, и именно это помогало мне не начинать грызть собственные руки, ибо я ненавидела состояние «пролежала в одной позе несколько часов». Только не часов, а месяцев. И не пролежала, а профаршировалась в постных и похуистических рожах грешников до скрежета зубовного. Это одновременно было похоже на Ад, и не было. Глянешь с одной стороны — очередь в Сбербанк, а когда попытаешься залезть на стенку, дабы взглянуть, когда там тупые русские граждане соизволят научиться быстрее нажимать кнопки, очешуеешь и не захочешь жить. И тут-то вспомнишь, что ты не в России-матушке, а в долбанном Аду, и граждане здесь на крепкое словцо не то что реагировать, а даже средний палец показывать не станут. Ибо все поголовно заперты в своей личной абсолютной тишине и безверии, в глухом отчаянии, не выпускающем ни на секунду. Всё, что тут можно — делать один шаг в неделю и продолжать вариться в собственном соку, и я бы не взялась сравнивать рвущий до костей ветер с этим безмолвием, что громче взрыва бомбы. Я слишком хорошо знакома с распирающим голову криком и невозможностью проораться до сорванной глотки. А ведь это Ад, тут всё сильнее. Идея пройтись по потолку пришла далеко не сразу; почему-то здесь невозможно было развернуть крылья и попытаться пролететь это скопление отчаяния. Хоть раньше крылья Люцифера даже в маленькой комнатушке позволяли подняться в воздух, адовы стены были для моих перьев тесной клеткой, и от этого хотелось выть. Но в очереди стоять я не желала, и через время, в лучших традициях хоррор-фильмов, взгромоздилась сначала на стену, а потом и к потолку приклеилась, сохранив способность передвигаться. Это тоже мало что дало. Я шла, бежала, поворачивала в коридоры, оказывающиеся тупиками — и никуда не приходила, а тишина поглощала все воспроизводимые мной звуки. Я долго старалась и не потеряла надежду до сих пор. Раз уж преодолела три Круга, значит, найду выход и теперь. Обязательно найду, и текущие сквозь пальцы месяцы мне не помеха. Единственное, что беспокоило — где Эдриан? Я не слышала его ни на Третьем Кругу, ни здесь. Мой фамирра будто сквозь землю провалился, а в Аду это вполне возможно. Иногда я вылавливала из очереди грешников; если сильно постараться, их можно было «разбудить», но в таком случае приходилось болтать без умолку, ибо хоть минутный «отдых» возвращал душу в прежнее состояние, а окружающую обстановку — в полную тишину. Люди почти всегда сначала выли, потом плакали, затем тряслись и спрашивали, кто я, и почему мы сидим на потолке. На последний вопрос легко ответить — внизу места нет, а вот когда человек узнавал, что я Ангел, общение налаживалось. Их грехи были разными: от мелкого предательства до непреднамеренного, но непрощённого убийства, и отчего-то каждый довольно быстро осознавал, где он, и считал, что присутствие Ангела — благословение на их проклятую душу, хоть и временное. Радостные рассказы о том, что становление Ангелом избавило меня от необходимости брить ноги (надо было что-то говорить, когда более серьёзные темы исчерпывались), не заставляли их прекратить верить, что я святая. Я искренне не понимала, почему — я, со своим проблендерованным Адом внутренним дерьмом, никак не походила ни на Ангела, ни на святую. Им просто попался ебанутый странник, вот и всё. — Вот что ты несёшь, придурок? Я дёрнулась так резко, что чуть не сбила девушку, которой на этот раз «посчастливилось быть выдернутой из Ада посредством Ангела». Грешница, Мария, русская, когда-то сбившая на машине пятилетнего мальчика, тоже качнула головой в сторону посторонних звуков, но почти мгновенно потеряла все эмоции и медленно спустилась, возвращаясь на своё место в бесконечной очереди. — Девушка, гигантские крылья с фиолетовым отливом, улыбка как у шизофреника — нет? Минутная тишина, и яростное фырканье: — Ты когда родился-то, щенок? Я, затаив дыхание и боясь, что безмолвие снова спустится на мой отрезок потолка, подползла к «аппендиксу», свесилась в короткий коридор и прислушалась к смутно знакомому голосу. — Да тебе же ещё и полтоса нет! И с чего мне тебе верить? В приглушённом свете невидимых ламп блеснули алые глаза адской гончей — она походила на юную немецкую овчарку, слегка мёртвую, правда, ещё щенка, но уже приличных размеров. Я, как Ангел, могла слышать её мысли, но почему-то ничего не улавливала. Гончая подняла голову и, заметив мою перевёрнутую физиономию и свисающие по сторонам крылья, радостно гавкнула. — Эдриан! — истерично заголосила я, когда её собеседник, небольшой чёрный лис, повернулся и уставился на меня своим небесно-синим взглядом. — Господи, наконец-то! — фамирра бросился вперёд, но остановился на полпути ко мне, прикрыв глаза, едва я с невероятным грохотом свалилась с потолка и распласталась на полу. — Ничего не изменилось… О, во имя Каса, — он ткнулся ледяным носом в мою щёку. — Шесть, мать твою, лет, четыре Круга; почему ты всё ещё похожа на больного головой клоуна? — Шесть, мать твою, лет; почему моими собеседниками всё ещё являются исключительно четвероногие? — парировала я. — Иди сюда-а-а-а-а-а! Лис зашипел, когда я схватила его шерстяную тушку и едва не сломала, прижав к себе. Странно: это тоже не особо походило на встречу с давно потерянным другом. Шесть лет, а мы ведём себя так, будто расставались на неделю. Наверное, оставайся я человеком, я бы, не знаю, плакала? Рассказывала, как люблю своего говорливого питомца? Вломила бы люлей за то, что так исчез? Впала бы в счастливую депрессуху? И даже не спрашивайте, что это за зверь такой. Понятия не имею, но человеком бы я реагировала не так — не просто радовалась бы встрече, не просто трепала бы Эдриана за ушами, не просто… начинала думать, как нам действовать дальше. Я бы окунулась в момент. — Ты выставляешь меня идиотом перед другими разумными животными, — буркнул лис, как только я его отпустила. — Это Розетта. Кто вообще называет адских гончих «Розеттами»? — обернулся он к щенку. Тот склонил голову набок, и уши смешно дёрнулись. — А, ну да, Кроули, конечно, как я мог не подумать. Этот индивидуум слишком весёлый для адского пса, если учесть, что она из помёта Рэмзи, гончей Люцифера. — У Люцифера есть гончая? — Естественно, есть, — фыркнул Эдриан. — Несколько. Но Рэмзи особо верная — Люцифер спас её много тысяч лет назад от своего Отца, — лис внимательно осмотрел меня с головы до ног и тяжело вздохнул. — Сосредоточься, и тоже сможешь услышать… Розетту. Сделать это оказалось непросто; в конце концов, моим основным собеседником в последние годы являлась я, а последствия подобных диалогов не всегда благоприятные, да и способностей к нормальному общению не прибавляет. Я прикрыла глаза, вспомнила, что теперь умею силой мысли создавать прикольный гардероб и рисовать километровые картины, прикусила губу и услышала — Розетта напевала… мотивы произведений Моцарта? — Люблю классическую музыку, — пояснила гончая, заметив на моём лице недоумение. Мать моя, с каждым разом всё страннее и страннее. — Многие демоны её слушают. — А можно я создам на Земле загон для самых милых зверей Ада и Рая? — булькнула я. — Нет, — сурово отозвался Эдриан. — Розетта знает, как свалить с Четвёртого Круга, а ещё не пытается откусить мне хвост в ответ на просьбу о помощи. Поэтому, собственно… — Меня на замену Глории поставили, обычно она патрулирует этот Круг, — с энтузиазмом сообщила Розетта. — Всего на пару недель, потому что я ещё даже тренировки гончих не прошла до конца и мало что знаю. Но я могу указать вам дорогу к следующему Кругу! Волна слегка истеричного веселья накрыла меня с головой, и я с энтузиазмом заёрзала задницей в пыли. — Ну Э-э-э-э-э-эдриан, — заскулила я, ощутив непреодолимое желание паясничать и заниматься хренью. Внутренний голос, вознамерившись проломить четвёртую стену, радостно кому-то объявил: «Это прогресс, дамы и господа! Ещё вчера она мечтала с разбегу убиться об стену!», на что я решила внимания не обращать. В конце концов, у меня давно не было повода стать самой собой — дурацким, надоедающим всем и каждому куском тупицы, за которого кому-нибудь обязательно будет стыдно. А сейчас мне впервые за восемь лет действительно весело. — Эта гончая прекрасна, давай возьмём её с собой? Мы будем кормить её «Чаппи»! — Я не могу покинуть Круг, — с явным сожалением пояснила Розетта, пока Эдриан бормотал что-то нецензурное. — Я должна набраться опыта, а то остальные считают, что я слишком слаба и непрофессиональна. — Ты прекрасна, — искренне заверила я. — Не меняйся. — Но не подхожу остальным адским гончим, — алые глаза наполнились почти осязаемой грустью. — Я какая-то бракованная. Эдриан говорит, что я скорее похожа на небесных фамирра, чем на адских созданий. — И фамирра, и гончих изначально создал Бог, — встрял лис. — Гончие были слишком злые, но никто не отрицал, что божьи планы не проступят в потомстве Первых. Ты — то, что Бог имел в виду, создавая ваш род. Все мы тут бракованные. «Тебя будут ненавидеть, — на протяжении нескольких лет шептал на краю сознания тоненький голосок, и мой внутренний голос не мог избавиться от него, хоть и очень старался. — Ты та, кто вновь выпустит Дьявола на Землю. Тебя все будут ненавидеть, потому что ты была человеком, ты была охотницей — и ты станешь той, кто освободит тьму. Ты предала своих». Розетта — неправильная гончая, унаследовавшая от своей древней матери божьи планы, не сумевшие найти выход в первом поколении. Возможно, её убьют, потому что таким нет места в Аду. Эдриан — неправильный фамирра, бунтовщик, как и Кастиэль, не смирившийся с тем, что его посадили на поводок и забыли. Он теперь со мной — ему больше нет места в Раю. Я — изначально неправильный человек, обросший перьями. С жизнью, протекавшей не в том месте, и которая, возможно, теперь никогда не закончится. Страшно подумать — в своём родном мире я прожила всего ничего; ничего, по сравнению с двадцатью пятью годами в неправильной Вселенной и восемью годами Ада. Есть ли где-нибудь место мне? Розетта показала нам выход из Четвёртого Круга; взамен я рассказала ей, как преодолеть верхние — чтобы она могла, если что, вырваться на Землю. Это меньшее, что я могла сделать такому необычному существу, как она. — Ты где пропадал, пидрила хвостатый? — спросила я по дороге к порталу. — А ты, пигалица? — в тон мне отозвался Эдриан. — Я прозябала по верной нумерации, между прочим. Узнала все радости освежевания на Втором, утопилась в кислоте на Третьем, познала смысл бытия на Четвёртом. — Ну, а меня после Первого выпихнуло сразу на Третий, ближе к проходу на Четвёртый. Думаю, я попал в небольшую трубу, не предназначающуюся для такой жирной жопы, как ты. — Неблагодарный ты комок шерсти. Спросил бы хоть, чем я занималась всё это время. Тихий смех, с эхом, какого невозможно было услышать ни в одном уголке Четвёртого Круга, раскатился по коридору. Я поправила волосы, застрявшие в перьях — понятие «гравитация» тут растягивается ровно в тот момент, когда ты решаешь, что потолок является отличной альтернативой полу, — Эдриан, обернувшись в ворона, взлетел мне на плечо, крепко вцепившись в кожу когтистыми лапками. Я спрыгнула на пол, вплотную приблизившись к порталу и на всякий пожарный притянула фамирра поближе к голове, придерживая руками. — Я повсюду тебя искал. — Я тоже скучала, воронёнок. — Ёперный театр, это ж надо. Я, тяжело дыша, привалилась спиной к неоправданно стойкой обсидиановой стене — поверхность отозвалась таким жаром, что даже до сверхъестественного организма хорошенько так дошло. А Кастиэль, между прочим, говорил, что Ангелы не потеют — да с меня можно три ведра собрать! Даром, что подобная курьёзина вступила в силу только с нашим прыжком на Пятый Круг; я покрылась испариной сразу же, как мы оказались перед необъятных размеров лабиринтом, чьи стены сделаны из чистого, без единой царапины чёрного камня. Плотный чёрный обсидиан. Я любила обсидиан, и всё же не могла отделаться от чувства бессилия и страха, глядя на титанические врата, одним своим видом внушающие ужас. Они уходили под самый свод адских небес, невидимых за зеленоватой дымкой. На чёрной поверхности изображались древние картины: падение Люцифера, войны Ада и Рая, Ангелы, демоны — и даже похабные надписи явно демонического происхождения не могли испортить красоты и величия вырезанных в камне картин. Да и сама эта дымка; я бы списала всё на свою профнепригодность как Ангела, вот только Эдриан тоже воротил клюв от кислотных испарений, проникающих в лёгкие и неприятно щиплющих внутренности. Взлететь к этому небу — всё равно что нажраться серной кислоты, возведённой в степень, пригодную для хорошего сверхъестественно-химического ожога. Я не могла не попробовать; когда грудную клетку вновь разъело до костей, я падала невероятно быстро и невероятно долго, а на восстановление ушло три месяца. Тогда мы попытались обойти, хоть и знали, что лабиринт тут не для красоты имеется. Через многие и многие тысячи километров и многие десятки убитых демонов мы вышли к нему. Ну, что я могу сказать… Если Данте Алигьери действительно побывал в Аду, здесь два варианта: Азазель не сильно следил за наводящей ужас атмосферой, и у поэта возникло слишком мягкое впечатление, или же… ну, он не хотел пугать грешников ещё сильнее. Плюнем на Лабиринт, который и сам по себе наводил животный ужас (я не понимала, почему — восторг от циклопической и прекрасной в своей архитектуре и моём любимом стиле постройки мешался во мне с этим диким, непередаваемым, обращающим в бегство страхом); Стикское болото хоть и было похоже на болото, вряд ли могло быть достоверно передано мной на бумагу. Кислотный пар шёл отсюда — отсюда, где человеческий вопль страданий периодически сплетался в единый вой, разрывающий барабанные перепонки. Он вибрацией проникал в голову, резонируя, и в первый раз за долгое время я ощутила обычную для людей головную боль; только в сотни раз увеличенную. Не знаю, откуда у грешников брались силы: сожжённые, орущие, вывернутые наизнанку, некоторые из них пытались выбраться из отравленной «воды», некоторые действительно дрались друг с другом, не обращая внимания на демонов, «патрулирующих» на поверхности. Уже тысячу раз сожжённым черноглазым не было дела ни до кислоты, ни до криков — именно на этом Кругу я впервые видела радость бесов, пытающих людей. На Первом они в основном «жили», на Втором из-за «Люцифера» и собственного бессилия я не видела ничего, на Третьем демоны встречались редко, да и в основном выглядели не по-демонски подавленными, на Четвёртом царило абсолютное безмолвие, а здесь… Создавалось впечатление, что именно с Пятого Круга начиналась вся «веселуха» и, если честно, меня она совсем не радовала. Возможно, вся проблема в том, что с каждым годом в Аду я всё дольше Ангел, а Ангелам положено ненавидеть демонов, но, кажется, душу во мне изрядно истрепали, сломав нахер сложившиеся устои. И, пусть раньше я с интересом понаблюдала бы за тем, что из себя представляют реальные демоны, не как в сериале, не как в книгах — самые настоящие, видимые моим «ангельским зрением» без барьера человечности, теперь мне хотелось быстрее уйти от этих комков гноящейся Тьмы с реальными грёбаными острыми рогами и когтями, сотканными из мрака, и найти мой личный Свет. Мне никогда прежде так не хотелось найти Люцифера как можно скорее. — Ну что это, Елена? — с галактической печалью в глазах вопрошал Эдриан. — Что это, мать твою ети? — Это… приведенчик, — я виновато стиснула колени, перебирая в голове варианты отступления. — Они… в темноте светятся. Кажется ещё чуть-чуть, и фамирра лопнет. — Кто, во имя всего, шляется по Аду в трусах со светящимися приведениями на заднице?! Ну, я. Как-то же надо сохранять здравый рассудок, который в последнее время постоянно норовит съебаться к грешникам в болото. Да и в конце концов, я что, виновата, что какая-то всасывающая хрень в одном из тупиков Лабиринта догадалась всосать конкретно всю мою верхнюю одежду, которую я так старательно продизайнерила, сидя на Четвёртом Кругу? Одежда в Аду, знаете ли, вещь самая непостоянная — то ветрами сорвёт вместе с кожей, то в кислоте утопят, то неведомой херне гардероб обновить захочется, а тебе потом ползи между смерчами в чём мать родила. Здесь хоть трусы с лифчиком остались, а создавать приличную одежду быстро у меня пока не особо хорошо получается. Да и перспектива задержаться в этом коридоре, который, похоже, вообще заканчиваться не собирается, не слишком греет. — Да какая вообще разница? Здесь никого нет, — я беспечно махнула рукой, стараясь не обращать внимания на табун мурашек, судя по ощущениям, размером с лошадь каждая. Эдриан затих, подбирая выражения нужной цензуры, а потом выдал: — Да ничего, тебе бы животом заняться. — Нормальный у меня живот! — обиделась я. — А где отточенность? Где пресс? Фу! Мимо проплыл тускло горящий противоангельский знак, впаянный глубоко в обсидиан, и фамирра подавился. Где-то за спиной слышался далёкий лязг, шипение, нечеловеческий вой, от которого волосы на затылке дыбом вставали, и я резко опустилась на корточки, сжав лезвие меча Люцифера так, что благодать засветилась, и кровь капельками выступила в глубоком порезе. Зачем тут ангельские знаки, мы так и не поняли, ибо Ад — едва ли место для Ангелов. Ад для Ангелов как клетка для вольной птицы, и это добавляет нам ощущение скованности и нехватки воздуха; чувства эти преследовали на каждом Кругу в независимости от того, ощущаем мы боль, или тупо маемся бездельем. Но что было наверняка — эти знаки, будто вырезанные на неизвестной глубине в стенах, путали и меня, и Эдриана. Иногда от них кружилась голова и всё плыло перед глазами; иногда они просто не давали нам куда-то пройти или нагоняли такого ужасу, что сквозь воздух приходилось пробираться как через кисель. И это не считая того, что, даже забыв про знаки, Лабиринт награждал отменной паранойей и постоянным чувством чужого дыхания в затылок. В нём будто пробуждались все детские страхи темноты, чьего-то присутствия и неведомых человекоподобных существ, лысых и длиннопалых, отвратительных и жрущих тебя по ночам. Тех, что не имеют человеческого сознания, чтобы можно было изнасиловать их мозг посредством словесного поноса. И почему-то казалось, что от всего этого мы защититься не сможем, имей при себе хоть силу боженьки. Длинный тёмный коридор, в котором видно от силы на три метра вперёд и назад, а дальше — темнота, кишащая неизвестностью. И если вперёд я шла с решительностью шизофреника, прижимая к сердцу меч Светоносного, то назад… назад не хотелось даже смотреть. Хотелось сжаться в комочек и ждать, что кто-нибудь спасёт. А потом приходила мысль: никто не спасёт, я сама подписалась на всё это, а раз сама решила — обязана пройти до конца, пусть и имею такую вполне себе обоснованную перспективу покинуть Ад слюнявой идиоткой. И ещё один пунктик: когда чувствуешь, что что-то приближается, ты можешь сражаться, но это не значит, что там реально что-то есть. «Этого» может и не быть, а может и быть. Ты никогда не знаешь, кто выпрыгнет на тебя из темноты: полчища настоящих демонов, или же твой страх, который сожрёт и выплюнет твою психику на блюдечко, физически никакого вреда не причинив. — Объявляю привал, сотвори себе штанцы, — присмирев, Эдриан напряжённо вглядывался в тьму впереди. — Издеваешься? Прямо в этом бесконечном коридоре? Давай хоть ответвление найдём! — я, непроизвольно трясясь, оглянулась назад. Где-то далеко показался приближающийся блеск белёсых глаз, и тело сотрясла дикая дрожь. — …Пожалуйста. — Н… Не знаю, — фамирра глянул туда же; я почувствовала, как и он задрожал. Сколько вообще можно прожить в здравом уме, находясь в постоянном страхе? Не уверена, что человеческие души, попавшие сюда, оставались адекватными. И за мой всё ещё относительно чистый рассудок, я, наверное, должна сказать спасибо ангельской благодати — побывавшие здесь люди обязаны были стать истинно жуткими в своей неадекватности демонами. Нормальные дни Лабиринта были разбросаны по нашему четырёхлетнему полотну Пятого Круга цветными урывками; мы жили обычной жизнью, тратя на это много усилий: пробивали в стенах огромные дыры, сооружали в них целые залы, где пытались сымитировать самую нормальную, оставшуюся в памяти, повседневность на Земле. Баррикадировали выход в Лабиринт, ставили декорации дома Бобби или мотеля, рисовали антидемонические и прочие печати, чтобы нас не могли найти, общими усилиями творили телевизор и пытались по памяти воспроизвести любимые фильмы и сериалы. У меня как-то странно отпечаталось содержимое жёсткого диска, подаренного Сашей; я просто старалась вывести сохранившееся на экран, и мы с горем пополам смотрели кинопроизводство, слушали музыку, обсуждали «новости будущего» и радостно обманывались. Недоангел и его фамирра, никогда не предполагавший, что его, небесное существо, сбросят в Ад. Мы пытались выжить. Мы пытались сделать иллюзию земного существования. Мы пытались не сойти с ума. Мы пытались быть обычной девушкой и её «немного волосатым» другом. Это было нужно после двенадцати лет в Аду. И знаете? У нас получалось. Я всё ещё могла бегать от «страхов» в одних трусах со святящимися приведениями, а Эдриан всё ещё мог негодовать по этому поводу. Пусть горько. Пусть, чтобы восстановиться и не сойти с ума, нам иногда приходилось «отключаться» на недели. Пусть мы временами теряли надежду. Я даже перестала сравнивать свою «полную беспомощность» с Дином, ведь мы познали совсем разные уголки Ада. И кто сказал, что я тоже не выйду отсюда такой же, какой была, пусть и выжженная изнутри? Кто сказал, что Дин не терял надежду? — Что это? — я поскользнулась и распласталась в какой-то малоприятной луже задницей кверху. — Это привидение на твоей жопе светится, — успокоил меня фамирра. — Нет, — на этот раз сарказм не прокатил. Я подняла палец, призывая прислушаться. — Это?.. Где-то совсем рядом, буквально в десятке шагов позади, слышались неровные шаги. Даже не шаги — подволакивание конечностей, сорванное, хриплое дыхание, неприятное причмокивание. Сами эти звуки заставили меня передёрнуться и вскочить, а мозг — отключиться от центра, вещающего, что, судя по шуму, с подобной фигнёй, чем бы она ни была, мы своими ангельскими силёнками справиться сможем. О страхе упоминать не буду — он чувствовался уже вкусовыми рецепторами. Эдриан на всякий случай вскочил на моё плечо. — Бежим! — не выдержал он. Смотрите-ка, Мистер вечное Да-ладно-это-же-глюк снова впал в «бля-спасайся-кто-может». Я рванула вперёд, и Нечто безошибочно понеслось за мной с такой скоростью, будто не оно только что еле тащилось, с трудом передвигая теоретическими ногами — вечная страшилка из пабликов. Едва я попыталась взлететь, оно переместилось на стену, а я через пару минут протаранила непонятно откуда взявшийся потолок. Пока я валялась на полу, оно подобралось совсем близко — я чувствовала ледяное дыхание и жидкость, похожую на слюну, брызнувшую в лицо. Эдриан впился в плечо, я вновь вскочила — пятка проехалась по чему-то отвратительному, — и снова бросилась бежать, не рискуя больше подниматься в воздух. — Коридор! — взревел фамирра. Я по инерции пробежала спасительный «аппендикс», затем резко подлетела в воздух, пропуская — не понимаю, это должен быть глюк, почему оно настолько реально? Впрочем, это суть Лабиринта, — Нечто вперёд, а сама снова бросилась назад; четыре метра, затем поворот направо. — Коридор! — снова рявкнул Эдриан. Я больше не слышала погони, главное, мы покинули ту жуткую и кажущуюся бесконечной дорогу, но на всякий случай петляла по новым ответвлениям так долго, что успела забыть траекторию. «Оно» казалось опасным и отвратительным, хотя где-то в глубине сознания я и понимала, что это скорее всего очередная сверхжуткая галлюцинация Лабиринта. Влетев в новый коридор, я слёту кого-то протаранила (кого-то не жуткого), но лишь вскочила, повернувшись к новоприбывшим спиной, и встала в оборонительную позицию, приготовившись защищать и себя, и Эдриана, и этих… Этих… «На твоём месте я бы был более внимательным, устраивая тараканьи бега в Аду», — желчно заметил внутренний голос. Само понятие «новоприбывшие», возникшее в сознании, было каким-то инородным: находившиеся за спиной не были ни злыми, ни тёмными, ни страшными, ни даже хоть как-то демоническими. Я настолько отвыкла от подобного, что втыкала в одну точку минут пять; впрочем, те, кто позади, тоже не спешили что-то предпринимать. Сам инстинкт защищать, развернувший меня спиной к возможной опасности, гласил, что никакой опасности тут нет, а подобное в Аду встречалось… никогда. Из подпространства меня вывели когти Эдриана, недвусмысленно вонзившиеся в плечо. Я повернулась, и… Я смотрела на Джо Харвелл, а Джо Харвелл смотрела на меня. — Ты кто? — грозно потребовала Элен Харвелл, возникшая из-за спины дочери. А-ху-еть. Я деревянно взмахнула рукой, будто это всё объясняло, но Харвеллы, кажется, расценили этот жест по-своему: Джо замахнулась непонятно откуда взявшимся ножом, а Элен её опередила — в мой голый живот вонзилось лезвие с демоническими знаками, чего я даже не заметила. А-ху-еть. — Ты не демон? — поражённо спросила Элен, отступая. А-ху-еть. — Я типа Ангел, — на автомате отозвалась я голосом простуженного Джигурды. — Вы чё тут делаете?! Мне будто впрыснули дозу прошлой жизни, а сверху ещё и тонной оптимизма стукнули — бледные, окровавленные, измученные, явно угасающие души Джо и Элен Харвелл внезапно вернули мне веру в жизнь, которая, надо признаться, иногда пропадала совсем, заставляя задумываться о реальности существования где-то ещё вне Ада. Я словно до краёв наполнилась уверенностью, что смогу пережить и выдержать всё. — Ахуеть! — Ты нас знаешь? — подозрительно спросила Джо, не спеша убирать оружие. — Естественно! Дьяволяшки! Почему вы здесь? Мы думали, вы в Раю! Откуда вы пришли? Почему ещё не сошли с ума в этом чёртовом Лабиринте? Какого хрена, Элен? Вы должны были обе отправиться на Небеса! Знаете, что? Я собираюсь надрать задницы всем Ангелам! Снова! — Почему ты ходишь в Аду в трусах? — поинтересовалась младшая Харвелл, не в состоянии сосредоточиться на всём, что я говорю. — А я говорил, — встрял Эдриан. — А… Вы не попадали в тупик, где находится какая-то странная воронка, отбирающая у людей одежду? Минуты две все присутствующие глазели друг на друга молча, а потом старшая Харвелл не выдержала. — Так, — Элен решительно отодвинула дочь в сторону, выдернула забытый в моём животе нож и ткнула лезвием мне в кончик носа. — Я не собираюсь убирать оружие, пока не выясню, кто ты, нахрен, такая. Мы пробирались через Ад всё это время не для того, чтобы встретить Ангела, похожего на истеричную девчонку. Если только ты не пришла, чтобы нам помочь. Тогда другой вопрос: действительно, у пернатых сейчас униформа такая? Я выдохнула, попытавшись успокоиться. Действительно, встречают по одёжке… — Давайте я вам покажу, — я подняла руки, но обе бывшие охотницы отпрянули от меня как от огня. — Не психуйте, я только покажу вам сжатые факты, чтобы вы мне доверяли. — Сильно сомневаюсь, что мы будем тебе доверять, — фыркнула Элен. — Ну вы хотя бы посмотрите? Несколько секунд старшая Харвелл оценивающе меня оглядывала, потом кивнула и, вновь оттеснив дочь назад, встала передо мной. — Мам, — недовольно начала Джо. — Сначала я, — безапелляционно заявила женщина. — Если она что-то со мной сделает, беги так быстро, как сможешь. Я закатила глаза, но прислушалась к женскому авторитету и приложила два пальца, — «Тьфу, тьфу, тьфу!» — моментально оскорбился внутренний голос, — к её лбу. Сжатые факты, покрытые дымкой: моё появление в этом мире, кто я, что случилось, отношения с Винчестерами, сводка того, что происходило после их, Джо и Элен, смерти… Харвелл прижала ладони к губам — кажется всё, что я показала, сломало какую-то последнюю опору в её груди, и по щекам хлынули слёзы. — Боже мой, — прошептала она, соскальзывая спиной по стене. — Ты дочь Бобби… — Что? — вскинулась Джо. Элен кивнула, и я передала ту же информацию — как же легко это делать! — и Джо. Девушка закусила губу и нахмурилась, но продолжила стоять, прямо глядя на меня. На несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдалёнными шагами, на которые в этот раз никто не обратил внимания — не до того. Вспыхнувшая фанатская радость улеглась так же быстро как и появилась, и я уселась на пол, давая Харвеллам переварить полученную информацию. Харвеллы! Чёрт, я так надеялась однажды найти их в Раю — но я в Аду, и они тоже. Неужели мои предположения, построенные ещё в другом мире, верны? Их утянуло вслед за адскими псами? Это нечестно — они обе, пожертвовавшие собой во имя Мира, обязаны были обрести покой, а вместо этого я наблюдаю невероятную усталость и почти до основания сломленные души. Они почти уничтожены скитаниями по Преисподней, а ведь они здесь дольше, чем я. Я не уверена, что они выйдут из этого Лабиринта в своём уме, думаю, здесь они окончательно сгинут. А я не могу этого допустить. — Почему ты Ангел? — нарушила безмолвие Элен, наблюдая, как я создаю кожаные шорты и пытаюсь в них втиснуться. — О, это очень долгая история, — отозвалась я, вслед за шортами вытаскивая из воздуха чёрную борцовку и зелёную куртку. Авось, не исчезнут через пару часов; созданные вещи — хрень непостоянная, когда ты недоучка. — Включающая в себя меня ака занозы в заднице у каждого первого, чрезмерную наглость Архангела Михаила и «удачно» сложившиеся обстоятельства. — А это кто? — А, это… — я бросила тяжёлый взгляд на доселе сохраняющего могильную тишину Эдриана, и тот, видимо решив, что животным не положено вести себя как каменная статуя, басовито пророкотал: — Мяу. Я не стала заострять внимание на ошеломлённых лицах охотниц, ибо, ну, вороны мяучат не часто. — Не обращайте внимания, он — сверхъестественное создание с Небес, которое может принимать облик разных животных. Давайте лучше подумаем, как вас отсюда вытащить. — Расскажи, — внезапно подала голос Джо, устраиваясь рядом со мной. Она тянулась к моему свету, как утопающий к соломинке — отчаянно и с ощутимой тоской. — Расскажи о себе. О Винчестерах. Мы так давно не видели никого, кроме демонов и сломленных душ. Мне кажется, что я скоро сойду с ума. Просто… Расскажи что-нибудь о Земле. Хоть немного. Пожалуйста. Наверное, это подарок. Отдушина. Мне становилось легче, им становилось легче — каждый из нас вновь освежал в памяти то, что нам всем дико не хватало, то, что мы боялись потерять в Аду. Память важна — и я действительно чувствовала на щеках лёгкий ветерок, когда пыталась напомнить и им, и себе, как это бывает. Тепло солнца, а не жар котлов. Прикосновения дорогих людей. Смех. Свежая трава под голыми ступнями. Страницы книг. Эйфория от удачной охоты. Холодное пиво. Пыль дорог… Ком в горле иррационально помогал дышать, и я была единственной, кто не плакал. Эдриан услужливо обратился в кота и подставил свой мохнатый бок под пальцы Джоанны — кажется, она была неимоверно счастлива погладить котёнка, а не отбиваться от гончих. Даже боль, испытанная на Земле, помогала — она отгораживала от боли Ада, и в какой-то момент мы все просто выпали из атмосферы Лабиринта, непонятно как очутившись в «Доме у дороги» за рюмкой текилы, которой, конечно, не было. Мне казалось, что я знала их давно. И мне правда хотелось плакать от того, что у меня не было возможности изменить всё так, чтобы обе Харвелл остались в живых. Я бы смогла. Уверена, я добилась бы «поворота налево», я бы сделала так, чтобы Джо и Элен продолжали жить. Джо и Элен заставили меня вспомнить, насколько сильно я скучаю по своей семье. Их действительно потянуло вслед за гончими тогда, в магазине Карфагена. Джо зацепило в последний момент — в результате они обе оказались в пыточных совсем молоденьких демонов, неопытных, но с большими амбициями. И вырвались они относительно недавно — всего пять лет назад, сразу же сбежав и пустившись искать выход, впрочем, без особой надежды. А тут… я. — Мы в этом проклятом Лабиринте всего три часа, — сообщила Элен, почти сливаясь плечом с рукой Джо, которая, в свою очередь, почти приросла ко мне. И это было… уютно. Впервые за двенадцать лет — люди. И, как бы не парадоксально, близкие люди. — И уже хочется на стенку лезть. Ты не знаешь, как отсюда выбраться? — Мы здесь четыре года, — я грустно ухмыльнулась ужасу, отразившемуся на лице Джо. — У нас тут были свои штаб-квартиры в стенах, поэтому, собственно, мы относительно в адеквате. Это сейчас не столь важно… Эдриан, что думаешь? — Ты не сможешь отправить их отсюда на Небеса, — фамирра нервно прогуливался у стены, отделяющей нас от одного из самых длинных коридоров. — И оставлять на этом Круге тоже нельзя — они почти сломлены, больше часа без тебя не протянут. Ты можешь взять их с собой. — Чё? — Есть заклинание, с помощью которого человек при желании может забрать с собой душу из Чистилища, — Эдриан остановился и скребанул по стене когтями так, что меня передёрнуло. — Есть аналогичное. Ты можешь заключить их души в свою благодать, а потом выпустить, когда вернёшься на Землю. — Что он говорит? — оживлённо поинтересовалась Джо. — Что я могу заключить вас в благодать, а потом… Эдри, я не уверена, что им понравится таскаться со мной через все нижние Круги. — Что?! — воскликнула Элен. — Они будут в «коме». Может, даже смогут видеть сны. Главное — не дать им окончательно слиться с благодатью, ибо тогда они исчезнут совсем, но тебе добавятся силы. Хочешь? — Нет, спасибо, — открестилась я. — Ладно, тогда поступим так. — Мы не хотим возвращаться на нижние Круги! — вскочила Джо. — Мы только вернулись с Шестого! — Вы будете «спать», — пояснила я. — Я заключу вас в свою благодать, а когда вернусь на Землю, отпущу туда, где вы всё это время должны были быть. Вот знаете, уговаривать охотников на нечисть «слиться с благодатью», чтобы «протащиться с ебанутой дочкой Бобби Сингера ещё через туеву хучу Кругов» — сложно. Капец как сложно. Особенно сложно, когда у тебя чувство, что ты не всё им рассказал; что вы, только познакомившись, снова расстаётесь, дабы продолжить ряд нескончаемых испытаний. Что только начав чувствовать себя как раньше, ты обрываешь эту нить, связывающую тебя с человечностью. Пререкаться долго не удалось — Эдриан внезапно сообщил, что на подходе небольшая армия демонов, и обратился… в пантеру. — Очешуеть! — Или ты сделаешь это сейчас, или их скинут в Стикское болото, так им и передай, — пригрозил фамирра. Те шаги, что мы слышали несколько часов назад, обратились в гул, и мне в первый раз не было страшно. Я делала всё, что говорил мне Эдриан: надрезала мечом предплечье, выпуская свет благодати, проговорила заклинание, по очереди держась за руки обеих Харвелл и, залечив рану, обернулась к коридору, на который указала мне Элен. Левая рука казалась неестественно тяжёлой от двух душ, заключённых в ней. В мозгу мелькнул смутный образ из сериала, и почему-то стало чуть легче. — Пошли? — Ты иди, — пантера, показавшаяся неправильно большой, радостно клацнула клыками. Мне вдруг пришло в голову, что я не заметила, как Эдриан вырос — с того момента, как я обнаружила его на крыше дома Дина и Каса, он не изменился ни на сантиметр, оправдывая «любовь Кастиэля к котятам». Но теперь, в Аду, он будто возмужал и стал взрослым котом, взрослым вороном, взрослым лисом и пантерой — все его лики повзрослели физически, и это вдруг вогнало меня в холодную грусть. Как за жизнью брата со стороны наблюдать, ей-Дьявол. — Хочу перегрызть пару демонических глоток перед тем, как мы отсюда уйдём. — Ну ладно, — я повернула обратно, вытаскивая из-за пояса меч. — Я недоступно выразился? — ощетинился фамирра. — Сваливай, говорю, а я их отвлеку. — Сдурел? Не оставлю я тебя одного, — фыркнула я. — По ощущениям их не меньше пятидесяти. — Слушай, я убью десяток спереди, а потом обернусь котом и пройду через щель между стеной и полом предыдущего коридора, — беззаботно оповестил Эдриан. — Встретимся у портала. Он может исчезнуть, так что сохрани его для меня тоже. — Не оставлю я тебя одного, — повторила я, осторожно выглядывая за угол. Демонская вязкая аура неприятно дыхнула в лицо; давно таких орд не видела. — Ты совсем тупая или да? Ты не протиснешься в ту щель. Если не поторопишься — портал исчезнет. Хочешь ещё полдесятилетия шастать по здешним коридорам? Я закусила губу. Он, конечно, прав, но уйти от него — всё равно что бросить одного на войну против целой армии, что, по сути, таковым и являлось. А портал… — Ногу откушу, — пообещала пантера. — Я найду портал, — решила я. — Если через час не явишься — плюну и вернусь сюда. — Вали уже… Шиза на ножках. Я переместилась в конец коридора, который почему-то теперь был видимым, а оттуда — в следующий. Час, Эдриан. У тебя один грёбаный час.